Выступали против чужеродного термина "мордва" до того как это стало мейнстримом.

Вчера был день карельского флага, поэтому о карело-финских культурных связях с мокша и эрзя.

Интерес к финно-уграм возник в Финляндии в середине ХIХ века. Несколько раньше языковедами было установлено родство между этими народами. Финнам нужно было развивать национальный идентитет, и помимо собственного народного творчества для этого полезны были только что открытые ими родственные народы и их культуры. Финская интеллигенция, вдохновленная идеями национализма, должна была доказать старинное происхождение и длинную историю своей национальности. Андрей Михайлович Шёгрен еще в первой половине прошлого века подчеркивал идею общности финно-угорских народов, и он оказал поддержку своим соотечественникам, которые приступили к изучению далеких родственных народов, в том числе Матиасу Кастрену.

Август Альквист (1826 — 1889), профессор Хельсинкского университета, был первым из финских ученых, который поехал в Россию и описал язык и фольклор мокши и эрзи. Он совершил свое путешествие в мокшанские и эрзянские земли в 1857 году. Ученый записал 216 загадок, 31 песню, 12 сказок и 3 рассказа. Кроме того, он выявил ареал расселения мокши и эрзи и отметил языковые различия между ними. Альквист познакомился и с каратаями. Его интересовали их происхождение и этнический характер. Исследователь пришел к заключению, что они первоначально были татарами, которые со временем приняли православную веру и усвоили мокшанскую народную культуру.

Он обратил внимание на некоторое сходство между мокшанским, эрзянским и финским фольклором, например песни о состязании хмеля и ячменя. Этой проблемой финские фольклористы занимались и позже. Альквист считал мокшу и эрзю самым близким к финнам из всех родственных народов внутренней России относительно наружности и менталитета. В его книге коротко упомянуты обряд жертвоприношения, почитание Керемета. Альквист еще до поездки познакомился с литературой о мокше и эрзе. В своем путевом очерке он ее комментирует, порой критически. Собранный Альквистом материал был опубликован в журнале Финно-угорского общества Финляндии.

Полевой работой после Альквиста занимались лишь немногое финны. Один из них — ученик Альквиста, языковед Хейкки Паасонен (1865 — 1919). В 1888 году после окончания университета он отправился в свою первую экспедицию, получив стипендию из фонда, подаренного англичанином Эберкромбли Финно-угорскому обществу на изучение поволжских финнов. Весьма ценно с точки зрения фольклористики и этнографии, что Паасонена попросили обращать особенное внимание на документирование народного творчества и прочей духовной культуры. Паасонен провел среди мокши и эрзи всего около двух лет и собрал за это время богатый фольклорный материал. Материалы, собранные Паасоненом, разнообразны, в них представлены многие жанры мокшанского и эрзянского фольклора: эпические песни, баллады, молитвы и заговоры, причитания, пословицы, загадки. Отсутствуют лишь прозаические жанры. Паасонен записывал мокшанский и эрзянский фольклор не один. Ему удалось привлечь к этой работе коренных мокшан и эрзян, интересовавшихся своей культурой. Самый знаменитый из этих помощников Игнатий Зорин, но наряду с ним должны быть упомянуты Андрей Шувалов, Макар Евсевьев, Роман Учаев, Сергей Читан и Владимир Савкин. Все они собирали фольклор под руководством Паасонена, который проверял записи. Собранные ими материалы тоже опубликованы в Финляндии. Сотрудничество Паасонена с Зориным продолжалось и в 1900 — 1910-х годах.
[...]

Интерес к структуре мокшанской и эрзянской народной поэзии не угасал у финских ученых в связи с заключением, сделанным Паасоненом на рубеже веков. В ней стараются найти прототип метра финско-карельской народной поэзии (так называемый калевальский метр). Проблему проанализировал Матти Кууси в своем обширном синтезе финского народного творчества.

Финские исследователи небезоговорочно приняли выводы Паасонена. Иное мнение высказали исследователи финского языка Микко Корхонен и особенно Пентти Лейно, который основательно изучил финскую метрическую систему. По мнению Корхонена, происхождение калевальского метра следует искать не в балтийском, а скорее мокшанском и эрзянском фольклоре. Лейно же считает вероятным, что фольклор ни одного из названных народов не имел заметного влияния на формировало финско-карельского метра, он возник или на основе универсальных лингвистических процессов, или самостоятельно на основе структуры и особенностей финского языка. Что позже и подтвердилось, карело-финский и мокшано-эрзянский народные эпосы возникли обособленно друг от друга.

