«Сделать город конкурентоспособным можно только с поддержкой местного бизнеса»
Директор по развитию МШУ «Сколково» Наталья Тимакова – о способах повышения эффективности практик территориального развития. Материал подготовлен ЦСП «Платформа» в рамках работы Экспертного совета по развитию территорий. (Эксклюзив вышел в ESG World)
Конкуренция территорий – драйвер их развития
Ситуация с конкуренцией между городами стала жестче. Очевидно, основная причина в том, что территориям приходится конкурировать за рабочую силу. В данных условиях качество жизни в городе становится важной составляющей как для местных властей, так и для работодателя. Если раньше в компаниях о подобном задумывались лишь те, кто решал сложные логистические задачи, например СИБУР – как заставить людей переехать из благополучного Томска в маленький Тобольск на новое предприятие, то сейчас над этим работает большинство бизнесов.
Если посмотреть на бренды территорий, у которых получилось сделать город конкурентоспособным, можно заметить, что там всегда действует несколько участников, нет одного центра ответственности, будь то муниципалитет или крупный холдинг. У программ изменений есть поддержка местного бизнеса: проявлена его заинтересованность в развитии территории, которая выражается в реальных практиках. Развитие МСП, превращение малых предпринимателей в агентов изменений, – один из ключевых элементов трансформации. Бенчмарки отличаются тем, что в данных городах учитываются интересы всех стейкхолдеров, в том числе бизнеса.
Агентства развития и мастер-планы как способы развития территорий
Трансформацию территорий можно проектировать через так называемые агентства развития. Эта модель хорошо себя зарекомендовала в Норильске, Череповце, Мончегорске и других городах. Такая площадка позволяет выстраивать взаимодействия участников процесса, учитывать интересы каждой стороны и находить консенсус. В эту же модель продуктивно вписывается мастер-планирование, которое сегодня активно развивается, уже имеется много успешных примеров: Тобольск, Дербент, Саров.
Однако есть проблема, с которой сталкиваются непосредственно разработчики мастер-планов: недостаток компетенций у местной власти. Городские чиновники не понимают, чего хотят, что для этого нужно и почему им предлагают именно такие варианты реализации проекта, а не другие. Решить проблему позволит повышение компетенций. Но вопрос – в том, кто будет этим заниматься. «Сколково» разработало три программы, которые учат мэров бизнес-мышлению, формируют профильные компетенции, необходимые для управления развитием города. Имеются также примеры, когда крупный бизнес выступает своего рода коучем для местных администраций.
В качественный мастер-план заложены все параметры развития: и трансформация малого и среднего бизнеса, и кластеры, и акценты. Понятно, как город будет жить следующие 20–30 лет. Но есть риск: если не научить мэров пользоваться этим инструментом, то всё закончится тем, что мастер-план будет храниться в кабинетах для демонстрации высоким делегациям из Москвы, а землю, которая предусмотрена мастер-планом для строительства, например, нового современного кампуса, отдадут застройщикам элитного жилья.
Единый реестр федеральных программ поддержки территориального развития
Существует проблема, тормозящая территориальное развитие: местные власти из-за низкой информированности и проблем с навигацией не могут попасть в федеральные программы и воспользоваться средствами господдержки. Не существует «одного окна», где была бы собрана вся необходимая информация о программах, грантах, субсидиях, нацпроектах. Например, у Минздрава России разработана программа развития медицинского туризма, на которую выделены средства. Но как эти средства получить – города не понимают. Или есть программа нацпроекта «Здоровое население», в рамках которой должно быть организовано 168 км лыжни на человека в каждом городе. Однако механизм подключения к программе не очевиден.
Полная версия доступна по ссылке.
#Территории
Директор по развитию МШУ «Сколково» Наталья Тимакова – о способах повышения эффективности практик территориального развития. Материал подготовлен ЦСП «Платформа» в рамках работы Экспертного совета по развитию территорий. (Эксклюзив вышел в ESG World)
Конкуренция территорий – драйвер их развития
Ситуация с конкуренцией между городами стала жестче. Очевидно, основная причина в том, что территориям приходится конкурировать за рабочую силу. В данных условиях качество жизни в городе становится важной составляющей как для местных властей, так и для работодателя. Если раньше в компаниях о подобном задумывались лишь те, кто решал сложные логистические задачи, например СИБУР – как заставить людей переехать из благополучного Томска в маленький Тобольск на новое предприятие, то сейчас над этим работает большинство бизнесов.
Если посмотреть на бренды территорий, у которых получилось сделать город конкурентоспособным, можно заметить, что там всегда действует несколько участников, нет одного центра ответственности, будь то муниципалитет или крупный холдинг. У программ изменений есть поддержка местного бизнеса: проявлена его заинтересованность в развитии территории, которая выражается в реальных практиках. Развитие МСП, превращение малых предпринимателей в агентов изменений, – один из ключевых элементов трансформации. Бенчмарки отличаются тем, что в данных городах учитываются интересы всех стейкхолдеров, в том числе бизнеса.
Агентства развития и мастер-планы как способы развития территорий
Трансформацию территорий можно проектировать через так называемые агентства развития. Эта модель хорошо себя зарекомендовала в Норильске, Череповце, Мончегорске и других городах. Такая площадка позволяет выстраивать взаимодействия участников процесса, учитывать интересы каждой стороны и находить консенсус. В эту же модель продуктивно вписывается мастер-планирование, которое сегодня активно развивается, уже имеется много успешных примеров: Тобольск, Дербент, Саров.
Однако есть проблема, с которой сталкиваются непосредственно разработчики мастер-планов: недостаток компетенций у местной власти. Городские чиновники не понимают, чего хотят, что для этого нужно и почему им предлагают именно такие варианты реализации проекта, а не другие. Решить проблему позволит повышение компетенций. Но вопрос – в том, кто будет этим заниматься. «Сколково» разработало три программы, которые учат мэров бизнес-мышлению, формируют профильные компетенции, необходимые для управления развитием города. Имеются также примеры, когда крупный бизнес выступает своего рода коучем для местных администраций.
В качественный мастер-план заложены все параметры развития: и трансформация малого и среднего бизнеса, и кластеры, и акценты. Понятно, как город будет жить следующие 20–30 лет. Но есть риск: если не научить мэров пользоваться этим инструментом, то всё закончится тем, что мастер-план будет храниться в кабинетах для демонстрации высоким делегациям из Москвы, а землю, которая предусмотрена мастер-планом для строительства, например, нового современного кампуса, отдадут застройщикам элитного жилья.
Единый реестр федеральных программ поддержки территориального развития
Существует проблема, тормозящая территориальное развитие: местные власти из-за низкой информированности и проблем с навигацией не могут попасть в федеральные программы и воспользоваться средствами господдержки. Не существует «одного окна», где была бы собрана вся необходимая информация о программах, грантах, субсидиях, нацпроектах. Например, у Минздрава России разработана программа развития медицинского туризма, на которую выделены средства. Но как эти средства получить – города не понимают. Или есть программа нацпроекта «Здоровое население», в рамках которой должно быть организовано 168 км лыжни на человека в каждом городе. Однако механизм подключения к программе не очевиден.
Полная версия доступна по ссылке.
#Территории
Как облегчить инвесторам и девелоперам работу с объектами промышленного наследия
В России огромное количество пустующих фабричных пространств – старых, когда-то очень значимых индустриальных построек. Их можно перестроить под офисы, арт-пространства и апартаменты, но такие объекты требуют особого отношения и администрирования. О том, как можно сохранить и использовать эти пространства и насколько здесь применим международный опыт, в интервью ЦСП «Платформа» рассказала директор Школы наследия, куратор Экспертного совета по промышленному наследию Инна Крылова @krylarh
Некоторые тезисы:
🔹 Для мировой истории важны не только наши церкви и усадьбы, но и наша промышленность с ее продукцией.
🔹 Индустриальное наследие имеет большой инвестиционный потенциал, в первую очередь – в столицах и крупных городах, в меньшей степени – в провинции.
Нужно научить инвесторов и девелоперов работать с объектами охраны. Многие из них не берутся за такое, когда узнают, что это объект культурного наследия. Но это часто не приговор. Есть много примеров реставрации памятников при сохранении коммерции.
🔹 Необходимо всем договориться, что считается ценным в отраслевом, архитектурном, нематериальном планах. Найти критерии, когда объект становится памятником, когда – ценным градоформирующим объектом, а когда – просто привлекательным проектом с промышленным прошлым, который можно деликатно развивать.
Пока все попытки внести изменения в Федеральный закон «Об объектах культурного наследия» емкого определения промышленного наследия с перечислением его ценностных характеристик успехом не увенчались. Если бы это удалось, процесс изучения и сохранения не был бы разным во всех регионах, существовала бы единая политика по стране.
🔹 С 2000 по 2018 год мы потеряли 40% краснокирпичного наследия Москвы. И еще приблизительно столько же потеряем, потому что либо эти объекты не имеют охранного статуса, либо даже при его наличии их перестраивают до неузнаваемости, как Бадаевский пивзавод, где из множества интересных памятников сохранили два с половиной.
🔹 Как правило, частной инициативы недостаточно для реализации проекта. Нужна коллаборация с крупными компаниями, чтобы проект стал качественным и успешным в развитии.
Нужны коллаборации, в которых эксперты будут помогать инвесторам брать соответствующие лоты и совместно с архитекторами проводить консультации.
Крупные проекты преобразования промзон и бывших больших предприятий должны обеспечивать власти города или региона: инженерные изыскания, документацию, инфраструктуру, логистику.
В первую очередь, чтобы тема наследия начала развиваться, нужна административная воля.
🔹 Всего в Подмосковье примерно 160 объектов промышленности, история и архитектура которых представляют безусловную ценность. Из них перспективы развития есть, наверное, примерно у 10 объектов, остальные никому пока не интересны.
Невозможно все объекты заполнить креативными кластерами и галереями, как в Орехово-Зуево, Балашихе и Коломне. Спасением для таких объектов стало бы развитие в них крафтовых производств.
Можно создать на бывшей фабрике пространство с общественными центрами, сервис-зонами, гибкими офисами. Из фабрики можно делать всё, что угодно: площадку для концертов или для запуска резидентов культурных и спортивных проектов, многое другое.
Раньше девелоперы имели всего два сценария развития для таких объектов: делаем либо жилье, либо арт-пространство. А сейчас можно пересобрать на базе объекта очень эффективную гибкую модель, в которой найдется место производствам, кафе и ресторанам, торговле, спорту и искусству. И тогда мы сможем говорить о второй жизни объекта: мы его одновременно сохранили в качестве культурного наследия и наполнили жизнью.
Об удачных и неудачных примерах работы с промышленным наследием – в полной версии интервью.
🔹 ЦСП «Платформа»
#Территории
В России огромное количество пустующих фабричных пространств – старых, когда-то очень значимых индустриальных построек. Их можно перестроить под офисы, арт-пространства и апартаменты, но такие объекты требуют особого отношения и администрирования. О том, как можно сохранить и использовать эти пространства и насколько здесь применим международный опыт, в интервью ЦСП «Платформа» рассказала директор Школы наследия, куратор Экспертного совета по промышленному наследию Инна Крылова @krylarh
Некоторые тезисы:
🔹 Для мировой истории важны не только наши церкви и усадьбы, но и наша промышленность с ее продукцией.
🔹 Индустриальное наследие имеет большой инвестиционный потенциал, в первую очередь – в столицах и крупных городах, в меньшей степени – в провинции.
Нужно научить инвесторов и девелоперов работать с объектами охраны. Многие из них не берутся за такое, когда узнают, что это объект культурного наследия. Но это часто не приговор. Есть много примеров реставрации памятников при сохранении коммерции.
🔹 Необходимо всем договориться, что считается ценным в отраслевом, архитектурном, нематериальном планах. Найти критерии, когда объект становится памятником, когда – ценным градоформирующим объектом, а когда – просто привлекательным проектом с промышленным прошлым, который можно деликатно развивать.
Пока все попытки внести изменения в Федеральный закон «Об объектах культурного наследия» емкого определения промышленного наследия с перечислением его ценностных характеристик успехом не увенчались. Если бы это удалось, процесс изучения и сохранения не был бы разным во всех регионах, существовала бы единая политика по стране.
