Особняк дель Илада — такой же, как другие дома, нет в нем ничего дьявольского и отпугивающего: столь же ненадежно стоящий на воде, он, трехэтажный, морочит голову смесью стилей и эпох — арабские арки над окнами переплелись со строгостью белых античных колонн, а черепичная крыша горит Меркурием, как остальные в городе. Только закрыв глаза Валентин чувствует его — запах колдовства, сквозняк из иных миров, пахнущий болотной водой и тухлыми цветами. Валентин расплачивается с гондольером — тот кивает в ответ, поджимает губы, очевидно не решаясь что-то сказать, и отправляется дальше, — и, стараясь не закрывать больше глаз, чтобы не видеть правды — не тот момент, когда она нужна, — стучит в резные двери. Открывает старый слуга, напоминающий умирающую птицу, не утратившую остроты взгляда — изучает Валентина глазами; молчит — просто хмурится, ожидая, когда незнакомец заговорит первым.

— Я к синьору дель Иладу, — пишет Валентин в тетради.

— Глухие, немые, слепые, — вздыхает слуга. — С каких пор все стали думать, что здесь — богадельня? Но вам везет. Синьор дель Илад приказал встретить немого гостя в восточных одеждах без вопросов, принять в любое время дня и ночи и проводить к нему лично. И чем вы этого заслужили?

В молчании Валентин следует за шаркающим слугой. Все внутри — море, застывшая в миг рождения океана вода: голубая плитка и голубое стекло, и даже пламя свечей в огромной люстре, кажется, порой вспыхивает синим; жилище бога, вышедшего из пучин, возлюбившего сушу, сделавшего ее своей любовницей, но не забывшего о законной жене. Они идут вверх, и старик-слуга шикает на всех других слуг, что проходят мимо и кивают Валентину — он кивает в ответ и провожает их взглядом. Они поднимаются — кажется, будто погружаются на самое дно. Туда, где умирает даже свет.

«Ртутные сердца» (рабочее название)

#текстозавр

Вспомнил рассказ почти годовой давности, написанный к выходу «Символа солнца» Мельницы.

Люблю его и вам напоминаю! Можно почитать на сайте Юности

#текстозавр

Мудрецы научили его плыть на грани между сном и явью, когда сны, нападающие бесконечными многоголовыми чудищами-метафорами, не в с илах напасть, но и реальность уже неощутима под ногами, земля становится тонкой воздушной прослойкой, и на ладье античного корабля – на нем ли возвращался еще один странник, Тесей, проходя сквозь врата из слоновой кости или рога, минуя границу реального и невероятного, внутреннего и внешнего, космического и мирского? – ты бороздишь воспоминания: порой они прозрачные, и видно песчаное дно, полное затерянных сокровищ, а порой – мутные, полные причудливых рыб, опасно-черные в ураган воспоминаний.

И сейчас – впрочем, что такое «сейчас», когда и от времени Валентин отрешился, прислонившись спиной к холодной стене, но есть ли еще эта стена, сидит ли он еще у венецианского дома? – Валентин вновь приживает все свои странствия, начавшиеся с позорного бегства – нет, мудрецы сказали правильно, спасения, – после смерти трех его учителей. Он отплывает на корабле с торговцами, заплатив вдвойне – не хочет беспокойства, получает отдельную каюту, избавляется от лишних вопросов, – и сходит на другой земле – чувствует ее иное дыхание, свободное, полное воспоминаниями о прошлом и надеждами на будущее; грамотный, Валентин берется за другую работу – помогает считать и переписывать, учить и хитрить, работает на ростовщиков и рыночных торговцев, уличных факиров и ученых мужей, сетующих, что дети их с детских лет хотят только одного – славы да признания. И так Валентин путешествует из города в город, чувствуя дыхание новых земель и порой, перед сном, пытаясь повторить его; он, вечный странник – вскоре понимает, что такой каждый из людей с мига рождения, – ищет знания: общается с графами, называющими себя алхимиками и заявляющими, что застали времена христовы, с тех пор жизнь их продолжается, а не верите – просто посмотрите на обрывистые линии судьбы, изучите ладони; со слепыми библиотекарями, во снах путешествующими по мирам звезд, бродящими по садам расходящихся космических тропок и, кажется, знающими все на свете; с авантюристами, ради мести готовыми менять имена, надевать женские платья и убивать всех, кого считают недостойными, и все это – ради вечной любви, достойной пера отважнейших из поэтов; с сумасшедшими, что зовут себя рыцарями и рассуждают о божественной мудрости словами примитивными, зато со всей смелостью кидаются на битвы с гигантами и, проиграв, не падают духом, только говорят сами с собой, решаясь на очередной подвиг; с печальными вдовами, капризами погубившими мужей и детей, и оставшихся одними, перебирающими цветные леденцы, думая, что перед ними фамильные драгоценности, и шепчущими что-то невнятное о третьем пришествии и ста годах обещанного одиночества, об особняках, ушедших под землю со всеми страшными тайными; со священниками, уверившими, что открыли истинное имя господне, но боящимися его раскрыть, ведь тогда те, кто чтут план, те, кто говорят языком розы и креста, обо всем догадаются, запрут в гробу и закопают живьем; с университетскими учителями, считающими, что мир – лишь иллюзия, и важнее прочего смотреть внутрь себя, ведь все, окружающее человека – сплошь его овеществленные мысли, прекрати думать – положишь конец существованию всего мира. Валентин беседует с каждым из встреченных, делает заметки, терпит все странности, просит доступа к книгам – иногда глупым и бесполезным, иногда – ценным настолько, что страшно прикасаться в ним, - читает, делает заметки. Знание его ширится, но так и не приходит понимание, как вновь сделать Полноту полной, как спастись самому – и спасти остальных, - из клетки, наброшенной на род людском демиургом и его архонтами, зачаровавшими саму мудрость…