Пекка Хакамиэс — ИЗУЧЕНИЕ МОРДОВСКОГО ФОЛЬКЛОРА В ФИНЛЯНДИИ

Мокша и эрзя в глазах западноевропейских путешественников эпохи Средневековья.

> ... венгерский монах Юлиан, который проехал через Пензенские земли в начале XIII в., представлял «царство Мордванов» как обширную страну, населенную жестокими язычниками. Это восприятие отразилось в описаниях итальянца Плано Карпини и фламандца Гильема де Рубрука (XIII в.). Рубрук был первым западноевропейским путешественником, который обратил внимание на существование двух больших групп в составе «мордовской» народности – мокши и эрзи. На базе работ XIII в. и новых исследований в XV в. появляются работы, касающиеся народов края. Если до этого авторы, говоря об мокше и эрзе, указывали лишь на то, что они язычники, не характеризуя существа язычества, то итальянский купец Иософато Барбаро впервые делает попытку осветить некоторые его стороны.

Гагарина Н.Е., Пензенская мордва: эрзя и мокша как этнографическая группа, – 2020

Более подробное описание от венгерского монаха Юлиана:

> Именно о таком этнопсихологическом настрое свидетельствует сообщение монаха-путешественника Юлиана, наблюдавшего мокшан и эрзян в XIII в.: «Мордвины-язычники до того жестоки, что у них считается никуда не годным тот, кто не убил много людей. Если кто-нибудь у них идет по дороге, несут перед ним головы всех людей, убитых им, и чем больше голов, тем он лучше сам. Из черепов делают чаши и охотно пьют из них. Жениться тому нельзя, кто не убил человека» [Аннинский 1940, с. 71—112; Бубенок 1997, с. 141].

Интересно, что данный обычай с черепами-чашами обычно приписывается булгарам.

Более подробная статья с похожими выводами.

https://andvari5.livejournal.com/120748.html

Культы луны в религиозных верованиях мокши и эрзи

«Луна» в мокшанском и эрзянском языках передается лексемой ков, которая служит для обозначения не только ночного небесного светила, но и определенного отрезка времени года – календарного месяца. Иллюстративный материал с лексемой «луна» представлен, в частности, в Эрзянско-русском словаре в виде следующих синтагм: од ков – «новая луна», пешксе ков – «полная луна», машты ков – «убывающая луна», ков валдо – «лунный свет», валдо ков ве – «лунная ночь», прок од ков – «как молодой месяц». В другом лексикографическом источнике, словаре Х. Паасонена, встречаем: kov-či-pas – «бог луны и солнца», ala kow – «ущербная луна», kovoń jomamo – «затмение луны», kovoń ṕiŋks – «венец вокруг луны», kow-valca – «при лунном свете» [17, 883–884]. Приведенный ряд синтагм показывает, что некоторые из них служат для обозначения конкретной фазы лунного цикла, подчеркивают ее изменчивость. Другие возвращают нас в эпоху, когда поклонялись Чипазу – богу солнца, «зиждителю мира, строителю семейного счастья брачующихся и порядка на земле», а также богу луны – «подателю здоровья». В древности астральные культы занимали важное место в системе религиозных верований финно-угорских народов.

Наши предки почитали небо и небесные светила – солнце, луну, звезды. Этнографы отмечают, что «видимое небо представлялось мордве хрустальным сводом, за которым находится царствие божье. Там, среди вечного и ослепительного света, жилище Божества. Вечный свет сквозит через разбросанные по небесному своду щели и от него пошли звезды частые. Солнце – глаз Божий, освещающий весь мир и следящий за людскими деяниями» [3, 184]. Известная искусству художественного слова с древнейших времен метафора светила как «глаза» или «ока» создает образ живого небосвода. По верованиям мокши и эрзи, от Ков-авы (богини луны) зависит здоровье человека. Молитвенные обращения о здоровье произносились при появлении нового месяца.

