Stalag Null
23.3K subscribers
334 photos
1 video
7 files
77 links
канал Софии Широгоровой
• военная история ХХ в., war & violence studies •

• 24 часа лекций о современных конфликтах и военной истории:
https://boosty.to/stalagnull
https://www.buymeacoffee.com/shirogorova

Связь: @Crni_bombarder_1918
加入频道
А давайте я объясню, что такое позиционный тупик и откуда он берется.
(На примере ПМВ – а то опять начиталась я военной аналитики, и поняла, что начинать нужно с основ.)

Итак. Долгое время идеальной кульминацией войны считалось "генеральное сражение". Что это такое все хорошо представляют: Аустерлиц, Бородино, Седан, или, если залезать в классику, – Канны.
Описывая по-простому: есть поле (территория, ограниченная в пространстве и охватываемая взглядом); есть две армии. На этом поле они сшибаются, и бьются – полдня, день, два, три, пока одна не отступит.
Главная ударная сила в генеральном сражении это пехота. Кавалерия, артиллерия – это все прекрасно, но сугубо вспомогательно.
Пехота выясняет отношения в ближнем бою, стреляя из ружей / идя в штыковую.
Просто, изящно и – быстро.

XIX век был веком генеральных сражений, и когда началась Первая мировая, командующие со всех сторон были уверены, что и здесь все решится в очередной колоссальной битве.
Первые месяцы, в целом, их ожидания оправдывали: да, армии были побольше, чем при Наполеоне, да, географически сражения расползлись, да, во времени тоже... – но до поздней осени 1914 можно было делать вид, что это детали.
А потом пришлось посмотреть правде в глаза: генеральное сражение сделалось невозможным.

Это означало, что рушилась вся доктрина: все представления о том, как вести войну, и с помощью чего в войне побеждать.
Почему же так получилось?

Короткий ответ:
Из-за качественного скачка в развитии военных технологий.

Длинный ответ:
У немецкого писателя Эрнста Юнгера, ветерана ПМВ, есть знаменитая книга: In Stahlgewittern, "В стальных грозах"/ "В стальном шторме". Что такое этот самый "стальной шторм"?
А это чрезвычайно плотный и смертоносный огонь артиллерии и пулеметов. (Сравнение с бурей и штормом постоянно встречается в дневниках и мемуарах участников ПМВ. Это не Юнгер придумал – это буквально в воздухе витало.)

А что, спросите вы, раньше этого стального шторма не было? Именно что не было.
К 1914 году Индустриальная революция (столь прославленная) породила не только телефоны, камеры, метро и горячее водоснабжение; еще она породила пулеметы, выдавашие минимум по 600 выстрелов в минуту, и дальнобойную тяжелую артиллерию (стреляет издалека; каждый снаряд способен убить и покалечить несколько человек, особо в детали вдаваться не стану).

Итак: новые военные технологии, в первую очередь артиллерия и создавали на поле боя ситуацию "стального шторма".
В чем же проблема? А в том, что солдаты, попав под стальной шторм, просто не способны были выжить.
Больше того: они погибали до того, как успевали выполнить хоть сколько-то значимую военную задачу.
То было полное торжество индустриальных технологий над всем, что раньше так ценилось на войне: над смелостью, героизмом, человеческим подвигом. Шрапнели было все равно, как бить и по кому: по смелому, по трусу, по опытному, по новичку.

А если солдат не может выживать на поле боя необходимое время, то и генерального сражения, как вы уже догадались, никакого не получается.
Вот вам и тупик.

Надо было воевать по-другому; но как – никто не понимал. Никакой другой ударной силы, кроме пехоты, тогда никто не мог придумать.

Первым ответным шагом было закопаться и окопаться – километры траншей защищали пехоту от "стального шторма" (зима 1914/1915).
Проблема в том, что для того, чтобы атаковать, по-прежнему надо было поднять солдат из окопов наверх, на территорию ничьей земли между своими позициями и вражескими.
И на открытой местности войска опять оказывались уязвимы для стального шторма, и гибли, и не добивались никаких весомых успехов.

