Лукач и коммунизм как моральная проблема.
«Лукач? Да он же сталинист ещё тот!» — скривился мой приятель, известный в то время московский троцкист, ныне релоцировавшийся в Лос-Анджелес, поближе к цитадели империализма. Беседа происходила в конце нулевых, на after-party после какой-то марксистской конференции — левые любят в реконструкцию, поэтому товарищеский междусобойчик почему-то всегда назывался конференцией.
Я тогда находился под полным влиянием Лукача и его «Истории и классового сознания» и на инвективу товарища возразил — но аргументов у нас обоих было немного, потому искра спора угасла, так и не разгоревшись.
И вот сейчас, готовя главу о Лукаче для новой книги о гегельянцах, я прочёл его Gelebtes Denken и вспомнил тот разговор.
Как будто тот приятель-троцкист был прав: апология сталинизма у Лукача очевидна. Даже свой собственный арест летом 1941 года он агравирует, смягчает, предпочитает не заострять на нём внимание. «Удача, что арестовали тогда, когда уже не расстреливали». 4 года лагерей своего пасынка от Гертруды — комментирует мимоходом, как само собой разумеющееся: «В то время всех арестовывали».
Так иезуит мог бы оправдывать католическую церковь — всё-таки с Лео Нафтой у Лукача общего было много больше, чем думал сам Лукач! (Не секрет, что Томас Манн писал Нафту, этого догматического диалектика в «Волшебной горе» с Лукача — при чём, с разрешения последнего.) Сам Лукач, конечно, сущностную свою связь с романным двойником отвергал, отшучивался: «Самое большее, что я ему дал — это мой еврейский нос!»
И вот связь с диалектиком-иезуитом Нафтой: вся лукачевская апология сталинизма — это речь верующего, фанатика однажды принятой идеи. При этом — вот парадокс! — Лукач отнюдь не сталинист. (Москвич-троцкист, при всей своей эрудированности, попал здесь пальцем в небо).
Приняв в конце 1918 году коммунизм, решив для себя «моральную проблему большевизма», и даже, как подобает настоящему философу, отчитавшись о своих метаниях в философском эссе («Большевизм как моральная проблема») — больше Лукач вопросов не ставил и моральных проблем с коммунизмом и партией для него не было. «Ich habe keine Seele» — «У меня нет души» — говорил он, ибо рефлексии не предавался.
Отсюда и безжалостность его оценок.
Объективная ирония в том, что в 1918 году моральная проблема ещё могла быть поставлена. После — и субъективно Лукач не ставил себе вопрос, и объективно публикация размышлений на эту тему была невозможна. (А может и ставил! — может, но какая разница: мысль неопредмеченная в слове и деле есть мысль недействительная. «По делам их узнаете их!»)
Отсюда, из этого религиозного чувства, граничащего с сектантством (свои первые годы в коммунизме он сам потом называл «революционным сектантством», за которое даже получил нагоняй от Ленина) — отсюда и вся этика Лукача, его отношения к другим. Коммунисты у него в своей массе недостаточно коммунисты, не прониклись вполне, не вполне доверились партии. Едкий сарказм по поводу австрийского гражданства Брехта — отсюда же. Да и вообще, он же со всеми разорвал: Балаж, Реваи, Фогараши. Даже Михаил Лифшиц, московский наперсник, соратник и единомышленник, друг «дней моих суровых» — и тот «arme», «бедный», ибо за полвека не сдвинулся со своей ригористичной эстетической позиции 1930-х годов.
Изоляция Лукача — из его фанатичной веры. Потому, кстати, и отдельная «лукачианская» школа в марксизме не сложилась (Лукач как великая фигура есть, а лукачианства — нет): подняться на высоту индивидуальной религиозно-коммунистической экзальтации Учителя ученикам (да и никому другому) было невозможно. Никто не может пережить в точности чувство другого человека — тем более, чувство такое мощное, как религиозное исступление. Поэтому те немногие, кто хотели быть апостолами Лукача (Агнеш Хеллер, Ференц Фехер, другие «лукачианцы» конца 1960-х — 1970-х), вполне по-библейски трижды отреклись и от него, и от коммунизма, став «левыми» (и не очень) либералами.
#Лукач #коммунизм #марксизм #Лифшиц
«Лукач? Да он же сталинист ещё тот!» — скривился мой приятель, известный в то время московский троцкист, ныне релоцировавшийся в Лос-Анджелес, поближе к цитадели империализма. Беседа происходила в конце нулевых, на after-party после какой-то марксистской конференции — левые любят в реконструкцию, поэтому товарищеский междусобойчик почему-то всегда назывался конференцией.
Я тогда находился под полным влиянием Лукача и его «Истории и классового сознания» и на инвективу товарища возразил — но аргументов у нас обоих было немного, потому искра спора угасла, так и не разгоревшись.
И вот сейчас, готовя главу о Лукаче для новой книги о гегельянцах, я прочёл его Gelebtes Denken и вспомнил тот разговор.
Как будто тот приятель-троцкист был прав: апология сталинизма у Лукача очевидна. Даже свой собственный арест летом 1941 года он агравирует, смягчает, предпочитает не заострять на нём внимание. «Удача, что арестовали тогда, когда уже не расстреливали». 4 года лагерей своего пасынка от Гертруды — комментирует мимоходом, как само собой разумеющееся: «В то время всех арестовывали».
