Гегельнегоголь
Грамши где-то в «Тюремных тетрадях» оставил кусок размышлений о диалектах. Дескать, это древний пережиток старых форм мышления, удерживающий сознание в плену узко-местечковых понятий и интересов, препятствие на пути становления народного сознания и мирового…
А истина проста и конкретна:
Язык — тело мышления. Мышление — душа языка.
Человек всегда растёт из прошлого. «Мы стоим на плечах гигантов» — но только для того, чтоб видеть дальше их.
Вот смысл. Диалекты и сказки надо просто включить в тотальность мышления и культуры — без них не было бы нас, с этим глупо спорить. Но вечно жить сказками невозможно — какой бы приятной ностальгией от них ни веяло, взрослому человеку не пристало всерьёз увлекаться сказкой.
Детство, повторенное дважды, называется маразмом.
И потому нельзя вечно разговаривать детским лепетом. Язык должен развиваться — вместе с мышлением. Но и память — необходимый элемент и атрибут мышления.
Поэтому, помня о своём прошлом — не проклиная, но и не молясь на него — строить разумную действительность.
И не надо варлыжиться!
#диалект #славянофилы #романтизм #левые #Грамши #Троцкий #язык #мышление #сказка
Язык — тело мышления. Мышление — душа языка.
Человек всегда растёт из прошлого. «Мы стоим на плечах гигантов» — но только для того, чтоб видеть дальше их.
Вот смысл. Диалекты и сказки надо просто включить в тотальность мышления и культуры — без них не было бы нас, с этим глупо спорить. Но вечно жить сказками невозможно — какой бы приятной ностальгией от них ни веяло, взрослому человеку не пристало всерьёз увлекаться сказкой.
Детство, повторенное дважды, называется маразмом.
И потому нельзя вечно разговаривать детским лепетом. Язык должен развиваться — вместе с мышлением. Но и память — необходимый элемент и атрибут мышления.
Поэтому, помня о своём прошлом — не проклиная, но и не молясь на него — строить разумную действительность.
И не надо варлыжиться!
#диалект #славянофилы #романтизм #левые #Грамши #Троцкий #язык #мышление #сказка
Зубоскальство и беззубость.
Идеологическая — в пределе: философская — слабость российской левой в 2024 году выступила как-то уж совсем рельефно.
Левые философствующие (левые не в смысле «странные», а в смысле «стоящие на левом политическом фланге») просто-напросто ничего не могут возразить своим противникам.
Вот, например, камерады и большие поклонники Жижека из Philosophy Today пытаются зубоскалить по поводу Дугина (АГД) и его (понятно каких) идей. Но только зубоскалить. Никакой серьёзной критики. Никаких контр-идей. Ничего серьёзного.
А, надо сказать, идеи у АГД есть — и к ним можно испытывать какое угодно (праведное!) эстетическое и духовное отвращение — но они при этом достойны критики и заслуживают её.
Те же самые идеи АГД излагал звезде российской журналистики Такеру Карлсону. И что, отреагировали как-то наши левые любомудры? Кроме кривых ухмылок — никак.
(Свой разбор я оставляю за скобкой — если не читали, можете прочесть).
Да, когда тот же АГД открывал свою ВПШ им. Ильина — тогда столичная неравнодушная общественность развернула (впрочем, безуспешную, что неудивительно) кампанию против. Но что же левые столичные интеллектуалы? Где же идейное, хотя бы идеологическое, обоснование своей оппозиции Ильину? Вся полемика строилась на самопризнании иррационалиста и реакционера в сочувствии фашизму. Но где же философское разоблачение иррационализма Ильина с позиций всесильного, потому что верного учения? А нет его, этого разоблачения. И потому Женя Badcomedian Баженов для критики Ильина сделал много больше наших левых интеллектуалов. Симптоматично, что тут скажешь… Но фашистских философов должно критиковать всё же философски. Но, уж чем богаты… (при том, что Баженову — мегареспект).
Суть проблемы ясна: российским левым нечего противопоставить в идеологическом (в пределе: философском) плане.
Поэтому без серьёзной контр-мысли в адрес оппонента получается не зубоскальство, а, наоборот, беззубость.
