#ЛонгридНедели
#благотворительность
Что не так с корпоративной благотворительностью, спрашивают меня те, кто знает, с какой прохладцей я обычно отношусь к этому топорному инструменту причинения добра (в противовес социальным инвестициям, к примеру, но о них в другой раз).
Первое и, пожалуй, самое главное: принимая решения о том, куда направить денежные потоки без какого-либо зафиксированного законодательно возврата (даже положительный социальный эффект в действующем федеральном законодательстве упоминается исключительно в контексте инвестиций (!), благотворительность же штука полностью безвозмездная, то бишь, отдал, отошёл в сторонку скромненько и забыл)), так вот, принимая решения об этих аттракционах корпоративной щедрости, менеджеры, по сути, единолично распоряжаются сформированной всеми заинтересованными сторонами ценностью от их имени (необязательно с их ведома).
Глядя на очередной головокружительный набор весёлых картинок какого-нибудь очередного «осознавшего свою социальную ответственность» предприятия на очередном форуме (бесконечные забеги, плоггинги, воздушные шары, флаги, хороводы, мальки, сосны, продуктовые наборы, лепки из глины, субботники), задаю вопрос, которым воодушевлённые своей властью менеджеры позабыли задаться: «Кого вы, коллеги, из тех, кто заинтересован, спрашивали, что нужно делать? С кем консультировались? Как определяли, что именно этот набор разнонаправленных действий наиболее адекватен тем факторам, от которых зависит устойчивое развитие вашего бизнеса?»
«Мы советуемся с местной администрацией» — торжественно отвечают мне коллеги, не подозревая вовсе, что эта, мягко говоря, декоративная практика мало отличается от практик европейского колониализма на многочисленных африканских и азиатских землях (сегодня пост-колониальные рефлексии в Европах, как известно, особенно сильны, и гордиться тем, что кто-то умный и богатый пришёл и сверху («посоветовавшись с местной администрацией») всем сообщил, как им будет лучше жить и в какую сторону эффективнее хороводы водить, уже не только не принято, но и чревато обвинением в патернализме, пренебрежении правами местных жителей и колониальными замашками).
Советоваться надо со всеми заинтересованными сторонами (и местные администрации, строго говоря, в их число не входят; скорее, для них бизнес является заинтересованной стороной, и советоваться здесь они должны с бизнесом, а не наоборот). Сотрудники, местные жители (в том числе коренные малочисленные народы), природоохранные активисты, поставщики, клиенты, акционеры, инвесторы — все они не только вправе знать, куда менеджеры направляют так называемые благотворительные бюджеты, но и влиять на социальную политику компании с тем, чтобы она была в меньшей степени малопрозрачной и «безвозмездной», т.е. трудно оцениваемой в терминах достигнутых результатов, но все больше трансформировалась в политику социальных инвестиций, предусматривающих оценку эффективности каждой реализованной социальной программы.
Благотворительность в классическом её понимании поэтому — удел частного лица, мецената, филантропа, жертвователя. Из своего собственного, не корпоративного, кармана он волен отсчитывать столько, сколько душе угодно, на какие угодно благие цели, и по факту должен смиренно принять на себя обязательство не совать свой нос в дела благополучателя, иначе какая же это «безвозмездная» помощь? Чувствуете, как сам принцип благотворительности в его классической трактовке вступает в конфликт с базовыми принципами эффективного корпоративного управления?
Ну, и в завершение: «Если бы мы разделили предложенную сумму безвозмездной помощи {одной восточноевропейской стране} в 40 млрд долл США на каждого из нас, каждому члену Конгресса США пришлось бы выложить из своего кармана по 400 млн долларов. Что-то из своих средств мы скидываться не спешим, а вот из средств налогоплательщиков — запросто,» — предостерег на днях своих коллег конгрессмен Рэнд Пол от Республиканской партии США.
#благотворительность
Что не так с корпоративной благотворительностью, спрашивают меня те, кто знает, с какой прохладцей я обычно отношусь к этому топорному инструменту причинения добра (в противовес социальным инвестициям, к примеру, но о них в другой раз).