Так иезуит мог бы оправдывать католическую церковь — всё-таки с Лео Нафтой у Лукача общего было много больше, чем думал сам Лукач! (Не секрет, что Томас Манн писал Нафту, этого догматического диалектика в «Волшебной горе» с Лукача — при чём, с разрешения последнего.) Сам Лукач, конечно, сущностную свою связь с романным двойником отвергал, отшучивался: «Самое большее, что я ему дал — это мой еврейский нос!»
И вот связь с диалектиком-иезуитом Нафтой: вся лукачевская апология сталинизма — это речь верующего, фанатика однажды принятой идеи. При этом — вот парадокс! — Лукач отнюдь не сталинист. (Москвич-троцкист, при всей своей эрудированности, попал здесь пальцем в небо).
Приняв в конце 1918 году коммунизм, решив для себя «моральную проблему большевизма», и даже, как подобает настоящему философу, отчитавшись о своих метаниях в философском эссе («Большевизм как моральная проблема») — больше Лукач вопросов не ставил и моральных проблем с коммунизмом и партией для него не было. «Ich habe keine Seele» — «У меня нет души» — говорил он, ибо рефлексии не предавался.
Отсюда и безжалостность его оценок.
Объективная ирония в том, что в 1918 году моральная проблема ещё могла быть поставлена. После — и субъективно Лукач не ставил себе вопрос, и объективно публикация размышлений на эту тему была невозможна. (А может и ставил! — может, но какая разница: мысль неопредмеченная в слове и деле есть мысль недействительная. «По делам их узнаете их!»)
Отсюда, из этого религиозного чувства, граничащего с сектантством (свои первые годы в коммунизме он сам потом называл «революционным сектантством», за которое даже получил нагоняй от Ленина) — отсюда и вся этика Лукача, его отношения к другим. Коммунисты у него в своей массе недостаточно коммунисты, не прониклись вполне, не вполне доверились партии. Едкий сарказм по поводу австрийского гражданства Брехта — отсюда же. Да и вообще, он же со всеми разорвал: Балаж, Реваи, Фогараши. Даже Михаил Лифшиц, московский наперсник, соратник и единомышленник, друг «дней моих суровых» — и тот «arme», «бедный», ибо за полвека не сдвинулся со своей ригористичной эстетической позиции 1930-х годов.
Изоляция Лукача — из его фанатичной веры. Потому, кстати, и отдельная «лукачианская» школа в марксизме не сложилась (Лукач как великая фигура есть, а лукачианства — нет): подняться на высоту индивидуальной религиозно-коммунистической экзальтации Учителя ученикам (да и никому другому) было невозможно. Никто не может пережить в точности чувство другого человека — тем более, чувство такое мощное, как религиозное исступление. Поэтому те немногие, кто хотели быть апостолами Лукача (Агнеш Хеллер, Ференц Фехер, другие «лукачианцы» конца 1960-х — 1970-х), вполне по-библейски трижды отреклись и от него, и от коммунизма, став «левыми» (и не очень) либералами.
#Лукач #коммунизм #марксизм #Лифшиц
🤔9👍2
Лукач и суд над философами.
В «Прожитых мыслях» есть очень важное место, где Лукачу возвращается его критика философии:
Интервьюер: Один из основных тезисов «Разрушения разума» заключается в том, что философии, не несущей ответственности, не существует. Ницше, а также более ранние иррационалистические тенденции ответственны за фашизм. Товарищ Лукач, возможно ли на этом основании, по Вашему мнению, не делать Маркса ответственным за сталинизм?
Лукач: Если я говоро вам, что дважды два — четыре, а вы, однако, в качестве моего ортодоксального последователя говорите, что дважды два — шесть, то я за это не в ответе.
Слова эти Лукач произнёс за пару лет до смерти. Как видим, революционное сектантство даже на старости лет составляло истинную суть его мышления. С высоты этого религиозного, мессианского чувства Лукач и судит о философах. Если можно вывести из философа концлагерь и массовые расстрелы — значит, по Лукачу, он разрушитель разума и cancel ему. Так он и разделывается, например, с Шеллингом.
А сам марксизм? Маркс вне подозрений. Но Сталин же устроил ГУЛАГ? Да, но он просто сделал неверный вывод из верных посылок. У Маркса 2 х 2 = 4, а у Сталина = 6, но разве Маркс виноват, что Сталин считать не умеет?!
Это, конечно, софистика чистой воды. Всё дело в том, что Сталин выводится из Маркса, он не случаен. (Иначе всё случайность, и тогда говорить просто не о чем). Кроме того, сам Лукач в тех же «Прожитых мыслях» говорит о «гиперрационализме» Сталина — следовательно, сталинизм есть вещь объективная и неслучайная.
Но собственная марксистская религия не даёт Лукачу признать логически явную вещь: сталинизм имманентно присущ марксизму (хотя в последнем есть много чего противоречивого, хватает там и контртенденции Сталину) — и неспокойная интеллектуальная совесть ищет самоуспокоения в софизмах.
И Маркс бы с ним, с Лукачем. И всё же, на самом-то деле: несут философы (шире: мыслящие) ответственность за свои мысли — или нет?
Лично, пусть и как философы — нет, не несут. Not guilty. Тютчев отразил это в своих строках:
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся…
В ответе не люди, а идеи, не философы, а философии. Между философом и его философией всегда существует зазор, различие — как и между художником и его произведением: сотворённое больше своего творца. Вообще, как критерий: если фигура творца заслоняет его творение — значит, это дурной, бесталанный творец. «Чем меньше автора в произведении, тем величественнее и произведение, и сам автор» (Гегель, «Эстетика»).
И вот это distinguo, диалектическое различение, как бы оно ясно ни было, почему-то трудно даже для такого титана мыслии отца русской демократии, как Лукач.