Так артиллерия стала "богом войны" (и до сих пор им остается), а пехота оказалась привязана к земле: к окопам, траншеям, к тем неровностям рельефа, которые позволяли укрываться на ничьей земле.
С тех пор война – это территория "стального шторма"; а проблему позиционного тупика пытались разными способами – и с попеременным успехом – решить всю Первую мировую.
(И даже, в целом, решили. Но об этом как-нибудь в следующий раз.)
Популярный генерал, патриот и ястреб, разочарованный тем, как правительство и командование обращается с его солдатами, поднимает мятеж. Мятеж плохо продуман, план дикий, однако вся страна поставлена на уши...
Так вот.
Это всего лишь сюжет фильма The Rock 1996 года.
*В сторону*

Вспомнилось, что сказал президент Трумэн о генерале Маркартуре, когда они поссорились во время Корейской войны.
(Макартур был чрезвычайно популярный генерал, герой ВМВ. Но после нескольких поражений в Корее, по классике, принялся устраивать Пентагону истерики и сделался неуправляем):

"Я уволил Макартура за то, что он не признавал авторитет президентской власти, а не за то, что он был тупым сукиным сыном. Последнее для генералов не противозаконно – а то две трети из них уже сидели бы за решеткой."

Трумэн, кстати, в генералах бесспорно разбирался: во время ВМВ был вице-президентом, а позже при нем началась Холодная война.
По наводке читателей обнаружила пост А.Коха, где он называет знаменитый стоп-приказ Гитлера мая 1940 "необъяснимым".
Что ж, давайте немного порасколдовываем мир.

Май 1940, немецкая армия мчится через север Франции к побережью, фронт союзников прорван и смят.
(Это движение военные историки называют Sichelschnitt, "взмах серпом" – образ очень понятный).

21-го мая танковый корпус Гудериана добирается до Ла-Манша и поворачивает на север, к Дюнкерку, чтобы отрезать от него союзников. К тому моменту Дюнкерк был единственным подходящим портом на этом участке; соответственно, это был и единственный путь к спасению.
Если бы 24-го Гудериан занял Дюнкерк (а там речь шла о часах), то почти МИЛЛИОН британских, французских и бельгийских солдат оказались бы в ловушке.
И тут – правильно, и тут вмешивается Гитлер и все портит.
Он издает стоп-приказ, который – очевидно – предписывает Гудериану остановиться, где есть и не дергаться.

Что же произошло? Стоп-приказ был результатом внутренних конфликтов:
1. Борьбы между "консерваторами" и "новаторами" в командовании Вермахта.
2. Стремления Гитлера показать, что он здесь главный, ВООБЩЕ САМЫЙ ГЛАВНЫЙ, а не всякие там генералы.

Восстановим цепочку событий.
Итак, генерал Рундштедт, командующей группой армий Б (центральной), уже две недели в ужасе от того, что вытворяют его подчиненные.
(Заслуженный немецкий генерал был в шоке, когда узнал, что...)
Молниеносный бросок к побережью противоречил всем тогдашним представлениям о том, как надо воевать; коммуникации растягивались, фланги оголялись, и все это вполне могло закончится катастрофой.
Сейчас мы знаем, что это "блицкриг", что так надо и здорово – но Рундштедт помнил и битву на Марне, когда немцы тоже сперва шли очень бодро, а потом выдохлись, получили во фланг, и Париж не взяли.
В общем, Рундштедт просит своих подчиненных – того же Гудериана – быть помедленнее и поосторожнее.
Гудериан (знаменитый эпизод) эти призывы игнорирует. Логика у него, слона нашего, такая: он-то, создатель доктрины блицкрига, понимает, что делает, и понимает, что скорость в его случае – ключ к успеху.
Типичный, в целом, конфликт между консерватором военного дела и новатором – но Гудериана поддерживают Браухич (главком) и Гальдер (нач.генштаба), они разрешают ему воевать, как он считает нужным — т.е. Рундштедт оказывается обойден.
И так обижается, ну так обижается, что идет жаловаться Гитлеру.

