В недавнем посте упоминал об «Общем кризисе» XVII в. Расскажу о нём поподробнее.

Концепция возникла в 1950-х гг. в Великобритании. Сначала Эрик Хобсбаум предположил, что к XVII в. прежняя феодальная экономика Европы, на которой ранний капитализм до того скорее паразитировал, исчерпала себя, и именно в этом столетии началось масштабное инвестирование награбленного в предыдущие века первоначального капитала в промышленность и колониальную экспансию. Самые прибыльные торговые маршруты окончательно перетекли из Средиземноморья в Атлантику, после чего Италия – драйвер европейского экономического развития предыдущих столетий, быстро скатилась до уровня отсталой аграрной провинции. «В проигрыше» также оказались Испания, Португалия, германские земли и Османская империя, в то время как Франция, Нидерланды и Англия, наоборот, возвысились. Элиты Центральной и Восточной Европы утвердились в намерении стать основными экспортёрами продовольствия в другие европейские регионы, что означало здесь триумф крепостнической системы.

Другой британский историк – Хью Тревор-Ропер, расширил концепцию Хобсбаума, предположив, что «Общий кризис» происходил не только в социально-экономических, но и в политических отношениях. Ключевым элементом кризиса Тревор-Ропер считал конфликт между «Court» – «двором», иными словами, централизованной бюрократизированной абсолютистской монархией, и «Country» – «страной», традиционными сельскими аристократическими элитами.

Наконец, уже в наше время британец Джеффри Паркер высказал гипотезу, согласно которой первопричиной кризисных явлений, причём не только в Европе, но и во всём мире, стал пик Малого Ледникового периода. Он вызвал снижение урожайности, и, следовательно, резкое сокращение населения, а значит обвал ресурсообеспеченности в аграрных экономиках.

Наверное, самым наглядным проявлением «Общего кризиса» является то, что в 1640-х и 1650-х гг. в результате военных конфликтов почти одновременно распались или были поставлены на грань распада необычайно большое количество прежних великих держав. Нечто подобное повторится лишь в 1910-х гг. c почти единовременным крахом пяти империй и последующим революционным кризисом во всём мире.

Состоялся последний акт Тридцатилетней войны, которая окончательно свела на нет попытки централизации Германии под императорской властью. Британские острова погрузились в революционный хаос Войн трёх королевств (известных у нас по ограниченному марксисткому термину «Английская революция»). Распалась испано-португальская Иберийская уния. Испания также была вынуждена признать независимость отколовшихся нидерландских провинций, и еле-еле удержала контроль над восставшими Каталонией и Неаполем. Французская Фронда стала последней попыткой аристократии бросить вызов централизаторскому королевскому абсолютизму. Речь Посполитая на какой-то момент вовсе исчезла с политической карты Европы, будучи разодранной между шведами и московитами в ходе Потопа. В Индостане окончательно рухнула Виджаянагарская империя, которая на протяжении столетий объединяла юг полуострова. Ойраты завоевали Тибет, свергли прежнюю династию Цангпа и передали власть Далай-Ламе. Наконец, в Восточной Азии произошла одна их самых кровавых катастроф в китайской истории: династия Мин была уничтожена совокупностью природных катастроф, внутренних восстаний и, наконец, вторжением маньчжур. Последние установили новую династию – Цин.

В конце концов, любые кризисы рано или поздно проходят. Прошёл и «Общий кризис» XVII в. Кто-то его не пережил вовсе, кто-то пережил, но с потерями, а кто-то пережил и стал ещё сильнее. В общем, как оно обычно и бывает с этими кризисами.

11 октября 1931 г. в брауншвейгском Бад-Гарцбурге состоялась попытка объединения правых радикалов, выступавших против Веймарской республики.

В Германии свирепствовала Великая депрессия. Правоцентристский канцлер Генрих Брюнинг проводил непопулярную политику сокращения госрасходов, что вело к снижению зарплат и массовым увольнениям. В этих условиях немецкие крайние правые увидели возможность прорваться к власти и, наконец, демонтировать ненавистную им республику. Однако правый лагерь был расколот. Осенью 1931 г. правые антиреспубликанцы попытались собраться вместе, чтобы создать «единый фронт» для координации действий.

Инициатором встречи был лидер главной правоконсервативной монархической силы – Немецкой национальной народной партии, медиамагнат Альфред Гугенберг. В своё время он сделал всё возможное, чтобы сорвать «примирение» консерваторов с республикой и зацементировать курс партии на бескомпромиссную борьбу против Веймара. Олигарх планировал с помощью «фронта» укрепить свои позиции общепризнанного правого лидера.