🔹 С 2000 по 2018 год мы потеряли 40% краснокирпичного наследия Москвы. И еще приблизительно столько же потеряем, потому что либо эти объекты не имеют охранного статуса, либо даже при его наличии их перестраивают до неузнаваемости, как Бадаевский пивзавод, где из множества интересных памятников сохранили два с половиной.
🔹 Как правило, частной инициативы недостаточно для реализации проекта. Нужна коллаборация с крупными компаниями, чтобы проект стал качественным и успешным в развитии.
Нужны коллаборации, в которых эксперты будут помогать инвесторам брать соответствующие лоты и совместно с архитекторами проводить консультации.
Крупные проекты преобразования промзон и бывших больших предприятий должны обеспечивать власти города или региона: инженерные изыскания, документацию, инфраструктуру, логистику.
В первую очередь, чтобы тема наследия начала развиваться, нужна административная воля.
🔹 Всего в Подмосковье примерно 160 объектов промышленности, история и архитектура которых представляют безусловную ценность. Из них перспективы развития есть, наверное, примерно у 10 объектов, остальные никому пока не интересны.
Невозможно все объекты заполнить креативными кластерами и галереями, как в Орехово-Зуево, Балашихе и Коломне. Спасением для таких объектов стало бы развитие в них крафтовых производств.
Можно создать на бывшей фабрике пространство с общественными центрами, сервис-зонами, гибкими офисами. Из фабрики можно делать всё, что угодно: площадку для концертов или для запуска резидентов культурных и спортивных проектов, многое другое.
Раньше девелоперы имели всего два сценария развития для таких объектов: делаем либо жилье, либо арт-пространство. А сейчас можно пересобрать на базе объекта очень эффективную гибкую модель, в которой найдется место производствам, кафе и ресторанам, торговле, спорту и искусству. И тогда мы сможем говорить о второй жизни объекта: мы его одновременно сохранили в качестве культурного наследия и наполнили жизнью.
Об удачных и неудачных примерах работы с промышленным наследием – в полной версии интервью.
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Как начинаются, развиваются и разрешаются городские конфликты
Городские конфликты (как правило, связанные с застройкой, местной экологией, малым бизнесом и так далее) – единственная легитимная форма общественного конфликта в России. Федеральная власть воспринимает их в целом нейтрально: видит и риски «раскачки лодки», и форму контроля за региональными властями, поэтому настроена на уступки и поиск компромисса. В таких конфликтах не выдвигаются радикальные политические лозунги, более того, в ряде случаев протестующие обращаются к федеральному центру за поддержкой против «своеволия местных властей». В некоторых случаях такие ситуации приводят к серьезной перезагрузке отношений региональной власти с обществом, как это произошло в Екатеринбурге: конфликт приобретает продуктивные черты, становится, по экспертному определению, «учредительным».
Механику, внутренние механизмы таких конфликтов мы разбирали с политологом, заведующим Лабораторией социально-политических коммуникаций ИФП УрО РАН Александром Белоусовым, чья команда провела специальное исследование по этой теме. Беседовал руководитель ЦСП «Платформа» Алексей Фирсов.
Некоторые цитаты из беседы:
🔹 «Чем дальше мы работали, тем больше власть была заинтересована, чтобы мы эти исследования проводили. Потому что они в этом ничего не понимают. Для них любой конфликт, который чуть-чуть выходит за рамки ничего не значащего события, превращается в головную боль».
🔹 «Электронная цифровая система оценки рисков в регионах, в территориях, в городах заменила собой любую другую оценку рисков. То есть любой риск сейчас рассматривается с точки зрения «это дало выхлоп или нет».
🔹 «Позитивные моменты конфликтов можно видеть на примере Екатеринбурга и Новосибирска, где были учредительные конфликты. Учредительные конфликты – это большие конфликты, в рамках которых чаще всего власть проигрывает, протестующие одерживают победу, и после этого переучреждаются взаимоотношения между властью и обществом. Но у этих учредительных конфликтах есть определенный срок действия».
🔹 «Один из ключевых дефицитов у протестующих – это дефицит длинной воли. Когда у тебя что-то хотят построить, и ты хочешь этому противостоять, нужно быть готовым заниматься этим минимум два года. Можно и десять лет. «Партийцы» добавляют длинную волю. Думаю, что партийные структуры будут заходить в городские конфликты и больше с ними работать. К этому нужно всем участникам быть готовыми».
🔹 «Если в целом говорить про протестующих, я не питаю иллюзий. Это, с одной стороны, искренние люди, но они не чуждаются и манипуляцией. Если нужно, они могут начать спокойно манипулировать в целях защиты своих интересов. И у них появляются менторы, у них появляется круг советников, которые им как бы помогают. Это практически всегда происходит».
🔹 «Точка невозврата – это игнорирование позиции протестующих и демонстративное неуважение к их точке зрения. Точкой невозврата может стать, например, организованное властями общественное слушание, куда нагонят «нужных людей», и реальные люди будут этим возмущены. Поймут, что никто с ними разговаривать не хочет. После этого они будут биться до конца. Чтобы эту точку невозврата не проходить, надо быть готовым где-то искать компромисс».
🔹 «Профессиональные конфликтологи есть. В Москве достаточно много таких специалистов, потому что постоянно что-то приходится строить, и с людьми приходится работать. В Санкт-Петербурге такой штат конфликтологов есть. В целом же, если взять регионы России, и особенно восточную часть, которую мы исследовали, там такого нет. И, конечно, таких специалистов и такие навыки нужно развивать».
Полностью беседу читайте здесь
🔹 ЦСП «Платформа»
#Территории
Городские конфликты (как правило, связанные с застройкой, местной экологией, малым бизнесом и так далее) – единственная легитимная форма общественного конфликта в России. Федеральная власть воспринимает их в целом нейтрально: видит и риски «раскачки лодки», и форму контроля за региональными властями, поэтому настроена на уступки и поиск компромисса. В таких конфликтах не выдвигаются радикальные политические лозунги, более того, в ряде случаев протестующие обращаются к федеральному центру за поддержкой против «своеволия местных властей». В некоторых случаях такие ситуации приводят к серьезной перезагрузке отношений региональной власти с обществом, как это произошло в Екатеринбурге: конфликт приобретает продуктивные черты, становится, по экспертному определению, «учредительным».
Механику, внутренние механизмы таких конфликтов мы разбирали с политологом, заведующим Лабораторией социально-политических коммуникаций ИФП УрО РАН Александром Белоусовым, чья команда провела специальное исследование по этой теме. Беседовал руководитель ЦСП «Платформа» Алексей Фирсов.
Некоторые цитаты из беседы:
🔹 «Чем дальше мы работали, тем больше власть была заинтересована, чтобы мы эти исследования проводили. Потому что они в этом ничего не понимают. Для них любой конфликт, который чуть-чуть выходит за рамки ничего не значащего события, превращается в головную боль».
🔹 «Электронная цифровая система оценки рисков в регионах, в территориях, в городах заменила собой любую другую оценку рисков. То есть любой риск сейчас рассматривается с точки зрения «это дало выхлоп или нет».
🔹 «Позитивные моменты конфликтов можно видеть на примере Екатеринбурга и Новосибирска, где были учредительные конфликты. Учредительные конфликты – это большие конфликты, в рамках которых чаще всего власть проигрывает, протестующие одерживают победу, и после этого переучреждаются взаимоотношения между властью и обществом. Но у этих учредительных конфликтах есть определенный срок действия».
🔹 «Один из ключевых дефицитов у протестующих – это дефицит длинной воли. Когда у тебя что-то хотят построить, и ты хочешь этому противостоять, нужно быть готовым заниматься этим минимум два года. Можно и десять лет. «Партийцы» добавляют длинную волю. Думаю, что партийные структуры будут заходить в городские конфликты и больше с ними работать. К этому нужно всем участникам быть готовыми».
🔹 «Если в целом говорить про протестующих, я не питаю иллюзий. Это, с одной стороны, искренние люди, но они не чуждаются и манипуляцией. Если нужно, они могут начать спокойно манипулировать в целях защиты своих интересов. И у них появляются менторы, у них появляется круг советников, которые им как бы помогают. Это практически всегда происходит».
🔹 «Точка невозврата – это игнорирование позиции протестующих и демонстративное неуважение к их точке зрения. Точкой невозврата может стать, например, организованное властями общественное слушание, куда нагонят «нужных людей», и реальные люди будут этим возмущены. Поймут, что никто с ними разговаривать не хочет. После этого они будут биться до конца. Чтобы эту точку невозврата не проходить, надо быть готовым где-то искать компромисс».
🔹 «Профессиональные конфликтологи есть. В Москве достаточно много таких специалистов, потому что постоянно что-то приходится строить, и с людьми приходится работать. В Санкт-Петербурге такой штат конфликтологов есть. В целом же, если взять регионы России, и особенно восточную часть, которую мы исследовали, там такого нет. И, конечно, таких специалистов и такие навыки нужно развивать».
Полностью беседу читайте здесь
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Экологическая риторика в городских конфликтах
В подробной беседе о городских конфликтах с политологом Александром Белоусовым затрагивалось много разных тем. Одна из них – как возникает «экологическая повестка» в ситуациях, когда первоначальный протест был связан исключительно с несогласием со стройкой. Ниже развернутый фрагмент беседы по этой теме.
90 или 95 процентов – это конфликты, связанные со стройкой: что-то хотят построить, а люди этим недовольны. Чаще всего в пространственных конфликтах начинает использоваться экологическая риторика. В особенности в конфликтах не в центре города, а где-то на окраинах. Почему?
Большинство конфликтов начинаются и разворачиваются по типу «not in my backyard» (NIMBY), «только не в моем дворе». То есть «вы стройте это где-нибудь, только не у нас. Стройте там, сям, не у нас». Это главный мотив для людей, чтобы собраться и начать отстаивать ареал своего обитания. Не за светлое будущее всего города они борются, а чтобы «эту штуку» не воткнули рядом с нами. Тубдиспансер, храм, мегаколонию...
Что происходит дальше? Если они начнут говорить: «Вы тут стройте где-нибудь, только не у нас», они все городское сообщество не заинтересуют. Это мотив только для них, но не для всех горожан. Поэтому для того, чтобы склонить на свою сторону общественное мнение, они начинают выдумывать экологические мотивы и их вбрасывать. Потому что экологические мотивы универсальны для всех горожан.
Типичный пример: кейс строительства мегаколонии в Улан-Удэ. Ее хотят построить на окраине города, людям это не нравится, хотя строят на расстоянии 3 километров от них. Что они сказали? С чем они пришли к горожанам? С тем, что будет вырубаться какая-то часть пригородных лесов. И для горожан действительно это может быть актуально и релевантно.
– Вы считаете, что они это придумывается? То есть сидит там такой политтехнолог внутри протестующих и говорит: «А вот мы сейчас предложим им вот эту версию, экологическую». Активисты такие манипуляторы, или происходит подсознательная подмена мотивов?
– Знаете, если в целом говорить про протестующих, я не питаю иллюзий. Это, с одной стороны, искренние люди, но если нужно, они могут начать спокойно манипулировать в целях защиты своих интересов. У них появляются менторы, у них появляется круг советников, которые им как бы помогают. Это практически всегда происходит.
– Откуда появляются?
– Ну вот живут люди в микрорайоне Энергетик в Улан-Удэ, рядом с ними начинают строить какую-то фигню непонятную. Они начинают собираться, как-то организовываться.
– Как собираться?
– Появляются активисты, они начинают общаться, они начинают собираться очно, они собирают всякие группы в чатах. И на каком-то этапе у них появляются менторы. У активистов ведь есть очевидные дефициты. Например, юридический: они понимают, что нужно начать бороться, и первое, что нужно сделать, какие-то бумаги куда-то написать. Но для этого нужна компетенция. Потихоньку подключаются специалисты.
Вот эти специалисты-менторы могут оказывать влияние на многие параметры, и в том числе на выбор стратегии. Откуда берется здесь экологическая тематика, установить достоверно сложно… Сами они ее выбрали или кто-то им посоветовал? Скорее всего, и то, и другое. В случае Улан-Удэ это был один из аргументов, который был у них на столе. Но не важный. А в какой-то момент он стал самым важным. Поэтому на митинги, которые устраивали КПРФ, они пошли именно с этим главным аргументом, что нужно защитить леса городские, которые здесь будут вырубаться.