И Гитлер вдруг Рундштедта поддерживает. С чего бы? Ведь действия Гудериана успешны, они приносят победу за победой.
Но в 20-х числах мая Гитлер уверен, что англичане И ТАК никуда не денутся. Куда больше его задевает, что Браухич и Гальдер отбились от рук, делают, что хотят, его в известность не ставят.
Более того: военные ПОСМЕЛИ не принять во внимание его экспертизу (Гитлер вспоминал битву на Марне, и целиком поддерживал опасения Рундштедта). Видите ли, они лучше знают. Видите ли, Гудериану на месте понятнее.

В общем, Гитлер отдает стоп-приказ, а дальше – оцените красоту игры – ставит Рундштедта решать, когда его отменять:)
Двум старшим генералам, Браухичу и Гальдеру, приходится, вопреки иерархии (!!), бегать за обиженным Рундштедтом и уговаривать его.
Через два дня тот соглашается, но — уже слишком поздно.

Союзники не теряли времени. Они отошли в Дюнкерк, построили оборону по каналам по периметру плацдарма, и, как мы помним, все-таки сумели провести успешную эвакуацию.

Так Гитлер совершил непоправимую ошибку: упустил британскую армию, не добил союзников именно тогда, когда это можно было сделать наиболее легко.
Вот только загадки никакой тут нет: "стоп-приказ" под Дюнкерком это прекрасный пример того, что для диктаторов вопрос власти и контроля намного важнее, чем успех, будь то на поле боя или во внутренней политике.

Лучше ошибка, но по воле Гитлера, чем блестящая победа, но достигнутая самостоятельными акторами вне его контроля – вот поэтому у диктаторов оно все и бывает, как бывает.
Попался пост, мол как хорошо, что в Первую мировую не было твиттера и телеграмма, а то там такое бы развели (и дальше шутки).

На самом деле, отсутствие твиттера мало что меняло: люди так же ничего не понимали, так же обменивались слухами один неправдоподобнее другого, и так же неистово верили во всякую чушь.

Да и профессор Соловей образца 1916 без работы не оставался ☻️

(Перевод выделенного зеленым: "Новости о смерти или самоубийстве кайзера появлялись постоянно".

Davies O. A Supernatural War. OUP, 2018. P. 3.)
Зачем солдаты сражаются?
На первый взгляд это слишком уж глобальный вопрос. Когда как: иногда людьми руководят прагматичные соображения, иногда – те или иные идеологии, патриотизм; чаще же всего человеческая мотивация сложна, многосоставна, и там без труда можно найти всего понемногу.

Однако выйти на уровень обобщений все-таки можно: один мотив встречается во всех войнах и у всех солдат (а так же у членов революционных движений, бойцов террористических организаций и т.п.).
Исследовать, зачем комбатанты сражаются, социологи стали еще во время ВМВ; те же результаты получили в других конфликтах ХХ века.
Более того: внимательное изучение источников показывает, что и в войнах прошлого было то же самое.

Этот мотив – "сражаюсь ради своих товарищей".
Иногда исследователи называют это "микросолидарность" (microsolidarity), или "солидарность малой группы" (small-group solidarity).
Смысл такой: базовая боевая единица это небольшая группа, отряд, в котором люди постоянно находятся рядом, действуют как единый организм, и вместе претерпевают все горести и радости.
Эмоциональная привязанность к членам этой малой группы становится невероятно крепкой и, более того, выходит на передний план, затмевая все остальное. Солдат может податься на фронт из патриотических соображений или желая сражаться за идею, – но скоро его мотивация поменяется, и лояльность малой группе сделается ведущей.