В Бад-Гарцбург съехалось всё руководство «Стального шлема». В первые годы республики он представлял собой правую политизированную ассоциацию фронтовиков, но без конкретной программы или партийной принадлежности. Однако к концу 1920-х гг. «Стальной шлем» радикализировался, а его лидеры начали рассматривать себя в качестве «немецких фашистов», ориентирующихся на опыт Муссолини.

Прибыли представители от главной лоббистской организации прусских лендлордов – «Ландбунда». Были делегаты от других более мелких правых структур. Присутствовали два сына изгнанного кайзера и около десятка отставных генералов и адмиралов, включая создателя рейхсвера Ханса фон Секта. Сенсацией стало прибытие бывшего президента Рейхсбанка Ялмара Шахта, который только начинал входить в правую тусовку и ещё не принадлежал ни к какой партии. А вот от крупной промышленности на фан-встречу почти никто не приехал. Промышленники, сидевшие на господрядах, пока сохраняли лояльность веймарскому режиму. Помимо упомянутого Гугенберга, мероприятие посетили лишь несколько бизнесменов средней руки.

Наконец, организаторы позвали присоединиться к «приличному обществу» и одну молодую, пусть и плебейскую, но динамично развивавшуюся партию во главе с её фюрером – австрийским иммигрантом без немецкого гражданства. На выборах в рейхстаг 1930 г. НСДАП неожиданно добилась оглушительного успеха, став второй по популярности партией в стране. В ряде земель нацисты уже входили в состав региональных правительств. Консерваторы и фашисты были не против таких популярных у «плебса» младших союзников.

Только вот Гитлер не желал быть «на подхвате» и сразу же начал выделываться. Прибыв на встречу позже всех, фюрер НСДАП отсалютовал только своим штурмовикам, после чего демонстративно покинул общий парад, отказавшись приветствовать другие военизированные группировки. На совместном заседании руководителей «фронта» Гитлер сразу же со всеми разругался и в дальнейших переговорах участвовать отказался. Он выступил с короткой публичной речью лишь в конце съезда, когда каждый из ключевых участников встречи произносил какое-то итоговое слово.

В итоге Гитлер сорвал триумф Гугенберга. Тот так и не стал «главным немецким правым». Уже в начале 1932 г. «Гарцбургский фронт» развалился, так как правые радикалы разругались из-за единой кандидатуры на предстоящих президентских выборах. Гитлер предложил себя, в то время как консерваторы и фашисты поддержали одного из лидеров «Стального шлема» Теодора Дюстерберга. Нацисты в ответ начали раскручивать тему еврейских корней Дюстерберга. В течение следующего года «реакционеры» рассматривались нацистами в качестве таких же противников, что и «марксисты».

Большинство историков относят «Гарцбургский фронт» к числу малозначимых эпизодов, не оказавших влияния на последующие события. Тем не менее некоторые из них полагают, что сам факт переговоров «статусных» консерваторов с нацистами психологически разжижал почву для того, чтобы в январе 1933 г. «реакционеры» и нацисты, отложив разногласия в сторону, всё-таки составили общее правительство.

​​Три стрелы «Железного фронта» и русский след

Крайне правый «Гарцбургский фронт», созданный в октябре 1931 г., оказался мертворождённой инициативой. Однако этот факт известен с высоты нашего послезнания. Современники воспринимали новость об объединении крайне правых с куда большей озабоченностью. Получив известия из Бад-Гарцбурга, левые сторонники Веймарской республики также решили объединиться.

В декабре 1931 г. на базе нескольких движений возник «Железный фронт». Социал-демократическая партия, судя по результатам парламентских выборов 1930 г., оставалась самой популярной партией в стране. Она позиционировала себя в качестве марксисткой партии, готовой добиваться построения социалистического общества мирным путём через демократические парламентские институты, реформы и сотрудничество с буржуазией. Всеобщая федерация немецких профсоюзов являлась самой массовой профсоюзной организацией в Германии, тесно связанной с социал-демократами. «Рейхсбаннер» был военизированной организацией, которая силой защищала демократию в уличных схватках против других военизированных группировок, менее лояльных к республике. Изначально в «Рейхсбаннер» входили представители от социал-демократов, центристов и левых либералов. Однако к началу 1930-х гг. центристы и либералы (даже левые) сдвинулись «вправо», так что в «Рейхсбаннере» остались только социал-демократы. Наконец, к «Железному фронту» присоединилась Федерация рабочей гимнастики и спорта, которая ещё с кайзеровских времён занималась популяризацией спорта среди рабочих.