Точнее, зубы есть — но это зубы, взятые взаймы (как вставная челюсть). Заёмные зубы в виде левых постмодернистов, всех этих делезов-фуко-бодрийяров (список тут длинный) — которые сами те ещё иррационалисты, похлеще твоего Ильина — не только не дают нашим левым разгрызть орех реакционной идеологии, но не позволяют даже хорошенько укусить оппонентов.
Но у всего есть причины. Есть они и у этого беззубого зубоскальства. Об этом далее.
#левые #Дугин #Ильин #иррационализм #Badcomedian
Идеологическая — в пределе: философская — слабость российской левой в 2024 году выступила как-то уж совсем рельефно.
Левые философствующие (левые не в смысле «странные», а в смысле «стоящие на левом политическом фланге») просто-напросто ничего не могут возразить своим противникам.
Вот, например, камерады и большие поклонники Жижека из Philosophy Today пытаются зубоскалить по поводу Дугина (АГД) и его (понятно каких) идей. Но только зубоскалить. Никакой серьёзной критики. Никаких контр-идей. Ничего серьёзного.
А, надо сказать, идеи у АГД есть — и к ним можно испытывать какое угодно (праведное!) эстетическое и духовное отвращение — но они при этом достойны критики и заслуживают её.
Те же самые идеи АГД излагал звезде российской журналистики Такеру Карлсону. И что, отреагировали как-то наши левые любомудры? Кроме кривых ухмылок — никак.
(Свой разбор я оставляю за скобкой — если не читали, можете прочесть).
Да, когда тот же АГД открывал свою ВПШ им. Ильина — тогда столичная неравнодушная общественность развернула (впрочем, безуспешную, что неудивительно) кампанию против. Но что же левые столичные интеллектуалы? Где же идейное, хотя бы идеологическое, обоснование своей оппозиции Ильину? Вся полемика строилась на самопризнании иррационалиста и реакционера в сочувствии фашизму. Но где же философское разоблачение иррационализма Ильина с позиций всесильного, потому что верного учения? А нет его, этого разоблачения. И потому Женя Badcomedian Баженов для критики Ильина сделал много больше наших левых интеллектуалов. Симптоматично, что тут скажешь… Но фашистских философов должно критиковать всё же философски. Но, уж чем богаты… (при том, что Баженову — мегареспект).
Суть проблемы ясна: российским левым нечего противопоставить в идеологическом (в пределе: философском) плане.
Поэтому без серьёзной контр-мысли в адрес оппонента получается не зубоскальство, а, наоборот, беззубость.
Точнее, зубы есть — но это зубы, взятые взаймы (как вставная челюсть). Заёмные зубы в виде левых постмодернистов, всех этих делезов-фуко-бодрийяров (список тут длинный) — которые сами те ещё иррационалисты, похлеще твоего Ильина — не только не дают нашим левым разгрызть орех реакционной идеологии, но не позволяют даже хорошенько укусить оппонентов.
Но у всего есть причины. Есть они и у этого беззубого зубоскальства. Об этом далее.
#левые #Дугин #Ильин #иррационализм #Badcomedian
Telegram
PhilosophyToday
Дугин тут должен был поехать в Екатеринбург чего-то там рассказывать молодежи про Запад, но в итоге расстроил организаторов форума УРФУ и вышел по зуму. Говорит мол на Западе кругом царят фурри – «это то, что приходит на смену транссексуальным практикам.…
«Учение всесильно, потому что верно». Заметки о судьбах русского марксизма.
Продолжаем начатую вчера тему идеологической слабости наших левых.
Итак, симптомы проблемы ясны. Теперь к самой проблеме. Зафиксируем её исходный пункт: идеологическая слабость российских левых — это, прежде всего, философская слабость. Точнее: слабость в философии.
Вот о ней и будет речь.
Каковы её причины?
Во-первых, парадоксально, но факт: сам Маркс виноват в том, что марксизму (как единственной левой идеологии, могущей претендовать на имя философии) недостаёт как раз философии.
Недюжинный философский ум, Маркс — сам того не желая — оставил марксистам в наследство философский нигилизм.
