Страсти по диалектике.
Ответ Антону Сюткину
Антон начинает свой ответ на предыдущую мою эпистолу тем, что Абсолют («абсолютное основание») кажется ему шатким.
И здесь уже вопрос. Шаткость Абсолюта? Или шаткое понимание Абсолюта? Что ж, с этого и начнём, разберёмся с тем, как товарищ Сюткин понимает Абсолют.
1.
Гегель нигде не говорит о том, что «его Логика существует до возникновения мира», как это утверждает Антон.
Во-первых, что это за «его» Логика? О чём вообще идёт речь? Что, Гегель считал, что его книга — «Наука логики» — существовала до сотворения мира? Уверен, Антон не это хотел сказать.
Но если не скатываться в абсурд, тогда речь идёт о Логике как диалектике, как Идеальном мироздания. Но здесь я снова повторю вопрос: как такая логика-диалектика может быть сугубо «его», гегелевской то есть?
Либо она действительна, реальна, wirkliche Dialektik— и тогда она не может быть «его», ибо она наша, поскольку каждый из нас в мире и от мира сего.
Либо, напротив: эта логика-диалектика лишь выдумка Гегеля — вот только при таком «подходе» и можно употреблять это притяжательное местоимение «его»: она только Гегеля, и ничья ещё. Ибо истина всегда всеобща, и только ложь оригинально-индивидуальна.
Отсюда следуют многие выводы: релятивизация, субъективизация любого знания вообще, философии в частности — в итоге: иррационализм, аннигиляция науки, объективной истины, разумного мышления и философии как его высшей формы. Хотел ли Антон таких выводов? — сомневаюсь. Но тогда и речи быть не может про какую-то автономную, именно «его», Гегеля, Логику. Конечно, это не отменяет определённой специфики системы Гегеля — но понятой она может быть лишь как конкретное развитие единой диалектики как таковой.
Во-вторых, даже если речь идёт об истиной, одной и единой Логике мира — правда, «в исполнении» Гегеля — невозможно приписать этому «исполнителю» мысль о существовании диалектики где-то вне мира.
Иначе получается, что Гегель — такой недалёкий дуалист: вот у него Идея (Логика, диалектика) — а вот мир. «И им не сойтись никогда…»; и никакой связки между ними трактовка Антона не предполагает — напротив: пропасть, hiatus, Zwiespalt.
Хотел ли именно это сказать товарищ Антон? Считает ли он Гегеля дюжинным дуалистом? — вряд ли. (Для этого надо вовсе Гегеля не понимать, этого я за Антоном заподозрить не хочу). Но тогда зачем такие формулировки, откуда такое (не)понимание тотально-монолитного, диалектического мониста Гегеля?
Да, но ведь Гегель сам говорит об Абсолютной Идее, её инобытии в природе и возврате к себе в Духе (мышлении человечества).
Именно так.
Но опять же, понять диалектику можно лишь диалектично, уж пардон за трюизм.
Почему Идея у Гегеля не существует «до мира»? Просто потому, что «до» — уже предполагает время. Но время не существует без мира — это лишь фиксация изменений, произошедших в материальном мире. По сути, время — это общее имя для первых трёх категорий Логики: бытия-небытия-становления, переведение их в плоскость «длительности», и потому получившее не только качественное, но и количественное измерение — то есть: меру. (Надо ли говорить, что качество-количество-мера — следующая триада логических категорий?)
В итоге: без бытия нет времени. (Почему, кстати, Гегель и не уделяет этому вопросу о времени внимания: объективно он тривиален, а субъективные спекуляции вокруг времени разбирать неинтересно, да и бессмысленно).
Итак: без предметного бытия нет времени. Отсюда: до сотворения мира времени не было и быть не могло. Потому приписывать Гегелю эту странную мысль («Логика существовала до мира») — ну… совсем неправильно. И объяснить такое приписывание можно только перенесением своих представлений (как формы до-логического мышления, развивающегося в чувственных образах) на философию, которая понятийна и к представлениям несводима.
Ответ Антону Сюткину
Антон начинает свой ответ на предыдущую мою эпистолу тем, что Абсолют («абсолютное основание») кажется ему шатким.
И здесь уже вопрос. Шаткость Абсолюта? Или шаткое понимание Абсолюта? Что ж, с этого и начнём, разберёмся с тем, как товарищ Сюткин понимает Абсолют.
1.
Гегель нигде не говорит о том, что «его Логика существует до возникновения мира», как это утверждает Антон.
Во-первых, что это за «его» Логика? О чём вообще идёт речь? Что, Гегель считал, что его книга — «Наука логики» — существовала до сотворения мира? Уверен, Антон не это хотел сказать.
Но если не скатываться в абсурд, тогда речь идёт о Логике как диалектике, как Идеальном мироздания. Но здесь я снова повторю вопрос: как такая логика-диалектика может быть сугубо «его», гегелевской то есть?
Либо она действительна, реальна, wirkliche Dialektik— и тогда она не может быть «его», ибо она наша, поскольку каждый из нас в мире и от мира сего.
Либо, напротив: эта логика-диалектика лишь выдумка Гегеля — вот только при таком «подходе» и можно употреблять это притяжательное местоимение «его»: она только Гегеля, и ничья ещё. Ибо истина всегда всеобща, и только ложь оригинально-индивидуальна.
Отсюда следуют многие выводы: релятивизация, субъективизация любого знания вообще, философии в частности — в итоге: иррационализм, аннигиляция науки, объективной истины, разумного мышления и философии как его высшей формы. Хотел ли Антон таких выводов? — сомневаюсь. Но тогда и речи быть не может про какую-то автономную, именно «его», Гегеля, Логику. Конечно, это не отменяет определённой специфики системы Гегеля — но понятой она может быть лишь как конкретное развитие единой диалектики как таковой.
Во-вторых, даже если речь идёт об истиной, одной и единой Логике мира — правда, «в исполнении» Гегеля — невозможно приписать этому «исполнителю» мысль о существовании диалектики где-то вне мира.
Иначе получается, что Гегель — такой недалёкий дуалист: вот у него Идея (Логика, диалектика) — а вот мир. «И им не сойтись никогда…»; и никакой связки между ними трактовка Антона не предполагает — напротив: пропасть, hiatus, Zwiespalt.
Хотел ли именно это сказать товарищ Антон? Считает ли он Гегеля дюжинным дуалистом? — вряд ли. (Для этого надо вовсе Гегеля не понимать, этого я за Антоном заподозрить не хочу). Но тогда зачем такие формулировки, откуда такое (не)понимание тотально-монолитного, диалектического мониста Гегеля?
Да, но ведь Гегель сам говорит об Абсолютной Идее, её инобытии в природе и возврате к себе в Духе (мышлении человечества).
Именно так.
Но опять же, понять диалектику можно лишь диалектично, уж пардон за трюизм.
Почему Идея у Гегеля не существует «до мира»? Просто потому, что «до» — уже предполагает время. Но время не существует без мира — это лишь фиксация изменений, произошедших в материальном мире. По сути, время — это общее имя для первых трёх категорий Логики: бытия-небытия-становления, переведение их в плоскость «длительности», и потому получившее не только качественное, но и количественное измерение — то есть: меру. (Надо ли говорить, что качество-количество-мера — следующая триада логических категорий?)
В итоге: без бытия нет времени. (Почему, кстати, Гегель и не уделяет этому вопросу о времени внимания: объективно он тривиален, а субъективные спекуляции вокруг времени разбирать неинтересно, да и бессмысленно).
Итак: без предметного бытия нет времени. Отсюда: до сотворения мира времени не было и быть не могло. Потому приписывать Гегелю эту странную мысль («Логика существовала до мира») — ну… совсем неправильно. И объяснить такое приписывание можно только перенесением своих представлений (как формы до-логического мышления, развивающегося в чувственных образах) на философию, которая понятийна и к представлениям несводима.
Страсти по диалектике.
Ответ Антону Сюткину.
2.
Вся задача, point of entry в диалектику — понять Идею неразрывно, тождественно с её инобытием, с предметным миром. Диалектика — это не «мысль Бога за секунду до сотворения мира». Диалектика (если уж в таких, квази-религиозных категориях изъясняться) — это мысль Бога, творящего мир, одновременно (поскольку время возникает тут же) и проект, и его осуществление.
