Добродетельный человек сам определяет свою мораль и этику, он законодатель, но это требует большой смелости и твердости, иначе его добродетель станет слабостью.
Если у греков на первом месте стояло понятие arete - собственно добродетель, то в Спарте это было агоге (ἀγωγή) - воинская доблесть.
В Риме оба понятия пересеклись в virtus - гражданской доблести и чести.
Мой любимый текст о virtus: https://yangx.top/rightrev/129
#arete #virtus
Если у греков на первом месте стояло понятие arete - собственно добродетель, то в Спарте это было агоге (ἀγωγή) - воинская доблесть.
В Риме оба понятия пересеклись в virtus - гражданской доблести и чести.
Мой любимый текст о virtus: https://yangx.top/rightrev/129
#arete #virtus
"Человек без любви к судьбе — невротик; он теряет себя и никогда не сможет сказать вместе с Ницше: "Человек никогда не сможет подняться выше, если он не знает, куда приведет его судьба".
По мере того как человек, изменяя собственному закону, упускает возможность стать личностью, он теряет смысл своей жизни. По счастью, снисходительная и долготерпеливая природа никогда не вкладывала фатальный вопрос о смысле жизни в уста большинства людей. А если никто не спрашивает, не нужно и отвечать."
Становление личности - К. Г. Юнг
#личность #amor_fati
По мере того как человек, изменяя собственному закону, упускает возможность стать личностью, он теряет смысл своей жизни. По счастью, снисходительная и долготерпеливая природа никогда не вкладывала фатальный вопрос о смысле жизни в уста большинства людей. А если никто не спрашивает, не нужно и отвечать."
Становление личности - К. Г. Юнг
#личность #amor_fati
Фридрих Ницше - Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. Фрагмент 951
Война размягчённому понятию о «благородстве» — толика жестокости тут не будет лишней; в не меньшей мере, как и близость к преступлению. И «довольства собой» в благородстве не должно быть; надо относиться к себе авантюристически, испытательно, искусительно — и никакого елейного прекраснодушества. Я хочу дать простор более суровому^[Нем. robuster, т. е. не более дикому как возврат к шаблонам древних германцев, а более крепкому, выносливому] идеалу.
Ницше - вечный искатель силы, для него обычно хвалить любое усиление и порицать ослабление.
Не удивительно, что благородство трактуется им, как наличие внутренней силы исполнить должное, исполнить без какой либо оглядки и со всей неотвратимой жестокостью.
Такое отношение подобно силе закона, но для аристократичного благородства это свой индивидуальный, внутренний закон, сумма идеальных установлений для своего мира, себя и любого намерения.
По отношению к общественной норме, закону, морали - стремление поступать по совести и справедливости, исходя из внутреннего закона - близко к преступлению. Верность своему долгу (fides), за редкими исключениями, находится в оппозиции к медианной морали и общепринятым законам.
О каком довольстве собой можно говорить, для человека, святость принципов и моральное благородство, которого восстает против любой несправедливости, против любого изъяна наличной реальности?
Каждая попытка, упорядочить, исправить несоответствие, приблизиться к абсолютному совершенству - это вызов, это авантюра. Много ли может изменить один, против всего мира? Любой ситуационный успех, никогда не будет означать полной и окончательной победы. Каждый день противостояния будет оставлять шрамы на душе и сердце, изысканные аристократичные манеры станут скрывать за собой суровую и несгибаемую волю достойно встречать любые трудности, исполнить должное.
#aristo #arete #virtus #личность
Война размягчённому понятию о «благородстве» — толика жестокости тут не будет лишней; в не меньшей мере, как и близость к преступлению. И «довольства собой» в благородстве не должно быть; надо относиться к себе авантюристически, испытательно, искусительно — и никакого елейного прекраснодушества. Я хочу дать простор более суровому^[Нем. robuster, т. е. не более дикому как возврат к шаблонам древних германцев, а более крепкому, выносливому] идеалу.
Ницше - вечный искатель силы, для него обычно хвалить любое усиление и порицать ослабление.
Не удивительно, что благородство трактуется им, как наличие внутренней силы исполнить должное, исполнить без какой либо оглядки и со всей неотвратимой жестокостью.
