В сети разгорелась нешуточная битва вокруг ВПШ им. Ильина в РГГУ. Не могу хоть сколько-то серьёзно воспринимать аргументы оппонентов создания научного центра, названного в честь прекрасного русского мыслителя, но все-таки не смог удержаться от комментария.

Для меня Ильин, прежде всего — это не автор двух брошюр, которые все обсуждают(а если быть точнее, то обсуждают даже не две брошюры, а пару вырванных из контекста цитат), а создатель гораздо более интересных работ, таких как «Аксиомы религиозного опыта» и, конечно, чудесной книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний». Да что вообще можно понять об Ильине по этим цитатам? Уважаемый Захар Прилепин на днях совершенно верно написал, что пора уже прекращать "войну цитаток".

Война цитат — это, к сожалению, одна из самых ярких примет нашего времени. Времени, безусловно, интеллектуально крайне бедного. Мы разучились работать с текстами, мы постоянно обращаемся к summary, игнорируя источник, пытаясь понять всё про Платона и Аристотеля за 10-минутный ролик в Ютубе. Жажда все упростить захватила умы современного человека.

Деятельность ВПШ как раз и направлена на то, чтобы наше гуманитарное образование перестало быть непрекращающемся скольжением по поверхности океана фактологии, а обратилось к глубине — не проклинать, но понимать.

Любопытно то, что люди, выступающие за плюральность мнений, не могут смириться с наличием даже одного небольшого научного центра при РГГУ, где бы дерзали мыслить иначе. Но с либералами-иноагентами давно всё понятно, гораздо обиднее встречать проклятия в адрес Ильина и Дугина со стороны "своих".

Вся история нашей страны, а уж особенно ХХ век, просто кричит о том, что мы должны научиться видеть сложность, проблемность исторического процесса. Вместо этого мы год за годом продолжаем бросаться друг в друга этими цитатками — именно тот самый случай, когда простота стократно хуже воровства.

Даже искусствоведа Ксению Коробейникову, либерала из либералов, возмутила донельзя бестолковая западная пропаганда всех этих узбекско-украинских авангардов.

Но стоит немного задержаться на самой категории авангарда. Театровед Кристофер Иннес как-то написал, что «авангард» — вездесущий ярлык, который мы привыкли лепить на всё подряд, что отличается по форме от академической традиции. Мне кажется нелишним добавить, что авангард в искусстве в полной мере смог раскрыться только в России, поэтому произнося «авангард», мы в первую очередь подразумеваем именно русский авангард.

Гораздо точнее об авангарде высказался Александр Бенуа, выделив в искусстве три экзистенциальных модуса: авангард, центр и арьергард. Бенуа подразумевал, что такое деление возможно по отношению к традиции, но он не учёл, что вектор утопии разнонаправлен, т. е. авангард может быть стремительным броском как в будущее, так и прошлое, или, как сказал один из лидеров прерафаэлитов (викторианских авангардистов): «Я революционер, но моя революция — это революция первого тысячелетия н. э.». И русская революция, навсегда изменившая наш мир, в своей основе, конечно же, была не только прогрессисткой, но и гипертрадиционной.

Именно через русскую революцию авангард вышел на улицу из художественных салонов, явил себя миру, перейдя из имплицитного состояния в эксплицитное. Сам модус авангардного мышления не мог проявиться в культурной провинции. Пит Мондриан, наряду с Малевичем и Кандинским, был одним из создателей абстрактной живописи, но его антропософские квадратики и линии вылились лишь в дизайн интерьеров (кухни! кухни!).

Переходя к русским гениям, и Малевича, и Кандинского практически невозможно записать в лагерь прогрессистов. Для Кандинского прогресс вырастает из жажды раскрытия духовной (!) силы, а Малевич и вовсе напутствовал Хармса известной фразой «идите и остановите прогресс». Русский авангард всегда был антипрогрессивен, а значит и антилиберален.

Да, авангард с лёгкостью может выжить вне либеральных прогрессистских концептов. Но вот когда подлинный авангард невозможен — это если он вынужден существовать вне масштаба задач, которые может поставить перед человеком только Империя. И именно эту "мелочь" все никак не поймут западные пропагандисты от искусства, создавая всё новые и новые мертворожденные искусствоведческие симулякры.

Да, конечно, «Лето Господне» — практически русский майн кампф, а о. Павел Флоренский по-видимому возглавлял русское аненербе.

Я всегда благосклонно относился к советскому периоду, к социальным завоеваниям советского народа. Да, именно народ выбрал "красных", доверился им, понимая, что только они смогут удержать страну от расчленения ее западными интервентами. Но при этом каких титанических усилий тогда стоило Луначарскому и Бенуа спасти культурное наследие Российской империи, сохранить культуру в огне революции. Меня всегда поражали строки из статьи Маяковского еа смерть Блока:

«Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: «Нравится?» — «Хорошо», — сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли».
Вот это «хорошо» и это «библиотеку сожгли» было два ощущения революции, фантастически связанные в его поэме «Двенадцать».

Библиотеку сожгли. А если бы не сожгли? А если бы восприняли библиотеку Александра Блока всерьёз? Пришли, сели на венские стулья и стали вдумчиво читать. Гомера, Данте, славянофилов и отцов церкви...

То, что сегодня происходит вокруг ВПШ им. Ильина — пока что только символическое сожжение библиотеки Блока, но что будет дальше? Будут ли на площадях складывать костры из книг Флоренского? «Столп и утверждение истины» , «Иконостас»...

Если эту вакханалию не остановить, то будет ровно то, что мы, зная историю нашей страны, допустить не имеем ни малейшего права.