Первое и, пожалуй, самое главное: принимая решения о том, куда направить денежные потоки без какого-либо зафиксированного законодательно возврата (даже положительный социальный эффект в действующем федеральном законодательстве упоминается исключительно в контексте инвестиций (!), благотворительность же штука полностью безвозмездная, то бишь, отдал, отошёл в сторонку скромненько и забыл)), так вот, принимая решения об этих аттракционах корпоративной щедрости, менеджеры, по сути, единолично распоряжаются сформированной всеми заинтересованными сторонами ценностью от их имени (необязательно с их ведома).
Глядя на очередной головокружительный набор весёлых картинок какого-нибудь очередного «осознавшего свою социальную ответственность» предприятия на очередном форуме (бесконечные забеги, плоггинги, воздушные шары, флаги, хороводы, мальки, сосны, продуктовые наборы, лепки из глины, субботники), задаю вопрос, которым воодушевлённые своей властью менеджеры позабыли задаться: «Кого вы, коллеги, из тех, кто заинтересован, спрашивали, что нужно делать? С кем консультировались? Как определяли, что именно этот набор разнонаправленных действий наиболее адекватен тем факторам, от которых зависит устойчивое развитие вашего бизнеса?»
«Мы советуемся с местной администрацией» — торжественно отвечают мне коллеги, не подозревая вовсе, что эта, мягко говоря, декоративная практика мало отличается от практик европейского колониализма на многочисленных африканских и азиатских землях (сегодня пост-колониальные рефлексии в Европах, как известно, особенно сильны, и гордиться тем, что кто-то умный и богатый пришёл и сверху («посоветовавшись с местной администрацией») всем сообщил, как им будет лучше жить и в какую сторону эффективнее хороводы водить, уже не только не принято, но и чревато обвинением в патернализме, пренебрежении правами местных жителей и колониальными замашками).
Советоваться надо со всеми заинтересованными сторонами (и местные администрации, строго говоря, в их число не входят; скорее, для них бизнес является заинтересованной стороной, и советоваться здесь они должны с бизнесом, а не наоборот). Сотрудники, местные жители (в том числе коренные малочисленные народы), природоохранные активисты, поставщики, клиенты, акционеры, инвесторы — все они не только вправе знать, куда менеджеры направляют так называемые благотворительные бюджеты, но и влиять на социальную политику компании с тем, чтобы она была в меньшей степени малопрозрачной и «безвозмездной», т.е. трудно оцениваемой в терминах достигнутых результатов, но все больше трансформировалась в политику социальных инвестиций, предусматривающих оценку эффективности каждой реализованной социальной программы.
Благотворительность в классическом её понимании поэтому — удел частного лица, мецената, филантропа, жертвователя. Из своего собственного, не корпоративного, кармана он волен отсчитывать столько, сколько душе угодно, на какие угодно благие цели, и по факту должен смиренно принять на себя обязательство не совать свой нос в дела благополучателя, иначе какая же это «безвозмездная» помощь? Чувствуете, как сам принцип благотворительности в его классической трактовке вступает в конфликт с базовыми принципами эффективного корпоративного управления?
Ну, и в завершение: «Если бы мы разделили предложенную сумму безвозмездной помощи {одной восточноевропейской стране} в 40 млрд долл США на каждого из нас, каждому члену Конгресса США пришлось бы выложить из своего кармана по 400 млн долларов. Что-то из своих средств мы скидываться не спешим, а вот из средств налогоплательщиков — запросто,» — предостерег на днях своих коллег конгрессмен Рэнд Пол от Республиканской партии США.
#ЛонгридНедели #ЗеленыеЗакупки #Forum2035
С чем выступала на нашей сессии по «зелёным закупкам» на форуме «Стратегия 2035: Роль бизнеса в устойчивом будущем #Сибири»:
Сокращение экспортных рынков для низкоуглеродной продукции российского происхождения с новой остротой ставит вопрос о необходимости стимулирования спроса на неё на внутреннем рынке.
