Пересматривал старые архивные выписки о работе Владивостокского Охранного отделения в 1914 году — ну, там понятно, что последние мирные полгода, события, поделившие мир на "до" и "после" и т.д., и т.п.
Вот только в январе 1914 года вряд ли начальник владивостокской охранки ротмистр Евгений Лалевич знал, что и кого ждёт в самом недалёком будущем, поэтому и работал как обычно. Собирал сведения агентуры, проверял их, доносил начальству, проводил какие-то процессуальные действия по ним. За январь 1914 года, например, он получил сообщения от 11 агентов. Три из них занимались работой по РСДРП, три по эсерам, один по крепостному гарнизону, один по Сибирской флотилии, двое перлюстрацией писем и один слежкой за крупными грабительскими организациями. В период с января по июль в поле зрения охранки ещё попали городское общество приказчиков, быт и настроения рабочих военного порта и сионисты. 11 агентов — это много или мало?
Мы-то привыкли жить в обществе тотального политического контроля и такое количество задействованных лиц кажется несерьёзным и несмешным. Ну, что они там понимали в своей царской России? То ли дело как оно всё сейчас — солидный политический контроль для солидных господ. Несколько спецслужб, занятых одной и той же проблемой, общественные (читай — неподотчётные никому) институты, какие-то непонятные корпорации и НКО. А тут всего 11 агентов на 125 тысяч (65 гражданских + 60 гарнизона) жителей Владивостока. Но!
Во-первых, это нарушение принципа историзма. Наши предки не мыслили в рамках между СОРМ и цензурой западных корпораций. Во-вторых, в 1914 году под слежкой во Владивостоке проходило от 1 до 9 активистов РСДРП ежемесячно и от 1 до 4 активистов-эсеров. При этом надо учитывать, что как в том анекдоте про партизанский отряд с предателем агенты охранки также были активистами соответствующих партий и за ними тоже велось наружное наблюдение, потому что филёры не знали, кто агент, а кто нет — во избежание провала агентуры и для её проверки. При этом один активист мог заниматься сразу несколькими вещами — партийной работой, организацией профсоюза, распространением украинофильской литературы. И при учёте этих данных выясняется, что, оказывается, охранного отделения из трёх офицеров, 12-16 филёров и 11-15 агентов за глаза хватало для наблюдения за вот этим всем. И получается, что накануне Первой Мировой войны у Владивостокского Охранного отделения была вполне себе налаженная работа, дающая общее (а иногда и более глубокое) понимание происходящего в регионе, пусть и не без изъянов и недочётов. Но тут, конечно, надо признать страшную для современного человека вещь — среди наших предков встречались люди не глупее нас. К сожалению, знаю людей, которые не смогли преодолеть это когнитивное ограничение. Такие дела.
#ПМВ #Владивосток #Жандармы
Вот только в январе 1914 года вряд ли начальник владивостокской охранки ротмистр Евгений Лалевич знал, что и кого ждёт в самом недалёком будущем, поэтому и работал как обычно. Собирал сведения агентуры, проверял их, доносил начальству, проводил какие-то процессуальные действия по ним. За январь 1914 года, например, он получил сообщения от 11 агентов. Три из них занимались работой по РСДРП, три по эсерам, один по крепостному гарнизону, один по Сибирской флотилии, двое перлюстрацией писем и один слежкой за крупными грабительскими организациями. В период с января по июль в поле зрения охранки ещё попали городское общество приказчиков, быт и настроения рабочих военного порта и сионисты. 11 агентов — это много или мало?
Мы-то привыкли жить в обществе тотального политического контроля и такое количество задействованных лиц кажется несерьёзным и несмешным. Ну, что они там понимали в своей царской России? То ли дело как оно всё сейчас — солидный политический контроль для солидных господ. Несколько спецслужб, занятых одной и той же проблемой, общественные (читай — неподотчётные никому) институты, какие-то непонятные корпорации и НКО. А тут всего 11 агентов на 125 тысяч (65 гражданских + 60 гарнизона) жителей Владивостока. Но!
Во-первых, это нарушение принципа историзма. Наши предки не мыслили в рамках между СОРМ и цензурой западных корпораций. Во-вторых, в 1914 году под слежкой во Владивостоке проходило от 1 до 9 активистов РСДРП ежемесячно и от 1 до 4 активистов-эсеров. При этом надо учитывать, что как в том анекдоте про партизанский отряд с предателем агенты охранки также были активистами соответствующих партий и за ними тоже велось наружное наблюдение, потому что филёры не знали, кто агент, а кто нет — во избежание провала агентуры и для её проверки. При этом один активист мог заниматься сразу несколькими вещами — партийной работой, организацией профсоюза, распространением украинофильской литературы. И при учёте этих данных выясняется, что, оказывается, охранного отделения из трёх офицеров, 12-16 филёров и 11-15 агентов за глаза хватало для наблюдения за вот этим всем. И получается, что накануне Первой Мировой войны у Владивостокского Охранного отделения была вполне себе налаженная работа, дающая общее (а иногда и более глубокое) понимание происходящего в регионе, пусть и не без изъянов и недочётов. Но тут, конечно, надо признать страшную для современного человека вещь — среди наших предков встречались люди не глупее нас. К сожалению, знаю людей, которые не смогли преодолеть это когнитивное ограничение. Такие дела.
#ПМВ #Владивосток #Жандармы
Далеко ли до Таллина? — спрашивал лирический герой, чтобы чуть позже узнать, что теперь далеко. А далеко ли от Владивостока до Парижа? Путь тоже неблизок, но гораздо короче, чем кажется.
29 февраля 1912 года (за 20 лет до рождения моего двоюродного дедушки, кстати, и южнее того места, где это произошло) начальник Владивостокского Охранного отделения ротмистр Константин Нагродский пишет, что агентом «Бухта» перехвачено письмо на имя работника механической мастерской Владивостокского военного порта Матвея Мациевского из Парижа, с вложенным туда № 7 от 24 декабря 1911 года «Рабочей газеты» РСДРП. 4 марта на то же имя из Парижа пришло письмо с газетой «Социал-демократ» от 8/21 декабря 1911 за № 25.
Дознанием установилось, что «Матвей» «Мациевский» — это уроженец Сумского уезда Харьковской губернии Григорий Алексеевич Матвиевский, служащий токарем в военном порту. В конце 1911 проходил по наблюдению за владивостокской организацией РСДРП под кличкой «Работник». Также агентурной были перехвачены письма из Парижа с газетами РСДРП на имя служащего типографии газеты «Океанский вестник» Николая Черненко. Тот ещё летом 1910 года был под наблюдением охранного отделения как социал-демократ под кличкой «Летний» (наблюдали за ним летом, откуда и кличка).
Обо всём этом Константин Адольфович сообщил заведывающему Особым отделом Департамента полиции МВД, для общей информированности. Чуть позже обоих получаетелей газет из Парижа арестовали в порядке положения о мерах к охранению государственного порядка выслали из Владивостока. Чтобы, значит, некому было агитацией при помощи присланных из Парижа газет заниматься.
В целом, у нас есть представление о том, что в России революционное движение существовало и было весьма развитым. Есть массовое представление о том, что вожди этого движения, находясь за границей, могли посылать своих эмиссаров в Россию для организации чего-нибудь эдакого, но как правило всё исчерпывается сюжетами о визитах в Москву и Петербург для организации там террора или восстания. Представить себе, что русские губернские и областные города были без особых проблем связаны с заграничными революционными центрами весьма трудно, потому что многим застит глаза пасторальный образ патриархальной России-Которую-Мы-Потеряли, которая жила немного как бы на отшибе от бурного ХХ века с его регтаймами, самолётами, гоночными автомобилями и прочим. Справедливости ради, такое представление есть не только о России. Мир La Belle Epoque как будто состоял из отдельных бурно развивающихся мегаполисов типа Санкт-Петербурга, Лондона, Парижа и т.п. и вот таких вот сельских пасторалей.
А вот и нет. Что у Юргена Остерхаммеля, что у Флориана Иллиеса, Доминика Ливена, Кристофера Кларка и прочих, кто описывал мир длинного XIX века очень чётко видно, что это мир был более транснациональный и глобальный, нежели даже наш нынешний (возможно, кстати, поэтому в нашей стране после активного периода увлечения новой историей империй стали популярны оптики транснациональной истории). В этом мире от Владивостока до Парижа было очень недалеко, я бы даже сказал близко — несколько писем с газетами, пара агентурных донесений, пара докладов в Петербург (расстояние от которого до Парижа кратно меньше расстояния до Владивостока). И вот эти точки на карте оказываются связаны в одну сеть, узловыми точками которой становятся не монархи, премьер-министры и дипломаты, а портовый слесарь, типографский рабочий, жандармский ротмистр, почтовый чиновник и ещё несколько таких же «маленьких» людей.
#Владивосток #Жандармы
29 февраля 1912 года (за 20 лет до рождения моего двоюродного дедушки, кстати, и южнее того места, где это произошло) начальник Владивостокского Охранного отделения ротмистр Константин Нагродский пишет, что агентом «Бухта» перехвачено письмо на имя работника механической мастерской Владивостокского военного порта Матвея Мациевского из Парижа, с вложенным туда № 7 от 24 декабря 1911 года «Рабочей газеты» РСДРП. 4 марта на то же имя из Парижа пришло письмо с газетой «Социал-демократ» от 8/21 декабря 1911 за № 25.
Дознанием установилось, что «Матвей» «Мациевский» — это уроженец Сумского уезда Харьковской губернии Григорий Алексеевич Матвиевский, служащий токарем в военном порту. В конце 1911 проходил по наблюдению за владивостокской организацией РСДРП под кличкой «Работник». Также агентурной были перехвачены письма из Парижа с газетами РСДРП на имя служащего типографии газеты «Океанский вестник» Николая Черненко. Тот ещё летом 1910 года был под наблюдением охранного отделения как социал-демократ под кличкой «Летний» (наблюдали за ним летом, откуда и кличка).
Обо всём этом Константин Адольфович сообщил заведывающему Особым отделом Департамента полиции МВД, для общей информированности. Чуть позже обоих получаетелей газет из Парижа арестовали в порядке положения о мерах к охранению государственного порядка выслали из Владивостока. Чтобы, значит, некому было агитацией при помощи присланных из Парижа газет заниматься.
В целом, у нас есть представление о том, что в России революционное движение существовало и было весьма развитым. Есть массовое представление о том, что вожди этого движения, находясь за границей, могли посылать своих эмиссаров в Россию для организации чего-нибудь эдакого, но как правило всё исчерпывается сюжетами о визитах в Москву и Петербург для организации там террора или восстания. Представить себе, что русские губернские и областные города были без особых проблем связаны с заграничными революционными центрами весьма трудно, потому что многим застит глаза пасторальный образ патриархальной России-Которую-Мы-Потеряли, которая жила немного как бы на отшибе от бурного ХХ века с его регтаймами, самолётами, гоночными автомобилями и прочим. Справедливости ради, такое представление есть не только о России. Мир La Belle Epoque как будто состоял из отдельных бурно развивающихся мегаполисов типа Санкт-Петербурга, Лондона, Парижа и т.п. и вот таких вот сельских пасторалей.
А вот и нет. Что у Юргена Остерхаммеля, что у Флориана Иллиеса, Доминика Ливена, Кристофера Кларка и прочих, кто описывал мир длинного XIX века очень чётко видно, что это мир был более транснациональный и глобальный, нежели даже наш нынешний (возможно, кстати, поэтому в нашей стране после активного периода увлечения новой историей империй стали популярны оптики транснациональной истории). В этом мире от Владивостока до Парижа было очень недалеко, я бы даже сказал близко — несколько писем с газетами, пара агентурных донесений, пара докладов в Петербург (расстояние от которого до Парижа кратно меньше расстояния до Владивостока). И вот эти точки на карте оказываются связаны в одну сеть, узловыми точками которой становятся не монархи, премьер-министры и дипломаты, а портовый слесарь, типографский рабочий, жандармский ротмистр, почтовый чиновник и ещё несколько таких же «маленьких» людей.
#Владивосток #Жандармы
Кто из русских и почему ждал революции в Японии
1. Из донесения начальника Владивостокского Охранного отделения ротмистра Иллариона Хуциева заведывающему Особым отделом Департамента полиции МВД от 16 июня 1908 года:
«Полагают, что появление упомянутого законопроекта [о депортации из Японии в Россию лиц, обвиняемых в революционной деятельности] вызвано вредным влиянием эмигрантов на японское население, сильно обременённое налогами после последней войны, тяготящееся вздорожанием предметов первой необходимости, возбуждённое и порицающее агрессивную политику Правительства и вообще склонное воспринять революционные идеи, которые внедрить в японцев не упускают случая подобные Русселю [один из лидеров русской революционной диаспоры в Нагасаки] — он подозревается в создании бунта и забастовки на одной из японских фабрик или заводов; помимо того, он помещал переведённые на японский язык русские прокламации и местные газеты. Мнение лиц с которыми мне приходилось иметь беседу, что Япония на пути к революции, которая проявится в ближайшие 10 лет» (РГИА ДВ. Ф. 536. Оп. 2. Д. 1. Л. 354).
2. Редактор шанхайской эмигрантской газеты «Россия» бывший полковник колчаковской армии и офицер Русской императорской Николай Колесников в XIV главе романа «Огонь земли» (опубликован в: «Россия», № 96 от 19 апреля 1925):
#Владивосток #Шанхай #Жандармы #Эмиграция
1. Из донесения начальника Владивостокского Охранного отделения ротмистра Иллариона Хуциева заведывающему Особым отделом Департамента полиции МВД от 16 июня 1908 года:
«Полагают, что появление упомянутого законопроекта [о депортации из Японии в Россию лиц, обвиняемых в революционной деятельности] вызвано вредным влиянием эмигрантов на японское население, сильно обременённое налогами после последней войны, тяготящееся вздорожанием предметов первой необходимости, возбуждённое и порицающее агрессивную политику Правительства и вообще склонное воспринять революционные идеи, которые внедрить в японцев не упускают случая подобные Русселю [один из лидеров русской революционной диаспоры в Нагасаки] — он подозревается в создании бунта и забастовки на одной из японских фабрик или заводов; помимо того, он помещал переведённые на японский язык русские прокламации и местные газеты. Мнение лиц с которыми мне приходилось иметь беседу, что Япония на пути к революции, которая проявится в ближайшие 10 лет» (РГИА ДВ. Ф. 536. Оп. 2. Д. 1. Л. 354).
2. Редактор шанхайской эмигрантской газеты «Россия» бывший полковник колчаковской армии и офицер Русской императорской Николай Колесников в XIV главе романа «Огонь земли» (опубликован в: «Россия», № 96 от 19 апреля 1925):
#Владивосток #Шанхай #Жандармы #Эмиграция
Глядя на это сразу вспомнилась старая пословица «на своём огороде шляхтич равен воеводе». Пора отвлечься от эмигрантских газет и вернуться к жандармско-сыскным сюжетам.