Такое отношение подобно силе закона, но для аристократичного благородства это свой индивидуальный, внутренний закон, сумма идеальных установлений для своего мира, себя и любого намерения.
По отношению к общественной норме, закону, морали - стремление поступать по совести и справедливости, исходя из внутреннего закона - близко к преступлению. Верность своему долгу (fides), за редкими исключениями, находится в оппозиции к медианной морали и общепринятым законам.
О каком довольстве собой можно говорить, для человека, святость принципов и моральное благородство, которого восстает против любой несправедливости, против любого изъяна наличной реальности?
Каждая попытка, упорядочить, исправить несоответствие, приблизиться к абсолютному совершенству - это вызов, это авантюра. Много ли может изменить один, против всего мира? Любой ситуационный успех, никогда не будет означать полной и окончательной победы. Каждый день противостояния будет оставлять шрамы на душе и сердце, изысканные аристократичные манеры станут скрывать за собой суровую и несгибаемую волю достойно встречать любые трудности, исполнить должное.
#aristo #arete #virtus #личность
Человек инициативный, выставленный на вид
«Знать живёт в мире как истории и углубляет его поскольку изменяет его картину»^[Шпенглер О . Закат Европы. С. 356].
Такое аристократическое стремление приводит к поступанию (включающему в себя действующего субъекта, в отличие от «поступка», отчужденного от него) и является исходным способом существования для субъекта – не как результата моральной рефлексии и анализа мира, а как способа задания этого мира.
Использование слова «поступание» подчеркивает в человеке нечто, противостоящее осмысливанию, пониманию, продумыванию реальности – а именно нечто первичное реальности, задающее ее, создающее прецедент, а им – смысл мира и его возможности.
В поступании аннигилируется разрыв подлинной идеи и неподлинного мира, достойного должного и несовершенного сущего, в нем осуществляется их неразделимое единство, а точнее – они уничтожаются в своей противоположности. В поступании я локализую себя в том центре, в котором бытие плотно, которое есть «абсолютная реальность» (М. Элиаде).
Словами Шпенглера: «Здесь не раздумывают: кто раздумывает, уже бесчестен». С точки зрения «из центра» поступание принимается как исходное, ничем – никакими нормами и теоретическими рассмотрениями не обосновываемое: только через него есть выход к единому и единственному бытию.
Традиционная этика, отвечая потребностям и реализуя возможности периферийного человека, видит моральный поступок, в первую очередь, как отрефлексированный, как логичный, но, тем самым устраняет из него ответственного субъекта.
В силу этого отрыва от единого и единственного центра ответственного сознания: логическая ясность и необходимая последовательность, на которые делает ставку теоретическое сознание, превращаются в темные и стихийные силы.
Центральная локализация в ценностном мире – неустранимое и существенное основание ценностного бытия, но это разрушает всю традиционно периферийную логику этики.
Человек поступает не в пространстве таких же равных других, но в пространстве, ценностно организованном вокруг него и являющимся им самим: только в этом случае он ставит подпись под своим деянием, и самой подписью придаёт этому деянию бытийственность,
подлинность, позволяет поставить подпись – и она является таковой не в силу соответствия некоему образцу подписи (периферийному ценностному сознанию свойственна архетипичность – для него существует лишь то, что воспроизводит идеальный образец), а в силу того, что поступок всецело является моим.
Как обнаруживает Х.Арендт, мужество не сводится обязательно или первично только к готовности взять на себя последствия за сделанное: мужества требует уже решение выйти из приватного круга потаенности и показать, кто ты, собственно, есть, т.е. выставить самого себя. Но аристократическое существование во многом вообще лишено этой приватной потаенности, и выставление самого себя есть способ аристократического существования с самого детства.
Потаенность и невыставленность невозможны там, где человек осуществляет то, что может быть названо инициативой.
Аристократ инициирует всю жизнь замка, что для него во многом совпадает с инициированием самого себя. «Однако сила того, кто берет на себя инициативу, поистине придающую всю крепость крепкому, дает о себе знать только в этой инициативе и во взятом тогда на себя риске, не в действительном достижении»^[Арендт Х. Vita activa, или о деятельной жизни. СПб., 2000. С. 250.].
Величавая ответственность аристократа не есть суетливая ответственность за результат, за то, что вне замкового пространства. Для него непостижимы мучения ситуативного морального субъекта.