Казалось бы –
• с сентября 2021 года вовсю действует так называемая «Зелёная» таксономия (Критерии зелёных и адаптационных проектов), принятая на уровне Правительства России (постановление 1587 от 21-09-2021), привязанная к отечественным информационно-техническим справочникам по наилучшим доступным технологиям (по видам производства);
• появляются первые стандарты «зелёной» продукции и процессов в различных секторах экономики (целый ряд «зелёных» национальных стандартов, принятых Техническим комитетом ТК 366 «”Зелёные” технологии среды жизнедеятельности и “зелёная” инновационная продукция», чётко признающие улучшение энергетических показателей «зелёных» технологий применительно к потреблению первичной энергии и выбросам СО2, – в том числе стандарт «зелёного строительства» (Здания многоквартирные жилые «зелёные». Методика оценки и критерии проектирования, строительства и эксплуатации) ГОСТ Р 70346-2022, разработанный ДОМ.РФ; кроме того, проект стандарта «устойчивое развитие бренда / продукта и предприятия», подготовленный Лигой зелёных брендов и включённый в национальный план стандартизации Роскачества; проект стандарта Санкт-Петербургской международной товарно-сырьевой биржи на низкоуглеродные вторичные сырьевые материалы и т.д.).
Робкая попытка «встряхнуть» монолитный, в основном завязанный на ценовой фактор, механизм государственных закупок (а конкретно, Федерального закона 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд») в этой части предпринят в постановлении Правительства России от 08-07-2022 № 1224, где к отдельным видам товаров в их описание для целей госзакупок допускается предъявлять экологические требования (а именно, доля вторичного сырья, использованного при производстве товара).
Перечень товаров из пяти пунктов (стыдно сказать) включает в себя туалетную бумагу, твёрдые и мягкие покрытия, бордюрную и резиновую плитку, применяемые для благоустройства, контейнеры для мусора и почвогрунты. Изменение вступило в силу с 1 января 2023 года.
Продукция же с низким углеродным следом или из низкоуглеродных материалов, на которые в «Зелёной таксономии» уже почти полтора года как действуют чётко прописанные критерии (например, биотопливо и биомасса (пункты 2.1.4, 2.2.1, 2.5.4), водородное топливо (пункты 2.1.7, 2.2.2, 2.5.6), золошлаковые отходы (пункт 2.4.1), сталь углеродистая и высоколегированная (пункт 4.1.1), алюминий (пункт 4.1.2), цемент (пункт 4.1.3), аммиак, минеральные удобрения и неорганические кислоты (пункт 4.1.4), целлюлозно-бумажная продукция (пункт 4.1.5), более того – сами по себе процессы, обеспечивающие энергопереход в критически значимых отраслях (например, пункт 5.5 «Производство и закупка промышленной, сельскохозяйственной, дорожной, строительной или коммунальной техники на экологичных источниках энергии, перевод существующей промышленной, сельскохозяйственной, дорожной, строительной или коммунальной техники на экологичные источники энергии» и т.д.) до сих пор никак системно не отражены в действующем законодательстве о закупках для государственных и муниципальных нужд, а также нужд госкорпораций (!) в качестве обязательных требований, распространяющихся на какую-то долю конкретных видов закупок.
С чем выступала на нашей сессии по «зелёным закупкам» на форуме «Стратегия 2035: Роль бизнеса в устойчивом будущем #Сибири»:
Сокращение экспортных рынков для низкоуглеродной продукции российского происхождения с новой остротой ставит вопрос о необходимости стимулирования спроса на неё на внутреннем рынке.
Казалось бы –
• с сентября 2021 года вовсю действует так называемая «Зелёная» таксономия (Критерии зелёных и адаптационных проектов), принятая на уровне Правительства России (постановление 1587 от 21-09-2021), привязанная к отечественным информационно-техническим справочникам по наилучшим доступным технологиям (по видам производства);
• появляются первые стандарты «зелёной» продукции и процессов в различных секторах экономики (целый ряд «зелёных» национальных стандартов, принятых Техническим комитетом ТК 366 «”Зелёные” технологии среды жизнедеятельности и “зелёная” инновационная продукция», чётко признающие улучшение энергетических показателей «зелёных» технологий применительно к потреблению первичной энергии и выбросам СО2, – в том числе стандарт «зелёного строительства» (Здания многоквартирные жилые «зелёные». Методика оценки и критерии проектирования, строительства и эксплуатации) ГОСТ Р 70346-2022, разработанный ДОМ.РФ; кроме того, проект стандарта «устойчивое развитие бренда / продукта и предприятия», подготовленный Лигой зелёных брендов и включённый в национальный план стандартизации Роскачества; проект стандарта Санкт-Петербургской международной товарно-сырьевой биржи на низкоуглеродные вторичные сырьевые материалы и т.д.).