Добавим к мнению эксперта, что, разумеется, экологическая повестка далеко не всегда возникает в протестах и конфликтах искусственно. Но бывает и так. Полностью беседу читайте здесь
🔹 ЦСП «Платформа»
#Территории #Экология
В подробной беседе о городских конфликтах с политологом Александром Белоусовым затрагивалось много разных тем. Одна из них – как возникает «экологическая повестка» в ситуациях, когда первоначальный протест был связан исключительно с несогласием со стройкой. Ниже развернутый фрагмент беседы по этой теме.
90 или 95 процентов – это конфликты, связанные со стройкой: что-то хотят построить, а люди этим недовольны. Чаще всего в пространственных конфликтах начинает использоваться экологическая риторика. В особенности в конфликтах не в центре города, а где-то на окраинах. Почему?
Большинство конфликтов начинаются и разворачиваются по типу «not in my backyard» (NIMBY), «только не в моем дворе». То есть «вы стройте это где-нибудь, только не у нас. Стройте там, сям, не у нас». Это главный мотив для людей, чтобы собраться и начать отстаивать ареал своего обитания. Не за светлое будущее всего города они борются, а чтобы «эту штуку» не воткнули рядом с нами. Тубдиспансер, храм, мегаколонию...
Что происходит дальше? Если они начнут говорить: «Вы тут стройте где-нибудь, только не у нас», они все городское сообщество не заинтересуют. Это мотив только для них, но не для всех горожан. Поэтому для того, чтобы склонить на свою сторону общественное мнение, они начинают выдумывать экологические мотивы и их вбрасывать. Потому что экологические мотивы универсальны для всех горожан.
Типичный пример: кейс строительства мегаколонии в Улан-Удэ. Ее хотят построить на окраине города, людям это не нравится, хотя строят на расстоянии 3 километров от них. Что они сказали? С чем они пришли к горожанам? С тем, что будет вырубаться какая-то часть пригородных лесов. И для горожан действительно это может быть актуально и релевантно.
– Вы считаете, что они это придумывается? То есть сидит там такой политтехнолог внутри протестующих и говорит: «А вот мы сейчас предложим им вот эту версию, экологическую». Активисты такие манипуляторы, или происходит подсознательная подмена мотивов?
– Знаете, если в целом говорить про протестующих, я не питаю иллюзий. Это, с одной стороны, искренние люди, но если нужно, они могут начать спокойно манипулировать в целях защиты своих интересов. У них появляются менторы, у них появляется круг советников, которые им как бы помогают. Это практически всегда происходит.
– Откуда появляются?
– Ну вот живут люди в микрорайоне Энергетик в Улан-Удэ, рядом с ними начинают строить какую-то фигню непонятную. Они начинают собираться, как-то организовываться.
– Как собираться?
– Появляются активисты, они начинают общаться, они начинают собираться очно, они собирают всякие группы в чатах. И на каком-то этапе у них появляются менторы. У активистов ведь есть очевидные дефициты. Например, юридический: они понимают, что нужно начать бороться, и первое, что нужно сделать, какие-то бумаги куда-то написать. Но для этого нужна компетенция. Потихоньку подключаются специалисты.
Вот эти специалисты-менторы могут оказывать влияние на многие параметры, и в том числе на выбор стратегии. Откуда берется здесь экологическая тематика, установить достоверно сложно… Сами они ее выбрали или кто-то им посоветовал? Скорее всего, и то, и другое. В случае Улан-Удэ это был один из аргументов, который был у них на столе. Но не важный. А в какой-то момент он стал самым важным. Поэтому на митинги, которые устраивали КПРФ, они пошли именно с этим главным аргументом, что нужно защитить леса городские, которые здесь будут вырубаться.
Добавим к мнению эксперта, что, разумеется, экологическая повестка далеко не всегда возникает в протестах и конфликтах искусственно. Но бывает и так. Полностью беседу читайте здесь
#Территории #Экология
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
«Третья сторона» в городских конфликтах
Еще одна тема, которая затрагивалась в подробной беседе о городских конфликтах с политологом Александром Белоусовым – действия вертикали власти в городских конфликтах. Предлагаем развернутый фрагмент беседы по этой теме.
«Как у нас частенько происходит? Нужно построить какой-то федеральный объект. Например, тот же объект ФСИН в Улан-Удэ, стоимость достаточно высокая, 30 миллиардов рублей. Для Бурятии это ощутимый бюджет. Региональные власти пролоббировали, чтобы этот объект строился. Дальше они получают этот объект и просто спускают его на уровень города. «Это же ваша земля, люди ваши, вот и решайте». Так происходит практически везде.
А у городских властей нет компетенции, как вести себя в этой ситуации. Более-менее муниципальная власть натаскана на проведение выборных кампаний, потому что им это нужно делать с определенной регулярностью – городская дума, Заксобрание, губернатор, президент, Госдума... А городские конфликты либо мелкие и тлеют, либо крупные и случаются раз в 10 лет. Никто не знает, что с этим делать.
Региональные власти, как правило, «отскакивают» от этого, они не хотят брать на себя эти риски. Хотя именно у региональных властей больше компетенций по работе с рисками, по регулированию разного рода ситуаций – их регулярно обучали, обучают и будут обучать. А городские власти начинают изобретать велосипеды. Чаще всего эти велосипеды кривые и неправильные. Они записывают протестующих в городские градостроительные террористы: «Сейчас все проведем, все сделаем, а если что, всем тюрьма».
Причем игроки, в чьих интересах эти объекты строятся, тоже отходят. ФСИН, например, нигде не принимает участия ни в чем. Тут тоже полным-полно дефицитов. Они не смогли сформулировать для людей, для горожан привлекательную идею того, что они делают.
– Привлекательная идея строительства зоны – это, наверное, сложная история.
– Я уверен, что в любом случае можно поработать над позиционированием, объяснением, что там будет. Работать со страхами и рисками. Почему люди против тюрьмы? Там огромный слой мифологии. Как сказал один из представителей властей, с которыми мы это обсуждали, люди свое представление о тюрьмах и колониях берут из фильмов и сериалов. То есть это наркотики каждый день, какие-то дроны, бомжи, убийства, насилие. И люди этого боятся. В случае с ФСИН они тоже не стали включаться, самоустранились, потому что у них нет такого навыка. Они не знают, что можно и нужно делать. Но есть кейсы, когда интересанты строительства объектов включались, и именно они урегулировали конфликты.
– Например?
– Например, в 2021 году рядом с Екатеринбургом, рядом с озером Шарташ, в экологической зоне был запущен торгово-логистический центр, который строил РЖД. Там назревал достаточно серьезный конфликт. Что с ним делать, никто не знал. Люди были против. Люди жили в поселке рядом с озером, а тут им РЖД какую-то станцию ставит непонятную. Приехали специалисты от РЖД, переговорщики, они с протестными лидерами вступили в контакт, разъяснили, куда-то их, возможно, свозили, показали аналогичные вещи.
А еще дали то, что называется «взятка инфраструктурой». Договорились о том, что «у вас будет логистический центр, а мы вам сделаем детские площадки, дорогу». В итоге это было реализовано. Это хороший кейс, это очень важная вещь, которая говорит о том, что включение инициатора строительства в процесс всегда позитивно влияет, и что есть корпоративные стратегии урегулирования и налаживания взаимоотношений с протестующими, которые позволяют этот протест сгладить.
Второй такой кейс был в Иркутской области. «Росатом» в Ангарске собрался делать хранилище по хранению ядерных отходов. Это, конечно, вызывало резонанс и ажиотаж, однако они вступили в коммуникацию с людьми, куда-то их возили, объясняли, работали, и все в итоге у них получилось».
Про то, как экологическая риторика используется в городских конфликтах, Александр Белоусов рассказывал здесь. А полностью беседу читайте здесь.
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Еще одна тема, которая затрагивалась в подробной беседе о городских конфликтах с политологом Александром Белоусовым – действия вертикали власти в городских конфликтах. Предлагаем развернутый фрагмент беседы по этой теме.
«Как у нас частенько происходит? Нужно построить какой-то федеральный объект. Например, тот же объект ФСИН в Улан-Удэ, стоимость достаточно высокая, 30 миллиардов рублей. Для Бурятии это ощутимый бюджет. Региональные власти пролоббировали, чтобы этот объект строился. Дальше они получают этот объект и просто спускают его на уровень города. «Это же ваша земля, люди ваши, вот и решайте». Так происходит практически везде.
А у городских властей нет компетенции, как вести себя в этой ситуации. Более-менее муниципальная власть натаскана на проведение выборных кампаний, потому что им это нужно делать с определенной регулярностью – городская дума, Заксобрание, губернатор, президент, Госдума... А городские конфликты либо мелкие и тлеют, либо крупные и случаются раз в 10 лет. Никто не знает, что с этим делать.
Региональные власти, как правило, «отскакивают» от этого, они не хотят брать на себя эти риски. Хотя именно у региональных властей больше компетенций по работе с рисками, по регулированию разного рода ситуаций – их регулярно обучали, обучают и будут обучать. А городские власти начинают изобретать велосипеды. Чаще всего эти велосипеды кривые и неправильные. Они записывают протестующих в городские градостроительные террористы: «Сейчас все проведем, все сделаем, а если что, всем тюрьма».
Причем игроки, в чьих интересах эти объекты строятся, тоже отходят. ФСИН, например, нигде не принимает участия ни в чем. Тут тоже полным-полно дефицитов. Они не смогли сформулировать для людей, для горожан привлекательную идею того, что они делают.
– Привлекательная идея строительства зоны – это, наверное, сложная история.
– Я уверен, что в любом случае можно поработать над позиционированием, объяснением, что там будет. Работать со страхами и рисками. Почему люди против тюрьмы? Там огромный слой мифологии. Как сказал один из представителей властей, с которыми мы это обсуждали, люди свое представление о тюрьмах и колониях берут из фильмов и сериалов. То есть это наркотики каждый день, какие-то дроны, бомжи, убийства, насилие. И люди этого боятся. В случае с ФСИН они тоже не стали включаться, самоустранились, потому что у них нет такого навыка. Они не знают, что можно и нужно делать. Но есть кейсы, когда интересанты строительства объектов включались, и именно они урегулировали конфликты.
– Например?
– Например, в 2021 году рядом с Екатеринбургом, рядом с озером Шарташ, в экологической зоне был запущен торгово-логистический центр, который строил РЖД. Там назревал достаточно серьезный конфликт. Что с ним делать, никто не знал. Люди были против. Люди жили в поселке рядом с озером, а тут им РЖД какую-то станцию ставит непонятную. Приехали специалисты от РЖД, переговорщики, они с протестными лидерами вступили в контакт, разъяснили, куда-то их, возможно, свозили, показали аналогичные вещи.
А еще дали то, что называется «взятка инфраструктурой». Договорились о том, что «у вас будет логистический центр, а мы вам сделаем детские площадки, дорогу». В итоге это было реализовано. Это хороший кейс, это очень важная вещь, которая говорит о том, что включение инициатора строительства в процесс всегда позитивно влияет, и что есть корпоративные стратегии урегулирования и налаживания взаимоотношений с протестующими, которые позволяют этот протест сгладить.
Второй такой кейс был в Иркутской области. «Росатом» в Ангарске собрался делать хранилище по хранению ядерных отходов. Это, конечно, вызывало резонанс и ажиотаж, однако они вступили в коммуникацию с людьми, куда-то их возили, объясняли, работали, и все в итоге у них получилось».
Про то, как экологическая риторика используется в городских конфликтах, Александр Белоусов рассказывал здесь. А полностью беседу читайте здесь.
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Что такое управляемое сжатие городов
Принято считать, что главная задача при развитии территорий – обеспечивать прирост населения. Но объективная реальность такова, что не всегда это возможно. Пример – некоторые «нефтяные» города, где сейчас на сокращение населения работают сразу три мощных тренда – демографическая яма, сокращение добычи и отток части «синих воротничков» на СВО. Как рассказала в интервью ЦСП «Платформа» профессор географического факультета МГУ, эксперт в области социально-экономического развития регионов Наталья Зубаревич, стадия «сжатия» должна быть «управляемой»..
Некоторые города – Сургут, Нижневартовск, Уренгой, Нефтеюганск – раньше или позже перейдут в стадию очень медленного сжатия, что естественно для северных регионов, где территория целиком зависит от добычи нефти. Этот процесс уже заметен в Муравленко на Ямале.
