77

Русские «евангелисты». Ирландский комик Дара О'Бриен как-то сыронизировал по поводу того, что его дети учатся в светской нерелигиозной школе, но при этом каждый год он вынужден смотреть школьную постановку рождественских событий. То есть светскость светскостью, но христианская культура на Западе прививаются с младых ногтей.

У нас такого нет – школьные спектакли идут либо по русским сказкам, либо по произведениям писателей. Бывают, наверно, исключения, но библейские сюжеты – это, прям скажем, нестандартный репертуар.

Отсюда перекосы в русском религиозном сознании: у нас среднестатистический человек знакомится с христианством не через Библию – он берет ее в руки поздно и тратит (если вообще тратит) огромные усилия на преодоление культурного барьера. А до того он воспринимает христианство через Достоевского, Толстого, Блока и Булгакова и всю жизнь живет с убеждением, что они-то и есть настоящие евангелисты. В результате в его голове Иисуса убил Пилат – за то, что тот шел по Ершалаиму в белом венчике из роз и говорил, что каждому воздастся по его вере, что злу нельзя противляться силой и что мир спасет красота.

По приглашению коллеги Сюндюкова погостил в питерском филиале «Изборского клуба». Сначала прослушал выступление д.и.н. протодиакона Владимира Владимировича Василика, а потом прочел доклад «Идеократия против реальности».

В нем немного развил тезисы, озвученные недавно в «Апориях политики» – но постарался не ограничиваться критикой идеологии и утопического мышления, а предложить свое видение русского будущего.

Выступление можно свести к шести пунктам:

1. Вопреки распространенному в консервативных кругах мнению, у великих империй прошлого не было идеологий (в смысле жестких утопических доктрин). То, что обычно называется в качестве таковых – это либо литературные красивости, либо спущенные сверху лозунги позднего времени. Никаких глобальных идеологических проектов у государств прошлого не было, потому что идеократия с присущим ей социальным конструктивизмом – это черта революционных идеологий.

2. При этом за последние десятилетия в (старо)патриотических кругах не проходит мода на «Великие Проекты» радикального духовно-метафизического переустройства мира. Увы, все эти большие идеи также представляют собой набор слоганов, мемов и метафизических абстракций, не отсылающих ни к какой реальности.

3. К сожалению для всех любителей идеократии, государство никогда не начинается с идей – государство начинается с хороших институтов. Возвышенные идеалы могут быть частью национального самосознания, но не могут заменять и подменять вопросы формирования государства и права.

4. Как человек национально-демократических взглядов, я сказал о некоторых важнейших институтах, которые теми же идеократами либо игнорируются, либо вовсе отрицаются (как якобы чуждые русским традициям):

– независимый суд и разделение властей;
– неприкосновенность (честно приобретенной) собственности и рыночная экономика (плюс – если уж и говорить о ценностях – формирование почтительного отношения к предпринимателям);
– качественная современная бюрократия;
– гражданские свободы;
– экономическая конкуренция регионов (чтобы их руководство боролось не за дотации от центра, а за налогоплательщиков);
– политика памяти, институты памяти (чтобы то страшное, что пережил русский народ в прошлом, никогда не повторилось);
– антирусофобская политика внутри страны и вовне.

5. Эти «приземленные» вещи являются основами национальной и государственной жизни и при этом никак не противоречат ни национальному чувству, ни патриотизму, ни религиозным убеждениям – ничему из того, что любителями идеократии обычно ставится впереди и/или вместо всего перечисленного.

6. Большинство этих институций обычно воспринимается как либеральная повестка, а потому в (старо)патриотической среде не пользуется популярностью. Но когда либералы были у власти, они ничего подобного не формировали – вместо демократии они устроили диктатуру, а рынок задушили олигархами и криминалом. Уже хотя бы поэтому монополия либералов на эти ценности должна быть уничтожена (прежде всего, в головах русских идеологов). Все эти ценности и институты следует осознать не как враждебные, а как свои – и перестать противопоставлять родину и свободу.

Как я и ожидал, эти тезисы поначалу не нашли понимания у участников мероприятия. Но в результате полемики (в которой я, как мне кажется, был вполне доказателен) мне удалось убедить некоторых присутствовавших если не в достаточности, то, по крайней мере, в необходимости указанных институтов.

В целом было более чем интересно – важно общаться с людьми смежных взглядов. Тем более было приятно выступать в паре со столь ярким оратором как Владимир Василик (с которым мы потом немного пообщались об античной этике).

Друзья!