Робкая попытка «встряхнуть» монолитный, в основном завязанный на ценовой фактор, механизм государственных закупок (а конкретно, Федерального закона 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд») в этой части предпринят в постановлении Правительства России от 08-07-2022 № 1224, где к отдельным видам товаров в их описание для целей госзакупок допускается предъявлять экологические требования (а именно, доля вторичного сырья, использованного при производстве товара).
Перечень товаров из пяти пунктов (стыдно сказать) включает в себя туалетную бумагу, твёрдые и мягкие покрытия, бордюрную и резиновую плитку, применяемые для благоустройства, контейнеры для мусора и почвогрунты. Изменение вступило в силу с 1 января 2023 года.
Продукция же с низким углеродным следом или из низкоуглеродных материалов, на которые в «Зелёной таксономии» уже почти полтора года как действуют чётко прописанные критерии (например, биотопливо и биомасса (пункты 2.1.4, 2.2.1, 2.5.4), водородное топливо (пункты 2.1.7, 2.2.2, 2.5.6), золошлаковые отходы (пункт 2.4.1), сталь углеродистая и высоколегированная (пункт 4.1.1), алюминий (пункт 4.1.2), цемент (пункт 4.1.3), аммиак, минеральные удобрения и неорганические кислоты (пункт 4.1.4), целлюлозно-бумажная продукция (пункт 4.1.5), более того – сами по себе процессы, обеспечивающие энергопереход в критически значимых отраслях (например, пункт 5.5 «Производство и закупка промышленной, сельскохозяйственной, дорожной, строительной или коммунальной техники на экологичных источниках энергии, перевод существующей промышленной, сельскохозяйственной, дорожной, строительной или коммунальной техники на экологичные источники энергии» и т.д.) до сих пор никак системно не отражены в действующем законодательстве о закупках для государственных и муниципальных нужд, а также нужд госкорпораций (!) в качестве обязательных требований, распространяющихся на какую-то долю конкретных видов закупок.
#ЛонгридНедели
#ЗеленыеЗакупки
#Forum2035
И в завершение (к предыдущему посту):
Это необходимо начинать менять (можно путём внесения соответствующих формулировок в упомянутое постановление 1587), поскольку пока подобные отправные точки не отрегулированы, бизнес и государство движутся по диаметрально противоположным траекториям: мы (несмотря на сложные условия) продолжаем внедрять НДТ, модернизировать свои производства, «озеленять» продукцию, сокращая её углеродный след, в том числе и за счёт технологических и климатических офсетов, а региональные и муниципальные власти двигаются по пути наименьшего сопротивления, закладывая, по сути, мину с отложенным часовым механизмом под конкурентоспособность экономики страны в целом.
В своё время Европейский союз, например, решил эту задачу на уровне Манифеста о ресурсоэффективной Европе, принятого в 2016 году, которым предлагалось правительствам стран-участниц перевести на «зелёные» рельсы к 2030 году не менее 60 процентов всех закупок для государственных нужд.
#ЗеленыеЗакупки
#Forum2035
И в завершение (к предыдущему посту):
Это необходимо начинать менять (можно путём внесения соответствующих формулировок в упомянутое постановление 1587), поскольку пока подобные отправные точки не отрегулированы, бизнес и государство движутся по диаметрально противоположным траекториям: мы (несмотря на сложные условия) продолжаем внедрять НДТ, модернизировать свои производства, «озеленять» продукцию, сокращая её углеродный след, в том числе и за счёт технологических и климатических офсетов, а региональные и муниципальные власти двигаются по пути наименьшего сопротивления, закладывая, по сути, мину с отложенным часовым механизмом под конкурентоспособность экономики страны в целом.
