Это что касается общей методологии.
Что же по фактам?
БЮК повторяет верную мысль, высказанную ещё Покровским и хорошо укладывающуюся в «миросистемный анализ» Валлерстайна: само появление русского государства — как сторожа на торговом пути «из варяг в греки» — определяет вторичность русского государства.
Мы обречены заимствовать, мы всегда в зависимом положении от производителей товаров, на посредничестве в обмене которых и возникло русское государство. И верно, с падением Византии захирела и Киевская Русь, служившая торговым путём для Царьграда.
Кстати, Чаадаев эту вторичность гениально почувствовал — но объективного происхождения её не знал, и потому свёл всё к мистической судьбе России.
Далее, БЮК настаивает, что Русь средневековая не отставала от Запада (на чём, кстати, настаивали в своё время славянофилы). Но Кагарлицкий сам же приводит противоречащий пример: показательно отставание Московии в книгопечатном деле. Причина: не было потребности в массовом печатном слове, но слово есть тело мысли, следовательно — не было потребности в самой мысли.
#БЮК #философияистории #Чаадаев
Что же по фактам?
БЮК повторяет верную мысль, высказанную ещё Покровским и хорошо укладывающуюся в «миросистемный анализ» Валлерстайна: само появление русского государства — как сторожа на торговом пути «из варяг в греки» — определяет вторичность русского государства.
Мы обречены заимствовать, мы всегда в зависимом положении от производителей товаров, на посредничестве в обмене которых и возникло русское государство. И верно, с падением Византии захирела и Киевская Русь, служившая торговым путём для Царьграда.
Кстати, Чаадаев эту вторичность гениально почувствовал — но объективного происхождения её не знал, и потому свёл всё к мистической судьбе России.
Далее, БЮК настаивает, что Русь средневековая не отставала от Запада (на чём, кстати, настаивали в своё время славянофилы). Но Кагарлицкий сам же приводит противоречащий пример: показательно отставание Московии в книгопечатном деле. Причина: не было потребности в массовом печатном слове, но слово есть тело мысли, следовательно — не было потребности в самой мысли.
#БЮК #философияистории #Чаадаев
Да, но даже при всей этой азиатской выучке нельзя не отметить вольницу допетровских времён, проявлявшуюся даже в отсутствии единого принципа административного деления (что, кстати говоря, гегельянец Б. Н. Чичерин, поборник «сильного государства», считал великим злом и на тему которого защитил диссертацию — об этом смотри 2-й том «Искателей Абсолюта», если и когда он будет напечатан).
Государство в привычном смысле начинается в России с Петра I. И вновь: а не симптом ли вторичности такой генезис? — ведь за образец была взята всё та же Западная Европа!
Не останавливаясь на периоде царствования Романовых, перейдем к советскому периоду в книге.
Очень хорошо про советское планирование. Чувствуется: тут БЮК в своей стихии. И мысль закономерная, но в книге не высказанная (тут Борису Юльевичу помешала или марксистская вера — или нежелание втягиваться в болото левацких дискуссий): коренная нереальность плановой экономики — необходимо следующая из невозможности предвидеть будущее.
Вспомним здесь старика Гегеля и его «Философию права», где ясно высказан логический запрет на предсказания будущего. Истинная мудрость живёт прошлым и одним днём сейчас. А планирование жизни общества (да ещё пятилетними планами! — много ли человек знает, что будет уже через день, тем более через месяц!) есть отголосок того самого утопического социализма с фаланстерами, дворцами из хрусталя и алюминия и океанами из лимонада.
Кагарлицкий об этом не пишет — но в том и ценность любой книги, что она будит мысль читающего идти намного дальше за пределы самой книги.
#БЮК #Чичерин #философияистории #ИскателиАбсолюта
Государство в привычном смысле начинается в России с Петра I. И вновь: а не симптом ли вторичности такой генезис? — ведь за образец была взята всё та же Западная Европа!
Не останавливаясь на периоде царствования Романовых, перейдем к советскому периоду в книге.
Очень хорошо про советское планирование. Чувствуется: тут БЮК в своей стихии. И мысль закономерная, но в книге не высказанная (тут Борису Юльевичу помешала или марксистская вера — или нежелание втягиваться в болото левацких дискуссий): коренная нереальность плановой экономики — необходимо следующая из невозможности предвидеть будущее.
Вспомним здесь старика Гегеля и его «Философию права», где ясно высказан логический запрет на предсказания будущего. Истинная мудрость живёт прошлым и одним днём сейчас. А планирование жизни общества (да ещё пятилетними планами! — много ли человек знает, что будет уже через день, тем более через месяц!) есть отголосок того самого утопического социализма с фаланстерами, дворцами из хрусталя и алюминия и океанами из лимонада.