Символом «Железного фронта» стали три стрелы, дизайн которых разработал наш соотечественник – Сергей Чахотин, человек с «праздничной биографией». Он родился в Константинополе в семье российского дипломата, который до того служил секретарём у Тургенева. Окончив гимназию в Одессе, Чахотин поступил на медицинский факультет Московского университета, откуда вылетел за участие в студенческих протестах. Он продолжил образование в Германии, став зоологом. После работы в Европе вернулся в Россию, где стал ассистентом у Ивана Павлова. В годы Великой войны Чахотин как меньшевик-оборонец занимался патриотической пропагандой, продолжив заниматься тем же самым во время Гражданской войны у Деникина. Однако в эмиграции он быстро стал «сменовеховцем», отстаивавшим тезис о «внутреннем перерождении большевистского режима», продолжая параллельно заниматься биологией. Не совсем понятно, какие у него были отношения с большевиками к началу 1930-х гг., потому что «Железный фронт», на который согласился работать Чахотин, одинаково рассматривал Сталина и Гитлера в качестве своих врагов.

Логотип с тремя стрелами, разработанный Чахотиным, имел несколько смыслов. Во-первых, стрелы символизировали три силы рабочего класса: политическую (социал-демократы), экономическую (профсоюзы) и физическую («Рейхсбаннер» и спортсмены). Во-вторых, стрелы поражали трёх главных противников «Фронта»: реакционеров-монархистов, нацистов и коммунистов. В-третьих, триада напоминала французскую революционную формулу «liberté, égalité, fraternité».

«Железному фронту» по целому ряду причин не удалось остановить коллапс Веймарской республики, и после прихода нацистов к власти все организации его составившие были запрещены. Однако три стрелы, которыми оказалось удобно зарисовывать свастики, стали популярным символом у социал-демократов в других странах, особенно в Австрии, Франции и Португалии. В современных США тремя стрелами активно пользуются антифа, что достаточно иронично, так как изначально «антифой» в Веймарской республике называли себя коммунисты, против которых «Железный фронт» также боролся.

Сергей Чахотин после прихода нацистов к власти в Германии переехал во Францию, где одновременно занимался наукой и социалистической пропагандой. После оккупации Франции оказался в концлагере, но вышел оттуда после ходатайства немецких коллег. После войны жил во Франции и в Италии. Наконец, в 1958 г. Чахотин вернулся в СССР, где продолжал заниматься наукой вплоть до своей смерти в 90-летнем возрасте в 1973 г.

​​«Еврейская перепись» 1916 г. в германской армии

В Германской империи евреи были эмансипированы и обладали такими же правами, что и прочие поданные Рейха. Большинство из 550 тыс. немецких евреев (менее 1% населения) ассимилировались и считали себя немцами иудейского вероисповедания, ничем не отличавшимися от немцев-католиков или немцев-протестантов. Начало Великой войны немецкие евреи встретили с энтузиазмом, стремясь доказать свою лояльность Германии.

Тем не менее в обществе сохранялись антисемитские предрассудки. В Пруссии, например, иудеи и после эмансипации не могли стать офицерами или чиновниками. Кто-то не любил иудеев по религиозным соображениям. Кому-то не нравилась сверхпредставленность евреев в бизнесе и в «интеллигентских профессиях». Многих, в том числе и «культурных» немецких евреев, крайне раздражали еврейские мигранты из Восточной Европы, чей образ жизни считался «бескультурным». На тот момент лишь маргинальные группы «народников» («фёлькиш») исповедовали «расовый» антисемитизм.

Казалось, 1914 г. сломил последние бастионы дискриминации, так как иудеев начали производить в офицеры. Евреи, вроде Вальтера Ратенау, заняли важные чиновничьи посты в сфере военного планирования экономики. Однако война затягивалась, а Германия оказалась в голодной блокаде. В условиях «осаждённой крепости» вновь подняли голос антисемиты всех мастей, которые решили воспользоваться кризисом, чтобы обвинить евреев во всех несчастьях. Евреи, якобы, отсиживались в тылу, а еврейские торговцы безбожно завышали цены на дефицитные товары. Эти слухи были выгодны высшим офицерам и чиновникам, так с их помощью можно было переложить вину за неудачи и тяготы на конкретную социальную группу и защититься от конкуренции со стороны новоявленных еврейских офицеров и администраторов.