Разбираю сейчас понемногу картотеку Владивостокского Охранного отделения в госархиве Хабаровского края (благо, он оцифрован) и нахожу иногда вот такие перлы. Некто Адольф Францевич Лукашевич, римско-католического вероисповедания, потомственный дворянин Могилёвской губернии и... рабочий во Владивостокском порту. Как так-то?
Первая мысль, что Лукашевич был каким-то ну очень изощрённым и идейным революционером, который специально пошёл работать в порт, чтобы вести там агитацию и т.п. Вторая мысль связана не с владививостокской охранкой, но с историей инкорпорации польской шляхты в состав Российской Империи.
Когда Речь Посполитая обоих народов вошла по частям в состав России, то власти империи столкнулись с тем, что общее количество шляхты составляет 10-15% населения (это очень много, для сравнения, в самой России дворян никогда не было более 2%). Такой высокий процент благородного сословия у поляков был вызван тем, что шляхецкое звание за храбрость в бою могли выдать населению целой деревни, например. Такого рода социальные лифты были очень популярны в XVII веке, когда Польша и Литва умудрялись воевать со всеми своими соседями, — Турцией, Россией, Швецией, — одновременно и попеременно. А в конце XVIII — первой трети XIX веков это уже стало проблемой российских властей, которым надо было всех этих "благородных" (часть из которых на себе пахала собственные скудные участки) как-то ассимилировать. Ну, и начался так называемый процесс "разбора шляхты", длившийся в 1802-1868 гг., когда власти империи методично описывали от шляхецкого сословия в мещане, вольные хлебопашцы и государственные крестьяне тех, кто не мог доказать своё происхождение. Тех, кто мог, не трогали, но на их социально-экономическом положении это никак не сказывалось. Поэтому мне кажется вполне реалистичной ситуация, когда формально потомственный дворянин идёт рабочим в порт. Для заметной части польской шляхты это был вполне себе социальный лифт даже в начале ХХ века.
Наш же герой, — возвращаясь из Западного края Российской Империи на Дальний Восток, — проходил по учётам Владивостокского Охранного отделения как старый партийный работник, которому при поддержке других социал-демократов из числа рабочих едва не удалось пройти в руководство легальной общественной организации. Такая тактика обычно использовалась для превращения этих организаций в прикрытие революционной деятельности. Забавно, что начальником охранки во Владивостоке в это время был вполне себе потомок "разобранных" польских шляхтичей Великого княжества Литовского Константин Нагродский, семью которого переписали в почётные граждане Ковенской губернии. Отец Нагродского, кстати, добился кровью и потом обратно дворянского статуса, но уже русского, выслужившись в генерал-майоры Русской императорской армии. Но при поступлении на службу в Отдельный корпус жандармов в 1908 его сын всё ещё считался мещанином.
Вот такое вот переплетение социальной истории и жандармской.
#Владивосток #Жандармы
Разбираю сейчас понемногу картотеку Владивостокского Охранного отделения в госархиве Хабаровского края (благо, он оцифрован) и нахожу иногда вот такие перлы. Некто Адольф Францевич Лукашевич, римско-католического вероисповедания, потомственный дворянин Могилёвской губернии и... рабочий во Владивостокском порту. Как так-то?
Первая мысль, что Лукашевич был каким-то ну очень изощрённым и идейным революционером, который специально пошёл работать в порт, чтобы вести там агитацию и т.п. Вторая мысль связана не с владививостокской охранкой, но с историей инкорпорации польской шляхты в состав Российской Империи.
Когда Речь Посполитая обоих народов вошла по частям в состав России, то власти империи столкнулись с тем, что общее количество шляхты составляет 10-15% населения (это очень много, для сравнения, в самой России дворян никогда не было более 2%). Такой высокий процент благородного сословия у поляков был вызван тем, что шляхецкое звание за храбрость в бою могли выдать населению целой деревни, например. Такого рода социальные лифты были очень популярны в XVII веке, когда Польша и Литва умудрялись воевать со всеми своими соседями, — Турцией, Россией, Швецией, — одновременно и попеременно. А в конце XVIII — первой трети XIX веков это уже стало проблемой российских властей, которым надо было всех этих "благородных" (часть из которых на себе пахала собственные скудные участки) как-то ассимилировать. Ну, и начался так называемый процесс "разбора шляхты", длившийся в 1802-1868 гг., когда власти империи методично описывали от шляхецкого сословия в мещане, вольные хлебопашцы и государственные крестьяне тех, кто не мог доказать своё происхождение. Тех, кто мог, не трогали, но на их социально-экономическом положении это никак не сказывалось. Поэтому мне кажется вполне реалистичной ситуация, когда формально потомственный дворянин идёт рабочим в порт. Для заметной части польской шляхты это был вполне себе социальный лифт даже в начале ХХ века.
Наш же герой, — возвращаясь из Западного края Российской Империи на Дальний Восток, — проходил по учётам Владивостокского Охранного отделения как старый партийный работник, которому при поддержке других социал-демократов из числа рабочих едва не удалось пройти в руководство легальной общественной организации. Такая тактика обычно использовалась для превращения этих организаций в прикрытие революционной деятельности. Забавно, что начальником охранки во Владивостоке в это время был вполне себе потомок "разобранных" польских шляхтичей Великого княжества Литовского Константин Нагродский, семью которого переписали в почётные граждане Ковенской губернии. Отец Нагродского, кстати, добился кровью и потом обратно дворянского статуса, но уже русского, выслужившись в генерал-майоры Русской императорской армии. Но при поступлении на службу в Отдельный корпус жандармов в 1908 его сын всё ещё считался мещанином.
Вот такое вот переплетение социальной истории и жандармской.
#Владивосток #Жандармы
Я сел за новое исследование. Пока только набираю источниковую базу — хочу поработать с картотеками Владивостокского Охранного отделения, конторые хранятся в Государственных архивах Приморского и Хабаровского края. Да, исторически та сложилось, что она оказалась растаскана между двумя городами.
Хочется, конечно, посвятить исследование эвристическим возможностям этой картотеки с источниковедческой точки зрения (проще говоря, как много мы можем из неё узнать) и привести конкретные примеры, связанные с деятельностью Владивостокского Охранного отделения, социально-демографическими портретами дальневосточных революционеров и т.п. Ну, и в процессе, параллельно, ищу по другим архивам какие-то уточнения для своих предварительных выводов и гипотез.
Например, подумал сравнить количество упомянутых в картотеке членов революционной эмигрантской колонии в Нагасаки с количеством упомянутых в делопроизводстве владивостокской охранки и наткнулся на такое прекрасное донесение Императорского русского посла в Токио Бахметева от 9 марта 1908 года:
«Революционная газета “Воля” наконец окончила своё существование. Как я неоднократно имел честь писать в ИМПЕРАТОРСКОЕ Министерство, она в Японии не имела ни малейшего значения, а могла приносить вред только в России, куда она пропускалась в громадном количестве.
Но деятельность Нагасакской шайки этим не прекратилась и другая группа под руководством Русселя и Чаки собирается открыть новое издательское дело главным образом для распространения в России прокламаций и брошюр.
Закрытие редакции “Воли” последовала главным образом потому, что японские власти в последнее время стали строже относиться к безобразному тону этого листка и заставили Оржиха изменить свой стиль на более приличный и тогда “Воля” утеряла весь интерес и вошла в категорию газет свободно издаваемых у нас вроде “Товарища”, “Речи” и подобных им.
Видя, что подражание бесстыдным французским листкам первой революции, как “Le Pere Duchene” уже невозможно, наши революционеры задумали принять новую систему и превратиться в угнетённых социал-демократов, страдающих от русской “бюрократии”. Они устраивают школы чтения, вечера и избегают прежних демонстраций.
Тем не менее на какую-либо умеренность с их стороны нельзя рассчитывать, а напротив следовало бы у нас ещё бдительнее следить за теми, которые ездят в России и за всем тем, что они к нам отправляют различными путями.
В Нагасаки простоял одиннадцать дней наш военный транспорт “Аргунь”. Хотя на этот раз был только один случай дезертирства, но я продолжаю придерживаться мнения, изложенного мною в телеграмме от 12 августа минувшего года за № 256, что нашим военным судам до поры до времени не следовало бы заходить и стоять в Нагасаки так как революционеры всячески будут стараться совращать команду. Впрочем это им не всегда удаётся, т.к. на днях инженер-механик с “Аргуни” сам был свидетелем как какой-то “красный” на улице остановил нескольких матросиков с пароходов Доброльного флота “Екатеринослав” и вручил им прокламации за что был ими жестоко избит.
От наших же властей в Приморском крае я до сих пор не получил никакого ответа касательного возможности принять против нагаскских беглецов и преступников каких-либо законных мер» (РГИА ДВ. Ф. 536. Оп. 2. Д. 1. Л. 116).
Тут, конечно, прекрасно всё: и сравнение эмигрантской общесоциалистической газеты «Воля» с якобитским издание «Папаша Дюшен» эпохи французской революции (по влиянию газеты несопоставимы и не в пользу «Воли»); призывом запретить кораблям Российской Империи стоянки в Нагасаки (периодически, кстати, такой запрет вводился морским министреством); и упоминанием драки между матросами и агитаторами, свидетелем которой был Бахметев (надеюсь, в процессе он активно болел за одну из сторон).
А пока продолжу всё это чтение. Отдыхать буду чтением эмигранстких газет, так что они тоже будут появляться здесь.
#Нагасаки #Жандармы #Владивосток
Хочется, конечно, посвятить исследование эвристическим возможностям этой картотеки с источниковедческой точки зрения (проще говоря, как много мы можем из неё узнать) и привести конкретные примеры, связанные с деятельностью Владивостокского Охранного отделения, социально-демографическими портретами дальневосточных революционеров и т.п. Ну, и в процессе, параллельно, ищу по другим архивам какие-то уточнения для своих предварительных выводов и гипотез.
Например, подумал сравнить количество упомянутых в картотеке членов революционной эмигрантской колонии в Нагасаки с количеством упомянутых в делопроизводстве владивостокской охранки и наткнулся на такое прекрасное донесение Императорского русского посла в Токио Бахметева от 9 марта 1908 года:
«Революционная газета “Воля” наконец окончила своё существование. Как я неоднократно имел честь писать в ИМПЕРАТОРСКОЕ Министерство, она в Японии не имела ни малейшего значения, а могла приносить вред только в России, куда она пропускалась в громадном количестве.
Но деятельность Нагасакской шайки этим не прекратилась и другая группа под руководством Русселя и Чаки собирается открыть новое издательское дело главным образом для распространения в России прокламаций и брошюр.
Закрытие редакции “Воли” последовала главным образом потому, что японские власти в последнее время стали строже относиться к безобразному тону этого листка и заставили Оржиха изменить свой стиль на более приличный и тогда “Воля” утеряла весь интерес и вошла в категорию газет свободно издаваемых у нас вроде “Товарища”, “Речи” и подобных им.
Видя, что подражание бесстыдным французским листкам первой революции, как “Le Pere Duchene” уже невозможно, наши революционеры задумали принять новую систему и превратиться в угнетённых социал-демократов, страдающих от русской “бюрократии”. Они устраивают школы чтения, вечера и избегают прежних демонстраций.
Тем не менее на какую-либо умеренность с их стороны нельзя рассчитывать, а напротив следовало бы у нас ещё бдительнее следить за теми, которые ездят в России и за всем тем, что они к нам отправляют различными путями.
В Нагасаки простоял одиннадцать дней наш военный транспорт “Аргунь”. Хотя на этот раз был только один случай дезертирства, но я продолжаю придерживаться мнения, изложенного мною в телеграмме от 12 августа минувшего года за № 256, что нашим военным судам до поры до времени не следовало бы заходить и стоять в Нагасаки так как революционеры всячески будут стараться совращать команду. Впрочем это им не всегда удаётся, т.к. на днях инженер-механик с “Аргуни” сам был свидетелем как какой-то “красный” на улице остановил нескольких матросиков с пароходов Доброльного флота “Екатеринослав” и вручил им прокламации за что был ими жестоко избит.
От наших же властей в Приморском крае я до сих пор не получил никакого ответа касательного возможности принять против нагаскских беглецов и преступников каких-либо законных мер» (РГИА ДВ. Ф. 536. Оп. 2. Д. 1. Л. 116).
Тут, конечно, прекрасно всё: и сравнение эмигрантской общесоциалистической газеты «Воля» с якобитским издание «Папаша Дюшен» эпохи французской революции (по влиянию газеты несопоставимы и не в пользу «Воли»); призывом запретить кораблям Российской Империи стоянки в Нагасаки (периодически, кстати, такой запрет вводился морским министреством); и упоминанием драки между матросами и агитаторами, свидетелем которой был Бахметев (надеюсь, в процессе он активно болел за одну из сторон).
А пока продолжу всё это чтение. Отдыхать буду чтением эмигранстких газет, так что они тоже будут появляться здесь.
#Нагасаки #Жандармы #Владивосток
Откуда дальневосточное революционное движение брало деньги на своё, господи прости, сущетсвование? Это очень интересный вопрос, ответ на который позволяет чуть лучше понять, а что вообще такое было революционное движение, зачем и почему.
Конечно, были традиционные революционные эксы, то есть экспроприации, то есть грабежи. В конце 1907 года хабаровские эсеры пытались ограбить транспорт с золотом, но их намерение выяснилось агентурой Владивостокского Охранного отделения и ограбление было предотвращено. В 1908 году на целых 1500 был ограблен переселенческий начальник Южно-Уссурийского уезда. Но это всё такое.
По-настоящему интересно становится при изучении картотеки Владивостокского Охранного отделения, которая позволяет уточнить многое, включая вопросы источников финансирования революционного движения. Конечно, этот вопрос интересовал политический сыск. В своём отчёте о ревизии заграничной агентуры владивостокской охранки в Японии начальник отделения ротмистр Илларион Хуциев указывал, что основным финансовым центром для революционного движения в регионе стали подконтрольные США Филиппины. Революционеры-эмигранты, проживавшие в Маниле получали субсидии от американских предпринимателей еврейского происхождения.
Учётные документы дают больше представления о внутренних источниках финансирования антиправительственнго движения. В январе 1908 года владивостокский купец Давид Абрамович Циммерман попал под надзор охранного отделения, так как активно занимался финансовой помощью организациям эсеров в Нагасаки и Шанхае. Также он предоставлял принадлежавшее ему в Шанхае жильё в качестве укрытия для беглых революционеров. В финансировании революционеров оказалась замешана известная в Приамурском генерал-губернаторстве семья Пьянковых. Ей принадлежал торговый дом «Пьянков с братьями», который занимался коммерческими операциями широкого профиля от виноторговли до продажи книг. Жена Иннокентия Пьянкова Анна обещала передать 3800 рублей семье эсеров-революционеров Кларков (в частности, они были причастны к снабжению дальневосточных революционеров оружием из Японии) на выезд из Нагасаки в Австралию. Агентуре не удалось установить передала ли она деньги, но намерение к тому было зафиксировано.
