я сегодня как Маргарита на метле ношусь и перемещаюсь по Москве. так что никакие теории пространства не опишут этой интенсивности, если не примут в расчёт, что у каждой ведьмы, а ещё у колдуна, иногда у кота, есть метла.

2002-2005-2009

мне было пять лет, когда мы с семьёй поехали в это несуществующее место. там уже не было Грузии, и ещё не было Абхазии. зато была соседка тётушка Ханума, она угощала меня инжиром. однажды горные коровы открыли ворота и заполонили весь мой мир, умищающийся в двух садах. это было море коров. папа, огромный и сильный, наверное, таким же был Хосе Аркадио Буэндиа в романе Маркеса, взял в руки какой-то посох, виртуозно резал воздух, шёл прямо в это море, коровы слушали его и потихоньку исчезали. такое Похищение Европы.

2010-2011-2013

а ещё здесь, в этой уже-не-Грузии, была война. из-за неё мы и вернулись в Томск бесконечным поездом. я сильно заболел, бабки в вагоне приносили варенье. я заболел оттого, что угостился курицей от мужчины, что очень долго представлялся. он произносил своё имя минуты две. родители не угощались петухом — точно, это был петух, потому что не верили мужчинам с длинными именами. на станциях меня ждал врач, готовый забрать в больницу. в Оренбурге или в Омске, или чëрт знает где ещё не букву «о».

2014-2016-2017

но мы доехали. наверное, когда мы доехали, оставив позади сотню не-Грузий, и война закончилась. но война никогда не заканчивается.

2018-2019-2021

сегодня я тоже болею. но ношусь по работе по Москве. Ростовская набережная, Брежневская набережная, мост Богдана Хмельницкого. Хмельницкий не любил Польшу и решил заключить союз с Москвой. это было в 17 веке, к сегодняшним катастрофам оно не имеет никакого отношения. мы долго разговаривали с мамой. я был здесь, у Ростовской набережной, а мама там, куда мы приехали из не-Грузии. мама сказала: «так было всегда, мы просто на время попали в какой-то вакуум». мама редко ошибается и в этот раз не ошибалась.

2022-2023-2024.

П. Оцхели, эскиз костюма к «Отелло» в постановке К. Марджанишвили, Тбилиси, 1933

#мояпроза

есть такие древние фрески, которые лежат на огромных столах в исследовательских центрах, а доблестные реставраторы соединяют эти пылинки между собой. веками. если за год собирается пара сантиметров — это счастье. так и с любовью. если мы верим в нее, то готовы собирать воедино самые небывалые сочетания крупиц. подсознательно чувствуя, что именно эта невероятная последовательность случайных взглядов, встреч, рассказанных анекдотов, объятий, слез и просмотренных фильмов представляет собой древнюю фреску, явленную искусствоведу как любовь.

в каждом тексте должно быть какое-то начало. зачин, что ли. даже если этот зачин начинается со смерти. после смерти могут идти другие подробности. о любви, танцах или свежей рыбе на неаполитанском рынке. и тогда смерть как бы не имеет смысла. так была написана Хроника объявленной смерти Маркеса, Нунча Максима Горького, даже Евгений Онегин, например:

Артём сегодня умер.

что это значит? «Артём» — мое имя, но не только. в год когда я родился Артём было одним из самых популярных имен этой страны. а крестили меня под именем Артемий. об этом знал бог, а теперь и вы. «сегодня» — это когда? в ветхом завете тоже сказано, что бог создал землю за семь дней. но день бога может равняться миллионам лет. «умер». смерть, по выражению Пятигорского, фактор принудительной трансцендентальности. да и хрен с ней?

Набоков однажды ошибся, а потом вымолил любовь и был счастливее многих. у меня дома утром кофе пахнет в два раза сильнее. Нунча Горького так обезумела от любви, что бросила вызов дочери, правда умерла в этот же день во время танца. на наших полках стоит томик Кьеркегора, а рядом — фейнмановские лекции по физике. любовь получается из сочетания самых неожиданных частей. как древние фрески.

Бабур Исмаилов, Храм-2, 2018

#мояпроза

фолк-хоррор любит Британию. начинает свой текст о Бене Уитли Данил Леховицер. а кто любит меня?