Отсюда, из этого distinguo, следует: нельзя обвинять того же Шеллинга в протонацизме. Но объективно его философия стала ступенькой к нацизму. То же и с Марксом: он не несёт никакой ответственности за ГУЛАГ, и глупо даже говорить об этом. Но сам ГУЛАГ имплицитно, как возможность, жил уже в «Капитале» 1867 года. «Насилие — повивальная бабка истории», так ведь? Что ж, лихое слово сказано, дело оставалось за реализацией, за самим делом.
Но если виноваты философии — они же не в воздухе, эти системы мысли, висят?! Это только у Сократа и других греков философия звучала в парках и на рынке — и то мы знаем о ней лишь потому, что нашлись ученики, записавшие речи мудролюбов в книги. Философия опредмечена в книгах — без печатного слова, как посредника, эти философии, как и бóльшая часть культуры — просто не существуют.
Так что же, отменять философии, запрещать книги? Ни в коем случае! — запрещенных книг (и тем более философий!) вообще быть не должно. Лукач об этом кстати, молчит: такого практического вопроса он себе не ставил, он был занят сугубо генетическим выведением иррационализма, его эволюцией к фашизму.
Но мы о запрещённых книгах поговорим позднее, уже безотносительно к Лукачу.
#Лукач #Маркс #Шеллинг #Гегель #марксизм #Сталин #иррационализм
В «Прожитых мыслях» есть очень важное место, где Лукачу возвращается его критика философии:
Интервьюер: Один из основных тезисов «Разрушения разума» заключается в том, что философии, не несущей ответственности, не существует. Ницше, а также более ранние иррационалистические тенденции ответственны за фашизм. Товарищ Лукач, возможно ли на этом основании, по Вашему мнению, не делать Маркса ответственным за сталинизм?
Лукач: Если я говоро вам, что дважды два — четыре, а вы, однако, в качестве моего ортодоксального последователя говорите, что дважды два — шесть, то я за это не в ответе.
Слова эти Лукач произнёс за пару лет до смерти. Как видим, революционное сектантство даже на старости лет составляло истинную суть его мышления. С высоты этого религиозного, мессианского чувства Лукач и судит о философах. Если можно вывести из философа концлагерь и массовые расстрелы — значит, по Лукачу, он разрушитель разума и cancel ему. Так он и разделывается, например, с Шеллингом.
А сам марксизм? Маркс вне подозрений. Но Сталин же устроил ГУЛАГ? Да, но он просто сделал неверный вывод из верных посылок. У Маркса 2 х 2 = 4, а у Сталина = 6, но разве Маркс виноват, что Сталин считать не умеет?!
Это, конечно, софистика чистой воды. Всё дело в том, что Сталин выводится из Маркса, он не случаен. (Иначе всё случайность, и тогда говорить просто не о чем). Кроме того, сам Лукач в тех же «Прожитых мыслях» говорит о «гиперрационализме» Сталина — следовательно, сталинизм есть вещь объективная и неслучайная.
Но собственная марксистская религия не даёт Лукачу признать логически явную вещь: сталинизм имманентно присущ марксизму (хотя в последнем есть много чего противоречивого, хватает там и контртенденции Сталину) — и неспокойная интеллектуальная совесть ищет самоуспокоения в софизмах.
И Маркс бы с ним, с Лукачем. И всё же, на самом-то деле: несут философы (шире: мыслящие) ответственность за свои мысли — или нет?
Лично, пусть и как философы — нет, не несут. Not guilty. Тютчев отразил это в своих строках:
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся…
В ответе не люди, а идеи, не философы, а философии. Между философом и его философией всегда существует зазор, различие — как и между художником и его произведением: сотворённое больше своего творца. Вообще, как критерий: если фигура творца заслоняет его творение — значит, это дурной, бесталанный творец. «Чем меньше автора в произведении, тем величественнее и произведение, и сам автор» (Гегель, «Эстетика»).
И вот это distinguo, диалектическое различение, как бы оно ясно ни было, почему-то трудно даже для такого титана мысли
Отсюда, из этого distinguo, следует: нельзя обвинять того же Шеллинга в протонацизме. Но объективно его философия стала ступенькой к нацизму. То же и с Марксом: он не несёт никакой ответственности за ГУЛАГ, и глупо даже говорить об этом. Но сам ГУЛАГ имплицитно, как возможность, жил уже в «Капитале» 1867 года. «Насилие — повивальная бабка истории», так ведь? Что ж, лихое слово сказано, дело оставалось за реализацией, за самим делом.
Но если виноваты философии — они же не в воздухе, эти системы мысли, висят?! Это только у Сократа и других греков философия звучала в парках и на рынке — и то мы знаем о ней лишь потому, что нашлись ученики, записавшие речи мудролюбов в книги. Философия опредмечена в книгах — без печатного слова, как посредника, эти философии, как и бóльшая часть культуры — просто не существуют.
Так что же, отменять философии, запрещать книги? Ни в коем случае! — запрещенных книг (и тем более философий!) вообще быть не должно. Лукач об этом кстати, молчит: такого практического вопроса он себе не ставил, он был занят сугубо генетическим выведением иррационализма, его эволюцией к фашизму.
Но мы о запрещённых книгах поговорим позднее, уже безотносительно к Лукачу.
#Лукач #Маркс #Шеллинг #Гегель #марксизм #Сталин #иррационализм
👍4👎2🤔1
Винни-Пух и капитализм.