Многочисленные исследования показывают, что комбатанты охотнее пожертвуют собой не ради "Родины", а ради "парней"; не дезертируют, потому что "а как парни без меня", идут в бой, потому что "вместе с парнями", и "как я могу показаться перед ними трусом".
Вот так вот.

Во многих современных армиях, кстати, базовая подготовка предполагает, что "малая группа" должна сложиться и сработаться еще до попадания на фронт. Это загодя создает условия, чтобы у солдата сформировалась самая верная и самая рабочая мотивация сражаться.
Из-за "Оппенгеймера" в англоязычном интернете теперь спорят, надо ли было сбрасывать ядерные бомбы на Хиросиму и Нагасаки.

Убежденность людей, которые а) посмотрели трехчасовой фильм б) послушали своего деда не может не восхищать, – но дискуссия эта на самом деле стародавняя и непростая.

Есть позиция "за" атомную бомбу.
Мол, иначе было никак: Япония не сдавалась, и альтернативой бомбардировке было вторжение на японские острова – с высадкой десанта, боями за каждый город и чудовищными жертвами.
Здесь атомную бомбу рассматривают как меньшее зло; зло, которое сохранило сотни тысяч жизней американских солдат (да и японских тоже).
В качестве козыря предъявляют еще душераздирающую историю о том, что у американской армии по сию пору имеется запас из 120 000 purple hearts – в преддверии вторжения в Японию медалей отлили столько, что хватило на Корею, Вьетнам, Ирак, Афганистан, еще и осталось.

Есть позиция "против" бомбы.
Японское правительство уже готово было сдаться, и по дипломатическим каналам запрашивало мирные переговоры. Конвенциональных методов – морской блокады, обычных бомбардировок, а еще победы советских войск над Квантунской армией – вполне хватило.
Вариант этой позиции: Япония сдалась в любом случае не только из-за атомной бомбы, а из-за того, что СССР вступил в войну (об этом пишут многие авторитетные японские историки).
Мол, сами по себе бомбы не особо пугали на фоне того, что сделала с Токио бомбардировка конвенциональная, не-ядерная, а вот вторжение Красной армии в Маньчжурию и Южный Сахалин показывало, что всё, нет никаких надежд на переговоры, только сдаваться.
В любом случае: атомная бомбардировка здесь видится как бесмысленная, неоправданная, излишняя жестокость, а значит, как военное преступление или преступление против человечности.

Однако самое любопытное тут даже не аргументы сторон, а кое-что другое:
Первая позиция полностью повторяет рассуждения президента Трумэна, генерала Лемея и остальных, авторизовавших атомные бомбардировки Японии.
Если присмотреться, то эта позиция очень интересным образом 1) отсекает альтернативы 2) представляет вопрос в виде дилеммы.

С первым пунктом понятно. Люди, принимающие решения, их советники, аналитики всех уровней в упор не видят других вариантов.
Только атомная бомба может помочь – хотя в арсенале союзников имелось полным-полно разных других методов, от военных до дипломатических.

Со вторым пунктом сложнее, но он здесь самый важный. Страшное решение – сам Трумэн так его называл – оправдывается тем, что это меньшее зло внутри дилеммы.
Либо сотни тысяч американцев погибают во время вторжения в Японию, либо атомная бомба, да, куда деваться-то. Вы же не хотите, чтобы столько людей полегло? Ну вот и не нойте.
Такого рода решения работают, как выключатель: свет либо есть, либо нету, или грудь в крестах, или голова в кустах, или бомба, или бойня.
На самом деле, очень редко бывает, что у проблемы только два решения. Их всегда больше; их было больше и применительно к Японии летом 1945.

Иными словами, мы имеем дело с опасной и вредоносной логикой. Она отсекает всё множество вариантов, и оставляет один – частенько самый плохой и людоедский.
Проблема еще и в том, что такая логика зачастую формируется как раз в вопросах безопасности: в войнах, или в отношениях между государствами.
Сколько угодно страшное решение можно принять – и продать – если альтернатива ему, вторая часть дилеммы, это полная катастрофа, погибель и конец всего.
К горячо обсуждаемому ныне учебнику Мединского существует тысяча вопросов, но я задам всего один (ОДИН). Тем более – честно признаться – давно я хотела его задать.
Итак. А откуда все они берут информацию по численности немецкой армии вторжения на июнь 1941?