В своё время Европейский союз, например, решил эту задачу на уровне Манифеста о ресурсоэффективной Европе, принятого в 2016 году, которым предлагалось правительствам стран-участниц перевести на «зелёные» рельсы к 2030 году не менее 60 процентов всех закупок для государственных нужд.
#ЛонгридНедели #ДеньТорговли #Safety #OHS
Ещё свежи в памяти наши баталии с авторами многочисленных #ESG-рейтингов (едва ли не каждый издательский дом, считающий себя приличным, обзавёлся собственным), уместно ли включать в топ-10 или присваивать «платину» компаниям, у которых на рабочем месте гибнут люди.
Затёртый аргумент в таких случаях — «показатель смертельного травматизма важен для добывающих и производственных предприятий, а банковского или торгового сектора вообще не касается» — не выдерживает никакой критики: стоит только набрать в поисковиках хрестоматийные уже кейсы массовой гибели сотрудников и посетителей торгового центра #ЗимняяВишня в Кемерово в 2018-м или отделения #Сбербанка на Некрасовской во Владивостоке в 2006-м.
А сегодняшняя трагедия, унёсшая жизни четырёх женщин (полагаю, что и сотрудниц, и посетительниц) вполне себе гламурного торгового центра #ВременаГода на Кутузовском в Москве (так себе инфоповод для профессионального праздника работников торговли) заставила задуматься, как вообще в #ESG-отчётности компаний, в торговых и клиентских помещениях которых люди проводят большое количество времени, отражается количество травм и травм со смертельным исходом (к отработанным человекочасам клиентские показатели не привяжешь, ну, может быть, к квадратным метрам площади можно было бы)?
Покопалась в отчетности передовых торговых корпораций мирового уровня, не слишком питая себя надеждой: понятно, что если в универсальных стандартах Глобальной инициативы по отчётности (#GRI) требованиям в отношении безопасности клиентов и покупателей отводится ровно в 10 раз меньше места, чем к безопасным условиям труда, ждать богатого набора данных не стоило.
Но их там нет от слова совсем. Вообще. Торговые компании типа #Walmart читают требования #GRI буквально как «безопасность продукции для здоровья и жизни покупателей» и щедро сдабривают свои собственные программы в этой сфере (с особым упором на безопасность пищевой продукции и сокращение многообразия химических веществ в потребительских товарах в целом) требованиями к поставщикам.
О безопасности людей с тележками в торговых залах не нашла ни слова. Не говоря уже о том, чтобы на входе в торговый зал гипермаркета или магазинчика в формате «за углом» видеть электронное табло «столько-то дней без происшествий», к которому давно привыкли те, кто каждый день ходят в производственные цеха.
Ещё свежи в памяти наши баталии с авторами многочисленных #ESG-рейтингов (едва ли не каждый издательский дом, считающий себя приличным, обзавёлся собственным), уместно ли включать в топ-10 или присваивать «платину» компаниям, у которых на рабочем месте гибнут люди.
Затёртый аргумент в таких случаях — «показатель смертельного травматизма важен для добывающих и производственных предприятий, а банковского или торгового сектора вообще не касается» — не выдерживает никакой критики: стоит только набрать в поисковиках хрестоматийные уже кейсы массовой гибели сотрудников и посетителей торгового центра #ЗимняяВишня в Кемерово в 2018-м или отделения #Сбербанка на Некрасовской во Владивостоке в 2006-м.
А сегодняшняя трагедия, унёсшая жизни четырёх женщин (полагаю, что и сотрудниц, и посетительниц) вполне себе гламурного торгового центра #ВременаГода на Кутузовском в Москве (так себе инфоповод для профессионального праздника работников торговли) заставила задуматься, как вообще в #ESG-отчётности компаний, в торговых и клиентских помещениях которых люди проводят большое количество времени, отражается количество травм и травм со смертельным исходом (к отработанным человекочасам клиентские показатели не привяжешь, ну, может быть, к квадратным метрам площади можно было бы)?
