Гегельнегоголь
2. «А я сам по себе!» — гордо заявит философствующий. И, честно говоря, тут же из философа превращается в эрудированного обывателя. Ибо не понимает (а единственное дело, призвание и смысл философа: понимать), что 1) и его собственное мышление невозможно…
3.
Конечно, каждая философская партия — поскольку она партия — претендует на истину. Поэтому и пытается захватить, приватизировать побольше философов прошлого — этих пророков и еретиков истины.
Скажете: и где же истина в этой схватке борющихся за истину?
Но истина есть, и она объективна. Иначе невозможна ни философия, ни мышление вообще. И к партиям нужно относиться — не столько сообразно их отношению к истине (на словах, субъективно, они все её признают, поскольку хоть что-то утверждают) — но сообразно тому, как истина относится к ним.
Говоря просто: выражает ли философская партия объективную истину — или нет.
И здесь, опять же, как и всегда, мысль неразрывно связана с социальным, с обществом.
Если философствующий признаёт разум в истории (кстати: как общественной, так и природной), признаёт её логику, её противоречивое, но — en gros — прогрессивное движение к максимальному осуществлению разума в мире, к «приложению логики к политике» (Герцен) — это одна партия. Партия объективной истины.
Всё, что не совпадает с этим не веро-, но знание-исповеданием, то не совпадает с истиной. «Кто не с нами, тот против нас». Это «против» есть партия не-истины.
(Разумеется, тут же возникнут возмущённые голоса «из другого лагеря» — но напрасно: с логикой спорить невозможно — да и смысла нет: поскольку логика является как история — вот она, эта история, нас и рассудит).
Собственно, вопрос: «истинна ли истина?» мы не решим на словах, но только в интеллектуально-социальной, философской и одновременно исторической тотальности. Слова для этого и нужны — чтоб эту тотальность сформировать.
Далее. В более узкой трактовке первая партия есть партия рационализма. Вторая — иррационализма.
И не надо понимать эту оппозицию как новое издание дуалистического манихейства, как борьбу Ормузда и Аримана. Нет. Есть истина и есть ложь. Но это не равнозначные величины: истина знает и указует и на себя, и на ложь, уничтожая её таким образом.
Итак, уточним ранее заданный вопрос: с кем вы, философствующие: на стороне разума или его отрицания? Партийный билет рационализма или иррационализма лежит у вас в умозрительном кармане? Скажете: не получал, и не собираюсь! — Это уж как угодно, но партбилет всё равно заочно уже на каждого выписан и ждёт своего обладателя в местном философском райкоме.
#философия #партийность #рационализм #иррационализм
Конечно, каждая философская партия — поскольку она партия — претендует на истину. Поэтому и пытается захватить, приватизировать побольше философов прошлого — этих пророков и еретиков истины.
Скажете: и где же истина в этой схватке борющихся за истину?
Но истина есть, и она объективна. Иначе невозможна ни философия, ни мышление вообще. И к партиям нужно относиться — не столько сообразно их отношению к истине (на словах, субъективно, они все её признают, поскольку хоть что-то утверждают) — но сообразно тому, как истина относится к ним.
Говоря просто: выражает ли философская партия объективную истину — или нет.
И здесь, опять же, как и всегда, мысль неразрывно связана с социальным, с обществом.
Если философствующий признаёт разум в истории (кстати: как общественной, так и природной), признаёт её логику, её противоречивое, но — en gros — прогрессивное движение к максимальному осуществлению разума в мире, к «приложению логики к политике» (Герцен) — это одна партия. Партия объективной истины.
Всё, что не совпадает с этим не веро-, но знание-исповеданием, то не совпадает с истиной. «Кто не с нами, тот против нас». Это «против» есть партия не-истины.
(Разумеется, тут же возникнут возмущённые голоса «из другого лагеря» — но напрасно: с логикой спорить невозможно — да и смысла нет: поскольку логика является как история — вот она, эта история, нас и рассудит).
Собственно, вопрос: «истинна ли истина?» мы не решим на словах, но только в интеллектуально-социальной, философской и одновременно исторической тотальности. Слова для этого и нужны — чтоб эту тотальность сформировать.
Далее. В более узкой трактовке первая партия есть партия рационализма. Вторая — иррационализма.
И не надо понимать эту оппозицию как новое издание дуалистического манихейства, как борьбу Ормузда и Аримана. Нет. Есть истина и есть ложь. Но это не равнозначные величины: истина знает и указует и на себя, и на ложь, уничтожая её таким образом.
Итак, уточним ранее заданный вопрос: с кем вы, философствующие: на стороне разума или его отрицания? Партийный билет рационализма или иррационализма лежит у вас в умозрительном кармане? Скажете: не получал, и не собираюсь! — Это уж как угодно, но партбилет всё равно заочно уже на каждого выписан и ждёт своего обладателя в местном философском райкоме.
#философия #партийность #рационализм #иррационализм
Об иррационализме.
Говоря о современной (ну, как современной: к этой категории относится философская эволюция последних 150 лет) — так вот, говоря о современной философии, я часто использую эпитет «иррациональная», и родовое понятие: «иррационализм».
Но что такое иррационализм?
Тема, конечно, для большого и хорошего разговора. Пока скажу просто: собственной сущности (и определения оной) у иррационализма нет. Как нет своей сущности у лжи, например. Иррационализм — это «просто» отрицание объективной разумности и объективной истины мира. (Правда, в этом «просто» заключается суть всей философии последних полутора веков).
То есть, чтоб понять иррационализм, надо сначала понять разум (а внешне сие невозможно, так что надо быть тождественным с ним). И тогда, с точки зрения разума, всё с иррационализмом ясно. Вспомним Спинозу: истина указует не только на себя саму, но и на ложь. А ложь так не может. Она всегда вторична, несамостоятельна, убога, она всегда есть лишь отрицание истины. Это Луна, которая светит отражённым светом Солнца — и светит только ночью. Ночью разума. Не той, когда вылетают совы мудрости, но той самой, когда все кошки серы (у немцев, кстати, «когда все коровы чёрны»).
Или вспомним Платона и его теорию зла как незнания добра. Но незнание невозможно определить, это не сущность, это голое, чистое «отсутствие». Пустота, ничто. Таков и сам иррационализм.
А что иррационалисты на разные лады отвергают разумное познание — и тут же ищут ему иррациональный эрзац-суррогат (то же «интеллектуальное созерцание» Шеллинга, «воля» Шопенгауэра и т. д.) — это общий всем иррационалистам симптом. Причина его проста: поскольку иррационалисты не отказываются вообще хоть что-то утверждать о мире (хотя бы о своей субъективной картине этого мира), постольку они всё-таки это непознаваемое должны каким-то образом «познавать». Даже не познавать, а, скорее, отчитаться перед своей аудиторией: как же они вывели эти свои заключения? (Как видим рациональное, логическое начало, столь презираемое иррационализмом, пусть контрабандой, но всё равно импортируется ими в свои системы — поскольку это вообще философские системы. Конечно, это непоследовательность, больше того: самопротиворечие, одного которого уже достаточно, чтоб абсолютно опровергнуть любую иррациональную философию).
И ещё важное дополнение. Почему иррационализм — явление относительно новое (ему чуть больше 200 лет)? Нет, конечно, сами иррационалисты рады были удлинить свою родословную в античную даль: к Платону и неоплатоникам как минимум, а в пределе — к началу человеческого мышления.
Но на самом деле их родословная много короче.
Дело в том, что иррационализм стал ведущей формой идеологии буржуазии, главной моделью и образцом, Gestalt’ом её мышления. Отчего же и почему именно в этих исторических рамках? Если буржуа «развитого капитализма» помыслит своё классовое и бытие общества рационально, как оно есть — он необходимо придёт к выводу о коренном изменении общества. Но это — вывод самоубийственный для его классового сознания (а в пределе — и бытия). Самоубиваться — пусть интеллектуально — хотят немногие (а могут даже из этих немногих единицы). Но как тогда жить? Очень просто: если истина убийственна — так игнорируй её, объявляй её не существующей. Борись с ней. Осознанна или нет, а если осознанна, то насколько осознанна эта субъективная деконструкция разумности и истины — не так важно. (Это непаханое поле для биографов конкретных мыслителей). Важно, что так иррационализм становится идеологическим базисом любой реакции — как либеральной, так и фашистской. Впрочем, между ними нет пропасти.
#иррационализм
Говоря о современной (ну, как современной: к этой категории относится философская эволюция последних 150 лет) — так вот, говоря о современной философии, я часто использую эпитет «иррациональная», и родовое понятие: «иррационализм».
Но что такое иррационализм?
Тема, конечно, для большого и хорошего разговора. Пока скажу просто: собственной сущности (и определения оной) у иррационализма нет. Как нет своей сущности у лжи, например. Иррационализм — это «просто» отрицание объективной разумности и объективной истины мира. (Правда, в этом «просто» заключается суть всей философии последних полутора веков).
То есть, чтоб понять иррационализм, надо сначала понять разум (а внешне сие невозможно, так что надо быть тождественным с ним). И тогда, с точки зрения разума, всё с иррационализмом ясно. Вспомним Спинозу: истина указует не только на себя саму, но и на ложь. А ложь так не может. Она всегда вторична, несамостоятельна, убога, она всегда есть лишь отрицание истины. Это Луна, которая светит отражённым светом Солнца — и светит только ночью. Ночью разума. Не той, когда вылетают совы мудрости, но той самой, когда все кошки серы (у немцев, кстати, «когда все коровы чёрны»).
Или вспомним Платона и его теорию зла как незнания добра. Но незнание невозможно определить, это не сущность, это голое, чистое «отсутствие». Пустота, ничто. Таков и сам иррационализм.
А что иррационалисты на разные лады отвергают разумное познание — и тут же ищут ему иррациональный эрзац-суррогат (то же «интеллектуальное созерцание» Шеллинга, «воля» Шопенгауэра и т. д.) — это общий всем иррационалистам симптом. Причина его проста: поскольку иррационалисты не отказываются вообще хоть что-то утверждать о мире (хотя бы о своей субъективной картине этого мира), постольку они всё-таки это непознаваемое должны каким-то образом «познавать». Даже не познавать, а, скорее, отчитаться перед своей аудиторией: как же они вывели эти свои заключения? (Как видим рациональное, логическое начало, столь презираемое иррационализмом, пусть контрабандой, но всё равно импортируется ими в свои системы — поскольку это вообще философские системы. Конечно, это непоследовательность, больше того: самопротиворечие, одного которого уже достаточно, чтоб абсолютно опровергнуть любую иррациональную философию).
И ещё важное дополнение. Почему иррационализм — явление относительно новое (ему чуть больше 200 лет)? Нет, конечно, сами иррационалисты рады были удлинить свою родословную в античную даль: к Платону и неоплатоникам как минимум, а в пределе — к началу человеческого мышления.
Но на самом деле их родословная много короче.
Дело в том, что иррационализм стал ведущей формой идеологии буржуазии, главной моделью и образцом, Gestalt’ом её мышления. Отчего же и почему именно в этих исторических рамках? Если буржуа «развитого капитализма» помыслит своё классовое и бытие общества рационально, как оно есть — он необходимо придёт к выводу о коренном изменении общества. Но это — вывод самоубийственный для его классового сознания (а в пределе — и бытия). Самоубиваться — пусть интеллектуально — хотят немногие (а могут даже из этих немногих единицы). Но как тогда жить? Очень просто: если истина убийственна — так игнорируй её, объявляй её не существующей. Борись с ней. Осознанна или нет, а если осознанна, то насколько осознанна эта субъективная деконструкция разумности и истины — не так важно. (Это непаханое поле для биографов конкретных мыслителей). Важно, что так иррационализм становится идеологическим базисом любой реакции — как либеральной, так и фашистской. Впрочем, между ними нет пропасти.
#иррационализм
Антропология и антропометрия.
«Философская антропология» — казалось бы, почтенная отрасль современной философии. Одна с ней проблема: от исследования «сущности человека» она постоянно норовит перейти к измерению черепов.
#sad_but_true #антропология #иррационализм
«Философская антропология» — казалось бы, почтенная отрасль современной философии. Одна с ней проблема: от исследования «сущности человека» она постоянно норовит перейти к измерению черепов.
#sad_but_true #антропология #иррационализм
Зубоскальство и беззубость.
Идеологическая — в пределе: философская — слабость российской левой в 2024 году выступила как-то уж совсем рельефно.
Левые философствующие (левые не в смысле «странные», а в смысле «стоящие на левом политическом фланге») просто-напросто ничего не могут возразить своим противникам.
Вот, например, камерады и большие поклонники Жижека из Philosophy Today пытаются зубоскалить по поводу Дугина (АГД) и его (понятно каких) идей. Но только зубоскалить. Никакой серьёзной критики. Никаких контр-идей. Ничего серьёзного.
А, надо сказать, идеи у АГД есть — и к ним можно испытывать какое угодно (праведное!) эстетическое и духовное отвращение — но они при этом достойны критики и заслуживают её.
Те же самые идеи АГД излагал звезде российской журналистики Такеру Карлсону. И что, отреагировали как-то наши левые любомудры? Кроме кривых ухмылок — никак.
(Свой разбор я оставляю за скобкой — если не читали, можете прочесть).
Да, когда тот же АГД открывал свою ВПШ им. Ильина — тогда столичная неравнодушная общественность развернула (впрочем, безуспешную, что неудивительно) кампанию против. Но что же левые столичные интеллектуалы? Где же идейное, хотя бы идеологическое, обоснование своей оппозиции Ильину? Вся полемика строилась на самопризнании иррационалиста и реакционера в сочувствии фашизму. Но где же философское разоблачение иррационализма Ильина с позиций всесильного, потому что верного учения? А нет его, этого разоблачения. И потому Женя Badcomedian Баженов для критики Ильина сделал много больше наших левых интеллектуалов. Симптоматично, что тут скажешь… Но фашистских философов должно критиковать всё же философски. Но, уж чем богаты… (при том, что Баженову — мегареспект).
Суть проблемы ясна: российским левым нечего противопоставить в идеологическом (в пределе: философском) плане.
Поэтому без серьёзной контр-мысли в адрес оппонента получается не зубоскальство, а, наоборот, беззубость.
Точнее, зубы есть — но это зубы, взятые взаймы (как вставная челюсть). Заёмные зубы в виде левых постмодернистов, всех этих делезов-фуко-бодрийяров (список тут длинный) — которые сами те ещё иррационалисты, похлеще твоего Ильина — не только не дают нашим левым разгрызть орех реакционной идеологии, но не позволяют даже хорошенько укусить оппонентов.
Но у всего есть причины. Есть они и у этого беззубого зубоскальства. Об этом далее.
#левые #Дугин #Ильин #иррационализм #Badcomedian
Идеологическая — в пределе: философская — слабость российской левой в 2024 году выступила как-то уж совсем рельефно.
Левые философствующие (левые не в смысле «странные», а в смысле «стоящие на левом политическом фланге») просто-напросто ничего не могут возразить своим противникам.
Вот, например, камерады и большие поклонники Жижека из Philosophy Today пытаются зубоскалить по поводу Дугина (АГД) и его (понятно каких) идей. Но только зубоскалить. Никакой серьёзной критики. Никаких контр-идей. Ничего серьёзного.
А, надо сказать, идеи у АГД есть — и к ним можно испытывать какое угодно (праведное!) эстетическое и духовное отвращение — но они при этом достойны критики и заслуживают её.
Те же самые идеи АГД излагал звезде российской журналистики Такеру Карлсону. И что, отреагировали как-то наши левые любомудры? Кроме кривых ухмылок — никак.
(Свой разбор я оставляю за скобкой — если не читали, можете прочесть).
Да, когда тот же АГД открывал свою ВПШ им. Ильина — тогда столичная неравнодушная общественность развернула (впрочем, безуспешную, что неудивительно) кампанию против. Но что же левые столичные интеллектуалы? Где же идейное, хотя бы идеологическое, обоснование своей оппозиции Ильину? Вся полемика строилась на самопризнании иррационалиста и реакционера в сочувствии фашизму. Но где же философское разоблачение иррационализма Ильина с позиций всесильного, потому что верного учения? А нет его, этого разоблачения. И потому Женя Badcomedian Баженов для критики Ильина сделал много больше наших левых интеллектуалов. Симптоматично, что тут скажешь… Но фашистских философов должно критиковать всё же философски. Но, уж чем богаты… (при том, что Баженову — мегареспект).
Суть проблемы ясна: российским левым нечего противопоставить в идеологическом (в пределе: философском) плане.
Поэтому без серьёзной контр-мысли в адрес оппонента получается не зубоскальство, а, наоборот, беззубость.
Точнее, зубы есть — но это зубы, взятые взаймы (как вставная челюсть). Заёмные зубы в виде левых постмодернистов, всех этих делезов-фуко-бодрийяров (список тут длинный) — которые сами те ещё иррационалисты, похлеще твоего Ильина — не только не дают нашим левым разгрызть орех реакционной идеологии, но не позволяют даже хорошенько укусить оппонентов.
Но у всего есть причины. Есть они и у этого беззубого зубоскальства. Об этом далее.
#левые #Дугин #Ильин #иррационализм #Badcomedian
Telegram
PhilosophyToday
Дугин тут должен был поехать в Екатеринбург чего-то там рассказывать молодежи про Запад, но в итоге расстроил организаторов форума УРФУ и вышел по зуму. Говорит мол на Западе кругом царят фурри – «это то, что приходит на смену транссексуальным практикам.…
О сущности человека и сущности разыскивающих эту сущность.
Поясню мысль, высказанную ранее.
Почему же философская антропология всегда опасна антропометрией, почему она всегда срывается от разыскания «сущности человека» в измерение черепов?
Ответ довольно прост.
Возьмём патриарха «философской антропологии» Макса Шелера. В своей работе «Формализм в этике» (на русский полностью не переведена) он говорит о том, что причина рабства — это… сознание раба!
«Итак, институт рабства не был институтом, позволяющим порабощение личностей…, совсем наоборот: поскольку сам раб представлял себя… не как личность, но, к примеру, только как человека, Я, как психического субъекта и т. д., — то есть, представлял себя ещё как «вещь» — поэтому, считалось, что его можно убить, продать и так далее».
То есть, не в социально-экономической жизни, не из отношений в системе производства общественной жизни вырастает рабство как институт — но из сознания человека-раба! То есть, здесь Шелер, с одной стороны, утверждает своего рода интеллектуально-расовую теорию (раб — человек с рабским сознанием, он такой, каков он есть, уродился таким, что тут сделаешь? Или стал таким — неважно. Никто не виноват. Сознавал бы себя иначе — к нему бы и относились иначе. А так да, его, по Шелеру, можно продавать и убивать). С другой стороны, Шелер полностью оправдывает рабство как таковое: для него это «лишь» социальный институт, фиксирующий — куда деваться? — нюансы человеческих (рабских и господских) сознаний.
И вот это у нас преподаётся как классика «социологии» и «философской антропологии»! Преподаётся, надо сказать, с пиететом, без намёка на критику. Торжество иррационализма в отдельно взятой стране…
Меж тем, от такого понимания сути общественных институтов уже рукой подать до измерения черепов.
Здесь и ответ на вопрос, с которого мы начали. Пока сущность человека не будет понята и с монументальностью аксиомы утверждена как совокупность общественных отношений — до тех пор будут плодиться «философские антропологии», выискивающие «сущность человека» где угодно, только не там где она действительно есть. Это выискивание неизбежно будет иметь характер произвола. (У Шелера и его коллег-иррационалистов по «философии жизни» есть даже специальный термин для этого выискивания: «Wesenschau» — «усмотрение сущности»). В итоге «усматривать» можно всё, что будет угодно очередному «классику» «философской антропологии». Разумеется, такие поиски «сущности человека» будут всегда скатываться в признание существенности за случайными, несущественными признаками (это в лучшем случае) — а в худшем эти случайно-«усмотренные» (по принципу «жареное и квадратное») признаки становятся принципами деления людей на сорта — дабы (сознательно или нет — неважно) оправдывать худшие из возможных социальных систем и институтов.
Заостряя проблему: нет никакой науки «философская антропология». Есть идеология «философская антропология», оправдывающая общественную систему подавления и эксплуатации.
#Шелер #иррационализм #философия_жизни
Поясню мысль, высказанную ранее.
Почему же философская антропология всегда опасна антропометрией, почему она всегда срывается от разыскания «сущности человека» в измерение черепов?
Ответ довольно прост.
Возьмём патриарха «философской антропологии» Макса Шелера. В своей работе «Формализм в этике» (на русский полностью не переведена) он говорит о том, что причина рабства — это… сознание раба!
«Итак, институт рабства не был институтом, позволяющим порабощение личностей…, совсем наоборот: поскольку сам раб представлял себя… не как личность, но, к примеру, только как человека, Я, как психического субъекта и т. д., — то есть, представлял себя ещё как «вещь» — поэтому, считалось, что его можно убить, продать и так далее».
То есть, не в социально-экономической жизни, не из отношений в системе производства общественной жизни вырастает рабство как институт — но из сознания человека-раба! То есть, здесь Шелер, с одной стороны, утверждает своего рода интеллектуально-расовую теорию (раб — человек с рабским сознанием, он такой, каков он есть, уродился таким, что тут сделаешь? Или стал таким — неважно. Никто не виноват. Сознавал бы себя иначе — к нему бы и относились иначе. А так да, его, по Шелеру, можно продавать и убивать). С другой стороны, Шелер полностью оправдывает рабство как таковое: для него это «лишь» социальный институт, фиксирующий — куда деваться? — нюансы человеческих (рабских и господских) сознаний.
И вот это у нас преподаётся как классика «социологии» и «философской антропологии»! Преподаётся, надо сказать, с пиететом, без намёка на критику. Торжество иррационализма в отдельно взятой стране…
Меж тем, от такого понимания сути общественных институтов уже рукой подать до измерения черепов.
Здесь и ответ на вопрос, с которого мы начали. Пока сущность человека не будет понята и с монументальностью аксиомы утверждена как совокупность общественных отношений — до тех пор будут плодиться «философские антропологии», выискивающие «сущность человека» где угодно, только не там где она действительно есть. Это выискивание неизбежно будет иметь характер произвола. (У Шелера и его коллег-иррационалистов по «философии жизни» есть даже специальный термин для этого выискивания: «Wesenschau» — «усмотрение сущности»). В итоге «усматривать» можно всё, что будет угодно очередному «классику» «философской антропологии». Разумеется, такие поиски «сущности человека» будут всегда скатываться в признание существенности за случайными, несущественными признаками (это в лучшем случае) — а в худшем эти случайно-«усмотренные» (по принципу «жареное и квадратное») признаки становятся принципами деления людей на сорта — дабы (сознательно или нет — неважно) оправдывать худшие из возможных социальных систем и институтов.
Заостряя проблему: нет никакой науки «философская антропология». Есть идеология «философская антропология», оправдывающая общественную систему подавления и эксплуатации.
#Шелер #иррационализм #философия_жизни
Осторожно, модерн!
Самозванно, как-то исподволь, без обоснования в интеллектуальную жизнь вошло деление исторического времени на «модерн» и «пост-модерн». Левые, надо сказать, в тему эту активно вписались. («Почему побежал? Все побежали, и я побежал…»)
Все эти (криво)толки о модерне, все эти псевдо-глубокомысленные приставки (пост- и мета-) — всё это, конечно, ярчайшее свидетельство субъективизма «модерновых» мыслящих. Субъективизм как он есть: господствующая тенденция и форма мышления «развитого» капитализма. Время они рассматривают лишь как своё время. Такая позиция младенца, который только что родился, и до него истории не было. Для интеллектуала-субъективиста время — это, по сути, плывущая по временной прямой точка, вечное «здесь и сейчас». Поэтому каждый новый день, каждое новое мгновение — это, по сути, всё новый и новый «модерн». (Апория, хорошо известная ещё античным грекам — как будто не было 2500 лет развития мышления!)
Таким образом, в дискуссии о модерне история — история как целое — перестаёт существовать. Вместе с человеческим разумом. Здесь не место разбирать генез такого саморазрушительного образа мысли: зафиксируем пока только, что каждая современная иррационалистическая системка обязательно силится создать «свою» (конечно же, «свою»! Чего ещё ждать от субъективистского сознания интеллигента-буржуа?) теорию времени. Сам же иррационализм — интеллектуальный продукт современной (как? «модерновой»? — нет, империалистической) стадии капитализма.
Ах, да, необходимость объективировать свой субъективизм — хотя бы в словах! — осложняет ситуацию, заставляет умствующих о модерне идти на уловки, сводя надуманную проблему к разговору даже не о словах, а о частях слов.
Раньше у них был модерн. Теперь, поскольку имя модерна застолбили предшественники, ставшие немодерновыми, на дворе уже пост-модерн. Дальше что? Пост-пост-модерн? Пост-мета-модерн? А потом? Супер-пост-гипер-мета-мега-модерн? В итоге: дурная бесконечность добавления n + 1, бессмысленное нагромождение приставок, ничего не меняющее, ничего не говорящее по сути — ибо (кроме сути бездны ничто) сути и не имеющее.
#модерн #иррационализм #субъективизм
Самозванно, как-то исподволь, без обоснования в интеллектуальную жизнь вошло деление исторического времени на «модерн» и «пост-модерн». Левые, надо сказать, в тему эту активно вписались. («Почему побежал? Все побежали, и я побежал…»)
Все эти (криво)толки о модерне, все эти псевдо-глубокомысленные приставки (пост- и мета-) — всё это, конечно, ярчайшее свидетельство субъективизма «модерновых» мыслящих. Субъективизм как он есть: господствующая тенденция и форма мышления «развитого» капитализма. Время они рассматривают лишь как своё время. Такая позиция младенца, который только что родился, и до него истории не было. Для интеллектуала-субъективиста время — это, по сути, плывущая по временной прямой точка, вечное «здесь и сейчас». Поэтому каждый новый день, каждое новое мгновение — это, по сути, всё новый и новый «модерн». (Апория, хорошо известная ещё античным грекам — как будто не было 2500 лет развития мышления!)
Таким образом, в дискуссии о модерне история — история как целое — перестаёт существовать. Вместе с человеческим разумом. Здесь не место разбирать генез такого саморазрушительного образа мысли: зафиксируем пока только, что каждая современная иррационалистическая системка обязательно силится создать «свою» (конечно же, «свою»! Чего ещё ждать от субъективистского сознания интеллигента-буржуа?) теорию времени. Сам же иррационализм — интеллектуальный продукт современной (как? «модерновой»? — нет, империалистической) стадии капитализма.
Ах, да, необходимость объективировать свой субъективизм — хотя бы в словах! — осложняет ситуацию, заставляет умствующих о модерне идти на уловки, сводя надуманную проблему к разговору даже не о словах, а о частях слов.
Раньше у них был модерн. Теперь, поскольку имя модерна застолбили предшественники, ставшие немодерновыми, на дворе уже пост-модерн. Дальше что? Пост-пост-модерн? Пост-мета-модерн? А потом? Супер-пост-гипер-мета-мега-модерн? В итоге: дурная бесконечность добавления n + 1, бессмысленное нагромождение приставок, ничего не меняющее, ничего не говорящее по сути — ибо (кроме сути бездны ничто) сути и не имеющее.
#модерн #иррационализм #субъективизм
Возлюбите! — говорит он. Но если другие чувства в вас пробудятся — это не страшно, это же естественно, это же пульсация Мира! Главное, будьте против гнусного Разума-Духа! А потому: хочется любить — любите, хочется убивать — убивайте! — такова людоедская логика этого защитника Природы и поборника Эроса.
Правда, артикулировать эти выводы из своих предпосылок он постеснялся. Но не постеснялись его адепты: надо ли говорить, что Клагес был весьма любим в нацистском рейхе?! Да, в NSDAP не состоял, но вся его модерновая мифология, весь его культ брутальной животности, отрицание «преступной» разумности, призыв к возврату никогда не существовавших прошлых эпох — как всё это было близко фашистам! А что штурмовики от «культуры» в 1936 году покритиковали Клагеса — так ученики всегда критикуют учителя. Обычное дело.
С Клагесом всё ясно. Но всё ясно и с «Аватаром». Разве не точно такая же «философия» там проповедуется? Точно такая же. Как будто Клагес сценарий писал (впрочем, возможно, настоящий сценарист Клагесом вдохновлялся): первобытная животность должна победить рациональность цивилизации. Третьего не дано. И в итоге, при объективном понимании, в фильме Джеймса Кэмерона уже не свободолюбивые синекожие хиппи-протокоммунисты противостоят империалистическим колонизаторам (как это видят благожелательные левые комментаторы), и не дети природы борются с рационализаторами, уродующими Природу во славу Духа (как это видят различные «экологи», наследующие Клагесу), но племя первобытных фашистов борется с фашистами технической цивилизации, с технофашистами. Собственно, а какой продукции вы хотели от «фабрики грёз», работающей в сердце империалистической системы? Потому: чума на оба их дома.
И если Клагеса сейчас знают немногие — то «Аватар» видела бóльшая часть человечества. Так иррационалистическая, по сути — фашистская — пропаганда вливается в сознание людей. И вот это настоящая проблема.
#Клагес #иррационализм #Аватар #кино #Лукач
Правда, артикулировать эти выводы из своих предпосылок он постеснялся. Но не постеснялись его адепты: надо ли говорить, что Клагес был весьма любим в нацистском рейхе?! Да, в NSDAP не состоял, но вся его модерновая мифология, весь его культ брутальной животности, отрицание «преступной» разумности, призыв к возврату никогда не существовавших прошлых эпох — как всё это было близко фашистам! А что штурмовики от «культуры» в 1936 году покритиковали Клагеса — так ученики всегда критикуют учителя. Обычное дело.
С Клагесом всё ясно. Но всё ясно и с «Аватаром». Разве не точно такая же «философия» там проповедуется? Точно такая же. Как будто Клагес сценарий писал (впрочем, возможно, настоящий сценарист Клагесом вдохновлялся): первобытная животность должна победить рациональность цивилизации. Третьего не дано. И в итоге, при объективном понимании, в фильме Джеймса Кэмерона уже не свободолюбивые синекожие хиппи-протокоммунисты противостоят империалистическим колонизаторам (как это видят благожелательные левые комментаторы), и не дети природы борются с рационализаторами, уродующими Природу во славу Духа (как это видят различные «экологи», наследующие Клагесу), но племя первобытных фашистов борется с фашистами технической цивилизации, с технофашистами. Собственно, а какой продукции вы хотели от «фабрики грёз», работающей в сердце империалистической системы? Потому: чума на оба их дома.
И если Клагеса сейчас знают немногие — то «Аватар» видела бóльшая часть человечества. Так иррационалистическая, по сути — фашистская — пропаганда вливается в сознание людей. И вот это настоящая проблема.
#Клагес #иррационализм #Аватар #кино #Лукач
«Бывают странные сближения» или О противопоставлении Западу.
Идеологическим противопоставлением России Западу сейчас никого не удивишь.
Но знаете, что может удивить? — правда, удивить только нас, только глядящих из России?
Немцы в своё время тоже противопоставляли себя Западу.
Изучая интеллектуальный ландшафт Германии конца XIX — первой трети XX века постоянно встречаешься с этой оппозицией: «западные демократии» vs Германия. Это для нас Германия есть Запад — ибо Запад всё, что западнее нас — а сами немцы имели свой Запад, противопоставляли себя ему (или его себе). И дело не только (скорее: не столько) в географии.
Дело в политике, в логике объективных социальных процессов и их отражении в умах. Логика немецких интеллигентов-идеологов (от Ницше до Макса Вебера) была такова: там, на проклятом Западе — буржуазная демократия и господство капитализма — здесь Sonderweg — буквально: особый путь, священный синтез традиций (прусского юнкерства) и современности в лучших её проявлениях (наука, техника, культура) под заботливой защитой кайзера (или другого «национального лидера»). Там — всё зло, все пороки цивилизации, здесь — всё лучшее цивилизации, более того — лекарство от болезней цивилизации.
«Am deutschen Wesen soll die Welt genessen» — «Немецкая сущность должна излечить мир!» — известный лозунг немецких анти-западников.
Анти-западничество было и антикапитализмом одновременно. Но каким антикапитализмом? —«Настоящим немецким» — читай: реакционным — который альтернативу «западному» капитализму видел в союзе юнкера, кайзера и бюрократа, в «национальных чертах», особо предрасполагающих к Sonderweg. Западные империалисты из прогнивших демократий-плутократий захватили бóльшую часть Африки и Азии! — негодяи-колонизаторы, изверги народов! То ли дело добрая цивилизаторская миссия немцев в Танзании и на Занзибаре. Нет, это не тот же империализм, это другое, это Sonderweg, та самая немецкая сущность, всем «причиняющая добро».
Анти-западничество и такой анти-капитализм были одновременно и анти-демократизмом. Критика демократии как профанации стала общим местом, модой среди немецких интеллектуалов в начале XX века. Да, демократию, зажатую в тесных границах буржуазного общества, есть за что критиковать — но демократию в Германии критиковали сторонники «сильной руки», сами никогда при демократии не жившие, и добровольно капитулирующие перед тем же кайзером — а затем перед другими «национальными лидерами». (Макс Вебер даже целую теорию «харизмы» построил, чтобы идеологически обосновать подчинение таким «лидерам»).
И, конечно, это анти-западничество, анти-капитализм, анти-демократизм — всё это идейное течение имело философскую форму (и фундамент): анти-рационализм, то есть — иррационализм. Вся немецкая классика если не была фальсифицирована в духе национализма-шовинизма, то объявлена подозрительной, Гегеля третировали как чужака, как контрабандный товар, продукт Французской революции. Маркс и марксизм были просто изъяты из немецкой интеллектуальной истории как «undeutsch», как не-немецкие!
Чем закончились все эти противопоставления — хорошо известно.
И да, метод аналогий — никуда не годится, это правда, но мы не про аналогии сейчас. А про что? Про объективную логику социального бытия и мыслительных отражений этого бытия. Одним из таких отражений и становится то самое противопоставление. Тому самому Западу, где бы он ни находился. И да, при одинаковой сути бытия идеологические отражения бытия будут сходны — даже у разных стран в разные, казалось бы, времена.
#иррационализм
Идеологическим противопоставлением России Западу сейчас никого не удивишь.
Но знаете, что может удивить? — правда, удивить только нас, только глядящих из России?
Немцы в своё время тоже противопоставляли себя Западу.
Изучая интеллектуальный ландшафт Германии конца XIX — первой трети XX века постоянно встречаешься с этой оппозицией: «западные демократии» vs Германия. Это для нас Германия есть Запад — ибо Запад всё, что западнее нас — а сами немцы имели свой Запад, противопоставляли себя ему (или его себе). И дело не только (скорее: не столько) в географии.
Дело в политике, в логике объективных социальных процессов и их отражении в умах. Логика немецких интеллигентов-идеологов (от Ницше до Макса Вебера) была такова: там, на проклятом Западе — буржуазная демократия и господство капитализма — здесь Sonderweg — буквально: особый путь, священный синтез традиций (прусского юнкерства) и современности в лучших её проявлениях (наука, техника, культура) под заботливой защитой кайзера (или другого «национального лидера»). Там — всё зло, все пороки цивилизации, здесь — всё лучшее цивилизации, более того — лекарство от болезней цивилизации.
«Am deutschen Wesen soll die Welt genessen» — «Немецкая сущность должна излечить мир!» — известный лозунг немецких анти-западников.
Анти-западничество было и антикапитализмом одновременно. Но каким антикапитализмом? —«Настоящим немецким» — читай: реакционным — который альтернативу «западному» капитализму видел в союзе юнкера, кайзера и бюрократа, в «национальных чертах», особо предрасполагающих к Sonderweg. Западные империалисты из прогнивших демократий-плутократий захватили бóльшую часть Африки и Азии! — негодяи-колонизаторы, изверги народов! То ли дело добрая цивилизаторская миссия немцев в Танзании и на Занзибаре. Нет, это не тот же империализм, это другое, это Sonderweg, та самая немецкая сущность, всем «причиняющая добро».
Анти-западничество и такой анти-капитализм были одновременно и анти-демократизмом. Критика демократии как профанации стала общим местом, модой среди немецких интеллектуалов в начале XX века. Да, демократию, зажатую в тесных границах буржуазного общества, есть за что критиковать — но демократию в Германии критиковали сторонники «сильной руки», сами никогда при демократии не жившие, и добровольно капитулирующие перед тем же кайзером — а затем перед другими «национальными лидерами». (Макс Вебер даже целую теорию «харизмы» построил, чтобы идеологически обосновать подчинение таким «лидерам»).
И, конечно, это анти-западничество, анти-капитализм, анти-демократизм — всё это идейное течение имело философскую форму (и фундамент): анти-рационализм, то есть — иррационализм. Вся немецкая классика если не была фальсифицирована в духе национализма-шовинизма, то объявлена подозрительной, Гегеля третировали как чужака, как контрабандный товар, продукт Французской революции. Маркс и марксизм были просто изъяты из немецкой интеллектуальной истории как «undeutsch», как не-немецкие!
Чем закончились все эти противопоставления — хорошо известно.
И да, метод аналогий — никуда не годится, это правда, но мы не про аналогии сейчас. А про что? Про объективную логику социального бытия и мыслительных отражений этого бытия. Одним из таких отражений и становится то самое противопоставление. Тому самому Западу, где бы он ни находился. И да, при одинаковой сути бытия идеологические отражения бытия будут сходны — даже у разных стран в разные, казалось бы, времена.
#иррационализм
Раса как фабула, но не tabula.
Все помнят мистера Кэнди из «Джанго освобождённого»? Ну, конечно: лучшая (окей, одна из лучших) ролей Ди Каприо.
А кто-нибудь задумывался: почему этот плантатор-кровопийца с масляными глазками и елейной улыбкой — франкофил? Да что там: он просто фанат французской культуры! Но почему?
Просто потому, что действие происходит где-то рядом с франкоязычной Луизианой? Но Кэнди в итоге даже не говорит по-французски.
Или просто потому, что Тарантино посмеялся над всей этой рабовладельческой аристократией, в среде которой бонтоном было восхищаться французской культурой, не зная при этом толком по-французски? Здесь, кстати, американские плантаторы — родные братья нашим помещикам, которые при всей своей франкофилии говорили на смеси «французского с нижегородским», над которой так потешался Грибоедов.
Но у Тарантино не бывает лишних деталей.
Сама по себе франкофилия masta Кэнди была бы лишней чертой, ничего не добавляющей к портрету маньяка-садиста.
Но она не «сама по себе».
Действие в «Джанго» разворачивается, конечно, до Гражданской войны в США, но аболиционисты уже есть (тот же доктор Шульц в исполнении Вальца), и чувствуется дыхание грядущих перемен, ветер скоро уже унесёт «унесённых», усадьбы Юга доживают последние свои идиллические денёчки, рабовладельческий рай скоро будет пожран адским пламенем.
Следовательно, скорее всего, это вторая половина 1850-х. Точнее, 1858 год. Почему хронология важна: в 1853 году в славном городе Париже появляется занятная книжечка весом в 4 тома (каждый 1/8 folio) под названием «Опыт о неравенстве человеческих рас». Автор — Жозеф Артюр Гобино, французский граф по рождению, дипломат по профессии, адвокат рабовладения и людопас по призванию.
Его книга положила начало расовой теории как идеологии. Если прежде о расе всерьёз как о «принципе» могли говорить только совсем уж фрики, то благодаря Гобино расовая теория стала вхожа в «приличное общество», в буржуазно-аристократические салоны и гостиные. Конечно, французский граф выступил лишь выразителем объективной социальной тенденции, суть которой: господствующий класс стал испытывать потребность в идеологии, защищающей его привилегии и обосновывающей неравенство.
И Гобино его обосновывает — как всегда у иррационалистов-фашистов, в форме как-бы-научного, а на деле мракобесного мифа. Расы у него неравны уже в силу разных предков, разного происхождения: «белая раса» (он именно так и пишет, более того, автор лапидарной характеристики «истинный ариец» — именно Гобино) не имеет ничего общего с «жёлтой», а «жёлтая», в свою очередь, с негроидной. Естественно, прото-фашист Гобино только «белую расу» считает в полной мере толковой интеллектуально и привлекательной физически.
И дело в чём: человеконенавистническая книжка его на родине, во Франции, при появлении была встречена молчанием. Гобино жаловался на это в письмах Алексису де Токвилю (автору знаменитой «Демократии в Америке» и «Старого порядка»), который был его другом (хотя взгляды его отвергал). Но — и здесь связь с тарантиновским Masta Кэнди — Гобино сообщает Токвилю, что вот в Соединённых Штатах его сочинение как раз популярно. На что Токвиль честно ответил приятелю-расисту: это оттого, что книжка отвечает интересам рабовладельцев.
И вот потому-то Тарантино и сделал Кэнди франкофилом. Француз Гобино был первым идеологом расистского фашизма, и потому герой Ди Каприо так хочет быть ближе к этой замечательной французской культуре — и французскому языку, на котором были впервые прямо сформулированы такие милые сердцу каждого рабовладельца тезисы. О том, что на этом же французском языке сформулирована и «Декларация прав человека и гражданина», на этом же языке говорил Робеспьер и Бабёф, Фурье и Сен-Симон — это тупому пижону-садисту Кэнди было неведомо.
В общем, отсылка у Тарантино интересная. Пусть и малодоступная обычному зрителю. Как говорится, мог бы и в программке написать.
#Тарантино #Гобино #иррационализм #фашизм
Все помнят мистера Кэнди из «Джанго освобождённого»? Ну, конечно: лучшая (окей, одна из лучших) ролей Ди Каприо.
А кто-нибудь задумывался: почему этот плантатор-кровопийца с масляными глазками и елейной улыбкой — франкофил? Да что там: он просто фанат французской культуры! Но почему?
Просто потому, что действие происходит где-то рядом с франкоязычной Луизианой? Но Кэнди в итоге даже не говорит по-французски.
Или просто потому, что Тарантино посмеялся над всей этой рабовладельческой аристократией, в среде которой бонтоном было восхищаться французской культурой, не зная при этом толком по-французски? Здесь, кстати, американские плантаторы — родные братья нашим помещикам, которые при всей своей франкофилии говорили на смеси «французского с нижегородским», над которой так потешался Грибоедов.
Но у Тарантино не бывает лишних деталей.
Сама по себе франкофилия masta Кэнди была бы лишней чертой, ничего не добавляющей к портрету маньяка-садиста.
Но она не «сама по себе».
Действие в «Джанго» разворачивается, конечно, до Гражданской войны в США, но аболиционисты уже есть (тот же доктор Шульц в исполнении Вальца), и чувствуется дыхание грядущих перемен, ветер скоро уже унесёт «унесённых», усадьбы Юга доживают последние свои идиллические денёчки, рабовладельческий рай скоро будет пожран адским пламенем.
Следовательно, скорее всего, это вторая половина 1850-х. Точнее, 1858 год. Почему хронология важна: в 1853 году в славном городе Париже появляется занятная книжечка весом в 4 тома (каждый 1/8 folio) под названием «Опыт о неравенстве человеческих рас». Автор — Жозеф Артюр Гобино, французский граф по рождению, дипломат по профессии, адвокат рабовладения и людопас по призванию.
Его книга положила начало расовой теории как идеологии. Если прежде о расе всерьёз как о «принципе» могли говорить только совсем уж фрики, то благодаря Гобино расовая теория стала вхожа в «приличное общество», в буржуазно-аристократические салоны и гостиные. Конечно, французский граф выступил лишь выразителем объективной социальной тенденции, суть которой: господствующий класс стал испытывать потребность в идеологии, защищающей его привилегии и обосновывающей неравенство.
И Гобино его обосновывает — как всегда у иррационалистов-фашистов, в форме как-бы-научного, а на деле мракобесного мифа. Расы у него неравны уже в силу разных предков, разного происхождения: «белая раса» (он именно так и пишет, более того, автор лапидарной характеристики «истинный ариец» — именно Гобино) не имеет ничего общего с «жёлтой», а «жёлтая», в свою очередь, с негроидной. Естественно, прото-фашист Гобино только «белую расу» считает в полной мере толковой интеллектуально и привлекательной физически.
И дело в чём: человеконенавистническая книжка его на родине, во Франции, при появлении была встречена молчанием. Гобино жаловался на это в письмах Алексису де Токвилю (автору знаменитой «Демократии в Америке» и «Старого порядка»), который был его другом (хотя взгляды его отвергал). Но — и здесь связь с тарантиновским Masta Кэнди — Гобино сообщает Токвилю, что вот в Соединённых Штатах его сочинение как раз популярно. На что Токвиль честно ответил приятелю-расисту: это оттого, что книжка отвечает интересам рабовладельцев.
И вот потому-то Тарантино и сделал Кэнди франкофилом. Француз Гобино был первым идеологом расистского фашизма, и потому герой Ди Каприо так хочет быть ближе к этой замечательной французской культуре — и французскому языку, на котором были впервые прямо сформулированы такие милые сердцу каждого рабовладельца тезисы. О том, что на этом же французском языке сформулирована и «Декларация прав человека и гражданина», на этом же языке говорил Робеспьер и Бабёф, Фурье и Сен-Симон — это тупому пижону-садисту Кэнди было неведомо.
В общем, отсылка у Тарантино интересная. Пусть и малодоступная обычному зрителю. Как говорится, мог бы и в программке написать.
#Тарантино #Гобино #иррационализм #фашизм
Марксизм или мраксизм?
6.
Более того, люди для Цветкова — это… «поленья». «Нового человека» только предстоит «вытачивать», он «скрыт в говорящем полене» как Буратино. (С. 320)
Если вспомнить, что японские фашисты (так называемый «Отряд 731») называли «брёвнами» людей, над которыми ставили бесчеловечные, страшные по своей жестокости опыты, то система образов Цветкова раскрывается с неожиданной (для, казалось бы, левого «теоретика») стороны.
Да что там. Цветков, как истинный Заратустра, не против уничтожения человечества, если оно не сможет/не захочет войти в его рай «энергетического коммунизма».
Конечно, свои измышления, он вновь прикрывает Марксом, фальсифицируя его: «По Марксу, будет, конечно, и пятый, коммунистический способ производства, которого никто пока не видел и который, добавлю от себя, может оказаться коммунизмом машин, если люди с этой задачей не справятся и будут отбракованы историей, смысл которой состоит в превращении энергии мира во все более сложную информацию». (С. 50).
Кроме уже знакомой нам мистики «энергии», кроме социал-дарвинистской селекции человеков, здесь и фетишизм машин. Вообще, если у Ницше был Сверхчеловек, то у Цветкова — роботы.
«Когда и если нас сменит искусственный интеллект, ему не нужны будут деньги как коды доступа к ресурсам. Потому что этот интеллект будет всеобщим. Ему нужна будет только энергия, которую он будет превращать лучше, чем это делали мы». (С. 145).
- И даже понятийный аппарат у Цветкова — ницшеанский и шопенгауэрианский. Конечно, Ницше и Шопенгауэр — так себе союзники марксизма — и потому о них ни слова, но в тексте можно встретить как «веселую науку», так и ироничный пассаж о том, что «дионисийское буйство рыночной стихии окончательно подчинится аполлоническому началу командно-административной экономики» (С. 179), и прочую иррациональную мистику про «волевое усилие», «мобилизацию политической воли» и тому подобное. (С. 176).
Напомню: Маркс большое значение придаёт сознанию — а не воле. Прославление «воли» — это уже совсем в другую сторону отсылочка. Впрочем, для Цветкова неслучайная.
- И всё это результирует в агностицизм, в непознаваемость мира вообще, марксизма в частности.
Извращённо-субъективно, но объективно логично: если кроме субъекта ничего нет, знать этот субъект ничего не может. Чем Заратустра-Цветков начинает: «Теория Маркса недоказуема». (С. 17) — тем он и заканчивает: «Не стоит обольщаться и убеждать себя, что капитализм вплотную приблизился к своему историческому пределу. Для этого нет достаточных оснований». (С. 174).
Что это, если не капитуляция?
«Марксизм (наряду с психоанализом), возможно, был самой радикальной версией Просвещения и Модерна, и именно поэтому он потерпел столь показательное и эпичное поражение вместе с этой эпохой» (С. 323). «Сегодня для меня марксизм — это скорее вопрос, чем ответ». (С. 325).
Честнее мог бы сказать: «ответа у меня для вас вообще нет».
На нет, конечно, и спроса нет. Но тогда… «Александр Македонский, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?»
#Цветков #иррационализм
6.
Более того, люди для Цветкова — это… «поленья». «Нового человека» только предстоит «вытачивать», он «скрыт в говорящем полене» как Буратино. (С. 320)
Если вспомнить, что японские фашисты (так называемый «Отряд 731») называли «брёвнами» людей, над которыми ставили бесчеловечные, страшные по своей жестокости опыты, то система образов Цветкова раскрывается с неожиданной (для, казалось бы, левого «теоретика») стороны.
Да что там. Цветков, как истинный Заратустра, не против уничтожения человечества, если оно не сможет/не захочет войти в его рай «энергетического коммунизма».
Конечно, свои измышления, он вновь прикрывает Марксом, фальсифицируя его: «По Марксу, будет, конечно, и пятый, коммунистический способ производства, которого никто пока не видел и который, добавлю от себя, может оказаться коммунизмом машин, если люди с этой задачей не справятся и будут отбракованы историей, смысл которой состоит в превращении энергии мира во все более сложную информацию». (С. 50).
Кроме уже знакомой нам мистики «энергии», кроме социал-дарвинистской селекции человеков, здесь и фетишизм машин. Вообще, если у Ницше был Сверхчеловек, то у Цветкова — роботы.
«Когда и если нас сменит искусственный интеллект, ему не нужны будут деньги как коды доступа к ресурсам. Потому что этот интеллект будет всеобщим. Ему нужна будет только энергия, которую он будет превращать лучше, чем это делали мы». (С. 145).
- И даже понятийный аппарат у Цветкова — ницшеанский и шопенгауэрианский. Конечно, Ницше и Шопенгауэр — так себе союзники марксизма — и потому о них ни слова, но в тексте можно встретить как «веселую науку», так и ироничный пассаж о том, что «дионисийское буйство рыночной стихии окончательно подчинится аполлоническому началу командно-административной экономики» (С. 179), и прочую иррациональную мистику про «волевое усилие», «мобилизацию политической воли» и тому подобное. (С. 176).
Напомню: Маркс большое значение придаёт сознанию — а не воле. Прославление «воли» — это уже совсем в другую сторону отсылочка. Впрочем, для Цветкова неслучайная.
- И всё это результирует в агностицизм, в непознаваемость мира вообще, марксизма в частности.
Извращённо-субъективно, но объективно логично: если кроме субъекта ничего нет, знать этот субъект ничего не может. Чем Заратустра-Цветков начинает: «Теория Маркса недоказуема». (С. 17) — тем он и заканчивает: «Не стоит обольщаться и убеждать себя, что капитализм вплотную приблизился к своему историческому пределу. Для этого нет достаточных оснований». (С. 174).
Что это, если не капитуляция?
«Марксизм (наряду с психоанализом), возможно, был самой радикальной версией Просвещения и Модерна, и именно поэтому он потерпел столь показательное и эпичное поражение вместе с этой эпохой» (С. 323). «Сегодня для меня марксизм — это скорее вопрос, чем ответ». (С. 325).
Честнее мог бы сказать: «ответа у меня для вас вообще нет».
На нет, конечно, и спроса нет. Но тогда… «Александр Македонский, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?»
#Цветков #иррационализм
Шпенглер вместо Маркса или Левый снаружи, правый внутри.
2.
Таков бэкграунд этого Берарди, вытащенного из своего операистского небытия нашими философствуюшими левыми.
О чём же он пишет? Если вкратце: его сильно волнует «деменция» мира, всей нашей цивилизации.
Времена, действительно, «безумные» — но постойте-ка! Сам этот эпитет «безумные» — не есть ли он лишь синоним для неспособности понять конкретную историческую действительность? Не мир безумен, а его иррациональный «критик» неумён. Нет ничего проще: объявить всё безумием, да и баста! Очень удобная позиция! — но удобная для чего? Для защиты самого этого, якобы, безумного мира! (Как в той песне: «Дай мне сойти с ума, ведь с безумца и спросу нет…»).
На самом деле, мировая история, какой бы кровавой и жестокой она ни была — не безумна, она совершенно разумна, у неё есть своя Большая Логика, всегда пробивающая себе дорогу через совокупность человеческих глупостей.
Конечно, Берарди так не считает. Он видит явление, а не его суть, видит только то, что на поверхности. И это поверхностное он пытается (уже противоречие!) обосновать. А как обосновать иррациональное? — другим иррациональным!
Потому Берарди с порога ссылается на Шпенглера, на его «Закат Европы», на его теорию «культурных циклов», сводящую человека к животному, а человеческую цивилизацию — к природному процессу. Правда, Берарди делает вид, что он как будто не в курсе этих выводов из Шпенглера, как будто не знает, что Шпенглер — один из идейных прародителей фашизма.
Но, конечно, он только делает вид… Потому что дальше у него идёт как-бы-остроумная (на самом деле, тупоголовая) череда аналогий, натянутых силлогизмов: старость безумна — мир наш безумен — значит, он стар — значит, ему скоро конец (не капитализму, а миру, человеческой цивилизации, как таковой).
Это — ни что иное, как безоговорочная капитуляция перед капитализмом, который Берарди вроде бы собирался критиковать (кстати, на себя пожилой теоретик свою теорию деменции — что показательно — не распространяет. Типично для субъективиста-иррационалиста: все вокруг безумны, один я умён).
Это именно капитуляция, ибо: какой смысл за что-то бороться, если мир безнадёжно безумен и обречён? Смысл протестовать против жестокости империалистической политики? — ведь чем хуже, тем лучше (намекает Берарди).
Перед нами — всё тот же истерический крик отчаявшегося мелкого буржуа: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца!» — крик, над которым первым поиздевался ещё Маркс.
И если впервые это мелкобуржуазное отчаяние использовал прото-фашистский диктатор Наполеон III, то потом это отчаяние стало обычной, необходимой и достаточной, психологической почвой для любого фашистского режима.
И это же отчаяние сеет как бы «левый» теоретик Берарди. Хотя вопрос: а для кого он левый? Метод свой он берёт у прото-фашиста Шпенглера, политическое он сводит к антропологическому (а отсюда уже полшага до измерения черепов), перед империалистическим капитализмом он капитулирует сам и обезоруживает других, философски невинных читателей.
Поэтому объективно Берарди— совершенно правый, даже фашистский мыслитель. Comunofascista, так сказать. (Кстати, ничего удивительного: история итальянской политики полна таких противоестественных союзов и колебаний отдельных активистов между правым и левым флангом. Есть даже неплохой — прокоммунистический! — фильм на тему, так и называется: «Comunofascista», рекомендую).
Но чёрт с ним, с этим старым итальянским лево-правым «теоретиком». Хуже то, что его сейчас поднимают на знамя — кто? — некоторые российские левые. Но горе кораблю, который капитаном берёт матроса с затонувшего судна.
Правда, во всей этой глупости, во всём этом иррационализме — как в любой истории — светится объективная логика и разумный вывод. И этот вывод прост: левым пора выбросить на свалку истории всех этих погорельцев 1968 года, забыть о них — и на основе азбуки Маркса писать уже свою собственную, не заимствованную повесть.
#Берарди #Шпенглер #иррационализм #Маркс
2.
Таков бэкграунд этого Берарди, вытащенного из своего операистского небытия нашими философствуюшими левыми.
О чём же он пишет? Если вкратце: его сильно волнует «деменция» мира, всей нашей цивилизации.
Времена, действительно, «безумные» — но постойте-ка! Сам этот эпитет «безумные» — не есть ли он лишь синоним для неспособности понять конкретную историческую действительность? Не мир безумен, а его иррациональный «критик» неумён. Нет ничего проще: объявить всё безумием, да и баста! Очень удобная позиция! — но удобная для чего? Для защиты самого этого, якобы, безумного мира! (Как в той песне: «Дай мне сойти с ума, ведь с безумца и спросу нет…»).
На самом деле, мировая история, какой бы кровавой и жестокой она ни была — не безумна, она совершенно разумна, у неё есть своя Большая Логика, всегда пробивающая себе дорогу через совокупность человеческих глупостей.
Конечно, Берарди так не считает. Он видит явление, а не его суть, видит только то, что на поверхности. И это поверхностное он пытается (уже противоречие!) обосновать. А как обосновать иррациональное? — другим иррациональным!
Потому Берарди с порога ссылается на Шпенглера, на его «Закат Европы», на его теорию «культурных циклов», сводящую человека к животному, а человеческую цивилизацию — к природному процессу. Правда, Берарди делает вид, что он как будто не в курсе этих выводов из Шпенглера, как будто не знает, что Шпенглер — один из идейных прародителей фашизма.
Но, конечно, он только делает вид… Потому что дальше у него идёт как-бы-остроумная (на самом деле, тупоголовая) череда аналогий, натянутых силлогизмов: старость безумна — мир наш безумен — значит, он стар — значит, ему скоро конец (не капитализму, а миру, человеческой цивилизации, как таковой).
Это — ни что иное, как безоговорочная капитуляция перед капитализмом, который Берарди вроде бы собирался критиковать (кстати, на себя пожилой теоретик свою теорию деменции — что показательно — не распространяет. Типично для субъективиста-иррационалиста: все вокруг безумны, один я умён).
Это именно капитуляция, ибо: какой смысл за что-то бороться, если мир безнадёжно безумен и обречён? Смысл протестовать против жестокости империалистической политики? — ведь чем хуже, тем лучше (намекает Берарди).
Перед нами — всё тот же истерический крик отчаявшегося мелкого буржуа: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца!» — крик, над которым первым поиздевался ещё Маркс.
И если впервые это мелкобуржуазное отчаяние использовал прото-фашистский диктатор Наполеон III, то потом это отчаяние стало обычной, необходимой и достаточной, психологической почвой для любого фашистского режима.
И это же отчаяние сеет как бы «левый» теоретик Берарди. Хотя вопрос: а для кого он левый? Метод свой он берёт у прото-фашиста Шпенглера, политическое он сводит к антропологическому (а отсюда уже полшага до измерения черепов), перед империалистическим капитализмом он капитулирует сам и обезоруживает других, философски невинных читателей.
Поэтому объективно Берарди— совершенно правый, даже фашистский мыслитель. Comunofascista, так сказать. (Кстати, ничего удивительного: история итальянской политики полна таких противоестественных союзов и колебаний отдельных активистов между правым и левым флангом. Есть даже неплохой — прокоммунистический! — фильм на тему, так и называется: «Comunofascista», рекомендую).
Но чёрт с ним, с этим старым итальянским лево-правым «теоретиком». Хуже то, что его сейчас поднимают на знамя — кто? — некоторые российские левые. Но горе кораблю, который капитаном берёт матроса с затонувшего судна.
Правда, во всей этой глупости, во всём этом иррационализме — как в любой истории — светится объективная логика и разумный вывод. И этот вывод прост: левым пора выбросить на свалку истории всех этих погорельцев 1968 года, забыть о них — и на основе азбуки Маркса писать уже свою собственную, не заимствованную повесть.
#Берарди #Шпенглер #иррационализм #Маркс
К разговорам о «мире в труху».
«Годам к восемнадцати я додумался до
твёрдого убеждения, что вся временная жизнь, как состоящая единственно только из зол и страданий, должна быть поскорее разрушена совершенно и окончательно. Едва успел я дойти до этого собственным умом, как мне пришлось убедиться, что не я один был такого мнения, но что оно весьма обстоятельно развивалось некоторыми знаменитыми немецкими философами. Впрочем, я был тогда отчасти славянофилом и потому хотя допускал, что немцы могут упразднить вселенную в теории, но практическое исполнение этой задачи возлагал исключительно на русский народ, при чём в душе я не сомневался, что первый сигнал к разрушению мира будет дан мною самим».
Это юный Володя Соловьёв (который русский философ) осьмнадцати лет от роду начитался Шопенгауэра.
Вспоминаю другого вьюношу, посовременнее. «Фаланстер», год этак 2018-й, ещё на старомнамоленном месте. Стайка студентов-философов (первый, максимум 2-й курс) крутится у стенда с «философией». И вот особо экзальтированный отрок начинает с жаром уверять небольшую компанию, как ему нравится Шопенгауэр, ах, какое откровение, хочу, говорит, приобрести его 6-томник, у вас есть 6-томник?..
Шеститомника, правда, не оказалось.
Но это не суть. А суть то, что семена иррационалистического зла проросли цветами, которые уже сами плодоносят. (Неудивительно: социальная почва таких цветов зла не только не обеднела, но, напротив, жирно унавожена выросшим за это время империализмом.) И угроза всему живому, жажда разрушения мира из бравады Володи Соловьёва за столетие превратилась в обычную повестку дня.
#империализм #иррационализм #Соловьёв #Шопенгауэр
«Годам к восемнадцати я додумался до
твёрдого убеждения, что вся временная жизнь, как состоящая единственно только из зол и страданий, должна быть поскорее разрушена совершенно и окончательно. Едва успел я дойти до этого собственным умом, как мне пришлось убедиться, что не я один был такого мнения, но что оно весьма обстоятельно развивалось некоторыми знаменитыми немецкими философами. Впрочем, я был тогда отчасти славянофилом и потому хотя допускал, что немцы могут упразднить вселенную в теории, но практическое исполнение этой задачи возлагал исключительно на русский народ, при чём в душе я не сомневался, что первый сигнал к разрушению мира будет дан мною самим».
Это юный Володя Соловьёв (который русский философ) осьмнадцати лет от роду начитался Шопенгауэра.
Вспоминаю другого вьюношу, посовременнее. «Фаланстер», год этак 2018-й, ещё на старом
Шеститомника, правда, не оказалось.
Но это не суть. А суть то, что семена иррационалистического зла проросли цветами, которые уже сами плодоносят. (Неудивительно: социальная почва таких цветов зла не только не обеднела, но, напротив, жирно унавожена выросшим за это время империализмом.) И угроза всему живому, жажда разрушения мира из бравады Володи Соловьёва за столетие превратилась в обычную повестку дня.
#империализм #иррационализм #Соловьёв #Шопенгауэр
Распорядок дня философа-иррационалиста.
Утром — разрушение разума.
В обед — уничтожение мира.
Вечером — дискотека.
#иррационализм
Утром — разрушение разума.
В обед — уничтожение мира.
Вечером — дискотека.
#иррационализм
2.
Отсюда несколько выводов.
Во-первых, это новый этап в современном иррационализме. Если раньше (с Шеллинга до Хайдеггера) тратилась ума мыслей и слов только для того, чтоб доказать, что мысли и слова вовсе не нужны, то Бёрнхэм (даром, что не философ) решает вопрос радикально: идеология — идейная картина мира — не нужна. Сама мысль не нужна. Само мышление о ситуации в обществе излишне. Заслуга Бёрнхэма перед капитализмом и его современной философией: если прежде толпы идеологической обслуги тратили уйму сил и средств, чтоб доказать, что на голом короле надето прекрасное платье, то циничный американец просто говорит: «король голый — и это прекрасно, так и должно быть».
Во-вторых, это — безусловно, новый ход в современной социальной борьбе, ход хитрый и, чего уж там, действенный. Иррационалистическая идеология буржуа не перестала быть идеологией — но она хитро мимикрирует под отсутствие идеологии! Безусловно, трудно полемизировать с противником, увёртывающимся от интеллектуальной схватки. Более того, это своё отрицание идеологии буржуазная идеология использует для контр-атаки: любой оппонент, всякая инаковая точка зрения, отличная от апологетически-буржуазной, немедленно объявляется «идеологией» и тем уже — якобы! — ставится ниже необходимости критики. «Это же идеология! С чем тут спорить…»
В-третьих, последствие, более важное именно для наших философских суглинков. Если вкратце: крах Союза в 1991-м идеологически разоружил левых по всему миру, но больше всего — в Восточной Европе, и особенно — в России. (Тема большая, сейчас мы о ней лишь мимоходом.) И вот из этого состояния идейной беспомощности наши левые не могут выбраться уже четвёртое десятилетие. Безусловно, тут немалую роль играет и социально-экономическая почва, классовая стратификация и прочие элементы марксова базиса, понятого именно как производственные отношения. Но у Маркса «надстройка» оказывает действеннейшее влияние на породивший её базис (иначе сам Маркс не писал бы «Капитала»). И вот как раз с идеологией у российских левых — швах. Присутствие отсутствия. Историческое поражение 1991 года никак не отрефлектировано, ошибки (и достижения!) советского периода критически не осознаны. Самое главное — присутствие отсутствия осознания произошедшего блокирует пути к адекватной картине мира, к адекватному мировоззрению.
Более того, среди наших философствующих левых стало хорошим тоном презрительное отношение к идеологии — симптом как поверхностного (наивного) прочтения молодого Маркса, так и неосознанной капитуляции перед буржуазной (à la Burnham) идеологией, отрицающей идеологию.
Как результат: присутствие отсутствия идеологии у отечественных левых закономерно ведёт отсутствию присутствия левых как политического субъекта.
Но история не закончена. Осознать проблему — уже приступить к её решению.
#Лукач #Разрушение_разума #Бёрнхэм #иррационализм #идеология #марксизм
Отсюда несколько выводов.
Во-первых, это новый этап в современном иррационализме. Если раньше (с Шеллинга до Хайдеггера) тратилась ума мыслей и слов только для того, чтоб доказать, что мысли и слова вовсе не нужны, то Бёрнхэм (даром, что не философ) решает вопрос радикально: идеология — идейная картина мира — не нужна. Сама мысль не нужна. Само мышление о ситуации в обществе излишне. Заслуга Бёрнхэма перед капитализмом и его современной философией: если прежде толпы идеологической обслуги тратили уйму сил и средств, чтоб доказать, что на голом короле надето прекрасное платье, то циничный американец просто говорит: «король голый — и это прекрасно, так и должно быть».
Во-вторых, это — безусловно, новый ход в современной социальной борьбе, ход хитрый и, чего уж там, действенный. Иррационалистическая идеология буржуа не перестала быть идеологией — но она хитро мимикрирует под отсутствие идеологии! Безусловно, трудно полемизировать с противником, увёртывающимся от интеллектуальной схватки. Более того, это своё отрицание идеологии буржуазная идеология использует для контр-атаки: любой оппонент, всякая инаковая точка зрения, отличная от апологетически-буржуазной, немедленно объявляется «идеологией» и тем уже — якобы! — ставится ниже необходимости критики. «Это же идеология! С чем тут спорить…»
В-третьих, последствие, более важное именно для наших философских суглинков. Если вкратце: крах Союза в 1991-м идеологически разоружил левых по всему миру, но больше всего — в Восточной Европе, и особенно — в России. (Тема большая, сейчас мы о ней лишь мимоходом.) И вот из этого состояния идейной беспомощности наши левые не могут выбраться уже четвёртое десятилетие. Безусловно, тут немалую роль играет и социально-экономическая почва, классовая стратификация и прочие элементы марксова базиса, понятого именно как производственные отношения. Но у Маркса «надстройка» оказывает действеннейшее влияние на породивший её базис (иначе сам Маркс не писал бы «Капитала»). И вот как раз с идеологией у российских левых — швах. Присутствие отсутствия. Историческое поражение 1991 года никак не отрефлектировано, ошибки (и достижения!) советского периода критически не осознаны. Самое главное — присутствие отсутствия осознания произошедшего блокирует пути к адекватной картине мира, к адекватному мировоззрению.
Более того, среди наших философствующих левых стало хорошим тоном презрительное отношение к идеологии — симптом как поверхностного (наивного) прочтения молодого Маркса, так и неосознанной капитуляции перед буржуазной (à la Burnham) идеологией, отрицающей идеологию.
Как результат: присутствие отсутствия идеологии у отечественных левых закономерно ведёт отсутствию присутствия левых как политического субъекта.
Но история не закончена. Осознать проблему — уже приступить к её решению.
#Лукач #Разрушение_разума #Бёрнхэм #иррационализм #идеология #марксизм