Кагарлицкий об этом не пишет — но в том и ценность любой книги, что она будит мысль читающего идти намного дальше за пределы самой книги.
#БЮК #Чичерин #философияистории #ИскателиАбсолюта
Как сказал однажды великий парадоксалист и большой, но недооценённый политический философ Никита Голобоков, к сожалению, слишком рано покинувший этот мир ради мира лучшего: «Отними у немцев их великую литературу и философию — и они окажутся теми же чехами, с пивом и рулькой, только без кнедликов».
#НикитаГолобоков #философияистории
#НикитаГолобоков #философияистории
«Увидев, что весь Геллеспонт целиком покрыт кораблями и всё побережье и абидосская равнина кишат людьми, Ксеркс возрадовался своему счастью, а затем пролил слёзы.
Когда это заметил дядя его Артабан, который вначале свободно высказал свое мнение, отговорив Ксеркса идти в поход на Элладу, этот-то Артабан при виде слёз Ксеркса обратился к нему так: «О царь! Почему ты поступаешь столь различно теперь и немного раньше? Сначала ведь ты обрадовался своему счастью, а затем пролил о себе слёзы».
Ксеркс ответил: «Конечно, мною овладевает сострадание, когда я думаю, сколь скоротечна жизнь человеческая, так как из всех этих людей никого уже через сто лет не будет в живых».
#Геродот #философияистории
Когда это заметил дядя его Артабан, который вначале свободно высказал свое мнение, отговорив Ксеркса идти в поход на Элладу, этот-то Артабан при виде слёз Ксеркса обратился к нему так: «О царь! Почему ты поступаешь столь различно теперь и немного раньше? Сначала ведь ты обрадовался своему счастью, а затем пролил о себе слёзы».
Ксеркс ответил: «Конечно, мною овладевает сострадание, когда я думаю, сколь скоротечна жизнь человеческая, так как из всех этих людей никого уже через сто лет не будет в живых».
#Геродот #философияистории
Вот вывод из тотальности истории:
история = время, схваченное в мысли = философия.
Отсюда, кстати, и другой вывод: любая история есть философия истории.
#философияистории
история = время, схваченное в мысли = философия.
Отсюда, кстати, и другой вывод: любая история есть философия истории.
#философияистории
О пользе плохих пьес
Если Вам не по нраву трагедия мировой истории в её новейшей постановке, если Ваш разум и само эстетическое чувство оскорблены этим вертепом — для Вас этот исторического оптимизма пост.
Эккерман вспоминал о такой беседе с Гёте:
«— Когда даются хорошие занимательные пьесы, — сказал я, — ходить в театр одно удовольствие, но плохая пьеса только испытывает наше терпение.
— Тут есть своя положительная сторона, — возразил Гёте, — уйти неудобно, и мы принуждены слушать и смотреть плохую драму. В нас разгорается ненависть к плохому, а это позволяет нам лучше вникнуть в хорошее. Чтение — дело другое. Можно отбросить книгу, если она тебе не нравится, а в театре уж изволь досидеть до конца.
Я согласился с ним и подумал, что старик всегда скажет что-нибудь хорошее…»
#Гёте #философияистории
Если Вам не по нраву трагедия мировой истории в её новейшей постановке, если Ваш разум и само эстетическое чувство оскорблены этим вертепом — для Вас этот исторического оптимизма пост.
Эккерман вспоминал о такой беседе с Гёте:
«— Когда даются хорошие занимательные пьесы, — сказал я, — ходить в театр одно удовольствие, но плохая пьеса только испытывает наше терпение.
— Тут есть своя положительная сторона, — возразил Гёте, — уйти неудобно, и мы принуждены слушать и смотреть плохую драму. В нас разгорается ненависть к плохому, а это позволяет нам лучше вникнуть в хорошее. Чтение — дело другое. Можно отбросить книгу, если она тебе не нравится, а в театре уж изволь досидеть до конца.
Я согласился с ним и подумал, что старик всегда скажет что-нибудь хорошее…»
#Гёте #философияистории
Гёте о том, что с нас спросится.
Эккерман вспоминает, как Олимпиец, вообще не склонный к брюзжанию, однажды посетовал:
«…Кто слушается нас, стариков? Каждый считает: уж мне-то лучше знать, и одни гибнут, а другие долго блуждают в потемках. Впрочем, сейчас нет времени для блужданий, это был наш удел, удел стариков, но что толку было бы от наших поисков и блужданий, если бы вы, молодежь, захотели пойти теми же путями?
Так с места не сдвинешься. Нам, старым людям, заблуждения в упрек не ставят, ибо дороги для нас не были проторены, с тех же, что явились на свет позднее, спрос другой. Им заново искать и блуждать не положено, а положено прислушиваться к советам старших и идти вперёд по верному пути. И тут уж мало просто шагать к цели, каждый шаг должен стать целью и при этом еще шагом вперёд».