Как же так?
Вспомним его 11-й тезис о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтоб изменить его».
Маркс сказал истину: познав философию — которая, в пределе, познаёт сущность мира — надо двигаться за пределы философии, теория должна стать практикой. Только так приобретённое знание и становится реальностью, обретает объективный смысл (иначе философия всегда будет лишь субъективным «утешением», разновидностью квази-религиозного «индивидуального спасения»).
При этом, Марксу, философски эрудированному выпускнику гегелевской школы, было самоочевидно, что для изменения мира сначала надо всё-таки, иметь в интеллектуальном плане кое-что за душой. Потому акцент он делал на другом — зачем говорить очевидные вещи?
Но не для всех очевидные вещи очевидны. Марксиды, «университетов не кончавшие», смогли из призыва к практике вывести лишь анти-философию, лишь философский нигилизм. (Впрочем, это было общее антифилософское веяние эпохи: торжество позитивизма. Так, народники, оппоненты наших первых марксистов, были уж совсем невинны — если не сказать: невежественны — в философии. Но здесь не место развивать эту интересную тему дальше).
Маркс, надо сказать, дровишек в этот антифилософский костёр всё же подбросил: так, едкие издевательства над общими понятиями в «Нищете философии» достойны какого-нибудь Штирнера, но не такого мастера диалектики, как Маркс. Что делать, shit happens. Пересолил Маркс в левогегельянском запале. Вот только его наследники, ничего толком не знающие ни о Гегеле, ни о тонкостях борьбы философских партий в гегельянстве, вывод сделали вовсе обратный. Нищета философии в итоге поразила не только несчастного Прудона, но самих марксидов.
Потому: «Если есть марксисты — то я не марксист» — отвечал Маркс на вопросы об идейном родстве.
#Маркс #марксизм #левые
Продолжаем начатую вчера тему идеологической слабости наших левых.
Итак, симптомы проблемы ясны. Теперь к самой проблеме. Зафиксируем её исходный пункт: идеологическая слабость российских левых — это, прежде всего, философская слабость. Точнее: слабость в философии.
Вот о ней и будет речь.
Каковы её причины?
Во-первых, парадоксально, но факт: сам Маркс виноват в том, что марксизму (как единственной левой идеологии, могущей претендовать на имя философии) недостаёт как раз философии.
Недюжинный философский ум, Маркс — сам того не желая — оставил марксистам в наследство философский нигилизм.
Как же так?
Вспомним его 11-й тезис о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтоб изменить его».
Маркс сказал истину: познав философию — которая, в пределе, познаёт сущность мира — надо двигаться за пределы философии, теория должна стать практикой. Только так приобретённое знание и становится реальностью, обретает объективный смысл (иначе философия всегда будет лишь субъективным «утешением», разновидностью квази-религиозного «индивидуального спасения»).
При этом, Марксу, философски эрудированному выпускнику гегелевской школы, было самоочевидно, что для изменения мира сначала надо всё-таки, иметь в интеллектуальном плане кое-что за душой. Потому акцент он делал на другом — зачем говорить очевидные вещи?
Но не для всех очевидные вещи очевидны. Марксиды, «университетов не кончавшие», смогли из призыва к практике вывести лишь анти-философию, лишь философский нигилизм. (Впрочем, это было общее антифилософское веяние эпохи: торжество позитивизма. Так, народники, оппоненты наших первых марксистов, были уж совсем невинны — если не сказать: невежественны — в философии. Но здесь не место развивать эту интересную тему дальше).
Маркс, надо сказать, дровишек в этот антифилософский костёр всё же подбросил: так, едкие издевательства над общими понятиями в «Нищете философии» достойны какого-нибудь Штирнера, но не такого мастера диалектики, как Маркс. Что делать, shit happens. Пересолил Маркс в левогегельянском запале. Вот только его наследники, ничего толком не знающие ни о Гегеле, ни о тонкостях борьбы философских партий в гегельянстве, вывод сделали вовсе обратный. Нищета философии в итоге поразила не только несчастного Прудона, но самих марксидов.