снова прочитал, или — перечитал, или — пересоздал впечатление о книжке Беседы с Буддой Дж. Д. Оливер, в которой одновременно о любви, а ещё о том, что от всего нужно отказаться. а главное — от привязанностей. это нужно для тонглена, патиччи-самуппады и ботхичитты. все они стремятся свестить к мысли, что людей вокруг, и даже тех, чьё имя начинается на «Д», нужно любить, и очень-очень, но уметь отказываться, не привязывать, а иначе никакой нирваны, и тем более, паринирваны.

но ещё есть тантрический секс. всё не то. хотя утренние медитации помогли сегодня прожить день более осознанно. даже если я всё придумал. предложения любят складываться в слова, но и в чепуху тоже.

Полина Барскова в 80-ом Сеансе гениально пишет о Хичкоке. после этого текста вообще не хочется складывать реальность из выдуманных кем-то слов. пишет: паук Хичкок всё заставлял зрителя возвращаться и пересматривать эту закольцованную историю стремления героя превратить реальность в ностальгию.

я боюсь ностальгических грёз. оттого, что слишком люблю реальность и будущее. вдруг начнешь тосковать — и всё превратится в прошлое.

пойду брызну на шею парфюм. и буду дальше отвлекаться от написания академического текста про этнический конфликт, что я переписываю шестой раз. фолк-хоррор. тот ещё.

у Тайсона Янкапорты сегодня перечитал: я знаю, кто я, где моё место, как меня зовут, и этого вполне достаточно. вполне.

#мояпроза #записки

я боюсь опыта возвращения. но что мы подразумеваем? возвращение — это именно возвращение, то есть приведение к тому, как было. ностальгия. я не боюсь возвращения домой. мой дом живёт и каждый день меняется. зеленью за окном и любовью.

розовое вино. сегодня мы решили пить розовое вино. хорошо. я заканчиваю работать и начинаю фланерствовать по Мясницкой и Чистым прудам. прохожу сквозь разные прически, зеленые волосы, старые сапожки-копытца, а потом девушку с собачкой чуть не сбило такси, но обошлось, что твой бедный Чехов.

к этому моменту я сто семнадцать раз прочитал текст Полины Барсковой «Прыгай, Скотти!» про паука–Хичкока и не мог остановится. снова и снова перечитывал эту статью. всё меня захватывало: язык, запах, жирные выделения, разрывающие обычную гармонию текста, потому что в этом тексте было всё, кроме гармонии, — это страшный надрыв, божественная честность в описании всего вокруг и кино.

еду в метро с розовым вином и псевдокрабовой закуской, впрочем вкусной. открываю 80-й Сеанс, хочу прочитать что-нибудь другое, но вновь начинаю с «Прыгай, Скотти!»

мне наркотически хорошо от каждой строчки, от каждой подробности Сан–Франциско. в наушниках что-то играет, но я в тексте, жизнь в тексте. любить на бумаге проще.

но вот заиграла моя самая важная музыка. Осенняя песнь Чайковского, которую я не могу слушать без трагического экстаза.

я читаю этот текст и слушаю не переживания о катарсисе, а сам катарсис. я понимаю, что этот момент никогда не закончится. всё. меня несет метро, статья не заканчивается, музыка играет. 

играет никогда.

я оказался не просто в метро. а в таком метро–портале. хлеще, чем то бесконечное метро, в котором существует героиня Литвиновой в последних кадрах Северного ветра. судьба–ветер. вместе взрываются в метро другие. я еду один. но это не одиночество, а исчезновение.

возвращение.

#мояпроза #записки

ужас всё-таки существует. тут бы ставить точку, но

несколько лет назад. общежитие на окраине Москвы. с балкона видны небоскребы Сити, жуткой иронией являющиеся похмельному взору бедных энтузиастов, мечтающих поскорее свалить из этих персиковых коридоров социальной защиты.

тогда мне показалось, что умираю. не физически, но разве это важно? смерть прошла в пятку, а затем в один миг поднялась к голове. ещё мгновение и в страшном крике я бы просто упал, и уже бы не смог контролировать то, что будут делать с моим сумасшествием.

пронесло. это было так давно. «позавчера».

теперь почти «успешный» и вот-вот любая проблема будет шуткой. вот-вот — это не сейчас.