«Ртутные сердца»

#текстозавр

Думали, я не буду спамить в 00:40 работой над новым текстом? Буду! У меня тут во второй части подключился женский фокал. Он — про науку, она — про искусство

Да, я обещал себе не плотный авантюрный роман. Авантюрный он авантюрный. Но плотный — жесть как не по плану. И возможно чуть душный... 🗿

Шанс увидеться... похоже, я все еще не до конца шагнула назад из мира снов и воспоминаний: говорят, иные поэты и художники живут в них всегда, становятся гениями — и как справляются? Я вспоминаю те редкие минуты, когда мы находили шанс увидеться спокойно — не беспокоились о том, что нас заметят случайно, что меня хватятся дома. Каждый раз, когда я оказывалась рядом с ним, чувствовала себя полной, будто наконец находила давно потерянный осколок себя, наконец оказывалась в силах рассеять свет жизни на весь спектр: мы либо вместе выбирали книги — о, как часто Валентино ругался на мои любимые романы, хотя знал, что я охоча и до философии с наукой, пусть понимаю ее куда хуже искусства, в отличие от него, неспособного отличить оттенки цветов и узреть в трех грациях весны Боттичелли три такта богов Плотина, найти сокрытый смысл ветров рождения Венеры — либо смотрели на голубизну лагуны в молчании, либо говорили о фантастических существах прошлого и фокусах, что творит величайший факир — солнечный свет. Как он любил — нет, почему же, все еще любит, — рассуждать о нем, а еще — наполнять этим светом моим глаза; от его слов они, кажется, вправду начинали лучиться. Помню, как однажды, по дороге к нему после сильного дождя, споткнулась, поскользнулась, намокла — спешила, как и всегда, — и, войдя, прикрывая лицо рукой, будто таинственная незнакомка, тут же расплакалась. Он отвлекся от вычислений, бросил циркуль, тут же обнял меня, а после, раскрасневшись — я, конечно, не помешала ему, поняла только потом, слишком горько плакала, представляя, какой уродиной явилась к нему домой, — снял грязное намокшее платье, усадил на кровать свои родителей и, сев сзади, принялся массировать плечи, шептать что-то на латыни — только он мог не знать колыбельных и нежных песен, зато помнить мудрость древних, — а потом зарываться носом в мои волосы, согревать дыханием — почти драконьим. И когда я наконец сообразила, что произошло, то раскраснелась в миг, но, повернувшись к Валентино лицом, все же подарила ему поцелуй — не первый наш, но самый чудесный; полный ласки и будто бы того солнечного света; жаль, что даже парижские мастера не научились делать из него духи ли помаду, сцеживать его всеобъемлимость, разделять в пробирках на утренний и вечерний.

«Ртутные сердца»

#текстозавр

Что мы знаем о Вазире ибн Акифе, авторе «Праха имени его»?

Жизнь Вазира ибн Акифа, арабского поэта и мистика, покрыта тайной. Известно, что родился он примерно между 700 и 720 годом нашей эры, на территории Омеядского халифата, при правлении (предположительно) халифа Сулеймана. Вазир ибн Акиф с детства увлекался историй и языком и, по сообщениям современников, лучше сверстников преуспевал и в одном, и в другом. Однако детство поэта было трудным – во многих переписках сохранились сведения о его умении говорить с духами, за что Вазир ибн Акиф слыл проклятым.

Вазир ибн Акиф совершил паломничество не только в Мекку, но и в священные места древнего мира: посещал Египет, Грецию, Месопотамию, пустоши разрушенного Карфагена и даже Константинополь (несмотря на политическую обстановку). Всего Вазир ибн Акиф написал около ста работ – философских, религиозных и художественных, – однако до нашего времени дошло только одно сочинение, «Прах имени его». В своих текстах автор часто обращается к темам арабской алхимии, поздней греческой философии, ислама, гностицизма и герметизма. Известно, что часть работ Вазира ибн Акифа при жизни воспринимались читателями как откровения, которые тот получил от ангельских или дьявольских сущностей.

Существует мнение, что тексты Вазира ибн Акифа повлияли на молодого богослова Абу Хамида аль-Газали. После смерти поэта жители его родного города Арпада, где он и похоронен, долгие годы сталкивались с разного рода чудесами и видели самого Вазира ибн Акифа во снах, верхом на облачном джинне, с кадуцеем в руках и солнечным диском в тюрбане.

*портрет by COVERTMÁSS будет в издании романа*

#текстозавр #прахимениего

У меня есть маленькая традиция: закончил один текст — сядь за следующий сразу же.

Поэтому самое время потизреть вам, о чем будет новый роман «Чудны дела твои»!

▪️Русреал с магическим и мистическим элементом, а еще детективной линией, поделенный на 12 глав в соответствии с зодиака

▪️ Астрологическая символика, хтоническая Москва и завершение таинственного «великого года», сулящего конец всего сущего

▪️ Героиня, сочиняющая песни, но забывшая, как наполнять их историями после того, как ее бывший украл у нее композицию. Теперь она крадет чужие истории ради песен. А еще обожает читать Поляринова

▪️ Герой, притворяющийся экстрасенсом, способным заряжать воду и все прочее. Считает, что такой предсказатель — герой нового времени, возвращается эпоха телевизионных гадателей. А, еще его отец — бывший военный.

▪️ Музыкальное ТВ-шоу, куда отправляется главная героиня и где начинается все самое детективное и хтоническое...

Пока все, что сам об этом тексте знаю 🗿 А так работаем, вернусь к нему уже в новом году, пока - редактура! 40 страниц из 100 уже сделаль...

#текстозавр