Получается, что выдающиеся приморские предприниматели, успешно встроенные в структуру местного общества, — Давид Циммерман был одним из старейшин еврейской общины Владивостока, а братья Пьянковы были не только предпринимателями, но и меценатми, чьими деньгами долгое время содержалось Общество изучения Амурского края, — целенаправленно финансировали революционное движение в регионе. Поддержка с их стороны может быть, кстати, одним из объяснений того, как революционное движение, разгромленное в 1907-1908 годах военными и полицейскими методами смогло выжить, пусть и в виде разрозненных активистов и небольших групп, которые ликвидировались охранкой как только они пытались перейти на качественно новый уровень антиправительственной деятельности. К сожалению, сохранившиеся документы не проясняют мотивацию приамурской экономической элиты. Думаю, отчасти это могло быть вызвано стремлением застраховать себя от возможных преследований со стороны революционных групп, отчасти, личными симпатиями к оппозиционному и революционному движениям.
Нельзя забывать, что для местной экономической элиты революционное движение, связанные с ними местные политики (включая тех, кто потом избирался в ГосДуму) могло быть прекрасным рычагом давления на местную и общеимперскую администрацию. Как за счёт оказания прямого насильственного давления, так и за счёт использования их для лоббизма своих интересов. Ну, и да, вы же не думаете, что это была уникальная ситуация для Дальнего Востока? Достаточно вспомнить историю купца Морозова.
Так что здесь опять на отдельном, локальном уровне методами микроистории можно увидеть некий глобальный процесс. Увидеть, восхититься и задуматься над тем, как с его изучением и описанием работать дальше.
#Владивосток #Жандармы
Конечно, были традиционные революционные эксы, то есть экспроприации, то есть грабежи. В конце 1907 года хабаровские эсеры пытались ограбить транспорт с золотом, но их намерение выяснилось агентурой Владивостокского Охранного отделения и ограбление было предотвращено. В 1908 году на целых 1500 был ограблен переселенческий начальник Южно-Уссурийского уезда. Но это всё такое.
По-настоящему интересно становится при изучении картотеки Владивостокского Охранного отделения, которая позволяет уточнить многое, включая вопросы источников финансирования революционного движения. Конечно, этот вопрос интересовал политический сыск. В своём отчёте о ревизии заграничной агентуры владивостокской охранки в Японии начальник отделения ротмистр Илларион Хуциев указывал, что основным финансовым центром для революционного движения в регионе стали подконтрольные США Филиппины. Революционеры-эмигранты, проживавшие в Маниле получали субсидии от американских предпринимателей еврейского происхождения.
Учётные документы дают больше представления о внутренних источниках финансирования антиправительственнго движения. В январе 1908 года владивостокский купец Давид Абрамович Циммерман попал под надзор охранного отделения, так как активно занимался финансовой помощью организациям эсеров в Нагасаки и Шанхае. Также он предоставлял принадлежавшее ему в Шанхае жильё в качестве укрытия для беглых революционеров. В финансировании революционеров оказалась замешана известная в Приамурском генерал-губернаторстве семья Пьянковых. Ей принадлежал торговый дом «Пьянков с братьями», который занимался коммерческими операциями широкого профиля от виноторговли до продажи книг. Жена Иннокентия Пьянкова Анна обещала передать 3800 рублей семье эсеров-революционеров Кларков (в частности, они были причастны к снабжению дальневосточных революционеров оружием из Японии) на выезд из Нагасаки в Австралию. Агентуре не удалось установить передала ли она деньги, но намерение к тому было зафиксировано.
Получается, что выдающиеся приморские предприниматели, успешно встроенные в структуру местного общества, — Давид Циммерман был одним из старейшин еврейской общины Владивостока, а братья Пьянковы были не только предпринимателями, но и меценатми, чьими деньгами долгое время содержалось Общество изучения Амурского края, — целенаправленно финансировали революционное движение в регионе. Поддержка с их стороны может быть, кстати, одним из объяснений того, как революционное движение, разгромленное в 1907-1908 годах военными и полицейскими методами смогло выжить, пусть и в виде разрозненных активистов и небольших групп, которые ликвидировались охранкой как только они пытались перейти на качественно новый уровень антиправительственной деятельности. К сожалению, сохранившиеся документы не проясняют мотивацию приамурской экономической элиты. Думаю, отчасти это могло быть вызвано стремлением застраховать себя от возможных преследований со стороны революционных групп, отчасти, личными симпатиями к оппозиционному и революционному движениям.
Нельзя забывать, что для местной экономической элиты революционное движение, связанные с ними местные политики (включая тех, кто потом избирался в ГосДуму) могло быть прекрасным рычагом давления на местную и общеимперскую администрацию. Как за счёт оказания прямого насильственного давления, так и за счёт использования их для лоббизма своих интересов. Ну, и да, вы же не думаете, что это была уникальная ситуация для Дальнего Востока? Достаточно вспомнить историю купца Морозова.
Так что здесь опять на отдельном, локальном уровне методами микроистории можно увидеть некий глобальный процесс. Увидеть, восхититься и задуматься над тем, как с его изучением и описанием работать дальше.
#Владивосток #Жандармы
До конца года хочу обработать 547 карточек из учётной картотеки Владивостокского Охранного отделения, которая хранится в Государственном архиве Приморского края.
Задача, на самом деле, проще, чем кажется, потому что в большинстве этих карточек содержится лишь фамилия человека, попавшего в поле зрения охранки. Карточки-то сами по себе бертильоновы, то есть предназначенные для снятия антропометрических данных с арестованных. Так как у всех охранных отделений modus vivendi заключался в том, что надо тайно наблюдать и предотвращать, а не винтить всех скопом, то и получался вот такой лаконизм учётных документов.
В рамках текущего исследования (простите за пафос) эта картотека нужна мне, скорее, как вспомогательный источник к тем справочным листам, которые хранятся, по иронии судьбы, в Государственном архиве Хабаровского края. Дело в том, что в них приводятся отрывки из агентурных донесений, по которым хоть понятно, что именно в поведении того или иного человека привлекло внимание политической полиции. 241 справочный лист из ГАХК я уже обработал (а больше и не было), так что впереди доработка картотеки владивостокской охранки из ГАПК, а дальше можно и статью писать, разъясняя разного рода лакуны и умолчания документами из ГАРФ, РГВА и РГИА ДВ.
А пока давайте вот посмотрим на филёров Владивостокского Охранного отделения. Они тоже встречаются в данной картотеке и на их примере можно увидеть, как политический сыск наваливал стиля в начале ХХ века. В филёры старались брать, как правило, отлично отслуживших срочную службу из унтер-офицеров, иногда просто прикомандировывали унтер-офицеров жандармских команд и управлений, но последнее во Владивостокском Охранном отделении не практиковалось. Точнее, такие случаи были, но жандармских унтеров прикомандировывали для обысков и арестов, а вот непосредственно в агенты наружного наблюдения брали людей, которых для этого специально обучали. Вот так как-то.
(ГАПК. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. ЛЛ. 2об, 8об, 47об).
#Владивосток #Жандармы
Задача, на самом деле, проще, чем кажется, потому что в большинстве этих карточек содержится лишь фамилия человека, попавшего в поле зрения охранки. Карточки-то сами по себе бертильоновы, то есть предназначенные для снятия антропометрических данных с арестованных. Так как у всех охранных отделений modus vivendi заключался в том, что надо тайно наблюдать и предотвращать, а не винтить всех скопом, то и получался вот такой лаконизм учётных документов.
В рамках текущего исследования (простите за пафос) эта картотека нужна мне, скорее, как вспомогательный источник к тем справочным листам, которые хранятся, по иронии судьбы, в Государственном архиве Хабаровского края. Дело в том, что в них приводятся отрывки из агентурных донесений, по которым хоть понятно, что именно в поведении того или иного человека привлекло внимание политической полиции. 241 справочный лист из ГАХК я уже обработал (а больше и не было), так что впереди доработка картотеки владивостокской охранки из ГАПК, а дальше можно и статью писать, разъясняя разного рода лакуны и умолчания документами из ГАРФ, РГВА и РГИА ДВ.
А пока давайте вот посмотрим на филёров Владивостокского Охранного отделения. Они тоже встречаются в данной картотеке и на их примере можно увидеть, как политический сыск наваливал стиля в начале ХХ века. В филёры старались брать, как правило, отлично отслуживших срочную службу из унтер-офицеров, иногда просто прикомандировывали унтер-офицеров жандармских команд и управлений, но последнее во Владивостокском Охранном отделении не практиковалось. Точнее, такие случаи были, но жандармских унтеров прикомандировывали для обысков и арестов, а вот непосредственно в агенты наружного наблюдения брали людей, которых для этого специально обучали. Вот так как-то.
(ГАПК. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. ЛЛ. 2об, 8об, 47об).
#Владивосток #Жандармы
В 1958 году за описание движения частиц в среде со скоростью, превышающей скорость света в этой среде Нобелевскую премию по физике получила группа советских учёных — Черенков, Франк и Тамм. Об этом факте очень часто любят вспоминать владивостокские гиды и экскурсоводы, потому что Игорь Евгеньевич Тамм имел честь родиться и прожить первые три года своей жизни во Владивостоке.
А ещё во Владивостоке жил и работал примечательный гражданин Александр Фёдорович Тамм. Кстати, отца советского физика звали Евгений Фёдорович, так что, возможно, это родной дядя нобелевского лауреата.
И да, этот канал не про историю физики, а про Владивостокское Охранное отделение, в основном. Так что, как вы уже, наверное, догадались, Александр Фёдорович Тамм был под надзором пресловутого отделения.
В октябре 1912 года начальник владивостокской охранки ротмистр Константин Нагродский, по запросу Департамента полиции МВД, составил и отправил в Санкт-Петербург донесение о предвыборной кампании в IV Государственную Думу. Она как раз избиралась осенью 12-го, а перед этим почти полгода население страны наслаждалось предвыборной гонкой. Затронула она и Приморскую область, населению которой надо было избрать выборщиков, которые, в свою очередь, должны были избрать депутата в ГосДуму.
Второй раз подряд Приморье выбрало леволиберальных выборщиков, одним из которых и был Александр Тамм. Про него ротмистр Нагродский вспоминал в своём рапорте, когда речь зашла о настроениях рабочего электората:
«Несколько иначе относится к выборам общая масса местных беспартийных рабочих, которые хотя и прислушиваться к мнению отдельных рабочих СД, но тем не менее участие в выборах примут и, по всей вероятности, будут голосовать за Тамма — кандидата, выдвигаемого прогрессивный интеллигенцией, ибо путем чтения лекций в Народном Доме, Тамм стал известен рабочим, как наиболее подходящий кандидат среди всех остальных, выставляем местными избирателями, т.к. Тамм, в своих лекциях, в рамках легальной возможности, даёт основание предположить, что он сочувствует социал-демократических идеям. В минус Тамму ставится его слабая осведомленность по краевым вопросам, н этот недостаток с избытком покрывается его популярностью в широких рабочих кругах».
На выборах выборщиков (простите) Тамм занял второе место, набрав 952 голоса из 1432 возможных. В справке, составленной к своему рапорту, Нагродский чуть подробнее писал о народном избраннике народных избранников:
«Тамм Александр Фёдорович, надворный советник, уроженец города Ревеля, эстонец, служил в Никольск-Уссурийском учителем городского училища. В начале 1906 г., за политическую неблагонадёжность по распоряжению приамурского генерал-губернатора был уволен с должности учителя. Состоял членом профессионального общества в торговых предприятиях г. Владивостока. Принимал и принимает участие по устройству развлечений в Народном Доме. Читает публичные рефераты и лекции. Состоял в 1905 году председателем Бюро Союза учителей и деятелей по народному образованию в Приморской области.
В ночь с 27-е на 28-е сентября 1909 года обыскивался и был арестован, в порядке охраны, по обвинению в принадлежности к Союзу учителей и деятелей по народному образованию Приморской области. Из расследования этого дела прокурорский надзор не усмотрел состава преступления для предания суду и Тамм был освобождён.
Негласные сведения указывают на прогрессивный образ мыслей Тамма и что по своим политическим убеждениям Тамм левее кадета».
Так что семья Таммов в истории Владивостока отметилась не только фактом рождения на нашей земле одного нобелевского лауреата и выдающегося физика.
#Владивосток #Жандармы
А ещё во Владивостоке жил и работал примечательный гражданин Александр Фёдорович Тамм. Кстати, отца советского физика звали Евгений Фёдорович, так что, возможно, это родной дядя нобелевского лауреата.
И да, этот канал не про историю физики, а про Владивостокское Охранное отделение, в основном. Так что, как вы уже, наверное, догадались, Александр Фёдорович Тамм был под надзором пресловутого отделения.
В октябре 1912 года начальник владивостокской охранки ротмистр Константин Нагродский, по запросу Департамента полиции МВД, составил и отправил в Санкт-Петербург донесение о предвыборной кампании в IV Государственную Думу. Она как раз избиралась осенью 12-го, а перед этим почти полгода население страны наслаждалось предвыборной гонкой. Затронула она и Приморскую область, населению которой надо было избрать выборщиков, которые, в свою очередь, должны были избрать депутата в ГосДуму.
Второй раз подряд Приморье выбрало леволиберальных выборщиков, одним из которых и был Александр Тамм. Про него ротмистр Нагродский вспоминал в своём рапорте, когда речь зашла о настроениях рабочего электората:
«Несколько иначе относится к выборам общая масса местных беспартийных рабочих, которые хотя и прислушиваться к мнению отдельных рабочих СД, но тем не менее участие в выборах примут и, по всей вероятности, будут голосовать за Тамма — кандидата, выдвигаемого прогрессивный интеллигенцией, ибо путем чтения лекций в Народном Доме, Тамм стал известен рабочим, как наиболее подходящий кандидат среди всех остальных, выставляем местными избирателями, т.к. Тамм, в своих лекциях, в рамках легальной возможности, даёт основание предположить, что он сочувствует социал-демократических идеям. В минус Тамму ставится его слабая осведомленность по краевым вопросам, н этот недостаток с избытком покрывается его популярностью в широких рабочих кругах».