Заметим, насколько мысль Гёте здесь отлична от обычного нравоучительства, свойственного «отцам» по отношению к «детям». Каждое поколение, становящееся «отцами», почему-то считает, что младшие должны повторять его путь, «идти по стопам» и прочее.
Гёте, напротив, не призывает молодое поколение идти за собой — потому что такое следование есть ни что иное, как повторение ошибок предшественников. Ошибки же предыдущих поколений повторять не надо, — говорит Олимпиец, — иначе какой смысл в борьбе, пережитой «стариками», в мучениях, через которые и постигалась мудрость?
И шире: вся человеческая история теряет смысл, если каждое новое поколение будет разбивать себе лоб теми же граблями, что били по лбу их дедов и прадедов.
При этом, Гёте — великий оптимист. Он ставит человеческой истории колоссальную задачу: против повторения ошибок предков есть только одно средство — изучить досконально всю человеческую историю, осознать её как лично свою историю, как своё становление (собственно, только такое изучение истории и есть история как таковая).
По сути, такой подвиг исторического осознания равнозначен отождествлению Субъекта мировой истории с её, истории, Субстанцией (кстати: когда Эккерман записывал свои беседы с Гёте, другой немец по фамилии Гегель уже сформулировал этот тезис в «Феноменологии Духа»).
Пока зияющая бездна между историей и каждым новым поколением остаётся непреодоленной — до тех пор «дети» вынуждены будут повторять ошибки «отцов» на всё новых витках исторической спирали. «Чужим умом умён не будешь» — верно, но вся задача как раз в том, чтобы историю сделать из «чужой» — своей. Ум предшественников должен быть усвоен и стать нашим умом.
Либо так — либо исторические грабли продолжат соревноваться в прочности с лобной костью новых поколений.
#Гёте #философияистории
Эккерман вспоминает, как Олимпиец, вообще не склонный к брюзжанию, однажды посетовал:
«…Кто слушается нас, стариков? Каждый считает: уж мне-то лучше знать, и одни гибнут, а другие долго блуждают в потемках. Впрочем, сейчас нет времени для блужданий, это был наш удел, удел стариков, но что толку было бы от наших поисков и блужданий, если бы вы, молодежь, захотели пойти теми же путями?
Так с места не сдвинешься. Нам, старым людям, заблуждения в упрек не ставят, ибо дороги для нас не были проторены, с тех же, что явились на свет позднее, спрос другой. Им заново искать и блуждать не положено, а положено прислушиваться к советам старших и идти вперёд по верному пути. И тут уж мало просто шагать к цели, каждый шаг должен стать целью и при этом еще шагом вперёд».
Заметим, насколько мысль Гёте здесь отлична от обычного нравоучительства, свойственного «отцам» по отношению к «детям». Каждое поколение, становящееся «отцами», почему-то считает, что младшие должны повторять его путь, «идти по стопам» и прочее.
Гёте, напротив, не призывает молодое поколение идти за собой — потому что такое следование есть ни что иное, как повторение ошибок предшественников. Ошибки же предыдущих поколений повторять не надо, — говорит Олимпиец, — иначе какой смысл в борьбе, пережитой «стариками», в мучениях, через которые и постигалась мудрость?
И шире: вся человеческая история теряет смысл, если каждое новое поколение будет разбивать себе лоб теми же граблями, что били по лбу их дедов и прадедов.
При этом, Гёте — великий оптимист. Он ставит человеческой истории колоссальную задачу: против повторения ошибок предков есть только одно средство — изучить досконально всю человеческую историю, осознать её как лично свою историю, как своё становление (собственно, только такое изучение истории и есть история как таковая).
По сути, такой подвиг исторического осознания равнозначен отождествлению Субъекта мировой истории с её, истории, Субстанцией (кстати: когда Эккерман записывал свои беседы с Гёте, другой немец по фамилии Гегель уже сформулировал этот тезис в «Феноменологии Духа»).
Пока зияющая бездна между историей и каждым новым поколением остаётся непреодоленной — до тех пор «дети» вынуждены будут повторять ошибки «отцов» на всё новых витках исторической спирали. «Чужим умом умён не будешь» — верно, но вся задача как раз в том, чтобы историю сделать из «чужой» — своей. Ум предшественников должен быть усвоен и стать нашим умом.
Либо так — либо исторические грабли продолжат соревноваться в прочности с лобной костью новых поколений.
#Гёте #философияистории
Быдло как историческая необходимость России.
На творчество композитора Шнурова.