В октябре 1916 г. прусский военный министр приказал провести перепись всех призванных на военную службу лиц иудейского вероисповедания под предлогом проверки обвинений в их массовом уклонизме. Вопреки стереотипам о «немецком орднунге», никакой единой методологии и инструкций для переписчиков министерство не предоставило. Переписью занимались офицеры на местах, которые могли заполнять опросные листы, как Бог на душу положит. Недовольство со всех сторон только усилилось, когда военные отказались обнародовать результаты переписи. Антисемиты обвиняли власти, будто те выгораживают евреев, так как перепись, якобы, подтвердила подозрения. Евреи и юдофилы обвиняли власти в том, что те скрывают результаты, опровергающие обвинения, чтобы наоборот поддерживать антисемитские настроения.

Яростная полемика продолжилась и после войны. Официальных результатов так никогда и не опубликовали (они, скорее всего, сгорели уже во Вторую мировую). Антисемитские авторы пользовались отрывочными сведениями из переписи, которые им передавали сочувствовавшие чиновники. Еврейские социологи провели свои исследования, опиравшиеся на более качественные подсчёты самих еврейских ассоциаций, а также на критически проанализированные данные из переписи 1916 г. Их подсчёты показали, что из 550 тыс. немецких евреев были мобилизованы 100 тыс., из которых 80 тыс. служили непосредственно на фронтах, а 12 тыс. погибли. Таким образом, в процентном соотношении вклад еврейского сообщества и его жертвы ничем не отличались от аналогичных показателей по всей империи в целом.

Интересы еврейских ветеранов защищал «Имперский союз еврейских фронтовиков». Благодаря вмешательству Гинденбурга, в 1933 г. для еврейских фронтовиков и их сыновей было сделано исключение, когда нацисты изгоняли всех евреев с государственной службы. Эту привилегию отобрали в 1935 г., когда президент был уже мёртв. Сам «Союз» был запрещён в 1938 г.

Несмотря на то, что большинство немецких евреев и после Великой войны продолжали считать себя немцами, часть еврейского сообщества сделала выводы из неприятной истории с «еврейской переписью». Какие бы жертвы они не приносили на алтарь германского Отечества, вне собственного национального государства они всегда будут оставаться подозрительным и гонимым меньшинством.

​​История немецкого Хлестакова

Вильгельм Фогт родился в Восточной Пруссии в 1849 г. и за первые 57 лет своей жизни совершил шесть ходок в тюрьму за кражи и подделку документов. В 1906 г. он в очередной раз откинулся. На старости лет Фогт, видимо, решил остепениться и попробовал перейти к честному труду – стал сапожником. Однако нравы в Европе тогда были суровые, и системной работы по реинтеграции отсидевших зеков не велось. Полиция не выдавала Фогту постоянной регистрации, как закоренелому уголовнику, а без неё он не мог обосноваться на постоянном месте жительства и найти стабильную работу. В какой-то момент он временно поселился у сестры в пригороде Берлина.

Скорее всего, трудности с легализацией сподвигли Фогта осуществить замысел, который он начал продумывать ещё в тюрьме. Ходили слухи, будто в городской ратуше берлинского пригорода Кёпеник хранились два миллиона марок. Фогт решил их добыть, используя прусскую смекалочку. Он скупил у старьёвщиков куски военной униформы, и сшил самодельный мундир капитана прусской гвардии.

16 октября 1906 г. самозванный «гвардейский капитан», находясь в столице, подгадал момент во время смены караула и переподчинил себе десяток рядовых гвардейцев, ссылаясь на «приказ сверху». Затем Фогт со своей командой доехали на поезде до Кёпеника. Чтобы задобрить солдат, «капитан» раздал каждому из них по марке, купил пива и разрешил пообедать.

После обеда Фогт с солдатами явился в городскую ратушу Кёпеника, где арестовал ошалевших бургомистра и городского казначея за «финансовые нарушения». Городской полиции «капитан» приказал оцепить центр города и не допускать никаких звонков в Берлин. Пока все носились с его приказаниями, Фогт обчищал городскую казну. Однако вместо 2 млн. марок он раздобыл только 3,5 тыс., в получении которых расписался, используя фамилию своего последнего тюремного начальника. Осознав, что ловить здесь больше нечего, мошенник приказал подчинённым продолжать удерживать ратушу, а арестованных чиновников отправить в Берлин. Сам Фогт прибыл на вокзал, выпил на виду у любопытной толпы ещё пива и в одиночестве, но с деньгами, отбыл в Берлин.

Задержали его через 10 дней по доносу бывшего сокамерника, которому Фогт ещё в тюрьме рассказал о своих планах. На суде мошенник пытался доказать, будто искал вовсе не деньги, а образец загранпаспорта, чтобы по нему эмигрировать из страны. Впрочем, следствие доказало, что «капитан» во время авантюры искал не загранпаспорта, а деньги. Фогта приговорили к 4 годам тюрьмы, но уже через 2 года его помиловал кайзер, впечатлённый громкой историей.