Bad Comedian снова принёс грустные вести. На этот раз дельцы киноиндустрии покусились на Винни-Пуха. А за пару дней до этого анонсирован был фильм про домовёнка Кузю. Про судьбу Чебурашки вы и так уже знаете. Ещё раньше в грязные лапы современных киноделов попали «Трое из Простоквашино» и «Ну, погоди!» — за ними пришли сразу, как за самыми известными.
Российский кинематограф — он как жадный античный царь Мидас. Отличие в одном: всё, к чему превращался Мидас, превращалось в золото — всё, к чему обращаются «уважаемые люди» отечественного кино, превращается в… тлен, прах, гниль.
Не сложно понять, почему: герои, созданные хронологически относительно недавно, но в совершенно другом обществе, с совершенно иным интеллектуальным бэк-граундом — механически переносятся в другой, чуждый мир, атмосферой которого они дышать не могут. Тома и Джерри можно продолжать снимать и через 100 лет — а вот Волка и Зайца из «Ну, погоди!» — нельзя. Они остались там, в лучшем прошлом. Тем и хороши.
Да, но гнилые подделки, наэлектризованные кадавры, выдаваемые за живых героев детства, иногда приносят своим Карабасам-Барабасам очень хорошие деньги: Чебурашка не даст соврать. «Деньги не пахнут» — древний трюизм, но деньги на экскрементах остаются деньгами на экскрементах.
Правда, речь не об этом. Речь о причинах такого пожирания киноиндустрией нашего прошлого.
Поверхностный ответ: у современных российских кинодельцов просто нет никаких, ровным счётом никаких идей (ни свежих, ни просроченных — «осетрина не бывает второй свежести»). Это не ответ, это просто верная констатация факта. Но в чём же причины интеллектуального кризиса российского кино?
И нет, причина — не в идеологическом диктате, когда из кино делают рупор пропаганды. Во-первых, этот нажим стал явным только в последние годы («А что случилось?»). Во-вторых, при том же Сталине кино было рупором пропаганды всегда и по определению — что не мешало ему выпускать шедевры, типа «Потёмкина» или «Весёлых ребят» (тут ведь вопрос в том, какие идеи пропагандируются).
В-третьих, сам этот идеологический диктат вторичен (как и всё не идейное, но идеологическое) — сам он должен быть объяснён из другого.
Что же это за другое?
Это общий периферийный смысл российского капитализма, его вторичный и, говоря true-марксистским языком, компрадорский характер.
Поясню.
Со времён Петра I страна усиленно заимствовала у Европы культуру — чтоб как-то выбраться со своей азиатской, ещё татаро-монголами завещанной, колеи. Отсюда, капиталистическое развитие России всегда было отстающим и догоняющим. После 1991 года старый знакомый — капитализм — вернулся, но отставание в итоге только наросло. К тому же, все вакантные места в мировом разделении труда уже были заняты — оставалось только брать ту роль, что давали. А дали роль продавца энергоресурсов, глубоко вторичную и несамостоятельную. То же самое и в сфере интеллектуальной.
(Никакого вульгарного социологизма: здесь отношения взаимосвязи, а не подчинения. Производительные силы определяют производственные отношения — верно, но нельзя забывать, что главная производительная сила — это человек и его разум).
Вот вам и причина отсутствия своих идей в современной российской, прости Господи, культуре. Если уж на голливудской «фабрике грёз» не всё благополучно с идеями — что ожидать от местных киноделов?Тем, более, будучи отрезанным от своего другого, от рынков сбыта ресурсов и центров вдохновляющей идеологии, потеряв возможность экстенсивного роста вширь, российский капитализм предпринял попытку интенсификации, роста вглубь и внутрь. Иного не дано: если капитал останавливается в росте — он погибает.
Поэтому: пусть самопожирание, самоплагиат — любое движение, но только не остановка!
Отсюда лихорадочный интерес российской киноиндустрии к героям нашего некапиталистического детства. Не умея — и объективно не в силах создать ничего нового, ничего оригинального, ничего своего, они будут и дальше пожирать наше прошлое.
#кино #капитализм #марксизм #критика
Bad Comedian снова принёс грустные вести. На этот раз дельцы киноиндустрии покусились на Винни-Пуха. А за пару дней до этого анонсирован был фильм про домовёнка Кузю. Про судьбу Чебурашки вы и так уже знаете. Ещё раньше в грязные лапы современных киноделов попали «Трое из Простоквашино» и «Ну, погоди!» — за ними пришли сразу, как за самыми известными.
Российский кинематограф — он как жадный античный царь Мидас. Отличие в одном: всё, к чему превращался Мидас, превращалось в золото — всё, к чему обращаются «уважаемые люди» отечественного кино, превращается в… тлен, прах, гниль.
Не сложно понять, почему: герои, созданные хронологически относительно недавно, но в совершенно другом обществе, с совершенно иным интеллектуальным бэк-граундом — механически переносятся в другой, чуждый мир, атмосферой которого они дышать не могут. Тома и Джерри можно продолжать снимать и через 100 лет — а вот Волка и Зайца из «Ну, погоди!» — нельзя. Они остались там, в лучшем прошлом. Тем и хороши.
Да, но гнилые подделки, наэлектризованные кадавры, выдаваемые за живых героев детства, иногда приносят своим Карабасам-Барабасам очень хорошие деньги: Чебурашка не даст соврать. «Деньги не пахнут» — древний трюизм, но деньги на экскрементах остаются деньгами на экскрементах.
Правда, речь не об этом. Речь о причинах такого пожирания киноиндустрией нашего прошлого.