В отрыве от бытия никакая логика, никакое идеальное не существует. И наоборот: нет бытия без идеального. Пример из области физики: сможете ли представить себе закон всемирного тяготения — закон идеальный, как и все законы физики, ибо он частный случай Абсолютной Идеи — без самого мира? Нет, невозможно, нонсенс.
Для понимания: не было такого, что Идея существовала до мира, а потом как-то его или сотворила, или он сам (непонятно как) возник, и она, Идея решила этот мир пронизать собой. Нет: мироздание и Абсолютная Идея всегда есть лишь вместе. Поэтому Гегель тысячи раз повторяет: настоящее понятие — как осознанная, понятая человеком суть Абсолютной Идеи — всегда должно существовать предметно, а не только в светлой голове мыслителя.
Почему же тогда Гегель говорит про инобытие Идеи? Потому что тождество — всегда противоречиво. (Это азбука диалектики). Потому что материальный мир — носящий в себе Идеальное — не есть сам идеальное. И не переставая быть материальным, этот мир (во всеобщем человеческом мышлении) открывает себе свою истину, своё Идеальное — Идея возвращается к себе. Но сам открыватель, Абсолютный Дух, философ (в котором воплотилась вся материальная и интеллектуальная культура) не перестаёт же быть материальным, предметным существом, верно? Именно: но таково было и первотождество при сотворении мира. Откуда я это знаю? — Логика, друзья мои, логика.
Можно конечно, привести начётническое возражение: дескать, сам же Гегель говорит о категориях Логики как о «чистых сущностях»? Но надо же за словами видеть суть! Так и с «чистыми сущностями»: они объективно есть — как Идеальное, находящееся в тождестве со своим материальным — но чтоб их познать, мы должны разумом же, который есть Идеальное в нас, отсепарировать эти сущности от их воплощения. Так же, как мы говорим об уме человека, абстрагируясь от его физических данных (существуют они всегда неразрывно, конечно).
А что, нельзя без этого разделения обойтись? — Нет: если мы хотим хоть что-то познать, мы должны выделить познаваемое из тотальности всего и рассматривать его отдельно (не теряя из виду базовую тотальность). Если же не разделять — тогда раздолье для мистики и прочих глупостей иррационализма.
Как видим, «простой», по словам Антона, пример оказывается далеко не простым.
Но отсюда и всё дальнейшее.
Ответ Антону Сюткину.
2.
Вся задача, point of entry в диалектику — понять Идею неразрывно, тождественно с её инобытием, с предметным миром. Диалектика — это не «мысль Бога за секунду до сотворения мира». Диалектика (если уж в таких, квази-религиозных категориях изъясняться) — это мысль Бога, творящего мир, одновременно (поскольку время возникает тут же) и проект, и его осуществление.
В отрыве от бытия никакая логика, никакое идеальное не существует. И наоборот: нет бытия без идеального. Пример из области физики: сможете ли представить себе закон всемирного тяготения — закон идеальный, как и все законы физики, ибо он частный случай Абсолютной Идеи — без самого мира? Нет, невозможно, нонсенс.
Для понимания: не было такого, что Идея существовала до мира, а потом как-то его или сотворила, или он сам (непонятно как) возник, и она, Идея решила этот мир пронизать собой. Нет: мироздание и Абсолютная Идея всегда есть лишь вместе. Поэтому Гегель тысячи раз повторяет: настоящее понятие — как осознанная, понятая человеком суть Абсолютной Идеи — всегда должно существовать предметно, а не только в светлой голове мыслителя.
Почему же тогда Гегель говорит про инобытие Идеи? Потому что тождество — всегда противоречиво. (Это азбука диалектики). Потому что материальный мир — носящий в себе Идеальное — не есть сам идеальное. И не переставая быть материальным, этот мир (во всеобщем человеческом мышлении) открывает себе свою истину, своё Идеальное — Идея возвращается к себе. Но сам открыватель, Абсолютный Дух, философ (в котором воплотилась вся материальная и интеллектуальная культура) не перестаёт же быть материальным, предметным существом, верно? Именно: но таково было и первотождество при сотворении мира. Откуда я это знаю? — Логика, друзья мои, логика.
Можно конечно, привести начётническое возражение: дескать, сам же Гегель говорит о категориях Логики как о «чистых сущностях»? Но надо же за словами видеть суть! Так и с «чистыми сущностями»: они объективно есть — как Идеальное, находящееся в тождестве со своим материальным — но чтоб их познать, мы должны разумом же, который есть Идеальное в нас, отсепарировать эти сущности от их воплощения. Так же, как мы говорим об уме человека, абстрагируясь от его физических данных (существуют они всегда неразрывно, конечно).
А что, нельзя без этого разделения обойтись? — Нет: если мы хотим хоть что-то познать, мы должны выделить познаваемое из тотальности всего и рассматривать его отдельно (не теряя из виду базовую тотальность). Если же не разделять — тогда раздолье для мистики и прочих глупостей иррационализма.
Как видим, «простой», по словам Антона, пример оказывается далеко не простым.
Но отсюда и всё дальнейшее.
Страсти по диалектике.
Ответ Антону Сюткину.
3.
Трактовав — при всех уважительных оговорках — Гегеля как дюжинного дуалиста, товарищ Сюткин и всю Логику-диалектику сводит к «царству теней».
Думаю, из сказанного уже ясно: это не понимание Гегеля, это понимание Антона Сюткина.
Понимание, надо сказать, не новое, присущее далеко не одному Антону. Ещё в 1845 году Штирнер в своём «Единственном», этой философской библии анархического нигилизма и политического иррационализма, третирует всю философию — и Гегеля в первую очередь — как «царство призраков», покушающихся на жизнь живых.
Скажете: ну и что с того? Да то: перед нами один и тот же ход мысли — предельно субъективный метод, предельно субъективистская (и потому нигилистическая) трактовка диалектики. Но нигилизм по отношению к диалектике — поскольку она есть логика разума человеческого и Разумности мирской — есть разрушение разума, иррационализм, который, несмотря на все благие субъективные намерения своих проповедников, всегда политически ведёт вправо.
Потому, чтоб не уйти вправо политически, надо оставить философские разговоры о логике как «царстве теней».
Ответ Антону Сюткину.
3.
Трактовав — при всех уважительных оговорках — Гегеля как дюжинного дуалиста, товарищ Сюткин и всю Логику-диалектику сводит к «царству теней».
Думаю, из сказанного уже ясно: это не понимание Гегеля, это понимание Антона Сюткина.
Понимание, надо сказать, не новое, присущее далеко не одному Антону. Ещё в 1845 году Штирнер в своём «Единственном», этой философской библии анархического нигилизма и политического иррационализма, третирует всю философию — и Гегеля в первую очередь — как «царство призраков», покушающихся на жизнь живых.
Скажете: ну и что с того? Да то: перед нами один и тот же ход мысли — предельно субъективный метод, предельно субъективистская (и потому нигилистическая) трактовка диалектики. Но нигилизм по отношению к диалектике — поскольку она есть логика разума человеческого и Разумности мирской — есть разрушение разума, иррационализм, который, несмотря на все благие субъективные намерения своих проповедников, всегда политически ведёт вправо.
Потому, чтоб не уйти вправо политически, надо оставить философские разговоры о логике как «царстве теней».
Страсти по диалектике.
Ответ Антону Сюткину
4.
Далее:
«Абсолют вынужден воплощаться в «превращённых формах», — говорит товарищ Сюткин и так хочет обосновать свою концепцию «превращённых форм».
Но дело в том, что Абсолют ничего никому не должен, и ничем не вынужден — иначе это был бы не Абсолют: если что-то может диктовать Абсолюту, вынуждать его, значит, это что-то существует помимо Абсолюта, независимо от него, значит — Абсолют не абсолютен, Абсолют — не Абсолют. И тогда сама фраза о «вынужденности превращаться» теряет всякий смысл. (Тут думаю, повторяются ходы мысли Шеллинга — не зря же Антон пропагандирует изобретённое им самим «левое шеллингианство»: Шеллинг (тщетно) бился над мнимой проблемой добра и зла в Абсолюте-Боге, как будто бы раздваивающей Абсолют, уничтожающей его. Не углубляясь, просто заметим: проблема была в том, что проблемы нет, проблема была просто ложно поставлена: на Абсолют Шеллинг перенес свои субъективные, квази-религиозные антиномии.).