мы посмотрели спектакль и почти в отчаянии шли Кутузовским проспектом. молодые, наверное глупые (ну, я), красивые, почти умные и, конечно, живущие не по средствам.

жить по средствам, вовремя вставать, медитация, завтрак, помыть посуду, всё успеть, написать, отправить сто резюме, не спать, работать, трахаться или не трахаться, молиться, смотреть на свет весенней зелени — рождение тревоги.

обязательства жизни удавом стягивают свободу. остается только снова упасть и уже не сражаться за рассудок.

плюнуть бы в эти обстоятельства! научиться, хотя бы.

чтобы главным словом была не тревога, не ненависть и не эго, а

любовь.

честные слёзы и счастье.

господи, научиться бы любить так чтобы на всё забить, но любить.

любить её счастье, всеобщую свободу и

пить кофе из-за любимого терпкого вкуса, ласкающего истосковавшиеся рецепторы жизни, а не идею об эффективности выполнения утреннего to-do листа.

#мояпроза #мойарт

сломать ногу или впасть в депрессию — превосходный, но быть может не самый остроумный, способ замедлиться. наконец добраться до тысячной страницы романа или чутко посмотреть по сторонам.

произрастают из хитросплетенной конъюнктуры жизни и другие способы спасительного замедления, но это личные находки. значительно более интимные, чем конечности или психика.

свет белой ночи и неслучайный фонарь наполовину освещают кажущееся слепым живо-застывшее лицо Посейдона, которое по замыслу авантюрного французского балагура Тома де Томона, должно было славить морскую державность северной страны. и пусть ростральные колонны-маяки четырех рек, созданных цитатой римского фонтана Бернини, бьют светом не морю, а окнам Зимнего, это не бессмысленность, а художественная служба символу. не город, а чистая идея.

в день воскресения Христа, напоминающий о трагической планиде человечества и приправляющий эту скорбь сиянием тусклой надежды, мы стояли по другую стороны Невы от плавно спускающегося колокольного звука храма святой Екатерины. мы что-то обещали друг другу, клятвенно и почти клятвенно. теперь непременно этот момент, что вдруг явится памяти от случайного всплеска темных вод, станет невидимым скрепляющим веществом в любом разладе, когда покажется, что финал существует. и после обещать можно многое, ведь клятва на берегу Невы тихим ходом времени шепчет о вечности.

#мояпроза #фотовпечатления

надо просто раньше вставать. а если чуть задержаться — то только чтобы обнимать и крепче.

пустота — важнейшая категория. но пустота определённая. Гончарова через идею о пустоте создала живой пульсирующий модус, эстетически (и семантически) значительно сильнее, чем любой фон. короче, на всякую пустоту довольно простоты.

мы многое откладываем, а потом впадаем в депрессию.

когда Анна Винтур в свои сто пятьдесят лет стала руководить не только американским Vogue, но и всеми материалами Condé Nast в мире, она — разумеется — стала раньше вставать.

к Оскару Уайльду вдохновение приходило каждый день с часу до трёх, ведь это самое вдохновение приходит во время работы.

успех и счастье — английский газон. секрет известен: стричь, поливать, стричь, поливать. 500 лет.

в конце концов, мы пришли в этот мир не хохотать. но и не впадать в депрессию.

если посмотреть на себя по-настоящему, медленно, то можно осознать любую глубину, — пустоту, которая становится деятельным полотном нового. даже феноменального.

психологи не дают советы, а писатели — тем более. но «вставать» стоит «пораньше».

#мояпроза #записки

вкусное кофе, национальная демография, бычок–осеменитель


Бунин ненавидел слово «парень». что же теперь поделать, но все мы, писатели и не писатели, используем это теперь лишённое всякой магии слово. язык меняется.

поезд стоит в Минеральных Водах 60 минут, 18:14–19:14. за это время можно выпархнуть из вагона, пропрыгать три линии железной дороги, и зайти в до боли знакомый портал. привокзальный магазинчик.

сакраментальное «беляши», легендарные товары n-области, домашний лимонад. такой потусторонний магазин есть везде. Барнаул, Хабаровск, Орёл.

— и вот кофе.. написано, что есть у вас кофе.

