Selbstheit
#книги
#феноменология_русского_духа
#Γνῶθι_σεαυτόν
"Знаем ли мы себя - самих? Каким образом мы должны сами быть, если мы не есть сами? И каким образом мы можем быть самими собой, не зная, кто мы есть, чтобы быть уверенными в том, что мы есть те, кто мы есть?!
(...) В вопросе" кто мы есть" заключен и поставлен вопрос, "есть ли" мы. Оба эти вопроса неразрывны, и эта неразрывность есть лишь другое проявление сокрытой сущности человеческого бытия, а именно историчного человеческого бытия
“"Отсюда ясно: этот вопрос о " кто мы" как осуществление само-осмысления не имеет ничего общего с любопытствующей, одержимой страстью к Я, потерянностью в перемалывании головой "собственных" переживаний; напротив, это по сути путь осуществления вопроса о наиболее достойном вопрошания, того вопроса, который впервые открывает удостаивание наиболее достойного вопрошания, вопроса об истине бытия"
#книги
#феноменология_русского_духа
#Γνῶθι_σεαυτόν
"Знаем ли мы себя - самих? Каким образом мы должны сами быть, если мы не есть сами? И каким образом мы можем быть самими собой, не зная, кто мы есть, чтобы быть уверенными в том, что мы есть те, кто мы есть?!
(...) В вопросе" кто мы есть" заключен и поставлен вопрос, "есть ли" мы. Оба эти вопроса неразрывны, и эта неразрывность есть лишь другое проявление сокрытой сущности человеческого бытия, а именно историчного человеческого бытия
“"Отсюда ясно: этот вопрос о " кто мы" как осуществление само-осмысления не имеет ничего общего с любопытствующей, одержимой страстью к Я, потерянностью в перемалывании головой "собственных" переживаний; напротив, это по сути путь осуществления вопроса о наиболее достойном вопрошания, того вопроса, который впервые открывает удостаивание наиболее достойного вопрошания, вопроса об истине бытия"
#книги
#феноменология_русского_духа
"Ибо начало - это сокрытое, еще не испорченный и не взятый в производство исток, который все ускользая, бежит как можно дальше вперед (vorausgreift) и таким образом сохраняет в себе высшую властность. Эта нерастраченная мощь закрытости богатейших возможностей мужества (Mut) (на_строенно-знающей воли к Событию) есть единственное спасение и победа над Испытанием.
Теперь же величайшее событие есть всегда Начало, и да будет так (und sei es), начало последнего Бога"
#феноменология_русского_духа
"Ибо начало - это сокрытое, еще не испорченный и не взятый в производство исток, который все ускользая, бежит как можно дальше вперед (vorausgreift) и таким образом сохраняет в себе высшую властность. Эта нерастраченная мощь закрытости богатейших возможностей мужества (Mut) (на_строенно-знающей воли к Событию) есть единственное спасение и победа над Испытанием.
Теперь же величайшее событие есть всегда Начало, и да будет так (und sei es), начало последнего Бога"
ВРЕМЯ собирать Философские Камни ...
#политический_дис_курс
#книги
#с_Παιδευμα_быть_лучше
Экзорцизм Человека и их дискурс: и не будет светить Свет и тьма да поглотит Его...
Мы десятилетиями постили яркие и близкие по духу цитаты и восхищались пассионарной пробужденностью мыслителей.
Грош цена будет нашему образованию, если сегодня, в наступившей ВДРУГ страшной реальности мы все это - пассионарную и усвоенную гносиологию - не переведем/трансформируем в Дело.
В Дело Сопротивления.
https://youtu.be/XWLj2dIUDvw
#политический_дис_курс
#книги
#с_Παιδευμα_быть_лучше
Экзорцизм Человека и их дискурс: и не будет светить Свет и тьма да поглотит Его...
Мы десятилетиями постили яркие и близкие по духу цитаты и восхищались пассионарной пробужденностью мыслителей.
