О фашизме.
Марксистский анализ был прав: фашизм — неизбежное следствие «позднего» капитализма, капитализма корпораций, алчущих всё возрастающей нормы прибыли.
Но отсюда и вывод: раз капитализм никуда не делся (вообще, вопрос о судьбе капитализма «историей ещё не решён», как говаривал классик), то никуда не исчез и фашизм. И потому он будет неизбежно вырываться на поверхность истории то там, то тут. То в одной стране, то в другой.
Почва для его успеха всегда одна и та же.
Вверху: недовольство корпораций недостаточной, по их меркам, нормой прибыли, желание её увеличить через экспансию. Но возможности для такой экспансии ограничены: земным шаром в пределе, а для конкретной страны — её периферийным (иначе и вопрос об экспансии не имел бы смысла) положением, объективно подчинённым статусом национальных бизнес-лордов в мировом разделении труда и капитала.
Внизу: массовый ресентимент населения по поводу реальных или внушённых неудач своей истории и жажда реванша, мести неизвестно кому за своё несчастное настоящее.
Обе тенденции — и корпораций, и масс мелких буржуа — сливаются в итоге в одно идеологическое требование Lebensraum («жизненного пространства») во всех его вариациях — которое, конечно же, требует решения самых разных Fragen («вопросов»). Judenfrage как классический пример.
При чём, медиа и их развитие за последнее столетие технически настолько подготовили почву для фашизма, настолько упростили ему идеологическую работу — что вспыхнуть в XXI веке эта чума могла и может где угодно, нужно было лишь волевое желание. Вспомним радиостанцию «Тысячи холмов» в Руанде и её kick-start геноцида тутси.
А иногда и большого желания не нужно: просто политтехнологи решили «мобилизовать» население — и вот вам орды, предельно взвинченные, требующие «возмездия».
Но главная проблема даже не в аппетитах корпораций и не в технических средствах воздействия на сознание масс.
Дело в том, что сам капитализм создаёт массовый тип человека-обывателя, полу-люмпена, полу-буржуа: недовольного своим положением (которое объективно не ахти — это роль винтика в машине, безликого noname’а, юнита в глобальном человейнике), и копящего поэтому массу агрессии, но не осмеливающегося эту агрессию выплеснуть без команды — такой трусливый диванный тиран. Вообще, вот психологический портрет Homo fascisticus: он садист по отношению к слабым (кого он сам считает таковыми), и мазохист по отношению к сильным (опять же, кого он сам таковым признает — вернее: кого ему внушат медиа).
Поэтому в XXI веке социальная база фашизма — отнюдь не «лавочники», как учил марксизм прошлого века, но массовый обыватель.
И что с этим делать, неизвестно. Потому будущее человечества — в мрачном тумане…
Да, но начали-то мы с марксизма.
Анализ его верен, но, как всегда с марксизмом, диагноз социальной болезни он ставит правильно, а вот лечения не даёт. Но это уже тема для другого разговора.
#марксизм #фашизм
Марксистский анализ был прав: фашизм — неизбежное следствие «позднего» капитализма, капитализма корпораций, алчущих всё возрастающей нормы прибыли.
Но отсюда и вывод: раз капитализм никуда не делся (вообще, вопрос о судьбе капитализма «историей ещё не решён», как говаривал классик), то никуда не исчез и фашизм. И потому он будет неизбежно вырываться на поверхность истории то там, то тут. То в одной стране, то в другой.
Почва для его успеха всегда одна и та же.
Вверху: недовольство корпораций недостаточной, по их меркам, нормой прибыли, желание её увеличить через экспансию. Но возможности для такой экспансии ограничены: земным шаром в пределе, а для конкретной страны — её периферийным (иначе и вопрос об экспансии не имел бы смысла) положением, объективно подчинённым статусом национальных бизнес-лордов в мировом разделении труда и капитала.
Внизу: массовый ресентимент населения по поводу реальных или внушённых неудач своей истории и жажда реванша, мести неизвестно кому за своё несчастное настоящее.
Обе тенденции — и корпораций, и масс мелких буржуа — сливаются в итоге в одно идеологическое требование Lebensraum («жизненного пространства») во всех его вариациях — которое, конечно же, требует решения самых разных Fragen («вопросов»). Judenfrage как классический пример.
При чём, медиа и их развитие за последнее столетие технически настолько подготовили почву для фашизма, настолько упростили ему идеологическую работу — что вспыхнуть в XXI веке эта чума могла и может где угодно, нужно было лишь волевое желание. Вспомним радиостанцию «Тысячи холмов» в Руанде и её kick-start геноцида тутси.
А иногда и большого желания не нужно: просто политтехнологи решили «мобилизовать» население — и вот вам орды, предельно взвинченные, требующие «возмездия».