Исконно-посконная Россия, лапотно-березовый рай, воспетый рязанским соловьем Есениным — закончилась вся и навсегда в 1917 году. Большевики (истинные продолжатели дела Петра I) впихнули страну в ложе европейской цивилизации. Правда, окно в Европу оказалось узковато, потому по пути пришлось расстаться с несколькими миллионами соотечественников. Не только лишь все смогли смотреть в светлое будущее…
Несмотря на смену парадигм и массовые личные трагедии — в советский период никакого разрыва с петровскими начинаниями не было — и в СССР этот просвещенческий проект как будто удавался, но… вся эта привитая культура так и оставалась внешним налётом на теле русского народа, в начале 1990-х отлетевшим, как последние осенние листы с дерева.
Просвещенчество коммунистов сменилось циничной «рубкой бабла». В итоге мы получили массовый феномен быдла. Быдло как торжествующий (даже не класс, а) феномен, социальную силу.
Выведенный из сонного тысячелетнего патриархального прозябания, разбуженный 1861, 1905 и 1917 годом, наш народ мог взять у старухи Европы всё лучшее и идти дальше, самостоятельно, самосознательно, не только с осознанием своего Я, но и с мыслью о субстанциальности этого Я.
С пониманием, что только связью с Всеобщим человеческой цивилизации и живо и сильно это осознававшее себя Я…
Но вместо этого мы оказались лишь выскочками, позаимствовавшими наспех, понадкусавшими пироги просвещения, да так и не съевшими, да так и не переварившими их. В итоге в 1990-х выяснилось, что русские — босяки на светском рауте.
Мы взяли лишь худшее у буржуазного Запада — адскую страсть к наживе. Капитализм «у них» уже разлагал культуру, и разложение это пахло изысканно, утончённо, упоительно-отвратительно, как умирающие сладкие фрукты. И тут явились варвары с севера, в итоге усвоившие лишь то, что смогли — худшее…
Герцен мечтал, что русским, поздно пришедшим на пир, достанутся не объедки, а самые лучшие блюда человеческой культуры — а достались худшие, хоть и самые свежие: психология товарно-денежного фетишизма вкупе с массовым обществом (вернее сказать: обществом массового потребления).
Поэтому быдло — это необходимый этап развития нашей страны. И остаётся лишь надеяться, что не финальный.
При чём здесь группировка «Ленинград»? Шнур и Ко — это талантливые и интеллектуальные провокаторы, иронично вытаскивающие на свет Божий всё убожество буржуазной постсоветской России. Одновременно и симптом заболевания, и лечение его.
Но ирония субъективная всегда дополняется иронией объективной, иронией над самим иронизирующим. Потому нечего удивляться, что издевательство над собой быдло воспринимает как гимн себе и берёт «Ленинград», ироничных и злых своих врагов, себе же на флаг.
#философияистории
На творчество композитора Шнурова.
Исконно-посконная Россия, лапотно-березовый рай, воспетый рязанским соловьем Есениным — закончилась вся и навсегда в 1917 году. Большевики (истинные продолжатели дела Петра I) впихнули страну в ложе европейской цивилизации. Правда, окно в Европу оказалось узковато, потому по пути пришлось расстаться с несколькими миллионами соотечественников. Не только лишь все смогли смотреть в светлое будущее…
Несмотря на смену парадигм и массовые личные трагедии — в советский период никакого разрыва с петровскими начинаниями не было — и в СССР этот просвещенческий проект как будто удавался, но… вся эта привитая культура так и оставалась внешним налётом на теле русского народа, в начале 1990-х отлетевшим, как последние осенние листы с дерева.
Просвещенчество коммунистов сменилось циничной «рубкой бабла». В итоге мы получили массовый феномен быдла. Быдло как торжествующий (даже не класс, а) феномен, социальную силу.
Выведенный из сонного тысячелетнего патриархального прозябания, разбуженный 1861, 1905 и 1917 годом, наш народ мог взять у старухи Европы всё лучшее и идти дальше, самостоятельно, самосознательно, не только с осознанием своего Я, но и с мыслью о субстанциальности этого Я.
С пониманием, что только связью с Всеобщим человеческой цивилизации и живо и сильно это осознававшее себя Я…
Но вместо этого мы оказались лишь выскочками, позаимствовавшими наспех, понадкусавшими пироги просвещения, да так и не съевшими, да так и не переварившими их. В итоге в 1990-х выяснилось, что русские — босяки на светском рауте.
Мы взяли лишь худшее у буржуазного Запада — адскую страсть к наживе. Капитализм «у них» уже разлагал культуру, и разложение это пахло изысканно, утончённо, упоительно-отвратительно, как умирающие сладкие фрукты. И тут явились варвары с севера, в итоге усвоившие лишь то, что смогли — худшее…
Герцен мечтал, что русским, поздно пришедшим на пир, достанутся не объедки, а самые лучшие блюда человеческой культуры — а достались худшие, хоть и самые свежие: психология товарно-денежного фетишизма вкупе с массовым обществом (вернее сказать: обществом массового потребления).