выпалил я немного неуютно. этот анти-уют ощущался от слова «кофе», которого по всем правилам стиха и прозы здесь существовать не могло.

— да, есть кофе. могу в турочке поставить.
— давайте, а какой кофе?
— вкусное, щас поставлю. надо сахар?

произнесла продавщица. это «продавщица» подходило ей как никому. слегка полноватая, со странными рыжими волосами наверх, в обтягивающей чёрной кофточке, леопардовом поясе.

между «вкусное» и «щас» она произнесла название кофейной марки. название это потерялось между её пухлыми губами, обильно намалеванными помадой несуществующего цвета, и моим неподготовленным сознанием.

я вернулся в поезд. рядом едет семья с рекламы «демографии». она, он и трое детей. мало, но стараются. ангельская девочка, разрываемая добром и детским бешенством, летает по вагону.

её родители умели любить так, как в наших широтах любят многие обитатели плацкарта.

орать, то есть заботиться. любить, то есть разрешать то, что только что запрещали.

— лежи, спи, не двигайся больше мне.
— да ладно, пусть ещё поиграет, дай ей мороженного.

такого рода педагогическое мастерство неминуемо рисует будущее ангельской девочки в кабинете психолога. а родители про всех этих молодых с депрессией неподдельно искренне воскликнут «что за поколение!»

мать девочки разговорилась с попутчицей. у той только один «красавец», а как хорошо, когда их три.

— так почему больше не родили?
— этот сын от первого брака, больше жертвы не было, бычка-осеменителя!

язык меняется. а кофе оказался вкусным.

#мояпроза #фотовпечатления #кавказ

солнце садится. Епиходов идет. Русь–тройка несется. когда, кто и куда — ответа нет.

великая китайская стена — только фундамент для новой вавилонской башни. стена, что создавалась самоотверженно брошенными на цель тысячелетия великими силами, всего лишь фундамент. так написал Кафка.

зачем же, если дело обстоит именно так, покидаем мы родные места, речку и мосты, мать и отца, рыдающую жену, детей, которых нужно воспитывать, и уходим в школу, в далекий город, а мысли наши устремлены ещё дальше — к стене на севере? зачем? спроси начальников.

мечта — ответ на небывалое. вера в возможность уникального опыта, существующего благодаря до–опытному знанию. я никогда не видел этого, но знаю, что сбывается разное. может быть, со мной? может быть, сейчас?

в мире ужаса и счастья всё случается. и самое невыносимое. и мечтания. пусть же и у меня сбудется.

все реки текут в море, но море не выходит из берегов.

если ощущается лишь агония без агонии, значит — неправдивая. но настоящее не разбивается о случайности.

а любовь настоящая.


солнце, Епиходов, Русь. я и без тройки не знаю, куда нестись, только звона упряжки не хватает.

солнце–солнце, мчи на запад свою тройку. и вопросов не задавай.

#мояпроза

душа излечивается звёздами

периоды существования (и сосуществования тоже) устроены изменчиво.

в одно, предположим, ноябрьское мгновение, душа, будто бы вспомня о своей целостности, собирается неистовой силой в единое пульсирующее счастье и нежится обстоятельствами жизни.

в других, хоть сколько-нибудь похожих на ноябрьские, или напротив отличные, происходит такое дробление, что кажется, и собрать себя невозможно.

человек как разбитое зеркало существует давно. хотя и питает надежду, что главное счастье бывает тогда, когда он умеет себя собирать.

каждая непостижимая пропасть перестает такой быть лишь после столкновения с новой. и весь ход жизни превращается тогда в мучительное ожидание избавления от пропасти старой через надежду на новый свет собранности, на новый свет преисполненного бытия.

и отчаянно смело мечтается, что вновь, перекинув мост через бездну, соединиться всё — и существование, и сосуществование тоже, вдруг обернутся головокружительной песней красоты.


бывает, что именно над морем, или у моря, звёзды видно лучше всего. однако процесс излечения души, стремящейся (к любви, конечно), зависит от ясности морского неба, так же как само появление этого счастья зависит от ноября.