Итак, Абсолют не может быть «вынужден». Думать иначе = исповедовать дурной дуализм (но тогда и приписывание Гегелю дуализма, с которого начинает Антон, уже не кажется случайным).
Абсолют, конечно, воплощается — «явление сущностно, сущность является». Но это не «превращённые» формы, это именно его, Абсолюта, формы. Надо только понимать: глупость непосредственно не причастна Абсолюту — так же как ложь причастна истине не напрямую, а лишь опосредованно, как её, истины, незнание.
Потому все формы постижения Абсолюта (по Гегелю, формы «Абсолютного духа») — поскольку это именно формы постижения! — есть совершенно истинные формы. Разве не истинна философия Платона? А Аристотеля? Тех же немцев-классиков? Истинна совершенно: объективно вся диалектика есть уже в диалогах Платона — другой вопрос, что понятно это только из философски более конкретной философии Гегеля. Творят философию всё же люди, познают себя в Абсолюте и Абсолют в себе люди — и познают через практику, конкретное отношение к миру. Поэтому всё отличие между Платоном и Гегелем, если оставить в стороне professorischen Nuancen — это отличие в степени конкретности. Это не «выше» и не «ниже» (Гегель сам это повторял неоднократно), не «лучше» или «хуже» — это разные степени конкретности.
Говорить же о «превращённых» формах — значит, сводить всю историю мысли, всю философию к презренной «идеологии» (я, кстати, такое одностороннее понимание идеологии не разделяю, но это отдельная тема). Говорить о «превращённых формах» — значит: релятивизировать философию, тем самым и Абсолют, то есть: уничтожать объективную истину, диалектику.
При этом, на мой старый вопрос: откуда же взялось «непревращённое» мышление, всё сведшее к «превращённому» — на этот вопрос ответа как не было, так и нет.
И да, не надо ссылаться на «ложное сознание» у Маркса. Сам он себе этот вопрос — а откуда взялся ты сам, обладатель «неложного» сознания? Не из Воронежа ведь, наверное? — этот вопрос он себе, похоже, задавал. И потому позднее этой абстрактной конструкцией не оперировал. (И да, «Немецкую идеологию», которая пестрит этой фразой, они с Энгельсом не издали — и не случайно. Но это специфическая тема марксистской экзегетики).
Ответ Антону Сюткину
4.
Далее:
«Абсолют вынужден воплощаться в «превращённых формах», — говорит товарищ Сюткин и так хочет обосновать свою концепцию «превращённых форм».
Но дело в том, что Абсолют ничего никому не должен, и ничем не вынужден — иначе это был бы не Абсолют: если что-то может диктовать Абсолюту, вынуждать его, значит, это что-то существует помимо Абсолюта, независимо от него, значит — Абсолют не абсолютен, Абсолют — не Абсолют. И тогда сама фраза о «вынужденности превращаться» теряет всякий смысл. (Тут думаю, повторяются ходы мысли Шеллинга — не зря же Антон пропагандирует изобретённое им самим «левое шеллингианство»: Шеллинг (тщетно) бился над мнимой проблемой добра и зла в Абсолюте-Боге, как будто бы раздваивающей Абсолют, уничтожающей его. Не углубляясь, просто заметим: проблема была в том, что проблемы нет, проблема была просто ложно поставлена: на Абсолют Шеллинг перенес свои субъективные, квази-религиозные антиномии.).
Итак, Абсолют не может быть «вынужден». Думать иначе = исповедовать дурной дуализм (но тогда и приписывание Гегелю дуализма, с которого начинает Антон, уже не кажется случайным).
Абсолют, конечно, воплощается — «явление сущностно, сущность является». Но это не «превращённые» формы, это именно его, Абсолюта, формы. Надо только понимать: глупость непосредственно не причастна Абсолюту — так же как ложь причастна истине не напрямую, а лишь опосредованно, как её, истины, незнание.
Потому все формы постижения Абсолюта (по Гегелю, формы «Абсолютного духа») — поскольку это именно формы постижения! — есть совершенно истинные формы. Разве не истинна философия Платона? А Аристотеля? Тех же немцев-классиков? Истинна совершенно: объективно вся диалектика есть уже в диалогах Платона — другой вопрос, что понятно это только из философски более конкретной философии Гегеля. Творят философию всё же люди, познают себя в Абсолюте и Абсолют в себе люди — и познают через практику, конкретное отношение к миру. Поэтому всё отличие между Платоном и Гегелем, если оставить в стороне professorischen Nuancen — это отличие в степени конкретности. Это не «выше» и не «ниже» (Гегель сам это повторял неоднократно), не «лучше» или «хуже» — это разные степени конкретности.
Говорить же о «превращённых» формах — значит, сводить всю историю мысли, всю философию к презренной «идеологии» (я, кстати, такое одностороннее понимание идеологии не разделяю, но это отдельная тема). Говорить о «превращённых формах» — значит: релятивизировать философию, тем самым и Абсолют, то есть: уничтожать объективную истину, диалектику.
При этом, на мой старый вопрос: откуда же взялось «непревращённое» мышление, всё сведшее к «превращённому» — на этот вопрос ответа как не было, так и нет.
И да, не надо ссылаться на «ложное сознание» у Маркса. Сам он себе этот вопрос — а откуда взялся ты сам, обладатель «неложного» сознания? Не из Воронежа ведь, наверное? — этот вопрос он себе, похоже, задавал. И потому позднее этой абстрактной конструкцией не оперировал. (И да, «Немецкую идеологию», которая пестрит этой фразой, они с Энгельсом не издали — и не случайно. Но это специфическая тема марксистской экзегетики).
Страсти по диалектике.
Ответ Антону Сюткину.
5.
Отдельно и кратко остановимся на фразе Антона о «мессианском» Субъекте-Объекте (у Гегеля, кстати, не Объект, а Субстанция — различие тонкое, но крайне важное: Объект лишь внешний и носит коннотации страдательные, Субстанция самостийна — в единстве с Субъектом это и есть Абсолют).
Антон, очевидно, хочет иронизировать: дескать, эти гегельянцы-марксисты, создали себе универсальное понятийное орудие — и так хотят сдвинуть мир с мёртвой точки! Вот ведь наивные!
Ирония Антона повисает в воздухе: ибо так он отвергает Гегеля с порога — ибо тот сказал, что в постижении этого тождества — «вся задача» человеческого мышления. Зачем тогда товарищ Сюткин, отвергая Гегеля по сути, использует его для формы? Не для того же, чтоб его, Гегеля, фальсифицировать?
Более того: перед нами вновь дуализм. Если Субъект и Субстанция не тождественны — то как Субъект может познавать Субстанцию? Тем более — как он может её изменять на практике? (А то, что он её изменяет — факт неоспоримый).
Но важнее другой вопрос: как сам товарищ Антон это «нетождество» познал, если он сам не причастен Субстанции, не тождествен ей? А если не тождествен — значит, не познал, значит ирония эта над «мессианским» Субъектом-Субстанцией неистинна и говорить о ней дальше смысла нет.
Ответ Антону Сюткину.
5.
Отдельно и кратко остановимся на фразе Антона о «мессианском» Субъекте-Объекте (у Гегеля, кстати, не Объект, а Субстанция — различие тонкое, но крайне важное: Объект лишь внешний и носит коннотации страдательные, Субстанция самостийна — в единстве с Субъектом это и есть Абсолют).
Антон, очевидно, хочет иронизировать: дескать, эти гегельянцы-марксисты, создали себе универсальное понятийное орудие — и так хотят сдвинуть мир с мёртвой точки! Вот ведь наивные!
Ирония Антона повисает в воздухе: ибо так он отвергает Гегеля с порога — ибо тот сказал, что в постижении этого тождества — «вся задача» человеческого мышления. Зачем тогда товарищ Сюткин, отвергая Гегеля по сути, использует его для формы? Не для того же, чтоб его, Гегеля, фальсифицировать?
Более того: перед нами вновь дуализм. Если Субъект и Субстанция не тождественны — то как Субъект может познавать Субстанцию? Тем более — как он может её изменять на практике? (А то, что он её изменяет — факт неоспоримый).