Сегодня мне 37 – возраст, когда уже никак невозможно считать себя молодым. Это прекрасно: я всю жизнь говорю и пишу о вещах, в которые верю – о национальном государстве и ирреденте, научной рациональности и критическом мышлении, этике добродетели и гуманизме. Но когда тебе 20 или 30, все это со стороны выглядит как неуместное выёживание, а вот ближе к 40 воспринимается снисходительно («ну понятно, он уже старый – вот и нудит»). Так что теперь мой биологический возраст вполне соответствует ментальному. Вообще, здравомыслие и осознание того, «как все устроено», начинает приходить лишь после 30-ти – до того в голове нет ничего опричь срамных помыслов, заимствованных мнений и примитивных объяснительных моделей. Только потом начинаешь думать независимо и перестаешь путать реальность с фантазиями – а это и есть мое определение философа.

Одно омрачает мое существование – невозможность заняться изданием сочинений, накопленных за последние годы. Не буду заранее распространяться об их количестве и содержании (тематика сильно различается, формат – тоже: планируются как сборники, так и цельные монографии). Только скажу, что убежден – они оставят след в истории русской мысли.

Прошу вас посодействовать мне в этом деле. Из того, что точно увидит свет в ближайшие полгода – это третий том «Маргиналий». Объем предсказать сложно: третий выпуск готов только на 4/5, но уже ясно, что он будет превышать предшествовавшие (в первом было 250 страниц, во втором – 320). Всю информацию о новой книге опубликую тогда, когда работа будет окончена.

Но параллельно с «Маргиналиями» хотелось бы готовить и другие издания. Это возможно тогда, когда точно понимаешь, что сможешь потянуть их печать без ущерба для семейного бюджета. Здесь без вас мне не обойтись.

Вы можете помочь мне в реализации издательских планов несколькими способами:

1. Сделать предзаказ на «Маргиналии» (если вас интересуют конкретно они):
1.1. Купить трехтомник, оплатив платный пост (2000 рублей).
1.2. Перевести 2000р на кошелек Юмани и сообщить мне об этом на [email protected] (если вы уже приобретали первые два выпуска, нужно перевести 1000р). Разумеется, буду рад и большим суммам – тем более большим.

К слову, предзаказ годичной давности превзошел все ожидания – надеюсь, и в этот раз ваша активность будет соответствующей.

2. Просто сделать пожертвование на Юмани. Ваши донаты пойдут на другие книги.

3. Подписаться на Бусти – все патроны высших тиров (Метафизики, Теурги, Демиурги) получают книги в благодарность за подписку.

Любое из этих действий будет прекрасным подарком мне на день рождения – хочу заранее от души поблагодарить всех откликнувшихся.

Андрей, дорогой друг, спасибо!

Максима Велецкого — с днём рождения! В моем личном топе современных мыслителей — он один из любимых. За легкость стиля, охват тем, остроумие, здравомыслие и преданность ирреденте русскому делу.

К 37 годам у Максима в столе уже немалое собрание сочинений. Давайте поддержим его издательский проект!

С сегодняшнего дня буду размещать здесь анонсы текстов, опубликованных на Бусти (в том числе некоторых июльских). Я пишу их не каждый день, а потому лента сообщений будет зафлужена вполне умеренно.

Чтобы ссылки под постами всякий раз не являли вам мою физиономию, сменил на Бусти лого и начинаю добавлять в тексты картинки. Но ссылки формируются автоматически, а потому не знаю, как они будут отображаться.

Вчера написал про Шпенглера (1300 слов).

Вечером запощу сюда (в «Тетради») небольшую «Маргиналию к Пушкину».

Также недавно разместил полную версию романа «Несть» (62000 слов). Он доступен для скачки в 4 форматах (pdf, mobi, epub. fb2). Покупка может быть осуществлена без подписки.

Маргиналия к Пушкину

«Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед».

Беда большинства начинающих поэтов в том, что они брезгуют пользоваться современной лексикой. Речь не о сленге или просторечиях (хотя отчасти и о них), а о новых словах, обозначающих реальные предметы: технику, одежду и прочее. Когда речь идет о лирике, пользование традиционным словарем вполне оправдано – в конце концов, в этой сфере лексика малоподвижна: обозначения душевных переживаний и абстрактных понятий не слишком подвержены времени. Но когда речь идет об описании действий и предметов, то чаще всего поэты считают неудобным использование новых слов. Как будто поэзия – это что-то настолько возвышенное, что, негоже осквернять ее сиюминутным и преходящим.

