В рубрике #byheart сегодня - Владимир Петрович Мятлев, отставной штабс-ротмистр в звании камергера, придворный поэт.
Это его стихотворение ушло в народ и было растащено на цитаты.
Мы не скорбим от поражений
и не ликуем от побед.
Источник наших настроений — дадут нам водки или нет?
Зачем нам шумные победы?
Нам нужен мир и тишина, Интриги, сплетни и обеды с приправой женщин и вина.
Нам надо знать, кто будет завтра министром тех иль этих дел,
Кто с кем уехал из театра?
Кто у Кюба к кому подсел?
Не надо ль нового святого? Распутин в милости иль нет?
И как Кшесинская – здорова?
А у Донона как обед? ………………………………
Ах, если б нас из цеппелина скорее немец бы огрел!
Это его стихотворение ушло в народ и было растащено на цитаты.
Мы не скорбим от поражений
и не ликуем от побед.
Источник наших настроений — дадут нам водки или нет?
Зачем нам шумные победы?
Нам нужен мир и тишина, Интриги, сплетни и обеды с приправой женщин и вина.
Нам надо знать, кто будет завтра министром тех иль этих дел,
Кто с кем уехал из театра?
Кто у Кюба к кому подсел?
Не надо ль нового святого? Распутин в милости иль нет?
И как Кшесинская – здорова?
А у Донона как обед? ………………………………
Ах, если б нас из цеппелина скорее немец бы огрел!
В рубрике #byheart сегодня - Булат Окуджава.
В начале девяностых Окуджава нараздвал кучу интервью в газетах, где показал себя человеком амбициозным, злобным и неумным.
Но пути Господни неисповедимы. Они настолько неисповедимы, что через такого человека на свет родились великолепные стихи.
Ещё он не сшит, мой наряд подвенечный,
И хор в нашу честь не споёт.
А время торопит — возница беспечный, —
И просятся кони в полёт.
И просятся кони в полёт.
Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,
Бубенчик не смолк под дугой…
Две вечных подруги — любовь и разлука —
Не ходят одна без другой.
Две вечных подруги — любовь и разлука —
Не ходят одна без другой.
Мы сами раскрыли ворота, мы сами
Счастливую тройку впрягли,
И вот уже что-то сияет пред нами,
Но что-то погасло вдали.
Но что-то погасло вдали.
Святая наука — расслышать друг друга
Сквозь ветер, на все времена.
Две странницы вечных — любовь и разлука —
Поделятся с нами сполна.
Две странницы вечных — любовь и разлука —
Поделятся с нами сполна.
Чем дольше живём мы, тем годы короче,
Тем слаще друзей голоса.
Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,
Глаза бы глядели в глаза.
Глаза бы глядели в глаза.
То берег — то море, то солнце — то вьюга,
То ласточки — то воронье…
Две вечных дороги — любовь и разлука —
Проходят сквозь сердце моё.
Две вечных дороги — любовь и разлука —
Проходят сквозь сердце моё.
В начале девяностых Окуджава нараздвал кучу интервью в газетах, где показал себя человеком амбициозным, злобным и неумным.
Но пути Господни неисповедимы. Они настолько неисповедимы, что через такого человека на свет родились великолепные стихи.
Ещё он не сшит, мой наряд подвенечный,
И хор в нашу честь не споёт.
А время торопит — возница беспечный, —
И просятся кони в полёт.
И просятся кони в полёт.
Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,
Бубенчик не смолк под дугой…
Две вечных подруги — любовь и разлука —
Не ходят одна без другой.
Две вечных подруги — любовь и разлука —
Не ходят одна без другой.
Мы сами раскрыли ворота, мы сами
Счастливую тройку впрягли,
И вот уже что-то сияет пред нами,
Но что-то погасло вдали.
Но что-то погасло вдали.
Святая наука — расслышать друг друга
Сквозь ветер, на все времена.
Две странницы вечных — любовь и разлука —
Поделятся с нами сполна.
Две странницы вечных — любовь и разлука —
Поделятся с нами сполна.
Чем дольше живём мы, тем годы короче,
Тем слаще друзей голоса.
Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,
Глаза бы глядели в глаза.
Глаза бы глядели в глаза.
То берег — то море, то солнце — то вьюга,
То ласточки — то воронье…
Две вечных дороги — любовь и разлука —
Проходят сквозь сердце моё.
Две вечных дороги — любовь и разлука —
Проходят сквозь сердце моё.
Рубрика #byheart
Давид Самойлов.
В 1965 году, к двадцатилетию Великой Победы (именно так!) Юрий Петрович решил поставить «Павшие и живые». Он решил вспомнить тех поэтов, кто погиб в двадцать лет на той войне. Чтобы помнили. Чтобы никогда не забывали что пришлось пережить стране.
Попали в постановку и другие поэты. Давид Самойлов с его «сороковыми».
Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.
Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку…
А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.
Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.
Как это было! Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
Давид Самойлов.
В 1965 году, к двадцатилетию Великой Победы (именно так!) Юрий Петрович решил поставить «Павшие и живые». Он решил вспомнить тех поэтов, кто погиб в двадцать лет на той войне. Чтобы помнили. Чтобы никогда не забывали что пришлось пережить стране.
Попали в постановку и другие поэты. Давид Самойлов с его «сороковыми».
Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.
Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку…
А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.
Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.
Как это было! Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
Рубрика #byheart
Александр Моисеевич Городницкий. Как-никак, живой классик.
Его «На материк» очень быстро ушла в народ и даже чуть не стоила автору здоровья - в колымском шалмане Городницкого едва не побили, когда он сказал что является автором этой песни. Спасло появление авторитетного человека, подтвердившего это обстоятельство.
От злой тоски не матерись, —
Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на материк
Идет последний караван.
Опять пурга, опять зима
Придет, метелями звеня.
Уйти в бега, сойти с ума
Теперь уж поздно для меня.
Здесь невеселые дела,
Здесь дышат горы горячо,
А память давняя легла
Зеленой тушью на плечо.
Я до весны, до корабля
Не доживу когда-нибудь.
Не пухом будет мне земля, А камнем ляжет мне на грудь.
От злой тоски не матерись, — Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на материк
Ушел последний караван.
Александр Моисеевич Городницкий. Как-никак, живой классик.
Его «На материк» очень быстро ушла в народ и даже чуть не стоила автору здоровья - в колымском шалмане Городницкого едва не побили, когда он сказал что является автором этой песни. Спасло появление авторитетного человека, подтвердившего это обстоятельство.
От злой тоски не матерись, —
Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на материк
Идет последний караван.
Опять пурга, опять зима
Придет, метелями звеня.
Уйти в бега, сойти с ума
Теперь уж поздно для меня.
Здесь невеселые дела,
Здесь дышат горы горячо,
А память давняя легла
Зеленой тушью на плечо.
Я до весны, до корабля
Не доживу когда-нибудь.
Не пухом будет мне земля, А камнем ляжет мне на грудь.
От злой тоски не матерись, — Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на материк
Ушел последний караван.
Рубрика #byheart
Михаил Генделев. Петербуржец Тель-Авивского разлива.
Корчит тело России
От ударов тяжелых подков.
Непутевы мессии
Офицерских полков.
И, похмельем измучен,
От жары и тоски сатанел,
Пел о тройке поручик
У воды Дарданелл.
Чей ты сын?
Вся судьба твоя – сон.
Пей,
Твоя память – весы
Опрокинутых дней.
Через Праги и Вены
Гонит Родина блудных своих сыновей,
Не случилось измены.
Ты доволен и пей!
Быть бы доле иною!
Стала красною кровью она.
Всё, что было виною, –
Оказалась вина.
Что молитвы бормочешь,
Верой сердце яришь?
Боже! Белые ночи
Ниспошли на Париж!
Чей ты сын?
Твоя память лишь сон.
Пей! За багрянец осин
Петергофских аллей,
За полынь, за Неву,
Пей за горсточку талой воды по весне,
Что была наяву,
А теперь лишь во сне.