Не первый год с Ямала идет миграционный отток. Ханты-Мансийский АО пока держится – там был небольшой миграционный отток в прошлые годы, но сейчас небольшой плюс. Сокращается добыча – ухудшаются возможности развития города, он начинает постепенно сжиматься, но это медленный процесс. Помимо нефтегазового бизнеса, останется бюджетный сектор, люди, какой-то малый бизнес. При этом нефтяному бизнесу нередко выгоднее увеличивать долю вахтовиков, чтобы меньше зависеть от местного населения.
Если есть перспективы сжатия, то надо обсуждать с региональными и местными властями масштабы реконструкции социальных объектов. Нужно управлять этим сжатием, а не пускать на самотек: продолжать программы, стимулирующие выезд пожилых, но не тех, кто с ранней пенсией в 50 лет и кто еще может работать, а настоящих пожилых.
Необходимо также внимание к местным смежникам, субподрядчикам, чтобы не получилось «дыр», которые помешают производственным процессам.
В этом случае требуется соизмерять новые социальные инвестиции с размером города и его перспективами – например, бывает, что при сжимающемся населении строят многопрофильную больницу, которая по своему масштабу здесь не нужна: ее дорого содержать, для нее сложно найти специалистов.
В северных городах лучше делать более компактные социальные учреждения – большие объекты потом лягут на бюджет муниципалитета и станут для него неподъемной ношей.
Другое направление работы в рамках управления сжатием территории, там, где речь идет о перерабатывающей промышленности на Севере, – перенос производств в более благоприятные территории.
Полностью мнение Натальи Зубаревич
Добавим, что аналогичные процессы могут касаться и других индустриальных центров – угольщиков, металлургов, и так далее. Между тем, сейчас проблема управляемого сжатия находится в основном за пределами публичной дискуссии, её бояться, она не попадает в KPI мэров и губернаторов. Но если этой проблемой не заниматься, то процессы, которыми можно было бы управлять, станут неуправляемыми.
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Принято считать, что главная задача при развитии территорий – обеспечивать прирост населения. Но объективная реальность такова, что не всегда это возможно. Пример – некоторые «нефтяные» города, где сейчас на сокращение населения работают сразу три мощных тренда – демографическая яма, сокращение добычи и отток части «синих воротничков» на СВО. Как рассказала в интервью ЦСП «Платформа» профессор географического факультета МГУ, эксперт в области социально-экономического развития регионов Наталья Зубаревич, стадия «сжатия» должна быть «управляемой»..
Некоторые города – Сургут, Нижневартовск, Уренгой, Нефтеюганск – раньше или позже перейдут в стадию очень медленного сжатия, что естественно для северных регионов, где территория целиком зависит от добычи нефти. Этот процесс уже заметен в Муравленко на Ямале.
Не первый год с Ямала идет миграционный отток. Ханты-Мансийский АО пока держится – там был небольшой миграционный отток в прошлые годы, но сейчас небольшой плюс. Сокращается добыча – ухудшаются возможности развития города, он начинает постепенно сжиматься, но это медленный процесс. Помимо нефтегазового бизнеса, останется бюджетный сектор, люди, какой-то малый бизнес. При этом нефтяному бизнесу нередко выгоднее увеличивать долю вахтовиков, чтобы меньше зависеть от местного населения.
Если есть перспективы сжатия, то надо обсуждать с региональными и местными властями масштабы реконструкции социальных объектов. Нужно управлять этим сжатием, а не пускать на самотек: продолжать программы, стимулирующие выезд пожилых, но не тех, кто с ранней пенсией в 50 лет и кто еще может работать, а настоящих пожилых.
Необходимо также внимание к местным смежникам, субподрядчикам, чтобы не получилось «дыр», которые помешают производственным процессам.
В этом случае требуется соизмерять новые социальные инвестиции с размером города и его перспективами – например, бывает, что при сжимающемся населении строят многопрофильную больницу, которая по своему масштабу здесь не нужна: ее дорого содержать, для нее сложно найти специалистов.
В северных городах лучше делать более компактные социальные учреждения – большие объекты потом лягут на бюджет муниципалитета и станут для него неподъемной ношей.
Другое направление работы в рамках управления сжатием территории, там, где речь идет о перерабатывающей промышленности на Севере, – перенос производств в более благоприятные территории.
Полностью мнение Натальи Зубаревич
Добавим, что аналогичные процессы могут касаться и других индустриальных центров – угольщиков, металлургов, и так далее. Между тем, сейчас проблема управляемого сжатия находится в основном за пределами публичной дискуссии, её бояться, она не попадает в KPI мэров и губернаторов. Но если этой проблемой не заниматься, то процессы, которыми можно было бы управлять, станут неуправляемыми.
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Чему учит конфликт Филимонова и Мордашова
Что привело к публичному противостоянию вологодского губернатора Георгия Филимонова и компании «Северсталь»? Открытые конфликты крупного бизнеса и региональной власти теперь редки. Тем интереснее их природа и способы предотвращения.
Мы поговорили, на условиях анонимности, с экспертами, знакомыми с внутренними механизмами этой ситуации, и восстановили картину (в региональных СМИ много риторики при дефиците анализа). Наши источники в большей мере поддерживали логику бизнеса, но мы постарались сделать анализ дистантным от персональных интересов.
База конфликта
Амбициозный Филимонов приходит в регион с выраженным желанием быстрых и ярких побед. Губернатор отличается высоким уровнем риторики, любовью к эффектным публичным действиям, идеологическим проектированием, в котором образ будущего кажется легко достижимым, если нажать и правильно распределить ресурсы. Губернатору нужны яркие социальные проекты, на которые у региона нет денег.
Происходит быстрый передел регионального рынка (средний бизнес, подрядчики региональных программ), однако этот ресурс незначителен, его ключевой источник – федеральные компании. Их в регионе три – «Северсталь», «Фосагро» и АФК «Система».
Предпринимается административная и информационная атака на всех трех участников рынка: аннулируются прежние соглашения, выдвигаются новые требования.
Судя по всему, «Фосагро» и АФК «Система» путем компромиссов достигли каких-то соглашений, но с «Северсталью» конфликт вышел в публичную сферу.
Финансовые результаты «Северстали» приличны, что создает ощущение – деньги есть, надо надавить и компания ими поделится. Правда, сама «Северсталь» не считает ситуацию безоблачной – компания под санкциями и при этом находится в стадии длинного инвестиционного цикла – реструктуризации своей производственной базы. Плюс дефицит персонала и, как следствие, резкий рост расходов на оплату труда.
До конфликта «Северсталь» взяла на себя дополнительные обязательства по развитию Череповца, но губернатору этого показалось недостаточно.
Публичный конфликт
По данным наших источников, триггером стал момент встречи Алексея Мордашова и губернатора, после которой Филимонов публично объявил о новых обязательствах «Северстали», которые по версии самой «Северстали» та на себя не брала.
Этот поступок фрустрировал Мордашова и компания прекратила диалог. Конфликт перешел в открытую фазу, хотя у самого бизнесмена публичная позиция: «У меня с Филимоновым конфликта нет, хотя, возможно, у него есть со мной».
В итоге «Северсталь» упрекают в отсутствии патриотизма, «оптимизации» налогов и нежелании заботиться об экологии. В ответ губернатора упрекают в прожектерстве, популизме и временщичестве.
Вывод
В основе конфликта противоречие между психологией, административной амбицией регионального лидера и дефицитом ресурсов для такого рывка.
Такие истории могут возникать в регионах, где сложился синдром «тягловой лошади» – есть очень ограниченный круг держателей ресурса. На эти компании возлагается центр ответственности за социальную политику. Нарушить баланс отношений при сильном административном нажиме легко.
Очевидно, что перейдя в открытую фазу, конфликт будет решаться в Москве, и все публичные и непубличные действия сторон – работа на усиление своих позиций.
У региональной власти есть набор инструментов, который позволяет воздействовать на бизнес – региональные льготы, проверки, экологические претензии, традиционно уязвимый имидж крупного бизнеса в глазах общества.
Сами компании обладают мощным лоббистским ресурсом на федеральном уровне, бизнесмены уровня Мордашова входит в первый круг российского бизнеса с прямым доступом к политическим институтам.
Что помогло бы избежать конфликта?
Создание инструментов рационального диалога, в котором, помимо двух сторон, присутствовала бы внешняя экспертиза. Диверсификация источников финансирования, например, в виде федеральных программ. Ориентация на диалог, что может занять больше времени, но по сути гораздо эффективнее административного прессинга.
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Что привело к публичному противостоянию вологодского губернатора Георгия Филимонова и компании «Северсталь»? Открытые конфликты крупного бизнеса и региональной власти теперь редки. Тем интереснее их природа и способы предотвращения.
Мы поговорили, на условиях анонимности, с экспертами, знакомыми с внутренними механизмами этой ситуации, и восстановили картину (в региональных СМИ много риторики при дефиците анализа). Наши источники в большей мере поддерживали логику бизнеса, но мы постарались сделать анализ дистантным от персональных интересов.
База конфликта
Амбициозный Филимонов приходит в регион с выраженным желанием быстрых и ярких побед. Губернатор отличается высоким уровнем риторики, любовью к эффектным публичным действиям, идеологическим проектированием, в котором образ будущего кажется легко достижимым, если нажать и правильно распределить ресурсы. Губернатору нужны яркие социальные проекты, на которые у региона нет денег.
Происходит быстрый передел регионального рынка (средний бизнес, подрядчики региональных программ), однако этот ресурс незначителен, его ключевой источник – федеральные компании. Их в регионе три – «Северсталь», «Фосагро» и АФК «Система».
Предпринимается административная и информационная атака на всех трех участников рынка: аннулируются прежние соглашения, выдвигаются новые требования.
Судя по всему, «Фосагро» и АФК «Система» путем компромиссов достигли каких-то соглашений, но с «Северсталью» конфликт вышел в публичную сферу.
Финансовые результаты «Северстали» приличны, что создает ощущение – деньги есть, надо надавить и компания ими поделится. Правда, сама «Северсталь» не считает ситуацию безоблачной – компания под санкциями и при этом находится в стадии длинного инвестиционного цикла – реструктуризации своей производственной базы. Плюс дефицит персонала и, как следствие, резкий рост расходов на оплату труда.
До конфликта «Северсталь» взяла на себя дополнительные обязательства по развитию Череповца, но губернатору этого показалось недостаточно.
Публичный конфликт
По данным наших источников, триггером стал момент встречи Алексея Мордашова и губернатора, после которой Филимонов публично объявил о новых обязательствах «Северстали», которые по версии самой «Северстали» та на себя не брала.
Этот поступок фрустрировал Мордашова и компания прекратила диалог. Конфликт перешел в открытую фазу, хотя у самого бизнесмена публичная позиция: «У меня с Филимоновым конфликта нет, хотя, возможно, у него есть со мной».
В итоге «Северсталь» упрекают в отсутствии патриотизма, «оптимизации» налогов и нежелании заботиться об экологии. В ответ губернатора упрекают в прожектерстве, популизме и временщичестве.
Вывод
В основе конфликта противоречие между психологией, административной амбицией регионального лидера и дефицитом ресурсов для такого рывка.
Такие истории могут возникать в регионах, где сложился синдром «тягловой лошади» – есть очень ограниченный круг держателей ресурса. На эти компании возлагается центр ответственности за социальную политику. Нарушить баланс отношений при сильном административном нажиме легко.
Очевидно, что перейдя в открытую фазу, конфликт будет решаться в Москве, и все публичные и непубличные действия сторон – работа на усиление своих позиций.
У региональной власти есть набор инструментов, который позволяет воздействовать на бизнес – региональные льготы, проверки, экологические претензии, традиционно уязвимый имидж крупного бизнеса в глазах общества.
Сами компании обладают мощным лоббистским ресурсом на федеральном уровне, бизнесмены уровня Мордашова входит в первый круг российского бизнеса с прямым доступом к политическим институтам.
Что помогло бы избежать конфликта?
Создание инструментов рационального диалога, в котором, помимо двух сторон, присутствовала бы внешняя экспертиза. Диверсификация источников финансирования, например, в виде федеральных программ. Ориентация на диалог, что может занять больше времени, но по сути гораздо эффективнее административного прессинга.