Грош цена будет нашему образованию, если сегодня, в наступившей ВДРУГ страшной реальности мы все это - пассионарную и усвоенную гносиологию - не переведем/трансформируем в Дело.
В Дело Сопротивления.
https://youtu.be/XWLj2dIUDvw
Книга дня
#ЧПТ
#радикальный_дискурс
#книги
"Все, что связано с жизнью и смыслом, несет в себе риск. Но и укрыться от каких бы то ни было контактов с соседями невозможно. Поэтому нам необходимо отличать в Европе друзей от врагов, союзников от противников, тех, кто делает нас сильнее, от тех, кто нас ослабляет".
Ален де Бенуа и "Европейская идеология", Александр Дугин
#ЧПТ
#радикальный_дискурс
#книги
"Все, что связано с жизнью и смыслом, несет в себе риск. Но и укрыться от каких бы то ни было контактов с соседями невозможно. Поэтому нам необходимо отличать в Европе друзей от врагов, союзников от противников, тех, кто делает нас сильнее, от тех, кто нас ослабляет".
Ален де Бенуа и "Европейская идеология", Александр Дугин
Русский «Lebenswelt» Василия Розанова
#с_Παιδευμα_быть_лучше
#книги
Василий Розанов стоит среди других русских мыслителей особняком. В определенном смысле он является самым русским из них, а, следовательно, находится ближе всего к самому архаическому полюсу. Розанов знает Запад и европейскую культуру, понимает их, и целиком и полностью отвергает – сознательно и радикально. В этом он идет по стезям славянофилов, и особенно Констатина Леонтьева, которого он ценил, пожалуй, выше других. И хотя В. Розанов, будучи философом, законченной философии не создал, его интуиции, прозрения, откровения ближе всего к тому, чтобы доказать, что русская философия возможна, то есть ближе всего к этой философии. Сам Розанов ее не создает, но он приближается вплотную к ее обоснованию, стоит на грани, предчувствует ее скорую возможность. Это предчувствие обрывочно и предварительно, но в некоторых моментах — бездонно глубоко.
Сам метод философствования у Розанова в определенных моментах предвосхищает экзистенциализм Хайдеггера. Он отбрасывает западную «метафизику» с порога (в отличие от Хайдеггера, правда, совершенно не разобравшись в ней, что не принципиально) и обращается к тому, что представляется ему безусловным, наглядным, наличествующим. Метафизика Нового времени превратила мир в механизм:
«Декартовская мерзость: животное есть машина, а человек есть мыслящий дух, cogito ergo sum – эта типичная католическая и даже вообще христианская гадость – проникает всю европейскую цивилизацию». (54)
Но зоологический подход материалистов и сторонников эволюции нисколько не близок Розанову.
«Дарвин не заметил, что у природы блестят глаза. Он сделал ее матовой. Она у него вся матовая, без масла и сока. А сок есть.
Природа с потухшими глазам. Бррр…
Он дал пакость, а не зоологию.
«Музыки не надо, есть граммофон»: вот дарвинизм и история дарвинизма.»(55)
Европейская цивилизация, особенно современная, ненавистна Розанову вся целиком. Вот как он понимает ее основные истины:
«Человек происходит от обезьяны.
Атомы. И они движутся. Вот и все.
Кусочки и их движения. Такова космология. Где тут родиться нежному.
Где же тут остаться нежному.
Человек — скотина. А я да ты две скотины.
Система скотских отношений — социология ( Конт, Спенсер)
Мир вообще свиньи. Все они должны быть сыты.
А «сытость» мировая проблема (социализм).
Скажите, пожалуйста, где тут остаться «священному» (…)». (56)
Концентрация Запада – его философия, представляющая собой
сплошное «сужение»:
«Все определение есть сужение (философия).
И определять не нужно.
Пусть будет мир неопределен.