От вселенской погони
Не уйти, не уйти никуда!
На небесном погоне
Оборвалась звезда.
Простота револьвера –
И спокойный, холодный висок...
Была белою вера –
Краснеет песок...
Чей ты сын?
Честь Отечества – сон.
Пей за морозную синь,
Пей за степь, за коней,
Пей за глину дорог,
Пей за тех, кто лежит средь неубранной ржи,
Кто у Дона полег...
Почему же ты жив?
Михаил Генделев. Петербуржец Тель-Авивского разлива.
Корчит тело России
От ударов тяжелых подков.
Непутевы мессии
Офицерских полков.
И, похмельем измучен,
От жары и тоски сатанел,
Пел о тройке поручик
У воды Дарданелл.
Чей ты сын?
Вся судьба твоя – сон.
Пей,
Твоя память – весы
Опрокинутых дней.
Через Праги и Вены
Гонит Родина блудных своих сыновей,
Не случилось измены.
Ты доволен и пей!
Быть бы доле иною!
Стала красною кровью она.
Всё, что было виною, –
Оказалась вина.
Что молитвы бормочешь,
Верой сердце яришь?
Боже! Белые ночи
Ниспошли на Париж!
Чей ты сын?
Твоя память лишь сон.
Пей! За багрянец осин
Петергофских аллей,
За полынь, за Неву,
Пей за горсточку талой воды по весне,
Что была наяву,
А теперь лишь во сне.
От вселенской погони
Не уйти, не уйти никуда!
На небесном погоне
Оборвалась звезда.
Простота револьвера –
И спокойный, холодный висок...
Была белою вера –
Краснеет песок...
Чей ты сын?
Честь Отечества – сон.
Пей за морозную синь,
Пей за степь, за коней,
Пей за глину дорог,
Пей за тех, кто лежит средь неубранной ржи,
Кто у Дона полег...
Почему же ты жив?
#byheart
Егор Летов. Сегодня было бы 60
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Идёт Смерть по улице, несёт блины на блюдце
Кому вынется – тому и сбудется
Тронет за плечо, поцелует горячо
Полетят копейки из-за пазухи долой
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Зубастые колёса завертелись в башке
В промокшей башке под бронебойным дождём
Закипела ртуть, замахнулся кулак
Да только если крест на грудь, то на последний глаз – пятак
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Моя мёртвая мамка вчера ко мне пришла
Всё грозила кулаком, называла дураком
Предрассветный комар опустился в мой пожар
Захлебнулся кровью из моего виска
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
А сегодня я воздушных шариков купил
Полечу на них над расчудесной страной
Буду пух глотать, буду в землю нырять
И на все вопросы отвечать: "Всегда живой!"
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Светило солнышко и ночью и днём
Не бывает атеистов в окопах под огнём
Добежит слепой, победит ничтожный
Такое вам и не снилось
Ходит дурачок по небу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по небу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по миру
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по миру
Ищет дурачок глупее себя
Егор Летов. Сегодня было бы 60
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Идёт Смерть по улице, несёт блины на блюдце
Кому вынется – тому и сбудется
Тронет за плечо, поцелует горячо
Полетят копейки из-за пазухи долой
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Зубастые колёса завертелись в башке
В промокшей башке под бронебойным дождём
Закипела ртуть, замахнулся кулак
Да только если крест на грудь, то на последний глаз – пятак
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Моя мёртвая мамка вчера ко мне пришла
Всё грозила кулаком, называла дураком
Предрассветный комар опустился в мой пожар
Захлебнулся кровью из моего виска
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
А сегодня я воздушных шариков купил
Полечу на них над расчудесной страной
Буду пух глотать, буду в землю нырять
И на все вопросы отвечать: "Всегда живой!"
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по лесу
Ищет дурачок глупее себя
Светило солнышко и ночью и днём
Не бывает атеистов в окопах под огнём
Добежит слепой, победит ничтожный
Такое вам и не снилось
Ходит дурачок по небу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по небу
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по миру
Ищет дурачок глупее себя
Ходит дурачок по миру
Ищет дурачок глупее себя
Рубрика #byheart
Сегодня исполнилось бы 65 лет Илье Кормильцеву.
Большому русскому поэту, известному прежде всего как автор песен группы «Наутилус - Помпилиус» периода ее расцвета.
Сложный был человек. Бескомпромиссный. Или - черное или - белое.
Жил в нищете в добровольном изгнании в Лондоне. Как-то стало очень плохо. Попал в больницу. Люди в белых халатах сообщили - рак в терминальной стадии. Две недели.
Столько и прожил. Правда, как эта информация стала известна, первым передал деньги на больницу Роман Абрамович - большой поклонник того Наутилуса.
Похоронили Кормильцева на понтовом Троекуровском.
Большой русский поэт.
Прогулки по воде
С причала рыбачил апостол Андрей,
а Спаситель ходил по воде.
И Андрей доставал из воды пескарей,
а Спаситель — погибших людей.
И Андрей закричал — я покину причал,
если ты мне откроешь секрет.
И Спаситель ответил:
"Спокойно Андрей, никакого секрета здесь нет.
Видишь там, на горе, возвышается крест.
Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем.
А когда надоест, возвращайся назад,
гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мной!"
Но учитель, на касках блистают рога,
черный ворон кружит над крестом...
Объясни мне сейчас, пожалей дурака,
а распятье оставь на потом.
Онемел Спаситель и топнул в сердцах
по водной глади ногой.
"Ты и верно дурак!" и Андрей в слезах
побрел с пескарями домой.
Видишь там, на горе, возвышается крест.
Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем.
А когда надоест, возвращайся назад,
гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мной!
Сегодня исполнилось бы 65 лет Илье Кормильцеву.
Большому русскому поэту, известному прежде всего как автор песен группы «Наутилус - Помпилиус» периода ее расцвета.
Сложный был человек. Бескомпромиссный. Или - черное или - белое.
Жил в нищете в добровольном изгнании в Лондоне. Как-то стало очень плохо. Попал в больницу. Люди в белых халатах сообщили - рак в терминальной стадии. Две недели.
Столько и прожил. Правда, как эта информация стала известна, первым передал деньги на больницу Роман Абрамович - большой поклонник того Наутилуса.
Похоронили Кормильцева на понтовом Троекуровском.
Большой русский поэт.
Прогулки по воде
С причала рыбачил апостол Андрей,
а Спаситель ходил по воде.
И Андрей доставал из воды пескарей,
а Спаситель — погибших людей.
И Андрей закричал — я покину причал,
если ты мне откроешь секрет.
И Спаситель ответил:
"Спокойно Андрей, никакого секрета здесь нет.
Видишь там, на горе, возвышается крест.
Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем.
А когда надоест, возвращайся назад,
гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мной!"
Но учитель, на касках блистают рога,
черный ворон кружит над крестом...
Объясни мне сейчас, пожалей дурака,
а распятье оставь на потом.
Онемел Спаситель и топнул в сердцах
по водной глади ногой.
"Ты и верно дурак!" и Андрей в слезах
побрел с пескарями домой.
Видишь там, на горе, возвышается крест.
Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем.
А когда надоест, возвращайся назад,
гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мной!
Из рубрики #byheart
Юрий Петрович Любимов родился 30 сентября 1917 года, умер 5 октября 2014 года.
В его шестидесятилетний юбилей в Театре на Таганке на сцену вышел Владимир Высоцкий.
- это - вместо тоста.
Юрию Петровичу Любимову с любовью в день его шестидесятилетия
Ах, как тебе родиться пофартило —
Почти одновременно со страной!
Ты прожил с нею все, что с нею было.
Скажи еще спасибо, что живой.
В шестнадцать лет читал ты речь Олеши,
Ты в двадцать встретил год тридцать седьмой.
Теперь «иных уж нет, а те — далече»…
Скажи еще спасибо, что живой!
Служил ты под началом Полотера.