Но главная проблема даже не в аппетитах корпораций и не в технических средствах воздействия на сознание масс.
Дело в том, что сам капитализм создаёт массовый тип человека-обывателя, полу-люмпена, полу-буржуа: недовольного своим положением (которое объективно не ахти — это роль винтика в машине, безликого noname’а, юнита в глобальном человейнике), и копящего поэтому массу агрессии, но не осмеливающегося эту агрессию выплеснуть без команды — такой трусливый диванный тиран. Вообще, вот психологический портрет Homo fascisticus: он садист по отношению к слабым (кого он сам считает таковыми), и мазохист по отношению к сильным (опять же, кого он сам таковым признает — вернее: кого ему внушат медиа).
Поэтому в XXI веке социальная база фашизма — отнюдь не «лавочники», как учил марксизм прошлого века, но массовый обыватель.
И что с этим делать, неизвестно. Потому будущее человечества — в мрачном тумане…
Да, но начали-то мы с марксизма.
Анализ его верен, но, как всегда с марксизмом, диагноз социальной болезни он ставит правильно, а вот лечения не даёт. Но это уже тема для другого разговора.
#марксизм #фашизм
Раса как фабула, но не tabula.
Все помнят мистера Кэнди из «Джанго освобождённого»? Ну, конечно: лучшая (окей, одна из лучших) ролей Ди Каприо.
А кто-нибудь задумывался: почему этот плантатор-кровопийца с масляными глазками и елейной улыбкой — франкофил? Да что там: он просто фанат французской культуры! Но почему?
Просто потому, что действие происходит где-то рядом с франкоязычной Луизианой? Но Кэнди в итоге даже не говорит по-французски.
Или просто потому, что Тарантино посмеялся над всей этой рабовладельческой аристократией, в среде которой бонтоном было восхищаться французской культурой, не зная при этом толком по-французски? Здесь, кстати, американские плантаторы — родные братья нашим помещикам, которые при всей своей франкофилии говорили на смеси «французского с нижегородским», над которой так потешался Грибоедов.
Но у Тарантино не бывает лишних деталей.
Сама по себе франкофилия masta Кэнди была бы лишней чертой, ничего не добавляющей к портрету маньяка-садиста.
Но она не «сама по себе».
Действие в «Джанго» разворачивается, конечно, до Гражданской войны в США, но аболиционисты уже есть (тот же доктор Шульц в исполнении Вальца), и чувствуется дыхание грядущих перемен, ветер скоро уже унесёт «унесённых», усадьбы Юга доживают последние свои идиллические денёчки, рабовладельческий рай скоро будет пожран адским пламенем.
Следовательно, скорее всего, это вторая половина 1850-х. Точнее, 1858 год. Почему хронология важна: в 1853 году в славном городе Париже появляется занятная книжечка весом в 4 тома (каждый 1/8 folio) под названием «Опыт о неравенстве человеческих рас». Автор — Жозеф Артюр Гобино, французский граф по рождению, дипломат по профессии, адвокат рабовладения и людопас по призванию.
Его книга положила начало расовой теории как идеологии. Если прежде о расе всерьёз как о «принципе» могли говорить только совсем уж фрики, то благодаря Гобино расовая теория стала вхожа в «приличное общество», в буржуазно-аристократические салоны и гостиные. Конечно, французский граф выступил лишь выразителем объективной социальной тенденции, суть которой: господствующий класс стал испытывать потребность в идеологии, защищающей его привилегии и обосновывающей неравенство.
И Гобино его обосновывает — как всегда у иррационалистов-фашистов, в форме как-бы-научного, а на деле мракобесного мифа. Расы у него неравны уже в силу разных предков, разного происхождения: «белая раса» (он именно так и пишет, более того, автор лапидарной характеристики «истинный ариец» — именно Гобино) не имеет ничего общего с «жёлтой», а «жёлтая», в свою очередь, с негроидной. Естественно, прото-фашист Гобино только «белую расу» считает в полной мере толковой интеллектуально и привлекательной физически.
И дело в чём: человеконенавистническая книжка его на родине, во Франции, при появлении была встречена молчанием. Гобино жаловался на это в письмах Алексису де Токвилю (автору знаменитой «Демократии в Америке» и «Старого порядка»), который был его другом (хотя взгляды его отвергал). Но — и здесь связь с тарантиновским Masta Кэнди — Гобино сообщает Токвилю, что вот в Соединённых Штатах его сочинение как раз популярно. На что Токвиль честно ответил приятелю-расисту: это оттого, что книжка отвечает интересам рабовладельцев.
