Нищета современной словесности, её неспособность по-настоящему увлекать породили суеверный подход к стилю, своего рода псевдочтение с его пристрастием к частностям. Страдающие таким предрассудком оценивают стиль не по впечатлению от той или иной страницы, а на основании внешних приемов писателя, его сравнений, звучания фразы, особенностей синтаксиса и пунктуации. Подобным читателям безразлична сила авторских убеждений и чувств. Они ждут искусностей (по выражению Мигеля де Унамуно), которые бы точно сказали, достойно ли произведение их интереса или нет. Эти читатели слышали, что эпитеты не должны быть тривиальными, и сочтут слабым любой текст, где нет новизны в сочетании прилагательных с существительными, даже если главная цель сочинения успешно достигнута. Они слышали, что краткость — несомненное достоинство, и нахваливают того, кто написал десять коротких фраз, а не того, кто справился с одной длинной. (Образчиками такой вполне шарлатанской краткости, этой неистощимой сентенциозности могут служить изречения славного датского придворного Полония из «Гамлета» <...>). Они слышали, что соседство похожих слогов рождает какофонию, и старательно делают вид, что их мутит от подобной прозы, хотя то же явление в стихах доставляет им удовольствие (по-моему, в равной мере притворное). Короче, таких читателей занимает не действенность механизма, а его строение. Они подчиняют чувства этике, точнее — общепринятому этикету. Упомянутый подход оказался столь распространен, что читателей как таковыx почти не осталось — одни потенциальные критики.

Борхес, "Суеверная этика читателя".

А то ещё видал я Кумскую сивиллу в бутылке. Дети её спра­ши­ва­ли: Σί­βυλ­λα τί θέ­λεις? («Сивил­ла, чего ты хочешь?») а она в ответ: ἀπο­θανεῖν θέ­λω («Хочу уме­реть»).
_______

Петроний, конечно.
Останься я в академии, сейчас как раз подходила бы с первым курсом к нему и Апулею, любимейшим.

Отчистили рыцаря.
Глаз не оторвать.

Поймала по любимому оперному радио "Семелу" Генделя — раньше никогда в текст не вникала, что там слушать-то, кроме музыки, а тут ненароком вслушалась. Аполлон в финале, из машины явившись, всех утешает: из праха Семелы, дескать, восстанет Феникс, который "окажется богом, более могущественным, чем Любовь".

За что мы любим барокко и отдельно век осьмнадцатый, так это за здоровое земное отношение: вино сто очков вперёд любви даст, кто б спорил.

Напоминаю, что у меня есть чуланчик с картинками — вдруг вам нравятся картинки, которые нравятся мне.

Вам совершенно необходима эта "Аллегория вечера" кисти неизвестного французского художника конца XVII века.

Про как мы знаем то, что знаем.
Дирская Книга — шотландские Евангелия, созданные, скорее всего, в первой половине Х века, но разбег датировки там от 850 до 1000 года. В книге этой есть миниатюры, чернильные с акцентами жёлтого и оранжевого цветов, — очень потемневшими, комментируют со вздохом кембриджские кодикологи, — но вот что на этих миниатюрах изображено... поди пойми тех шотландских монахов.

Традиционно считалось, что на заставке к каждому Евангелию нарисован, соответственно, евангелист, но эта точка зрения ушла в прошлое. Вот, например, лист 41v, на котором изображена, как осторожно говорится в описании, "фигура с сумкой, окружённая шестью фигурами поменьше". Изабел Хендерсон в 1986 году посчитала фигуру Христом — и с нею согласились Джейн Геддес в 1998 году и Доминик Марнер в 2002. Но Марнер уточняет: не просто Христос, а Христос воскресший в окружении ангелов.

Посмотрите на картинку внимательно — и держите в уме, что никаких точных указаний на то, что там такое нарисовано, нет и не может быть.
Ну, ангелы так ангелы.

Cambridge, MS Ii.6.32, fol. 41v

20 августа 1649 года, передавая свою библиотеку и коллекцию монет на попечение епископа Эксона, чтобы тот потом вручил её библиотеке кембриджского Тринити-колледжа, дама Энн Сэдлир написала на форзаце англо-нормандского Апокалипсиса XIII века:

I commit this booke to the custodie of the Right Reuerend Father in God Raffe Lo: Bishop of Exon, when times are better setled (which God hasten) it is with my other booke & my coins giuen to Trinitie Colledge Librarie in Cambridge <...>. Amen.