Скажи, на сердце руку положив,
Ведь знай Лаврентий Палыч — вот умора! —
Кем станешь ты, остался бы ты жив?
А нынче — в драках выдублена шкура,
Протравлена до нервов суетой.
Сказал бы Николай Робертыч: «Юра,
Скажи еще спасибо, что живой!»
Хоть ты дождался первенца не рано,
Но уберег от раны ножевой.
Твой «Добрый человек из Сезуана»
Живет еще.
Спасибо, что живой.
Зачем гадать цыгану на ладонях,
Он сам хозяин над своей судьбой.
Скачи, цыган, на «Деревянных конях»,
Гони коней!
Спасибо, что живой.
«Быть иль не быть?» мы зря не помарали.
Конечно — быть, но только начеку.
Вы помните, конструкции упали? -
Но живы все, спасибо Дупаку.
«Марата» нет — его создатель странен,
За «Турандот» Пекин поднимет вой.
Можайся, брат, — твой «Кузькин» трижды ранен,
И все-таки спасибо, что живой.
Любовь, Надежда, Зина — тоже штучка! -
Вся труппа на подбор, одна к одной!
И мать их — Софья-Золотая ручка…
Скажи еще спасибо, что живой!
Одни в машинах, несмотря на цены, -
Им, пьющим, лучше б транспорт гужевой.
Подумаешь, один упал со сцены —
Скажи еще спасибо, что живой!
Не раз, не два грозили снять с работы,
Зажали праздник полувековой…
Тринадцать лет театра, как зачеты —
Один за три.
Спасибо, что живой.
Что шестьдесят при медицине этой!
Тьфу, тьфу, не сглазить! Только вот седой.
По временам на седину не сетуй,
Скажи еще спасибо, что живой!
Позвал Милан, не опасаясь риска, —
И понеслась - Живем то однова!
Теперь — Париж, и близко Сан-Франциско,
И даже — не поверите — Москва!
Париж к Таганке десять лет пристрастен,
Француз театр путает с тюрьмой.
Не огорчайся, что не едет «Мастер», —
Скажи еще мерси, что он живой!
Лиха беда — настырна и глазаста —
Устанет ли кружить над головой?
Тебе когда-то перевалит за сто —
И мы споем: «Спасибо, что живой!»
Пей, атаман, — здоровье позволяет,
Пей, куренной, когда-то кошевой!
Таганское казачество желает
Добра тебе! Спасибо, что живой!
Юрий Петрович Любимов родился 30 сентября 1917 года, умер 5 октября 2014 года.
В его шестидесятилетний юбилей в Театре на Таганке на сцену вышел Владимир Высоцкий.
- это - вместо тоста.
Юрию Петровичу Любимову с любовью в день его шестидесятилетия
Ах, как тебе родиться пофартило —
Почти одновременно со страной!
Ты прожил с нею все, что с нею было.
Скажи еще спасибо, что живой.
В шестнадцать лет читал ты речь Олеши,
Ты в двадцать встретил год тридцать седьмой.
Теперь «иных уж нет, а те — далече»…
Скажи еще спасибо, что живой!
Служил ты под началом Полотера.
Скажи, на сердце руку положив,
Ведь знай Лаврентий Палыч — вот умора! —
Кем станешь ты, остался бы ты жив?
А нынче — в драках выдублена шкура,
Протравлена до нервов суетой.
Сказал бы Николай Робертыч: «Юра,
Скажи еще спасибо, что живой!»
Хоть ты дождался первенца не рано,
Но уберег от раны ножевой.
Твой «Добрый человек из Сезуана»
Живет еще.
Спасибо, что живой.
Зачем гадать цыгану на ладонях,
Он сам хозяин над своей судьбой.
Скачи, цыган, на «Деревянных конях»,
Гони коней!
Спасибо, что живой.
«Быть иль не быть?» мы зря не помарали.
Конечно — быть, но только начеку.
Вы помните, конструкции упали? -
Но живы все, спасибо Дупаку.
«Марата» нет — его создатель странен,
За «Турандот» Пекин поднимет вой.
Можайся, брат, — твой «Кузькин» трижды ранен,
И все-таки спасибо, что живой.
Любовь, Надежда, Зина — тоже штучка! -
Вся труппа на подбор, одна к одной!
И мать их — Софья-Золотая ручка…
Скажи еще спасибо, что живой!
Одни в машинах, несмотря на цены, -
Им, пьющим, лучше б транспорт гужевой.
Подумаешь, один упал со сцены —
Скажи еще спасибо, что живой!
Не раз, не два грозили снять с работы,
Зажали праздник полувековой…
Тринадцать лет театра, как зачеты —
Один за три.
Спасибо, что живой.
Что шестьдесят при медицине этой!
Тьфу, тьфу, не сглазить! Только вот седой.
По временам на седину не сетуй,
Скажи еще спасибо, что живой!
Позвал Милан, не опасаясь риска, —
И понеслась - Живем то однова!
Теперь — Париж, и близко Сан-Франциско,
И даже — не поверите — Москва!
Париж к Таганке десять лет пристрастен,
Француз театр путает с тюрьмой.
Не огорчайся, что не едет «Мастер», —
Скажи еще мерси, что он живой!
Лиха беда — настырна и глазаста —
Устанет ли кружить над головой?
Тебе когда-то перевалит за сто —
И мы споем: «Спасибо, что живой!»
Пей, атаман, — здоровье позволяет,
Пей, куренной, когда-то кошевой!
Таганское казачество желает
Добра тебе! Спасибо, что живой!
Обещанный рассказ дописывается. А пока в рубрике #byheart Киплинг. В переводе Симонова.
Как по мне - идеальное сочетание.
Дурак.
Жил-был дурак. Он молился всерьёз
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос —
Всё это пустою бабой звалось,
Но дурак её звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).
О, года, что ушли в никуда, что ушли,
Головы и рук наших труд —
Всё съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.
Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) —
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
А дурак — на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я).
О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,
И мечты, что вновь не придут, —
Всё съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.
Когда леди ему отставку дала
(Впрочем, как Вам и Мне),
Видит Бог! Она сделала всё, что могла!
Но дурак не приставил к виску ствола.
Он жив. Хотя жизнь ему не мила.
(Впрочем, как Вам и Мне.)
В этот раз не стыд его спас, не стыд,
Не упрёки, которые жгут, —
Он просто узнал, что не знает она,
Что не знала она и что знать она
Ни черта не могла тут.
Как по мне - идеальное сочетание.
Дурак.
Жил-был дурак. Он молился всерьёз
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос —
Всё это пустою бабой звалось,
Но дурак её звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).
О, года, что ушли в никуда, что ушли,
Головы и рук наших труд —
Всё съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.
Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) —
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
А дурак — на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я).
О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,
И мечты, что вновь не придут, —
Всё съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.
Когда леди ему отставку дала
(Впрочем, как Вам и Мне),
Видит Бог! Она сделала всё, что могла!
Но дурак не приставил к виску ствола.
Он жив. Хотя жизнь ему не мила.
(Впрочем, как Вам и Мне.)
В этот раз не стыд его спас, не стыд,
Не упрёки, которые жгут, —
Он просто узнал, что не знает она,
Что не знала она и что знать она
Ни черта не могла тут.
Рубрика #byheart
Алексей Константинович Толстой.
Бунт в Ватикане
Взбунтовалися кастраты,
Входят в папины палаты:
«Отчего мы не женаты?
Чем мы виноваты?»
Говорит им папа строго:
«Это что за синагога?
Не боитеся вы бога?
Прочь! Долой с порога!»
Те к нему: «Тебе-то ладно,
Ты живешь себе прохладно,
А вот нам так безотрадно,
Очень уж досадно!
Ты живешь себе по воле,
Чай, натер себе мозоли,
А скажи-ка: таково ли
В нашей горькой доле?»
Говорит им папа: «Дети,
Было прежде вам глядети,
Потеряв же вещи эти,
Надобно терпети!