На выборах выборщиков (простите) Тамм занял второе место, набрав 952 голоса из 1432 возможных. В справке, составленной к своему рапорту, Нагродский чуть подробнее писал о народном избраннике народных избранников:
«Тамм Александр Фёдорович, надворный советник, уроженец города Ревеля, эстонец, служил в Никольск-Уссурийском учителем городского училища. В начале 1906 г., за политическую неблагонадёжность по распоряжению приамурского генерал-губернатора был уволен с должности учителя. Состоял членом профессионального общества в торговых предприятиях г. Владивостока. Принимал и принимает участие по устройству развлечений в Народном Доме. Читает публичные рефераты и лекции. Состоял в 1905 году председателем Бюро Союза учителей и деятелей по народному образованию в Приморской области.
В ночь с 27-е на 28-е сентября 1909 года обыскивался и был арестован, в порядке охраны, по обвинению в принадлежности к Союзу учителей и деятелей по народному образованию Приморской области. Из расследования этого дела прокурорский надзор не усмотрел состава преступления для предания суду и Тамм был освобождён.
Негласные сведения указывают на прогрессивный образ мыслей Тамма и что по своим политическим убеждениям Тамм левее кадета».
Так что семья Таммов в истории Владивостока отметилась не только фактом рождения на нашей земле одного нобелевского лауреата и выдающегося физика.
#Владивосток #Жандармы
Кажется, что автозамена рассчитана на, мягко скажем, очень ограниченных людей, чем она поражает. Работал в ГАРФ со списком агентов Владивостокского Охранного отделения, выявленных в 1925 году советскими архивистами. Автозамена, при переписывании, упорно пыталась заменить "каторги" на "корги". Да, конечно, агент по Восточному институту и РСДРП Михаил Алиманов был приговорён к шести годам корги за изнасилование в 1914 году. Замечательно. Гладил он их там и тискал, полагаю.
Потратил, в итоге, 15 минут на отключение автозамены в настройках планшета и всё равно не отключил её. Почувствовал, наверное, то же самое, что испытал начальник Никольск-Уссурийского розыскного пункта ротмистр Яковлев, когда его попытался убить собственный агент, раскрытый ранее революционерами.
В целом же, просмотр списка выявленных агентов Владивостокского Охранного отделения наводит на ряд мыслей.
В конце 1907 года начальник охранного отделения А.Д. Заварицкий попал под следствие из-за незаконных действий своих агентов и в итоге лишился должности, звания, дворянского чина и свободы. Этот опыт был, по всей видимости, учтён преемниками, потому агентов владивостокской охранки увольняли очень часто. Причин было две — шантаж (т.е. предоставление заведомо ложных сведений ради получения денег) и провокация (т.е. попытка спровоцировать людей на государственное преступление ради вознаграждения за срыв их деятельности). Большинство агентов отсекалось по этим причинам.
И это говорит о том, что руководство охранки не доверяло агентам слепо, а регулярно проверяло их донесения. Причём соблазну обманывать начальство ради денег поддавались и плохие агенты, и хорошие, и средние. Вероятно, долгое нахождение в подполье провоцировало всякие интересные мысли.
Другой момент, о котором раньше задумывался, но тут он заострился, нежелание владивостокских жандармов ограничивать себя рамками "своего" региона. Помимо известной уже агентуры в Японии и Китае люди в синем периодически предпринимали небезуспешные попытки обзавестись агентами в США и Австралии. Причём эта агентура была на связи именно с владивостокской охранкой, а не передавалась Особому отделу Департамента полиции в Санкт-Петербурге. Возможно, чтобы осмыслить этот факт лучше надо как-то погрузиться в глобальную историю, перечитать Остерхаммеля, но мне пока этого достаточно.
Факты вполне очевидные — понятно, что только некомпетентный сыщик не будет перепроверять данные своей агентуры и понятно, что ради новой информации он будет расширять сферы и зоны её деятельности. Но всё равно известное ранее приобретает дополнительный объём, если знать, что, например, в начале 1910-х уехавший из Японии в Сан-Франциско и порвавший связи с охранкой секретный агент Кузьма Ларионов («Огонь») рассматривался как кандидат на повторное привлечение к службе, готовый вернуться к ней из-за безденежья. Выходит, что какие-то свои интересы у Владивостокского Охранного отделения были и в Сан-Франциско.
#Владивосток #Жандармы
Потратил, в итоге, 15 минут на отключение автозамены в настройках планшета и всё равно не отключил её. Почувствовал, наверное, то же самое, что испытал начальник Никольск-Уссурийского розыскного пункта ротмистр Яковлев, когда его попытался убить собственный агент, раскрытый ранее революционерами.
В целом же, просмотр списка выявленных агентов Владивостокского Охранного отделения наводит на ряд мыслей.
В конце 1907 года начальник охранного отделения А.Д. Заварицкий попал под следствие из-за незаконных действий своих агентов и в итоге лишился должности, звания, дворянского чина и свободы. Этот опыт был, по всей видимости, учтён преемниками, потому агентов владивостокской охранки увольняли очень часто. Причин было две — шантаж (т.е. предоставление заведомо ложных сведений ради получения денег) и провокация (т.е. попытка спровоцировать людей на государственное преступление ради вознаграждения за срыв их деятельности). Большинство агентов отсекалось по этим причинам.
И это говорит о том, что руководство охранки не доверяло агентам слепо, а регулярно проверяло их донесения. Причём соблазну обманывать начальство ради денег поддавались и плохие агенты, и хорошие, и средние. Вероятно, долгое нахождение в подполье провоцировало всякие интересные мысли.
Другой момент, о котором раньше задумывался, но тут он заострился, нежелание владивостокских жандармов ограничивать себя рамками "своего" региона. Помимо известной уже агентуры в Японии и Китае люди в синем периодически предпринимали небезуспешные попытки обзавестись агентами в США и Австралии. Причём эта агентура была на связи именно с владивостокской охранкой, а не передавалась Особому отделу Департамента полиции в Санкт-Петербурге. Возможно, чтобы осмыслить этот факт лучше надо как-то погрузиться в глобальную историю, перечитать Остерхаммеля, но мне пока этого достаточно.
Факты вполне очевидные — понятно, что только некомпетентный сыщик не будет перепроверять данные своей агентуры и понятно, что ради новой информации он будет расширять сферы и зоны её деятельности. Но всё равно известное ранее приобретает дополнительный объём, если знать, что, например, в начале 1910-х уехавший из Японии в Сан-Франциско и порвавший связи с охранкой секретный агент Кузьма Ларионов («Огонь») рассматривался как кандидат на повторное привлечение к службе, готовый вернуться к ней из-за безденежья. Выходит, что какие-то свои интересы у Владивостокского Охранного отделения были и в Сан-Франциско.
#Владивосток #Жандармы
Про вопросы помню и очень-очень скоро (день-два) отвечу. Пока похвастаюсь результатами работы в последний день работы читального зала ГАРФ в этом году.
Под конец года я заказал себе ворох дел, до которых не доходили руки ранее, и среди них дело из фонда Министерства юстиции, по поводу ареста агента Владивостокского Охранного М.П. Переплётчикова. Арестован агент Переплётчиков был весной 1917, когда после Февральской революции новые власти методично уничтожали специальные службы старого режима, обвиняя их во всём на свете. Фамилия бедолаги, кстати, оказалась по-своему говорящей — выяснилось, что он был агентом на почте, в обязанности которого входили перехват и вскрытие писем для охранки.
Такой вид работы политического сыска называлась «добычей секретных сведений». А Михаил Павлович Переплётчиков по делопроизводству Владивостокского Охранного отделения проходил как агент по добыче секретных сведений.
Завербовали его в 1909 году, тогда же он стал работать заведующим простым и заказным отделом местной почтово-телеграфной конторы. До ноября 1911 агент работал безвозмездно, Затем получал вознаграждение от 50 до 80 рублей в месяц, в феврале 1913 получил 200 рублей. Действовал под псевдонимом «Патриот», оправдывая его качеством и количеством своей работы — за неё в феврале 1914 начальник владивостокской охранки ротмистр Евгений Лалевич ходатайствовал о награждении Переплётчикова орденом Святого Станислава 2-й степени к Пасхе. Кстати, помимо работы по сыску Переплётчиков ещё работал на охранку по линии контрразведки, перехватывая письма японцев, живших во Владивостоке. Кто их переводил? Профессора Императорского Восточного института Спальвин и Рудаков, которым за эту работу платили сдельно (о чём есть квитанции в финансовой отчётности отделения).
Работа с письмами была простой — специально назначенный филёр отделения приходил каждый день на почту и получал от Переплётчикова пакет с заранее отобранными письмами. Передавались письма как на имя определённых, указанных начальником Владивостокского Охранного отделения, людей, так и адресованные или полученные из данной местности. Иногда в день передавалось до 150 отправлений.
Весной 1917 новые революционные власти арестовали не только Переплётчикова, но и остальных почтовых чиновников, подозревавшихся в работе на охранку. После фильтрации и проверки всех их, кроме Переплётчикова, отпустили. В тюрьме он просидел до лета 1917, когда начал писать в минюст, МВД и минпочты с просьбой выпустить его и восстановить на службе. Не знаю, сработало ли.
Зато знаю, как выглядела работа Владивостокского Охранного отделения по перехвату писем и их изучению, по каким направлениям она велась и насколько была активной. Спасибо тебе за это, Михаил Павлович Переплётчиков. Надеюсь, летом 1917 твои злоключения закончились и дальше жил ты, в общем, неплохо, с поправкой на обстоятельства.
#Владивосток #Жандармы
Под конец года я заказал себе ворох дел, до которых не доходили руки ранее, и среди них дело из фонда Министерства юстиции, по поводу ареста агента Владивостокского Охранного М.П. Переплётчикова. Арестован агент Переплётчиков был весной 1917, когда после Февральской революции новые власти методично уничтожали специальные службы старого режима, обвиняя их во всём на свете. Фамилия бедолаги, кстати, оказалась по-своему говорящей — выяснилось, что он был агентом на почте, в обязанности которого входили перехват и вскрытие писем для охранки.
Такой вид работы политического сыска называлась «добычей секретных сведений». А Михаил Павлович Переплётчиков по делопроизводству Владивостокского Охранного отделения проходил как агент по добыче секретных сведений.
Завербовали его в 1909 году, тогда же он стал работать заведующим простым и заказным отделом местной почтово-телеграфной конторы. До ноября 1911 агент работал безвозмездно, Затем получал вознаграждение от 50 до 80 рублей в месяц, в феврале 1913 получил 200 рублей. Действовал под псевдонимом «Патриот», оправдывая его качеством и количеством своей работы — за неё в феврале 1914 начальник владивостокской охранки ротмистр Евгений Лалевич ходатайствовал о награждении Переплётчикова орденом Святого Станислава 2-й степени к Пасхе. Кстати, помимо работы по сыску Переплётчиков ещё работал на охранку по линии контрразведки, перехватывая письма японцев, живших во Владивостоке. Кто их переводил? Профессора Императорского Восточного института Спальвин и Рудаков, которым за эту работу платили сдельно (о чём есть квитанции в финансовой отчётности отделения).
Работа с письмами была простой — специально назначенный филёр отделения приходил каждый день на почту и получал от Переплётчикова пакет с заранее отобранными письмами. Передавались письма как на имя определённых, указанных начальником Владивостокского Охранного отделения, людей, так и адресованные или полученные из данной местности. Иногда в день передавалось до 150 отправлений.
Весной 1917 новые революционные власти арестовали не только Переплётчикова, но и остальных почтовых чиновников, подозревавшихся в работе на охранку. После фильтрации и проверки всех их, кроме Переплётчикова, отпустили. В тюрьме он просидел до лета 1917, когда начал писать в минюст, МВД и минпочты с просьбой выпустить его и восстановить на службе. Не знаю, сработало ли.
Зато знаю, как выглядела работа Владивостокского Охранного отделения по перехвату писем и их изучению, по каким направлениям она велась и насколько была активной. Спасибо тебе за это, Михаил Павлович Переплётчиков. Надеюсь, летом 1917 твои злоключения закончились и дальше жил ты, в общем, неплохо, с поправкой на обстоятельства.
#Владивосток #Жандармы
Telegram
Анонимные вопросы
💬 Бот для получения анонимных вопросов
👋 Поддержка - @quesupport
👋 Поддержка - @quesupport
Природа и её многообразие не только источник знаний об окружающем мире и объект изучения для биологов, но и предмет жандармского надзора. Конечно же, во Владивостоке.
В конце 1899 года бывший к тому моменту начальник Владивостокского отделения Жандармского полицейского управления Уссурийской железной дороги ротмистр Иван Иванович Пахалович представил директору Департамента полиции записку «По проекту организации жандармского надзора в Уссурийском крае Приморской области и во вновь приобретенных китайских землях». Не удивляйтесь такому громоздкому названию документа — в 1899 году Приморская область включала в себя всё Тихоокеанское побережье России от устья Тумангана до Берингова пролива.
В записке Пахалович приводил краткое описание Уссурийского края, составленное на личном опыте. Описание это должно было показать высокому адресату записки а) что такое Уссурийский край; б) насколько там тяжело живётся и почему: в) до какой степени Пахалович вообще экспертен в его жизни и проблемах.
И вот интересно, что помимо описаний того, как тяжело живётся местному населению, как оно и его образ жизни отличается от того, что в Европейской России, — а такие описания традиционного предваряют любой доклад любого дальневосточного чиновника по сию пору, — в записке о необходимости создания жандармского управления нашлось место и описанию природы:
«Уссурийский край помимо того, что отличается от прочих стран земного шара тем, что природа, по какому-то капризу* сгруппировала здесь всех представителей флоры и фауны крайнего Юга и Севера**, в тоже время, обладает девственной почвой, дремучими безграничными лесами и реками, переполненными рыбой».
В конце страницы идут примечания, раскрывающие звёздочки из текста:
«* Край этот обладал тропическими свойствами, и только благодаря целому ряду геологических переворотов, климат его изменился.
** Тигр, соболь, фазан-рябчик, пробковый дуб, виноград, хвойные растения» (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 97 (3-е делопроизводство, 1899 г.). Д. 4455 ч. 2. Л. 2-2об).
Думается, что этот природоведческий экскурс доджен был подчёркивать экспертность автора, который будучи жандармом, не обязан был интересоваться чем-либо, кроме воинских уставов, полицейских циркуляров и имперских законов. Но вот тем не менее под синим мундиром нашлось место не только офицеру и сыщику, но и натуралисту.
#Владивосток #Жандармы
В конце 1899 года бывший к тому моменту начальник Владивостокского отделения Жандармского полицейского управления Уссурийской железной дороги ротмистр Иван Иванович Пахалович представил директору Департамента полиции записку «По проекту организации жандармского надзора в Уссурийском крае Приморской области и во вновь приобретенных китайских землях». Не удивляйтесь такому громоздкому названию документа — в 1899 году Приморская область включала в себя всё Тихоокеанское побережье России от устья Тумангана до Берингова пролива.