Но важнее другой вопрос: как сам товарищ Антон это «нетождество» познал, если он сам не причастен Субстанции, не тождествен ей? А если не тождествен — значит, не познал, значит ирония эта над «мессианским» Субъектом-Субстанцией неистинна и говорить о ней дальше смысла нет.
Страсти по диалектике.
Ответ Антону Сюткину.
6.
В завершение коснёмся «нарциссизма», который Антон находит у Гегеля и марксистов (надо полагать, этот эпитет и лично автору этих строк адресован). Заметим: себя, надо полагать, Антон к марксистам не относит. Ну, окей, самоидентификация всегда субъективна.
Во-первых, здесь товарищ Сюткин (сознательно или нет — неважно) использует приём амальгамы. Попросту: перекладывает с больной головы на здоровую.
Это не Гегель и не Маркс (говорить об абстрактных «марксистах» — значит замыливать тему) считают «свою» философию свалившейся неизвестно откуда, таким эгоистичным цветком истинной философии на поляне презренной «идеологии». Это не Гегель и не Маркс всё остальное мышление свели к «превращённым формам». Повторюсь: у Гегеля и Маркса нет речи о философии в стиле «выше-ниже». Мышление — одно и тотально, иначе оно не мышление.
Другой вопрос, что Маркс — справедливо — рассматривает всю послегегелевскую философию как деградацию, как пережившую саму себя. Тут надо или опровергать Маркса (чего Антон не делает), или оставить эти ничего не значащие шпильки («нарциссизм» etc).
А то, что Гегель «ставит точку» — так разве мышление не должно осмысливать себя, оглядываться на пройденный путь? Оно что, это мышление, есть рыбка в аквариуме, которая не помнит того, что было секунду назад? Напомню тривиальную истину: история есть тогда, когда произошедшее осознано. И это осознание всегда есть точка — как фраза, чтоб не превращаться в бредовый поток, должна всегда заканчиваться точкой.
Пенять Гегелю на «точку» — значит: пенять ему за историю философии, за то, что он посмел осознать исторический путь философии.
Поэтому, если не размазывать вопрос, то он стоит так: познан ли Абсолют человеческим мышлением — в конкретной форме гегелевской философии?
Если да, то вопрос закрыт. Дальше уже философия должна стать практикой, логика должна быть приложена к политике. Это уже Маркс.
Если нет — а для Антона, очевидно, нет — тогда:
А) всё тонет в болоте релятивизации — все чего-то познавали, познают, и будут познавать — но какой в этом толк, если это лишь «подведение итогов эпохе»? Разные эпохи — разные итоги. Какой тогда смысл в итогах других эпох, если это не единый процесс, имеющий общий итог? Какой вообще смысл был бы в этих бухгалтерских подсчётах, умозрительных сведениях духовного кредита с дебетом — если бы строчка «итог» никогда не появлялась? Сложно представить более бессмысленное занятие! Слава Гегелю, на самом деле философия не такова.
B) Более того: сквозь концепцию Антона явственно проступает та самая дурная бесконечность, вечное n + 1. Всегда что-то ещё философы накалькулируют, насознают. Получаются вечные сумерки мысли, где все кошки серы, все совы мудрости этими кошками уже пожраны и кое-кто постоянно норовит «орудовать молотом», разрушая и мышление, и человеческую цивилизацию как таковую.
Ибо надо уметь различать суть и явление. Мыслить, сознавать человек не перестаёт — и не перестанет, пока он человек. Это трюизм. Но что он сознаёт? Какую суть? Неужели так-таки ничего окончательно не познано? Но тогда приведите примеры: что существенно нового наосознавала, натворила философия (именно как философия, оставаясь философией) за последние почти 200 лет после Гегеля? Если исключить Маркса с его кардинальным решением вопроса, то — что же философия приобрела нового по сути, и при том не разрушающего сам Разум, саму философию?
Вопрос риторический, конечно.
С) Но что более важно: сам-то Антон откуда познал эту «абсолютную» мысль, что всё не абсолютно? Не сам ли Антон поставил свою релятивистскую точку (противоречие! — но это противоречие самого Антона) — и Гегель с Марксом писали только для того, чтоб он им «подвёл итог»? И кто тогда на самом деле строит «нарциссические схемы»? Ne te fabula narratur?
#Гегель #Маркс #диалектика #логика #Абсолют
Ответ Антону Сюткину.
6.
В завершение коснёмся «нарциссизма», который Антон находит у Гегеля и марксистов (надо полагать, этот эпитет и лично автору этих строк адресован). Заметим: себя, надо полагать, Антон к марксистам не относит. Ну, окей, самоидентификация всегда субъективна.
Во-первых, здесь товарищ Сюткин (сознательно или нет — неважно) использует приём амальгамы. Попросту: перекладывает с больной головы на здоровую.
Это не Гегель и не Маркс (говорить об абстрактных «марксистах» — значит замыливать тему) считают «свою» философию свалившейся неизвестно откуда, таким эгоистичным цветком истинной философии на поляне презренной «идеологии». Это не Гегель и не Маркс всё остальное мышление свели к «превращённым формам». Повторюсь: у Гегеля и Маркса нет речи о философии в стиле «выше-ниже». Мышление — одно и тотально, иначе оно не мышление.
Другой вопрос, что Маркс — справедливо — рассматривает всю послегегелевскую философию как деградацию, как пережившую саму себя. Тут надо или опровергать Маркса (чего Антон не делает), или оставить эти ничего не значащие шпильки («нарциссизм» etc).
А то, что Гегель «ставит точку» — так разве мышление не должно осмысливать себя, оглядываться на пройденный путь? Оно что, это мышление, есть рыбка в аквариуме, которая не помнит того, что было секунду назад? Напомню тривиальную истину: история есть тогда, когда произошедшее осознано. И это осознание всегда есть точка — как фраза, чтоб не превращаться в бредовый поток, должна всегда заканчиваться точкой.
Пенять Гегелю на «точку» — значит: пенять ему за историю философии, за то, что он посмел осознать исторический путь философии.
Поэтому, если не размазывать вопрос, то он стоит так: познан ли Абсолют человеческим мышлением — в конкретной форме гегелевской философии?
Если да, то вопрос закрыт. Дальше уже философия должна стать практикой, логика должна быть приложена к политике. Это уже Маркс.
Если нет — а для Антона, очевидно, нет — тогда:
А) всё тонет в болоте релятивизации — все чего-то познавали, познают, и будут познавать — но какой в этом толк, если это лишь «подведение итогов эпохе»? Разные эпохи — разные итоги. Какой тогда смысл в итогах других эпох, если это не единый процесс, имеющий общий итог? Какой вообще смысл был бы в этих бухгалтерских подсчётах, умозрительных сведениях духовного кредита с дебетом — если бы строчка «итог» никогда не появлялась? Сложно представить более бессмысленное занятие! Слава Гегелю, на самом деле философия не такова.
B) Более того: сквозь концепцию Антона явственно проступает та самая дурная бесконечность, вечное n + 1. Всегда что-то ещё философы накалькулируют, насознают. Получаются вечные сумерки мысли, где все кошки серы, все совы мудрости этими кошками уже пожраны и кое-кто постоянно норовит «орудовать молотом», разрушая и мышление, и человеческую цивилизацию как таковую.
Ибо надо уметь различать суть и явление. Мыслить, сознавать человек не перестаёт — и не перестанет, пока он человек. Это трюизм. Но что он сознаёт? Какую суть? Неужели так-таки ничего окончательно не познано? Но тогда приведите примеры: что существенно нового наосознавала, натворила философия (именно как философия, оставаясь философией) за последние почти 200 лет после Гегеля? Если исключить Маркса с его кардинальным решением вопроса, то — что же философия приобрела нового по сути, и при том не разрушающего сам Разум, саму философию?
Вопрос риторический, конечно.
С) Но что более важно: сам-то Антон откуда познал эту «абсолютную» мысль, что всё не абсолютно? Не сам ли Антон поставил свою релятивистскую точку (противоречие! — но это противоречие самого Антона) — и Гегель с Марксом писали только для того, чтоб он им «подвёл итог»? И кто тогда на самом деле строит «нарциссические схемы»? Ne te fabula narratur?
#Гегель #Маркс #диалектика #логика #Абсолют
«Black Sabbath», русская литература и упыри.
Эта история началась давно: в начале 1840-х годов Алексей Константинович Толстой (один из трёх великих Толстых русской литературы: Алексей Константинович, Лев Николаевич и Алексей Николаевич) пишет цикл из трёх романтических новелл, объединённых общей темой вампиризма. Надо сказать, тема эта замыленной тогда не была: до «Дракулы» Брэма Стокера оставалось ещё почти полвека.
Трилогия начиналась новеллой «Упырь», а чуть позднее были написаны рассказы «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет». Причём, сам Толстой делал акцент на славянском происхождении вампиров-упырей:
«Незнакомец оглянулся, отошел от камина и, пристально посмотрев на Руневского, отвечал:
— Нет, я никого не ищу; мне только странно, что на сегодняшнем бале я вижу упырей!
— Упырей? — повторил Руневский, — как упырей?
— Упырей, — отвечал очень хладнокровно незнакомец. — Вы их, бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что им настоящее русское название: упырь; а так как они происхождения чисто славянского, хотя встречаются во всей Европе и даже в Азии, то и неосновательно придерживаться имени, исковерканного венгерскими монахами, которые вздумали было все переворачивать на латинский лад и из упыря сделали вампира. Вампир, вампир! — повторил он с презрением, — это всё равно, что если бы мы, русские, говорили вместо привидения — фантом или ревенант!»
(«Упырь»).
И, что интересно, «Семья вурдалака через столетие послужила сценарием (благо, она даже в оригинале была написана Толстым по-французски) для одной из киноновелл Марио Бавы, классика итальянских хорроров-джалло. Сама новелла была включена в фильм «Три лица страха» («I tre volti della paura»). В английском кинопрокате лента называлась броско: «Black Sabbath» («Чёрный шабаш»). В 1968 году афишу с названием фильма как-то перед репетицией увидели четыре молодых музыканта из Бирмингема. Название это настолько их впечатлило, что они решили взять его для своей группы — уж очень оно подходило к их музыке.
Так возникла группа «Black Sabbath», открывшая в рок-музыке гипертрофированно тяжёлое звучание и мрачную лирику. Вот свидетельство коренного романтизма рок-музыки. И, одновременно, пример могущества опосредований! — они сближают и роднят непосредственно далёкое и чуждое.
Об этом — и, конечно, о многом другом — будет во втором томе «Искателей Абсолюта». Уже скоро.
#Толстой #BlackSabbath
Эта история началась давно: в начале 1840-х годов Алексей Константинович Толстой (один из трёх великих Толстых русской литературы: Алексей Константинович, Лев Николаевич и Алексей Николаевич) пишет цикл из трёх романтических новелл, объединённых общей темой вампиризма. Надо сказать, тема эта замыленной тогда не была: до «Дракулы» Брэма Стокера оставалось ещё почти полвека.
Трилогия начиналась новеллой «Упырь», а чуть позднее были написаны рассказы «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет». Причём, сам Толстой делал акцент на славянском происхождении вампиров-упырей:
«Незнакомец оглянулся, отошел от камина и, пристально посмотрев на Руневского, отвечал:
— Нет, я никого не ищу; мне только странно, что на сегодняшнем бале я вижу упырей!
— Упырей? — повторил Руневский, — как упырей?
— Упырей, — отвечал очень хладнокровно незнакомец. — Вы их, бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что им настоящее русское название: упырь; а так как они происхождения чисто славянского, хотя встречаются во всей Европе и даже в Азии, то и неосновательно придерживаться имени, исковерканного венгерскими монахами, которые вздумали было все переворачивать на латинский лад и из упыря сделали вампира. Вампир, вампир! — повторил он с презрением, — это всё равно, что если бы мы, русские, говорили вместо привидения — фантом или ревенант!»
(«Упырь»).
И, что интересно, «Семья вурдалака через столетие послужила сценарием (благо, она даже в оригинале была написана Толстым по-французски) для одной из киноновелл Марио Бавы, классика итальянских хорроров-джалло. Сама новелла была включена в фильм «Три лица страха» («I tre volti della paura»). В английском кинопрокате лента называлась броско: «Black Sabbath» («Чёрный шабаш»). В 1968 году афишу с названием фильма как-то перед репетицией увидели четыре молодых музыканта из Бирмингема. Название это настолько их впечатлило, что они решили взять его для своей группы — уж очень оно подходило к их музыке.
Так возникла группа «Black Sabbath», открывшая в рок-музыке гипертрофированно тяжёлое звучание и мрачную лирику. Вот свидетельство коренного романтизма рок-музыки. И, одновременно, пример могущества опосредований! — они сближают и роднят непосредственно далёкое и чуждое.
Об этом — и, конечно, о многом другом — будет во втором томе «Искателей Абсолюта». Уже скоро.
#Толстой #BlackSabbath
Casus Napoleoni.
Во-первых: если считать Наполеона первым образцом прото-фашистского «вождя» — конечно, только обещанием, не исполнением, только зародышем, эскизом, предтечей, предзнаменованием уже настоящих «вождей» — так вот, если понимать Наполеона именно так, то становится понятным его культ среди таких людей, как доцент-расчленитель Соколов и напыщенный графоман-«маэстро» Понасенков.
Во-вторых: на примере Наполеона видна истина идеи Гегеля-Маркса об исторической повторяемости: полное своё выражение сущность истории никогда не находит сразу. Сперва она является как трагедия, но полностью и истинно выражается позднее, уже как фарс.
Так и с Наполеоном — точнее, с Наполеонами.
Одиссея Наполеона Бонапарта, пролетевшая как захватывающий роман, и увенчавшаяся таким же романтически-трагическим эпилогом на Св. Елене — имела своё раскрытие и завершение в фарсово-прозаическом Луи Наполеоне III, который был чистейшим образцом беспринципного политического вождя, популиста и авантюриста. По сути, этот племянничек Бонапарта и стал архетипом фашистского «лидера» новейшей истории.
У Наполеона Бонапарта строительство империи ещё было противоречивым — объективно это была экспансия бурно развивавшейся после великой буржуазной Революции французской промышленности — но субъективно Наполеон ещё мыслил свою империю в категориях предыдущей эпохи, это был своего рода романтический, и при этом ещё не распрощавшийся с антиабсолютистскими идеалами революции, империализм. Напротив, у Луи Наполеона — очевидно, в силу развившихся к тому времени общественных, капиталистических по своей сути отношений — сознание уже не расходилось с делом, это был империализм в современном смысле, империализм sans phrase.
Но империализм во главе с диктатором в новейшей истории — это синоним фашизма.
И потому если дядя (Наполеон I) был далёким прототипом фашистского вождя, то племянник (Наполеон III) стал уже архетипом.
#Наполеон #империализм
Во-первых: если считать Наполеона первым образцом прото-фашистского «вождя» — конечно, только обещанием, не исполнением, только зародышем, эскизом, предтечей, предзнаменованием уже настоящих «вождей» — так вот, если понимать Наполеона именно так, то становится понятным его культ среди таких людей, как доцент-расчленитель Соколов и напыщенный графоман-«маэстро» Понасенков.
Во-вторых: на примере Наполеона видна истина идеи Гегеля-Маркса об исторической повторяемости: полное своё выражение сущность истории никогда не находит сразу. Сперва она является как трагедия, но полностью и истинно выражается позднее, уже как фарс.
Так и с Наполеоном — точнее, с Наполеонами.
Одиссея Наполеона Бонапарта, пролетевшая как захватывающий роман, и увенчавшаяся таким же романтически-трагическим эпилогом на Св. Елене — имела своё раскрытие и завершение в фарсово-прозаическом Луи Наполеоне III, который был чистейшим образцом беспринципного политического вождя, популиста и авантюриста. По сути, этот племянничек Бонапарта и стал архетипом фашистского «лидера» новейшей истории.
У Наполеона Бонапарта строительство империи ещё было противоречивым — объективно это была экспансия бурно развивавшейся после великой буржуазной Революции французской промышленности — но субъективно Наполеон ещё мыслил свою империю в категориях предыдущей эпохи, это был своего рода романтический, и при этом ещё не распрощавшийся с антиабсолютистскими идеалами революции, империализм. Напротив, у Луи Наполеона — очевидно, в силу развившихся к тому времени общественных, капиталистических по своей сути отношений — сознание уже не расходилось с делом, это был империализм в современном смысле, империализм sans phrase.
Но империализм во главе с диктатором в новейшей истории — это синоним фашизма.
И потому если дядя (Наполеон I) был далёким прототипом фашистского вождя, то племянник (Наполеон III) стал уже архетипом.
#Наполеон #империализм
Марксизм и философия.
В чём суть, в чём значение марксизма для философии? Марксизм — это единственная связь философии с реальностью, единственное средство от солипсизма, единственный раздражитель, не позволяющий философии впасть в блаженную летаргию.
«Единственный трезвый среди пьяных» — говорил Аристотель о положении Анаксагора в философии того времени. «Единственный трезвый среди пьяных» — скажу я о положении марксизма в философии современной.
#марксизм #Аристотель
В чём суть, в чём значение марксизма для философии? Марксизм — это единственная связь философии с реальностью, единственное средство от солипсизма, единственный раздражитель, не позволяющий философии впасть в блаженную летаргию.
«Единственный трезвый среди пьяных» — говорил Аристотель о положении Анаксагора в философии того времени. «Единственный трезвый среди пьяных» — скажу я о положении марксизма в философии современной.
#марксизм #Аристотель
Круг или спираль?
Хм. Как-то раньше не заострял внимания, а тут подумал: частенько, говоря об истории (неважно чего: всего) мы произносим расхожую фразу — «на новом витке истории». Такая якобы-диалектическая, как будто глубокомысленная приправа к основной мысли. Всё как будто повторяется снова — но «с известными изменениями».
Но… это ни разу не диалектика.
У Гегеля образа спирали нет — но есть круг. «Философия есть круг», — отчеканил он в «Философии права».
И неслучайно: диалектика = полнота, завершённость, тотальность и конкретность мысли. Истина конкретна — но как может быть конкретна мысль, если она уже не познала что-то твёрдо, абсолютно, наверняка? Конкретность есть законченность. Истина есть законченность. И потому образ истины — круг.
Спираль же — это дурная бесконечность n + 1, вечное и бессмысленное нарезание — не кругов! — а оборотов.
Вселенная спирали — скучная вселенная вечной повторяемости, где всё уже было, меняется только историческая этикетка («соответствие эпохе» — о да, на этом мелком месте можно даже развить «глубокую» историческую философию!).
Мир спирали — мир неистинный, ибо в нём нет ничего конкретного, ничего твёрдого: всё же потом повторится на новом витке, который внесёт новую «конкретику», добавит + 1. Нет никакого смысла что-то вообще утверждать.
Более того, «спиральная» картина мира даже не может ответить человеку — а куда движется развитие, куда устремлена мировая спираль? Кто сказал, что это движение вверх, а не вниз? Где уверенность, что спираль — это всё ещё спираль, а не фатальный «штопор»?
Потому: теория спирали в итоге — это теория релятивистская, теория антиисторическая, одним словом — иррационалистическая. Политически: реакционная — ибо лишающая какого-то прогрессивного ориентира, не позволяющая целеполагать, строить цельную и законченную картину мира, без которой невозможно никакое разумное политическое действие.
В итоге, друзья выбор таков: или диалектический круг — или псевдо-диалектическая (на поверку: иррационалистическая, антидиалектическая) спираль.
#Гегель
Хм. Как-то раньше не заострял внимания, а тут подумал: частенько, говоря об истории (неважно чего: всего) мы произносим расхожую фразу — «на новом витке истории». Такая якобы-диалектическая, как будто глубокомысленная приправа к основной мысли. Всё как будто повторяется снова — но «с известными изменениями».
Но… это ни разу не диалектика.
У Гегеля образа спирали нет — но есть круг. «Философия есть круг», — отчеканил он в «Философии права».
И неслучайно: диалектика = полнота, завершённость, тотальность и конкретность мысли. Истина конкретна — но как может быть конкретна мысль, если она уже не познала что-то твёрдо, абсолютно, наверняка? Конкретность есть законченность. Истина есть законченность. И потому образ истины — круг.
Спираль же — это дурная бесконечность n + 1, вечное и бессмысленное нарезание — не кругов! — а оборотов.
Вселенная спирали — скучная вселенная вечной повторяемости, где всё уже было, меняется только историческая этикетка («соответствие эпохе» — о да, на этом мелком месте можно даже развить «глубокую» историческую философию!).
Мир спирали — мир неистинный, ибо в нём нет ничего конкретного, ничего твёрдого: всё же потом повторится на новом витке, который внесёт новую «конкретику», добавит + 1. Нет никакого смысла что-то вообще утверждать.
Более того, «спиральная» картина мира даже не может ответить человеку — а куда движется развитие, куда устремлена мировая спираль? Кто сказал, что это движение вверх, а не вниз? Где уверенность, что спираль — это всё ещё спираль, а не фатальный «штопор»?
Потому: теория спирали в итоге — это теория релятивистская, теория антиисторическая, одним словом — иррационалистическая. Политически: реакционная — ибо лишающая какого-то прогрессивного ориентира, не позволяющая целеполагать, строить цельную и законченную картину мира, без которой невозможно никакое разумное политическое действие.
В итоге, друзья выбор таков: или диалектический круг — или псевдо-диалектическая (на поверку: иррационалистическая, антидиалектическая) спираль.
#Гегель
I'm so bored with the U.S.A.
…But what can I do?
И так постоянно на repeat’е, а сегодня просто День этой замечательной песни.
…But what can I do?
И так постоянно на repeat’е, а сегодня просто День этой замечательной песни.
YouTube
The Clash - I'm so Bored With the U.S.A. (Official Audio)
The Clash - I'm So Bored With The USA (Official Audio)
Follow On Spotify - http://smarturl.it/TheClashTT
Listen On Apple Music - http://smarturl.it/TheClash_AppleMusic
Amazon - http://smarturl.it/ClashHBAmazon
In celebration of London Calling, pre-order…
Follow On Spotify - http://smarturl.it/TheClashTT
Listen On Apple Music - http://smarturl.it/TheClash_AppleMusic
Amazon - http://smarturl.it/ClashHBAmazon
In celebration of London Calling, pre-order…
I'm So Bored With The U.S.A.
Yankee soldier
He want to shoot some skag
He met it in Cambodia
But now he can't afford a bag
Yankee a dollar talk
To the dictators of the world
In fact it's giving orders
An' they can't afford to miss a word
I'm so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
But what can I do?
Yankee detectives
Are always on the TV
'Cos killers in America
Work seven days a week
Never mind the stars and stripes
Let's print the Watergate Tapes
I'll salute the new wave
And I hope nobody escapes
I''m so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
But what can I do?
I'm so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
But what can I do?
I'm so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
But what can I do?
Move up Starsky
For the C.I.A.
Suck on Kojak
For the U.S.A…
#Clash
Yankee soldier
He want to shoot some skag
He met it in Cambodia
But now he can't afford a bag
Yankee a dollar talk
To the dictators of the world
In fact it's giving orders
An' they can't afford to miss a word
I'm so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
But what can I do?
Yankee detectives
Are always on the TV
'Cos killers in America
Work seven days a week
Never mind the stars and stripes
Let's print the Watergate Tapes
I'll salute the new wave
And I hope nobody escapes
I''m so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
But what can I do?
I'm so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
But what can I do?
I'm so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
I'm so bored with the U.S.A.
But what can I do?
Move up Starsky
For the C.I.A.
Suck on Kojak
For the U.S.A…
#Clash
Политэкономия идеального.
Слова — это деньги Духа (говоря мирским языком: мышления).
Но можно ли купить на эти деньги истину?
Да — если сама эта валюта мышления обеспечена золотым запасом объективной действительности.
#klar_und_deutlich
Слова — это деньги Духа (говоря мирским языком: мышления).
Но можно ли купить на эти деньги истину?
Да — если сама эта валюта мышления обеспечена золотым запасом объективной действительности.
#klar_und_deutlich
Эффект Трампа
…прост. Трамп — воплощённый вздох фрустрированного, отчаявшегося, разочарованного в собственном обществе обывателя-буржуа: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца!»