Ибо история «капитана из Кёпеника» действительно произвела фурор как в самой Германии, так и за её пределами. По слухам, Вильгельм II, узнав о происшествии, произнёс: «Вот что значит дисциплина. Ни один народ мира не сможет за нами угнаться!». Впрочем, часть общественности восприняла историю с тревогой. Ситуация, при которой десятки людей слепо подчинились первому встречному проходимцу, нацепившему на себя мундир вышестоящего начальника, у которого никто не спросил документы, могла многое сказать о тогдашнем немецком обществе.

С тех пор в немецком языке появилось словечко «Кёпеникиада», которым обозначают ситуации, когда кто-то выдаёт себя за того, кем он не является.

Прославившись, Фогт смог к 60 годам почувствовать себя обеспеченным человеком. Он выступал с гастролями по всей Европе, рассказывая о своей истории, и даже написал автобиографию. В конце концов, «капитан» переехал в Люксембург, где купил себе дом и автомобиль. Он примирился с законом, подрабатывая официантом и сапожником. Впрочем, в годы Первой мировой Фогт снова обеднел, так как внимание публики переключилось на куда более важные вещи, а все накопления съела инфляция. Фогт умер в 1922 г.

Согласно историческому анекдоту, во время похорон траурная процессия встретилась с французским патрулём. Офицер задал вопрос, кого хоронят. Получив ответ, что хоронят «капитана из Кёпеника», офицер подумал, будто хоронят реального капитана, и приказал отдать воинские почести умершему офицеру. Так Вильгельм Фогт одурачил окружающих уже в последний раз.

Театральные постановки про «капитана из Кёпеника» начали появляться сразу же после огласки инцидента, буквально ещё до того, как полиция поймала Вильгельма Фогта. Через несколько месяцев об этой истории уже сняли немое кино. С тех пор историю «капитана» отражали в литературе, на театральных подмостках и на телеэкранах десятки раз.

На ютубе можно посмотреть западногерманскую экранизацию 1956 г., которая в свою очередь основана на пьесе драматурга Карла Цукмайера 1931 г.

При просмотре следует иметь в виду, что Цукмайер, любивший жанр социальной критики, намеренно облагородил образ литературного Фогта по сравнению с оригиналом. В пьесе, как и в фильме, главный герой является «честным разбойником», который совершал свои преступления вынужденно, а захват ратуши спланировал исключительно с целью выкрасть загранпаспорт, а не ограбить кассу, как в реальности. Также мундир в пьесе/фильме не сшит самим Фогтом, а имеет собственную историю. Карикатурные образы его чередующихся владельцев задумывались Цукмайером как галерея архетипов вильгельминовской Германии.

https://youtu.be/oH8MG-luGpY

​​Рейнский сепаратизм

Долина Рейна испокон веков являлась зоной конфликта между Францией и Священной Римской империей. Во время революционных и наполеоновских войн французы временно аннексировали эти территории, распространив на них действие французских законов. Однако после поражения Наполеона в 1815 г. эти земли были присоединены к Пруссии в качестве «Рейнской провинции». Несмотря на то, что новые власти сохранили Гражданский кодекс, рейнцы-католики с недоверием относились к пруссакам-протестантам, полагая, что неотёсанные пруссаки норовят украсть их прогрессивные рейнские свободы. Многие рейнцы определяли самих себя как «Musspreußen» – «пруссаков поневоле».

Окно возможностей для изменения статуса-кво открылось после поражения Германии в Великой войне и оккупации Рейнской провинции войсками Антанты. Впрочем, движение за самоопределение Рейна сразу раскололось. Одни – условные автономисты, такие как мэр Кёльна Конрад Аденауэр, выступали за выход из состава Пруссии на правах полноправного субъекта германского Рейха. Другие – условные сепаратисты, рассматривали возможность полной сепарации от Германии и создания отдельного государства под протекторатом Франции.

Сами французы были совсем не против такого варианта, финансируя рейнских сепаратистов и защищая их от преследований со стороны немецких властей. Первые попытки провозгласить независимую «Рейнскую республику» были предприняты в 1919 г., но тогда французы проиграли в дипломатической борьбе своим «союзникам» из Великобритании и США. Те не были заинтересованы в чрезмерном ослаблении Германии (и соответственно в чрезмерном усилении Франции), а потому обеспечили сохранение за Рейхом его западных областей. На несколько лет проект «Рейнской республики» был заморожен.