Покопалась в отчетности передовых торговых корпораций мирового уровня, не слишком питая себя надеждой: понятно, что если в универсальных стандартах Глобальной инициативы по отчётности (#GRI) требованиям в отношении безопасности клиентов и покупателей отводится ровно в 10 раз меньше места, чем к безопасным условиям труда, ждать богатого набора данных не стоило.
Но их там нет от слова совсем. Вообще. Торговые компании типа #Walmart читают требования #GRI буквально как «безопасность продукции для здоровья и жизни покупателей» и щедро сдабривают свои собственные программы в этой сфере (с особым упором на безопасность пищевой продукции и сокращение многообразия химических веществ в потребительских товарах в целом) требованиями к поставщикам.
О безопасности людей с тележками в торговых залах не нашла ни слова. Не говоря уже о том, чтобы на входе в торговый зал гипермаркета или магазинчика в формате «за углом» видеть электронное табло «столько-то дней без происшествий», к которому давно привыкли те, кто каждый день ходят в производственные цеха.
#ВЭФ2023 #Климат #Стимулы #ЛонгридНедели
Суммирую то, что сказала вчера на единственной углеродно-нейтральной сессии форума, по поводу стимулов для бизнеса в климатической повестке.
Их осталось немного. Для российского бизнеса в особенности.
1. На стороне покупателя. У европейских клиентов «зелёные» требования к продукции (сырью) давно стали гигиеническим фактором, об особой премиальности этой ниши речи не идёт.
Соответствуешь параметрам углеродного следа, выставленным клиентом, — участвуешь в тендере на общих основаниях. У азиатских ситуация иная — большую часть покупателей эти параметры в принципе мало интересуют, но если интересуют (в целях получения доступа к «зелёным» госзакупкам, например, о которых ниже), то региональные премии чуть выше.
В целом, уровень биржевой «премии» к цене зелёного алюминия с трудом покрывает от 1/10 до 1/25 тех расходов, которые производитель несёт по технологической декарбонизации каждой тонны металла.
2. На стороне государства. И в #ЕС, и в #КНР существенным двигателем повестки и стимулом для производителей является растущий рынок «зелёных» закупок для государственных нужд. В КНР на них приходится уже более 3.6% всего объёма госзакупок.
В России, несмотря на вот уже 2 года как принятую и достаточно внятную «Зелёную таксономию», внедряемую, по словам Ильи ТОРОСОВА из #Минэкономразвития, на всём пространстве #ЕАЭС, «зелёные» закупки применяются лишь в отношении пяти с половиной наименований продукции с содержанием вторсырья, списочно утверждённых отдельным постановлением правительства #1224.
Если сузить весь спектр «зелёных» требований до требований к углеродному следу производства и продукции, то опять-таки, в #ЕС мощным драйвером декарбонизации промышленности стало квотирование выбросов парниковых газов с применением т.н. «цены на углерод».
Странное дело: в канун полномасштабного внедрения трансграничного углеродного регулирования (#СВАМ) для ряда отраслей, поставляющих продукцию в #Европу, в #России механизм «цены на углерод» будет доступен лишь предприятиям, действующим на территории одного субъекта Федерации — #Сахалинской области (возит ли кто-то оттуда что-то в #ЕС, не скажу, восторгов по поводу эксперимента от местных производителей и энергетиков не слышала).
Тем же, кто кровно заинтересован в применении такой цены для своих предприятий, реально экспортирующих продукцию в Европу и иные страны, которые #CBAM так или иначе затронет, регулятор любезно отвечает: «мы не хотим перегружать бизнес штрафами и квотами».
Позвольте: а полтора десятка регионов (почти 50 городов), широким жестом отнесённые к далеко не добровольному эксперименту по квотированию выбросов приоритетных загрязняющих веществ? Там штрафы на ближайшем горизонте далеко не символические, а вовсе даже оборотные (т.е. абсолютно вне зависимости от наличия прибыли как таковой), и ни в какие зачёты в рамках трансграничной торговли не вписывающиеся.