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Что означает принятие новой Стратегии пространственного развития
Главное новшество и основа утвержденной в конце прошлого года новой Стратегии пространственного развития – «опорные пункты». Появились даже оценки, что, мол, эта Стратегия ознаменовала собой чуть ли ни глобальный отказ от тотальной поддержки исключительно крупных агломераций, и – следовательно – поражение неких либералов, которые вынашивают планы погубить русскую глубинку. Так ли это и в чем идея Стратегии в интервью ЦСП «Платформа» рассказал генеральный директор Союза российских городов Андрей Максимов.
🔹 Политический смысл Стратегии
Между предыдущей и нынешней стратегиями есть концептуальные, методические, организационные различия. Но я не вижу между этими документами конфликта.
С любой стратегией вкладываться в крупные города будут гораздо больше, чем в малые населенные пункты, потому что в крупных городах живет больше людей, больше людей пользуются услугами, которые эти города производят.
Но никто никогда и не отказывался от поддержки малых городов или малых населенных пунктов. Даже наоборот, если мы посмотрим пропорции вложений, то, оказывается, что традиционно в поддержку малых населенных пунктов вкладывается больше.
Заявления о том, что есть (или было, но преодолено) желание угробить все населенные пункты кроме больших городов, стянуть людей в большие города и отказаться от поддержки всех остальных, нельзя признать адекватными. Потому что люди в эти большие города стягиваются добровольно. И для этого ни в России, ни в других странах, не важно, Китай это, или США, или Германия, не нужно предпринимать каких-то особых усилий. Это стягивание в современном мире идет естественным путем. Люди выбирают регионы места с большими конкурентными преимуществами, с лучшей обеспеченностью услугами.
Любые приоритеты могут двигаться и смещаться, но это происходит в разумных пределах, в зависимости от текущей конъюнктуры принятия решений, но не влечет каких-то драматических последствий или не является изменением всей системы.
🔹 Главное отличие новой Стратегии
Новая Стратегия принципиально отличается от предыдущей. Там идея была в том, чтобы поддержать опорные специализации. Было определено, что в этом регионе развиваются такие-то виды промышленности, сельского хозяйства, переработки, и так далее. С очень подробной детализацией. И предполагалось, что будут найдены какие-то индивидуальные механизмы их поддержки.
В новой Стратегии упор делается не столько на то, чтобы поддерживать экономические активности, сколько на то, как распределить инфраструктурную поддержку и инфраструктурное развитие территорий. То есть развитие инфраструктуры, и уже на ее базе – развитие экономики.
Такого рода опыт есть не только во многих зарубежных странах от Германии до Китая. Были и эксперименты в некоторых субъектах РФ. Например, в Тамбовской области возникло несколько «кустовых опорных центров». В итоге не только Тамбов, но и Мичуринск, и Уварово, и в какой-то мере Моршанск стали не очень формализованными опорными населенными пунктами, которые за последнее десятилетие продемонстрировали успехи.
🔹 Ожидаемые трудности
Основным барьером в реализации новой Стратегии станет то, что каждая отрасль, каждое министерство, каждая корпорация будет принимать решение все равно в какой-то мере самостоятельно. Они могут оглядываться на Стратегию и руководствоваться ею, но, что называется, все это многообразие деятельности завязать жестким ремнем не получается никогда.
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Главное новшество и основа утвержденной в конце прошлого года новой Стратегии пространственного развития – «опорные пункты». Появились даже оценки, что, мол, эта Стратегия ознаменовала собой чуть ли ни глобальный отказ от тотальной поддержки исключительно крупных агломераций, и – следовательно – поражение неких либералов, которые вынашивают планы погубить русскую глубинку. Так ли это и в чем идея Стратегии в интервью ЦСП «Платформа» рассказал генеральный директор Союза российских городов Андрей Максимов.
🔹 Политический смысл Стратегии
Между предыдущей и нынешней стратегиями есть концептуальные, методические, организационные различия. Но я не вижу между этими документами конфликта.
С любой стратегией вкладываться в крупные города будут гораздо больше, чем в малые населенные пункты, потому что в крупных городах живет больше людей, больше людей пользуются услугами, которые эти города производят.
Но никто никогда и не отказывался от поддержки малых городов или малых населенных пунктов. Даже наоборот, если мы посмотрим пропорции вложений, то, оказывается, что традиционно в поддержку малых населенных пунктов вкладывается больше.
Заявления о том, что есть (или было, но преодолено) желание угробить все населенные пункты кроме больших городов, стянуть людей в большие города и отказаться от поддержки всех остальных, нельзя признать адекватными. Потому что люди в эти большие города стягиваются добровольно. И для этого ни в России, ни в других странах, не важно, Китай это, или США, или Германия, не нужно предпринимать каких-то особых усилий. Это стягивание в современном мире идет естественным путем. Люди выбирают регионы места с большими конкурентными преимуществами, с лучшей обеспеченностью услугами.
Любые приоритеты могут двигаться и смещаться, но это происходит в разумных пределах, в зависимости от текущей конъюнктуры принятия решений, но не влечет каких-то драматических последствий или не является изменением всей системы.
🔹 Главное отличие новой Стратегии
Новая Стратегия принципиально отличается от предыдущей. Там идея была в том, чтобы поддержать опорные специализации. Было определено, что в этом регионе развиваются такие-то виды промышленности, сельского хозяйства, переработки, и так далее. С очень подробной детализацией. И предполагалось, что будут найдены какие-то индивидуальные механизмы их поддержки.
В новой Стратегии упор делается не столько на то, чтобы поддерживать экономические активности, сколько на то, как распределить инфраструктурную поддержку и инфраструктурное развитие территорий. То есть развитие инфраструктуры, и уже на ее базе – развитие экономики.
Такого рода опыт есть не только во многих зарубежных странах от Германии до Китая. Были и эксперименты в некоторых субъектах РФ. Например, в Тамбовской области возникло несколько «кустовых опорных центров». В итоге не только Тамбов, но и Мичуринск, и Уварово, и в какой-то мере Моршанск стали не очень формализованными опорными населенными пунктами, которые за последнее десятилетие продемонстрировали успехи.
🔹 Ожидаемые трудности
Основным барьером в реализации новой Стратегии станет то, что каждая отрасль, каждое министерство, каждая корпорация будет принимать решение все равно в какой-то мере самостоятельно. Они могут оглядываться на Стратегию и руководствоваться ею, но, что называется, все это многообразие деятельности завязать жестким ремнем не получается никогда.
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Логика центра: почему Москва должна быть на порядок богаче других регионов
Социологическая иллюстрация к недавней дискуссии о средней зарплате в Москве между мэром Собяниным и президентом Путиным, шокировавшей регионы: выдержка из опроса «Платформы» по восприятию обществом разных типов неравенства (на картинке).
Как видим, региональные разрывы занимают второе место в рейтинге социальных дисбалансов. Сегодня это один из наиболее сильных раздражителей, разрушающих представление о справедливости.
Однако вряд ли стоит ждать раскулачивания Москвы, перераспределения финансовых потоков. Собянин не раз объяснял (и с его логикой в целом согласен федеральный центр), что должен быть внутренний магнит – город, который конкурирует с мировыми столицами и берет на себя роль внутреннего аттрактора. Москва как «Европа-light», по многим параметрам уже превосходящая традиционную Европу, выполняет компенсационную функцию. Она – витрина дорого бутика, ориентир для жизненных стратегий, элемент социального лифта. Любая иерархия выполняет смыслообразующую роль через стремление подняться с одной ступени на другую. «Из маленького города в региональный центр, из регионального центра – в Москву, из Москвы - ... А из Москвы уже никуда не надо, чем Москва хуже Лондона?»
Идея сделать эту конструкцию более плоской или, еще радикальнее, переносить столицу в Сибирь, как предлагал Олег Дерипаска, противоречит сложившейся логике пищевой цепочки.
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Социологическая иллюстрация к недавней дискуссии о средней зарплате в Москве между мэром Собяниным и президентом Путиным, шокировавшей регионы: выдержка из опроса «Платформы» по восприятию обществом разных типов неравенства (на картинке).
Как видим, региональные разрывы занимают второе место в рейтинге социальных дисбалансов. Сегодня это один из наиболее сильных раздражителей, разрушающих представление о справедливости.
Однако вряд ли стоит ждать раскулачивания Москвы, перераспределения финансовых потоков. Собянин не раз объяснял (и с его логикой в целом согласен федеральный центр), что должен быть внутренний магнит – город, который конкурирует с мировыми столицами и берет на себя роль внутреннего аттрактора. Москва как «Европа-light», по многим параметрам уже превосходящая традиционную Европу, выполняет компенсационную функцию. Она – витрина дорого бутика, ориентир для жизненных стратегий, элемент социального лифта. Любая иерархия выполняет смыслообразующую роль через стремление подняться с одной ступени на другую. «Из маленького города в региональный центр, из регионального центра – в Москву, из Москвы - ... А из Москвы уже никуда не надо, чем Москва хуже Лондона?»
Идея сделать эту конструкцию более плоской или, еще радикальнее, переносить столицу в Сибирь, как предлагал Олег Дерипаска, противоречит сложившейся логике пищевой цепочки.
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Кто будет бороться за звание «опорного населенного пункта»
Главное новшество и основа утвержденной в конце прошлого года новой Стратегии пространственного развития – «опорные пункты». О политическом смысле новой Стратегии и ее отличии от предыдущей в интервью ЦСП «Платформа» рассказывал генеральный директор Союза российских городов Андрей Максимов.
Но перечня этих опорных пунктов пока нет, и, скорее всего, нам предстоит наблюдать борьбу небольших населенных пунктов за то, чтобы получить этот статус. В интервью с Андреем Максимовым мы подробно обсудили, как будет выглядеть эта конкуренция.
В черновых вариантах стратегии были приложены перечни опорных населенных пунктов. Обсуждалось, что такой перечень может появиться как приложение к Стратегии. Но при утверждении этого не произошло. Может быть из-за того, что требуется какая-то гибкость в определении перечня. А может быть потому, что при наличии всяких политических и аппаратных сложностей и противоречий согласовать перечень к концу 2024 года (в нормативные сроки утверждения стратегии) не удалось.
Но критерии в Стратегии появились:
Это, во-первых, зона локализации новой или перспективной экономики. То есть, например, те населенные пункты, в которых существует интересный, развивающийся экономический субъект, готовый вкладывать деньги в развитие.
Во-вторых, в Стратегии появился термин – «новый экспериментальный населенный пункт». То есть населенный пункт, в котором реализуются новые подходы в сфере демографии, жилищного строительства, экономического, научно-технического развития и в иных сферах. Это идея новых городов, которые часто называются «городами будущего».
Выведена даже классификация, в котором реализуются новые инвестиционные проекты: опорные населенные пункты, которые обеспечивают безопасность и критически важную инфраструктуру; опорные населенные пункты, как крупные населенные пункты в составе городских агломераций; опорные населенные пункты, как центры предоставления медицинской помощи, образования, услуг в сфере культуры, то есть базовые для социальной инфраструктуры.
Речь идет о городах с населением менее чем 250 000 человек. Скопления населенных пунктов с ядром в 250 000 и более попадают в городские агломерации. Это следующая, более высокая ступень, нежели опорные населенные пункты.
Кстати, поскольку мы пока не видим список, здесь есть техническая развилка: либо считать центры городских агломераций опорными населенными пунктами и включать в этот перечень автоматом; либо вообще агломерации рассматривать отдельно, а опорные населенные пункты сформировать из тех, кто, собственно, в них не вошел. По буквальному толкованию текста стратегии все центры агломераций должны естественным образом войти в опорники.
Предложение о том, чтобы быть включенным в перечень, по сути, делает регион. Предстоит в диалоге федерации и регионов выдержать единство концепции опорных населенных пунктов, что, учитывая различия в интересах подходов каждого субъекта федерации, не так просто.
В Стратегии этого нет, но устно заявлено, что опорных населенных пунктов должно быть 2 000.
Надо будет выявить реально перспективные, «опорные», пункты и вложиться туда, где можно быть более-менее уверенным, что ты вкладываешься не в пустоту, что ты не закапываешь эти деньги в землю, что вновь построенная школа не будет стоять пустой, что закупленное дорогое медицинское оборудование будет реально использоваться не только сейчас, но и через 10 или 20 лет, когда следующее поколение пожилых людей тоже будет здесь жить.