Потому: «Если есть марксисты — то я не марксист» — отвечал Маркс на вопросы об идейном родстве.
#Маркс #марксизм #левые
Во-вторых, эта направленность на, понятую формально-абстрактно, и потому понятую ложно, практику эффектно дополнилась мессианским моментом, необходимо присущим любой идеологии, собирающейся менять мир. Опять же, формировался марксизм (на секунду: марксизм не равно идеи Маркса) в своеобразной среде нарождающегося империализма.
Развивать здесь не место, но суть этой специфики: предельная субъективизация мыслящих, ведущая к парадоксу: Бог, как гиперобъективность, устраняется, но потребность в надсубъективной идее остаётся. В итоге такой иррационально-субъективистский запрос интеллигенции на призрачную объективность порождает своеобразный синтез — религиозный атеизм, своего рода новую религиозность без Бога. Проповедниками такой безбожной религии стали в первую очередь философы реакционные (начиная с позднего Шеллинга — через Шопенгауэра и Кьеркегора — до Хайдеггера) — но и левые, но и марксисты внесли свою лепту (достаточно указать на большевиков-махистов-богоискателей и богостроителей, против которых Ленин — справедливо — вылил немало едкого яда в своём «Материализме…»).
И вот хтоническое, апокалиптико-эсхатологичесоке мессианство марксизма дополняется новомодным религиозным атеизмом. В итоге получается «всесильное, потому что верное» учение — формулировка, достойная религиозного диспута, и сама фиксирующая новый, квази-религиозный статус марксизма. Что характерно, формулу эту отчеканил Ленин, философски, возможно один из самых способных марксистов той поры. И более того: квази-религию провозгласил яростный, бескомпромисснейший противник любой религиозности. Ну как не вспомнить старину Маркса: «Они не сознают это, но они делают это…»
И вот это «всесильное учение» с 1917 года становится сначала просто официальной государственной идеологией, а очень скоро — и единственной. Хуже то, что с конца 1920-х стали невозможны внутрипартийные — в том числе и философские — дискуссии (укажу только на разгром марксистов-позитивистов («механистов») «диалектиками»-деборинцами, а потом уже самих деборинцев дубовыми «диаматовцами»).
В итоге философский марксизм в СССР официально свёлся к нищенской похлёбке (лучше сказать: рубленой щетине) «трёх законов» диамата и «пятичленке» истмата. Такой интеллектуальной пищей немудрено было подавиться. Вот советский марксизм и подавился. (Мы оставляем здесь в стороне «гегельянцев» советского марксизма: Лифшица и Ильенкова — это гордость отечественной мысли, но не они определяли тенденцию. Мы же сейчас лишь о главном направлении истории советского марксизма говорим).
Все современные беды отечественной философской левой здесь уже скрыты в зародыше. Во-первых, предельная зашоренность, невозможность выйти за узкий круг тем, прокрустово ложе даже в области формы изложения — над чем Ильенков горько иронизировал в «Идолах и идеалах». Во-вторых, незнакомство с идейными противниками (своего рода просвещённое невежество). В советское время того же Ильина можно было получить только из спецхрана — зачем напрягаться, если можно не напрягаться? А уж критическую диссертацию писать тем более невозможно было. Стимулов знакомиться с врагом в заповеднике «всесильного учения» не было вовсе.
В итоге незнакомство с врагом стало беззащитностью перед ним. Лавина прежде «идеологически чуждой» философской литературы, последовавшая за горбачёвской либерализацией, разрушила границы марксистской резервации — и, по сути, это интеллектуальное вторжение закончилось капитуляцией советского марксизма, полным его поражением. (О конкретике, о том, кто и как стал ренегатом марксизма, кто остался верен, но вынужден был навсегда замолчать — об этом мы сейчас не говорим. Возможна, эта трагическая страница отечественной истории философии ещё будет написана).