Он ответственен лишь за исполненную роль и лишь за обустройство замка, т.е. самого себя. (Остатки этого обустройства сохраняются, если бы можно было так сказать — ностальгируют, в исключительной щепетильности и консервативности аристократии в отношении одежды, устройства дома и распорядка жизни.)
О.П.Зубец - Об аристократизме // Аристократизм, как основа поступания
#aristo #arete #личность
«Знать живёт в мире как истории и углубляет его поскольку изменяет его картину»^[Шпенглер О . Закат Европы. С. 356].
Такое аристократическое стремление приводит к поступанию (включающему в себя действующего субъекта, в отличие от «поступка», отчужденного от него) и является исходным способом существования для субъекта – не как результата моральной рефлексии и анализа мира, а как способа задания этого мира.
Использование слова «поступание» подчеркивает в человеке нечто, противостоящее осмысливанию, пониманию, продумыванию реальности – а именно нечто первичное реальности, задающее ее, создающее прецедент, а им – смысл мира и его возможности.
В поступании аннигилируется разрыв подлинной идеи и неподлинного мира, достойного должного и несовершенного сущего, в нем осуществляется их неразделимое единство, а точнее – они уничтожаются в своей противоположности. В поступании я локализую себя в том центре, в котором бытие плотно, которое есть «абсолютная реальность» (М. Элиаде).
Словами Шпенглера: «Здесь не раздумывают: кто раздумывает, уже бесчестен». С точки зрения «из центра» поступание принимается как исходное, ничем – никакими нормами и теоретическими рассмотрениями не обосновываемое: только через него есть выход к единому и единственному бытию.
Традиционная этика, отвечая потребностям и реализуя возможности периферийного человека, видит моральный поступок, в первую очередь, как отрефлексированный, как логичный, но, тем самым устраняет из него ответственного субъекта.
В силу этого отрыва от единого и единственного центра ответственного сознания: логическая ясность и необходимая последовательность, на которые делает ставку теоретическое сознание, превращаются в темные и стихийные силы.
Центральная локализация в ценностном мире – неустранимое и существенное основание ценностного бытия, но это разрушает всю традиционно периферийную логику этики.
Человек поступает не в пространстве таких же равных других, но в пространстве, ценностно организованном вокруг него и являющимся им самим: только в этом случае он ставит подпись под своим деянием, и самой подписью придаёт этому деянию бытийственность,
подлинность, позволяет поставить подпись – и она является таковой не в силу соответствия некоему образцу подписи (периферийному ценностному сознанию свойственна архетипичность – для него существует лишь то, что воспроизводит идеальный образец), а в силу того, что поступок всецело является моим.
Как обнаруживает Х.Арендт, мужество не сводится обязательно или первично только к готовности взять на себя последствия за сделанное: мужества требует уже решение выйти из приватного круга потаенности и показать, кто ты, собственно, есть, т.е. выставить самого себя. Но аристократическое существование во многом вообще лишено этой приватной потаенности, и выставление самого себя есть способ аристократического существования с самого детства.
Потаенность и невыставленность невозможны там, где человек осуществляет то, что может быть названо инициативой.
Аристократ инициирует всю жизнь замка, что для него во многом совпадает с инициированием самого себя. «Однако сила того, кто берет на себя инициативу, поистине придающую всю крепость крепкому, дает о себе знать только в этой инициативе и во взятом тогда на себя риске, не в действительном достижении»^[Арендт Х. Vita activa, или о деятельной жизни. СПб., 2000. С. 250.].
Величавая ответственность аристократа не есть суетливая ответственность за результат, за то, что вне замкового пространства. Для него непостижимы мучения ситуативного морального субъекта.
Он ответственен лишь за исполненную роль и лишь за обустройство замка, т.е. самого себя. (Остатки этого обустройства сохраняются, если бы можно было так сказать — ностальгируют, в исключительной щепетильности и консервативности аристократии в отношении одежды, устройства дома и распорядка жизни.)
О.П.Зубец - Об аристократизме // Аристократизм, как основа поступания
#aristo #arete #личность
Человек, отвечающий за себя, как вершину истории.