Жалко вашей мне утраты;
Я, пожалуй, в виде платы,
Прикажу из лучшей ваты
Вставить вам заплаты!»
Те к нему: «На что нам вата?
Это годно для халата!
Не мягка, а жестковата
Вещь, что нам нужна-то!»
Папа к ним: «В раю дам местo,
Будет каждому невеста,
В месяц по два пуда теста.
Посудите: вес-то!»
Те к нему: «Да что нам в тесте,
Будь его пудов хоть двести,
С ним не вылепишь невесте
Tо, чем жить с ней
вместе!»
«Эх, нелегкая пристала!-
Молвил папа с пьедестала,-
Уж коль с воза что упало,
Так пиши: пропало!
Эта вещь,- прибавил папа,-
Пропади хоть у Приапа,
Нет на это эскулапа,
Эта вещь — не шляпа!
Да и что вы в самом деле?
Жили б вы в моей капелле,
Под начальством Антонелли,
Да кантаты пели!»
«Нет,- ответствуют кастраты ,- Пий ты этакий девятый,
Мы уж стали сиповаты,
Поючи кантаты!
А не хочешь ли для дива
Сам пропеть нам «Casta diva»?
Да не грубо, а пискливо,
Тонко особливо!»
Испугался папа: «Дети,
Для чего ж мне тонко пети?
Да и как мне разумети
Предложенья эти?
Те к нему: «Проста наука,
В этом мы тебе порука,
Чикнул раз, и вся тут штука
— Вот и бритва! Ну-ка!»
Папа ж думает: «Оно-де
Было б даже не по моде
Щеголять мне в среднем роде!»
Шлет за Де-Мероде.
Де-Мероде ж той порою,
С королем готовясь к бою,
Занимался под горою
Папской пехтурою:
Все в подрясниках шелковых,
Ранцы их из шкурок новых,
Шишек полные еловых,
Сам в чулках лиловых.
Подбегает Венерати:
«Вам,- кричит,- уж не до рати!
Там хотят, совсем некстати,
Папу холощати!»
Искушенный в ратном строе,
Де-Мерод согнулся втрое,
Видит, дело-то плохое,
Молвит: «Что такое?»
Повторяет Венерати:
«Вам теперь уж не до рати,
Там хотят, совсем некстати,
Папу холощати!»
Вновь услышав эту фразу,
Де-Мероде понял сразу,
Говорит: «Оно-де с глазу;
Слушаться приказу!»
Затрубили тотчас трубы,
В войске вспыхнул жар сугубый,
Так и смотрят все, кому бы
Дать прикладом в зубы?
Де-Мероде, в треуголке,
В рясе только что с иголки,
Всех везет их в одноколке
К папиной светелке.
Лишь вошли в нее солдаты,
Испугалися кастраты,
Говорят: «Мы виноваты!
Будем петь без платы!»
Добрый папа на свободе
Вновь печется о народе,
А кастратам Де-Мероде
Молвит в этом роде:
«Погодите вы, злодеи!
Всех повешу за муде я!»
Папа ж рек, слегка краснея: «Надо быть
умнее!»
И конец настал всем спорам;
Прежний при дворе декорум,
И пищат кастраты хором
Вплоть ad finem seculorum!..
Алексей Константинович Толстой.
Бунт в Ватикане
Взбунтовалися кастраты,
Входят в папины палаты:
«Отчего мы не женаты?
Чем мы виноваты?»
Говорит им папа строго:
«Это что за синагога?
Не боитеся вы бога?
Прочь! Долой с порога!»
Те к нему: «Тебе-то ладно,
Ты живешь себе прохладно,
А вот нам так безотрадно,
Очень уж досадно!
Ты живешь себе по воле,
Чай, натер себе мозоли,
А скажи-ка: таково ли
В нашей горькой доле?»
Говорит им папа: «Дети,
Было прежде вам глядети,
Потеряв же вещи эти,
Надобно терпети!
Жалко вашей мне утраты;
Я, пожалуй, в виде платы,
Прикажу из лучшей ваты
Вставить вам заплаты!»
Те к нему: «На что нам вата?
Это годно для халата!
Не мягка, а жестковата
Вещь, что нам нужна-то!»
Папа к ним: «В раю дам местo,
Будет каждому невеста,
В месяц по два пуда теста.
Посудите: вес-то!»
Те к нему: «Да что нам в тесте,
Будь его пудов хоть двести,
С ним не вылепишь невесте
Tо, чем жить с ней
вместе!»
«Эх, нелегкая пристала!-
Молвил папа с пьедестала,-
Уж коль с воза что упало,
Так пиши: пропало!
Эта вещь,- прибавил папа,-
Пропади хоть у Приапа,
Нет на это эскулапа,
Эта вещь — не шляпа!
Да и что вы в самом деле?
Жили б вы в моей капелле,
Под начальством Антонелли,
Да кантаты пели!»
«Нет,- ответствуют кастраты ,- Пий ты этакий девятый,
Мы уж стали сиповаты,
Поючи кантаты!
А не хочешь ли для дива
Сам пропеть нам «Casta diva»?
Да не грубо, а пискливо,
Тонко особливо!»
Испугался папа: «Дети,
Для чего ж мне тонко пети?
Да и как мне разумети
Предложенья эти?
Те к нему: «Проста наука,
В этом мы тебе порука,
Чикнул раз, и вся тут штука
— Вот и бритва! Ну-ка!»
Папа ж думает: «Оно-де
Было б даже не по моде
Щеголять мне в среднем роде!»
Шлет за Де-Мероде.
Де-Мероде ж той порою,
С королем готовясь к бою,
Занимался под горою
Папской пехтурою:
Все в подрясниках шелковых,
Ранцы их из шкурок новых,
Шишек полные еловых,
Сам в чулках лиловых.
Подбегает Венерати:
«Вам,- кричит,- уж не до рати!
Там хотят, совсем некстати,
Папу холощати!»
Искушенный в ратном строе,
Де-Мерод согнулся втрое,
Видит, дело-то плохое,
Молвит: «Что такое?»
Повторяет Венерати:
«Вам теперь уж не до рати,
Там хотят, совсем некстати,
Папу холощати!»
Вновь услышав эту фразу,
Де-Мероде понял сразу,
Говорит: «Оно-де с глазу;
Слушаться приказу!»
Затрубили тотчас трубы,
В войске вспыхнул жар сугубый,
Так и смотрят все, кому бы
Дать прикладом в зубы?
Де-Мероде, в треуголке,
В рясе только что с иголки,
Всех везет их в одноколке
К папиной светелке.
Лишь вошли в нее солдаты,
Испугалися кастраты,
Говорят: «Мы виноваты!
Будем петь без платы!»
Добрый папа на свободе
Вновь печется о народе,
А кастратам Де-Мероде
Молвит в этом роде:
«Погодите вы, злодеи!
Всех повешу за муде я!»
Папа ж рек, слегка краснея: «Надо быть
умнее!»
И конец настал всем спорам;
Прежний при дворе декорум,
И пищат кастраты хором
Вплоть ad finem seculorum!..
Рубрика #byheart
Иосиф Бродский
Одной поэтессе.
Я заражен нормальным классицизмом.
А вы, мой друг, заражены сарказмом.
Конечно, просто сделаться капризным,
по ведомству акцизному служа.
К тому ж, вы звали этот век железным.
Но я не думал, говоря о разном,
что, зараженный классицизмом трезвым,
я сам гулял по острию ножа.
Теперь конец моей и нашей дружбе.
Зато начало многолетней тяжбе.
Теперь и вам продвинуться по службе
мешает Бахус, но никто другой.
Я оставляю эту ниву тем же,
каким взошел я на нее. Но так же
я затвердел, как Геркуланум в пемзе.
И я для вас не шевельну рукой.
Оставим счеты. Я давно в неволе.
Картофель ем и сплю на сеновале.
Могу прибавить, что теперь на воре
уже не шапка — лысина горит.