"Когда времена устроятся лучше (да поторопит это Господь)". Середина семнадцатого века, далее везде; да и прежде тоже.

Резное кресло работы мастера Шутова, 1870-е гг. Собрание Саратовского музея краеведения, куда я нынче зашла по совсем другому делу.

Черепашка тоже из коллекции нашего краеведческого музея. Размером с ладонь, конца XIX века. Нет, не шкатулка и не декоративная фигурка.

Upd. Угадал человек! Настольный звонок для прислуги.

Во время октябрьской — у человека моего поколения выговаривается "революции", но теперь есть вариант, на который можно долго медитировать, "события", unpleasantness, подсказывает моё англоговорящее подсознание, отдельная тема, не о ней — 1917 года в Саратове тоже шли уличные бои. И в здание Думы на углу тогда Полицейской и Московской, после Октябрьской и Ленина, нынче Октябрьской и Московской, такое согласие и примирение, тащили для обороны мешки с ближнего Верхнего базара — в частности, с яблоками. Осень же, Саратов же, яблоками пахнет всё, от лестниц до помоек.

Оттого в экспозиции нашего краеведческого музея в зале тех самых "событий" рассыпаны в углу яблоки — муляжи, конечно, но яблоки, яблоки, из мешка.

В этом есть что-то от фолкнеровской лаванды, запах которой сильнее запаха крови и конского пота. И что-то от движения превосходящих человеческое понимание и саму человеческую ёмкость сил, которые можно называть "историей", можно иначе, но суть не меняется.

Так мы слышим, а больше чувствуем богов, которые перестали с нами говорить примерно во времена Софокла.

Любимую Джини Томанек вам к праздничку.

Пора.

На самом деле, дойдя до замка Снежной Королевы, Герда сложила ледяную головоломку — недостающими фрагментами были осколки зеркала в глазах и сердце Кая, почему у него и не выходило — и получила весь мир и пару новых коньков в придачу.

А также стала новой королевой, поскольку именно так обретают магическую власть. Как раз сегодня в ночь слово будет сложено, молодая королева взойдёт на престол и будет править вместе со старой до весеннего равноденствия, а после одна, пока под летний солнцеворот в её сад не явится юная Хольда со своим веретеном.

Расскажите детям, до которых дотянетесь, что "танец Уэнзди", который они все теперь изображают для соцсеточек, — как мы в своё время выдавали бы Мию и Винсента, но некуда было запостить, бог миловал — "танец Уэнзди" есть оммаж великому Бобу Фоссу и его великой хореографии для "Милой Чэрити". И даже покажите, хоть Aloof и большой финал, иначе ведь так и будут думать, что всё вчера изобрели, а позавчера мы на мамонтах пахали.

Сериал, впрочем, местами очарователен, и Дэнни Элфман по-прежнему наше всё.

Есть вещи, которые, независимо от нашего к ним отношения, создают ощущение непрерывного течения культурного процесса; слово "культура" я здесь употребляю в значении скорее археологическом и микробиологическом, без попытки иерархии.

Одна из них — уверенность, хочется даже сказать — вера в то, что нонеча не то, что давеча, всё имеющееся устарело и иррелевантно, сбросим с корабля, нужны новые формы. В итоге Треплев, если помните, рождает в качестве нового чугунную пошлятину про далёкие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе, но это отдельный комплимент от шефа Чехова; приятно, но не существенно. Существенно "всё, что придумали до меня, не про меня, потому что меня ещё не было, а потому неприменимо", бабкин хлам можно выбросить, сейчас так не носят. Новый Адам на новой земле, сейчас раздаст всему имена, поберегись. Выработает смыслы.

Поспорить с этим древностью происхождения может разве что сетование на безнравственность и невежество молодёжи.
Никогда такого не было, и вот опять.