Это ошибка. Ошибка, в результате которой стихи становятся безнадежно вторичными уже на стадии замысла – в них нет ничего нового из того, что уже есть в языке. Между тем, настоящая поэзия работает с реальным языком – или, если не работает, то делает это не по соображениям ложно понятого консерватизма. Сегодня никому не интересна архаичная (ограниченная XIX веком) лексика – следует понимать, что за последнее время появились десятки тысяч новых предметов. Но почему-то у большинства поэтов сохраняется внутренняя цензура – «ну несолидно как-то о всяких пустяках писать, надо быть выше».

Между тем, главное поэтическое произведение двухсотлетней давности – «Евгений Онегин» – демонстрирует то, что для описания современной жизни нужны современные слова, а не бесконечные архаизмы «под классику». Пушкину в этом смысле «повезло» – в его времена никакой классики еще не было, а потому он не был обременен традицией, не был обязан с ней считаться. Взглянем на цитату. Упомянутый боливар (широкополый цилиндр) – вошел в моду в 1821 году. А первая глава «Онегина» начала писаться весной 1823 года. То есть Пушкин ввел в повествование совершенно новый для своего времени предмет. Далее он упоминает часы марки Breguet – и это совершенно замечательно с двух точек зрения. Во-первых, представительство Breguet в России открылось в 1808 году – за каких-то тринадцать лет до работы над текстом. Особенность этих часов заключалась в том, что они имели функцию будильника. То есть речь шла о модной новинке.

Во-вторых, Александр Сергеич совершенно не постеснялся исказить название бренда – уж он-то, с его идеальным французским, не мог не знать, что никакого т на конце нет: не Брегет, а Бреге. Но ему нужна была рифма к обеду, а потому он решил похулиганить – потому что, черт возьми, захотел. Какой контраст с современным культом строгой передачи оригинального произношения...

Ну давайте прикинем, как этот самый брегет мог бы выглядеть в современной поэзии. Какой ему можно найти аналог? Разумеется, это Apple Watch. Чувствую, как некоторые читатели уже поморщились – «как же это можно старый почтенный механизм сравнивать с бездушной электроникой!». Сравнивать можно и нужно – потому что в обоих случаях речь идет о модной и понтовой вещи. Если бы Пушкин писал бы сегодня, то написал бы что-то типа того, что Онегин

Едва взглянув на Аппалвоч
На Тесле резво драпал прочь

И одет бы он был не в боливар и не как денди – какие еще сегодня денди? Он был бы одет как хипстер. «О, нет, Пушкин бы не стал!» – ну да, конечно, у него бы Онегин вечно ходил в цилиндре, как же.

Поэты должны понимать, что если они описывают реальных людей из настоящего времени, то они должны быть именно современными людьми, а не новыми итерациями гимназистов и институток. И, что важно, вставлять в поэзию приметы времени нужно не с сатирической целью (дабы высмеять духовную нищету общества потребления), а с чисто художественной – для придания стихам достоверности там, где она необходима. Но для того, чтобы использование новых понятий было органичным, кое-что необходимо и самому поэту: интерес к своему времени, умение увидеть в новом ее эстетику, а не отмахиваться от того и другого так, будто поэт родился в Эдеме и был отправлен на бренную землю в качестве чуждого ей потустороннего вестника.

Нужно понимать: многое из того, что сегодня кажется мелочным и суетным, впоследствии станет предметом воздыханий для потомков и фетишем для коллекционеров. Разве у нас, нынешних, не вызывают симпатии техника вековой давности? Разве не наплывают теплые чувства при упоминании: печатной машинки, патефона, паровоза (который пшшш – и пар из-под колес), высоких телефонов с массивными трубками, терменвоксов, каретообразных лупоглазых автомобилей и прочих вещей, глубоко презиравшихся тогдашней интеллектуальной публикой?

Впрочем, я вовсе не о том, что всякую современную технику нужно любить и, тем более, отражать в рифмованных столбиках. Я о том, что вовсе не страшно вместо героя, смотрящего сквозь стекло, написать про героя, смотрящего сквозь стеклопакет. И о том, что не стыдно говорить про героя, который надел кеды (а не ботинки) и худи (а не рубашку). И равно о том, что упоминание смартфона вместо телефона и клавиатуры вместо ручки (или пера) никоим образом не снижает возвышенность стихотворения – ежели возвышенно основное содержание.

То есть я о том, что не нужно стремиться к искусственной архаизации. Пушкин бы этого не одобрил – ведь стесняйся он брегетов и боливаров и пиши он под Хераскова и Ломоносова, он никому бы нафиг не был нужен даже тогда, двести лет назад. «Мило, но как-то уж больно вычурно и несовременно вы пишете» – сказали бы ему.