Теперь у многих регионов внутренние политические конфликты, потому что каждый райцентр говорит: «А почему я не опорник? Я же тоже должен быть. Давайте мы все-таки в опорники напишем все райцентры, чтобы никого не обижать». В этом сейчас ключевое противоречие и сложность согласования этого перечня.
Если окажется, что у нас перечень опорников совпадает с перечнем райцентров практически полностью, то основная идея, конечно же, будет размыта.
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Главное новшество и основа утвержденной в конце прошлого года новой Стратегии пространственного развития – «опорные пункты». О политическом смысле новой Стратегии и ее отличии от предыдущей в интервью ЦСП «Платформа» рассказывал генеральный директор Союза российских городов Андрей Максимов.
Но перечня этих опорных пунктов пока нет, и, скорее всего, нам предстоит наблюдать борьбу небольших населенных пунктов за то, чтобы получить этот статус. В интервью с Андреем Максимовым мы подробно обсудили, как будет выглядеть эта конкуренция.
В черновых вариантах стратегии были приложены перечни опорных населенных пунктов. Обсуждалось, что такой перечень может появиться как приложение к Стратегии. Но при утверждении этого не произошло. Может быть из-за того, что требуется какая-то гибкость в определении перечня. А может быть потому, что при наличии всяких политических и аппаратных сложностей и противоречий согласовать перечень к концу 2024 года (в нормативные сроки утверждения стратегии) не удалось.
Но критерии в Стратегии появились:
Это, во-первых, зона локализации новой или перспективной экономики. То есть, например, те населенные пункты, в которых существует интересный, развивающийся экономический субъект, готовый вкладывать деньги в развитие.
Во-вторых, в Стратегии появился термин – «новый экспериментальный населенный пункт». То есть населенный пункт, в котором реализуются новые подходы в сфере демографии, жилищного строительства, экономического, научно-технического развития и в иных сферах. Это идея новых городов, которые часто называются «городами будущего».
Выведена даже классификация, в котором реализуются новые инвестиционные проекты: опорные населенные пункты, которые обеспечивают безопасность и критически важную инфраструктуру; опорные населенные пункты, как крупные населенные пункты в составе городских агломераций; опорные населенные пункты, как центры предоставления медицинской помощи, образования, услуг в сфере культуры, то есть базовые для социальной инфраструктуры.
Речь идет о городах с населением менее чем 250 000 человек. Скопления населенных пунктов с ядром в 250 000 и более попадают в городские агломерации. Это следующая, более высокая ступень, нежели опорные населенные пункты.
Кстати, поскольку мы пока не видим список, здесь есть техническая развилка: либо считать центры городских агломераций опорными населенными пунктами и включать в этот перечень автоматом; либо вообще агломерации рассматривать отдельно, а опорные населенные пункты сформировать из тех, кто, собственно, в них не вошел. По буквальному толкованию текста стратегии все центры агломераций должны естественным образом войти в опорники.
Предложение о том, чтобы быть включенным в перечень, по сути, делает регион. Предстоит в диалоге федерации и регионов выдержать единство концепции опорных населенных пунктов, что, учитывая различия в интересах подходов каждого субъекта федерации, не так просто.
В Стратегии этого нет, но устно заявлено, что опорных населенных пунктов должно быть 2 000.
Надо будет выявить реально перспективные, «опорные», пункты и вложиться туда, где можно быть более-менее уверенным, что ты вкладываешься не в пустоту, что ты не закапываешь эти деньги в землю, что вновь построенная школа не будет стоять пустой, что закупленное дорогое медицинское оборудование будет реально использоваться не только сейчас, но и через 10 или 20 лет, когда следующее поколение пожилых людей тоже будет здесь жить.
Теперь у многих регионов внутренние политические конфликты, потому что каждый райцентр говорит: «А почему я не опорник? Я же тоже должен быть. Давайте мы все-таки в опорники напишем все райцентры, чтобы никого не обижать». В этом сейчас ключевое противоречие и сложность согласования этого перечня.
Если окажется, что у нас перечень опорников совпадает с перечнем райцентров практически полностью, то основная идея, конечно же, будет размыта.
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Как некомпетентность местных властей может помешать развивать город
Ситуация с конкуренцией между городами стала жестче. Основная причина в том, что территориям приходится конкурировать за рабочую силу. Качество жизни в городе становится важной составляющей как для местных властей, так и для работодателя, считает директор по развитию МШУ «Сколково» Наталья Тимакова. И рассказывает ЦСП «Платформа», какие проблемы может породить недостаточная компетентность местных властей и как этого не допустить.
🔹 Для консолидации всех участников процесса развития территории необходимо, чтобы бизнес и власти всех уровней говорили на одном языке. Для этого нужен модератор. Им должна стать местная власть. Но сегодня у нее не хватает компетенций для выполнения данной функции. Требуются образовательные проекты для городских управленцев, которые позволят наладить взаимодействие стейкхолдеров.
Постепенно создаются специальные программы, в которых участвуют мэры, вице-губернаторы, местные министры экономики, представители городского бизнеса. Их учат создавать проекты, поскольку до этого они, скорее, выполняли функцию обслуживания процессов, запущенных сверху, но не видели всю картину – кто твои партнеры, что надо попросить у государства, на кого опереться в бизнесе.
🔹 Но есть другая сторона медали – мэры городов, которые показывают позитивные результаты, долго на своем месте не задерживаются, они быстро уходят на повышение. Так было с мэрами Новокузнецка и Липецка; и таких примеров становится всё больше. Возникает проблема преемственности. В этом случае хорошей опорой становятся бизнес и его долгосрочные программы развития территории, которые реализуются в контакте с властью. Также гарантией преемственности может стать участие городов в одной из федеральных целевых программ.
🔹 Трансформацию территорий можно проектировать через так называемые агентства развития. Эта модель хорошо себя зарекомендовала в Норильске, Череповце, Мончегорске и других городах. Такая площадка позволяет выстраивать взаимодействия участников процесса, учитывать интересы каждой стороны и находить консенсус. В эту же модель продуктивно вписывается мастер-планирование, которое сегодня активно развивается, уже имеется много успешных примеров: Тобольск, Дербент, Саров.
Однако есть проблема, с которой сталкиваются непосредственно разработчики мастер-планов: недостаток компетенций у местной власти. Городские чиновники не понимают, чего хотят, что для этого нужно и почему им предлагают именно такие варианты реализации проекта, а не другие. Если не научить мэров пользоваться этим инструментом, то всё закончится тем, что мастер-план будет храниться в кабинетах для демонстрации высоким делегациям из Москвы, а землю, которая предусмотрена мастер-планом для строительства, например, нового современного кампуса, отдадут застройщикам элитного жилья.
Для того чтобы мастер-план работал, по нему должен быть консенсус у всех стейкхолдеров города, у бизнеса, у жителей. Каждый должен видеть себя внутри этого нового города. Нужна другая идеология, которая не зависит от того, кто сегодня в городе мэр. Это как Библия. Например, в Шанхае ты можешь открыть кофейню только в том месте, где она предполагается по мастер-плану. Они всё просчитывают на стадии разработки, в том числе потребность в кофейнях. И ты не можешь открыть там что-то другое.
🔹 Успешные проекты трансформации территории отталкиваются от реальности, надуманные проекты никогда не взлетят. «Давайте мы в маленькой области на севере страны организуем гигантский IT-кластер, и к нам приедут айтишники», – так не получится. Или пример Саранска: в городе, где нет никаких футбольных корней, построили огромный стадион вместимостью с 1/7 местного населения. Естественно, этот проект не помогает развитию города.
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Ситуация с конкуренцией между городами стала жестче. Основная причина в том, что территориям приходится конкурировать за рабочую силу. Качество жизни в городе становится важной составляющей как для местных властей, так и для работодателя, считает директор по развитию МШУ «Сколково» Наталья Тимакова. И рассказывает ЦСП «Платформа», какие проблемы может породить недостаточная компетентность местных властей и как этого не допустить.
🔹 Для консолидации всех участников процесса развития территории необходимо, чтобы бизнес и власти всех уровней говорили на одном языке. Для этого нужен модератор. Им должна стать местная власть. Но сегодня у нее не хватает компетенций для выполнения данной функции. Требуются образовательные проекты для городских управленцев, которые позволят наладить взаимодействие стейкхолдеров.
Постепенно создаются специальные программы, в которых участвуют мэры, вице-губернаторы, местные министры экономики, представители городского бизнеса. Их учат создавать проекты, поскольку до этого они, скорее, выполняли функцию обслуживания процессов, запущенных сверху, но не видели всю картину – кто твои партнеры, что надо попросить у государства, на кого опереться в бизнесе.
🔹 Но есть другая сторона медали – мэры городов, которые показывают позитивные результаты, долго на своем месте не задерживаются, они быстро уходят на повышение. Так было с мэрами Новокузнецка и Липецка; и таких примеров становится всё больше. Возникает проблема преемственности. В этом случае хорошей опорой становятся бизнес и его долгосрочные программы развития территории, которые реализуются в контакте с властью. Также гарантией преемственности может стать участие городов в одной из федеральных целевых программ.
🔹 Трансформацию территорий можно проектировать через так называемые агентства развития. Эта модель хорошо себя зарекомендовала в Норильске, Череповце, Мончегорске и других городах. Такая площадка позволяет выстраивать взаимодействия участников процесса, учитывать интересы каждой стороны и находить консенсус. В эту же модель продуктивно вписывается мастер-планирование, которое сегодня активно развивается, уже имеется много успешных примеров: Тобольск, Дербент, Саров.
Однако есть проблема, с которой сталкиваются непосредственно разработчики мастер-планов: недостаток компетенций у местной власти. Городские чиновники не понимают, чего хотят, что для этого нужно и почему им предлагают именно такие варианты реализации проекта, а не другие. Если не научить мэров пользоваться этим инструментом, то всё закончится тем, что мастер-план будет храниться в кабинетах для демонстрации высоким делегациям из Москвы, а землю, которая предусмотрена мастер-планом для строительства, например, нового современного кампуса, отдадут застройщикам элитного жилья.
Для того чтобы мастер-план работал, по нему должен быть консенсус у всех стейкхолдеров города, у бизнеса, у жителей. Каждый должен видеть себя внутри этого нового города. Нужна другая идеология, которая не зависит от того, кто сегодня в городе мэр. Это как Библия. Например, в Шанхае ты можешь открыть кофейню только в том месте, где она предполагается по мастер-плану. Они всё просчитывают на стадии разработки, в том числе потребность в кофейнях. И ты не можешь открыть там что-то другое.
🔹 Успешные проекты трансформации территории отталкиваются от реальности, надуманные проекты никогда не взлетят. «Давайте мы в маленькой области на севере страны организуем гигантский IT-кластер, и к нам приедут айтишники», – так не получится. Или пример Саранска: в городе, где нет никаких футбольных корней, построили огромный стадион вместимостью с 1/7 местного населения. Естественно, этот проект не помогает развитию города.
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Что такое хорошая архитектура и чем она отличается от плохой
Архитектурное бюро Wowhaus @wowhausarchitecture известно проектами, которые меняют облик городов. ЦСП «Платформа» пообщалась с директором Wowhaus Анной Ищенко – о том, как при помощи масштабных архитектурных проектов можно вдохнуть новую жизнь в старые здания и территории. Но не только об этом.
🔹 Так называемый «эффект Бильбао» – это маркетинговое название. Якобы был мало кому известный город Бильбао, там построили музей Гуггенхайма – и в один день все изменилось… Это верхушка айсберга. Прежде, чем построить музей Гуггенхайма, в Бильбао было вложено огромное количество средств для ревитализации города – в транспорт, в дороги, в инженерные сооружения. Там масса всего появилась, а музей сработал как туристический магнит.
Но для эффекта от туристического потока нужна инфраструктура – гостиницы, рестораны, магазины. И при этом комфорт, чтобы турист оставался в городе как можно дольше. Если бы Бильбао оставался пыльным малоинтересным индустриальным городом, где вдруг внезапно появился музей мирового уровня, так бы не получилось.
🔹 Есть примеры, когда вкладывались фантастические деньги в какой-то архитектурный объект, но он не оправдывал надежд. Как правило, это случается, когда без учета контекста решают применить какую-то модную концепцию.