#Маркс #Ленин #Ильенков #марксизм #левые #диамат
Развивать здесь не место, но суть этой специфики: предельная субъективизация мыслящих, ведущая к парадоксу: Бог, как гиперобъективность, устраняется, но потребность в надсубъективной идее остаётся. В итоге такой иррационально-субъективистский запрос интеллигенции на призрачную объективность порождает своеобразный синтез — религиозный атеизм, своего рода новую религиозность без Бога. Проповедниками такой безбожной религии стали в первую очередь философы реакционные (начиная с позднего Шеллинга — через Шопенгауэра и Кьеркегора — до Хайдеггера) — но и левые, но и марксисты внесли свою лепту (достаточно указать на большевиков-махистов-богоискателей и богостроителей, против которых Ленин — справедливо — вылил немало едкого яда в своём «Материализме…»).
И вот хтоническое, апокалиптико-эсхатологичесоке мессианство марксизма дополняется новомодным религиозным атеизмом. В итоге получается «всесильное, потому что верное» учение — формулировка, достойная религиозного диспута, и сама фиксирующая новый, квази-религиозный статус марксизма. Что характерно, формулу эту отчеканил Ленин, философски, возможно один из самых способных марксистов той поры. И более того: квази-религию провозгласил яростный, бескомпромисснейший противник любой религиозности. Ну как не вспомнить старину Маркса: «Они не сознают это, но они делают это…»
И вот это «всесильное учение» с 1917 года становится сначала просто официальной государственной идеологией, а очень скоро — и единственной. Хуже то, что с конца 1920-х стали невозможны внутрипартийные — в том числе и философские — дискуссии (укажу только на разгром марксистов-позитивистов («механистов») «диалектиками»-деборинцами, а потом уже самих деборинцев дубовыми «диаматовцами»).
В итоге философский марксизм в СССР официально свёлся к нищенской похлёбке (лучше сказать: рубленой щетине) «трёх законов» диамата и «пятичленке» истмата. Такой интеллектуальной пищей немудрено было подавиться. Вот советский марксизм и подавился. (Мы оставляем здесь в стороне «гегельянцев» советского марксизма: Лифшица и Ильенкова — это гордость отечественной мысли, но не они определяли тенденцию. Мы же сейчас лишь о главном направлении истории советского марксизма говорим).
Все современные беды отечественной философской левой здесь уже скрыты в зародыше. Во-первых, предельная зашоренность, невозможность выйти за узкий круг тем, прокрустово ложе даже в области формы изложения — над чем Ильенков горько иронизировал в «Идолах и идеалах». Во-вторых, незнакомство с идейными противниками (своего рода просвещённое невежество). В советское время того же Ильина можно было получить только из спецхрана — зачем напрягаться, если можно не напрягаться? А уж критическую диссертацию писать тем более невозможно было. Стимулов знакомиться с врагом в заповеднике «всесильного учения» не было вовсе.
В итоге незнакомство с врагом стало беззащитностью перед ним. Лавина прежде «идеологически чуждой» философской литературы, последовавшая за горбачёвской либерализацией, разрушила границы марксистской резервации — и, по сути, это интеллектуальное вторжение закончилось капитуляцией советского марксизма, полным его поражением. (О конкретике, о том, кто и как стал ренегатом марксизма, кто остался верен, но вынужден был навсегда замолчать — об этом мы сейчас не говорим. Возможна, эта трагическая страница отечественной истории философии ещё будет написана).
#Маркс #Ленин #Ильенков #марксизм #левые #диамат
В-третьих, само интеллектуальное поражение было бы невозможно без политического поражения марксизма в 1991 году.
Ирония истории: поражение марксизма произошло вполне по марксизму: крушение базиса (производственных отношений = отношений производства общественной жизни) обрушило политическую надстройку, которая увлекла в своём падении более эфирные области — ту же философию марксизма. При чём, отнюдь не только в её советском исполнении — деморализация от краха Союза была общей у всех левых, даже у критиковавших Союз при его жизни. Здесь судьба отечественной философской левой вновь пересеклась с левой мировой. Но и отечественная специфика никуда не делась.
Итак: крах СССР был историческим (не в смысле окончательного — идеи вообще не погибают — а в смысле исторической важности свершившегося) поражением коммунизма.
Но если (по закону необратимости истории вспять) Союз рухнул навсегда, то марксизм, как метод познания реальности и фундамент для мировоззрения — нет, он ушёл в подполье.