Сепаратисты активизировались в 1923 г., когда в Германии бушевала гиперинфляция, главная индустриальная область – Рур – была оккупирована французами и бельгийцами, а республику сотрясали попытки переворотов слева и справа. Финансирование сепаратистов со стороны французов увеличилось. Идеи сецессии стали чуть более популярны в обществе, так как некоторые люди, пострадавшие от гиперинфляции, полагали, что «Рейнская республика», наконец, сможет создать устойчивую валюту.

С середины октября 1923 г. сепаратисты при потворстве французов и бельгийцев начали захватывать административные здания в городах по всему Рейну. Однако везде они встретили жёсткий отпор со стороны немецкой полиции и государственных служащих, сохранивших лояльность Рейху. Подавляющее большинство жителей Рейнской провинции, несмотря на всё недоверие к Пруссии и тяготы жизни в кризисном году, также сохранили лояльность общенемецкой идентичности и не поддержали сепаратистов. «Временное правительство», состоявшее из всяких праздных личностей, быстро раскололось и погрязло в интригах. Французы, для которых оккупация Рура с каждым месяцем становилась всё обременительнее, как в денежном, так и в дипломатическом отношениях, начали сворачивать финансирование сепаратистов. В отсутствие денег их лидеры перешли к тактике реквизиций продовольствия у крестьян. К середине ноября рейнское сепаратистское движение выродилось в разбойничью банду, терроризировавшую сельские районы. Закончилось всё тем, что крестьяне самоорганизовались и разогнали бандитов, подняв на вилы до полутора десятков человек. Лидеры сепаратистов сбежали во Францию.

Аналогичные процессы примерно в то же время происходили в Пфальце – ещё одном регионе в долине Рейна, находившемся южнее прусской Рейнской провинции и принадлежавшем Баварии. Там тоже соперничали движения автономистов и сепаратистов, а последние при поддержке французов пытались провозгласить независимость в 1919 и 1923 гг. История в Пфальце закончилась не менее кроваво. Зимой 1924 г. киллеры застрелили председателя сепаратистского правительства, а полтора десятка его сторонников были заживо сожжены в городской ратуше разгневанной толпой бюргеров.

После этого с проектами по отделению Рейна от Германии никто больше не выступал.

​​Была ли Германия объединена в 1871 г.?

Считается, будто Германия была объединена в ходе франко-прусской войны 1870/71 гг., по итогам которой возникла Германская империя. Однако это утверждение верно лишь отчасти. В реальности процесс «объединения» Германии в единое политическое, экономическое и юридическое пространство затянулся на несколько десятилетий.

Прежде всего, Германская империя не являлась национальным государством в том смысле, что её существование не возводилось к принципу «народного суверенитета». С формальной точки зрения империя представляла собой союз 22 суверенных монархов и 3 вольных ганзейских городов. Высший суверенитет принадлежал никакому не «императору», а «Федеральному совету» – бундесрату, состоявшему из представителей от каждого государства-члена империи. «Император», титул которого был зарезервирован за прусским королём, согласно Конституции 1871 г., являлся лишь «первым среди равных». Прочие монархи ни в коей мере не являлись его поданными, сохраняя собственный суверенитет.

Формально у империи не существовало собственного кабинета министров, в то время как государства-члены продолжали иметь собственные правительства. Рейхсканцлер являлся единственным «имперским» министром. Со временем создавались новые «имперские ведомства» во главе со статс-секретарями, которые ведали общеимперской политикой в тех или иных сферах (иностранные и внутренние дела, юстиция, финансы, колонии и т.д.), но вплоть до самого конца империи эти «ведомства» так и не были перепрофилированы в «министерства».

Военная сфера продолжала оставаться децентрализованной. Не существовало «общей» имперской армии. Вместо неё имелись 4 отдельные армии наиболее «статусных» королевств: прусская, баварская, саксонская и вюртембергская. Каждая из них управлялась собственными военными министерствами, а формальными главнокомандующими в мирное время оставались монархи соответствующих государств. Император становился главнокомандующим всеми 4 армиями лишь на период войны.

Децентрализованной оставалась и экономика. Имперский федерализм во многом стоял на том, что государства-члены продолжали обладать полным налоговым суверенитетом, отдавая на откуп Рейху лишь таможенные сборы.

Наконец, первые 30 лет существования империи она даже не представляла собой единого правового пространства (см. картинку). На большей части Пруссии в границах до 1866 г. действовало Прусское земское право, введённое в конце XVIII в. В Рейнской провинции, баварском Пфальце и в Эльзасе-Лотарингии продолжал действовать Кодекс Наполеона, оставшийся там со времён французского господства. В Шлезвиг-Гольштейне продолжало действовать датское право, оставшееся в наследство от предыдущих владельцев региона. Бавария, Саксония и Баден имели собственные кодексы. Прочие провинции Пруссии, а также отдельные государства-члены империи, сохраняли у себя пандектное право, представлявшее собой германскую рецепцию римского права. Вся эта правовая разноголосица была приведена в порядок лишь в 1900 г., когда, наконец, было издано общеимперское Германское гражданское уложение.