О формировании геоцентрических представлений в глубокой древности свидетельствуют рисунки с изображением ночного, подземного солнца в виде кругов и расходящихся от них лучей, а также крестов в круге, которые археологи обнаружили на днищах глиняных сосудов из фатьяновских погребений. Солярная символика хорошо сохранилась на эрзянских парях с резьбой в виде вырезанных кругов, кругов с точкой, восьмилучевой розетки, вращающейся вихревой розетки и т. д. Астральная символика встречается в орнаментации мокшанского и эрзянского женского костюма. Мотивы, связанные с изображением небесных светил, преобладают в вышивках оплечья женской рубахи «покай». Сюлгамы (застежки) в виде птицы, являющиеся одновременно символами солнца, выполняли важную апотропеическую функцию. Звезда, финно-угорская розетка, крест, ромб и решетчатый квадрат нередко трактуются как небесные символы, солярные и лунарные знаки.

Луна была в числе наиболее почитаемых небесных светил, поскольку считалось, что она управляет человеческими судьбами, к ней мокша и эрзя обращалась со своими мольбами, ей приписывалась магическая сила ...

... Свидетельством того, что поклонение солнцу и луне было важной частью религиозных воззрений мокши и эрзи и светила наделялись сверхъестественными свойствами, могут служить зарисовки русского исследователя И. И. Лепехина: «Мордва солнце и луну не только за божество почитали, но и приносили жертву солнцу в начале весны, когда хлеб сеют, а луне в новомесячие, с той только разностию, что сим своим божествам не самоважную свою жертву – упитанного жеребца приносили, но других животных, как-то овец, гусей и прочая…» [4, 166]. Мокша и эрзя язычники с особым почтением и трепетом ждали новую луну. Новолунию приписывались магические свойства. К этому периоду приурочивались культовые действия и моления, совершались обряды жертвоприношения. Суеверные люди верили, что луна на ущербе может исцелять болезни. Луне возносили молитвы о даровании здоровья и хорошего урожая и жертвовали мелкий домашний скот, ритуальные пироги, пуре, мясо, птицу. Не случайно в мокшано-эрзянском фольклоре упоминается мокшанский вариант синтагмы: maćiin kov, maćijəń kov – февраль «месяц гусей».

Люди веками ломали голову над тайной природой небесных светил. Человека архаики завораживали картина лунного диска, струящийся таинственный лунный свет. Внезапное исчезновение луны с ночного звездного неба пугало и способствовало рождению всевозможных мифов. У. Харва, ссылаясь на В. А. Ауновского, пишет, что, подобно многим восточноевропейским народам, мокша и эрзя, по крайней мере, в Симбирской губернии верила в то, что солнечные и лунные затмения обусловлены действиями злых духов, поскольку именно во время затмения темным силам лучше строить козни, расставлять сети для неопытных душ. Сделанная Х. Паасоненом в 1889 г. запись в с. Алькино Пензенской губернии говорит о том, что, по поверью мокши и эрзи, лунные затмения соотносятся со временем особого разгула нечистой силы. Они могли быть вызваны и колдовством: ведьмы летали на луну и укрывали ее [14, 175]. Таким образом, безлуние, лунное затмение, когда луна лишается своей блестящей красоты, представлялись периодом торжества демонов и злых духов, временем активизации темных сил. В мокшано-эрзянской мифологической картине мира сохранились первичные, дохристианские представления о луне. Мокша и эрзя почитали луну как особую богиню – Ков-аву (ков – «луна», ава – «женщина, мать»), величая ее матушкой хозяюшкой, кормилицей: «Iḱeĺev varštiń, – ĺiśi, pas koŕmińeć, / Udalov varštiń, moĺi kov pas matuška «Вперед посмотрела – / Выходит Чипаз кормилец, / Назад посмотрела – /Идет Ков-ава матушка» [18, 190]. В ходе фольклорных и лингвистических экспедиций ученые зафиксировали тексты, в которых встречается лунный бог, посланник Нишкепаза: kov-pas, kov-pavas (среди эрзи), kov-bas (среди мокши), moĺi kov-pas «восходящий, странствующий бог луны», šiń šarį ši-ba·vas, v́eń šarį kovpavas «странствующий днем бог солнца, странствующий по ночам бог луны», ĺiśi ši-bas, šaraj kov-bas «восходящий бог солнца, странствующий бог луны», valǵi kov-pas «заходящий бог луны», kov[-] pazoks śv́et́it́ [ḿišaraŋk] «светились как лунный бог».