В записке Пахалович приводил краткое описание Уссурийского края, составленное на личном опыте. Описание это должно было показать высокому адресату записки а) что такое Уссурийский край; б) насколько там тяжело живётся и почему: в) до какой степени Пахалович вообще экспертен в его жизни и проблемах.
И вот интересно, что помимо описаний того, как тяжело живётся местному населению, как оно и его образ жизни отличается от того, что в Европейской России, — а такие описания традиционного предваряют любой доклад любого дальневосточного чиновника по сию пору, — в записке о необходимости создания жандармского управления нашлось место и описанию природы:
«Уссурийский край помимо того, что отличается от прочих стран земного шара тем, что природа, по какому-то капризу* сгруппировала здесь всех представителей флоры и фауны крайнего Юга и Севера**, в тоже время, обладает девственной почвой, дремучими безграничными лесами и реками, переполненными рыбой».
В конце страницы идут примечания, раскрывающие звёздочки из текста:
«* Край этот обладал тропическими свойствами, и только благодаря целому ряду геологических переворотов, климат его изменился.
** Тигр, соболь, фазан-рябчик, пробковый дуб, виноград, хвойные растения» (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 97 (3-е делопроизводство, 1899 г.). Д. 4455 ч. 2. Л. 2-2об).
Думается, что этот природоведческий экскурс доджен был подчёркивать экспертность автора, который будучи жандармом, не обязан был интересоваться чем-либо, кроме воинских уставов, полицейских циркуляров и имперских законов. Но вот тем не менее под синим мундиром нашлось место не только офицеру и сыщику, но и натуралисту.
#Владивосток #Жандармы
Иногда прям задумываешься об употреблении некоторых терминов. Например, со школьной скамьи известно слово «абсентеизм» — добровольное уклонение избирателей от участия в выборах. Но в русском языке оно появилось раньше школьных учебников обществознания.
Во всяком случае, в октябре 1912 начальник Владивостокского Охранного отделения ротмистр Константин Нагродский писал по поводу выборов в IV ГосДуму: «широкие обывательские круги, к предстоящим выборам проявляют совершеннейший абсентеизм». И ниже уточнял, чтобы мы понимали, что термин-то его благородие использует правильно: «средний обыватель смотрит на выборы, как на ненужную комедию, отвлекающую его от дела и понуждения прогрессивный прессы, обрашающейся к обывателю с настойчивый напоминанием о его “гражданских обязанностях” остаётся втуне. Кроме того обыватель не видит вокруг себе людей, достойных быть избранными в Государственную Думу, он изверился во всех и в самом себе». То же безразличие и фатализм касались и партий: «предвыборные работы политических партий пока ни в чем не проявились, ибо “политических партий” во Владивостоке нет, кроме “Союза Русского Народа”, политическая деятельность которого незначительна. Есть много отдельных лиц, бывших СР и СД, всевозможных направлений, которые не проявляют ни малейшего желания объединиться под флагом партийности» (ГАРФ. Ф, 102. Оп. 121. Д. 130ч. 55. ЛЛ. 4-5).
Справедливости ради, это дословное цитирование дневника агентурного донесения агента владивостокской охранки Андрея Сикорского «Ольнема», но сам факт этого цитирования без каких-либо комментариев говорит о полном согласии Нагродского с данными словами. Тем более, что об абсентеизме приморского избирателя образца 1912 писали и другие агенты политической полиции. Например, агент «Федотов» сообщал, что «к выборам в Государственную Думу относятся безразлично. Кандидаты ещё не намечены. Местное крестьянство относится к выборам более чем безучастно, возможно, что дадут кого-нибудь, лишь бы отделаться от этой повинности. От городов пройдут люди безусловно не партийные» (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 242. Д. 5ч. 64 л. Б. Л. 38).
Честно говоря, как-то не удивляет, что в авторитарной Российской Империи существовал абсентеизм избирателей (особенно, на фоне бестолковости парламента). Но очень любопытно видеть использование полностью современного языка при описании этого явления.
(на фото вид на восточную часть улицы Светланской из окон Штаба Сибирской флотилии в 1912 году).
#Владивосток #Жандармы
Во всяком случае, в октябре 1912 начальник Владивостокского Охранного отделения ротмистр Константин Нагродский писал по поводу выборов в IV ГосДуму: «широкие обывательские круги, к предстоящим выборам проявляют совершеннейший абсентеизм». И ниже уточнял, чтобы мы понимали, что термин-то его благородие использует правильно: «средний обыватель смотрит на выборы, как на ненужную комедию, отвлекающую его от дела и понуждения прогрессивный прессы, обрашающейся к обывателю с настойчивый напоминанием о его “гражданских обязанностях” остаётся втуне. Кроме того обыватель не видит вокруг себе людей, достойных быть избранными в Государственную Думу, он изверился во всех и в самом себе». То же безразличие и фатализм касались и партий: «предвыборные работы политических партий пока ни в чем не проявились, ибо “политических партий” во Владивостоке нет, кроме “Союза Русского Народа”, политическая деятельность которого незначительна. Есть много отдельных лиц, бывших СР и СД, всевозможных направлений, которые не проявляют ни малейшего желания объединиться под флагом партийности» (ГАРФ. Ф, 102. Оп. 121. Д. 130ч. 55. ЛЛ. 4-5).
Справедливости ради, это дословное цитирование дневника агентурного донесения агента владивостокской охранки Андрея Сикорского «Ольнема», но сам факт этого цитирования без каких-либо комментариев говорит о полном согласии Нагродского с данными словами. Тем более, что об абсентеизме приморского избирателя образца 1912 писали и другие агенты политической полиции. Например, агент «Федотов» сообщал, что «к выборам в Государственную Думу относятся безразлично. Кандидаты ещё не намечены. Местное крестьянство относится к выборам более чем безучастно, возможно, что дадут кого-нибудь, лишь бы отделаться от этой повинности. От городов пройдут люди безусловно не партийные» (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 242. Д. 5ч. 64 л. Б. Л. 38).
Честно говоря, как-то не удивляет, что в авторитарной Российской Империи существовал абсентеизм избирателей (особенно, на фоне бестолковости парламента). Но очень любопытно видеть использование полностью современного языка при описании этого явления.
(на фото вид на восточную часть улицы Светланской из окон Штаба Сибирской флотилии в 1912 году).
#Владивосток #Жандармы
Одно из моих любимых явлений в истории — это когда разные люди, в разных условиях, под воздействием разных факторов приходят к одним и тем же выводам или решениям. Всегда забавно видеть такие примеры конвергенции.
Благо, во Владивостоке их тоже хватало.
Как вообще проходило первоначально развитие нашего города и региона? С 1890-х годов к нему было привлечено огромное внимание. Император, члены его фамилии, высокопоставленные чиновники, светские лица и авантюристы — все они строили планы того, как в будущем Дальний Восток станет плацдармом для расширения в Азию, грезили проектами колонизации Кореи и присоединения к России Маньчжурии, мечтали о незамерзающих портах, откуда русская военно-морская мощь будет проецироваться чуть ли не до берегов Индии. А потом случилась Русско-японская война, в которой Россия проиграла и тональность умонастроений сменилась на прямо противоположную. Пришёл страх того, что в скором времени японцы нападут ещё раз и вот теперь Россия точно проиграет всё и потеряет Дальний Восток.
В 1908 году начальник Жандармского полицейского управления по Уссурийской железной дороге полковник Ростислав Щербаков составил проект организации жандармского управления в Приморской области. В пояснительной записке к нему он писал, что «пока не выяснится окончательно цели и намерения наших сухопутных и морских пограничных соседей на Дальнем Востоке, коммерческое и культурное значение города Владивостока должно быть поставлено на второй план и выдвинуто его значение как крепость-порт, чем и оправдывается необходимость выделить его в особое административное положение. Кроме того, город и крепость должны быть всегда на военном положении и должны быть изданы особые ограничительные законы для иностранных и русско-подданных, желающих иметь постоянное или временное пребывания в городе и крепостном районе».
Одновременно томский губернатор Николай Гондатти (с 1911 п риамурский генерал-губернатор) писал про переселение русских на Дальний Восток, что «после войны, это есть дело первостепенной важности, — ведь приходится считаться с начавшимся экономическим захватом японцами и отчасти американцами наших окраин и постепенным приближением ещё более опасного противника — китайцев» и тоже предлагал выделить Владивосток в отдельную закрытую территорию. Гондатти считал, что Владивосток важен как военный порт и крепость, а центр Приморской области надо перенести в Никольск-Уссурийский.
Царская власть думала не так, как местные чиновники, поэтому вместо «закрытия» Владивостока пошла на улучшение отношений с Японией (обоюдное, надо заметить), приведшее к разделу двумя странами Маньчжурии в 1907-1910 и военному союзу 1916.
А потом была революция, гражданская война, которая закончилась во Владивостоке. 2 ноября 1922 в поздравительной телеграмме владивостокским коммунистам секретарь Дальневосточного бюро ЦК РКП(б) Николай Кубяк писал «героической борьбой, железной настойчивостью проявленной пролетариатом Дальвостока последний оплот контрреволюции Владивосток превращён в красную крепость рабоче-крестьянской революции, стал маяком коммунистической революции на Востоке». Опять возник образ Владивостока как закрытой территории. Но не из боязни войны с соседями, а из желания превратить регион в плацдарм коммунистической революции в Азии. Под конец жизни Ленин решил, что она должна начаться в Азии.
В городе действовала Китайская ленинская школа, которая готовила кадры для компартии Китая и диверсионно-разведывательной деятельности, существовал Интернациональный клуб моряков с изданиями на английском и французском языке, во Владивостоке жили азиатские коммунисты, вроде Хо Ше Мина. И лишь в 1952, когда в Корее бушевала война, грозившая перейти в общую для всего Дальнего Востока, старая идея превращения Владивостока в закрытый город-крепость была доведена до конца и реализована на ближайшие почти сорок лет. Контексты разные, люди разные, а мысли одинаковые. Такая вот историческая конвергенция.
#Владивосток #Жандармы #РСФСР
Благо, во Владивостоке их тоже хватало.
Как вообще проходило первоначально развитие нашего города и региона? С 1890-х годов к нему было привлечено огромное внимание. Император, члены его фамилии, высокопоставленные чиновники, светские лица и авантюристы — все они строили планы того, как в будущем Дальний Восток станет плацдармом для расширения в Азию, грезили проектами колонизации Кореи и присоединения к России Маньчжурии, мечтали о незамерзающих портах, откуда русская военно-морская мощь будет проецироваться чуть ли не до берегов Индии. А потом случилась Русско-японская война, в которой Россия проиграла и тональность умонастроений сменилась на прямо противоположную. Пришёл страх того, что в скором времени японцы нападут ещё раз и вот теперь Россия точно проиграет всё и потеряет Дальний Восток.
В 1908 году начальник Жандармского полицейского управления по Уссурийской железной дороге полковник Ростислав Щербаков составил проект организации жандармского управления в Приморской области. В пояснительной записке к нему он писал, что «пока не выяснится окончательно цели и намерения наших сухопутных и морских пограничных соседей на Дальнем Востоке, коммерческое и культурное значение города Владивостока должно быть поставлено на второй план и выдвинуто его значение как крепость-порт, чем и оправдывается необходимость выделить его в особое административное положение. Кроме того, город и крепость должны быть всегда на военном положении и должны быть изданы особые ограничительные законы для иностранных и русско-подданных, желающих иметь постоянное или временное пребывания в городе и крепостном районе».
Одновременно томский губернатор Николай Гондатти (с 1911 п риамурский генерал-губернатор) писал про переселение русских на Дальний Восток, что «после войны, это есть дело первостепенной важности, — ведь приходится считаться с начавшимся экономическим захватом японцами и отчасти американцами наших окраин и постепенным приближением ещё более опасного противника — китайцев» и тоже предлагал выделить Владивосток в отдельную закрытую территорию. Гондатти считал, что Владивосток важен как военный порт и крепость, а центр Приморской области надо перенести в Никольск-Уссурийский.
Царская власть думала не так, как местные чиновники, поэтому вместо «закрытия» Владивостока пошла на улучшение отношений с Японией (обоюдное, надо заметить), приведшее к разделу двумя странами Маньчжурии в 1907-1910 и военному союзу 1916.
А потом была революция, гражданская война, которая закончилась во Владивостоке. 2 ноября 1922 в поздравительной телеграмме владивостокским коммунистам секретарь Дальневосточного бюро ЦК РКП(б) Николай Кубяк писал «героической борьбой, железной настойчивостью проявленной пролетариатом Дальвостока последний оплот контрреволюции Владивосток превращён в красную крепость рабоче-крестьянской революции, стал маяком коммунистической революции на Востоке». Опять возник образ Владивостока как закрытой территории. Но не из боязни войны с соседями, а из желания превратить регион в плацдарм коммунистической революции в Азии. Под конец жизни Ленин решил, что она должна начаться в Азии.
В городе действовала Китайская ленинская школа, которая готовила кадры для компартии Китая и диверсионно-разведывательной деятельности, существовал Интернациональный клуб моряков с изданиями на английском и французском языке, во Владивостоке жили азиатские коммунисты, вроде Хо Ше Мина. И лишь в 1952, когда в Корее бушевала война, грозившая перейти в общую для всего Дальнего Востока, старая идея превращения Владивостока в закрытый город-крепость была доведена до конца и реализована на ближайшие почти сорок лет. Контексты разные, люди разные, а мысли одинаковые. Такая вот историческая конвергенция.
#Владивосток #Жандармы #РСФСР
Сейчас будет много занудства с цифрами, так как я наконец (!!!) разобрал личные дела членов социалистических партий из фонда Владивостокского Охранного отделения в Государственном архиве Хабаровского края. Пока сохраню это здесь, а в течение недели включу в готовящуюся статью.
...Приблизительный социальный портрет революционного движения на Дальнем Востоке в период между революцией 1905-1907 годов и Первой Мировой войной можно представить следующим образом. Из 138 представленных личных дел партийная принадлежность указана у 134 человек. Из них 52 члена ПСР (38,8%) и 82 РСДРП (61,1%). Средний и медианный возраст — 33 и 26 у эсеров и 28 (в обоих случаях) у социал-демократов.
Среди активистов обеих партий большинство составляли представители «неблагородных» сословий — крестьяне и мещане. Дворяне были меньшинством — среди эсеров их было 14,8%, а среди социал-демократов — 7,4%. На Дальнем Востоке их было среди участников революционного движения было всего 14,42% против 78,04% представителей мещанства и крестьянства. По данным советского криминолога С.С. Остроумова в начале ХХ века среди осужденных по политическим делам было 16,4% представителей привилегированных сословий и 80,9% мещан и крестьян. Отличия в процентах объяснимы тем, что в картотеку Владивостокского Охранного отделения входили не только осужденные, но и наблюдаемые и подозреваемые в связях с революционным движением люди.