По поводу бёртоновского сериала вспомнилось. Я вела у второкурсников-англичан во втором семестре просеминар, что-то вроде рекламного предложения по научной работе: в первом семестре завлекали коллеги-лингвисты, во втором — мы, хотя нам изначально полагалось меньше дипломников, так нагрузка распределялась, и дети потом до слёз расстраивались, когда их не пускали к зарубежникам.

Шекспира и драму вообще традиционно брала Наталья Михайловна, я сама у неё диплом писала. Мне же в первый год нужно было придумать что-то столь же увлекательное, на что студент побежит. И я придумала готику и вообще "страшное", получила благословение заведующей, и студент действительно валом повалил, потому что всё это было в острой моде. Обладатель пушистого хвоста по одной из лингвистических дисциплин, мальчик, допустим, Петя, молил преподавателя о тройке, отказываясь брать академ по болезни, несмотря на имевшуюся справку: "У Катерины Борисовны в этом году вампиры, вдруг на будущий не будет вампиров, как же я!".

Семинар у меня в результате образовался, как на пластинке про Алису, прелестный, безумный, валь-пур-ги-и-чес-кий. Дети-готы с выбеленными лицами, щеголявшие в сюртуках, чёрных кружевах, перчатках и викторианских ботинках на пуговках; дети-эмо в чёрно-розовом, с цветными волосами и расписанными под Пьеро лицами; дети просто ищущие, гремевшие цепями по бёдрам и шуршавшие цветными шнурками в афрокосах. Коллеги-русисты шарахались от моего семинара, как козы от паровоза, лепеча что-то про "неподобающий вид". Но я никогда не считала, что вид имеет какое-то отношение к процессу — что студента, что преподавателя; будто в "приличном" я буду читать лучше, чем в джинсах и красных кедах, или слушать меня будут лучше.

Готесса, допустим, Маша на защиту своей работы о соотношении "живописного" в изобразительном искусстве и парковой архитектуре с пейзажем в готическом романе пришла нарядная, в пышных угольных шелках и дымных кружевах, а выкрашенные в рояльно-чёрный волосы, обычно лежавшие по плечам сплошным лаковым покровом, как у куклы, заплела в две толстенькие косички, даже с шифоновыми траурными лентами. Красота.

Наглядный материал, распечатанные на цветном принтере репродукции, Маша развесила на магнитной доске, предусмотрительно принеся магнитики с собой. Вот только магнитики у неё случились, видимо, из шоколадных яиц, в виде мультяшных героев. И потому очередную луну над руинами сопровождала, например, рыбка Немо. А ночная гроза и сломанный дуб соседствовали с ленивцем Сидом.

Семинаристы мои, по счастью, восприняли магнитики как десемантизированные прастихоспади объекты, то есть, просто как магнитики. Я тихо корчилась первые две минуты, взглядывая на доску, потом отпустило и меня.

Маша была умница и работу написала замечательную.

Наука побеждать.

Про Микелино Молинари, которого чаще называют Микелино да Безоццо, итальянского художника и миниатюриста первой половины XV века, мы не так много знаем. Работал на миланских Висконти, после смерти герцога Джан Галеаццо уехал в Венецию, видимо, не найдя общего языка с наследником — что не удивительно, в общем.

Что до живописи и миниатюры — готика, проторенессанс, все положенные слова. "Обручение Святой Екатерины" кисти Микелино да Безоццо, висящее в Сиене, прекрасно, поищите-поглядите, но я о другом сейчас.

В библиотеке Авиньона хранится часослов, роспись которого приписывается Микелино да Безоццо. Почему "приписывается" — с тогдашними книжными миниатюрами всё сложно, как вконтактике, они чаще всего создаются мастерской методом бригадного подряда; мог сам, могли ученики, но школа видна, рука узнаваема.

Сложность и в том, что авиньонский часослов сохранился не очень хорошо, миниатюры поосыпались и подстёрлись, но в этом, пожалуй, есть своё волшебство. Тени фигур, скорее угадывающихся, чем явленных, обретают, как ни парадоксально, собственную жизнь, дышат даже полнее, чем дошедшее до нас нетронутым.