"Весь мир на ладони — ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина ещё впереди..." В.Высоцкий
Аристократическая ответственность есть ответственность за тот мир, который полностью принадлежит действующему в нем, который есть он сам.
Основа такой ответственности заложена в характере течения времени аристократичного сознания - замка: это время не линейное, оно движется по спирали, как бы сужающейся кверху, превращающей ныне живущего в болезненный сгусток всей предыдущей истории его рода.
Именно в нем оживают родовые портреты, его глаза видят привиденческую оживленность замковых коридоров. Для жителя замка подлинная бытийственность, осмысленность, оживленность основана на вечном возвращении, бесконечном повторении одних и тех же сюжетов в исполнении все новых поколений.
Родовое уродство есть подлинная красота, ибо оно не случайно. Einmal ist Keinmal — Единожды — все равно что никогда.
Словами Милана Кундеры, «Чего стоит жизнь, если первая же ее репетиция есть уже сама жизнь… набросок к ничему, начертание, так и не воплощенное в картину»^[Кундера М. Невыносимая легкость бытия. СПб., 2000. С. 12].
Если же в твоем лице история проигрывает единственную возможную драму, многократно сыгранную на фоне тех же стен, то в этом мире вечного возвращения на всяком поступке лежит тяжесть невыносимой ответственности.
Это ответственность не перед кем-то, ибо зрители этой драмы воплощены в самом актере, породили его со всеми его уродством и красотой, благородством и низостью.
Сцена окружена высокой каменной стеной и не существует взгляда со стороны, нет источника оценки, облегчающего ответственность.
Король ответственен перед Богом и подданными. Житель замка ответственен перед сконцентрированной в нем историей. Он ее сгусток, вершина.
О.П.Зубец - Об аристократизме
#aristo #arete #личность #время
"Весь мир на ладони — ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина ещё впереди..." В.Высоцкий
Аристократическая ответственность есть ответственность за тот мир, который полностью принадлежит действующему в нем, который есть он сам.
Основа такой ответственности заложена в характере течения времени аристократичного сознания - замка: это время не линейное, оно движется по спирали, как бы сужающейся кверху, превращающей ныне живущего в болезненный сгусток всей предыдущей истории его рода.
Именно в нем оживают родовые портреты, его глаза видят привиденческую оживленность замковых коридоров. Для жителя замка подлинная бытийственность, осмысленность, оживленность основана на вечном возвращении, бесконечном повторении одних и тех же сюжетов в исполнении все новых поколений.
Родовое уродство есть подлинная красота, ибо оно не случайно. Einmal ist Keinmal — Единожды — все равно что никогда.
Словами Милана Кундеры, «Чего стоит жизнь, если первая же ее репетиция есть уже сама жизнь… набросок к ничему, начертание, так и не воплощенное в картину»^[Кундера М. Невыносимая легкость бытия. СПб., 2000. С. 12].
Если же в твоем лице история проигрывает единственную возможную драму, многократно сыгранную на фоне тех же стен, то в этом мире вечного возвращения на всяком поступке лежит тяжесть невыносимой ответственности.
Это ответственность не перед кем-то, ибо зрители этой драмы воплощены в самом актере, породили его со всеми его уродством и красотой, благородством и низостью.
Сцена окружена высокой каменной стеной и не существует взгляда со стороны, нет источника оценки, облегчающего ответственность.
Король ответственен перед Богом и подданными. Житель замка ответственен перед сконцентрированной в нем историей. Он ее сгусток, вершина.
О.П.Зубец - Об аристократизме
#aristo #arete #личность #время
Говоря о преемственности поколений и "вечном повторении" одних и тех же сюжетов, следует сказать, что с вершины открывается вид на все существовавшие в истории драмы.
Аристократическая роль это не точное подражание одному персонажу - все доступные для включения в свой мир истории и их герои воплощаются в одном человеке. Он продолжает их жизни своей, обретает черты их характера, и вместе с тем обретает их проблемы, обречен задавать те же вопросы, но также имеет и шанс переиграть историю опираясь на весь опыт предшественников.
Таки образом происходит болезненное переосмысление истории, всех сделанных ошибок и успехов, которые необходимо отождествляются как свои собственные, оттуда нельзя вычеркнуть ни хорошее, ни плохое. И если ассоциировать себя с успехами предков всегда приятно, то исправлять, либо даже искать пути выхода из сложных ситуаций потребует выдержки и мужества.