Если говорить о направлении деятельности различных партий, то среди эсеров выделялись люди, занимавшиеся общей организацией работы партии сразу по нескольким направлениям, работники прессы, а также сотрудники Общества народных чтений, которые использовали его для максимально возможной легальной агитации своих идей — таковых было 31,4%. Также заметны были 12,9% дальневосточных эсеров, проходившие по наблюдению как участники эмигрантских революционных диаспор за рубежом. Для сравнения среди портовых рабочих эсеровских работников было 7,4%, а среди железнодорожных и военнослужащих по 5,5%. У социал-демократов большинство составляли работники, вёдшие свою деятельность во Владивостокском военном порту — 35,2%. На втором месте были члены Общества народных чтений, журналисты и организаторы работы по нескольким направлениям разом — 33,8%. Среди железнодорожных рабочих активистов-эсдеков было 7,3%, а среди военных 5,8%. Явный приоритет военного порта среди остальных направлений деятельности членов РСДРП объясним тем, что там было сосредоточено наибольшее (после Владивостокской крепости) количество русских профессиональных рабочих в городе — свыше 2 тыс. человек.
Географическое распределение активистов наглядно показывает, какие города Дальнего Востока были наиболее развиты в культурном, общественно-политическом и экономическом отношении, благодаря чему там существовала необходимая база для революционной деятельности. 63,7% активистов обеих партий приходилось на Владивосток, 13,04% на Харбин, 6,5% на Никольск-Уссурийский, 3,6% на Благовещенск, 1,4% на Николаевск-на-Амуре и 0,7% на Хабаровск. Среди заграничных городов первенство держал Нагасаки — 4,3% от общего количества дальневосточных революционеров, 1,4% в Маниле. В Сан-Франциско, Ханькоу и Шанхае также велось наблюдение — там находилось по 0,7% активистов...
Стоит заметить, что эти данные представляют собой почти идеальную случайную выборку — дела Владивостокского Охранного отделения таинственным образом исчезали после Февральской революции из комиссии по разбору дел, к их исчезновению прикладывали руку сотрудники американской и английской военных миссий при большевиках и первых белых властях Владивостока. Они гибли от плохих условий хранения и их развозили по разным архивам РСФСР от Омска до Владивостока по нескольку раз. В конце концов, в рассматриваемом деле из 319 листов в 1913 году до наших дней дожило 234. Вот и думайте, насколько это всё можно экстраполировать.
#Владивосток #Жандармы
...Приблизительный социальный портрет революционного движения на Дальнем Востоке в период между революцией 1905-1907 годов и Первой Мировой войной можно представить следующим образом. Из 138 представленных личных дел партийная принадлежность указана у 134 человек. Из них 52 члена ПСР (38,8%) и 82 РСДРП (61,1%). Средний и медианный возраст — 33 и 26 у эсеров и 28 (в обоих случаях) у социал-демократов.
Среди активистов обеих партий большинство составляли представители «неблагородных» сословий — крестьяне и мещане. Дворяне были меньшинством — среди эсеров их было 14,8%, а среди социал-демократов — 7,4%. На Дальнем Востоке их было среди участников революционного движения было всего 14,42% против 78,04% представителей мещанства и крестьянства. По данным советского криминолога С.С. Остроумова в начале ХХ века среди осужденных по политическим делам было 16,4% представителей привилегированных сословий и 80,9% мещан и крестьян. Отличия в процентах объяснимы тем, что в картотеку Владивостокского Охранного отделения входили не только осужденные, но и наблюдаемые и подозреваемые в связях с революционным движением люди.
Если говорить о направлении деятельности различных партий, то среди эсеров выделялись люди, занимавшиеся общей организацией работы партии сразу по нескольким направлениям, работники прессы, а также сотрудники Общества народных чтений, которые использовали его для максимально возможной легальной агитации своих идей — таковых было 31,4%. Также заметны были 12,9% дальневосточных эсеров, проходившие по наблюдению как участники эмигрантских революционных диаспор за рубежом. Для сравнения среди портовых рабочих эсеровских работников было 7,4%, а среди железнодорожных и военнослужащих по 5,5%. У социал-демократов большинство составляли работники, вёдшие свою деятельность во Владивостокском военном порту — 35,2%. На втором месте были члены Общества народных чтений, журналисты и организаторы работы по нескольким направлениям разом — 33,8%. Среди железнодорожных рабочих активистов-эсдеков было 7,3%, а среди военных 5,8%. Явный приоритет военного порта среди остальных направлений деятельности членов РСДРП объясним тем, что там было сосредоточено наибольшее (после Владивостокской крепости) количество русских профессиональных рабочих в городе — свыше 2 тыс. человек.
Географическое распределение активистов наглядно показывает, какие города Дальнего Востока были наиболее развиты в культурном, общественно-политическом и экономическом отношении, благодаря чему там существовала необходимая база для революционной деятельности. 63,7% активистов обеих партий приходилось на Владивосток, 13,04% на Харбин, 6,5% на Никольск-Уссурийский, 3,6% на Благовещенск, 1,4% на Николаевск-на-Амуре и 0,7% на Хабаровск. Среди заграничных городов первенство держал Нагасаки — 4,3% от общего количества дальневосточных революционеров, 1,4% в Маниле. В Сан-Франциско, Ханькоу и Шанхае также велось наблюдение — там находилось по 0,7% активистов...
Стоит заметить, что эти данные представляют собой почти идеальную случайную выборку — дела Владивостокского Охранного отделения таинственным образом исчезали после Февральской революции из комиссии по разбору дел, к их исчезновению прикладывали руку сотрудники американской и английской военных миссий при большевиках и первых белых властях Владивостока. Они гибли от плохих условий хранения и их развозили по разным архивам РСФСР от Омска до Владивостока по нескольку раз. В конце концов, в рассматриваемом деле из 319 листов в 1913 году до наших дней дожило 234. Вот и думайте, насколько это всё можно экстраполировать.
#Владивосток #Жандармы
Чтобы как-то отдыхать поздними вечерами от истории политического надзора решил во что-нибудь поиграть и мой выбор пал на изомтерическую РПГ Tyranny. По сюжету главный герой особый государственный чиновник, которому надо разобраться в причине конфликта двух генералов одного тёмного властелина и для достижения общей цели установить за ними надзор.
Чтобы отдохнуть от изучения политического надзора решил заняться им в фэнтези-мире компьютерной игры, да. Раз все дороги ведут в Рим, то немного об этом самом надзоре и напишу.
Второе исследование этого года заключается в сравнении двух жандармских документов — записки об устройстве жандармского управления в Приморской области ротмистра Ивана Пахаловича от 1899 года и докладе начальника Владивостокского Охранного отделения ротмистра Константина Нагродского о ходе предвыборной кампании в IV ГосДуму. Не знаю, насколько можно назвать дистанцию в 13 лет подходящей для лонгитюдного исследования и, возможно, стоит ещё пару-тройку раз поштурмовать ГАРФ для нахождения какого-то документа ~конца 1916 — начала 1917 для дополнительного сравнения (а, возможно, нет). Пока меня устраивают имеющиеся два.
Очень заметна разница в описании региона в 1899 и 1912. В первом случае Приморская область описывается как край во многом отличный от европейской части России, Пахалович не стесняется всячески его экзотизировать, описывая местный быт как смесь чего-то прямо неправильного ("торговля" женщинами в деревнях, отсутствие массового образования, регулярные грабежи китайцев) и нетипичного для России в целом, но положительного — ощущение самости и развитость индивидуализма у местных жителей, независимость и способность преодолевать трудности. Такая романтизация фронтира. При этом Пахалович обещает Владивостоку и Приморью великое грядущее как будущей базе колониальной экспансии России в Индию, Китай, Корею и Японию и здесь очень плотно внутриполитическое (необходимость развития края) сплетается с внешнеполитическим (территориальными расширениями России в Азии).
Нагродский же наоборот не выделяет какой-то экзотичности Приморской области, а, скорее, исподволь указывает на успехи в её освоении — развитые города, большой прирост населения, надежды на то, что уже второе поколение жителей региона станет для него "своим" с развитым собственническим чувством и без стремления как можно скорее его покинуть. При этом из сферы внимания Нагродского полностью исчезает внешнеполитический аспект — он просто не обсуждается ни в каком ключе. Нет ни размышлений об экспансионистском будущем региона, ни о возможном негативном влиянии из-за рубежа. Документ полностью сосредоточен на внутренней жизни региона и это явное последствие поражения в Русско-японской войне, которая заставила русские власти на всех уровнях заметно поумерить оптимизм касательно возможных новых провинций и колоний в Азии.
Эта способность описать регион, кстати, не отклонение для политического сыска, а норма, идущая ещё со времён Николая I, когда жандармские офицеры стали агентами рутинного негласного надзора за губернским управлением. Предмет политического надзора в регионах со стороны жандармов был размытым и его конкретизация зависела от угла зрения отдельно взятого офицера, обусловленного как особенностями личности, так и её социальным контекстом. После ликвидации III Отделения Его императорского величества канцелярии в 1881 казалось бы поменялись правила надзора, но, как видно, традиция составления каких-то обобщающих записок о состоянии вверенного региона у офицеров Отдельного корпуса жандармов в регионах осталась. И она проявляла себя даже при составлении документов на заранее заданную узкую тему, типа выборов в ГосДуму, играя роль определения контекста для приводимых конкретных фактов.
#Владивосток #Жандармы
Чтобы отдохнуть от изучения политического надзора решил заняться им в фэнтези-мире компьютерной игры, да. Раз все дороги ведут в Рим, то немного об этом самом надзоре и напишу.
Второе исследование этого года заключается в сравнении двух жандармских документов — записки об устройстве жандармского управления в Приморской области ротмистра Ивана Пахаловича от 1899 года и докладе начальника Владивостокского Охранного отделения ротмистра Константина Нагродского о ходе предвыборной кампании в IV ГосДуму. Не знаю, насколько можно назвать дистанцию в 13 лет подходящей для лонгитюдного исследования и, возможно, стоит ещё пару-тройку раз поштурмовать ГАРФ для нахождения какого-то документа ~конца 1916 — начала 1917 для дополнительного сравнения (а, возможно, нет). Пока меня устраивают имеющиеся два.
Очень заметна разница в описании региона в 1899 и 1912. В первом случае Приморская область описывается как край во многом отличный от европейской части России, Пахалович не стесняется всячески его экзотизировать, описывая местный быт как смесь чего-то прямо неправильного ("торговля" женщинами в деревнях, отсутствие массового образования, регулярные грабежи китайцев) и нетипичного для России в целом, но положительного — ощущение самости и развитость индивидуализма у местных жителей, независимость и способность преодолевать трудности. Такая романтизация фронтира. При этом Пахалович обещает Владивостоку и Приморью великое грядущее как будущей базе колониальной экспансии России в Индию, Китай, Корею и Японию и здесь очень плотно внутриполитическое (необходимость развития края) сплетается с внешнеполитическим (территориальными расширениями России в Азии).
Нагродский же наоборот не выделяет какой-то экзотичности Приморской области, а, скорее, исподволь указывает на успехи в её освоении — развитые города, большой прирост населения, надежды на то, что уже второе поколение жителей региона станет для него "своим" с развитым собственническим чувством и без стремления как можно скорее его покинуть. При этом из сферы внимания Нагродского полностью исчезает внешнеполитический аспект — он просто не обсуждается ни в каком ключе. Нет ни размышлений об экспансионистском будущем региона, ни о возможном негативном влиянии из-за рубежа. Документ полностью сосредоточен на внутренней жизни региона и это явное последствие поражения в Русско-японской войне, которая заставила русские власти на всех уровнях заметно поумерить оптимизм касательно возможных новых провинций и колоний в Азии.
Эта способность описать регион, кстати, не отклонение для политического сыска, а норма, идущая ещё со времён Николая I, когда жандармские офицеры стали агентами рутинного негласного надзора за губернским управлением. Предмет политического надзора в регионах со стороны жандармов был размытым и его конкретизация зависела от угла зрения отдельно взятого офицера, обусловленного как особенностями личности, так и её социальным контекстом. После ликвидации III Отделения Его императорского величества канцелярии в 1881 казалось бы поменялись правила надзора, но, как видно, традиция составления каких-то обобщающих записок о состоянии вверенного региона у офицеров Отдельного корпуса жандармов в регионах осталась. И она проявляла себя даже при составлении документов на заранее заданную узкую тему, типа выборов в ГосДуму, играя роль определения контекста для приводимых конкретных фактов.
#Владивосток #Жандармы
И ещё по поводу политического надзора и того, как он видит жизнь во всём её многообразии на той или иной территории.
Продолжаю разбирать всё тот же доклад ротмистра Константина Нагродского от 10 октября 1912 года о выборах в IV Государственную думу и вижу там интересную ремарку о населении Приморской области:
«Города Области с слабыми зачатками промышленной деятельности, существуют пока исключительно на средства Правительства, являются центром умственной жизни и средоточием военно-чиновничьей группы населения, зависящей от казённых ассигнований. Возле этой основной группы, для обслуживания её потребностей, осели вольнонаёмные служащие и представители разных профессий. Социальное настроение которых пролетарское, мало устойчивое, легко поддающееся агитационному влиянию, таящее в себе явные или дремлющие признаки недовольства своим положением. Группа собственников весьма незначительно, при том же за ничтожным исключением, она почти вся принадлежит к так называемой мелкой буржуазии, непосредственно примыкающей к пролетариату и обычно всюду выступающей его союзникм при подъёме протестующего настроения» (ГАРФ. Ф, 102. Оп. 121. Д. 130ч. 55. Л. 1об).
С «военно-чиновничьей группой» всё предельно понятно. Во Владивостоке были сконцентрированы Владивостокская крепость, Сибирская флотилия с командованием и штабами, военный и коммерческий порт, руководство Уссурийской железной дороги, аппарат военного губернатора и областного правления. В Хабаровске — генерал-губернатор и командование округа. Всё это, в условиях отсутствия сословных и земских учреждений, превращало военное и бюрократическое руководство в верхушку местного общества. А что такое «пролетарское социальное настроение»? Точнее, что это сам же Нагродский и объясняет в тексте. Откуда оно?
Ещё в 1908 начальник Хабаровского розыскного пункта ротмистр Сергей Булич писал, что рабочего движения ни в Хабаровске, ни в Приамурье нет в силу отсутствия рабочих для него. На казённых заводах работают законтрактованные временные или сезонные рабочие из западных областей России, а у частников основную массу рабочих составляют корейцы и китайцы «совершенно не заинтересованные современным политическим движением».
Поэтому, думается мне, под пролетарскими социальными настроениями следует понимать их общую неустойчивость, порождённую тем, что как такового профессионального потомственного пролетариата в России в принципе почти не было. Основную массу рабочих составляли вчерашние крестьяне (или их дети), недавно переехавшие в города, столкнувшиеся с принципиально новыми правилами и условиями жизни во всём — от трудовой этики и правил работы, до культурной и сексуальной жизни. В итоге эти люди ловили вялотекущую и постоянную социальную фрустрацию, которая проявляла себя в том числе и через вот эту самую смесь непостоянства взглядов и постоянства скрытого недовольства. Об этом много писал Б.Н. Миронов, так что можно особо не растекаться мысью по древу.
В наших дальневосточных условиях такие настроения легко ловили свежепереселенцы, только-только прибывшие в регион в поисках лучшей жизни и столкнувшиеся со всеми полагающимися препятствиями — начиная с оторванности от родного дома (кстати, о тоске по дому среди крестьян, как факторе их социально-политической нестабильности Нагродский тоже писал), заканчивая местным муссонным климатом. Вот и получалась такая «пролетаризация» городского населения, занятого, в основном, не на промышленных работах, а в сфере услуг.
Жандармские документы мне очень нравятся многообразием жанров. Здесь вот такая интересная социологическая драма получилась.
#Владивосток #Жандармы
Продолжаю разбирать всё тот же доклад ротмистра Константина Нагродского от 10 октября 1912 года о выборах в IV Государственную думу и вижу там интересную ремарку о населении Приморской области:
«Города Области с слабыми зачатками промышленной деятельности, существуют пока исключительно на средства Правительства, являются центром умственной жизни и средоточием военно-чиновничьей группы населения, зависящей от казённых ассигнований. Возле этой основной группы, для обслуживания её потребностей, осели вольнонаёмные служащие и представители разных профессий. Социальное настроение которых пролетарское, мало устойчивое, легко поддающееся агитационному влиянию, таящее в себе явные или дремлющие признаки недовольства своим положением. Группа собственников весьма незначительно, при том же за ничтожным исключением, она почти вся принадлежит к так называемой мелкой буржуазии, непосредственно примыкающей к пролетариату и обычно всюду выступающей его союзникм при подъёме протестующего настроения» (ГАРФ. Ф, 102. Оп. 121. Д. 130ч. 55. Л. 1об).
С «военно-чиновничьей группой» всё предельно понятно. Во Владивостоке были сконцентрированы Владивостокская крепость, Сибирская флотилия с командованием и штабами, военный и коммерческий порт, руководство Уссурийской железной дороги, аппарат военного губернатора и областного правления. В Хабаровске — генерал-губернатор и командование округа. Всё это, в условиях отсутствия сословных и земских учреждений, превращало военное и бюрократическое руководство в верхушку местного общества. А что такое «пролетарское социальное настроение»? Точнее, что это сам же Нагродский и объясняет в тексте. Откуда оно?
Ещё в 1908 начальник Хабаровского розыскного пункта ротмистр Сергей Булич писал, что рабочего движения ни в Хабаровске, ни в Приамурье нет в силу отсутствия рабочих для него. На казённых заводах работают законтрактованные временные или сезонные рабочие из западных областей России, а у частников основную массу рабочих составляют корейцы и китайцы «совершенно не заинтересованные современным политическим движением».
Поэтому, думается мне, под пролетарскими социальными настроениями следует понимать их общую неустойчивость, порождённую тем, что как такового профессионального потомственного пролетариата в России в принципе почти не было. Основную массу рабочих составляли вчерашние крестьяне (или их дети), недавно переехавшие в города, столкнувшиеся с принципиально новыми правилами и условиями жизни во всём — от трудовой этики и правил работы, до культурной и сексуальной жизни. В итоге эти люди ловили вялотекущую и постоянную социальную фрустрацию, которая проявляла себя в том числе и через вот эту самую смесь непостоянства взглядов и постоянства скрытого недовольства. Об этом много писал Б.Н. Миронов, так что можно особо не растекаться мысью по древу.
В наших дальневосточных условиях такие настроения легко ловили свежепереселенцы, только-только прибывшие в регион в поисках лучшей жизни и столкнувшиеся со всеми полагающимися препятствиями — начиная с оторванности от родного дома (кстати, о тоске по дому среди крестьян, как факторе их социально-политической нестабильности Нагродский тоже писал), заканчивая местным муссонным климатом. Вот и получалась такая «пролетаризация» городского населения, занятого, в основном, не на промышленных работах, а в сфере услуг.
Жандармские документы мне очень нравятся многообразием жанров. Здесь вот такая интересная социологическая драма получилась.
#Владивосток #Жандармы
В 1899 году жандармский ротмистр Иван Пахалович в своей записке об устройстве жандармского надзора в Приморской области записывал в главные тайные враги самодержавия в регионе... местных поляков. Причём так активно, будто служил не на Дальнем Востоке, а в Виленской или Гродненской губернии.
Пахалович пишет: «здесь проживает много интеллигентных поляков, которые систематически, но с свойственной им осторожностью ведут антиправительственную пропаганду» или «из прибывших строителей [КВЖД] около 5% было русских, около 8% евреев, остальные — поляки <...> когда большинств строителей прибыло во Владивосток <...> стали устраиваться шумные собрания, в которых живое участие приняли местные поляки; полились реки шампанского, среди которого, стали произноситься горячие, зажигательные речи и двусмысленные тосты» или «они говорят, что наконец-то они дождались момента дать реванш России за 1863 год!”». Ну, и прочие жалобы на то, как строители-поляки издевались над русскими коллегами: начиная с бойкота и заканчивая побоями. Насколько это всё было вообще адекватно?
На первый взгляд, римско-католического (т.е. польского) населения в Приморской области было к 1897 году 1,2% населения, т.е. около 1870 человек на 125 тысяч населения. Вот, вроде, и много, а вроде и нет. В то же время, можно посмотреть на более поздние документы, чтобы понять, обладали ли вообще поляки Приморья хоть какой-то самоорганизацией, чтобы быть сколь-либо грозной силой.
Документы моего любимого Владивостокского Охранного отделения мало помогают. Ну, в феврале 1912 начальник Никольск-Уссурийских ЖД-мастерских жаловался, что «станция наполнена поляками и всякое обращение о приёме русского на службу трудно удовлетворяется, тогда как поляки охотно принимаются. Действительно, депо и мастерские представляют большой процент поляков в сравнении с русским элементом». Ну, в жалобе на владелицу Аксаковской женской гимназии в Харбине летом того же 1912 отдельно отмечалось, что она полячка, возможно, занимается шпионажем в пользу Японии, а в самой гимназии учитель «преподаёт ученицам всё в извращённом виде, освещая факты из истории с революционной точки зрения». Такое себе.
Жара пошла с февральской революции. 24 марта 1917 заявляет о себе Польский военный комитет гарнизона Владивостокской крепости во главе с штабс-капитаном 4-го Владивостокского крепостного артиллерийского полка Александровичем. Комитет добивается того, что для участия в его заседаниях командиры частей должны беспрепятственно отправлять делегатов, а в дни общих собраний — всех военнослужащих-поляков, не занятых в нарядах. А ещё этот же комитет обратился к военному министру Гучкову с просьбой о формировании польского артиллерийского легиона в Приамурском военном округе и получил добро. 30 мая 1917 года собрание поляков Владивостока, во главе с прокурорским чином Станиславом Любодзецким, единогласно (400 делегатов) присоединилось к требованию петроградской группы революционной фракции польской партии социалистов об освобождении из тюрем судимых за госизмену поляков «находя, что по признанию русской демократии и временном правительстве права Польши на полную государственную международную независимость, дальнейшее содержание в тюрьмах, несмотря на политическую амнистию, поляков, осужденных по 102 и 108 уголовного уложения за государственную измену, существом которой было стремление к независимости Польши, является недопустимым», направив это требование министру юстиции.
То, что в 1917 году поляки Владивостока оказались способны на то, чтобы так быстро создать военные (задолго до запущенной сверху украинизации армии, которая проявила себя и во Владивостоке, кстати) и политические структуры явно выраженного этнического характера однозначно говорит о высокой степени организованности этой этнической группы, несмотря на всю её малочисленность. И, как ни странно, служит аргументом в пользу полонофобии ротмистра Пахаловича. А вот поди ж ты.
#Владивосток #Жандармы
Пахалович пишет: «здесь проживает много интеллигентных поляков, которые систематически, но с свойственной им осторожностью ведут антиправительственную пропаганду» или «из прибывших строителей [КВЖД] около 5% было русских, около 8% евреев, остальные — поляки <...> когда большинств строителей прибыло во Владивосток <...> стали устраиваться шумные собрания, в которых живое участие приняли местные поляки; полились реки шампанского, среди которого, стали произноситься горячие, зажигательные речи и двусмысленные тосты» или «они говорят, что наконец-то они дождались момента дать реванш России за 1863 год!”». Ну, и прочие жалобы на то, как строители-поляки издевались над русскими коллегами: начиная с бойкота и заканчивая побоями. Насколько это всё было вообще адекватно?
На первый взгляд, римско-католического (т.е. польского) населения в Приморской области было к 1897 году 1,2% населения, т.е. около 1870 человек на 125 тысяч населения. Вот, вроде, и много, а вроде и нет. В то же время, можно посмотреть на более поздние документы, чтобы понять, обладали ли вообще поляки Приморья хоть какой-то самоорганизацией, чтобы быть сколь-либо грозной силой.
Документы моего любимого Владивостокского Охранного отделения мало помогают. Ну, в феврале 1912 начальник Никольск-Уссурийских ЖД-мастерских жаловался, что «станция наполнена поляками и всякое обращение о приёме русского на службу трудно удовлетворяется, тогда как поляки охотно принимаются. Действительно, депо и мастерские представляют большой процент поляков в сравнении с русским элементом». Ну, в жалобе на владелицу Аксаковской женской гимназии в Харбине летом того же 1912 отдельно отмечалось, что она полячка, возможно, занимается шпионажем в пользу Японии, а в самой гимназии учитель «преподаёт ученицам всё в извращённом виде, освещая факты из истории с революционной точки зрения». Такое себе.
Жара пошла с февральской революции. 24 марта 1917 заявляет о себе Польский военный комитет гарнизона Владивостокской крепости во главе с штабс-капитаном 4-го Владивостокского крепостного артиллерийского полка Александровичем. Комитет добивается того, что для участия в его заседаниях командиры частей должны беспрепятственно отправлять делегатов, а в дни общих собраний — всех военнослужащих-поляков, не занятых в нарядах. А ещё этот же комитет обратился к военному министру Гучкову с просьбой о формировании польского артиллерийского легиона в Приамурском военном округе и получил добро. 30 мая 1917 года собрание поляков Владивостока, во главе с прокурорским чином Станиславом Любодзецким, единогласно (400 делегатов) присоединилось к требованию петроградской группы революционной фракции польской партии социалистов об освобождении из тюрем судимых за госизмену поляков «находя, что по признанию русской демократии и временном правительстве права Польши на полную государственную международную независимость, дальнейшее содержание в тюрьмах, несмотря на политическую амнистию, поляков, осужденных по 102 и 108 уголовного уложения за государственную измену, существом которой было стремление к независимости Польши, является недопустимым», направив это требование министру юстиции.
То, что в 1917 году поляки Владивостока оказались способны на то, чтобы так быстро создать военные (задолго до запущенной сверху украинизации армии, которая проявила себя и во Владивостоке, кстати) и политические структуры явно выраженного этнического характера однозначно говорит о высокой степени организованности этой этнической группы, несмотря на всю её малочисленность. И, как ни странно, служит аргументом в пользу полонофобии ротмистра Пахаловича. А вот поди ж ты.
#Владивосток #Жандармы
Историческая антропология изучает то, как люди в прошлом чувствовали, думали, ощущали мир вокруг себя. Это очень кропотливая и долгая работа, требующая прям скрупулёзного исследования всех имеющихся источников и при этом, в силу их заведомой неполноты, оставляющая много белых пятен в картине исторического знания.
Моя текущая исследовательская работа, — напомню, — это попытка из сравнения двух жандармских донесений офицеров, служивших во Владивостоке (ротмистры Иван Пахалович и Константин Нагродский*) от 1899 и 1912 года понять, какой образ Приморской области создавали офицеры сыска в глазах своего санкт-петербургского начальства этими докладами. Наверное, это оно.
Ключевой для меня вопрос — из чего формировалось представление о Дальнем Востоке у самих жандармских офицеров? Они не были уроженцами наших краёв, прибыли к нам издалека, имея совершенно другой жизненный опыт. И, кажется, ответ есть — одним из источников их знаний о регионе была пресса, которую (после 1907, во всяком случае) жандармские органы активно выписывали. Из прессы они черпали знания о регионе там, где их не сообщала агентура. А что о Дальнем Востоке писала русская пресса?
Отвечает отрывок из обзора русской прессы по дальне-восточным вопросам, подготовленного для Особого совещания по управлению Дальним Востоком Совета министров в 1908 году. Оцените красоты стиля и изящество формулировки первого же предложения:
«Туманы и тучи ползут на востоке… — вот основной припев всей, как столичной, так и провинциальной печати. Опасность, близкая к неминуемой, грозит нашей далёкой окраине на завоевание которой готовы броситься и Япония и Китай. Эта благодарная тема эксплуатируется газетами во имя высоких патриотических соображение, не чуждых, однако, при ближайшем ознакомлении с сущностью различных рассуждений чисто партийных расчётов и тенденций. Правая печать, возлагая ответственность за неудачный исход русско-японской кампании всецело на революционные слои общества и события 1905 г., требует, чтобы Правительство перед лицом надвигающегося бедствия прекратило поблажки «еврействующим освободителям» и, отбросив дальнейшие «конституционные увлечения», обратило все силы на упрочение обороны страны. Более умеренные органы, во главе с «Новым временем», настаивают на немедленном заселении дальневосточных областей русским элементом, на принятии широких мер к противодействию являющимся результатом Портсмутского и торгового договоров успехам и агрессивным планам японцев, указывая при этом, что для достижения таких целей не следует останавливаться ни перед какими материальными жертвами и что Государственная Дума должна посвятить особое внимание на действительное обеспечение нашей границы от враждебных замыслов соседей. Что же касается радикальствующих газет, то они не могут отрешиться от стремления «использовать» удобный момент для «осады власти» и, прикрываясь громкими словами о патриотическом долге, повторяют свои бесконечные рассуждения — о неспособности бюрократии, «приведшей нас к Мукдену и Цусиме», справиться с задачей поддержать безопасность России от внешнего врага…» (РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 18. Л. 424).
Читатель любой — правой, левой, умеренной, — прессы получал после Русско-японской войны однозначное восприятие Дальнего Востока как далёкой, полупустой, постоянно угрожаемой соседями окраины, которую надо немедленно спасать и заселять. Это сказалось на докладе Нагродского, где он пишет, что население Приморья «прочно свяжется с областью лишь во втором своём поколении», т.е. когда родятся люди, для которых Приморье будет малой родиной.