#мояпроза #фотовпечатления

визуальная этнография

он — худой с птичьим лицом. вероятно, пьёт, и много. аккуратно присаживается перед торговкой цветами. рядом — верный друг. такой же как он, всегда бродячий. но собака. перед этой странной троицей огромный автомобиль и не менее огромный хозяин. появление этого ризонера ничего не объясняет в запутанном неласковом бытии.


для Томска уже поздно. мы после бесконечно смешного застолья покупаем кофе. подходят три гопника, невыносимых. два добрых, третий — лучше бы не появлялся. начинают говорить про мою причёску.
— не, ты не это, не обижайся, мы наоборот, мне нравится, ты как этот, Александр Александрович Пушкин!
— да, да, я.


в районном автобусе, проведя день среди грядок или в тени посаженных прошлым веком деревьев, едет давно и красиво стареющая дама, с такой выправкой в спине, что остаётся только гадать, где учат такой стати. правильного зеленого цвета рубашка. с удивительным принтом — по-детски нарисованные человечки. я придумал, что их изобразила внучка.


в баре две прекрасные вчерашние выпускницы. третий коктейль стучит ещё не у головы, но рядом. в нарратив судьбоносного разговора врывается Питер.
— в Питер я не хочу поступать, там бывший.
тут сознание должно нарисовать существо страшное, от которого нигде, от Петроградки до Девяткино, не скроешься.


а город живёт счастьем своих людей.

#фотовпечатления #мояпроза #томск

сворачиваю с одного чистопрудного переулка на Земляной вал, почему-то придумывая строчки никогда не напишущегося стихотворения. и пишу после скольки-то строк следующее:

«ударим каждого сильней»

не проходит и секунды, как крупный мужчина на самокате с вполне ощутимой скоростью въезжает в моё плечо. все живы и счастливы, боль проходит к следующему повороту, но такой власти текста над реальностью я ещё не ощущал.

«прости, брат», говорит мой сокрушитель. братьев и сестер надо прощать, это я ещё из лицейских лекций по Гоголю помню.

у Гоголя в Избранных местах есть: «нужно проездиться по России». вот, проездились сегодня. по мне.

такое — куда несешься, Русь–самокат, — да?

#мояпроза #фотовпечатления #гоголь #москва

читаю лекцию в Москве. на–улице–где-то. первый стул — мой. второй — букету. его подарили мне. безусловное неделимое счастье не часто виднеется из-за декораций города. живёшь от одного счастливого впечатления до другого. букет, разговор, встреча. интенсивность жизни сносит. и даже если состоит из впечатлений счастливого. всё равно сносит. меня, тайминг, башку.

полтора мгновения в Петербурге. сегодня и вчера. снова разное рабоче-рабочее. пару часов на прогулку с собой. поиски оставленности и тишины от всего/всех. ложные, наверное. очарование страдания чаще сильнее эстетики гармонии. но это видимость. нева-нева-неважно, крылатым умирает каждый, ага. только твои глаза связывают мир оставленности и мир впечатлений счастья. впрочем, им на эти два мира плевать. и мне. рядом с ними.

я пробегаю мимо ос
и отыметь бы
тридцать роз
кому?

летит тревога вдалеке,
не говори «пока» ты мне,
вокруг всегда и все —
в дерьме.

#мояпроза #фотовпечатления

вырастающая будто из себя самой мощь моста перелетает москва-реку, соединяя музей москвы и афишу музея кино, на которой Параджанов летает над временем, с аркой горький–парка, что бьет светом советского золота о тьму вечернего автопарка.

у серебристых опор моста молодые танцоры бегают перед камерой так, что перспектива окунуться в главную реку миргорода тоже бегает где-то поблизости. парочка делает селфи.

Петр I–Колумб с легкой авторитарностью передает «guten tag–ciao» вафельным сотам академии наук. с моста видно вырастающий из когда-то скандальных деревьев новый комплекс для жилья. из окон светят буквы CULT. «ure» — добавляет сознание, но никакого вам ure'а, что твой бедный Евгений.

за колумбовым Петром из-за слегка безликих высоток выплывает стародавняя доминанта колокольни Ивана Великого.

город–генерик Рема Колхаса пересоздает себя каждый раз, когда такая пульсирующая интенция пульсирует в головах жителей, где обитает, как известно всем по Москве, и разруха.

а жители фланерствуют по и через мост. парочка делает селфи.

#мояпроза #москва