У Микелино да Безоццо Мария рожала не в одиночестве — ну не могут многие художники позднего средневековья представить себе такое: как это, не нашлось никого помочь Богоматери? В хлеву толпится народ, одна из женщин пробует рукой воду в тазу, Младенца купать, другая разматывает свивальник, ангел в розовом парит над крышей, пастухи идут, вон, первый уже у дверей со своими овцами. И выставил мягкие бархатные уши осёл, и растрёпанная Мария оторвалась от книжки, подняла тонкую руку, и нимб её расцветает венком.

И мы смотрим на это сквозь шестьсот лет.

Avignon, Bibliothèque municipale, 0111 (anc. fonds 487), fol. 21

О цветовом зрении, специях, политкорректности, бойцовских петухах — и, как водится, о различных других вещах.

В английском рыжеволосых традиционно называют ginger, так же, как имбирь. Сейчас, впрочем, на это принято обижаться, потому что, во-первых, объективация, во-вторых, уничижительно, в-третьих, бесит, поэтому извольте использовать корректное определение... не знаю, "безмеланиновый" тоже нельзя, зайдите после праздников, разработаем. Есть, однако, и рыжие, которые гордо поднимают свою "имбирность" на флаг в качестве самоидентификации; ожидаются дебаты.

Но почему имбирь? Он не рыжий, пусть испорченные интернетами люди и настаивают, что у него цветочки подходящего оттенка — кто в Англии XIV века, когда это слово появилось в языке, видел цветы имбиря, помилуйте. Его видели только сушёным, только корешки, да и то немногие, поскольку специи в средние века дороги. А сушёный молотый корень имбиря от силы бежевый, белёсоватый, никак его к рыжим не привяжешь.

В качестве названия цвета "светло-бурого, рыжеватого" слово ginger начинает встречаться со второй половины XVI века, но цвет человеческих волос им не описывается, это цвет птичьего оперения. Прежде всего — бойцовских петухов, особо драчливой породы, весьма популярной у любящих жестокие развлечения горожан. Ginger служит ещё и распространённой кличкой такого петуха, о чём отдельно дальше.

Скорее всего, имеется в виду не привычный нам имбирь Zingiber officinale, который Европа знает и ценит с античности, а его, как нынче принято говорить, "более демократичная", то бишь, дешёвая замена, Lepidium latifolium, в Англии именуемая "садовым имбирём", а у нас носящая неромантичное называние Клоповник широколистный; он же клопогон, перечник, он же жеруха. Корни у него и правда рыжевато-бурые, он, в отличие от настоящего имбиря, на Британских островах растёт, и используется в кулинарии и медицине со времён незапамятных. Во всех травниках с ним предписывается обращаться осторожно, поскольку в сыром виде он жжётся до волдырей, его растёртые листья входят в состав средства для отбеливания кожи (тех самых веснушек, которые характерны для рыжеволосых gingers). Называть драчливых петухов в честь жгучей сорной травки, растущей вдоль любого забора, несколько логичнее, чем в честь дорогой специи.

Более того, специи вообще могут иметь ко всему этому косвенное отношение. В описании гравюр Хогарта, изображающих петушиные бои, упоминаются два знаменитых бойца, Ginger и Pye. Нам второе слово привычнее в написании Pie, Пирог. То есть, вполне вероятно, что противник его не Имбирь, а Пряник, от gingerbread, по цвету как раз очень схожий с цветом волос, который-нельзя-назвать-политкорректно.

С другой стороны, этимологи-любители готовы до синяков на пальцах спорить в сети о том, какого именно оттенка был сушёный имбирь, доставляемый в Англию в XVI столетии, какого сорта корешки шли на экспорт, означало ли ginger изначально "рыжий" или всё-таки "жёлтый", какой имбирь и есть, и что вообще считать "рыжим" цветом волос — песочный, огненный, цвет луковой шелухи или медной проволоки? А если учесть, что по-английски red — и "рыжий", и "красный", не различали их во времена, когда устоялись названия цветов, поводов для спора становится только больше.

И это они ещё не знают о печальной судьбе дедушки.

Обещала в комментах показать ещё одну из любимых рождественских миниатюр, из бревиария герцога Бедфорда, 1430-1440 гг.
BNF Département des manuscrits, Latin 17294 F56v

Кошечку ищите возле очага, где же ещё кошечке быть.