Поэтому быдло — это необходимый этап развития нашей страны. И остаётся лишь надеяться, что не финальный.
При чём здесь группировка «Ленинград»? Шнур и Ко — это талантливые и интеллектуальные провокаторы, иронично вытаскивающие на свет Божий всё убожество буржуазной постсоветской России. Одновременно и симптом заболевания, и лечение его.
Но ирония субъективная всегда дополняется иронией объективной, иронией над самим иронизирующим. Потому нечего удивляться, что издевательство над собой быдло воспринимает как гимн себе и берёт «Ленинград», ироничных и злых своих врагов, себе же на флаг.
#философияистории
«Реакционер — это чаще всего ловкий и небескорыстный умник. Манипулируя метафизическими истинами, он без устали и сострадания копается в тёмных извилинах человеческой души, чтобы обнародовать всю её неприглядность. Он спекулирует на ужасах и, руководствуясь расчетливостью или чрезмерной предусмотрительностью, всегда хулит своё время и клевещет на него.
Революционеры куда наивнее, а потому великодушнее. За пестротой и разбродом настоящего они провидят сущностное постоянство, в череде перемен усматривают обогащение истории, в нарушении единообразия — приближение к заветному, пусть не всегда достижимому совершенству. В конечном счете смысл революции именно таков: это вызов идее первородного греха.
В первую очередь, ещё не приступив к разрушению установленного порядка вещей, революция стремится освободить человека от жесткой связи с далеким прошлым, которой подчиняет его религия, и достигает этого, расшатывая авторитет богов, ослабляя их власть над умами. Ведь боги, приковывая нас к доисторическим временам, насаждают пренебрежение к Будущему, фетишу всех поборников прогресса, от безобидных ворчунов до анархистов».
Эмиль Чоран. «После конца истории».
#Чоран #реакцияиреволюция #философияистории
Революционеры куда наивнее, а потому великодушнее. За пестротой и разбродом настоящего они провидят сущностное постоянство, в череде перемен усматривают обогащение истории, в нарушении единообразия — приближение к заветному, пусть не всегда достижимому совершенству. В конечном счете смысл революции именно таков: это вызов идее первородного греха.
В первую очередь, ещё не приступив к разрушению установленного порядка вещей, революция стремится освободить человека от жесткой связи с далеким прошлым, которой подчиняет его религия, и достигает этого, расшатывая авторитет богов, ослабляя их власть над умами. Ведь боги, приковывая нас к доисторическим временам, насаждают пренебрежение к Будущему, фетишу всех поборников прогресса, от безобидных ворчунов до анархистов».
Эмиль Чоран. «После конца истории».
#Чоран #реакцияиреволюция #философияистории
Вот вам каламбур: чтобы познать историю как свою, как своё произведение, и себя — как свой же результат, человек должен во всех смыслах попасть в историю.
#Гегель #философияистории #Фукуяма
#Гегель #философияистории #Фукуяма
Поэты и философы или О «поражении» великих идей.
Грустно видеть, когда умные люди говорят, что история — это история поражения великих Идей (в скобках каждый впишет свой вариант такой Идеи).
Как будто история закончилась! Мои усталые и разочарованные друзья, зачем вы судите о пьесе мировой истории по первому акту? — Да, мы не знаем, сколько в ней актов (возможно, это не театральная трагедия вообще, а бесконечный ТВ-сериал) — но занавес-то пока перед нами не закрыли! Да и к тому же: и режиссёр, и зрители, и действующие лица, и работники сцены — это всё мы сами. А мы убирать из репертуара нашу любимую и единственную пьесу не собираемся! Верно же?
Намного умнее мудрецов, любящих мудрость издалека, но до неё не касающихся, был поэт Брехт:
Ты проиграл? Борись.
Побежденный сегодня победителем станет завтра.
Если свое положение ты осознал,
разве можешь ты с ним примириться?
И «Никогда» превратится в «Сегодня»!
Или Гейне:
Бей в барабан и не бойся!
Или старик Гёте:
Лишь тот достоин счастья и свободы,
Кто каждый день идёт за них на бой!..
Поэты вообще зачастую мудрее философов.
Значит ли это, что путь интеллектуально-поэтических прозрений истиннее логического умозрения?
Нет, не истиннее: просто потому, что это один и тот же путь. Только поэт, не отвлекающийся на согласование опосредований, иногда (и очень часто!) вернее и точнее фиксирует истину, ухваченную им в образной форме.
Другими словами: на каждого мудреца довольно простоты.
Вообще, «многие мудрости — многие печали» — так вот вам и лозунг: «Меньше любви к мудрости, больше понимания и дела!»
Благо, Поэт рядом — и всегда подставит плечо павшему было духом Философу.