Я эпигон и попугай. Не вы ли
жизнь попугая от себя скрывали?
Когда мне вышли от закона «вилы»,
я вашим прорицаньем был согрет.
Служенье Муз чего-то там не терпит.
Зато само обычно так торопит,
что по рукам бежит священный трепет
и несомненна близость Божества.
Один певец подготовляет рапорт.
Другой рождает приглушенный ропот.
А третий знает, что он сам — лишь рупор,
и он срывает все цветы родства.
И скажет смерть, что не поспеть сарказму
за силой жизни. Проницая призму,
способен он лишь увеличить плазму.
Ему, увы, не озарить ядра.
И вот, столь долго состоя при Музах,
я отдал предпочтенье классицизму.
Хоть я и мог, как мистик в Сиракузах,
взирать на мир из глубины ведра.
Оставим счеты. Вероятно, слабость.
Я, предвкушая ваш сарказм и радость,
в своей глуши благословляю разность:
жужжанье ослепительной осы
в простой ромашке вызывает робость.
Я сознаю, что предо мною пропасть.
И крутится сознание, как лопасть
вокруг своей негнущейся оси.
Сапожник строит сапоги. Пирожник
сооружает крендель. Чернокнижник
листает толстый фолиант. А грешник
усугубляет, что ни день, грехи.
Влекут дельфины по волнам треножник,
и Аполлон обозревает ближних —
в конечном счете, безгранично внешних.
Шумят леса, и небеса глухи.
Уж скоро осень. Школьные тетради
лежат в портфелях. Чаровницы, вроде
вас, по утрам укладывают пряди
в большой пучок, готовясь к холодам.
Я вспоминаю эпизод в Тавриде,
наш обоюдный интерес к природе.
Всегда в ее дикорастущем виде.
И удивляюсь, и грущу, мадам.
Иосиф Бродский
Одной поэтессе.
Я заражен нормальным классицизмом.
А вы, мой друг, заражены сарказмом.
Конечно, просто сделаться капризным,
по ведомству акцизному служа.
К тому ж, вы звали этот век железным.
Но я не думал, говоря о разном,
что, зараженный классицизмом трезвым,
я сам гулял по острию ножа.
Теперь конец моей и нашей дружбе.
Зато начало многолетней тяжбе.
Теперь и вам продвинуться по службе
мешает Бахус, но никто другой.
Я оставляю эту ниву тем же,
каким взошел я на нее. Но так же
я затвердел, как Геркуланум в пемзе.
И я для вас не шевельну рукой.
Оставим счеты. Я давно в неволе.
Картофель ем и сплю на сеновале.
Могу прибавить, что теперь на воре
уже не шапка — лысина горит.
Я эпигон и попугай. Не вы ли
жизнь попугая от себя скрывали?
Когда мне вышли от закона «вилы»,
я вашим прорицаньем был согрет.
Служенье Муз чего-то там не терпит.
Зато само обычно так торопит,
что по рукам бежит священный трепет
и несомненна близость Божества.
Один певец подготовляет рапорт.
Другой рождает приглушенный ропот.
А третий знает, что он сам — лишь рупор,
и он срывает все цветы родства.
И скажет смерть, что не поспеть сарказму
за силой жизни. Проницая призму,
способен он лишь увеличить плазму.
Ему, увы, не озарить ядра.
И вот, столь долго состоя при Музах,
я отдал предпочтенье классицизму.
Хоть я и мог, как мистик в Сиракузах,
взирать на мир из глубины ведра.
Оставим счеты. Вероятно, слабость.
Я, предвкушая ваш сарказм и радость,
в своей глуши благословляю разность:
жужжанье ослепительной осы
в простой ромашке вызывает робость.
Я сознаю, что предо мною пропасть.
И крутится сознание, как лопасть
вокруг своей негнущейся оси.
Сапожник строит сапоги. Пирожник
сооружает крендель. Чернокнижник
листает толстый фолиант. А грешник
усугубляет, что ни день, грехи.
Влекут дельфины по волнам треножник,
и Аполлон обозревает ближних —
в конечном счете, безгранично внешних.
Шумят леса, и небеса глухи.
Уж скоро осень. Школьные тетради
лежат в портфелях. Чаровницы, вроде
вас, по утрам укладывают пряди
в большой пучок, готовясь к холодам.
Я вспоминаю эпизод в Тавриде,
наш обоюдный интерес к природе.
Всегда в ее дикорастущем виде.
И удивляюсь, и грущу, мадам.
Сквозь коробку стен нетрезвый хор
Средь голосов - струны
В линзе КВН волшебный гол
Творит Стрельцов юный.
Ласка ветерка с реки сладка,
Как ягодка в хлебе.
Жизнь моя легка, далека тоска –
Словно облака в небе.
Это был не сон, и потому
Я есть дитя рая.
Мне доступен он, а я ему,
Я путь туда знаю.
Если боль резка –
Сомкну слегка хоть на пока веки.
Глядь – а жизнь ярка,
Неземно легка,
Как Стрельца нога в беге.
Свора странных морд чудных пород
Мне гонит пыль в очи.
Впредь мне Черномор и Чернород,
И Чернобыль прочат.
Я их не сужу, но так скажу,
Когда смежу веки:
Бросьте, жизнь свежа,
Райски хороша.
Как Стрельца душа в беге...
#byheart Алексей Дидуров
Средь голосов - струны
В линзе КВН волшебный гол
Творит Стрельцов юный.
Ласка ветерка с реки сладка,
Как ягодка в хлебе.
Жизнь моя легка, далека тоска –
Словно облака в небе.
Это был не сон, и потому
Я есть дитя рая.
Мне доступен он, а я ему,
Я путь туда знаю.
Если боль резка –
Сомкну слегка хоть на пока веки.
Глядь – а жизнь ярка,
Неземно легка,
Как Стрельца нога в беге.
Свора странных морд чудных пород
Мне гонит пыль в очи.
Впредь мне Черномор и Чернород,
И Чернобыль прочат.
Я их не сужу, но так скажу,
Когда смежу веки:
Бросьте, жизнь свежа,
Райски хороша.
Как Стрельца душа в беге...
#byheart Алексей Дидуров
Последнее в этом году из серии #byheart
Андрей Андреевич Вознесенский.
Реквием оптимистический по Семенову Владимиру, шоферу и гитаристу.
Персонаж, впрочем, узнаваемый…
За упокой Семенова Владимира
Коленопреклоненная Москва,
Разгладивши битловки, заводила
Его потусторонние слова.
Владимир умер в 2 часа.
И бездыханно
Стояли серые глаза,
Как два стакана.
А над губой росли усы
Пустой утехой,
Резинкой врезались трусы,
Разит аптекой.
Спи, шансонье Всея Руси,
Отпетый…
Ушел твой ангел в небеси
Обедать.
Володька,
Если горлом кровь,
Володька,
Когда от умных докторов
Воротит,
А баба, русый жураве́ль,
В отлете,
Кричит за тридевять земель:
«Володя!»
Бродил закатною Москвой,
Как богомаз мастеровой,
Чуть выпив,
Шёл популярней, чем Пеле́,
С беспечной чёлкой на челе́,
Носил гитару на плече,
Как пару нимбов.
(Один для матери — большой,
Золотенький,
Под ним для мальчика — меньшой…)
Володя!..
За этот голос с хрипотцой,
Дрожь сводит,
Отравленная хлеб-соль
Мелодий,
Купил в валютке шарф цветной,
Да не походишь.
Отныне вечный выходной.
Спи, русской песни крепостной —
свободен.
О златоустом блатаре
Рыдай, Россия!
Какое время на дворе —
Таков мессия.
А в Склифосовке филиал
Евангелья.
И Воскрешающий сказал:
«Закрыть едальники!»
Твоею песенкой ревя
Под маскою,
Врачи произвели реа-
нимацию.
Ввернули серые твои,
Как в новоселье.
Сказали: «Топай. Чти ГАИ.