Однако централизация медленно, но верно брала своё. Титул «императора» был завязан на прусского короля, а «рейхсканцлером» мог стать только прусский министр-президент. Таким образом, значение имперских органов власти повышалось, несмотря на дух Конституции, так как пруссаки, находясь на «сильных» прусских должностях, переносили эту силу и на изначально «слабые» имперские должности. Бисмарк многое сделал для повышения реального значения должности «рейхсканцлера», а Вильгельм II – сделал тоже самое для титула «императора».

Тем не менее империя вплоть до самого конца в 1918 г. формально продолжала оставаться не более чем «союзом князей». Впервые Германия была объявлена единым государством только в Веймарской конституции 1919 г. Тогда же возникли общие рейхсминистерства, а рейхсвер стал первой общегерманской армией. Финансовая реформа Маттиаса Эрцбергера, проведённая в те же годы, впервые централизовала налоговые сборы. Таким образом, именно Веймарская республика завершила процесс «объединения» Германии.

​​23 октября 1921 г. в Венгрии едва не произошла Реставрация Габсбургов

Последний король Венгрии Карой IV Габсбург (он же император Австрии Карл I и король Богемии Карел III) был свергнут с престола во время революции в октябре/ноябре 1918 г. Молодой король (на момент свержения ему был 31 год) удалился в изгнание в Швейцарию, однако не оставил надежду на Реставрацию, благо формального отречения от престола Карл никогда не подписывал.

В начале 1920-х гг. наибольший интерес для Реставрации представляла Венгрия. Республиканские эксперименты (сначала демократический, затем Советский) там провалились, и в стране формально был восстановлен монархический режим во главе с регентом Миклошем Хорти. Однако Хорти не спешил призывать Карла обратно. С одной стороны, регент осознавал, что соседи Венгрии, объединившиеся в «Малую Антанту» – Чехословакия, Югославия и Румыния, никогда не позволят Габсбургам вернуться, так как это могло означать реанимацию территориальных претензий к этим странам, значительно приросшим за счёт Венгрии по результатам Трианонского договора. С другой стороны, среди монархистов в самой Венгрии не было консенсуса, а нужно ли вообще возвращать Габсбургов, и не стоит ли избрать новую династию.

В марте 1921 г. Карл предпринял первую попытку вернуться на престол. Она прошла неудачно: регент в личном разговоре отказался передавать власть, и свергнутый король вернулся обратно в Швейцарию ни с чем. Карл возненавидел Хорти, и вознамерился повторить попытку Реставрации, но уже с вооружёнными людьми за своей спиной.

Внутриполитическая ситуация в самой Венгрии как раз свела Карла с новыми союзниками. В своё время Хорти пришёл к власти, опираясь на праворадикальные мелкобуржуазные фрайкоры, которые запугали более умеренных либералов и консерваторов. Однако вскоре регент совершил финт ушами и переориентировался на более «статусных» союзников из крупной аристократии и буржуазии, связанных с еврейским капиталом. Правые радикалы сильно обиделись. Летом 1921 г. они взяли под контроль Западную Венгрию, которую отбили у австрийцев (этот регион должен был отойти к Австрии, согласно Трианонскому договору), и создали там «параллельное государство». Нелюбовь к Хорти объединила легитимистов и праворадикалов.

20 октября Карл вместе с супругой неожиданно прилетел из Швейцарии в Западную Венгрию на самолёте. Собрав верные войска, он двинулся маршем на Будапешт. Впрочем, Гражданской войны Карл не хотел. Большинству солдат и офицеров сказали, что в столице произошло восстание коммунистов, и регент сам зовёт короля на помощь. К Будапешту войска двигались с черепашьей скоростью, останавливаясь на каждой станции, чтобы принять присягу от местных жителей и чиновников.

Неторопливость Карла позволила Хорти отойти от первоначального шока и начать действовать. Лояльность правительственных войск была под вопросом, но удалось наскрести несколько сотен мотивированных добровольцев, преимущественно студентов, которым сказали, что за Карлом идут в основном всякие «чешские и австрийские авантюристы». Также Хорти заручился поддержкой союзных держав, чьи представители донесли до колебавшихся венгерских офицеров, что Реставрация Габсбургов автоматически будет означать вторжение Малой Антанты в Венгрию.