#философияистории #Брехт #Гейне #Гёте
Грустно видеть, когда умные люди говорят, что история — это история поражения великих Идей (в скобках каждый впишет свой вариант такой Идеи).
Как будто история закончилась! Мои усталые и разочарованные друзья, зачем вы судите о пьесе мировой истории по первому акту? — Да, мы не знаем, сколько в ней актов (возможно, это не театральная трагедия вообще, а бесконечный ТВ-сериал) — но занавес-то пока перед нами не закрыли! Да и к тому же: и режиссёр, и зрители, и действующие лица, и работники сцены — это всё мы сами. А мы убирать из репертуара нашу любимую и единственную пьесу не собираемся! Верно же?
Намного умнее мудрецов, любящих мудрость издалека, но до неё не касающихся, был поэт Брехт:
Ты проиграл? Борись.
Побежденный сегодня победителем станет завтра.
Если свое положение ты осознал,
разве можешь ты с ним примириться?
И «Никогда» превратится в «Сегодня»!
Или Гейне:
Бей в барабан и не бойся!
Или старик Гёте:
Лишь тот достоин счастья и свободы,
Кто каждый день идёт за них на бой!..
Поэты вообще зачастую мудрее философов.
Значит ли это, что путь интеллектуально-поэтических прозрений истиннее логического умозрения?
Нет, не истиннее: просто потому, что это один и тот же путь. Только поэт, не отвлекающийся на согласование опосредований, иногда (и очень часто!) вернее и точнее фиксирует истину, ухваченную им в образной форме.
Другими словами: на каждого мудреца довольно простоты.
Вообще, «многие мудрости — многие печали» — так вот вам и лозунг: «Меньше любви к мудрости, больше понимания и дела!»
Благо, Поэт рядом — и всегда подставит плечо павшему было духом Философу.
#философияистории #Брехт #Гейне #Гёте
Гегельнегоголь
Наполовину католический поп, наполовину философ-резонёр, но цельный палач по натуре Де Местр сказал бы по поводу этого риторического вопля пророка Иеремии: потому что страдающие благочестивые заслужили торжество негодяев — особенно, если эти страдающие а)…
И ещё о Провидении.
Казалось бы, в этих последних строках («Провидение не существует») есть противоречие: если трон нечестивого в итоге рушится, если вероломный сам будет обманут — не это ли торжество Провидения?
Нет.
Не стоит смешивать объективную разумность и Провидение как предопределение мира божественным Субъектом-Творцом.
Троны нечестивых рушатся не потому, что Верховное Существо так решило (одним в воздаяние, другим в утешение). А потому, что это троны эгоистов, в безумии самомнения восставших против мировой истины (объективно, просто потому, что они не знают её). Не зная разумной свободы, эти любовники субъективного своеволия, рано или поздно вынуждены подчиниться плётке жестокой необходимости.
Никакого предопределения злодеев к тому, чтоб быть или не быть злодеями — нет. Никто не придумывал заранее («провидел») эту мировую «игру с нулевой суммой» когда все злодеи наказаны, но праведники всё равно «унижены и оскорблены» — да и сама такая игра была бы сущая бессмыслица — потому не надо принижать Бога, приписывая ему бессмыслицу.
И не стоило бы обсуждать этот вопрос («Гегель и Провидение»), если бы не забавное quid pro quo, путаница, происходящая в конце каждого акта мировой пьесы.
Видя объективную разумность мировой истории в каждом решающем пункте (заметим, пункте завершённом, закруглённом в тотальность), люди по аналогии с собственным мышлением заключают о существовании некоего Высшего Разумного Существа, всё провидевшего, и всё обустроившего. И вот тут, если быть на высоте мышления, надо уметь различать.
Во-первых, умозаключение по аналогии всегда ошибочно: это всегда заключение от известного к неизвестному, то есть — насилие и произвол, только интеллектуальный.
Во-вторых, надо подняться над своей субъективностью и понять разум как не-субъективный, но объективный разум Субстанции.
Тогда становится ясно: почему мы видим эту разумность только post festum, в сумерках истории, под шелест совиных крыльев, когда сам исторический предмет стал историей. Если бы Провидение не было только логической ошибкой, распространённой для обыденного (неразвитого) мышления по аналогии, тогда это Провидение можно было познать ante festum.
Но нет.
Мир — не дурная пьеса, концовка которой ясна уже в первом акте. Чтобы что-то понять в мировой истории, тут надо ждать завершения каждого действия. А лучше — действовать самим.
#Гегель #Провидение #философияистории
Казалось бы, в этих последних строках («Провидение не существует») есть противоречие: если трон нечестивого в итоге рушится, если вероломный сам будет обманут — не это ли торжество Провидения?
Нет.
Не стоит смешивать объективную разумность и Провидение как предопределение мира божественным Субъектом-Творцом.