Это не то чтобы какая-то большая загадка, и немецкие историки, и другие давным-давно все посчитали буквально до подразделения.
Вот вам цифры из самого авторитетного немецкого издания по истории ВМВ: 13-томника Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, скрин с англоязычного перевода (издан Оксфордом), чтобы было понятнее.

Что мы видим? Численность армии вторжения – 3 миллиона человек (+ несколько сотен тысяч союзников, но их было чуть, и действовали они локально). Оцените, кстати, количество ЛОШАДЕЙ (знаменитый полностью механизированный вермахт у аппарата).
Ну и танки, и артиллерию тоже посчитайте.

Чем же нас радует учебник Мединского? (И знаю ведь, что писал-то не сам Мединский, а вполне может статься, что и настоящие историки). Какие 5 миллионов? Откуда вы их взяли?
Помню, на русской Википедии еще четыре года назад красовались 6 миллионов, потом вроде поокстились. Ис**в, не к ночи будь помянут, вообще про семь говорил раньше. А чего не 10? Не 20? Чего уж скромничать!

Ответ, зачем рисуют эти ни на чем не основанные данные – что по людям, что по технике – прост. И тут спор о цифрах становится концептуальным спором о важных исторических вопросах: ведь эдак очень легко объяснить катастрофу 1941.
Подготовка ни при чем, состояние офицерского состава ни при чем, политические провалы ни при чем; просто, ну, а как сопротивляться-то, если на вас прет такая орда.
Удобно очень.
Продолжая разговор об учебнике Мединского (назовем это "досужие отпускные мысли").

Полистала я слитую в интернет часть, с 1945 по настоящее время, и выглядит она так, будто ее вытащили откуда-то прямиком из 1952.
Стиль, слова, уровень риторики – все это, ей-ей, даже не "совок", а прямо ждановщина.
Яркий пример тому: в учебнике есть неприязненный пассаж про Тито ("собака Тито"!), который "не прислушивался к предостережниям" из Москвы, и из-за этого Сталину, бедняге, пришлось с Югославией разорвать.

Во-первых, про то, что там в Москве югославы слушали, можно почитать у Милована Джиласа, одного из лидеров партизан, в "Беседах со Сталиным".
Мой любимый эпизод: в первый приезд Джилас конструктивно, как союзник и коммунист, жалуется Сталину на поведение некоторых частей КА, которые мародерствуют и насилуют (Джилас привел 111 случаев сексуального насилия, 1204 случая мародерства, что немало, особенно учитывая контекст)

Вместо того, чтобы нормально выслушать и принять меры – тема-то понятная для любой армии в такой войне – Сталин сердится, ноет, что Джилас оскорбил КА, и что "Разве он не может понять бойца, прошедшего тысячи километров сквозь огонь и боль и смерть, если тот пошалит с женщиной или заберет себе какой-то пустяк?"
(Представьте, сказать что-то такое человеку с Балкан 🤡)

В общем, Джилас подобрал челюсть со стола, и понял, что коммуникация как-то НЕ ВЫСТРАИВАЕТСЯ.

Во-вторых, пассаж про Тито попросту сложно представить и при Хрущеве, и при Брежневе, и уж тем более в Перестройку, т.е. это правда 1952.

Все-таки в РВИО вскрыли какую-то временную аномалию, которая сразу в послевоенный сталинизм выбрасывает, иначе я это все объяснить не могу.
Но тут всплывает и более важный вопрос:
А нужны ли нам в принципе учебники истории?

Я раньше преподавала у старшеклассников в лицее, и учебник не использовала. Ну, а зачем? Дать нарратив? (= "цельный рассказ о прошлом")
Я его на уроках даю так-то.