У нас в России – как и много где в мире – города строились на реках. Река была основным видом междугороднего транспорта. Сейчас эта функция от реки ушла, и постепенно появляются пешеходные прогулочные набережные. Сделать набережную на месте дикого берега или речного порта – дорого. Но, к сожалению, во многих городах набережные остаются пустыми, несмотря на потраченные миллиарды. Это мы видим на примере Вологды, где забетонировали замечательный природный ландшафт, на примере Уфы…
Сейчас есть убеждение, что каждому городу нужна набережная. Но надо понимать, как набережная работает. Зачем люди сюда приходят, какими маршрутами, в чем их интерес.
🔹 Архитектор часто себя считает неким демиургом, человеком, который создает миры. Но любой градостроительный или архитектурный проект – это командная игра.
Очень часто заказчик и архитектор в антагонизме находятся. Архитектору кажется, что он – «за все хорошее», а застройщик – это «такой жадный жлоб, который хочет помешать архитектору творить добро». А застройщик думает, что он – реалист, который знает жизнь, а архитектор – это фантазер, который “неизвестно что курил”.
Ключевым игроком в истории успеха является заказчик. Если сравнить такой проект с кинопроцессом, то заказчик – это кинопродюсер. А архитектор – это, наверное, сценарист и режиссер.
🔹 В архитектуре и градостроительстве необходимы и талант, и чувство места, но главное – опыт, важнейшая вещь в архитектурной профессии. И компания, работающая с двадцатью территориями, априори будет иметь больше опыта и реализованных проектов, чем работающая на одной территории.
Вообще в мире 95% архитекторов работают локально. И это нормально – когда ты местный архитектор. Рядовая застройка так и должна происходить. Но когда вдруг городу нужен прорыв, когда ему нужно то, чего он раньше никогда не делал, логично позвать кого-то, кто ему поможет этот прорыв осуществить. Скорее всего, это будет не местный человек.
🔹 Пять самых удачных архитектурных проектов в России за последнее время, по мнению Анны Ищенко (попросили, чтобы в списке был только один проект самого архитектора):
1️⃣ Начну все-таки с нашего проекта, с Театра Камала. Там есть чем гордиться. Это вполне себе архитектурное событие как минимум на уровне страны.
2️⃣ Мне кажется, классный проект Пакгаузов в Нижнем Новгороде.
3️⃣ Крутой дом не российского архитектора, но в России. Это штаб-квартира «Российской медной компании» в Екатеринбурге, дом, спроектированный бюро Нормана Фостера.
4️⃣ Высоко оцениваю визит-центр парка Кудыкина гора, который сделало бюро «Мегабудка».
5️⃣ Очень интересный музей Зои Космодемьянской в Подмосковье. Для меня – эталон того, что такое современный небольшой музей.
Полностью интервью читайте здесь
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Архитектурное бюро Wowhaus @wowhausarchitecture известно проектами, которые меняют облик городов. ЦСП «Платформа» пообщалась с директором Wowhaus Анной Ищенко – о том, как при помощи масштабных архитектурных проектов можно вдохнуть новую жизнь в старые здания и территории. Но не только об этом.
🔹 Так называемый «эффект Бильбао» – это маркетинговое название. Якобы был мало кому известный город Бильбао, там построили музей Гуггенхайма – и в один день все изменилось… Это верхушка айсберга. Прежде, чем построить музей Гуггенхайма, в Бильбао было вложено огромное количество средств для ревитализации города – в транспорт, в дороги, в инженерные сооружения. Там масса всего появилась, а музей сработал как туристический магнит.
Но для эффекта от туристического потока нужна инфраструктура – гостиницы, рестораны, магазины. И при этом комфорт, чтобы турист оставался в городе как можно дольше. Если бы Бильбао оставался пыльным малоинтересным индустриальным городом, где вдруг внезапно появился музей мирового уровня, так бы не получилось.
🔹 Есть примеры, когда вкладывались фантастические деньги в какой-то архитектурный объект, но он не оправдывал надежд. Как правило, это случается, когда без учета контекста решают применить какую-то модную концепцию.
У нас в России – как и много где в мире – города строились на реках. Река была основным видом междугороднего транспорта. Сейчас эта функция от реки ушла, и постепенно появляются пешеходные прогулочные набережные. Сделать набережную на месте дикого берега или речного порта – дорого. Но, к сожалению, во многих городах набережные остаются пустыми, несмотря на потраченные миллиарды. Это мы видим на примере Вологды, где забетонировали замечательный природный ландшафт, на примере Уфы…
Сейчас есть убеждение, что каждому городу нужна набережная. Но надо понимать, как набережная работает. Зачем люди сюда приходят, какими маршрутами, в чем их интерес.
🔹 Архитектор часто себя считает неким демиургом, человеком, который создает миры. Но любой градостроительный или архитектурный проект – это командная игра.
Очень часто заказчик и архитектор в антагонизме находятся. Архитектору кажется, что он – «за все хорошее», а застройщик – это «такой жадный жлоб, который хочет помешать архитектору творить добро». А застройщик думает, что он – реалист, который знает жизнь, а архитектор – это фантазер, который “неизвестно что курил”.
Ключевым игроком в истории успеха является заказчик. Если сравнить такой проект с кинопроцессом, то заказчик – это кинопродюсер. А архитектор – это, наверное, сценарист и режиссер.
🔹 В архитектуре и градостроительстве необходимы и талант, и чувство места, но главное – опыт, важнейшая вещь в архитектурной профессии. И компания, работающая с двадцатью территориями, априори будет иметь больше опыта и реализованных проектов, чем работающая на одной территории.
Вообще в мире 95% архитекторов работают локально. И это нормально – когда ты местный архитектор. Рядовая застройка так и должна происходить. Но когда вдруг городу нужен прорыв, когда ему нужно то, чего он раньше никогда не делал, логично позвать кого-то, кто ему поможет этот прорыв осуществить. Скорее всего, это будет не местный человек.
🔹 Пять самых удачных архитектурных проектов в России за последнее время, по мнению Анны Ищенко (попросили, чтобы в списке был только один проект самого архитектора):
1️⃣ Начну все-таки с нашего проекта, с Театра Камала. Там есть чем гордиться. Это вполне себе архитектурное событие как минимум на уровне страны.
2️⃣ Мне кажется, классный проект Пакгаузов в Нижнем Новгороде.
3️⃣ Крутой дом не российского архитектора, но в России. Это штаб-квартира «Российской медной компании» в Екатеринбурге, дом, спроектированный бюро Нормана Фостера.
4️⃣ Высоко оцениваю визит-центр парка Кудыкина гора, который сделало бюро «Мегабудка».
5️⃣ Очень интересный музей Зои Космодемьянской в Подмосковье. Для меня – эталон того, что такое современный небольшой музей.
Полностью интервью читайте здесь
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Возвращение «капиталистического романтизма»
Архитектурное бюро Wowhaus известно проектами, которые можно назвать знаковыми. Директор Wowhaus Анна Ищенко уже рассказала ЦСП «Платформа» о том, как при помощи масштабных архитектурных проектов можно вдохнуть новую жизнь в старые здания и территории.
В отдельный пост мы решили выделить ту часть беседы, которая прямо или косвенно касается архитектурного хайпа последнего времени – проекта нового здания цирка на проспекте Вернадского, который представила московская мэрия.
🔹 Когда объект появляется, он понятен небольшому количеству профессионалов. Жители города сживаются с ним постепенно. Знаете, как новичок в классе. Вначале непонятно – кто это, что это. Потом образуются какие-то связи, он становится понятнее как личность, и вот – проходит время, и уже никто не помнит, что он был чужаком. А когда объекту сто лет, он уже как бы классика, все к нему привыкли, никто не подвергает его сомнениям.
🔹 В Москве стало строиться очень много жилья, в том числе и по программе реновации. И московские власти почувствовали, что это несет в себе некую угрозу, что Москва заполнится огромным количеством не слишком выразительных очень похожих друг на друга зданий. Сергей Семёнович Собянин сказал, что лично теперь будет смотреть каждый архитектурный проект. А за тем, чтобы на согласование к мэру попадали только лучшие и наиболее профессиональные проекты, следит главный архитектор города Сергей Олегович Кузнецов. А у него установка такая: всю фоновую архитектуру в Москве уже построили. «Коробочек» нам хватит. Теперь каждый дом должен иметь максимально выразительный силуэт, максимально выразительный фасад. И каждый архитектор пытается удивить – вначале архитектора города, потом мэра.
Правда, за последний месяц случилось несколько событий, когда как будто бы это стремление к выразительности достигло своего апогея и перехлестнулось через край. Вся архитектурная общественность бурлит по поводу сноса цирка на проспекте Вернадского и здания СЭВ на Новом Арбате. На их месте предлагаются безусловно выразительные, но крайне неоднозначные проекты.
🔹 Двое остроумных ребят, питерских архитекторов, придумали определение стиля «Капром», «Капиталистический романтизм». И это очень наше явление: люди, на чьи деньги заказываются эти странные проекты, это, как правило, люди с бедным детством. И вот у них деньги появились, и они хотят сказки, чтобы было нарядно и красиво в их понимании красоты. И появились все эти башенки, все эти недозамки.
Казалось, что сейчас заказчик цивилизовался. Люди поездили, посмотрели на мир и успокоились. В большинстве случаев теперь формируется запрос на что-то другое. Тот же самый наш с Кенго Кума Театр Камала. Это уже совсем непохоже на кукольный театр «Экият», построенный неподалеку от него десятилетием ранее.
🔹 Для современного московского стиля Сергей Кузнецов придумал термин emotech, то есть, эмоциональный и технологичный. И действительно, если посмотреть на ту архитектуру, которая сегодня в Москве появляется, она похожа на это.
Нашумевшие цирк и СЭВ – как будто бы тот самый «капром» никуда не девался, вот он снова с нами.
Полностью интервью читайте здесь
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Архитектурное бюро Wowhaus известно проектами, которые можно назвать знаковыми. Директор Wowhaus Анна Ищенко уже рассказала ЦСП «Платформа» о том, как при помощи масштабных архитектурных проектов можно вдохнуть новую жизнь в старые здания и территории.
В отдельный пост мы решили выделить ту часть беседы, которая прямо или косвенно касается архитектурного хайпа последнего времени – проекта нового здания цирка на проспекте Вернадского, который представила московская мэрия.
🔹 Когда объект появляется, он понятен небольшому количеству профессионалов. Жители города сживаются с ним постепенно. Знаете, как новичок в классе. Вначале непонятно – кто это, что это. Потом образуются какие-то связи, он становится понятнее как личность, и вот – проходит время, и уже никто не помнит, что он был чужаком. А когда объекту сто лет, он уже как бы классика, все к нему привыкли, никто не подвергает его сомнениям.
🔹 В Москве стало строиться очень много жилья, в том числе и по программе реновации. И московские власти почувствовали, что это несет в себе некую угрозу, что Москва заполнится огромным количеством не слишком выразительных очень похожих друг на друга зданий. Сергей Семёнович Собянин сказал, что лично теперь будет смотреть каждый архитектурный проект. А за тем, чтобы на согласование к мэру попадали только лучшие и наиболее профессиональные проекты, следит главный архитектор города Сергей Олегович Кузнецов. А у него установка такая: всю фоновую архитектуру в Москве уже построили. «Коробочек» нам хватит. Теперь каждый дом должен иметь максимально выразительный силуэт, максимально выразительный фасад. И каждый архитектор пытается удивить – вначале архитектора города, потом мэра.
Правда, за последний месяц случилось несколько событий, когда как будто бы это стремление к выразительности достигло своего апогея и перехлестнулось через край. Вся архитектурная общественность бурлит по поводу сноса цирка на проспекте Вернадского и здания СЭВ на Новом Арбате. На их месте предлагаются безусловно выразительные, но крайне неоднозначные проекты.
🔹 Двое остроумных ребят, питерских архитекторов, придумали определение стиля «Капром», «Капиталистический романтизм». И это очень наше явление: люди, на чьи деньги заказываются эти странные проекты, это, как правило, люди с бедным детством. И вот у них деньги появились, и они хотят сказки, чтобы было нарядно и красиво в их понимании красоты. И появились все эти башенки, все эти недозамки.