Может показаться, что человек таким образом это некий пустой сосуд, tabula rasa, который надо заполнить некими ценностями и снабдить подробным сценарием на всю жизнь, конечно, это не так.
Впуская в себя дух древних героев и подлецов, он становится каждым их них, но не есть ни один из них на самом деле, он нечто большее - тот кто выносит вердикт их жизни, решает будут они жить дальше в нем, их наследнике или нет. Такая оценка не останавливается, как не останавливается познание и расширение мира.
Совершая оценку прошлого, происходит оценка и самоидентификация в настоящем. В этом смысле пережитые героические примеры создают нравственные нормы и формируют характер.
Важно отметить, что совсем не обязательно совершать вечное возвращение только в рамках своего рода - не даром знатные древние греки вели родословную от богов и героев эпосов. Мир в себе это и народные образы из сказок, сказаний, фильмов, книг и истории.
К сожалению ли, но герои жанра casual (повседневность) возвращаются чаще других.
#личность
Аристократическая роль это не точное подражание одному персонажу - все доступные для включения в свой мир истории и их герои воплощаются в одном человеке. Он продолжает их жизни своей, обретает черты их характера, и вместе с тем обретает их проблемы, обречен задавать те же вопросы, но также имеет и шанс переиграть историю опираясь на весь опыт предшественников.
Таки образом происходит болезненное переосмысление истории, всех сделанных ошибок и успехов, которые необходимо отождествляются как свои собственные, оттуда нельзя вычеркнуть ни хорошее, ни плохое. И если ассоциировать себя с успехами предков всегда приятно, то исправлять, либо даже искать пути выхода из сложных ситуаций потребует выдержки и мужества.
Может показаться, что человек таким образом это некий пустой сосуд, tabula rasa, который надо заполнить некими ценностями и снабдить подробным сценарием на всю жизнь, конечно, это не так.
Впуская в себя дух древних героев и подлецов, он становится каждым их них, но не есть ни один из них на самом деле, он нечто большее - тот кто выносит вердикт их жизни, решает будут они жить дальше в нем, их наследнике или нет. Такая оценка не останавливается, как не останавливается познание и расширение мира.
Совершая оценку прошлого, происходит оценка и самоидентификация в настоящем. В этом смысле пережитые героические примеры создают нравственные нормы и формируют характер.
Важно отметить, что совсем не обязательно совершать вечное возвращение только в рамках своего рода - не даром знатные древние греки вели родословную от богов и героев эпосов. Мир в себе это и народные образы из сказок, сказаний, фильмов, книг и истории.
К сожалению ли, но герои жанра casual (повседневность) возвращаются чаще других.
#личность
Обобщающий термин аристократизм, можно применить для описания большинства анти-модернистских философских течений, от Фихте, Ницше, Шмитта, Ортеги-И-Гассета и далее от Соловьева, Бердяева, Бахтина до Фетисова и Дугина.
Любая сколько-то завершенная философская система является фундаментом для политической доктрины и если говорить о КР, то по нашему мнению, ее фундаметом является именно философия аристократизма.
Обращаясь к вечным античным добродетелям, аристократизм создает такой тип человека для которого принципы КР не утопия, а политическая программа, реальный план взаимодействия с внешним миром.
Осуществление такой политической программы становиться возможно только при одном условии — при появлении этого нового типа человека. Уничтожая все различия, современность в то же время позволяет овладеть таким мирровозрением гораздо более широким слоям общества, чем это было возможно в античности.
Выбор между посредственным "нормальным" сознанием и становлением личности перестает быть полностью обусловленной данностью, делая аристократизм консервативных революционеров более актуальным, чем он когда либо был раньше.
"Нормальный", "рядовой человек" будет неизбежно вносить свое извращенное (неправильное) понимание в любые непостижимые для него идеи, кажущиеся ему только вредной и опасной утопией.
Однако, если Homo sapiens превращается в Homo virtus (человек благородный) - то утопия перестает быть таковой и воплощается в реальности, становится достижимой.
Добродетель-безупречность (arete), стремление к недостижимому совершенству — тот самый мостик над пропастью, который соединяет нового человека, аристократа духа, с остальным обществом.