Пой веселее».
Вернулась снова жизнь в тебя.
И ты, отудобев,
Нам говоришь: «Вы все́ — туда.
А я — оттуда!..»
Гремите, оркестры.
Козыри — крести.
Семенов воскресе.
Воистину воскресе!
Чтобы мы жили.👍
Андрей Андреевич Вознесенский.
Реквием оптимистический по Семенову Владимиру, шоферу и гитаристу.
Персонаж, впрочем, узнаваемый…
За упокой Семенова Владимира
Коленопреклоненная Москва,
Разгладивши битловки, заводила
Его потусторонние слова.
Владимир умер в 2 часа.
И бездыханно
Стояли серые глаза,
Как два стакана.
А над губой росли усы
Пустой утехой,
Резинкой врезались трусы,
Разит аптекой.
Спи, шансонье Всея Руси,
Отпетый…
Ушел твой ангел в небеси
Обедать.
Володька,
Если горлом кровь,
Володька,
Когда от умных докторов
Воротит,
А баба, русый жураве́ль,
В отлете,
Кричит за тридевять земель:
«Володя!»
Бродил закатною Москвой,
Как богомаз мастеровой,
Чуть выпив,
Шёл популярней, чем Пеле́,
С беспечной чёлкой на челе́,
Носил гитару на плече,
Как пару нимбов.
(Один для матери — большой,
Золотенький,
Под ним для мальчика — меньшой…)
Володя!..
За этот голос с хрипотцой,
Дрожь сводит,
Отравленная хлеб-соль
Мелодий,
Купил в валютке шарф цветной,
Да не походишь.
Отныне вечный выходной.
Спи, русской песни крепостной —
свободен.
О златоустом блатаре
Рыдай, Россия!
Какое время на дворе —
Таков мессия.
А в Склифосовке филиал
Евангелья.
И Воскрешающий сказал:
«Закрыть едальники!»
Твоею песенкой ревя
Под маскою,
Врачи произвели реа-
нимацию.
Ввернули серые твои,
Как в новоселье.
Сказали: «Топай. Чти ГАИ.
Пой веселее».
Вернулась снова жизнь в тебя.
И ты, отудобев,
Нам говоришь: «Вы все́ — туда.
А я — оттуда!..»
Гремите, оркестры.
Козыри — крести.
Семенов воскресе.
Воистину воскресе!
Чтобы мы жили.👍
#byheart
Евгений Лукин
Казачья раздумчивая (исполняется хором а-капелла)
На земле сырой, да,
сидели три сфероида,
ой да,
ехал конный строй…
Ехал конный строй, да,
видять: три сфероида,
ой да,
на земле сырой.
Есаул лихой, да,
с мордой Мейерхольда,
ой да,
говорить: «Постой…»
Говорить: «Постой, да,
окружай сфероида», —
ой да,
есаул лихой…
Сняли первый слой, да,
с первого сфероида,
ой да,
а за ним второй…
А за ним второй, да,
видять гуманоида,
ой да,
с крупной головой.
Смотрить конный строй, да,
а у гуманоида,
ой да,
хоть лягай, хоть стой…
Хоть лягай, хоть стой, да,
морда Мейерхольда,
ой да,
прям хоть в конный строй.
Сняли первый слой, да,
с другого сфероида…
(И так далее, пока степь не кончится)
Евгений Лукин
Казачья раздумчивая (исполняется хором а-капелла)
На земле сырой, да,
сидели три сфероида,
ой да,
ехал конный строй…
Ехал конный строй, да,
видять: три сфероида,
ой да,
на земле сырой.
Есаул лихой, да,
с мордой Мейерхольда,
ой да,
говорить: «Постой…»
Говорить: «Постой, да,
окружай сфероида», —
ой да,
есаул лихой…
Сняли первый слой, да,
с первого сфероида,
ой да,
а за ним второй…
А за ним второй, да,
видять гуманоида,
ой да,
с крупной головой.
Смотрить конный строй, да,
а у гуманоида,
ой да,
хоть лягай, хоть стой…
Хоть лягай, хоть стой, да,
морда Мейерхольда,
ой да,
прям хоть в конный строй.
Сняли первый слой, да,
с другого сфероида…
(И так далее, пока степь не кончится)
#byheart
Посвящение Леониду Алексеевичу Филатову.
Я по совести указу записался в камикадзе.
С полной бомбовой загрузкой лечу.
В баках топлива до цели, ну, а цель, она в прицеле,
И я взять её сегодня хочу.
Рвутся нервы на пределе, погибать - так за идею.
И вхожу я в свой последний раж.
А те, которые на цели, глядя в высь, оцепенели,
Знают, чем грозит им мой пилотаж!
Парашют оставлен дома, на траве аэродрома.
Даже если захочу - не свернуть.
Облака перевернулись, и на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно и я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды жить осталось и не важно, что так мало,
Зацветут ещё мои деревья в саду!
.
Не добраться им до порта, вот и всё. Касаюсь борта,
И в расширенных зрачках отражен
Весь мой долгий путь до цели, той, которая в прицеле.
Мне взрываться за других есть резон.
Есть резон своим полетом вынуть душу из кого-то,
И в кого-то свою душу вложить.
Есть резон дойти до цели, той, которая в прицеле,
Потому что остальным надо...!
Есть резон дойти до цели, той, которая в прицеле,
Да потому что остальным надо жить!
Посвящение Леониду Алексеевичу Филатову.
Я по совести указу записался в камикадзе.
С полной бомбовой загрузкой лечу.
В баках топлива до цели, ну, а цель, она в прицеле,
И я взять её сегодня хочу.
Рвутся нервы на пределе, погибать - так за идею.
И вхожу я в свой последний раж.
А те, которые на цели, глядя в высь, оцепенели,
Знают, чем грозит им мой пилотаж!
Парашют оставлен дома, на траве аэродрома.
Даже если захочу - не свернуть.
Облака перевернулись, и на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно и я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды жить осталось и не важно, что так мало,
Зацветут ещё мои деревья в саду!
.
Не добраться им до порта, вот и всё. Касаюсь борта,
И в расширенных зрачках отражен
Весь мой долгий путь до цели, той, которая в прицеле.
Мне взрываться за других есть резон.
Есть резон своим полетом вынуть душу из кого-то,
И в кого-то свою душу вложить.
Есть резон дойти до цели, той, которая в прицеле,
Потому что остальным надо...!
Есть резон дойти до цели, той, которая в прицеле,
Да потому что остальным надо жить!
#byheart
К дню рождения Владимира Семеновича - его стих 1976 года. Констатация безнадежности и понимания скорого конца.
Жить ему оставалось четыре года…
Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пёс — Судьба моя, беспомощна, больна.
Я гнал её каменьями, но жмётся пёс к колену —
Глядит, глаза навыкате, и с языка — слюна.
Морока мне с нею —
Я оком тускнею,
Я ликом грустнею
И чревом урчу,
Нутром коченею,
А горлом немею,
И жить не умею,
И петь не хочу!
Должно быть, старею.
Пойти к палачу?
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу.
Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль её, голодную, — ласкается, дрожит.
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну —
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.
Тогда я гуляю,
Петляю, вихляю,
Я ваньку валяю
И небо копчу.
Но пса охраняю,
Сам вою, сам лаю —
О чём пожелаю,
Когда захочу.
Когда постарею —
Пойду к палачу,
Пусть вздёрнет скорее,
А я приплачу.
Бывают дни — я голову в такое пекло всуну,
Что и Судьба попятится, испуганна, бледна.
Я как-то влил стакан вина
для храбрости в Фортуну —
С тех пор ни дня без стакана,
ещё ворчит она:
«Эх, закуски — ни корки!»
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу!..
А я ноги — в опорки,
Судьбу — на закорки:
И в гору, и с горки
Пьянчугу влачу.
Когда постарею,
Пойду к палачу —
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу.
Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком —
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик.