Может быть, всё-таки отечественным отраслям, ориентированным на экспорт (повторяю, #CBAM косвенно затронет и восточный экспорт тоже), предложить более адекватный подход, позволяющий соотнести квотирование и штрафы в рамках #ФПЧВ с квотированием выбросов парниковых газов и уплатой цены на углерод внутри страны?
Суммирую то, что сказала вчера на единственной углеродно-нейтральной сессии форума, по поводу стимулов для бизнеса в климатической повестке.
Их осталось немного. Для российского бизнеса в особенности.
1. На стороне покупателя. У европейских клиентов «зелёные» требования к продукции (сырью) давно стали гигиеническим фактором, об особой премиальности этой ниши речи не идёт.
Соответствуешь параметрам углеродного следа, выставленным клиентом, — участвуешь в тендере на общих основаниях. У азиатских ситуация иная — большую часть покупателей эти параметры в принципе мало интересуют, но если интересуют (в целях получения доступа к «зелёным» госзакупкам, например, о которых ниже), то региональные премии чуть выше.
В целом, уровень биржевой «премии» к цене зелёного алюминия с трудом покрывает от 1/10 до 1/25 тех расходов, которые производитель несёт по технологической декарбонизации каждой тонны металла.
2. На стороне государства. И в #ЕС, и в #КНР существенным двигателем повестки и стимулом для производителей является растущий рынок «зелёных» закупок для государственных нужд. В КНР на них приходится уже более 3.6% всего объёма госзакупок.
В России, несмотря на вот уже 2 года как принятую и достаточно внятную «Зелёную таксономию», внедряемую, по словам Ильи ТОРОСОВА из #Минэкономразвития, на всём пространстве #ЕАЭС, «зелёные» закупки применяются лишь в отношении пяти с половиной наименований продукции с содержанием вторсырья, списочно утверждённых отдельным постановлением правительства #1224.
Если сузить весь спектр «зелёных» требований до требований к углеродному следу производства и продукции, то опять-таки, в #ЕС мощным драйвером декарбонизации промышленности стало квотирование выбросов парниковых газов с применением т.н. «цены на углерод».
Странное дело: в канун полномасштабного внедрения трансграничного углеродного регулирования (#СВАМ) для ряда отраслей, поставляющих продукцию в #Европу, в #России механизм «цены на углерод» будет доступен лишь предприятиям, действующим на территории одного субъекта Федерации — #Сахалинской области (возит ли кто-то оттуда что-то в #ЕС, не скажу, восторгов по поводу эксперимента от местных производителей и энергетиков не слышала).
Тем же, кто кровно заинтересован в применении такой цены для своих предприятий, реально экспортирующих продукцию в Европу и иные страны, которые #CBAM так или иначе затронет, регулятор любезно отвечает: «мы не хотим перегружать бизнес штрафами и квотами».
Позвольте: а полтора десятка регионов (почти 50 городов), широким жестом отнесённые к далеко не добровольному эксперименту по квотированию выбросов приоритетных загрязняющих веществ? Там штрафы на ближайшем горизонте далеко не символические, а вовсе даже оборотные (т.е. абсолютно вне зависимости от наличия прибыли как таковой), и ни в какие зачёты в рамках трансграничной торговли не вписывающиеся.
Может быть, всё-таки отечественным отраслям, ориентированным на экспорт (повторяю, #CBAM косвенно затронет и восточный экспорт тоже), предложить более адекватный подход, позволяющий соотнести квотирование и штрафы в рамках #ФПЧВ с квотированием выбросов парниковых газов и уплатой цены на углерод внутри страны?
Telegram
Блеск и нищета корпоративных брендов
#ЛонгридНедели
#ЗеленыеЗакупки
#Forum2035
И в завершение (к предыдущему посту):
Это необходимо начинать менять (можно путём внесения соответствующих формулировок в упомянутое постановление 1587), поскольку пока подобные отправные точки не отрегулированы…
#ЗеленыеЗакупки
#Forum2035
И в завершение (к предыдущему посту):
Это необходимо начинать менять (можно путём внесения соответствующих формулировок в упомянутое постановление 1587), поскольку пока подобные отправные точки не отрегулированы…