Разные части пространства издревле наделялись человеком различной ценностью, и не случайно категория пространства сплошь мифологизирована. Мифологическое пространство мыслилось многослойным и сакрально неоднородным [9, 209]. В мифологическом мире верх как азимутальный вектор пространства соответствовал вершине мирового древа по вертикали и всегда ассоциировался с благотворной энергией. Мокша и эрзя, обращаясь к небесным светилам, взывала о помощи, здравии, счастье, удаче, поскольку «с верхом» связано все хорошее, счастливое, рациональное, сознательное, добродетельное, сильное и властное, здоровое. По представлениям мокши и эрзи, на небе живут божества, с неба проливаются согревающие солнечные землю лучи и благотворный дождь. От небесных светил идут плодородие, богатство, благоденствие, ниспосылаемые богами. Все это подталкивало пахарей и пастухов с древних времен к усиленным наблюдениям за звездным небом и небесными светилами ...

... Традиция поклонения луне восходит к глубокой древности – к лунному способу времяисчисления, является следствием почитания неба и связана с системой религиозно-мировоззренческих взглядов этноса.

Источник: Е. Н. ВАГАНОВА, КУЛЬТ ЛУНЫ В РЕЛИГИОЗНЫХ ВЕРОВАНИЯХ МОРДОВСКОГО НАРОДА

Нарчатка – княжна мокшан, властительница земли Буртасской, сражающаяся с ногайским ханом и, терпя от него поражение, со своим чудесным конём тонущая в реке Мокше (мокша и эрзя верят, что Нарчатка однажды выйдет из реки и позовёт народ к борьбе).

Дохристианские религиозные праздники мокши и эрзи

Народным праздникам, обряду, фольклору принадлежит огромная роль в извечной деятельности человека по освоению и обустройству окружающей среды, этнической территории как жизненного пространства. Каждый день мокшанина/эрзянина-крестьянина, а мокшу и эрзю с полным на то основанием можно назвать народами крестьянскими, сопровождался целостным комплексом праздников и обрядов, обычаев, поверий, народных знаний, примет. Они составляли традиционный аграрный круговорот, своеобразный годовой цикл неписанного земледельческого праздничного календаря, к которому с христианизацией примкнули и престольные (храмовые) праздники.

В старину элементы среды обитания – земля, вода, лес, поле, луг, ветер, небесные тела, кладбище, жилище и хозяйственные постройки обожествлялись, сакрализовались. Окружающий мир со всем его обжитым пространством функционировал в качестве здорового (не надломленного, не ущербного, не порушенного) организма в своем собственном годичном круге праздников, обрядов, обычаев, наблюдений за чередой природных циклов. Каждая деревня, как частица всего этноса, имела свое годовое календарноастрономическое «колесо», вращавшееся от одного дня, недели, месяца, времени года (зимы, весны, лета, осени) к другому, составляя годовую ось жизни людей.

Отличительной особенностью этносоциальной и этнокультурной жизни мокши и эрзи вплоть до начала XX в. было бытование сельской общины и сохранение общинного землевладения, что во многом определяло повседневный уклад мокшанского и эрзянского крестьянства, характер не только этносоциальных связей, но и ритуальную сферу. Даже в советское время смена уклада жизни шла очень медленными темпами. Если на одном полюсе были колхозные и партийные собрания, то на другом – моления на кладбищах, у святых источников, у домашних икон. Общегосударственные, безрелигиозные, советские праздники и обряды так и не смогли вытеснить деревенские, поскольку этносоциальное сознание каждого крестьянского сообщества, каждой деревни как микромира хранило в своей коллективной памяти те этнокультурные и этнобытовые модели поведения, что были созданы и приняты всеми жившими ранее поколениями.