Мягкий элитизм, добровольность и открытость участия, мировоззрение из центра человеческого бытия, вечное балансирование между крайностями и отсутствие внешнего авторитета и данности по отношению ко всем сферам жизни, в следствии преобладания внутреннего индивидуального закона - разительно отличает КР от остальных политических теорий.
Ядро КР сформировали именно такие личности аристократического типа, воспринимаюшие "Я", как часть целого, одновременно - обособленные, различающие, всегда проводящие границу между достойным и недостойным, и в то же время тяготеющие к обществу равных.
Для них имеется только один мир и этот мир начинается там, где мы находимся, он повсюду вокруг нас. И поскольку центр в нас, inter pares (для равных) «центр повсюду».
В своём стремлении к целостности КР идет намного дальше, не ограничиваясь дефрагментацией личностей и объединения их в пестрое единство.
Нет дальнего предела - любое из мест мира подчиняется одним и тем же законам. Возможно различение отдельных частей в Целом, но не их разделение.
Любая черезмерность, односторонее предпочтение вызывают протест - из центра видна тщетность попыток соединить идеальное с реальным и духовное с материальным.
В центре они пересекаются не соединяясь, amor fati аристократа духа состоит в том, чтобы бесстрастно смотреть на все проявления мира, но полагаться только на себя.
Даже «вечность» для него не вне времени и не над временем, она представляет собой свернутое в его сознании время – прошлое и будущее как настоящее.
Он присутствует здесь и везде, он есть - весь и всегда.
#КР #virtus #aristo #arete #личность #элита #amor_fati #радикальный_субъект
Любая сколько-то завершенная философская система является фундаментом для политической доктрины и если говорить о КР, то по нашему мнению, ее фундаметом является именно философия аристократизма.
Обращаясь к вечным античным добродетелям, аристократизм создает такой тип человека для которого принципы КР не утопия, а политическая программа, реальный план взаимодействия с внешним миром.
Осуществление такой политической программы становиться возможно только при одном условии — при появлении этого нового типа человека. Уничтожая все различия, современность в то же время позволяет овладеть таким мирровозрением гораздо более широким слоям общества, чем это было возможно в античности.
Выбор между посредственным "нормальным" сознанием и становлением личности перестает быть полностью обусловленной данностью, делая аристократизм консервативных революционеров более актуальным, чем он когда либо был раньше.
"Нормальный", "рядовой человек" будет неизбежно вносить свое извращенное (неправильное) понимание в любые непостижимые для него идеи, кажущиеся ему только вредной и опасной утопией.
Однако, если Homo sapiens превращается в Homo virtus (человек благородный) - то утопия перестает быть таковой и воплощается в реальности, становится достижимой.
Добродетель-безупречность (arete), стремление к недостижимому совершенству — тот самый мостик над пропастью, который соединяет нового человека, аристократа духа, с остальным обществом.
Мягкий элитизм, добровольность и открытость участия, мировоззрение из центра человеческого бытия, вечное балансирование между крайностями и отсутствие внешнего авторитета и данности по отношению ко всем сферам жизни, в следствии преобладания внутреннего индивидуального закона - разительно отличает КР от остальных политических теорий.
Ядро КР сформировали именно такие личности аристократического типа, воспринимаюшие "Я", как часть целого, одновременно - обособленные, различающие, всегда проводящие границу между достойным и недостойным, и в то же время тяготеющие к обществу равных.
Для них имеется только один мир и этот мир начинается там, где мы находимся, он повсюду вокруг нас. И поскольку центр в нас, inter pares (для равных) «центр повсюду».
В своём стремлении к целостности КР идет намного дальше, не ограничиваясь дефрагментацией личностей и объединения их в пестрое единство.
Нет дальнего предела - любое из мест мира подчиняется одним и тем же законам. Возможно различение отдельных частей в Целом, но не их разделение.
Любая черезмерность, односторонее предпочтение вызывают протест - из центра видна тщетность попыток соединить идеальное с реальным и духовное с материальным.
В центре они пересекаются не соединяясь, amor fati аристократа духа состоит в том, чтобы бесстрастно смотреть на все проявления мира, но полагаться только на себя.