* — считаю важным упоминать при любом удобном случае имена своих героев, так как людьми они были при жизни не то, что бы известными, а так хоть потомки о них узнают.
#Владивосток #Жандармы
Моя текущая исследовательская работа, — напомню, — это попытка из сравнения двух жандармских донесений офицеров, служивших во Владивостоке (ротмистры Иван Пахалович и Константин Нагродский*) от 1899 и 1912 года понять, какой образ Приморской области создавали офицеры сыска в глазах своего санкт-петербургского начальства этими докладами. Наверное, это оно.
Ключевой для меня вопрос — из чего формировалось представление о Дальнем Востоке у самих жандармских офицеров? Они не были уроженцами наших краёв, прибыли к нам издалека, имея совершенно другой жизненный опыт. И, кажется, ответ есть — одним из источников их знаний о регионе была пресса, которую (после 1907, во всяком случае) жандармские органы активно выписывали. Из прессы они черпали знания о регионе там, где их не сообщала агентура. А что о Дальнем Востоке писала русская пресса?
Отвечает отрывок из обзора русской прессы по дальне-восточным вопросам, подготовленного для Особого совещания по управлению Дальним Востоком Совета министров в 1908 году. Оцените красоты стиля и изящество формулировки первого же предложения:
«Туманы и тучи ползут на востоке… — вот основной припев всей, как столичной, так и провинциальной печати. Опасность, близкая к неминуемой, грозит нашей далёкой окраине на завоевание которой готовы броситься и Япония и Китай. Эта благодарная тема эксплуатируется газетами во имя высоких патриотических соображение, не чуждых, однако, при ближайшем ознакомлении с сущностью различных рассуждений чисто партийных расчётов и тенденций. Правая печать, возлагая ответственность за неудачный исход русско-японской кампании всецело на революционные слои общества и события 1905 г., требует, чтобы Правительство перед лицом надвигающегося бедствия прекратило поблажки «еврействующим освободителям» и, отбросив дальнейшие «конституционные увлечения», обратило все силы на упрочение обороны страны. Более умеренные органы, во главе с «Новым временем», настаивают на немедленном заселении дальневосточных областей русским элементом, на принятии широких мер к противодействию являющимся результатом Портсмутского и торгового договоров успехам и агрессивным планам японцев, указывая при этом, что для достижения таких целей не следует останавливаться ни перед какими материальными жертвами и что Государственная Дума должна посвятить особое внимание на действительное обеспечение нашей границы от враждебных замыслов соседей. Что же касается радикальствующих газет, то они не могут отрешиться от стремления «использовать» удобный момент для «осады власти» и, прикрываясь громкими словами о патриотическом долге, повторяют свои бесконечные рассуждения — о неспособности бюрократии, «приведшей нас к Мукдену и Цусиме», справиться с задачей поддержать безопасность России от внешнего врага…» (РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 18. Л. 424).
Читатель любой — правой, левой, умеренной, — прессы получал после Русско-японской войны однозначное восприятие Дальнего Востока как далёкой, полупустой, постоянно угрожаемой соседями окраины, которую надо немедленно спасать и заселять. Это сказалось на докладе Нагродского, где он пишет, что население Приморья «прочно свяжется с областью лишь во втором своём поколении», т.е. когда родятся люди, для которых Приморье будет малой родиной.
* — считаю важным упоминать при любом удобном случае имена своих героев, так как людьми они были при жизни не то, что бы известными, а так хоть потомки о них узнают.
#Владивосток #Жандармы
Новости болеющих людей заключаются в том, что как будто сегодня было больше времени на работу. Потратил его на электронные описи ГАРФ и разбор старых выписок оттуда же и не разочаровался.
1. В 1915 году из списков офицеров Отдельного корпуса жандармов исчез ротмистр Евгений Константинович Лалевич, который в 1911-1914 служил во Владивостокском Охранном отделении. Сначала помощником начальника отделения, а с марта 1913 начальником. По другим документам я знал, что у человека в конце 1913 выявили очень плохую и неизлечимую болезнь, но никак не мог найти финального дела об отставке по состоянию здоровья. Оказалось, что в искомом мною деле была ошибка в фамилии ротмистра, где вместо буквы «А» была буква «И» — «Об освидетельствовании состояния здоровья прикомандированного к Иркутскому губ. жанд. упр. ротмистра Лилевича на предмет увольнения от службы по болезни» и только механическим перебором всех дел со словом «Иркутск» в заглавии по 110 фонду ГАРФ удалось его найти.
Кстати, в отношении разного рода опечаток и ошибок в фамилиях владивостокским жандармам очень везло. В том же ГАРФ в деле о переводе в ОКЖ Константина Нагродского содержится ошибка в фамилии начальника владивостокской охранки, вместо «О» «А» — «О переводе в Корпус поручика 114 пехотного Новоторжского полка Наградского».
2. Также перебрал все имеющиеся копии документов III Собственной Его Императорского Величества Канцелярии с копиями писем и докладами по состоянию Приамурского края в 1860-е годы. Из-за особенностей почерка был уверен, что ряд документов в III отделение из Сибирского комитета подписан неким В. Бутаковым, а оказалось, что В. Бутковым (особенности почерка, да). Для этого, правда, достаточно оказалось посмотреть список членов Сибирского комитета, до чего тоже раньше руки не доходили.
В принципе, болезненность искажений фамилий прекрасно понимаю, потому что собственную мою фамилию кто и как только не коверкал на протяжении моей жизни — от Азевича до Озерова. Так что даже рад, что хоть разобрался с этой проблемой.
Теперь в планах после выздоровления наконец-то сесть за написание статьи о том, какой образ Дальнего Востока конструировался в материалах политического сыска (III отделение, Жандармское полицейское управление по Уссурийской железной дороге, Владивостокское Охранное отделение) с 1862 по 1912 годы. Но ещё перед этим надо добить почти дописанную статью про учётную документацию охранного отделения.
#Владивосток #Жандармы
1. В 1915 году из списков офицеров Отдельного корпуса жандармов исчез ротмистр Евгений Константинович Лалевич, который в 1911-1914 служил во Владивостокском Охранном отделении. Сначала помощником начальника отделения, а с марта 1913 начальником. По другим документам я знал, что у человека в конце 1913 выявили очень плохую и неизлечимую болезнь, но никак не мог найти финального дела об отставке по состоянию здоровья. Оказалось, что в искомом мною деле была ошибка в фамилии ротмистра, где вместо буквы «А» была буква «И» — «Об освидетельствовании состояния здоровья прикомандированного к Иркутскому губ. жанд. упр. ротмистра Лилевича на предмет увольнения от службы по болезни» и только механическим перебором всех дел со словом «Иркутск» в заглавии по 110 фонду ГАРФ удалось его найти.
Кстати, в отношении разного рода опечаток и ошибок в фамилиях владивостокским жандармам очень везло. В том же ГАРФ в деле о переводе в ОКЖ Константина Нагродского содержится ошибка в фамилии начальника владивостокской охранки, вместо «О» «А» — «О переводе в Корпус поручика 114 пехотного Новоторжского полка Наградского».
2. Также перебрал все имеющиеся копии документов III Собственной Его Императорского Величества Канцелярии с копиями писем и докладами по состоянию Приамурского края в 1860-е годы. Из-за особенностей почерка был уверен, что ряд документов в III отделение из Сибирского комитета подписан неким В. Бутаковым, а оказалось, что В. Бутковым (особенности почерка, да). Для этого, правда, достаточно оказалось посмотреть список членов Сибирского комитета, до чего тоже раньше руки не доходили.
В принципе, болезненность искажений фамилий прекрасно понимаю, потому что собственную мою фамилию кто и как только не коверкал на протяжении моей жизни — от Азевича до Озерова. Так что даже рад, что хоть разобрался с этой проблемой.
Теперь в планах после выздоровления наконец-то сесть за написание статьи о том, какой образ Дальнего Востока конструировался в материалах политического сыска (III отделение, Жандармское полицейское управление по Уссурийской железной дороге, Владивостокское Охранное отделение) с 1862 по 1912 годы. Но ещё перед этим надо добить почти дописанную статью про учётную документацию охранного отделения.
#Владивосток #Жандармы
Один из самых увлекательных этапов исследования — постоянное перечитывание имеющихся источников для поиска всё новых и новых особенностей того, о чём оный источник рассказывает.
Заново перечитываю рапорт начальника Владивостокского отделения Жандармского полицейского управления по Уссурийской железной дороге ротмистра Ивана Пахаловича от 1899 года и не сразу, но нахожу в нём очень явно выраженную критику Витте и его принципов дальневосточной политики.
Министр финансов Империи и отец Транссибирской магистрали Сергей Юльевич Витте был сторонником не военной, а экономической экспансии. Он считал, что развитие железных дорог и торговых связей сблизит Россию с Китаем и Японией, обеспечит Санкт-Петербургу господство в Маньчжурии. А вот ротмистр Пахалович в своей записке критиковал все инструменты виттевской политики в регионе.
Он яро критиковал руководство владивостокского отделения Русско-китайского банка: «никому не было известно на каких началах он был построен, но несколько спекуляций и довольно неудачных, в чисто еврейском духе, тремя директорами банка — чистокровными евреями — Масленниковым, евреем с русской фамилией. Эпштейном и Затцем, возбудили сенсацию в публике, которая, предполагая, что банк пользуется Правительственными ссудами и гарантиями, удивлялась и недоумевала, — как могли посадить туда каких-то никому неизвестных евреев, которые так бесконтрольно и бесцеремонно распоряжаются казёнными деньгами». Отдельно, кстати, Пахалович подчёркивал, что оные банкиры не отдали начальнику Жандармского управления Уссурийской ЖД полковнику Василию Егупову совершённый им визит.
Если строительство Уссурийской железной дороги для Пахаловича было просто связанно с коррупцией, то строительство КВЖД, под пером жандарма, превратилось в настоящее бедствие для края. Про охрану стройки он писал, что «большинство её набрано из донских казаков, которым в перспективе грозил приговор их обществ о выселении, но так как представился более удобный и гуманный способ к удалению их, поэтому им были выданы от обществ хорошие аттестаты, на основании которых они и были приняты. Спустя неделю по прибытии охраны, от неё были отняты шашки, так как в городе стали производиться вооружённые нападения, убийства и грабежи». Строители тоже не заслужили тёплых слов жандарма: «из прибывших строителей около 5% было русских, около 8% евреев, остальные — поляки. Начальник работ Югович, также почему-то не отдавший визита Полковнику Егупову, приехал со своими помощниками несколько позже передового отряда строителей. Со старшим из его помощников Игнациусом я встретился в обществе, когда нас познакомили, тогда тот, буквально отпрянул назад, увидев жандармский мундир и только овладев собою, подошёл и протянул руку». Потом ещё строителей-поляков он обвинял как в произнесении антиправительственных речей, так и в постоянных унижениях и дискриминации русских строителей, техников и инженеров. Также Пахалович писал о том, что в Маньчжурии администрация и строители КВЖД обладают неограниченной властью как над рабочими, так и местным населением, злоупотребляя ею. Все эти пассажи были внимательно прочитан адресатом рапорта (директором Департамента полиции) — в оригинале они выделены красным карандашом.
При этом Пахалович, судя по его проектам создания жандармского надзора в Порт-Артуре и Дальнем, явно не был противником расширения России в Маньчжурии. Но вот виттевские инструменты этого расширения он описывает в сугубо отрицательных коннотациях. Потом это мнение было учтено руководством полиции империи и, возможно, стало одним из источников идейного обоснования противостояния МВД и Витте.
#Владивосток #Жандармы
Заново перечитываю рапорт начальника Владивостокского отделения Жандармского полицейского управления по Уссурийской железной дороге ротмистра Ивана Пахаловича от 1899 года и не сразу, но нахожу в нём очень явно выраженную критику Витте и его принципов дальневосточной политики.
Министр финансов Империи и отец Транссибирской магистрали Сергей Юльевич Витте был сторонником не военной, а экономической экспансии. Он считал, что развитие железных дорог и торговых связей сблизит Россию с Китаем и Японией, обеспечит Санкт-Петербургу господство в Маньчжурии. А вот ротмистр Пахалович в своей записке критиковал все инструменты виттевской политики в регионе.
Он яро критиковал руководство владивостокского отделения Русско-китайского банка: «никому не было известно на каких началах он был построен, но несколько спекуляций и довольно неудачных, в чисто еврейском духе, тремя директорами банка — чистокровными евреями — Масленниковым, евреем с русской фамилией. Эпштейном и Затцем, возбудили сенсацию в публике, которая, предполагая, что банк пользуется Правительственными ссудами и гарантиями, удивлялась и недоумевала, — как могли посадить туда каких-то никому неизвестных евреев, которые так бесконтрольно и бесцеремонно распоряжаются казёнными деньгами». Отдельно, кстати, Пахалович подчёркивал, что оные банкиры не отдали начальнику Жандармского управления Уссурийской ЖД полковнику Василию Егупову совершённый им визит.
Если строительство Уссурийской железной дороги для Пахаловича было просто связанно с коррупцией, то строительство КВЖД, под пером жандарма, превратилось в настоящее бедствие для края. Про охрану стройки он писал, что «большинство её набрано из донских казаков, которым в перспективе грозил приговор их обществ о выселении, но так как представился более удобный и гуманный способ к удалению их, поэтому им были выданы от обществ хорошие аттестаты, на основании которых они и были приняты. Спустя неделю по прибытии охраны, от неё были отняты шашки, так как в городе стали производиться вооружённые нападения, убийства и грабежи». Строители тоже не заслужили тёплых слов жандарма: «из прибывших строителей около 5% было русских, около 8% евреев, остальные — поляки. Начальник работ Югович, также почему-то не отдавший визита Полковнику Егупову, приехал со своими помощниками несколько позже передового отряда строителей. Со старшим из его помощников Игнациусом я встретился в обществе, когда нас познакомили, тогда тот, буквально отпрянул назад, увидев жандармский мундир и только овладев собою, подошёл и протянул руку». Потом ещё строителей-поляков он обвинял как в произнесении антиправительственных речей, так и в постоянных унижениях и дискриминации русских строителей, техников и инженеров. Также Пахалович писал о том, что в Маньчжурии администрация и строители КВЖД обладают неограниченной властью как над рабочими, так и местным населением, злоупотребляя ею. Все эти пассажи были внимательно прочитан адресатом рапорта (директором Департамента полиции) — в оригинале они выделены красным карандашом.
При этом Пахалович, судя по его проектам создания жандармского надзора в Порт-Артуре и Дальнем, явно не был противником расширения России в Маньчжурии. Но вот виттевские инструменты этого расширения он описывает в сугубо отрицательных коннотациях. Потом это мнение было учтено руководством полиции империи и, возможно, стало одним из источников идейного обоснования противостояния МВД и Витте.
#Владивосток #Жандармы