Хамила, безобразила и обернулась Роком —
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.
Мне тяжко под нею,
Гляди, я синею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
«Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не над за шею —
Я петь не смогу!!!»
Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу —
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу!
К дню рождения Владимира Семеновича - его стих 1976 года. Констатация безнадежности и понимания скорого конца.
Жить ему оставалось четыре года…
Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пёс — Судьба моя, беспомощна, больна.
Я гнал её каменьями, но жмётся пёс к колену —
Глядит, глаза навыкате, и с языка — слюна.
Морока мне с нею —
Я оком тускнею,
Я ликом грустнею
И чревом урчу,
Нутром коченею,
А горлом немею,
И жить не умею,
И петь не хочу!
Должно быть, старею.
Пойти к палачу?
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу.
Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль её, голодную, — ласкается, дрожит.
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну —
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.
Тогда я гуляю,
Петляю, вихляю,
Я ваньку валяю
И небо копчу.
Но пса охраняю,
Сам вою, сам лаю —
О чём пожелаю,
Когда захочу.
Когда постарею —
Пойду к палачу,
Пусть вздёрнет скорее,
А я приплачу.
Бывают дни — я голову в такое пекло всуну,
Что и Судьба попятится, испуганна, бледна.
Я как-то влил стакан вина
для храбрости в Фортуну —
С тех пор ни дня без стакана,
ещё ворчит она:
«Эх, закуски — ни корки!»
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу!..
А я ноги — в опорки,
Судьбу — на закорки:
И в гору, и с горки
Пьянчугу влачу.
Когда постарею,
Пойду к палачу —
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу.
Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком —
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик.
Хамила, безобразила и обернулась Роком —
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.
Мне тяжко под нею,
Гляди, я синею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
«Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не над за шею —
Я петь не смогу!!!»
Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу —
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу!
В общем самое время в рубрике #byheart процитировать Александра Моисеевича Городницкого - «Бедная Украйна вечно будешь крайней на чужом похмелье во чужом пиру»
Городницкий обладает «верхним чутьем», что отличает настоящего поэта от рифмоплета.
2013 год. Член пен-клуба, записной либерал Городницкий, который шесть лет назад фраппировал тусовочку песней про «Севастополь останется русским» (а ведь пророческой стала песня - и от нее он не отказался, несмотря на давление, сказал что Севастополь это только русский город) выдал «Тараса Бульбу».
Через двенадцать лет видишь, что старик Городницкий чувствовал дыхание Бога - и написал.
О Тарасе Бульбе не суди огульно,
Жизнь его построчно знаем наизусть,
Потопил жидочков, застрелил сыночка,
Сгинул - это точно - за Святую Русь.
Снова утром хмурым, на коне кауром,
Рысью и алюром, впереди темно,
Шляхом, Богом данным, скачем за Богданом,
После за Петлюрой, после за Махно.
О Тарасе Бульбе не суди огульно,
Сабля или пуля не помогут впредь,
Москали да ляхи доведут до плахи,
Чтоб рванув рубахи, с честью умереть.
Не помогут вера и Степан Бандера,
Пьяное веселье с грустью поутру.
Бедная Украйна, вечно будешь крайней
На чужом похмелье,
Во чужом пиру
Городницкий обладает «верхним чутьем», что отличает настоящего поэта от рифмоплета.
2013 год. Член пен-клуба, записной либерал Городницкий, который шесть лет назад фраппировал тусовочку песней про «Севастополь останется русским» (а ведь пророческой стала песня - и от нее он не отказался, несмотря на давление, сказал что Севастополь это только русский город) выдал «Тараса Бульбу».
Через двенадцать лет видишь, что старик Городницкий чувствовал дыхание Бога - и написал.
О Тарасе Бульбе не суди огульно,
Жизнь его построчно знаем наизусть,
Потопил жидочков, застрелил сыночка,
Сгинул - это точно - за Святую Русь.
Снова утром хмурым, на коне кауром,
Рысью и алюром, впереди темно,
Шляхом, Богом данным, скачем за Богданом,
После за Петлюрой, после за Махно.
О Тарасе Бульбе не суди огульно,
Сабля или пуля не помогут впредь,
Москали да ляхи доведут до плахи,
Чтоб рванув рубахи, с честью умереть.
Не помогут вера и Степан Бандера,
Пьяное веселье с грустью поутру.
Бедная Украйна, вечно будешь крайней
На чужом похмелье,
Во чужом пиру
#byheart
Александр Твардовский.
Мы звали – станем ли лукавить?
- Его отцом в стране – семье.
Тут ни убавить,
Ни прибавить,
- Так это было на земле.
То был отец, чье только слово,
Чьей только брови малый знак – Закон.
Исполни долг суровый
– И что не так,
Скажи, что так…
О том не пели наши оды.
Что в час лихой, закон презрев,
Он мог на целые народы
Обрушить свой верховный гнев…
А что подчас такие бури
Судьбе одной могли послать,
Во всей доподлинной натуре
– Тебе об этом лучше знать.
Но в испытаньях нашей доли
Была, однако, дорога
Та непреклонность отчей воли,
С какою мы на ратном поле
В час горький встретили врага…
И под Москвой, и на Урале
– В труде, лишеньях и борьбе
– Мы этой воле доверяли
Никак не меньше, чем себе.
Мы с нею шли, чтоб мир избавить,
Чтоб жизнь от смерти отстоять.
Тут ни убавить,
Ни прибавить,
- Ты помнишь все, Отчизна –мать.
Ему, кто все, казалось, ведал,
Наметив курс грядущим дням,
Мы все обязаны победой,
Как ею он обязан нам…
Александр Твардовский.
Мы звали – станем ли лукавить?
- Его отцом в стране – семье.
Тут ни убавить,
Ни прибавить,
- Так это было на земле.
То был отец, чье только слово,
Чьей только брови малый знак – Закон.
Исполни долг суровый
– И что не так,
Скажи, что так…
О том не пели наши оды.
Что в час лихой, закон презрев,
Он мог на целые народы
Обрушить свой верховный гнев…
А что подчас такие бури
Судьбе одной могли послать,
Во всей доподлинной натуре
– Тебе об этом лучше знать.
Но в испытаньях нашей доли
Была, однако, дорога
Та непреклонность отчей воли,
С какою мы на ратном поле
В час горький встретили врага…
И под Москвой, и на Урале
– В труде, лишеньях и борьбе
– Мы этой воле доверяли
Никак не меньше, чем себе.
Мы с нею шли, чтоб мир избавить,
Чтоб жизнь от смерти отстоять.
Тут ни убавить,
Ни прибавить,
- Ты помнишь все, Отчизна –мать.
Ему, кто все, казалось, ведал,
Наметив курс грядущим дням,
Мы все обязаны победой,
Как ею он обязан нам…
#byheart
Юз Алешковский.
«Медвежье танго»
Есть зоопарк чудесный
В районе Красной Пресни.
Там смотрят на животных москвичи.
Туда-то на свиданье
С холостяком Ань-Анем
Направилась из Лондона Чи-Чи.
Мечтая в реактивном самолёте
О штуке посильней, чем "Фауст" Гёте.
Она сошла по трапу,
Помахивая лапой.
Юпитеры нацелились – бабах!
Глазёнки осовелые,
Штанишки снежно-белые,
Бамбуковая веточка в зубах.
А между тем китайское посольство
За девушкой следило с беспокойством.
Снуют администраторы
И кинооператоры
И сыплют им в шампанское цветы.
Ань-Ань, медведь китайский,
С улыбкою шанхайской
Дал интервью: Чи-Чи – предел мечты.
Но между тем китайское посольство
За парочкой следило с беспокойством.
Оно Чи-Чи вручило
Доносы крокодила
И докладную
От гиппопотама:
Ань-Ань с желаньем низким,
А также ревизионистским
Живёт со львом из Южного Вьетнама.
Чи-Чи-Чи-Чи, ты будешь вечно юной.