Пусть он будет свободен.……
Вот начало хаоса. Он так же необходим, как разум и совесть».(57)
И напротив:
«На предмет надо иметь именно 1000 точек зрения. Не две и не три: а тысячу. Это – "координаты действительности ". И действительность только через 1000 точек на нее зрения и определяется».(58)
«Координаты действительности» — это попытка схватить окружающий мир и свое собственное бытие в экзистенциальном моменте их феноменологического обнаружения – по ту сторону отвлеченных нормативных предписаний. Розанов стремится передать эти координаты максимально точно – ценой любых жертв, в первую очередь, жертвы рассудочностью, логичностью, последовательностью, соответствием стандартам «образованности» и «просвещенности».
«К черту ratio! Я хочу кашу с трюфелями. А на рай потому и надеюсь, потому что всеконечно признаю и утверждаю ад.»(59)
На пике отвержения ratio Розанов достигает настоящих пророческих вершин – его мысль подходит к границам мыслимого:
«Первый из людей и ангелов — я увидел границу его. А увидеть грани, границы — значит увидеть небожественность».
«Первый я увидел его небожественность. И не сошел с ума. Как я не сошел с ума? А, может быть, я и сошел с ума.»(60)
Поразительно, но у В. Розанова есть множество ссылок именно на археомодерн; он тонко чувствует его, он переживает его, он страдает от него.
«Россия — страна, где все соскочили со своей оси. И пытаются вскочить на чужую ось, иногда – на несколько чужих осей. И расквашивают нос, и делают нашу бедную Россию безобразной и несчастной.
#с_Παιδευμα_быть_лучше
#книги
Василий Розанов стоит среди других русских мыслителей особняком. В определенном смысле он является самым русским из них, а, следовательно, находится ближе всего к самому архаическому полюсу. Розанов знает Запад и европейскую культуру, понимает их, и целиком и полностью отвергает – сознательно и радикально. В этом он идет по стезям славянофилов, и особенно Констатина Леонтьева, которого он ценил, пожалуй, выше других. И хотя В. Розанов, будучи философом, законченной философии не создал, его интуиции, прозрения, откровения ближе всего к тому, чтобы доказать, что русская философия возможна, то есть ближе всего к этой философии. Сам Розанов ее не создает, но он приближается вплотную к ее обоснованию, стоит на грани, предчувствует ее скорую возможность. Это предчувствие обрывочно и предварительно, но в некоторых моментах — бездонно глубоко.
Сам метод философствования у Розанова в определенных моментах предвосхищает экзистенциализм Хайдеггера. Он отбрасывает западную «метафизику» с порога (в отличие от Хайдеггера, правда, совершенно не разобравшись в ней, что не принципиально) и обращается к тому, что представляется ему безусловным, наглядным, наличествующим. Метафизика Нового времени превратила мир в механизм:
«Декартовская мерзость: животное есть машина, а человек есть мыслящий дух, cogito ergo sum – эта типичная католическая и даже вообще христианская гадость – проникает всю европейскую цивилизацию». (54)
Но зоологический подход материалистов и сторонников эволюции нисколько не близок Розанову.
«Дарвин не заметил, что у природы блестят глаза. Он сделал ее матовой. Она у него вся матовая, без масла и сока. А сок есть.
Природа с потухшими глазам. Бррр…
Он дал пакость, а не зоологию.
«Музыки не надо, есть граммофон»: вот дарвинизм и история дарвинизма.»(55)
Европейская цивилизация, особенно современная, ненавистна Розанову вся целиком. Вот как он понимает ее основные истины:
«Человек происходит от обезьяны.
Атомы. И они движутся. Вот и все.
Кусочки и их движения. Такова космология. Где тут родиться нежному.
Где же тут остаться нежному.
Человек — скотина. А я да ты две скотины.
Система скотских отношений — социология ( Конт, Спенсер)
Мир вообще свиньи. Все они должны быть сыты.
А «сытость» мировая проблема (социализм).
Скажите, пожалуйста, где тут остаться «священному» (…)». (56)
Концентрация Запада – его философия, представляющая собой
сплошное «сужение»:
«Все определение есть сужение (философия).
И определять не нужно.
Пусть будет мир неопределен.
Пусть он будет свободен.……
Вот начало хаоса. Он так же необходим, как разум и совесть».(57)
И напротив:
«На предмет надо иметь именно 1000 точек зрения. Не две и не три: а тысячу. Это – "координаты действительности ". И действительность только через 1000 точек на нее зрения и определяется».(58)
«Координаты действительности» — это попытка схватить окружающий мир и свое собственное бытие в экзистенциальном моменте их феноменологического обнаружения – по ту сторону отвлеченных нормативных предписаний. Розанов стремится передать эти координаты максимально точно – ценой любых жертв, в первую очередь, жертвы рассудочностью, логичностью, последовательностью, соответствием стандартам «образованности» и «просвещенности».
«К черту ratio! Я хочу кашу с трюфелями. А на рай потому и надеюсь, потому что всеконечно признаю и утверждаю ад.»(59)
На пике отвержения ratio Розанов достигает настоящих пророческих вершин – его мысль подходит к границам мыслимого:
«Первый из людей и ангелов — я увидел границу его. А увидеть грани, границы — значит увидеть небожественность».
«Первый я увидел его небожественность. И не сошел с ума. Как я не сошел с ума? А, может быть, я и сошел с ума.»(60)
Поразительно, но у В. Розанова есть множество ссылок именно на археомодерн; он тонко чувствует его, он переживает его, он страдает от него.
«Россия — страна, где все соскочили со своей оси. И пытаются вскочить на чужую ось, иногда – на несколько чужих осей. И расквашивают нос, и делают нашу бедную Россию безобразной и несчастной.
ЭЛЕВСИНСКИЕ ТОПИ ДИАЛЕКТИКИ
#борьба_за_возвращение
#ЧПТ
#радикальный_дискурс
#книги
"Итак, богиней мышления того самого мыслителя,
которого называют «темным» и который
таковым и является, призвана стать богиня
«Артемида», которую называют «светоносной
». Мышление мыслителя, который мыслит
темное и сам называется «темным», должно
быть «аполлоническим», то есть глубинно, существенно
соотнесенным со светом. Но разве в
них есть что-то общее? φωσφόρος, «светоносная
», и σκοτεινός, «хранящий темное», отличаются
друг от друга как день и ночь.
Тем не менее благодаря некоторым вводным
соображениям мы знаем, что, по-видимому,
каждый раз, когда мы сталкиваемся с чем-то
якобы совершенно нецельным и в себе самом
обращенным на самое себя в своем внутреннем
противоборстве, мы прикасаемся к чему-то
сущностно важному. Темное и светлое принадлежат
друг другу, причем не только в том
смысле, что там, где есть темное, непременно
должно быть светлое и наоборот. Напротив,
темное в своем существе «есть» светлое, а светлое
«есть» темное. Прежде всего мы понимаем
это в таком отношении: там, где ясное представлено
во всей своей полноте и чистоте, то
есть там, где оно выходит за пределы нашей
способности вместить его и без всякого соотнесения
с нами остается просто ясным, мы, в
силу его исконной ясности, больше ничего не
видим. Причем дело не только в нас: причина в
том, что в своем существе ясное и светлое каким-
то образом предстают как скрывающее
(das Verbergende).
Когда мы говорим, что темное «есть» светлое,
а светлое «есть» темное, когда говорим,
что живое есть мертвое, а мертвое — живое,
тогда, говоря таким образом, мы как будто
мыслим по-гераклитовски. На самом же деле
все это почти всегда одни только разговоры, и
нам не стоит обманываться на сей счет. Ведь
всюду, где в существенном, глубинном мышлении
кроется возможность помыслить предельное,
решающее и единственное, — всюду непременно
таится опасность превратить это начинание
в поверхностное, пошлое, почти
механическое пустословие. Там, где эта опасность
всякий раз не осознается с новой силой,
возникает шумное и пустое противопоставление
антонимов: свет и тьма, жизнь и смерть,
бодрствование и сон, движение и покой, свобода
и необходимость, бесконечность и конечность.
Уже со времен Платона и затем вновь и
вновь, особенно в эпоху метафизики, характерной
для немецкого идеализма, стремление
осмыслить противоположности в их высшем
единстве называется «диалектическим» мышлением.
Кто-то, оглушив себя этим легко усваиваемым
«диалектическим» шумом, уже решил
изображать глубокомыслие и вести себя как
мыслитель. Жонглируя словами Гераклита,
иной умелец легко превращает самого себя в
некоего Гераклита, а то и в нечто «более великое
»: ведь теперь-то он вполне его понимает и
потому ставит ниже себя. Хотя это замечание
мало что дает для понимания Гераклита, все-
таки надо отметить, что со времен Гегеля, и
особенно Ницше, вокруг образа, мысли и слова
этого философа сформировалась какая-то
угарная атмосфера, из которой одинаково
трудно выбраться как человеку неопытному,
так и чрезмерно искусному. В этой атмосфере
слишком быстро и опрометчиво начинают
практиковать диалектическое мышление, таящее
в себе своеобразную опасность, от которой
даже опытный мыслитель едва ли может изба
виться. Ведь порой даже Гегель и Шеллинг попадали
в жернова диалектики — так чего уж
говорить об их последователях, уже не мыслящих
из глубины постигнутой «субстанции»?
Разве могут они отказаться от быстрой телеги
диалектики, если из слов, сказанных Гераклитом,
им почти прямо в глаза прыгают противоположности?
Да и все мы по сию пору, сами
того не ведая, рискуем впасть в несоразмерное
ее существу применение диалектики. Поэтому
предостережение необходимо.
Пытаясь войти в мышление Гераклита, мы
ступаем на почву, поистине преисполненную
опасностей. Прибегая к совершенно несообразному,
но именно по этой причине вполне
подходящему для современных представлений
сравнению, можно сказать: речения этого мыслителя
похожи на минное поле, где один неверный
шаг — и все разлетается в пух и прах. Постараемся
же не превратить сущностно темное
#борьба_за_возвращение
#ЧПТ
#радикальный_дискурс
#книги
"Итак, богиней мышления того самого мыслителя,
которого называют «темным» и который
таковым и является, призвана стать богиня
«Артемида», которую называют «светоносной
». Мышление мыслителя, который мыслит
темное и сам называется «темным», должно
быть «аполлоническим», то есть глубинно, существенно
соотнесенным со светом. Но разве в
них есть что-то общее? φωσφόρος, «светоносная
», и σκοτεινός, «хранящий темное», отличаются
друг от друга как день и ночь.
Тем не менее благодаря некоторым вводным
соображениям мы знаем, что, по-видимому,
каждый раз, когда мы сталкиваемся с чем-то
якобы совершенно нецельным и в себе самом
обращенным на самое себя в своем внутреннем
противоборстве, мы прикасаемся к чему-то
сущностно важному. Темное и светлое принадлежат
друг другу, причем не только в том
смысле, что там, где есть темное, непременно
должно быть светлое и наоборот. Напротив,
темное в своем существе «есть» светлое, а светлое
«есть» темное. Прежде всего мы понимаем
это в таком отношении: там, где ясное представлено
во всей своей полноте и чистоте, то
есть там, где оно выходит за пределы нашей
способности вместить его и без всякого соотнесения
с нами остается просто ясным, мы, в
силу его исконной ясности, больше ничего не
видим. Причем дело не только в нас: причина в
том, что в своем существе ясное и светлое каким-
то образом предстают как скрывающее
(das Verbergende).
Когда мы говорим, что темное «есть» светлое,
а светлое «есть» темное, когда говорим,
что живое есть мертвое, а мертвое — живое,
тогда, говоря таким образом, мы как будто
мыслим по-гераклитовски. На самом же деле
все это почти всегда одни только разговоры, и
нам не стоит обманываться на сей счет. Ведь
всюду, где в существенном, глубинном мышлении
кроется возможность помыслить предельное,
решающее и единственное, — всюду непременно
таится опасность превратить это начинание
в поверхностное, пошлое, почти
механическое пустословие. Там, где эта опасность
всякий раз не осознается с новой силой,
возникает шумное и пустое противопоставление
антонимов: свет и тьма, жизнь и смерть,
бодрствование и сон, движение и покой, свобода
и необходимость, бесконечность и конечность.
Уже со времен Платона и затем вновь и
вновь, особенно в эпоху метафизики, характерной
для немецкого идеализма, стремление
осмыслить противоположности в их высшем
единстве называется «диалектическим» мышлением.
Кто-то, оглушив себя этим легко усваиваемым
«диалектическим» шумом, уже решил
изображать глубокомыслие и вести себя как
мыслитель. Жонглируя словами Гераклита,
иной умелец легко превращает самого себя в
некоего Гераклита, а то и в нечто «более великое
»: ведь теперь-то он вполне его понимает и
потому ставит ниже себя. Хотя это замечание
мало что дает для понимания Гераклита, все-
таки надо отметить, что со времен Гегеля, и
особенно Ницше, вокруг образа, мысли и слова
этого философа сформировалась какая-то
угарная атмосфера, из которой одинаково
трудно выбраться как человеку неопытному,
так и чрезмерно искусному. В этой атмосфере
слишком быстро и опрометчиво начинают
практиковать диалектическое мышление, таящее
в себе своеобразную опасность, от которой
даже опытный мыслитель едва ли может изба
виться. Ведь порой даже Гегель и Шеллинг попадали
в жернова диалектики — так чего уж
говорить об их последователях, уже не мыслящих
из глубины постигнутой «субстанции»?
Разве могут они отказаться от быстрой телеги
диалектики, если из слов, сказанных Гераклитом,
им почти прямо в глаза прыгают противоположности?
Да и все мы по сию пору, сами
того не ведая, рискуем впасть в несоразмерное
ее существу применение диалектики. Поэтому
предостережение необходимо.
Пытаясь войти в мышление Гераклита, мы
ступаем на почву, поистине преисполненную
опасностей. Прибегая к совершенно несообразному,
но именно по этой причине вполне
подходящему для современных представлений
сравнению, можно сказать: речения этого мыслителя
похожи на минное поле, где один неверный
шаг — и все разлетается в пух и прах. Постараемся
же не превратить сущностно темное
Онтология Эстетики
#радикальный_дискурс
#книги
...зло от того момента, когда о нем вообще ничего не знали и не хотели знать, приходит к тому моменту, когда оно является аспектом некого развлечения, некой эстетики, просто стержнем культурного строительства, неким измерением, которое формирует все вещи бытовой цивилизации — от досуга до личных ориентиров.
Это очень странно. Казалось бы, зло, которое пришло как инструмент разъяснения того, что есть сущее, не может быть банализировано до такой степени, чтобы превратиться в источник эстетики, любования, игры.
На самом деле, здесь есть любопытный процесс смешения.
Во-первых — что такое эстетика? Сама эстетика нуждается в очень специальном и глубоком рассмотрении себя в лупу тотального теологического анализа. В конечном счете, эстетика невозможна без формы. А форма невозможна без проявления количества в материальном корпоральном мире. Ибо что есть форма, если это не геометрия, не симметрия, если это не соразмерность, если это не ритм. Ибо первичное эстетическое чувство связано с инстинктивным удовлетворением от обретенной гармонии. Самая первичная и самая сырая эстетика проявилась в античном мире, где она носила явно геометрический, ритмический характер. В мире рисовали всюду. В мире изображали людей, животных, богов, все что угодно. Но изображали их с функциональными целями, — чтобы им поклоняться, чтобы их заклинать, чтобы воздействовать на причинно-следственные цепи событий. Например, идолы на острове Пасхи или изображения, иллюстрирующие книгу мертвых на стенах пирамид — это функциональные изображения, информационные изображения или магические изображения.
Но изображения, которые несут в себе исключительно удовлетворение от соразмерности и гармонии, — это очень концентрированное место возникновения Эллады, ну, вообще, средиземноморская Ойкумена. И оттуда эта эстетическая концепция, более или менее, причем иногда и насильственным, тонко насильственным — через пропагандистское распространение мировоззрения — путем, эстетическое переживание, эстетический опыт, возможность эстетического, — она распространилась по всему миру. Эстетика, в принципе, проникла и на восток, поскольку восток через средиземноморье был очень тесно связан с эллинской традицией. Как известно, Платона и Аристотеля вернули Европе арабы, но прежде, чем вернули, глубоко познакомились с ними. И мощные последствия античного послания действовали в арабо-исламской цивилизации, практически, вплоть до монголов. Монголы разрушили великолепное феерическое пространство Халифата. Постмонгольская исламская цивилизация выглядит крайне одномерной и монохромной по сравнению с аббасидами, например. Но, кстати, она была спасена этим, потому что цветение ведет к гибели.
#радикальный_дискурс
#книги
...зло от того момента, когда о нем вообще ничего не знали и не хотели знать, приходит к тому моменту, когда оно является аспектом некого развлечения, некой эстетики, просто стержнем культурного строительства, неким измерением, которое формирует все вещи бытовой цивилизации — от досуга до личных ориентиров.
Это очень странно. Казалось бы, зло, которое пришло как инструмент разъяснения того, что есть сущее, не может быть банализировано до такой степени, чтобы превратиться в источник эстетики, любования, игры.
На самом деле, здесь есть любопытный процесс смешения.
Во-первых — что такое эстетика? Сама эстетика нуждается в очень специальном и глубоком рассмотрении себя в лупу тотального теологического анализа. В конечном счете, эстетика невозможна без формы. А форма невозможна без проявления количества в материальном корпоральном мире. Ибо что есть форма, если это не геометрия, не симметрия, если это не соразмерность, если это не ритм. Ибо первичное эстетическое чувство связано с инстинктивным удовлетворением от обретенной гармонии. Самая первичная и самая сырая эстетика проявилась в античном мире, где она носила явно геометрический, ритмический характер. В мире рисовали всюду. В мире изображали людей, животных, богов, все что угодно. Но изображали их с функциональными целями, — чтобы им поклоняться, чтобы их заклинать, чтобы воздействовать на причинно-следственные цепи событий. Например, идолы на острове Пасхи или изображения, иллюстрирующие книгу мертвых на стенах пирамид — это функциональные изображения, информационные изображения или магические изображения.
Но изображения, которые несут в себе исключительно удовлетворение от соразмерности и гармонии, — это очень концентрированное место возникновения Эллады, ну, вообще, средиземноморская Ойкумена. И оттуда эта эстетическая концепция, более или менее, причем иногда и насильственным, тонко насильственным — через пропагандистское распространение мировоззрения — путем, эстетическое переживание, эстетический опыт, возможность эстетического, — она распространилась по всему миру. Эстетика, в принципе, проникла и на восток, поскольку восток через средиземноморье был очень тесно связан с эллинской традицией. Как известно, Платона и Аристотеля вернули Европе арабы, но прежде, чем вернули, глубоко познакомились с ними. И мощные последствия античного послания действовали в арабо-исламской цивилизации, практически, вплоть до монголов. Монголы разрушили великолепное феерическое пространство Халифата. Постмонгольская исламская цивилизация выглядит крайне одномерной и монохромной по сравнению с аббасидами, например. Но, кстати, она была спасена этим, потому что цветение ведет к гибели.