Многие мокшанские и эрзянские озксы (от слова озномс, озондомс – молиться) ведут свое происхождение со времени первобытно-общинного строя и возникали, по-видимому, не просто как религиозно-магические обряды, а в тесной связи с трудовой, хозяйственной практикой, из традиций общинных работ. Впоследствии к ним примешались разные магические представления, молитвы тем или иным божествам, жертвоприношения. В праздниках-озксах мокшан и эрзян очень четко прослеживается их связь с хозяйственной деятельностью, и, прежде всего, с земледелием. Они могли быть общинными, т.е. устраивались всем селом, когда имелись в виду интересы всего общества (первый выгон скота на луга, начало пахоты, сева, уборки урожая), и семейными, когда имелись в виду интересы отдельной семьи.

Основным моментом всех озксов было жертвоприношение божествам, их кормление, преследовавшее цель приобрести их расположение. С этой же целью на озксах произносились молитвы – озномат (эрз.), озондомат (мокш.). За день до озкса мылись в бане и надевали чистое платье. В дни наиболее важных озксов не работали. Работать в это время считалось за грех. При молении обращались на восток, руки воздевали к небу ладонями вверх или скрещивали их на груди ладонями под мышки, и кланялись, вставали на колени или падали ниц.

Большинство мокшанских и эрзянских озксов не имело точной календарной даты проведения. Они, как правило, были связаны с началом, серединой или завершением тех или иных работ. Поскольку мокша и эрзя исстари были народами земледельческими, то вполне понятно, что озксы, связанные с земледелием, занимали ведущее место в календаре мокшанских и эрзянских озксов. Значительная часть их посвящалась также животноводству и пчеловодству, первоначальной формой которого было бортничество. ...

... Центральной темой зимнего цикла аграрного календаря, т.е. времени, когда не производятся полевые работы и деятельность крестьянина сосредоточена на его усадьбе, являлась тема обработки полученных летом и осенью продуктов и наблюдений над природой, отражающих желание предугадать грядущее. Описаний оригинальных мокшанских и эрзянских обрядов, связанных с зимним циклом сельскохозяйственного года, очень мало. До нас дошли лишь фрагментарные сведения о том, что мокша и эрзя в период зимнего солнцестояния и поворота солнца на лето (начало пребывания дня) отмечала праздником калядань чи (эрз.), калядань ши (мокш.), т.е. «день каляды». В праздник «зимних святок» – коляды совершались разнообразные магические обряды, целью которых было обеспечение благосостояния в будущем году. Многие элементы праздника коляды составили позднее бытовое содержание праздника Рождества Христова. В эти дни ребятишки ходили по домам, пели колядки и собирали пирожки (мокш. калядань пярякат, эрз. калядань прякинеть). Причем обычай этот был весьма распространен среди мокши и эрзи. Во многих местностях колядовали не только дети, но и взрослые, просили Коляду об урожае хлеба.

В это время некоторые из крестьян (мужчины и женщины), сняв кресты, с распущенными волосами, без поясов, выходили в поле гадать. Ходили на перекресток дорог (ки рашко – эрз., ки рашка – мокш.), падали ниц и слушали: если год будет хороший, тогда слышится будто бы скрип, точно везут снопы, если плохой, то – грохот, словно куда скачут. А если будет мор на коров, тогда ревут коровы, если будет здоровый год, тогда коровы стучат рогами. Если будет людской мор, слышится вопль, не будет мора – пение песен. Женщины выносили на улицу конопляные мочки и оставляли их на ночь. Если мочка заиндевеет, то в наступающем году будет хорошая конопля. Об урожае гадали и на снопах хлеба; на ночь выставляли на колья снопы ржи, пшеницы и других хлебов, на котором будет больше инея, тот уродится лучше.

В канун Нового года (Од ие – эрз., Од киза – мокш.) стряпали «орешки» (пештть – эрз., пяштть – мокш.), жарили поросенка, гуся или курицу. Вечером устраивали озкс. Хозяйка по очереди беря в руки приготовленные блюда, просила Пакся-аву об урожае хлеба, Вирь-аву об урожае орехов, Юрт-аву о размножении скота). Вечером молодые парни в вывороченных шубах и шапках ходили по домам и собирали «орешки». В день Рождества Христова мокша и эрзя, как и русские, молили свиную голову. В день Крещения пекли из теста лошадок, другие фигурки в виде скотных дворов с коровами, овцами, свиньями, куриные гнезда с курами и яйцами, ульи, одонья, а вечером устраивали моление. В этот и на следующий день катались на лошадях так же, как русские на Масленицу. Если кто-то не покатался, считали, что божество двора Кардаз-сярко (эрз.), Кардонь-сяркха (мокш.) будет щекотать его лошадей и они отощают.