23 октября между хортистскими и легитимистскими войсками произошёл бой на окраинах столицы. Погибли несколько десятков человек, но хортисты удержали позиции. Это эпизод показал, что Хорти намерен драться за власть. Карл же, рассчитывавший на мирную Реставрацию, сразу сник и согласился на переговоры. Его начали покидать офицеры, обеспокоенные перспективой иностранной оккупации в случае возвращения Габсбургов.

Спустя несколько дней Карл приказал своим сторонникам сложить оружие и сдался. Венгерский парламент проголосовал за лишение Габсбургов права на венгерскую корону. Союзные державы отправили Карла в ссылку на португальский остров Мадейра, где тот умер уже в апреле следующего года. Хорти оставался регентом Венгрии в отсутствие короля вплоть до своего свержения нацистами в октябре 1944 г.

​​Рассуждения о трёх декадах войны и Вестфальском мире

24 октября 1648 г. был заключён Вестфальский мир, о котором знает любой человек, связанный с политическими науками. С этого момента отсчитывается «вестфальский миропорядок», определяемый через понятия «суверенитета» и «национального государства».

Дорогая редакция имеет склонность если не «разоблачать», то как минимум «корректировать» распространённые стереотипы о тех или иных исторических событиях. В годовщину заключения Вестфальского мира выскажу несколько замечаний и о нём, а также о войне, которую он завершил.

Согласно распространённой точке зрения, Тридцатилетняя война начиналась как религиозный конфликт между католиками и протестантами, а заканчивалась уже как противостояние национальных государств. Это не совсем верно, так как война изначально была вызвана целым клубком противоречий внутри Священной Римской империи, из которых религиозный вопрос был всего лишь одним из многих. Не меньшую роль играл конфликт по поводу баланса сил между курфюрстами. Достаточно сказать, что на первом – «чешском» – этапе войны Протестантская лига отказалась поддержать своего формального лидера – протестантского курфюрста Пфальца Фридриха V, провозгласившего себя богемским королём. Протестантский курфюрст Саксонии Иоганн Георг совместно с католическими баварскими и имперскими войсками вовсе принял участие в вооружённом подавлении протестантского чешского мятежа. Таким образом, уже в самом начале войны «политика» превалировала над «верой», хотя религия, безусловно, продолжала играть важную роль для мобилизации сторонников.

Упоминая о потерях, часто говорят, будто «Германия потеряла до 2/3 населения». В масштабах всей империи это неверно. К началу войны в ней проживали около 20 млн. человек, а спустя 30 лет остались около 13 млн. Таким образом, общие потери составили около 1/3 населения, что, конечно, не менее ужасно, пусть и не дотягивает до 2/3. Столь значительные потери действительно могли понести отдельные регионы внутри империи. Однако следует иметь в виду, что часть этих потерь приходится не на смертность, а на миграции населения. Иными словами, где-то убыло, а где-то прибыло. Например, война обошла стороной ганзейские города северо-западной Германии (Бремен, Гамбург, Любек), которые продолжали богатеть и развиваться. Некоторые города, вроде Дрездена, находившегося прямо в эпицентре боевых действий, за счёт миграции смогли сохранить численность населения в неизменности.

Наконец, сам Вестфальский мир зачастую представляют едва ли не как приговор Священной Римской империи, после которого она стала не более чем фикцией. Однако империя уже к 1618 г. была децентрализована, и 1648 г. в этом отношении ничего не поменял. «Революционерами» выступали скорее Габсбурги, которые предприняли последнюю попытку централизовать империю, однако князья, призвав иностранные армии, не позволили им сделать это, сохранив традиционные «немецкие вольности».

Сами современники вовсе не считали, будто Вестфальский мир «добил» империю. В XVII – XVIII вв. он воспринимался крайне благожелательно как новая имперская Конституция. Император продолжал выступать в качестве верховного суверена, арбитра и символа имперского единства. Все правители внутри империи ещё в течение столетия были обязаны на коленях получать инвеституру у императора, чтобы подтверждать своё вступление на престол.

Роковой удар по империи нанесла Эпоха Просвещения, когда этот многоуровневый средневековый институт начал восприниматься «прогрессивной публикой» в качестве архаичной нелепицы. С середины XVIII в. князья перестали проходить инвеституру, что, по выражению современника, «разорвало узы, оберегавшие имперский порядок и соединявшие голову с членами». Наконец, сами Габсбурги начали рассматривать себя, прежде всего, в качестве австрийских, а не общеимперских императоров. Во время революционных и наполеоновских войн они не стеснялись жертвовать общеимперскими территориями для сохранения собственных наследственных владений. Под давлением Наполеона император Франц II распустил империю в 1806 г.