Чи-Чи-Чи-Чи, читай Мао Цзэдуна.
Вот эта штука в красном переплёте
Во много раз сильней, чем "Фауст" Гёте.
Дэн Сяопин Ань-Аню
Готовит указанье
«О половых задачах в зоопарке»
Ответственность и нервы…
Использовать резервы…
И никаких приписок по запарке.
И принял Ань решенье
боевое – С Чи совершить сношенье половое.
Уж он на неё наскакивал
И нежно укалякивал,
Наобещал и кофе, и какао.
Но лондонская леди
Рычала на медведя
И нежно к сердцу прижимала Мао.
Целуя штуку в красном переплёте,
Которая сильней, чем "Фауст" Гёте.
Ань-Ань ревел и плакал,
От страсти пол царапал
И перебил две лапы хунвейбинке.
А за стеной соседи,
Дебелые медведи,
Любовь крутили на казённой льдинке.
Китайское посольство
Следило с беспокойством,
Как увозили в Лондон
хунвейбинку.
Она взошла по трапу,
Хромая на две лапы.
Юпитеры нацелились – бабах…
Глазёнки осовелые,
Штанишки снежно-белые,
Бамбуковая веточка в зубах…
Ань-Ань по страшной пьянке
Пробрался к обезьянке
И приставал к дежурной тёте Зине…
Друзья, за это блядство,
А также ренегатство
Ответ несёт правительство в Пекине.
ПОЛИТИЧЕСКИЙ МОМЕНТ!
Юз Алешковский.
«Медвежье танго»
Есть зоопарк чудесный
В районе Красной Пресни.
Там смотрят на животных москвичи.
Туда-то на свиданье
С холостяком Ань-Анем
Направилась из Лондона Чи-Чи.
Мечтая в реактивном самолёте
О штуке посильней, чем "Фауст" Гёте.
Она сошла по трапу,
Помахивая лапой.
Юпитеры нацелились – бабах!
Глазёнки осовелые,
Штанишки снежно-белые,
Бамбуковая веточка в зубах.
А между тем китайское посольство
За девушкой следило с беспокойством.
Снуют администраторы
И кинооператоры
И сыплют им в шампанское цветы.
Ань-Ань, медведь китайский,
С улыбкою шанхайской
Дал интервью: Чи-Чи – предел мечты.
Но между тем китайское посольство
За парочкой следило с беспокойством.
Оно Чи-Чи вручило
Доносы крокодила
И докладную
От гиппопотама:
Ань-Ань с желаньем низким,
А также ревизионистским
Живёт со львом из Южного Вьетнама.
Чи-Чи-Чи-Чи, ты будешь вечно юной.
Чи-Чи-Чи-Чи, читай Мао Цзэдуна.
Вот эта штука в красном переплёте
Во много раз сильней, чем "Фауст" Гёте.
Дэн Сяопин Ань-Аню
Готовит указанье
«О половых задачах в зоопарке»
Ответственность и нервы…
Использовать резервы…
И никаких приписок по запарке.
И принял Ань решенье
боевое – С Чи совершить сношенье половое.
Уж он на неё наскакивал
И нежно укалякивал,
Наобещал и кофе, и какао.
Но лондонская леди
Рычала на медведя
И нежно к сердцу прижимала Мао.
Целуя штуку в красном переплёте,
Которая сильней, чем "Фауст" Гёте.
Ань-Ань ревел и плакал,
От страсти пол царапал
И перебил две лапы хунвейбинке.
А за стеной соседи,
Дебелые медведи,
Любовь крутили на казённой льдинке.
Китайское посольство
Следило с беспокойством,
Как увозили в Лондон
хунвейбинку.
Она взошла по трапу,
Хромая на две лапы.
Юпитеры нацелились – бабах…
Глазёнки осовелые,
Штанишки снежно-белые,
Бамбуковая веточка в зубах…
Ань-Ань по страшной пьянке
Пробрался к обезьянке
И приставал к дежурной тёте Зине…
Друзья, за это блядство,
А также ренегатство
Ответ несёт правительство в Пекине.
ПОЛИТИЧЕСКИЙ МОМЕНТ!
Прямо по погоде и стих.
Проделав брешь в затишьи,
Весна идет в штыки,
И высунули крыши
Из снега языки.
Голодная до драки,
Оскалилась весна, —
Как с языка собаки,
Стекает с крыш слюна.
Весенние армии жаждут успеха,
Все ясно, и стрелы на карте прямы,
И воины в легких небесных доспехах
Врубаются в белые рати зимы.
Но рано веселиться!
Сам зимний генерал
Никак своих позиций
Без боя не сдавал.
Тайком под белым флагом
Он собирал войска,
И вдруг ударил с фланга
Мороз исподтишка.
И битва идет с переменным успехом:
Где — свет и ручьи, где — поземка и мгла.
И воины в легких небесных доспехах
С потерями вышли назад из котла.
Морозу удирать бы,
А он впадает в раж:
Играет с вьюгой свадьбу,
Не свадьбу, а шабаш.
Окно скрипит фрамугой —
То ветер перебрал.
Но он напрасно с вьюгой
Победу пировал.
А в зимнем тылу говорят об успехах,
И наглые сводки приходят из тьмы,
Но воины в легких
небесных доспехах
Врубаются клиньями в царство зимы.
Откуда что берется, —
Сжимается без слов
Рука тепла и солнца
На горле холодов.
Не совершиться чуду —
Снег виден лишь в тылах.
Войска зимы повсюду
Бросают белый флаг.
И дальше на север идет наступленье,
Запела вода, пробуждаясь от сна.
Весна неизбежна — ну, как обновленье,
И необходима, как просто весна.
Кто славно жил в морозы-
Тот ждет и точит зуб,
И проливает слезы
Из водосточных труб.
Но только грош им, нищим,
В базарный день цена —
На эту землю свыше
Ниспослана весна.
Два слова войскам — несмотря на успехи
Не прячьте в чулан или старый комод
Небесные легкие ваши доспехи —
Они пригодятся еще через год.
Владимир Высоцкий
#byheart
Проделав брешь в затишьи,
Весна идет в штыки,
И высунули крыши
Из снега языки.
Голодная до драки,
Оскалилась весна, —
Как с языка собаки,
Стекает с крыш слюна.
Весенние армии жаждут успеха,
Все ясно, и стрелы на карте прямы,
И воины в легких небесных доспехах
Врубаются в белые рати зимы.
Но рано веселиться!
Сам зимний генерал
Никак своих позиций
Без боя не сдавал.
Тайком под белым флагом
Он собирал войска,
И вдруг ударил с фланга
Мороз исподтишка.
И битва идет с переменным успехом:
Где — свет и ручьи, где — поземка и мгла.
И воины в легких небесных доспехах
С потерями вышли назад из котла.
Морозу удирать бы,
А он впадает в раж:
Играет с вьюгой свадьбу,
Не свадьбу, а шабаш.
Окно скрипит фрамугой —
То ветер перебрал.
Но он напрасно с вьюгой
Победу пировал.
А в зимнем тылу говорят об успехах,
И наглые сводки приходят из тьмы,
Но воины в легких
небесных доспехах
Врубаются клиньями в царство зимы.
Откуда что берется, —
Сжимается без слов
Рука тепла и солнца
На горле холодов.
Не совершиться чуду —
Снег виден лишь в тылах.
Войска зимы повсюду
Бросают белый флаг.
И дальше на север идет наступленье,
Запела вода, пробуждаясь от сна.
Весна неизбежна — ну, как обновленье,
И необходима, как просто весна.
Кто славно жил в морозы-
Тот ждет и точит зуб,
И проливает слезы
Из водосточных труб.
Но только грош им, нищим,
В базарный день цена —
На эту землю свыше
Ниспослана весна.
Два слова войскам — несмотря на успехи
Не прячьте в чулан или старый комод
Небесные легкие ваши доспехи —
Они пригодятся еще через год.
Владимир Высоцкий
#byheart