Таким образом, озксы и магические обряды, сопровождавшие зимний цикл сельскохозяйственного года, хотя и варьировались, имея некоторые локальные особенности, отчетливо проникнуты стремлением предугадать и обеспечить в новом году хороший урожай хлебов, других культур, приплод скота, словом, благополучие в жизни людей.

Весенне-летний цикл мокшанских и эрзянских озксов открывал ливтема-совавтома озкс (эрз.), лихтема-сувафтома озкс (мокш.) – моление первого выгона скота (ливтемс – выпустить, совавтомс – впустить), который обычно проводился в начале апреля. Моление это совершалось на окраине села, на выгоне, куда пригоняли скот и прогоняли его под горшком с новым огнем (од тол), добытым путем трения сухих деревянных брусков. ...

... Следующим важным моментом весенне-летнего цикла были обряды, связанные с севом яровых хлебов. Они выражали стремление людей как можно лучше обеспечить урожай хлебов. Моление, устраивавшееся всей общиной перед началом сева, называлось кереть озкс (эрз.), керяд озкс (мокш.), т.е. моление сохи, плуга. В некоторых местах оно называлось сабан озкс (сабан – деревянный плуг). Кереть (эрз.), керяд (мокш.) – старинное, в настоящее время забытое, название плуга, сохранившееся в обозначении озкса, посвященного началу сева. Он совершался всей общиной в конце деревни. От каждой семьи приносили петуха или селезня, которые на месте озкса резались и варились. В некотором отдалении от караваев хлеба расстилали белую скатерть, ставили на нее хлеб-соль и вареную птицу.

Через некоторое время после посева яровых хлебов, проводившегося обычно в конце апреля – начале мая, справлялся новый общинный молян – сараз озкс (эрз., мокш. сараз – курица). Свое название это моление получило оттого, что на нем приносились в жертву куры. Озкс посвящали божеству поля Норов-аве (Пакся-аве).

Много общинных молений совершалось летом. В начале июня проходило моление алашань озкс, посвященное лошадям (эрз., мокш. алаша – лошадь). Если иметь в виду, что для земледельца в прошлом лошадь была незаменимой опорой в хозяйстве, залогом и источником его благополучия, то становятся понятны причины проведения этого озкса. На нем мужчины молились о здоровье и размножении лошадей.

Через неделю после алашань озкса совершался скал озкс или тракс озкс (эрз. скал, мокш. тракс – корова). Подобно лошади, корова также была важной опорой хозяйства, кормилицей семьи. Этот озкс сопровождался молитвой о сохранности и приплоде крупного рогатого скота.

Одним из самых торжественных и многолюдных летних молений был общинный веле озкс (эрз., мокш. веле – село), проводившийся в конце июня в течение трех дней. В первый день резали быка, во второй – телку, варили пиво. В первые два дня молились Верьде Шкаю о здоровье сельчан и урожае хлебов, а в последний – о здоровье солдат, находившихся в это время на военной службе.

Накануне сенокоса (начало июля) устраивали луговое моление (мокш. лайме озкс), на котором резали двух овец и просили Шкая помочь скосить луга, высушить хорошо сено и сметать его в стога, чтобы оно пошло на здоровье скоту, чтобы скот тучнел от него. А перед прополкой полей проводили моление, посвященное началу прополки полевых овощей (мокш. пакся иможонь кочкама озкс, эрз. пакся эмежень кочкам озкс), на котором просили божество поля Норов-аву помочь в работе.

К летним молениям относился грань озкс – моление на грани, т.е. на меже, отделявшей поля одной сельской общины от другой. На нем молились Норов-аве об урожае хлебов и о спорине в хлебе, без которой он мало питателен, и чтобы спорина эта не ушла к соседям на поля.

При выколашивании ржи проводили общинное моление бука озкс (эрз., мокш. бука – бык). Это праздничное моление назначалось заранее. Один из крестьян ходил по домам и говорил, что завтра праздник бука озкс. Быка для жертвоприношения выбирали пестрого, деньги за него платила вся община. Моление это устраивалось в ржаном поле. Молились о дожде, об урожае. Потом садились на лугу обедать, пили пиво, устраивали гулянье.

Каждое засушливое лето мокшей и эрзей совершались моления о дожде – пиземень озкст (эрз. пиземе, мокш. пизем – дождь). Они проводились по мере того, насколько необходим был дождь для хозяйственных работ. При данном молении обращались с просьбами о хорошеи дожде к водяному божеству Ведь-аве, божествам грома Пурьгине-пазу (эрз.), Атям-шкаю (мокш.) или к верховному богу Шкаю (Нишке).

Когда созревали хлеба (август), устраивался варма озкс (эрз., мокш. варма – ветер). Сильные ветры в это время были губительными для урожая, и люди считали, что надобно задобрить покровительницу ветров Варма-аву. Ей делали различные жертвоприношения. В середине августа, когда сеяли озимые, справлялся видьме озкс, видемань озкс (эрз., мокш. видемс – сеять), а после посева озимых – озим озкс. ...

... Третий цикл аграрных озксов приходился на осеннее время. Среди них следует отметить уча озкс или реве озкс (мокш. уча, эрз. реве – овца), проводимый по окончании полевых работ. Все село, являвшееся единым социальным организмом – общиной, собиралось на поле, неся с собой брагу, пироги, хлеб, соль, чашки, ложки. На общинные деньги покупалась самая хорошая овца и варилась в больших котлах. На этом озксе благодарили Шкая (Нишке) и других богов по поводу уже собранного урожая.

Осенью совершалось несколько семейных молений, в ряду которых важное место занимал Юрт-ава озкс – моление в честь божества жилища Юрт-авы. Этот озкс совершался глубокой осенью, когда семьи со двора и поля возвращались на зимнее житье в дом. На нем резали овцу, в честь Юрт-авы варили брагу и готовили разную стряпню.

В конце октября – начале ноября заканчивался выпас скота на лугах. В это время с летнего пастбища скот возвращался домой на зимовку. По середине двора ставили стол, покрытый белой скатертью, на нем раскладывали различные кушанья. Произносились молитвы, обращенные к божеству двора Кардаз сярко, содержавшие просьбы о сохранении и увеличении скота. По окончании молитв оставляли кусочки стряпни в хлевах и возвращались домой обедать.

Кроме изложенных общинных и семейных озксов, имевших довольно определенные календарные сроки проведения, приуроченные к началу или завершению тех или иных хозяйственных мероприятий, порой, в случае необходимости, устраивались и «чрезвычайные» озксы, например, при эпидемии или эпизоотиях, пожарах, наводнениях и других бедствиях.

В случае частых заболеваний в семье, болезни скота проводился Вень озкс (мокш., эрз. ве – ночь) – ночное моление, посвященное Юрт-аве. Домохозяйка пекла большой пирог, закрепляла на нем сорок свечей и просила Юрт-аву выгнать все болезни как из дома, так и со двора. Затем с жаром в горшочке обходили дом и двор. Вень озкс некоторые домохозяйки проводят и сейчас, например, в Темниковском районе Мордовии.

Помимо молений-озксов, связанных с земледелием и животноводством, мокша и эрзя исполняли и ряд других, также непосредственно сопрягавшихся с их хозяйственной жизнедеятельностью, в частности с пчеловодством. Первые моляны на пчельниках проходили в конце июня – начале июля. На это время приходилось роение пчел. В конце июля – начале августа перед выемкой меда хозяин ставил около пеньков медовые соты и приглашал Нешкеперь-азор-аву (божество пчельника, покровительница пасеки, ее держательница, хозяйка) попить меду, угощал ее. Во время выемки меда население обычно отправлялось на пчельники. Там приготовлялись огромные кадушки с пуре (медовухой). Пурепитие в лесу продолжалось в течение двух дней.

Таким образом, можно сделать вывод, что базой для возникновения годового цикла мокшанских и эрзянских озксов служили основные хозяйственные занятия мокши и эрзи, и прежде всего ее земледельческая деятельность. Бессилие земледельца перед грозными стихийными явлениями природы (засухи, ветры, град, заморозки, эпидемии, наводнения и пр.), от которых зависели судьба и благополучие людей, постоянная боязнь подвергнуться нищете, разорению и даже смерти – вот что нашло свое выражение в озксах мокши и эрзи. Конечно, в них выражалось не только это. Здесь имели место, по крайней мере, на некоторых озксах, и оптимистические мотивы, выражавшие радость жизни, стремление коллективно, всей общиной, отдохнуть, повеселиться после завершения тех или иных утомительных трудовых процессов.

Мокшин Николай Федорович. Дохристианские Религиозные праздники мордвы // Социально-политические науки. 2016. №2.

Антропологическая близость цнинской мокше.

Что интересно, G25 показывает некоторую близость к нескольким группам вятичей, северянам и кривичам Смоленска. Вятичи тут не должны удивлять, это согласуется с выкладками антропологов, усматривающими в их антропологическом типе влияние финно-угорского субстрата. А вот северяне и смоленские кривичи выглядят несколько неожиданно. Впрочем, цифры не сильно близкие, но тем не менее. Возможно, мокша имеют какой-то общий субстрат со славянами или их частью. По крайней мере, генетические данные этому не противоречат.

Сравнение дистанций и генетических компонентов мокши и эрзи по калькулятору G25 между собой и другими популяциями: https://www.youtube.com/watch?v=liTGjyehk9k&ab_channel=%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B9-Andrei

Мокший (1340?-1390?) — киличей Великого князя Московского Дмитрия Донского, мокша по происхождению. Предположительно, основатель рода Макшеевых. Знаток нравов, обычаев и языка татар, а также дорог в Орду. Имел связи с крымскими генуэзскими центрами и Кафой. После Куликовской битвы по словам летописца «оскуде бо отнюд вся земля Русскаа воеводами и слугами и всеми воиньствы, и о сем велий страх бысть на всей земле Русстей». Известно, что хан Тохтамыш, захвативший власть в Орде после разгрома Мамая, осенью 1380 через посла известил Дмитрия Донского и других русских князей о своём воцарении. Князья признали его власть, отпустив посла «с честию и зъ дары». Той же осенью 1380 Димитрий Донской «отпусти киличеев своих Толбугу да Мокшиа во Орду к новому царю Воложскому Тохтамышу з дары и с поминкы». Другие князья направили своих киличеев со многими дарами следующей зимой 1380 года и весной 1381 года. Киличеи Дмитрия Донского Толбуга и Мокший долго гостили у царя и вернулись 15 августа 1381 г. «…изо Орды отъ Taxтамыша царя съ пожалованиемъ и со многою честию. И бысть на Руси радость велия…». После чего между князьями восстановились мир и согласие: «Тоя же осени, месяца ноября в 1 день вси князи русстии сославшеся велию любовь учиниша межу собою». С Ордой были установлены мирные отношения. Представляется, что одной из дарованых ханом Тохтамышем некоторым князьям — и в первую очередь Дмитрию Московскому — привилегий, было право на монетную чеканку (Колызин А.М., Начало чеканки монет в Москве // Сб. Московский Кремль XIV столетия. Древние святыни и исторические памятники. Памяти святейшего патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. М., 2009. С.442-447.).

Полное собрание русских летописей, том XI, стр. 69.

Заметки и сравнения путешественников о мокше и эрзе

> «... всё это по большей части народ крупный, высокого роста, видимо, хорошо питающийся, здоровый, с открытым и чистым лицом, смелым взглядом, с свободными, непринуждёнными движениями».

> «В характере местной мордвы невольно наблюдается какое-то горделивое спокойствие, порядочность и сдержанность, полная сознания своего достоинства и чуждая всякого рода выходок, резкостей, крайностей. Посмотрите, с каким достоинством и как свободно мордвин с вами говорит, как непринужденно раскланивается, как легко протягивает вам руку, если вы достаточно с ним знакомы, не обращая внимания на разницу в общественном положении между им и вами. Все это невольно бросается в глаза, особенно при сравнении с местным русским крестьянством, на котором и доселе еще не успели изгладиться следы недавнего рабства, с его приниженностью, холопством, заискиванием пред высшим и т.п. несимпатичными чертами».

Н. Оглоблин «В Мордовском крае» (1899)

> «Мордовины сложением крепче русских. Лица у них мужественного вида, и по большей части с римским носом. Женщины высокого роста, плечисты и до старости ходят».

К. Фукс «Поездки из Казани к мордве Казанской губернии»