Работать с учебником на уроках? Пфф, да с чем там работать-то.
Историческая наука нынче уже давным-давно не претендует на то, чтобы выстроить картину прошлого "каким оно было на самом деле".
Но учебник за каким-то чертом (понятно каким) делает вид, что такая картинка есть, сейчас вот тут на 666 страницах напишем, как оно правда все происходило.

Иными словами: плохо даже не то, что учебник предлагает какой-то неправильный, нехороший нарратив и делает вид, что это истина. Плохо то, что в школе в принципе историю преподают как "совершенно правдивый и, последовательный и логичный рассказ о прошлом".

А ведь история как предмет могла бы дать много по-настоящему полезного и интересного. Полезно и интересно: работать с источниками (разбирать тексты, или картинки, или видео, или фильмы) – но тут вам учебник не поможет.

Полезно работать с разными взглядами на прошлое, с концепциями и противоборствующими нарративами – тут учебник мешает.

Полезно научиться подключать контекст, видеть, что любое событие и любая идея им окружены – и тут от учебника нет толку.

Полезно заниматься "критикой источника", видеть, почему и зачем люди пишут то или иное; и здесь, опять же, учебник не нужен.

Да и – финально – учебники скучно, уныло написаны пресным казенным языком, их и взрослому читать невыносимо, а уж детей таким мучить грешно.

Поэтому я в бытность учителем просто делала подборку материалов для урока / домашней работы, и все. Времени такая подготовка занимала изрядно, но было интересно, и, я надеюсь, не без пользы.
(Но и материшься ты, в час ночи вырезая из переписки Аксакова его мнение о Петре I, дай Бог)

Вообще я тогда считала, что если учитель истории использует учебник, то он недорабатывает.
Теперь я мягче и терпимее (работаю над этим!), но по-прежнему считаю, что учебник не нужен.
Милые сердцу читательницы и читатели, админ молчит потому, что в Помпеях (исполняя мечту детства).
С другой стороны, полезно иногда в разгар событий напомнить себе, что есть кое-что и вечное.

Тут на фоне фрески, а вид мой не для красоты, а единственно чтобы выжить в +34

Сама фреска прилагается, как и рыбовые

(И скажите, если вам интересны мои впечатления о Помпеях – хотя бы отчитаюсь, как трачу ваши подарочные донаты))
(В общем, текст о Помпеях вышел какой-то чересчур серьезный и пафосный, поэтому я решила его не выкладывать, а решила поругаться по случаю)
Вопрос на засыпку: какая концепция лежит в основе российской исторической политики?

Только за год об этом вышло три англоязычные монографии (из заметных), статей же в прессе просто не счесть.
Авторы ломают голову: это советский взгляд на прошлое? Позднесталинский? Брежневский? Имперский, как при условном Александре III? Или – уже экзотика – околофашистский, под Ильина, о чем пишет Тимоти Снайдер?

Проблема в том, что ни одно из объяснений не в состоянии охватить собою все проявления исторической политики путинского режима. Прославлять одновременно Сталина, Александра III и Столыпина? Украину придумал Ленин, но Богдан Хмельницкий молодец потому, что воссоединился с Россией? Революция это катастрофа, но крестьянские восстания Гражданской – бандитизм? Православие + сталинизм? Гитлер спал и видел, как бы устроить "геноцид советского народа", но пакт Молотова-Риббентропа – триумф советской дипломатии?
Любое объяснение, подобно тришкиному кафтану, натягивается на пару-тройку памятников, речей, фильмов и учебников, но все остальное в себя не вмещает – а потому кажется неубедительным.

У меня есть ответ.
Итак: историческая концепция в нынешней РФ – это "история начальства".
Главная идея очень проста: начальство всегда право, вне зависимости от того, какова его идеология и какую политику оно проводит.
Те, кто против начальства – враги, бунтовщики, пятая колонна, американские наймиты, фашисты и т.п.