Поверхностный ответ: у современных российских кинодельцов просто нет никаких, ровным счётом никаких идей (ни свежих, ни просроченных — «осетрина не бывает второй свежести»). Это не ответ, это просто верная констатация факта. Но в чём же причины интеллектуального кризиса российского кино?
И нет, причина — не в идеологическом диктате, когда из кино делают рупор пропаганды. Во-первых, этот нажим стал явным только в последние годы («А что случилось?»). Во-вторых, при том же Сталине кино было рупором пропаганды всегда и по определению — что не мешало ему выпускать шедевры, типа «Потёмкина» или «Весёлых ребят» (тут ведь вопрос в том, какие идеи пропагандируются).
В-третьих, сам этот идеологический диктат вторичен (как и всё не идейное, но идеологическое) — сам он должен быть объяснён из другого.
Что же это за другое?
Это общий периферийный смысл российского капитализма, его вторичный и, говоря true-марксистским языком, компрадорский характер.
Поясню.
Со времён Петра I страна усиленно заимствовала у Европы культуру — чтоб как-то выбраться со своей азиатской, ещё татаро-монголами завещанной, колеи. Отсюда, капиталистическое развитие России всегда было отстающим и догоняющим. После 1991 года старый знакомый — капитализм — вернулся, но отставание в итоге только наросло. К тому же, все вакантные места в мировом разделении труда уже были заняты — оставалось только брать ту роль, что давали. А дали роль продавца энергоресурсов, глубоко вторичную и несамостоятельную. То же самое и в сфере интеллектуальной.
(Никакого вульгарного социологизма: здесь отношения взаимосвязи, а не подчинения. Производительные силы определяют производственные отношения — верно, но нельзя забывать, что главная производительная сила — это человек и его разум).
Вот вам и причина отсутствия своих идей в современной российской, прости Господи, культуре. Если уж на голливудской «фабрике грёз» не всё благополучно с идеями — что ожидать от местных киноделов?Тем, более, будучи отрезанным от своего другого, от рынков сбыта ресурсов и центров вдохновляющей идеологии, потеряв возможность экстенсивного роста вширь, российский капитализм предпринял попытку интенсификации, роста вглубь и внутрь. Иного не дано: если капитал останавливается в росте — он погибает.
Поэтому: пусть самопожирание, самоплагиат — любое движение, но только не остановка!
Отсюда лихорадочный интерес российской киноиндустрии к героям нашего некапиталистического детства. Не умея — и объективно не в силах создать ничего нового, ничего оригинального, ничего своего, они будут и дальше пожирать наше прошлое.
#кино #капитализм #марксизм #критика
Telegram
[BadComedian]
Продолжаем мучить ваше детство.
Стало известно, что компания «Наше кино» подписала контракт с наследниками Бориса Заходера на экранизацию книг о Винни-Пухе.
Ожидается, что это будет микс игрового кино и компьютерной анимации.
Что осталось нетронутым?
Стало известно, что компания «Наше кино» подписала контракт с наследниками Бориса Заходера на экранизацию книг о Винни-Пухе.
Ожидается, что это будет микс игрового кино и компьютерной анимации.
Что осталось нетронутым?
👍9👎2
Тут, чтоб понять Маркса, нужно было стоять на высоте его интеллектуальной культуры (странно, но симптоматично, что надо вообще повторять трюизм: чтоб понять человека, нужно интеллектуально быть с ним на одном уровне — а лучше выше). А эта марксова культура — квинтэссенция вековой европейской: от древних греков к Гегелю. Многие ли марксисты могли бы похвастаться такой конгениальностью? Вот Лукач мог. 3) Отсюда трагическое противоречие: учение Маркса принципиально обращено к трудящемуся народу — но при капиталистическом status quo этот народ не может быть на высоте своего пророка (иначе зачем освобождаться из плена буржуазного общества?) — отсюда и искажение Маркса (популяризация всегда есть вульгаризация), и неудача (временная?) в самом деле освобождения. Не может быть правильной практики без правильного понимания реальности.
#Лукач #Маркс #капитализм #марксизм #базис_и_надстройка
#Лукач #Маркс #капитализм #марксизм #базис_и_надстройка
👍4
«Алгебра революции» или Почему не было шведских гегельянцев?
Вчера философский товарищ, в беседе о судьбах русских гегельянцев полушутя-полусерьёзно спросил:
— А почему не было, скажем, шведских гегельянцев?
Шведских, и правда, не было. Но почему?
Немецкие, ясное дело, были, итальянские были, английские (ну, такие себе, но) были, французские (галльское остроумие + диалектическое глубокомыслие = оксюморон, но) были, польские даже были. О русских уж молчу: были, да ещё как! — последние 200 лет отечественной интеллектуальной истории созданы ими — или их оппонентами (оппонент же всегда вторичен, мы знаем). (Но об этом смотри моих «Искателей Абсолюта»).
А вот шведских гегельянцев не было. Как не было мексиканских или камбоджийских.
В чём же, всё-таки, дело? Вопрос только кажется абсурдным — таков он только при поверхностном взгляде.
Сам Гегель как бы невзначай (конспирация?), но твёрдо говорит в своих лекциях по истории философии: развитие античной философии, уже само зарождение её в ионических полисах тесно связано с колоссальной и катастрофической ломкой старого общества (под нашествием персов, но и под тяжестью внутренних противоречий античной демократии). Итак, вот мысль Гегеля: социальная революция своим идеальным выражением имеет философию. Более того: если мы видим расцвет философии (философских школ) — значит, либо скоро старое общество разродится новым, либо уже разродилось.