Идеи не погибают — пока жива реальность, их порождающая. Противоречия капитализма (давно уже ставшего империалистическим капитализмом) никуда не делись. Да, 1990-е годы были скоротечной, но эпохой относительной стабилизации мировой системы: коммунистические варвары были повержены, а деловые люди между собой договорятся — вот счастье! Тысячелетнее царство из пророчеств как будто становилось реальностью — отсюда, кстати, эта неосознанная истерика в преддверии «миллениума»-2000. Фукуяма со своей завиральной идейкой о конце истории мог появиться только в такую эпоху.
Но быстро выяснилось, что деловым людям договориться порой сложно, если не невозможно. Взаимоисключающие интересы квази-национальных империалистических капиталов неизбежно вели к новым потрясениям (11 сентября), кризисам (2008 год) войнам (Афганистан, Ирак, далее — везде).
Вдруг выясняется, что «Маркс был прав». Маркса начинают одобрительно похлопывать по плечу ребята из Financial Times, на Уолл-стрит штудируют «Капитал».
Из подполья выходит и философский марксизм. И тут вновь наша специфика вступает в дело: если на Западе левые теоретики всегда имели себе комфортабельное академическое или публицистическое гетто, то Россия с 1991 года в плане философского марксизма была просто выжженной землёй.
Маркса, конечно, читали и в 1990-е: но это был удел одиночек, радикалов, политических сектантов. Западные теоретики здесь до середины нулевых были практически неизвестны. (Причин тому несколько: и отсутствие переводов, и геттоизированность самих западных левых).
Таким образом, все выше описанные тенденции повторились на новом витке:
Прежде всего — узкое сектанство штудирующих «Капитал» и работы «классиков».
Это отдельный феномен, и мы сейчас не углубляемся в подробности — но ясно: это вновь нищета философии. Того же Ильина или Дугина невозможно критиковать, даже если ты наизусть выучил все 50 томов сочинений Маркса и Энгельса и 55 томов Ленинского ПСС. Все эти тома, взятые изолированно от философии как таковой, просто не дадут понятийного аппарата для критики. Не дадут языка для неё. И потому такой твердокаменный «марксист»-начётник просто останется интеллектуально немым (а на деле — ещё и глухим). Потому — беззащитным перед реваншем идей того же Ильина. И уж точно — совершенно неспособным к тому самому «изменению мира».
#sad_but_true #Маркс #марксизм #левые
Ирония истории: поражение марксизма произошло вполне по марксизму: крушение базиса (производственных отношений = отношений производства общественной жизни) обрушило политическую надстройку, которая увлекла в своём падении более эфирные области — ту же философию марксизма. При чём, отнюдь не только в её советском исполнении — деморализация от краха Союза была общей у всех левых, даже у критиковавших Союз при его жизни. Здесь судьба отечественной философской левой вновь пересеклась с левой мировой. Но и отечественная специфика никуда не делась.
Итак: крах СССР был историческим (не в смысле окончательного — идеи вообще не погибают — а в смысле исторической важности свершившегося) поражением коммунизма.
Но если (по закону необратимости истории вспять) Союз рухнул навсегда, то марксизм, как метод познания реальности и фундамент для мировоззрения — нет, он ушёл в подполье.
Идеи не погибают — пока жива реальность, их порождающая. Противоречия капитализма (давно уже ставшего империалистическим капитализмом) никуда не делись. Да, 1990-е годы были скоротечной, но эпохой относительной стабилизации мировой системы: коммунистические варвары были повержены, а деловые люди между собой договорятся — вот счастье! Тысячелетнее царство из пророчеств как будто становилось реальностью — отсюда, кстати, эта неосознанная истерика в преддверии «миллениума»-2000. Фукуяма со своей завиральной идейкой о конце истории мог появиться только в такую эпоху.
Но быстро выяснилось, что деловым людям договориться порой сложно, если не невозможно. Взаимоисключающие интересы квази-национальных империалистических капиталов неизбежно вели к новым потрясениям (11 сентября), кризисам (2008 год) войнам (Афганистан, Ирак, далее — везде).