И вот потому-то Тарантино и сделал Кэнди франкофилом. Француз Гобино был первым идеологом расистского фашизма, и потому герой Ди Каприо так хочет быть ближе к этой замечательной французской культуре — и французскому языку, на котором были впервые прямо сформулированы такие милые сердцу каждого рабовладельца тезисы. О том, что на этом же французском языке сформулирована и «Декларация прав человека и гражданина», на этом же языке говорил Робеспьер и Бабёф, Фурье и Сен-Симон — это тупому пижону-садисту Кэнди было неведомо.
В общем, отсылка у Тарантино интересная. Пусть и малодоступная обычному зрителю. Как говорится, мог бы и в программке написать.
#Тарантино #Гобино #иррационализм #фашизм
Все помнят мистера Кэнди из «Джанго освобождённого»? Ну, конечно: лучшая (окей, одна из лучших) ролей Ди Каприо.
А кто-нибудь задумывался: почему этот плантатор-кровопийца с масляными глазками и елейной улыбкой — франкофил? Да что там: он просто фанат французской культуры! Но почему?
Просто потому, что действие происходит где-то рядом с франкоязычной Луизианой? Но Кэнди в итоге даже не говорит по-французски.
Или просто потому, что Тарантино посмеялся над всей этой рабовладельческой аристократией, в среде которой бонтоном было восхищаться французской культурой, не зная при этом толком по-французски? Здесь, кстати, американские плантаторы — родные братья нашим помещикам, которые при всей своей франкофилии говорили на смеси «французского с нижегородским», над которой так потешался Грибоедов.
Но у Тарантино не бывает лишних деталей.
Сама по себе франкофилия masta Кэнди была бы лишней чертой, ничего не добавляющей к портрету маньяка-садиста.
Но она не «сама по себе».
Действие в «Джанго» разворачивается, конечно, до Гражданской войны в США, но аболиционисты уже есть (тот же доктор Шульц в исполнении Вальца), и чувствуется дыхание грядущих перемен, ветер скоро уже унесёт «унесённых», усадьбы Юга доживают последние свои идиллические денёчки, рабовладельческий рай скоро будет пожран адским пламенем.
Следовательно, скорее всего, это вторая половина 1850-х. Точнее, 1858 год. Почему хронология важна: в 1853 году в славном городе Париже появляется занятная книжечка весом в 4 тома (каждый 1/8 folio) под названием «Опыт о неравенстве человеческих рас». Автор — Жозеф Артюр Гобино, французский граф по рождению, дипломат по профессии, адвокат рабовладения и людопас по призванию.
Его книга положила начало расовой теории как идеологии. Если прежде о расе всерьёз как о «принципе» могли говорить только совсем уж фрики, то благодаря Гобино расовая теория стала вхожа в «приличное общество», в буржуазно-аристократические салоны и гостиные. Конечно, французский граф выступил лишь выразителем объективной социальной тенденции, суть которой: господствующий класс стал испытывать потребность в идеологии, защищающей его привилегии и обосновывающей неравенство.
И Гобино его обосновывает — как всегда у иррационалистов-фашистов, в форме как-бы-научного, а на деле мракобесного мифа. Расы у него неравны уже в силу разных предков, разного происхождения: «белая раса» (он именно так и пишет, более того, автор лапидарной характеристики «истинный ариец» — именно Гобино) не имеет ничего общего с «жёлтой», а «жёлтая», в свою очередь, с негроидной. Естественно, прото-фашист Гобино только «белую расу» считает в полной мере толковой интеллектуально и привлекательной физически.
И дело в чём: человеконенавистническая книжка его на родине, во Франции, при появлении была встречена молчанием. Гобино жаловался на это в письмах Алексису де Токвилю (автору знаменитой «Демократии в Америке» и «Старого порядка»), который был его другом (хотя взгляды его отвергал). Но — и здесь связь с тарантиновским Masta Кэнди — Гобино сообщает Токвилю, что вот в Соединённых Штатах его сочинение как раз популярно. На что Токвиль честно ответил приятелю-расисту: это оттого, что книжка отвечает интересам рабовладельцев.
И вот потому-то Тарантино и сделал Кэнди франкофилом. Француз Гобино был первым идеологом расистского фашизма, и потому герой Ди Каприо так хочет быть ближе к этой замечательной французской культуре — и французскому языку, на котором были впервые прямо сформулированы такие милые сердцу каждого рабовладельца тезисы. О том, что на этом же французском языке сформулирована и «Декларация прав человека и гражданина», на этом же языке говорил Робеспьер и Бабёф, Фурье и Сен-Симон — это тупому пижону-садисту Кэнди было неведомо.
В общем, отсылка у Тарантино интересная. Пусть и малодоступная обычному зрителю. Как говорится, мог бы и в программке написать.
#Тарантино #Гобино #иррационализм #фашизм