#Трамп
…прост. Трамп — воплощённый вздох фрустрированного, отчаявшегося, разочарованного в собственном обществе обывателя-буржуа: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца!»
#Трамп
Сложности с Фёдором Михайловичем.
В этот день 203 года назад родился Достоевский.
С ним всегда было непросто. Раздвоение, дуализм, двойственность, переходящая в двойничество на страницах его произведений — вот причина его амбивалентности, принадлежности к противоположным лагерям.
«Двойственность — самая обыкновенная черта у людей не совсем, впрочем, особенных», — без ложной скромности признавался сам Достоевский.
Хотя он и научился жить со своим дуализмом (так же, как научился жить и с падучей — сам ведь говорил: «Подлец человек, ко всему привыкает!»), но всю жизнь искал снятия, синтеза.
Три попытки синтеза было у Достоевского. Своеобразная триада.
Синтез 1. Сначала почвенничество как просвещенческий проект, снимающий отчуждение между русской интеллигенцией и народом. Не «опрощение» интеллигентов, а поднятие народа на их уровень. По сути, через 40 лет Ленин в «Что делать» выдвинет похожую программу — только уже как задачу для пролетарской партии (как коллективного интеллигента): поднять пролетариат до своего уровня сознательности.
Синтез 2. Затем поиски ответа на квази-экзистенциальный вопрос о жизни и смерти: Бог как тождество (сам Ф. М. говорил «слитие») я и всех.
Синтез 3, как синтез предыдущих двух. Народный, синтетический Христос. В итоге получилось мессианство — которое легко можно трактовать как вправо, так и влево. Но вообще 1917 год показал, какую мессианскую роль для Европы может сыграть наш народ. (Подробнее можно будет почитать во 2-м томе «Искателей Абсолюта»).
Но главное: признавая его неизбывный дуализм, не дать фальсифицировать Достоевского, нельзя позволить записать его в иррационалисты. Даже не его симпатии/антипатии к социализму важны — они сами производны, вторичны — а именно отношение Ф. М. к мышлению, к разуму важно. И здесь Достоевский был вполне однозначным рационалистом. Так, для примера: всё «Преступление и наказание» вдохновлено одноимённой главкой из гегелевской «Философии права». Суть её: настоящее наказание за совершённое преступление — не внешние кары и репрессии, а внутреннее, субъективное раскаяние. Нет большего наказания для преступника, как его собственный суд над самим собой. Это, повторюсь, Гегель — но это и Достоевский.
В общем: главное не потерять суть его идей в либеральном водолействе (пример), царящем сейчас в нашей филологии, и не отдать его идеи на откуп иррационалистам.
#Достоевский
В этот день 203 года назад родился Достоевский.
С ним всегда было непросто. Раздвоение, дуализм, двойственность, переходящая в двойничество на страницах его произведений — вот причина его амбивалентности, принадлежности к противоположным лагерям.
«Двойственность — самая обыкновенная черта у людей не совсем, впрочем, особенных», — без ложной скромности признавался сам Достоевский.
Хотя он и научился жить со своим дуализмом (так же, как научился жить и с падучей — сам ведь говорил: «Подлец человек, ко всему привыкает!»), но всю жизнь искал снятия, синтеза.
Три попытки синтеза было у Достоевского. Своеобразная триада.
Синтез 1. Сначала почвенничество как просвещенческий проект, снимающий отчуждение между русской интеллигенцией и народом. Не «опрощение» интеллигентов, а поднятие народа на их уровень. По сути, через 40 лет Ленин в «Что делать» выдвинет похожую программу — только уже как задачу для пролетарской партии (как коллективного интеллигента): поднять пролетариат до своего уровня сознательности.
Синтез 2. Затем поиски ответа на квази-экзистенциальный вопрос о жизни и смерти: Бог как тождество (сам Ф. М. говорил «слитие») я и всех.
Синтез 3, как синтез предыдущих двух. Народный, синтетический Христос. В итоге получилось мессианство — которое легко можно трактовать как вправо, так и влево. Но вообще 1917 год показал, какую мессианскую роль для Европы может сыграть наш народ. (Подробнее можно будет почитать во 2-м томе «Искателей Абсолюта»).
Но главное: признавая его неизбывный дуализм, не дать фальсифицировать Достоевского, нельзя позволить записать его в иррационалисты. Даже не его симпатии/антипатии к социализму важны — они сами производны, вторичны — а именно отношение Ф. М. к мышлению, к разуму важно. И здесь Достоевский был вполне однозначным рационалистом. Так, для примера: всё «Преступление и наказание» вдохновлено одноимённой главкой из гегелевской «Философии права». Суть её: настоящее наказание за совершённое преступление — не внешние кары и репрессии, а внутреннее, субъективное раскаяние. Нет большего наказания для преступника, как его собственный суд над самим собой. Это, повторюсь, Гегель — но это и Достоевский.
В общем: главное не потерять суть его идей в либеральном водолействе (пример), царящем сейчас в нашей филологии, и не отдать его идеи на откуп иррационалистам.
#Достоевский
Марксизм и философия или «Мы институтов не кончали…»
Поразительно (а на самом деле — абсолютно логично), как послереволюционная стабилизация в России 1920-х (она же «термидор», она же «отказ от революции») шла рука об руку с динамикой философских институций.
Сама хронология показательна:
1918 год: организована Социалистическая (с 1924 года Коммунистическая) академия — по замыслу, научный (естественно, и философский) мозг советского государства. Заметим, сама философия никак не акцентируется: марксисты ещё помнили, что такое философия по Марксу-Энгельсу.
1921 год: официальный отказ большевиков от «военного коммунизма» и вынужденный откат к совершенно буржуазным отношениям — НЭП. Бытие определяет сознание — и вот на базе МГУ параллельно Соцакадемии создан «Институт научной философии» под руководством феноменолога Шпета. Разумеется, оговорка «научной» не случайна. «Сомнительно, но оукей».
1927 год: десятилетие Октября. «Левая оппозиция» внутри партии разгромлена. Отныне критика Партии и режима недопустима. При Коммунистической академии открыта специальная Философская секция.
1929 год: выходит статья Сталина «Год великого перелома». Троцкийликвидирован вдаль выслан из страны. А с философией что? Всё правильно: Философская секция Комакадемии и бывший шпетовский Институт научной философии объединены в Институт философии Комакадемии.
1936 год: на Первом всесоюзном съезде стахановцев Сталин бросает фразу: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» — Настолько весело, что Коммунистическая академия ликвидируется, её бренные останки поглощаются по-буржуазному респектабельной, бронзовелой Академией Наук СССР. Естественно, Институт философии Комакадемии становится Институтом философии АН СССР (ныне РАН).
Собственно, всё.
Политический и социальный откат от 1917 года, внутренняя реакция на революцию, стабилизация послереволюционного режима — все эти тенденции шли параллельно с воскрешением философии как академической науки. Номинальная институализация, как мы убедились, хорошо иллюстрирует этот процесс. «Сущность является, явление сущностно».
Ибо по Гегелю, Марксу и Энгельсу: философия как философия, как чистая наука, не связанная напрямую с социальной практикой, закончилась уже в 1830-х годах. 1917 год только подтвердил тезис Энгельса о том, что пролетариат — наследник немецкой классической философии (правда, старик Фридрих всё же этот титул отдал именно немецкому пролетариату, но мы сейчас не об этом).
А какое вообще название было бы прилично для марксистской научной организации, занимающейся философией (историей философии) в стране, где состоялась пролетарская революция? Уж точно не «Институт философии»! А как? Например: «Академия/высшая школа критики истории философии». Или: «Высший революционный трибунал по делам истории философии». Но обязательно: с сектором «марксистской критики марксизма».
#марксизм #философия #Маркс #Энгельс #Гегель
Поразительно (а на самом деле — абсолютно логично), как послереволюционная стабилизация в России 1920-х (она же «термидор», она же «отказ от революции») шла рука об руку с динамикой философских институций.
Сама хронология показательна:
1918 год: организована Социалистическая (с 1924 года Коммунистическая) академия — по замыслу, научный (естественно, и философский) мозг советского государства. Заметим, сама философия никак не акцентируется: марксисты ещё помнили, что такое философия по Марксу-Энгельсу.