Следите за руками.
Пока большевики находятся в оппозиции к начальству – они безродные террористы и немецкие шпионы. Как только они сами становятся начальством – они молодцы, все правильно делают, и уже те, кто борется с ними, это предатели и пособники Антанты.
(Знаете, как я была удивлена, когда приехала в Краснодар, и не нашла на зданиях штаба и ставки ВСЮРа хоть таблички, хоть памятной доски? А нечего против начальства быть).

Николай II молодец, правильно влез в ПМВ, и политику проводил замечательную, но потом выпал из НАЧАЛЬСТВА, и молодцом быть перестал. Даже не очень-то и жалко, что расстреляли, метро Войковская никому не мешает.

Александр III – начальник, Сталин – начальник, Брежнев – начальник, Петр I начальник... складывается что-то, м?
Не важна идеология, тип режима, способ прихода к власти, внутренняя и внешняя политика – начальство право и интересно лишь потому, что оно ПРАВИТ.

Единственный повод для критики это если начальство лишается власти или ограничивает свои полномочия. Отсюда отсутствие энтузиазма по поводу Александра II (хотя казалось бы, с его внешней политикой каждый "имперец" обязан носиться по потолку от восторга), или Александра I (чел победил НАПОЛЕОНА, но нет, НЕ ТО). Хрущев вылетел из начальства, а предыдущее начальство разгромил в пух и прах, КАК МОЖНО. Ну и т.д., и т.п.

Конечно, в рамках такой концепции надо уметь быть гибким: колебаться вместе с линией партии, примирять непримиримое, прославлять новые идеи очередного начальства, клеймить тех, кто еще вчера сам был у руля.
В рамках такой концепции не нужна история (=здесь со значением "парадигма") "советская", "имперская", или "либеральная" — нужна история послушная, крученая-перекрученная.

Что показательно, такой же гибкости и почтения перед начальством ждут и по поводу событий нынешних: не только либерахи неприятны, но и ястребы, и т.н. "патриоты" не нравятся, если они не готовы помалкивать, одобрять и подстраиваться.

Буквально: "мне нужны не умники, а верноподданные".
🥲 (так чувствую себя сейчас)
Андре Мальро, министр в правительстве Шарля де Голля, как-то сказал: "Le Kosovo c’est votre Algérie dans l’Orléanais" (Косово – это ваш Алжир, но в Орлеане)
Это самый емкий из известных мне способов описать "косовскую проблему"; впрочем, сделав отсюда пару шагов, мы выйдем на куда более глобальный уровень. А действительно, что объединяет Косово, Алжир, Карабах, Каталонию, Республику Српску, и т.д., и т.п.?

Объединяет их "проблема сепаратизма": это территории внутри признанных границ суверенных государств, которые захотели по той или иной причине отделиться.
Отсюда и вопрос: а что, нет какого-то общего принципа, как с этой проблемой обходиться? Почему в случае Косово мировое сообщество сепаратистский проект скорее поддерживает, в случае Каталонии нет, с Тайванем удивительная ситуация "по факту поддерживаем, де-юре нет", с Карабахом скорее не поддерживает, с Алжиром не мне вам рассказывать...
Что происходит-то?

Ответ довольно прост: мы имеем дело с принципиальным противоречием.

Первая международная система отношений в Европе возникла в 1648 году, по итогам Тридцатилетней войны. Ее называют "Вестфальской"; центральной осью этой системы была концепция "суверенитета", понимаемого примерно так же, как сейчас – государство обладает полнотой власти внутри своих признанных границ. Никто не может явиться извне, влезть во внутренние дела, что-нибудь там оттяпать.
Концепция суверенитета перешла в наследство следующим системам – Венской и Версальской – а дальше перешла и в устав ООН, правовую основу современного международного порядка.

Окей, понятно. Если государство решило погонять сепаратистов, значит, в своем суверенном праве, поддерживаем-проходим мимо. Так ведь?