Казалось, что сейчас заказчик цивилизовался. Люди поездили, посмотрели на мир и успокоились. В большинстве случаев теперь формируется запрос на что-то другое. Тот же самый наш с Кенго Кума Театр Камала. Это уже совсем непохоже на кукольный театр «Экият», построенный неподалеку от него десятилетием ранее.
🔹 Для современного московского стиля Сергей Кузнецов придумал термин emotech, то есть, эмоциональный и технологичный. И действительно, если посмотреть на ту архитектуру, которая сегодня в Москве появляется, она похожа на это.
Нашумевшие цирк и СЭВ – как будто бы тот самый «капром» никуда не девался, вот он снова с нами.
Полностью интервью читайте здесь
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Что привело к ссоре самарского губернатора с местными элитами
Открытые конфликты крупного бизнеса и региональной власти теперь редки. Но случаются. Недавно мы рассказывали о противостоянии вологодского губернатора Георгия Филимонова и компании «Северсталь». Еще один очаг напряжения – Самарская область, где самый молодой губернатор в России Вячеслав Федорищев «не вполне вписался» в местные элитные группы.
О том, что к этому привело, ЦСП «Платформа» побеседовала с одним из самых уважаемых социологов России, профессором кафедры социологии и психологии Самарского государственного экономического университета Владимиром Звоновским @TheBellV.
🔹 Идея для региона
Что такое губернатор в России? Силовые органы подчиняются не ему. Все, что нужно сделать силовым образом в регионе, можно сделать вообще без его участия. Многие федеральные структуры также работают абсолютно без него.
Чего ждут именно от губернатора? Губернатор должен иметь какую-то идею в связи со своим регионом в контексте этого региона. Есть ли какая-то идея фикс у Вячеслава Федорищева? Нет.
Для жителей Самары главный признак того, что губернатор занимается чем-то не тем – начало разговоров о большом туристическом потенциале Самарской области. Как только это начинается, – все, человек точно занимается не тем, чем надо. Это какая-то маниловщина. Начинать надо не с этого.
Как пример: где-то лет десять назад был какой-то эксперт, который предлагал правильные вещи. Он говорил: смотрите в Азии есть много самолетов Airbus. Над Россией летает много самолетов Airbus. И нет ни одной базы ремонта их двигателей. Последний в Лейпциге, следующий в Чэнду, в Китае. Тысячи километров и ни одной базы ремонта. Давайте мы в Самаре построим прямо в аэропорту базу ремонта. У нас кадры есть, завод, который производит двигатели, есть. Аэропорт современный есть. У нас все есть, давайте просто я поеду, договорюсь и так далее. Затем тему замылили, но идея была хорошая. Она была понятной, объективной. Это можно было сделать.
Федорищев очень энергичен, он потенциально мог бы саккумулировать энергетический ресурс региона, человеческой энергии. Но он не знает на что.
🔹 Старые кадры не подходят
Федорищев снял все правительство. Но перед этим часть правительства посадили. Он просто решил привлечь новых людей. А старые, типа, ему не подходят.
Более того, он замахнулся даже на «местный deep state». То есть это не первый и второй уровень, а третий, четвертый и так далее.
Федорищев обладает безумной энергией. И, конечно, он ищет людей, которые бы приняли этот режим работы. А предыдущие так быстро не могут. Но, с другой стороны, и современная бюрократическая машина не позволяет работать так быстро. Нужны же постоянные согласования. А если ты чего-то не согласовал или сделал чего-то, не оповестив или не получив какую-то подпись, ты вроде как нарушил закон.
🔹 Командировка в регион
Если попробовать понять логику Федорищева, она прозрачна. Человека направили в командировку. Он был в командировке в Туле. Теперь его направили в командировку в Самару. Поставили перед ним задачу: нужны рекруты на фронт. Большая часть того, что он пишет в канале, это все связано либо с фронтовиками, либо с помощью фронту. Выполняя эту задачу, он пытается решить какие-то другие задачи.
Суть истории с «Крыльями Советов» тоже не связана с самим клубом – Федорищеву просто нужно было попасть в федеральную повестку. Было бы что-то другое, что позволило бы ему попасть в федеральную повестку, он бы и этим занимался. А идея сэкономить бюджет была как бы в пакете с тем, чтобы об этом говорили на федеральном уровне.
Окончание здесь
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
Открытые конфликты крупного бизнеса и региональной власти теперь редки. Но случаются. Недавно мы рассказывали о противостоянии вологодского губернатора Георгия Филимонова и компании «Северсталь». Еще один очаг напряжения – Самарская область, где самый молодой губернатор в России Вячеслав Федорищев «не вполне вписался» в местные элитные группы.
О том, что к этому привело, ЦСП «Платформа» побеседовала с одним из самых уважаемых социологов России, профессором кафедры социологии и психологии Самарского государственного экономического университета Владимиром Звоновским @TheBellV.
🔹 Идея для региона
Что такое губернатор в России? Силовые органы подчиняются не ему. Все, что нужно сделать силовым образом в регионе, можно сделать вообще без его участия. Многие федеральные структуры также работают абсолютно без него.
Чего ждут именно от губернатора? Губернатор должен иметь какую-то идею в связи со своим регионом в контексте этого региона. Есть ли какая-то идея фикс у Вячеслава Федорищева? Нет.
Для жителей Самары главный признак того, что губернатор занимается чем-то не тем – начало разговоров о большом туристическом потенциале Самарской области. Как только это начинается, – все, человек точно занимается не тем, чем надо. Это какая-то маниловщина. Начинать надо не с этого.
Как пример: где-то лет десять назад был какой-то эксперт, который предлагал правильные вещи. Он говорил: смотрите в Азии есть много самолетов Airbus. Над Россией летает много самолетов Airbus. И нет ни одной базы ремонта их двигателей. Последний в Лейпциге, следующий в Чэнду, в Китае. Тысячи километров и ни одной базы ремонта. Давайте мы в Самаре построим прямо в аэропорту базу ремонта. У нас кадры есть, завод, который производит двигатели, есть. Аэропорт современный есть. У нас все есть, давайте просто я поеду, договорюсь и так далее. Затем тему замылили, но идея была хорошая. Она была понятной, объективной. Это можно было сделать.
Федорищев очень энергичен, он потенциально мог бы саккумулировать энергетический ресурс региона, человеческой энергии. Но он не знает на что.
🔹 Старые кадры не подходят
Федорищев снял все правительство. Но перед этим часть правительства посадили. Он просто решил привлечь новых людей. А старые, типа, ему не подходят.
Более того, он замахнулся даже на «местный deep state». То есть это не первый и второй уровень, а третий, четвертый и так далее.
Федорищев обладает безумной энергией. И, конечно, он ищет людей, которые бы приняли этот режим работы. А предыдущие так быстро не могут. Но, с другой стороны, и современная бюрократическая машина не позволяет работать так быстро. Нужны же постоянные согласования. А если ты чего-то не согласовал или сделал чего-то, не оповестив или не получив какую-то подпись, ты вроде как нарушил закон.
🔹 Командировка в регион
Если попробовать понять логику Федорищева, она прозрачна. Человека направили в командировку. Он был в командировке в Туле. Теперь его направили в командировку в Самару. Поставили перед ним задачу: нужны рекруты на фронт. Большая часть того, что он пишет в канале, это все связано либо с фронтовиками, либо с помощью фронту. Выполняя эту задачу, он пытается решить какие-то другие задачи.
Суть истории с «Крыльями Советов» тоже не связана с самим клубом – Федорищеву просто нужно было попасть в федеральную повестку. Было бы что-то другое, что позволило бы ему попасть в федеральную повестку, он бы и этим занимался. А идея сэкономить бюджет была как бы в пакете с тем, чтобы об этом говорили на федеральном уровне.
Окончание здесь
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Проблема не в мобильности населения, а в ее направленности
На вопрос «Как вы думаете, люди из вашего населенного пункта хотели бы, чтобы их дети, внуки, жили в этом же населенном пункте?» 56% россиян отвечают «да», 27% – «нет» (опрос ВЦИОМ).
Но многое зависит от того, где живет отвечающий: в Москве и Санкт-Петербурге – 79% говорят «да» и только 9% «нет», в городах-миллионниках – 60% «да» и 20% «нет».
А вот в небольших городах (менее 100 тысяч жителей) почти «пятьдесят на пятьдесят» – 43% «да», а 38% «нет».
Это еще раз подтверждает неприятную тенденцию – малые города отдают население более крупным.
В целом, мобильность населения – это скорее позитивное явление. Когда люди идут за проектами, это положительно влияет на экономику. По сравнению с западными странами в России мобильность достаточно невысокая.
В России два сильно преобладающих варианта – часть людей вросла в свои дома и держится за них несмотря на экономическую ситуацию и конъюнктуру, а другая часть хочет переехать, но рассматривает переезд только в более крупный центр. Исключения есть, но тенденция все равно выражена ярко.
Плохо не то, что люди хотят переехать, плохо то, что движение однонаправленное – из малых городов в большие. Главный риск в такой ситуации – ухудшение связанности территорий. Малые населенные пункты выполняют связующую роль. И задача – не тормозить мобильность, а делать траекторию переездов более сложной.
Можно ли переломить тенденцию?
Как рассказывал в интервью ЦСП «Платформа» генеральный директор Союза российских городов Андрей Максимов, «если мы посмотрим пропорции вложений, то, оказывается, что традиционно в поддержку малых населенных пунктов вкладывается больше». Но, говорил Максимов, «люди выбирают регионы места с большими конкурентными преимуществами, с лучшей обеспеченностью услугами».
Ни сил, ни дополнительных ресурсов, ни идей для того, чтобы переломить тенденцию, пока в России не просматривается.
Добавим, что иногда снижение численности населения – нормальный процесс жизненного цикла. Населенные пункты могут терять свое экономическое значение и постепенно закрываться. И стадия «сжатия» должна быть управляемой (об этом подробно рассказывала в интервью ЦСП «Платформа» эксперт в области социально-экономического развития регионов Наталья Зубаревич).
#Территории
🔹 ЦСП «Платформа»
На вопрос «Как вы думаете, люди из вашего населенного пункта хотели бы, чтобы их дети, внуки, жили в этом же населенном пункте?» 56% россиян отвечают «да», 27% – «нет» (опрос ВЦИОМ).
Но многое зависит от того, где живет отвечающий: в Москве и Санкт-Петербурге – 79% говорят «да» и только 9% «нет», в городах-миллионниках – 60% «да» и 20% «нет».
А вот в небольших городах (менее 100 тысяч жителей) почти «пятьдесят на пятьдесят» – 43% «да», а 38% «нет».
Это еще раз подтверждает неприятную тенденцию – малые города отдают население более крупным.
В целом, мобильность населения – это скорее позитивное явление. Когда люди идут за проектами, это положительно влияет на экономику. По сравнению с западными странами в России мобильность достаточно невысокая.
В России два сильно преобладающих варианта – часть людей вросла в свои дома и держится за них несмотря на экономическую ситуацию и конъюнктуру, а другая часть хочет переехать, но рассматривает переезд только в более крупный центр. Исключения есть, но тенденция все равно выражена ярко.
Плохо не то, что люди хотят переехать, плохо то, что движение однонаправленное – из малых городов в большие. Главный риск в такой ситуации – ухудшение связанности территорий. Малые населенные пункты выполняют связующую роль. И задача – не тормозить мобильность, а делать траекторию переездов более сложной.
Можно ли переломить тенденцию?
Как рассказывал в интервью ЦСП «Платформа» генеральный директор Союза российских городов Андрей Максимов, «если мы посмотрим пропорции вложений, то, оказывается, что традиционно в поддержку малых населенных пунктов вкладывается больше». Но, говорил Максимов, «люди выбирают регионы места с большими конкурентными преимуществами, с лучшей обеспеченностью услугами».
Ни сил, ни дополнительных ресурсов, ни идей для того, чтобы переломить тенденцию, пока в России не просматривается.
Добавим, что иногда снижение численности населения – нормальный процесс жизненного цикла. Населенные пункты могут терять свое экономическое значение и постепенно закрываться. И стадия «сжатия» должна быть управляемой (об этом подробно рассказывала в интервью ЦСП «Платформа» эксперт в области социально-экономического развития регионов Наталья Зубаревич).
#Территории
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM