Тут та же ситуация, что и с понятием «идеология» у Маркса, для которого вся предыдущая мысль была «ложным сознанием», идеологией. Парадоксальным образом, собственные мысли представлялись Марксу и Энгельсу исключением из вселенной ложного сознания. Впрочем, парадокса нет, это общее свойство всех мессий и пророков — считать свои идеи единственно истинными. Маркс был пророком философски образованным, потому и облёк своё мессианство в одежды интеллектуальной исключительности, всех предшественников сослав за скобки, в гетто «идеологии».
#Маркс #Энгельс #идеология
#Маркс #Энгельс #идеология
Гегельнегоголь
Учителя и ученики. Когда Карла Маркса спросили, что он думает о людях, называющих себя марксистами, он, пожав плечами, ответил: «Во всяком случае, если есть марксисты — то я не марксист». Маркс-то, конечно, отшутился, а проблема осталась. И проблема эта…
Начните-ка систематически строить мысль, мысль как систему — и вы почувствуете, как поступь нетверда, как нога соскальзывает с каменистых скал философии, как отчаяние может охватывать, глядя на громаду от её подножья. Первый шаг всегда самый трудный, невероятно рискованный. И заслуга быть родоначалом, первым на пути — колоссальна, её переоценить невозможно.
И не случайно человечество хранит память о своих Учителях. Ибо всё наше мышление — их, Учителей, вечная слава.
#Маркс #Гегель #Платон #Сократ #Аристотель #марксисты #Энгельс #Христос #христианство
И не случайно человечество хранит память о своих Учителях. Ибо всё наше мышление — их, Учителей, вечная слава.
#Маркс #Гегель #Платон #Сократ #Аристотель #марксисты #Энгельс #Христос #христианство
Новая глава в «Капиталистической комедии». Рецензия на «Убийцы цветочной Луны».
Мартин Скорсезе — это Бальзак кинематографа. Великолепный Оноре, как известно, всю жизнь писал одно произведение, «Человеческую комедию»(привет Данте). Да, замысел сильно разветвился на полуавтономные серии романов и повестей, превратившись в многотомный эпос (вспомним Лукача: роман = эпос буржуазной эпохи). Масштабы у бальзаковского творения поистине эпические: только в неполном советском издании «Божественная комедия» занимает 24 тома. Все произведения у Бальзака — абсолютно самодостаточны, но при этом связаны общими героями, пересекающимися сюжетными линиями, общей атмосферой Франции первой трети XIX века.
То же самое у Скорсезе. Он всю жизнь снимает одну и ту же киносагу о становлении капитализма в США. Начав с трагедии единичного сознания, не желающего хрустеть костями под колесницей безжалостного Молоха капитализма, но тем вернее раздавленного Джаггернаутом, («Таксист», «Бешеный бык») Скорсезе перешёл к форменному эпосу: «Банды Нью-Йорка», «Авиатор», «Казино», «Волк с Уолл-стрит». И вот теперь написана-снята новая глава, «Убийцы цветочной Луны».
В основе — всё тот же бальзаковский тезис: «За любым богатством стоит преступление» (о влиянии Бальзака на другой киноэпос — «Крёстного отца» — я уже писал). Но в новом фильме тезис воплощается уже не драме мафиозных капиталистических империй, не в сумасбродствах биржевых спекулянтов и промышленников — но через историю индейского племени осейджей. Не буду останавливаться на сюжете, скажу лишь, что получилось многомерное и масштабное полотно: тут и про геноцид коренного населения Америки, и про неизбывный белый расизм, и фем-тема вынесена в заглавие (Луна у осейджей — символ женщины, цветочная Луна — очевидный символ плодоносящей, беременной женщины).
И это не конъюнктурная дань повестке — Скорсезе всегда была интересна судьба париев, неудачников, попавших под колёса джаггернаутовой колесницы. И вот новое исследование на старую тему.
Более того, в «Убийцах цветочной Луны» Скорсезе поднимается до вполне гегелевской диалектики Господина-и-раба (в простонародье получившей имя «из грязи — в князи»): осейджи, вчерашние парии, осуждённые прозябать в нищей резервации (тюрьме под открытым небом), вдруг становятся богачами — а вчерашние белые господа вынуждены наниматься к ним слугами. Но плох тот раб, который не мечтает занять место господина…
И другая деталь метафизического значения: даже дары плодоносящей матери-Земли (в фильме это нефть) несут её детям только зло — если начинают продаваться за деньги. Товарно-денежные отношения ведут к тому, что вещи становятся на место людей, а люди низводятся до положения вещей — старый марксистский тезис, не теряющий ни грана истины от того, что старый и от того, что марксистский.
За внешней формой эпического и философского повествования Скорсезе не забывает и фирменный психологизм: три с лишним часа мы всматриваемся в лицо Эрнеста Бурхарта (в которого блестяще перевоплотился Ди Каприо), тщетно пытаясь найти проблески ума и человеческого достоинства. «Мразь человеческая, white trash, стань наконец человеком!» — но в ответ молчит герой Ди Каприо, и лишь непонимающе кривит рот.
Подытожим. Не хочется громких эпитетов (они всё равно девальвированы от частого употребления). Поэтому скажу просто: «Убийцы…» — лучший фильм 2023 года. К просмотру обязателен. 10 из 10.
…Фридрих Энгельс как-то сказал: «Мне нет нужды читать историков о жизни Франции первой трети XIX века — мне достаточно открыть Бальзака». Так и со Скорсезе: чтобы понять историю капитализма в США, достаточно посмотреть фильмы мастера.
#Бальзак #Скорсезе #Ди_Каприо #Энгельс #кино
Мартин Скорсезе — это Бальзак кинематографа. Великолепный Оноре, как известно, всю жизнь писал одно произведение, «Человеческую комедию»(привет Данте). Да, замысел сильно разветвился на полуавтономные серии романов и повестей, превратившись в многотомный эпос (вспомним Лукача: роман = эпос буржуазной эпохи). Масштабы у бальзаковского творения поистине эпические: только в неполном советском издании «Божественная комедия» занимает 24 тома. Все произведения у Бальзака — абсолютно самодостаточны, но при этом связаны общими героями, пересекающимися сюжетными линиями, общей атмосферой Франции первой трети XIX века.
То же самое у Скорсезе. Он всю жизнь снимает одну и ту же киносагу о становлении капитализма в США. Начав с трагедии единичного сознания, не желающего хрустеть костями под колесницей безжалостного Молоха капитализма, но тем вернее раздавленного Джаггернаутом, («Таксист», «Бешеный бык») Скорсезе перешёл к форменному эпосу: «Банды Нью-Йорка», «Авиатор», «Казино», «Волк с Уолл-стрит». И вот теперь написана-снята новая глава, «Убийцы цветочной Луны».
В основе — всё тот же бальзаковский тезис: «За любым богатством стоит преступление» (о влиянии Бальзака на другой киноэпос — «Крёстного отца» — я уже писал). Но в новом фильме тезис воплощается уже не драме мафиозных капиталистических империй, не в сумасбродствах биржевых спекулянтов и промышленников — но через историю индейского племени осейджей. Не буду останавливаться на сюжете, скажу лишь, что получилось многомерное и масштабное полотно: тут и про геноцид коренного населения Америки, и про неизбывный белый расизм, и фем-тема вынесена в заглавие (Луна у осейджей — символ женщины, цветочная Луна — очевидный символ плодоносящей, беременной женщины).
И это не конъюнктурная дань повестке — Скорсезе всегда была интересна судьба париев, неудачников, попавших под колёса джаггернаутовой колесницы. И вот новое исследование на старую тему.
Более того, в «Убийцах цветочной Луны» Скорсезе поднимается до вполне гегелевской диалектики Господина-и-раба (в простонародье получившей имя «из грязи — в князи»): осейджи, вчерашние парии, осуждённые прозябать в нищей резервации (тюрьме под открытым небом), вдруг становятся богачами — а вчерашние белые господа вынуждены наниматься к ним слугами. Но плох тот раб, который не мечтает занять место господина…
И другая деталь метафизического значения: даже дары плодоносящей матери-Земли (в фильме это нефть) несут её детям только зло — если начинают продаваться за деньги. Товарно-денежные отношения ведут к тому, что вещи становятся на место людей, а люди низводятся до положения вещей — старый марксистский тезис, не теряющий ни грана истины от того, что старый и от того, что марксистский.
За внешней формой эпического и философского повествования Скорсезе не забывает и фирменный психологизм: три с лишним часа мы всматриваемся в лицо Эрнеста Бурхарта (в которого блестяще перевоплотился Ди Каприо), тщетно пытаясь найти проблески ума и человеческого достоинства. «Мразь человеческая, white trash, стань наконец человеком!» — но в ответ молчит герой Ди Каприо, и лишь непонимающе кривит рот.
Подытожим. Не хочется громких эпитетов (они всё равно девальвированы от частого употребления). Поэтому скажу просто: «Убийцы…» — лучший фильм 2023 года. К просмотру обязателен. 10 из 10.
…Фридрих Энгельс как-то сказал: «Мне нет нужды читать историков о жизни Франции первой трети XIX века — мне достаточно открыть Бальзака». Так и со Скорсезе: чтобы понять историю капитализма в США, достаточно посмотреть фильмы мастера.
#Бальзак #Скорсезе #Ди_Каприо #Энгельс #кино
Гегельнегоголь
Самое вредное слово. Это слово — «утопия». Что такое утопия в обычном понимании? Это запрет мыслить о будущем. Но мысль о будущем — это мысль критическая. Ибо: уже самим своим актом, уже просто своим наличием утопическая мысль есть отрицание status quo.…
Ja, aber… Самый весомый вклад в теорию и критику утопии внёс вовсе не реакционер, а как раз революционер — патриарх марксизма Энгельс!
Его знаменитая формула «развитие социализма от утопии к науке», будучи растиражированной многомиллионными экземплярами, слишком глубоко и некритично врезалась в умы, оказалась туда буквально вколочена, как гвоздь.
Здесь не место для подробной критики могучего старика Фридриха, достаточно лишь сказать, что: противопоставление «утопии» — «науке» — есть совершенно апологетический тезис.
Потребность в строительстве системы (которой у Маркса эксплицитно не было — и не случайно — но сейчас не об этом) диктовала: надо подчеркнуть истинность марксистского социализма. Кстати, предикат «научный» — лишь неосознанная дань модному тогда позитивизму и «точным наукам».
Энгельсу надо было отделиться от «утопических» предшественников, чтобы утвердить фундамент «истинного, потому что верного» учения. Надо заметить, никакой пропасти Энгельс с этими предшественниками не подразумевал. Как старый (бывший когда-то «молодым», то есть левым) гегельянец он прекрасно понимал диалектическую преемственность мысли. Но это неартикулированное гегельянство лишь добавляло железобетона в фундамент «научного социализма» — последний понимался уже как наследник, вершина и истина всех предшествующих форм социализма. Истина — потому что это был социализм сознательный. Вспомним Маркса: «Коммунизм есть не только решение загадки истории, но он сам знает, что он есть это решение».
В итоге, понимание утопии у того же Энгельса вовсе не имело негативного смысла: страницы его «Развития социализма от утопии к науке» (глава из «Анти-Дюринга», ставшая отдельной книгой) проникнуты теплом и любовью к предшественникам, они даже написаны максимально пластично, чуть не поэтическим языком (надо сказать, Энгельс обладал хорошим литературным стилем).
Да и как можно негативно относиться к своему же, только раннему, снятому уже этапу развития? Но… Энгельсовы издержки популяризации у самих марксистов (в школе гегельянства не учившихся, и о высотах диалектики не подозревающих) быстро превратились в вульгаризацию, с глупо рассудочным противопоставлением «утопии» — «науке», «предшественников научного социализма» — самому «научному социализму».
Поэтому: нет, ни Маркс, ни Энгельс — не критики утопии (хотя и несколько запутали людей добрых, но наивных). К тому же, после 1991 года сам марксизм для этих добрых людей стал «утопией». Но… нет худа без добра: только так диалектический синтез и получается.
Но что с утопией? Что же, можно смело мечтать о будущем и строить на этом целые теории и практики?
А об этом речь далее.
#Маркс #Энгельс #марксизм #утопия
Его знаменитая формула «развитие социализма от утопии к науке», будучи растиражированной многомиллионными экземплярами, слишком глубоко и некритично врезалась в умы, оказалась туда буквально вколочена, как гвоздь.
Здесь не место для подробной критики могучего старика Фридриха, достаточно лишь сказать, что: противопоставление «утопии» — «науке» — есть совершенно апологетический тезис.
Потребность в строительстве системы (которой у Маркса эксплицитно не было — и не случайно — но сейчас не об этом) диктовала: надо подчеркнуть истинность марксистского социализма. Кстати, предикат «научный» — лишь неосознанная дань модному тогда позитивизму и «точным наукам».
Энгельсу надо было отделиться от «утопических» предшественников, чтобы утвердить фундамент «истинного, потому что верного» учения. Надо заметить, никакой пропасти Энгельс с этими предшественниками не подразумевал. Как старый (бывший когда-то «молодым», то есть левым) гегельянец он прекрасно понимал диалектическую преемственность мысли. Но это неартикулированное гегельянство лишь добавляло железобетона в фундамент «научного социализма» — последний понимался уже как наследник, вершина и истина всех предшествующих форм социализма. Истина — потому что это был социализм сознательный. Вспомним Маркса: «Коммунизм есть не только решение загадки истории, но он сам знает, что он есть это решение».
В итоге, понимание утопии у того же Энгельса вовсе не имело негативного смысла: страницы его «Развития социализма от утопии к науке» (глава из «Анти-Дюринга», ставшая отдельной книгой) проникнуты теплом и любовью к предшественникам, они даже написаны максимально пластично, чуть не поэтическим языком (надо сказать, Энгельс обладал хорошим литературным стилем).
Да и как можно негативно относиться к своему же, только раннему, снятому уже этапу развития? Но… Энгельсовы издержки популяризации у самих марксистов (в школе гегельянства не учившихся, и о высотах диалектики не подозревающих) быстро превратились в вульгаризацию, с глупо рассудочным противопоставлением «утопии» — «науке», «предшественников научного социализма» — самому «научному социализму».
Поэтому: нет, ни Маркс, ни Энгельс — не критики утопии (хотя и несколько запутали людей добрых, но наивных). К тому же, после 1991 года сам марксизм для этих добрых людей стал «утопией». Но… нет худа без добра: только так диалектический синтез и получается.
Но что с утопией? Что же, можно смело мечтать о будущем и строить на этом целые теории и практики?
А об этом речь далее.
#Маркс #Энгельс #марксизм #утопия
Некрёстный отец.
Весьма многозначительный факт: нет ни одной полноценной биографии Энгельса. Маркса — сколько хочешь, можно всю жизнь читать биографии Маркса — и не перечитаешь. (Да и зачем?) А вот у Энгельса такого сонма восторженных описателей нет.
Не то чтобы совсем об Энгельсе не писали — писали, конечно: но объём литературы несравним. И в тех крохах, что публиковались, Энгельс всегда был Луной, светящей отражённым светом Солнца-Маркса. Энгельс всегда где-то рядом, где-то сбоку. Всегда важная, но несамостоятельная фигура, требующая дополнения, внешнего определения — оттого книги о нём называются: «Энгельс и…», «Энгельс — один из…», «Энгельс — теоретик (практик и т. д.)»
В итоге — ни одной научно значимой биографии Энгельса (по крайней мере, на русском) нет. А знаете, почему? Потому что любая его настоящая биография должна была бы называться: «Фридрих Энгельс. Основатель марксизма».
#Энгельс
Весьма многозначительный факт: нет ни одной полноценной биографии Энгельса. Маркса — сколько хочешь, можно всю жизнь читать биографии Маркса — и не перечитаешь. (Да и зачем?) А вот у Энгельса такого сонма восторженных описателей нет.
Не то чтобы совсем об Энгельсе не писали — писали, конечно: но объём литературы несравним. И в тех крохах, что публиковались, Энгельс всегда был Луной, светящей отражённым светом Солнца-Маркса. Энгельс всегда где-то рядом, где-то сбоку. Всегда важная, но несамостоятельная фигура, требующая дополнения, внешнего определения — оттого книги о нём называются: «Энгельс и…», «Энгельс — один из…», «Энгельс — теоретик (практик и т. д.)»
В итоге — ни одной научно значимой биографии Энгельса (по крайней мере, на русском) нет. А знаете, почему? Потому что любая его настоящая биография должна была бы называться: «Фридрих Энгельс. Основатель марксизма».
#Энгельс
Марксизм и философия или «Мы институтов не кончали…»
Поразительно (а на самом деле — абсолютно логично), как послереволюционная стабилизация в России 1920-х (она же «термидор», она же «отказ от революции») шла рука об руку с динамикой философских институций.
Сама хронология показательна:
1918 год: организована Социалистическая (с 1924 года Коммунистическая) академия — по замыслу, научный (естественно, и философский) мозг советского государства. Заметим, сама философия никак не акцентируется: марксисты ещё помнили, что такое философия по Марксу-Энгельсу.
1921 год: официальный отказ большевиков от «военного коммунизма» и вынужденный откат к совершенно буржуазным отношениям — НЭП. Бытие определяет сознание — и вот на базе МГУ параллельно Соцакадемии создан «Институт научной философии» под руководством феноменолога Шпета. Разумеется, оговорка «научной» не случайна. «Сомнительно, но оукей».
1927 год: десятилетие Октября. «Левая оппозиция» внутри партии разгромлена. Отныне критика Партии и режима недопустима. При Коммунистической академии открыта специальная Философская секция.
1929 год: выходит статья Сталина «Год великого перелома». Троцкийликвидирован вдаль выслан из страны. А с философией что? Всё правильно: Философская секция Комакадемии и бывший шпетовский Институт научной философии объединены в Институт философии Комакадемии.
1936 год: на Первом всесоюзном съезде стахановцев Сталин бросает фразу: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» — Настолько весело, что Коммунистическая академия ликвидируется, её бренные останки поглощаются по-буржуазному респектабельной, бронзовелой Академией Наук СССР. Естественно, Институт философии Комакадемии становится Институтом философии АН СССР (ныне РАН).
Собственно, всё.
Политический и социальный откат от 1917 года, внутренняя реакция на революцию, стабилизация послереволюционного режима — все эти тенденции шли параллельно с воскрешением философии как академической науки. Номинальная институализация, как мы убедились, хорошо иллюстрирует этот процесс. «Сущность является, явление сущностно».
Ибо по Гегелю, Марксу и Энгельсу: философия как философия, как чистая наука, не связанная напрямую с социальной практикой, закончилась уже в 1830-х годах. 1917 год только подтвердил тезис Энгельса о том, что пролетариат — наследник немецкой классической философии (правда, старик Фридрих всё же этот титул отдал именно немецкому пролетариату, но мы сейчас не об этом).
А какое вообще название было бы прилично для марксистской научной организации, занимающейся философией (историей философии) в стране, где состоялась пролетарская революция? Уж точно не «Институт философии»! А как? Например: «Академия/высшая школа критики истории философии». Или: «Высший революционный трибунал по делам истории философии». Но обязательно: с сектором «марксистской критики марксизма».
#марксизм #философия #Маркс #Энгельс #Гегель
Поразительно (а на самом деле — абсолютно логично), как послереволюционная стабилизация в России 1920-х (она же «термидор», она же «отказ от революции») шла рука об руку с динамикой философских институций.
Сама хронология показательна:
1918 год: организована Социалистическая (с 1924 года Коммунистическая) академия — по замыслу, научный (естественно, и философский) мозг советского государства. Заметим, сама философия никак не акцентируется: марксисты ещё помнили, что такое философия по Марксу-Энгельсу.
1921 год: официальный отказ большевиков от «военного коммунизма» и вынужденный откат к совершенно буржуазным отношениям — НЭП. Бытие определяет сознание — и вот на базе МГУ параллельно Соцакадемии создан «Институт научной философии» под руководством феноменолога Шпета. Разумеется, оговорка «научной» не случайна. «Сомнительно, но оукей».
1927 год: десятилетие Октября. «Левая оппозиция» внутри партии разгромлена. Отныне критика Партии и режима недопустима. При Коммунистической академии открыта специальная Философская секция.
1929 год: выходит статья Сталина «Год великого перелома». Троцкий
1936 год: на Первом всесоюзном съезде стахановцев Сталин бросает фразу: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» — Настолько весело, что Коммунистическая академия ликвидируется, её бренные останки поглощаются по-буржуазному респектабельной, бронзовелой Академией Наук СССР. Естественно, Институт философии Комакадемии становится Институтом философии АН СССР (ныне РАН).
Собственно, всё.
Политический и социальный откат от 1917 года, внутренняя реакция на революцию, стабилизация послереволюционного режима — все эти тенденции шли параллельно с воскрешением философии как академической науки. Номинальная институализация, как мы убедились, хорошо иллюстрирует этот процесс. «Сущность является, явление сущностно».
Ибо по Гегелю, Марксу и Энгельсу: философия как философия, как чистая наука, не связанная напрямую с социальной практикой, закончилась уже в 1830-х годах. 1917 год только подтвердил тезис Энгельса о том, что пролетариат — наследник немецкой классической философии (правда, старик Фридрих всё же этот титул отдал именно немецкому пролетариату, но мы сейчас не об этом).
А какое вообще название было бы прилично для марксистской научной организации, занимающейся философией (историей философии) в стране, где состоялась пролетарская революция? Уж точно не «Институт философии»! А как? Например: «Академия/высшая школа критики истории философии». Или: «Высший революционный трибунал по делам истории философии». Но обязательно: с сектором «марксистской критики марксизма».
#марксизм #философия #Маркс #Энгельс #Гегель