Даже «вечность» для него не вне времени и не над временем, она представляет собой свернутое в его сознании время – прошлое и будущее как настоящее.
Он присутствует здесь и везде, он есть - весь и всегда.
#КР #virtus #aristo #arete #личность #элита #amor_fati #радикальный_субъект
В "наших интернетах" довольно часто используют введенное Д.Галковским словечко новиоп - сокращение от новая историческая общность.
Размытое определение для новиопов у ДЭГа - на мой взгляд, приводит к чудовищным когнитивным искажениям и подталкивает к мыслям в националистической плоскости, чреватой враждой всех со всеми.
Как говорится лучшая ложь, та в которой есть часть правды, действительно, homo soveticus - особый тип человека, исследовать который ещё предстоит.
Ольга Олександровна Седакова рассказывает про общие тенденции воспитания личности и культурных отличиях советского человека и дореволюционного.
https://telegra.ph/O-fenomene-sovetskogo-cheloveka-Intervyu-Elene-Kudryavcevoj-08-23
#личность #кризис
Размытое определение для новиопов у ДЭГа - на мой взгляд, приводит к чудовищным когнитивным искажениям и подталкивает к мыслям в националистической плоскости, чреватой враждой всех со всеми.
Как говорится лучшая ложь, та в которой есть часть правды, действительно, homo soveticus - особый тип человека, исследовать который ещё предстоит.
Ольга Олександровна Седакова рассказывает про общие тенденции воспитания личности и культурных отличиях советского человека и дореволюционного.
https://telegra.ph/O-fenomene-sovetskogo-cheloveka-Intervyu-Elene-Kudryavcevoj-08-23
#личность #кризис
Telegraph
О феномене советского человека. Интервью Елене Кудрявцевой
И нас они науке первой учат: Чтить самого себя.
Мы с воплями бежим прочь от таинственного призрака, поселившегося в самом центре нашего обиталища, хотя на самом деле весь ужас не в нем самом, а в нашем ужасе перед ним.
И поскольку все труднее становится одолеть немо, переключая внимание на явления внешнего мира, мы все больше поворачиваемся к камерному личному миру, в котором мы живем, — к друзьям, родственникам, соседям, коллегам. Удастся нам победить немо хотя бы здесь — это уже что-то; вот откуда берется нынешняя одержимость потреблением напоказ, стремлением ни в чем не отстать от Джонса или Смита, постоянным доказыванием нашего превосходства, пусть даже на самом абсурдном и ничтожном уровне — в умении управляться с клюшкой для гольфа, в приготовлении итальянских блюд, в разведении роз. Отсюда наше маниакальное пристрастие к азартной игре во всех ее видах и формах и даже наша чрезмерная зацикленность на вещах, которые сами по себе прекрасны и замечательны, — как, например, более высокая оплата труда или более здоровое и образованное подрастающее поколение.
Но самое типичное убежище, где человек пытается укрыться от немо, — это брак, семья, дом. Дети, затерянная в будущем капля твоей крови, — вот подлинное страхование жизни. Но и в этой ситуации немо норовит все испортить. Оно может заставить индивида исполнять дома такую роль, которую он или она на публике играть не в состоянии — разве только в своих фантазиях. Рожденный с задатками диктатора становится деспотом у себя в доме — и таким останется в памяти, в пределах вот этой комнаты. Немо может заставить родителей стать тиранами, а мужа или жену толкнуть к неверности.
Когда индивида со всех сторон одолевают силы антииндивидуальности; немо; ощущение, что смерть абсолютна; дегуманизирующие процессы массового производства и производства массы...
Зловещая неисчислимость нашего мира, бесконечное тиражирование тривиальности порождают немо.
#личность #радикальный_субъект #aristo #nemo
И поскольку все труднее становится одолеть немо, переключая внимание на явления внешнего мира, мы все больше поворачиваемся к камерному личному миру, в котором мы живем, — к друзьям, родственникам, соседям, коллегам. Удастся нам победить немо хотя бы здесь — это уже что-то; вот откуда берется нынешняя одержимость потреблением напоказ, стремлением ни в чем не отстать от Джонса или Смита, постоянным доказыванием нашего превосходства, пусть даже на самом абсурдном и ничтожном уровне — в умении управляться с клюшкой для гольфа, в приготовлении итальянских блюд, в разведении роз. Отсюда наше маниакальное пристрастие к азартной игре во всех ее видах и формах и даже наша чрезмерная зацикленность на вещах, которые сами по себе прекрасны и замечательны, — как, например, более высокая оплата труда или более здоровое и образованное подрастающее поколение.