Примета не пустая: философия есть высшее (ибо в понятийной форме) осознание обществом своего кризиса. И, поставив проблему, признав её существование — человечество ищет пути её «снятия». Пусть изначально и только в мысли.
И все великие системы философии, весь её накопленный капитал в виде категорий — это всё попытки ответа на острейшие вопросы социального бытия. Эта связь с конкретной историей не только не умаляет значения философии как истинного и «вечного» знания — но, напротив, эта связь только и даёт смысла и силы философии. Ибо социальное — не с неба и не из преисподней, это тоже форма движения действительности, как и природное движение вечных небесных сфер. Только форма специфическая, сознательная. А высшая форма сознания — философия.
Отсюда понятно, почему не было шведских гегельянцев (да и вообще, шведской философии). Если тезисно: раз философия есть идеальный симптом социальной революции, её следствие и одновременно её причина, то ясно, где она могла исторически возникнуть: в странах, остро и объективно нуждающихся в коренном перевороте для преодоления внутреннего кризиса.
Гегелевская философия как высшая историческая форма философии подходила на роль идеального «зеркала революции» как нельзя лучше. Как афористично сформулировал Герцен: «Диалектика — алгебра революции».
Отсюда — вся специфика гегельянских национальных школ: она определялась спецификой проблем, стоящих перед конкретной страной. Классовой борьбой, говоря true-марксистским языком. Потому, например, английские гегельянцы — так себе гегельянцы.
И да, гегельянцев не было, они не могли появиться в странах, где такие задачи (коренного изменения общества) объективно, самим ходом истории не были поставлены в повестку дня. «Алгебраическому» зеркалу нечего было отражать, идеальному симптому не о чём было сигнализировать.
(Добавим исторической конкретики: в ту же Швецию, Мексику или Камбоджу Гегель позднее всё же пришёл — но в превращённой форме марксистской идеологии в той или иной её разновидности. Страны отстающие получают результаты развития без предпосылок — старый парадокс, шанс для отстающих — и, зачастую, их трагедия: без опосредований истину не усвоить, как не построить здания без фундамента. Отсюда дурная реализация хороших идей в мировом коммунистическом проекте XX века).
Впрочем, Бог с ними, с несуществующими шведскими гегельянцами. Есть ли гегельянцы сейчас у нас? И вот ведь в чём дело: мы сами одновременно и вопрос — и ответ на него. Диалектика…
#Гегель #гегельянцы #революция #марксизм
Вчера философский товарищ, в беседе о судьбах русских гегельянцев полушутя-полусерьёзно спросил:
— А почему не было, скажем, шведских гегельянцев?
Шведских, и правда, не было. Но почему?
Немецкие, ясное дело, были, итальянские были, английские (ну, такие себе, но) были, французские (галльское остроумие + диалектическое глубокомыслие = оксюморон, но) были, польские даже были. О русских уж молчу: были, да ещё как! — последние 200 лет отечественной интеллектуальной истории созданы ими — или их оппонентами (оппонент же всегда вторичен, мы знаем). (Но об этом смотри моих «Искателей Абсолюта»).
А вот шведских гегельянцев не было. Как не было мексиканских или камбоджийских.
В чём же, всё-таки, дело? Вопрос только кажется абсурдным — таков он только при поверхностном взгляде.
Сам Гегель как бы невзначай (конспирация?), но твёрдо говорит в своих лекциях по истории философии: развитие античной философии, уже само зарождение её в ионических полисах тесно связано с колоссальной и катастрофической ломкой старого общества (под нашествием персов, но и под тяжестью внутренних противоречий античной демократии). Итак, вот мысль Гегеля: социальная революция своим идеальным выражением имеет философию. Более того: если мы видим расцвет философии (философских школ) — значит, либо скоро старое общество разродится новым, либо уже разродилось.
Примета не пустая: философия есть высшее (ибо в понятийной форме) осознание обществом своего кризиса. И, поставив проблему, признав её существование — человечество ищет пути её «снятия». Пусть изначально и только в мысли.
И все великие системы философии, весь её накопленный капитал в виде категорий — это всё попытки ответа на острейшие вопросы социального бытия. Эта связь с конкретной историей не только не умаляет значения философии как истинного и «вечного» знания — но, напротив, эта связь только и даёт смысла и силы философии. Ибо социальное — не с неба и не из преисподней, это тоже форма движения действительности, как и природное движение вечных небесных сфер. Только форма специфическая, сознательная. А высшая форма сознания — философия.
Отсюда понятно, почему не было шведских гегельянцев (да и вообще, шведской философии). Если тезисно: раз философия есть идеальный симптом социальной революции, её следствие и одновременно её причина, то ясно, где она могла исторически возникнуть: в странах, остро и объективно нуждающихся в коренном перевороте для преодоления внутреннего кризиса.
Гегелевская философия как высшая историческая форма философии подходила на роль идеального «зеркала революции» как нельзя лучше. Как афористично сформулировал Герцен: «Диалектика — алгебра революции».
Отсюда — вся специфика гегельянских национальных школ: она определялась спецификой проблем, стоящих перед конкретной страной. Классовой борьбой, говоря true-марксистским языком. Потому, например, английские гегельянцы — так себе гегельянцы.
И да, гегельянцев не было, они не могли появиться в странах, где такие задачи (коренного изменения общества) объективно, самим ходом истории не были поставлены в повестку дня. «Алгебраическому» зеркалу нечего было отражать, идеальному симптому не о чём было сигнализировать.