Троны нечестивых рушатся не потому, что Верховное Существо так решило (одним в воздаяние, другим в утешение). А потому, что это троны эгоистов, в безумии самомнения восставших против мировой истины (объективно, просто потому, что они не знают её). Не зная разумной свободы, эти любовники субъективного своеволия, рано или поздно вынуждены подчиниться плётке жестокой необходимости.
Никакого предопределения злодеев к тому, чтоб быть или не быть злодеями — нет. Никто не придумывал заранее («провидел») эту мировую «игру с нулевой суммой» когда все злодеи наказаны, но праведники всё равно «унижены и оскорблены» — да и сама такая игра была бы сущая бессмыслица — потому не надо принижать Бога, приписывая ему бессмыслицу.
И не стоило бы обсуждать этот вопрос («Гегель и Провидение»), если бы не забавное quid pro quo, путаница, происходящая в конце каждого акта мировой пьесы.
Видя объективную разумность мировой истории в каждом решающем пункте (заметим, пункте завершённом, закруглённом в тотальность), люди по аналогии с собственным мышлением заключают о существовании некоего Высшего Разумного Существа, всё провидевшего, и всё обустроившего. И вот тут, если быть на высоте мышления, надо уметь различать.
Во-первых, умозаключение по аналогии всегда ошибочно: это всегда заключение от известного к неизвестному, то есть — насилие и произвол, только интеллектуальный.
Во-вторых, надо подняться над своей субъективностью и понять разум как не-субъективный, но объективный разум Субстанции.
Тогда становится ясно: почему мы видим эту разумность только post festum, в сумерках истории, под шелест совиных крыльев, когда сам исторический предмет стал историей. Если бы Провидение не было только логической ошибкой, распространённой для обыденного (неразвитого) мышления по аналогии, тогда это Провидение можно было познать ante festum.
Но нет.
Мир — не дурная пьеса, концовка которой ясна уже в первом акте. Чтобы что-то понять в мировой истории, тут надо ждать завершения каждого действия. А лучше — действовать самим.
#Гегель #Провидение #философияистории
«Долгие века» — для коротких умов.
Арриги написал «Долгий двадцатый век».
Могучий марксистский и при этом исторический дед Хобсбаум постоянно козырял «долгим девятнадцатым веком».
Английские историки, измеряющие всё аршином событий своей родины (к вопросу об интеллектуальном империализме, кстати), любят поговорить о «долгом восемнадцатом веке».
Бродель в своём долготомном талмуде о возникновении капитализма постоянно оперировал «долгим шестнадцатым веком».
Намедни в телеге «Фаланстера» увидел труд какого-то научного мужа, где речь шла уже о «длинном семнадцатом веке».
Получается, каждый век — «долгий», каждый век выходит за рамки своей календарной хронологии. Но когда все века такие неформатные, «долгие» — тогда и смысла нет говорить об их «долготе». Теряется сам отличительный признак. Смешно? Да, если бы не печально.
Это ведь не случайные люди о «долгих веках» твердят, но признанные светила исторической науки! «Уважаемые люди», как-никак.
Но это не случайность, а напротив, закономерный и вопиющий пример нищеты историзма — «науки истории», на позитивистский лад молящейся на «факты». Но факты не существуют без мысли, их выделяющей из тотального событийного целого, факты — ничто без осмысливающего их ума, фактов нет без теории, в которую они всегда встраиваются. Потому историки и строят «теории» — храмы для своего божка Факта.
И здесь включается специфика бытия современного академического учёного (здесь: учёного-историка, а вообще любого учёного) при капитализме. Которое (бытие), пардон за вульгарное марксистское напоминание, определяет сознание.
Перечислим его, капитализма, шрамы на интеллектуальных лицах наших учёных светил.
Первое — интеллектуальный товар, чтоб быть товаром (то есть, чтоб вообще быть!), должен иметь свои отличительные качества. Маркетинговую узнаваемость. Отсюда заповедь Евангелия от Капитала: будь оригинальным! Если у тебя нет своей кустарной самодельной системки, самой захудалой, но «теории» — грош тебе цена. Никто тебя слушать и печатать не станет. Продать свои «идеи» ты не сможешь. Потому: будь оригинальным! Придумывай свой «долгий …цатый век».
Второе: капиталистическое разделение труда. Оно ведь не только чумазых пролетариев у станка уродует, превращая их в хорошо подогнанный винтик к общественной машине производства. «Пролетариев умственного труда» это касается не меньше — если не больше. Отсюда потребность в специализации. Опять же: занимайся своим «долгим …цатым веком».