Вдруг выясняется, что «Маркс был прав». Маркса начинают одобрительно похлопывать по плечу ребята из Financial Times, на Уолл-стрит штудируют «Капитал».
Из подполья выходит и философский марксизм. И тут вновь наша специфика вступает в дело: если на Западе левые теоретики всегда имели себе комфортабельное академическое или публицистическое гетто, то Россия с 1991 года в плане философского марксизма была просто выжженной землёй.
Маркса, конечно, читали и в 1990-е: но это был удел одиночек, радикалов, политических сектантов. Западные теоретики здесь до середины нулевых были практически неизвестны. (Причин тому несколько: и отсутствие переводов, и геттоизированность самих западных левых).
Таким образом, все выше описанные тенденции повторились на новом витке:
Прежде всего — узкое сектанство штудирующих «Капитал» и работы «классиков».
Это отдельный феномен, и мы сейчас не углубляемся в подробности — но ясно: это вновь нищета философии. Того же Ильина или Дугина невозможно критиковать, даже если ты наизусть выучил все 50 томов сочинений Маркса и Энгельса и 55 томов Ленинского ПСС. Все эти тома, взятые изолированно от философии как таковой, просто не дадут понятийного аппарата для критики. Не дадут языка для неё. И потому такой твердокаменный «марксист»-начётник просто останется интеллектуально немым (а на деле — ещё и глухим). Потому — беззащитным перед реваншем идей того же Ильина. И уж точно — совершенно неспособным к тому самому «изменению мира».
#sad_but_true #Маркс #марксизм #левые
Но вот другая крайность: когда марксисты читают условного Маркузе, а не Маркса. Этакое интеллектуальное модничанье и жажда оригинальности (вполне себе архибуржазная тенденция). Отсюда все эти локальные культы Жижека, Бадью и иже с ними — когда заурядные левые публицисты на общем сером фоне выглядят гениями теории.
Корень этого культа — в том самом извечном нашем философском провинциализме, усугублённом десятилетиями диаматовского заповедника и последующим крахом. Если в 1850-х годах Герцен смеялся над собой и своими друзьями — русскими гегельянцами 1840-х, которые жадно ловили любую, самую ничтожную брошюрку из философского Берлина, молились даже не на Гегеля, а на каких-то малоизвестных профессоров-гегельянцев — то теперь география такого поклонения шире. Но смысла от этого не добавилось. На поверку новые кумиры философствующих левых оказываются сами или профанами в философии, или откровенными иррационалистами — какую аргументацию против Ильина может дать Жижек, интересно?
(Сюда же относится «социологическая» ересь в среде левых, когда философия сводится к социологии (всё та же «социология знания») — по сути, новое издание того же позитивизма, с его фетишизмом техники и совершенной — саморазрушительной — релятивизацией всего и вся).
Далее, самостоятельной разновидностью этого провинциализма стал рецидив религиозного атеизма среди левых философствующих. Отсюда все эти модные в среде некоторых товарищей попытки «новой теологии» (как будто вовсе не было ленинской полемики с богостроителями и богоискателями!) Религиозный атеизм шагает в умах наших левых философствующих семимильными шагами — вот уже и белоэмигранта Бердяева записывают в левые теоретики, чуть не в патриархи! Какие левые философы — такие у них и патриархи, впрочем. Чему тут удивляться?
Но потому и не стоит удивляться, что ценители иррационалиста и религиозного атеиста Бердяева ничего не могут противопоставить иррационалисту и религиозному атеисту Ильину. И не надо говорить, кто кого публично и политически поддержал — если мы не на митинге, если мы всё-таки хотим докопаться до сути, то политические заявления имеют хоть и важное, но вторичное значение — ибо они прямо зависят от идейных убеждений, которые у философа всё же, пардон, носят именно философский характер.
А вот с «философским» у левых философствующих проблема.
Подытожим. Современный российский марксизм — атомизирован (социальные и идейные причины мы только что, пусть крайне бегло, рассмотрели), он обезоружен, зачастую не имеет не только идеи, но и языка для её выражения.
Левые философствующие в России почти лишены исторического фундамента — ту же историю русской философии они просто сдали без боя клерикалам и реакционерам всех мастей, поверив им на слово, что «она же религиозная». В итоге русская философия — по сути, отнюдь не религиозная — была фальсифицирована, подогнана под нужды иррационалистической реакции. Левые в итоге просто потеряли историческую почву под ногами.
Не имея этой почвы, наш нынешний марксизм ещё и становится жертвой империализма — в нескольких смыслах, но, по крайней мере, культурного: он живёт и питается мудростью, взятой напрокат у иностранных товарищей (такой отблеск дружеского культурного империализма). Деваться некуда: в экономических категориях — отсутствие своего идеологического производства делает рабом, подчиняет рынок производству иностранному. Говоря философски: отсутствие своей сущности всегда ставит в страдательное положение.
И вот эту собственную суть левой философской мысли в России ещё предстоит найти. Для начала надо осознать себя — и свою историю. Собственно, такой задаче наш текст и посвящён.
#марксизм #левые #философия
Корень этого культа — в том самом извечном нашем философском провинциализме, усугублённом десятилетиями диаматовского заповедника и последующим крахом. Если в 1850-х годах Герцен смеялся над собой и своими друзьями — русскими гегельянцами 1840-х, которые жадно ловили любую, самую ничтожную брошюрку из философского Берлина, молились даже не на Гегеля, а на каких-то малоизвестных профессоров-гегельянцев — то теперь география такого поклонения шире. Но смысла от этого не добавилось. На поверку новые кумиры философствующих левых оказываются сами или профанами в философии, или откровенными иррационалистами — какую аргументацию против Ильина может дать Жижек, интересно?
(Сюда же относится «социологическая» ересь в среде левых, когда философия сводится к социологии (всё та же «социология знания») — по сути, новое издание того же позитивизма, с его фетишизмом техники и совершенной — саморазрушительной — релятивизацией всего и вся).
Далее, самостоятельной разновидностью этого провинциализма стал рецидив религиозного атеизма среди левых философствующих. Отсюда все эти модные в среде некоторых товарищей попытки «новой теологии» (как будто вовсе не было ленинской полемики с богостроителями и богоискателями!) Религиозный атеизм шагает в умах наших левых философствующих семимильными шагами — вот уже и белоэмигранта Бердяева записывают в левые теоретики, чуть не в патриархи! Какие левые философы — такие у них и патриархи, впрочем. Чему тут удивляться?
Но потому и не стоит удивляться, что ценители иррационалиста и религиозного атеиста Бердяева ничего не могут противопоставить иррационалисту и религиозному атеисту Ильину. И не надо говорить, кто кого публично и политически поддержал — если мы не на митинге, если мы всё-таки хотим докопаться до сути, то политические заявления имеют хоть и важное, но вторичное значение — ибо они прямо зависят от идейных убеждений, которые у философа всё же, пардон, носят именно философский характер.
А вот с «философским» у левых философствующих проблема.
Подытожим. Современный российский марксизм — атомизирован (социальные и идейные причины мы только что, пусть крайне бегло, рассмотрели), он обезоружен, зачастую не имеет не только идеи, но и языка для её выражения.
Левые философствующие в России почти лишены исторического фундамента — ту же историю русской философии они просто сдали без боя клерикалам и реакционерам всех мастей, поверив им на слово, что «она же религиозная». В итоге русская философия — по сути, отнюдь не религиозная — была фальсифицирована, подогнана под нужды иррационалистической реакции. Левые в итоге просто потеряли историческую почву под ногами.
Не имея этой почвы, наш нынешний марксизм ещё и становится жертвой империализма — в нескольких смыслах, но, по крайней мере, культурного: он живёт и питается мудростью, взятой напрокат у иностранных товарищей (такой отблеск дружеского культурного империализма). Деваться некуда: в экономических категориях — отсутствие своего идеологического производства делает рабом, подчиняет рынок производству иностранному. Говоря философски: отсутствие своей сущности всегда ставит в страдательное положение.
И вот эту собственную суть левой философской мысли в России ещё предстоит найти. Для начала надо осознать себя — и свою историю. Собственно, такой задаче наш текст и посвящён.
#марксизм #левые #философия