В 1919 году, по итогам Первой мировой, сложилась новая система международных отношений – Версальская. Основополагающим ее документом были знаменитые "Четырнадцать пунктов" президента Вудро Вильсона. А их ключевым положением была концепция "национального самоопределения" – каждая нация ("народ", у Вильсона буквально "people") имеет право строить свое государство; если надо при этом выйти из состава другого государства – что ж, это стремленние законно и справедливо.
Как вы уже догадались, эта концепция тоже перешла в устав ООН.

(Отмечу: принцип "самоопределения" вполне себе понятная штука в реалиях начала ХХ в.
Вильсон имел дело с Европой империй – где многочисленные нац.меньшинства не обладали правами, страдали всячески и действительно желали независмости.
А еще Вильсон имел дело с миром империй: где население колоний угнетали и считали людьми второго сорта)

"Самоопределение" реализовывалось в две большие волны: (1) распад европейских империй после ПМВ, и (2) распад колониальных империй после ВМВ. Тогда-то и стало ясно, что принципы "самоопределения" и "суверенитета", прекрасные и логичные на бумаге, неразрешимо противоречат друг другу.

Иногда, как в случае с заокеанскими колониями, ситуация была более-менее ясной (хотя мало кто из европейских держав отпустил колонии мирно; уж как те же французы воевали в Алжире и Индокитае не мне вам рассказывать).
А иногда разобраться было чудовищно непросто: особенно когда в новорожденных государствах стали возникать свои собственные сепаратистские проекты (буквально матрешки сецессий).

В результате оказалось, что проблема есть, а разрешить ее с опорой на правовую норму, на принцип, почти невозможно – потому что у нас на руках две равнозначные нормы, диаметрально противоположные.
Поэтому-то международное сообщество действует, исходя из ситуации; а ситуация, понимаете ли, каждый раз разная.
В целом чаще срабатывает "суверенитет" (после распада колониальных империй считается, что все, кому положено, уже самоопределились). "Самоопределение" поддерживают, только если ситуация совсем вопиющая – в случае с Косово огромную роль сыграло поведение Милошевича в Югославских войнах; в 1999 казалось, что он вот-вот устроит вторую Сребреницу.

Увы, как мы прекрасно видим, политика "действовать по ситуации" не способствует ни уменьшению страданий людей, ни деэскалации конфликтов в целом (то есть, это политика плохая).
Благодаря учебнику Мединского узнала, что битва на Сомме была победой 🤡

(Победа ин квесчн: на карте продвижение союзников, бирюзовая стрелка – городок Бапом, цель наступления в ПЕРВЫЙ ДЕНЬ БИТВЫ.
Желтым отмечены максимальные достижения за все 140 дней битвы, это 10 км)
Раз уж читаем Мединского, напомню, что поддержка канала Шталаг нуль – самый верный способ позаботиться о себе. Почему же так?

Во-первых, поскольку канал Шталаг нуль не берет рекламу, то вы не тратите время на ее проматывание: сэкономленных часов вполне хватит на чай, игры с собакой, деловые звонки и чтение твиттера;

Во-вторых, подписавшись на бусти или bmac канала Шталаг нуль, вы будете получать еженедельную рассылку со всякими интересными и важными материалами касательно войны, истории и политики; читая же эту рассылку с утра до ночи, вы избежите сомнительных и опасных занятий, как то: походы в бар, прохождение курсов по мышлению миллионера, просмотр политического ютуба;

В-третьих, подписавшись на бусти или bmac с уровня Maquisard, вы будете каждый месяц слушать лекции про эволюцию войны и насилия, что несомненно заменит собой два-три похода к психотерапевту и сократит курс приема антидепрессантов;

В-четвертых, подписавшись на бусти или bmac с уровня Maquisard прямо сейчас, вы получите возможность еще раз подумать про РИМСКУЮ ИМПЕРИЮ, потому что последняя лекция была как раз про войну и насилие в Античности.