1921 год: официальный отказ большевиков от «военного коммунизма» и вынужденный откат к совершенно буржуазным отношениям — НЭП. Бытие определяет сознание — и вот на базе МГУ параллельно Соцакадемии создан «Институт научной философии» под руководством феноменолога Шпета. Разумеется, оговорка «научной» не случайна. «Сомнительно, но оукей».
1927 год: десятилетие Октября. «Левая оппозиция» внутри партии разгромлена. Отныне критика Партии и режима недопустима. При Коммунистической академии открыта специальная Философская секция.
1929 год: выходит статья Сталина «Год великого перелома». Троцкий
1936 год: на Первом всесоюзном съезде стахановцев Сталин бросает фразу: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» — Настолько весело, что Коммунистическая академия ликвидируется, её бренные останки поглощаются по-буржуазному респектабельной, бронзовелой Академией Наук СССР. Естественно, Институт философии Комакадемии становится Институтом философии АН СССР (ныне РАН).
Собственно, всё.
Политический и социальный откат от 1917 года, внутренняя реакция на революцию, стабилизация послереволюционного режима — все эти тенденции шли параллельно с воскрешением философии как академической науки. Номинальная институализация, как мы убедились, хорошо иллюстрирует этот процесс. «Сущность является, явление сущностно».
Ибо по Гегелю, Марксу и Энгельсу: философия как философия, как чистая наука, не связанная напрямую с социальной практикой, закончилась уже в 1830-х годах. 1917 год только подтвердил тезис Энгельса о том, что пролетариат — наследник немецкой классической философии (правда, старик Фридрих всё же этот титул отдал именно немецкому пролетариату, но мы сейчас не об этом).
А какое вообще название было бы прилично для марксистской научной организации, занимающейся философией (историей философии) в стране, где состоялась пролетарская революция? Уж точно не «Институт философии»! А как? Например: «Академия/высшая школа критики истории философии». Или: «Высший революционный трибунал по делам истории философии». Но обязательно: с сектором «марксистской критики марксизма».
#марксизм #философия #Маркс #Энгельс #Гегель
Мастер и инструмент.
Все разговоры об искусственном интеллекте не имеют ни малейшего смысла, если не поднимается вопрос: кому принадлежит ИИ, у кого он в собственности, кто и с какой целью его использует.
ИИ — это технический инструмент. Пустопорожние толки о том, «плох» он или «хорош» — полная аналогия пустопорожних рассуждений на заре индустриальной эры о том «хороша» машина или «плоха»?
При этом, не надо впадать в ультралевое фразёрство — оно же пенсионерское брюзжание позавчерашних операистов, сводящих ИИ к производственным отношениям, и потому предлагающим ликвидировать ИИ вместе с этими отношениями. Это примитивная логика луддитов, антиисторическая абстракция да ещё и редукционизм впридачу. К тому же, ультралевые операисты фетишизируют ИИ (как луддиты видели Сатану в самой машине, лишающей их работы).
Ибо: ИИ — продукт производственных отношений, но он им не равен. Да, сейчас ИИ используется только для получения прибыли IT-гигантами, для слежки и для роста милитаризма. Но это же всего лишь инструмент! Вопрос лишь в том, кто и как этот инструмент использует. Другие, более логичные отношения производства человеческой жизни смогут использовать ИИ по-настоящему: для действительной пользы человечеству. Но для этого всё человечество должно стать хозяином ИИ. Тогда инструмент не сможет угнетать своего мастера, и будет служить ему только на благо. Вопрос «лишь» в том, чтобы всему человечеству стать Мастером, хозяином собственной жизни.
#ИИ
Все разговоры об искусственном интеллекте не имеют ни малейшего смысла, если не поднимается вопрос: кому принадлежит ИИ, у кого он в собственности, кто и с какой целью его использует.
ИИ — это технический инструмент. Пустопорожние толки о том, «плох» он или «хорош» — полная аналогия пустопорожних рассуждений на заре индустриальной эры о том «хороша» машина или «плоха»?
При этом, не надо впадать в ультралевое фразёрство — оно же пенсионерское брюзжание позавчерашних операистов, сводящих ИИ к производственным отношениям, и потому предлагающим ликвидировать ИИ вместе с этими отношениями. Это примитивная логика луддитов, антиисторическая абстракция да ещё и редукционизм впридачу. К тому же, ультралевые операисты фетишизируют ИИ (как луддиты видели Сатану в самой машине, лишающей их работы).
Ибо: ИИ — продукт производственных отношений, но он им не равен. Да, сейчас ИИ используется только для получения прибыли IT-гигантами, для слежки и для роста милитаризма. Но это же всего лишь инструмент! Вопрос лишь в том, кто и как этот инструмент использует. Другие, более логичные отношения производства человеческой жизни смогут использовать ИИ по-настоящему: для действительной пользы человечеству. Но для этого всё человечество должно стать хозяином ИИ. Тогда инструмент не сможет угнетать своего мастера, и будет служить ему только на благо. Вопрос «лишь» в том, чтобы всему человечеству стать Мастером, хозяином собственной жизни.
#ИИ
К разговорам о «мире в труху».
«Годам к восемнадцати я додумался до
твёрдого убеждения, что вся временная жизнь, как состоящая единственно только из зол и страданий, должна быть поскорее разрушена совершенно и окончательно. Едва успел я дойти до этого собственным умом, как мне пришлось убедиться, что не я один был такого мнения, но что оно весьма обстоятельно развивалось некоторыми знаменитыми немецкими философами. Впрочем, я был тогда отчасти славянофилом и потому хотя допускал, что немцы могут упразднить вселенную в теории, но практическое исполнение этой задачи возлагал исключительно на русский народ, при чём в душе я не сомневался, что первый сигнал к разрушению мира будет дан мною самим».
Это юный Володя Соловьёв (который русский философ) осьмнадцати лет от роду начитался Шопенгауэра.
Вспоминаю другого вьюношу, посовременнее. «Фаланстер», год этак 2018-й, ещё на старомнамоленном месте. Стайка студентов-философов (первый, максимум 2-й курс) крутится у стенда с «философией». И вот особо экзальтированный отрок начинает с жаром уверять небольшую компанию, как ему нравится Шопенгауэр, ах, какое откровение, хочу, говорит, приобрести его 6-томник, у вас есть 6-томник?..
Шеститомника, правда, не оказалось.
Но это не суть. А суть то, что семена иррационалистического зла проросли цветами, которые уже сами плодоносят. (Неудивительно: социальная почва таких цветов зла не только не обеднела, но, напротив, жирно унавожена выросшим за это время империализмом.) И угроза всему живому, жажда разрушения мира из бравады Володи Соловьёва за столетие превратилась в обычную повестку дня.
#империализм #иррационализм #Соловьёв #Шопенгауэр
«Годам к восемнадцати я додумался до
твёрдого убеждения, что вся временная жизнь, как состоящая единственно только из зол и страданий, должна быть поскорее разрушена совершенно и окончательно. Едва успел я дойти до этого собственным умом, как мне пришлось убедиться, что не я один был такого мнения, но что оно весьма обстоятельно развивалось некоторыми знаменитыми немецкими философами. Впрочем, я был тогда отчасти славянофилом и потому хотя допускал, что немцы могут упразднить вселенную в теории, но практическое исполнение этой задачи возлагал исключительно на русский народ, при чём в душе я не сомневался, что первый сигнал к разрушению мира будет дан мною самим».
Это юный Володя Соловьёв (который русский философ) осьмнадцати лет от роду начитался Шопенгауэра.
Вспоминаю другого вьюношу, посовременнее. «Фаланстер», год этак 2018-й, ещё на старом
Шеститомника, правда, не оказалось.
Но это не суть. А суть то, что семена иррационалистического зла проросли цветами, которые уже сами плодоносят. (Неудивительно: социальная почва таких цветов зла не только не обеднела, но, напротив, жирно унавожена выросшим за это время империализмом.) И угроза всему живому, жажда разрушения мира из бравады Володи Соловьёва за столетие превратилась в обычную повестку дня.
#империализм #иррационализм #Соловьёв #Шопенгауэр
Распорядок дня философа-иррационалиста.
Утром — разрушение разума.
В обед — уничтожение мира.
Вечером — дискотека.
#иррационализм
Утром — разрушение разума.
В обед — уничтожение мира.
Вечером — дискотека.
#иррационализм