(Добавим исторической конкретики: в ту же Швецию, Мексику или Камбоджу Гегель позднее всё же пришёл — но в превращённой форме марксистской идеологии в той или иной её разновидности. Страны отстающие получают результаты развития без предпосылок — старый парадокс, шанс для отстающих — и, зачастую, их трагедия: без опосредований истину не усвоить, как не построить здания без фундамента. Отсюда дурная реализация хороших идей в мировом коммунистическом проекте XX века).
Впрочем, Бог с ними, с несуществующими шведскими гегельянцами. Есть ли гегельянцы сейчас у нас? И вот ведь в чём дело: мы сами одновременно и вопрос — и ответ на него. Диалектика…
#Гегель #гегельянцы #революция #марксизм
👍8
Забыть о «политической философии»
…ибо это дурной оксюморон. Живой труп, дневная ночь, чёрная белизна и всё в таком роде.
При чём, (зло)употребляющие это оксюморонное, формально противоречивое словосочетание, конечно же, сами не понимают, что они говорят невозможную чушь.
Поясню.
Политическое — это сфера объективного духа, это мышление, поднявшееся до опредмечивания, овеществления себя в государстве, и через это — до осознания себя. Но — до осознания себя ложным способом. «Ложное сознание» как категория марксизма — это именно про «политическое». Отчего же ложное? Оттого, что политика (в пределе — государство) есть поле битвы разнородных и противоречащих интересов («классовой борьбы», если угодно). Каждый из этих интересов — всегда претендует на роль Всеобщего, но на самом деле, это лишь особенный интерес конкретного класса/сословия/социальной группы. То есть, часть тут всегда диктаторски и противозаконно претендует на звание целого. Это, конечно, ложное сознание своей собственной роли — обман общества, но в первую очередь, самообман самого класса через самообман собственными идеологами. И такова участь всех классов в истории. По Марксу, только пролетариат есть класс всеобщий — уникальное явление для истории — и потому может иметь сознание (здесь у Маркса, при всём мессианстве, нет никакой детерминации, но есть различение потенциального и актуального), и сознание уже не ложное, но истинное: ибо сознающее действительность не с узкоклассовой позиции, а с позиции Всеобщего, не со стороны особенного, но с высоты всем общего блага.
Нетрудно заметить, кстати, что вся эта конструкция Маркса — есть предельно развитый Гегель, Гегель не занимающий кафедру в Берлинском университете и потому не обязанный венчать свою систему просвещённым монархом a la preußisch.
Итак: политическое — если это не диктатура пролетариата — есть сознание ложное. Это сфера лишь объективного, себя толком, истинно, не сознающего сознания.
Философия, напротив, есть сознание абсолютное, сознание сознания.
Отсюда: «политическая философия» есть «объективное абсолютное», «ложное истинное», «частное Всеобщее». Невозможная вещь, contradictio in adjecto, противоречие в определении — и противоречие сугубо формальное, не диалектическое. От противоречия диалектики всегда можно прийти к истине, а противоречие формы всегда лишь скрывает ложь.
А всё почему? «Политическая философия» есть ложный оксюморон, который сам есть продукт и следствие ложного сознания.
#политика #философия #Маркс #марксизм #Гегель #пролетариат
…ибо это дурной оксюморон. Живой труп, дневная ночь, чёрная белизна и всё в таком роде.
При чём, (зло)употребляющие это оксюморонное, формально противоречивое словосочетание, конечно же, сами не понимают, что они говорят невозможную чушь.
Поясню.
Политическое — это сфера объективного духа, это мышление, поднявшееся до опредмечивания, овеществления себя в государстве, и через это — до осознания себя. Но — до осознания себя ложным способом. «Ложное сознание» как категория марксизма — это именно про «политическое». Отчего же ложное? Оттого, что политика (в пределе — государство) есть поле битвы разнородных и противоречащих интересов («классовой борьбы», если угодно). Каждый из этих интересов — всегда претендует на роль Всеобщего, но на самом деле, это лишь особенный интерес конкретного класса/сословия/социальной группы. То есть, часть тут всегда диктаторски и противозаконно претендует на звание целого. Это, конечно, ложное сознание своей собственной роли — обман общества, но в первую очередь, самообман самого класса через самообман собственными идеологами. И такова участь всех классов в истории. По Марксу, только пролетариат есть класс всеобщий — уникальное явление для истории — и потому может иметь сознание (здесь у Маркса, при всём мессианстве, нет никакой детерминации, но есть различение потенциального и актуального), и сознание уже не ложное, но истинное: ибо сознающее действительность не с узкоклассовой позиции, а с позиции Всеобщего, не со стороны особенного, но с высоты всем общего блага.
Нетрудно заметить, кстати, что вся эта конструкция Маркса — есть предельно развитый Гегель, Гегель не занимающий кафедру в Берлинском университете и потому не обязанный венчать свою систему просвещённым монархом a la preußisch.
Итак: политическое — если это не диктатура пролетариата — есть сознание ложное. Это сфера лишь объективного, себя толком, истинно, не сознающего сознания.
Философия, напротив, есть сознание абсолютное, сознание сознания.
Отсюда: «политическая философия» есть «объективное абсолютное», «ложное истинное», «частное Всеобщее». Невозможная вещь, contradictio in adjecto, противоречие в определении — и противоречие сугубо формальное, не диалектическое. От противоречия диалектики всегда можно прийти к истине, а противоречие формы всегда лишь скрывает ложь.
А всё почему? «Политическая философия» есть ложный оксюморон, который сам есть продукт и следствие ложного сознания.