Третье и последнее, но не по важности последнее: религия факта, буржуазная специализация отчуждает «историков» от философии. Отсюда и все эти наивные глупости с «долгими веками» — людям-историкам элементарно недоступно понятие континуальности, длительности истории как единого тотального процесса. Они цепляются за рамки календарных «веков» и обнаруживают, что рамки эти совершенно условны, что любимые факты в эти рамки не пролезают, как рояль в однокомнатную «хрущёвку» — и, чтоб как-то этот удивительный феномен объяснить, изобретают свои «долгие века» (у каждого свой, естественно).
А всё дело в том, что нет никаких «долгих веков», как нет никакой изолированной науки истории, а есть, пардон за каламбур, «долгая философия».
Ведь что такое история? — история всегда есть осмысление, осознание произошедших событий с использованием более или менее развитого аппарата философских категорий. То есть: история (поскольку она не химера) всегда есть философия истории, тем более истинная, чем она сознательнее именно как философия. То есть, что бы о себе ни думал сам историк — он есть философ истории. И он тем ближе к истине своей науки, чем сознательнее он как философ. И наоборот: чем дальше он от философии, тем дальше от смысла истории, тем чаще он говорит об очередном «долгом веке»…
#Арриги #Хобсбаум #Бродель #философияистории
Арриги написал «Долгий двадцатый век».
Могучий марксистский и при этом исторический дед Хобсбаум постоянно козырял «долгим девятнадцатым веком».
Английские историки, измеряющие всё аршином событий своей родины (к вопросу об интеллектуальном империализме, кстати), любят поговорить о «долгом восемнадцатом веке».
Бродель в своём долготомном талмуде о возникновении капитализма постоянно оперировал «долгим шестнадцатым веком».
Намедни в телеге «Фаланстера» увидел труд какого-то научного мужа, где речь шла уже о «длинном семнадцатом веке».
Получается, каждый век — «долгий», каждый век выходит за рамки своей календарной хронологии. Но когда все века такие неформатные, «долгие» — тогда и смысла нет говорить об их «долготе». Теряется сам отличительный признак. Смешно? Да, если бы не печально.
Это ведь не случайные люди о «долгих веках» твердят, но признанные светила исторической науки! «Уважаемые люди», как-никак.
Но это не случайность, а напротив, закономерный и вопиющий пример нищеты историзма — «науки истории», на позитивистский лад молящейся на «факты». Но факты не существуют без мысли, их выделяющей из тотального событийного целого, факты — ничто без осмысливающего их ума, фактов нет без теории, в которую они всегда встраиваются. Потому историки и строят «теории» — храмы для своего божка Факта.
И здесь включается специфика бытия современного академического учёного (здесь: учёного-историка, а вообще любого учёного) при капитализме. Которое (бытие), пардон за вульгарное марксистское напоминание, определяет сознание.
Перечислим его, капитализма, шрамы на интеллектуальных лицах наших учёных светил.
Первое — интеллектуальный товар, чтоб быть товаром (то есть, чтоб вообще быть!), должен иметь свои отличительные качества. Маркетинговую узнаваемость. Отсюда заповедь Евангелия от Капитала: будь оригинальным! Если у тебя нет своей кустарной самодельной системки, самой захудалой, но «теории» — грош тебе цена. Никто тебя слушать и печатать не станет. Продать свои «идеи» ты не сможешь. Потому: будь оригинальным! Придумывай свой «долгий …цатый век».
Второе: капиталистическое разделение труда. Оно ведь не только чумазых пролетариев у станка уродует, превращая их в хорошо подогнанный винтик к общественной машине производства. «Пролетариев умственного труда» это касается не меньше — если не больше. Отсюда потребность в специализации. Опять же: занимайся своим «долгим …цатым веком».
Третье и последнее, но не по важности последнее: религия факта, буржуазная специализация отчуждает «историков» от философии. Отсюда и все эти наивные глупости с «долгими веками» — людям-историкам элементарно недоступно понятие континуальности, длительности истории как единого тотального процесса. Они цепляются за рамки календарных «веков» и обнаруживают, что рамки эти совершенно условны, что любимые факты в эти рамки не пролезают, как рояль в однокомнатную «хрущёвку» — и, чтоб как-то этот удивительный феномен объяснить, изобретают свои «долгие века» (у каждого свой, естественно).
А всё дело в том, что нет никаких «долгих веков», как нет никакой изолированной науки истории, а есть, пардон за каламбур, «долгая философия».
Ведь что такое история? — история всегда есть осмысление, осознание произошедших событий с использованием более или менее развитого аппарата философских категорий. То есть: история (поскольку она не химера) всегда есть философия истории, тем более истинная, чем она сознательнее именно как философия. То есть, что бы о себе ни думал сам историк — он есть философ истории. И он тем ближе к истине своей науки, чем сознательнее он как философ. И наоборот: чем дальше он от философии, тем дальше от смысла истории, тем чаще он говорит об очередном «долгом веке»…
#Арриги #Хобсбаум #Бродель #философияистории