#политика #философия #Маркс #марксизм #Гегель #пролетариат
👍9👎4
Гегельнегоголь
Самое вредное слово. Это слово — «утопия». Что такое утопия в обычном понимании? Это запрет мыслить о будущем. Но мысль о будущем — это мысль критическая. Ибо: уже самим своим актом, уже просто своим наличием утопическая мысль есть отрицание status quo.…
Ja, aber… Самый весомый вклад в теорию и критику утопии внёс вовсе не реакционер, а как раз революционер — патриарх марксизма Энгельс!
Его знаменитая формула «развитие социализма от утопии к науке», будучи растиражированной многомиллионными экземплярами, слишком глубоко и некритично врезалась в умы, оказалась туда буквально вколочена, как гвоздь.
Здесь не место для подробной критики могучего старика Фридриха, достаточно лишь сказать, что: противопоставление «утопии» — «науке» — есть совершенно апологетический тезис.
Потребность в строительстве системы (которой у Маркса эксплицитно не было — и не случайно — но сейчас не об этом) диктовала: надо подчеркнуть истинность марксистского социализма. Кстати, предикат «научный» — лишь неосознанная дань модному тогда позитивизму и «точным наукам».
Энгельсу надо было отделиться от «утопических» предшественников, чтобы утвердить фундамент «истинного, потому что верного» учения. Надо заметить, никакой пропасти Энгельс с этими предшественниками не подразумевал. Как старый (бывший когда-то «молодым», то есть левым) гегельянец он прекрасно понимал диалектическую преемственность мысли. Но это неартикулированное гегельянство лишь добавляло железобетона в фундамент «научного социализма» — последний понимался уже как наследник, вершина и истина всех предшествующих форм социализма. Истина — потому что это был социализм сознательный. Вспомним Маркса: «Коммунизм есть не только решение загадки истории, но он сам знает, что он есть это решение».
В итоге, понимание утопии у того же Энгельса вовсе не имело негативного смысла: страницы его «Развития социализма от утопии к науке» (глава из «Анти-Дюринга», ставшая отдельной книгой) проникнуты теплом и любовью к предшественникам, они даже написаны максимально пластично, чуть не поэтическим языком (надо сказать, Энгельс обладал хорошим литературным стилем).
Да и как можно негативно относиться к своему же, только раннему, снятому уже этапу развития? Но… Энгельсовы издержки популяризации у самих марксистов (в школе гегельянства не учившихся, и о высотах диалектики не подозревающих) быстро превратились в вульгаризацию, с глупо рассудочным противопоставлением «утопии» — «науке», «предшественников научного социализма» — самому «научному социализму».
Поэтому: нет, ни Маркс, ни Энгельс — не критики утопии (хотя и несколько запутали людей добрых, но наивных). К тому же, после 1991 года сам марксизм для этих добрых людей стал «утопией». Но… нет худа без добра: только так диалектический синтез и получается.
Но что с утопией? Что же, можно смело мечтать о будущем и строить на этом целые теории и практики?
А об этом речь далее.
#Маркс #Энгельс #марксизм #утопия
Его знаменитая формула «развитие социализма от утопии к науке», будучи растиражированной многомиллионными экземплярами, слишком глубоко и некритично врезалась в умы, оказалась туда буквально вколочена, как гвоздь.
Здесь не место для подробной критики могучего старика Фридриха, достаточно лишь сказать, что: противопоставление «утопии» — «науке» — есть совершенно апологетический тезис.
Потребность в строительстве системы (которой у Маркса эксплицитно не было — и не случайно — но сейчас не об этом) диктовала: надо подчеркнуть истинность марксистского социализма. Кстати, предикат «научный» — лишь неосознанная дань модному тогда позитивизму и «точным наукам».
Энгельсу надо было отделиться от «утопических» предшественников, чтобы утвердить фундамент «истинного, потому что верного» учения. Надо заметить, никакой пропасти Энгельс с этими предшественниками не подразумевал. Как старый (бывший когда-то «молодым», то есть левым) гегельянец он прекрасно понимал диалектическую преемственность мысли. Но это неартикулированное гегельянство лишь добавляло железобетона в фундамент «научного социализма» — последний понимался уже как наследник, вершина и истина всех предшествующих форм социализма. Истина — потому что это был социализм сознательный. Вспомним Маркса: «Коммунизм есть не только решение загадки истории, но он сам знает, что он есть это решение».
В итоге, понимание утопии у того же Энгельса вовсе не имело негативного смысла: страницы его «Развития социализма от утопии к науке» (глава из «Анти-Дюринга», ставшая отдельной книгой) проникнуты теплом и любовью к предшественникам, они даже написаны максимально пластично, чуть не поэтическим языком (надо сказать, Энгельс обладал хорошим литературным стилем).
Да и как можно негативно относиться к своему же, только раннему, снятому уже этапу развития? Но… Энгельсовы издержки популяризации у самих марксистов (в школе гегельянства не учившихся, и о высотах диалектики не подозревающих) быстро превратились в вульгаризацию, с глупо рассудочным противопоставлением «утопии» — «науке», «предшественников научного социализма» — самому «научному социализму».
Поэтому: нет, ни Маркс, ни Энгельс — не критики утопии (хотя и несколько запутали людей добрых, но наивных). К тому же, после 1991 года сам марксизм для этих добрых людей стал «утопией». Но… нет худа без добра: только так диалектический синтез и получается.
Но что с утопией? Что же, можно смело мечтать о будущем и строить на этом целые теории и практики?
А об этом речь далее.
#Маркс #Энгельс #марксизм #утопия
👍7