Но самое типичное убежище, где человек пытается укрыться от немо, — это брак, семья, дом. Дети, затерянная в будущем капля твоей крови, — вот подлинное страхование жизни. Но и в этой ситуации немо норовит все испортить. Оно может заставить индивида исполнять дома такую роль, которую он или она на публике играть не в состоянии — разве только в своих фантазиях. Рожденный с задатками диктатора становится деспотом у себя в доме — и таким останется в памяти, в пределах вот этой комнаты. Немо может заставить родителей стать тиранами, а мужа или жену толкнуть к неверности.
Когда индивида со всех сторон одолевают силы антииндивидуальности; немо; ощущение, что смерть абсолютна; дегуманизирующие процессы массового производства и производства массы...
Зловещая неисчислимость нашего мира, бесконечное тиражирование тривиальности порождают немо.
#личность #радикальный_субъект #aristo #nemo
Гераклит разделял всех людей на
«aristoi» (моральную и интеллектуальную элиту— не путать с «благородными» по крови: этот смысл был привнесен позднее) и «hoi polloi» (большинство, бездумная конформистская масса). Немногих «наилучших» Гераклит выделяет вовсе не по социальному статусу или богатству.
«Наилучшие» – это те, кто делает выбор в пользу «ценностей духа и добра»[1].
В романе «Любовница французского лейтенанта» Джон Фаулз вкладывает ту же самую мысль в слова одного из героев:
«Иначе говоря, любая культура, какой бы антидемократической или, наоборот, эгалитарной она ни была, нуждается в известного рода элите: критической и в то же время самокритичной, сомневающейся во всем и в самой себе — и при этом живущей согласно определенным правилам поведения.»[2]
Однако подход Фаулза на много тоньше: он переосмысляет учение Гераклита, перенося само разделение на многих и немногих и его критерий в область психики и сознания конкретного человека, а не группы людей.
По мнению Г. Фокнера,
гераклитовский моральный дуализм Меньшинство / Большинство и римско-марксистский экономический дуализм патриций/плебей происходит из нейропсихологического дуализма правое / левое или лунный / солнечный, что в западной культуре отразилось в религиозном, мистическом, эзотерическом дуализме спасенный / проклятый[3].
В теории «аристоса» для Фаулза наиболее важна внутренняя ответственность индивида и духовное, а не материальное или социальное превосходство (тот же самый подход, который используется и в социальных теориях Х. Ортега-и-Гассета, Й. Хейзинги, А. Дж. Тойнби, в философии Ф.Ницше, Н.А.Бердяева, И.А.Ильина, С.Л.Франка и других).
Человек по Фаулзу, не должен быть эгоистом, а обязан испытывать ответственность индивидуума, осознавшего свою личную ответственность как всеобщую, как ответственность не только за себя, но и за всё и за всех. Эта позиция должна определяться стремление человека, главным из которых должно быть стремление к более справедливому миру.[4]
Рассуждая про «новых людей» и про «массовость» сознания
и культуры, которая боится лишь нищеты материальной, но не духовной, Фаулз описывает и тех Немногих, призванных «противостоять толпе».
«Новой аристократии нужна противоположность, против которой она будет бороться; ей потребна страшная настоятельность самосохранения.
Два будущих человечества:
1. следствие усреднения, превращения всех и вся в посредственность;
2. осознанный подъём, формирование себя.
Учение, создающее пропасть: оно сохраняет высший и низший род (и уничтожает средний, промежуточный)[5].»
Эти слова Ницше становятся ясны если применить комментарий Фаулза о Гераклите: «выводить из этого поспешное заключение, что все человечество распадается на две группы — избранные Немногие и презренные Многие, — было бы полным идиотизмом. Градациям между ними несть числа, и если, прочтя эту книгу, вы не извлечете из нее никаких других мыслей, я надеюсь, что вы все же правильно меня поймете, когда я говорю о том, что водораздел между Немногими и Многими должен пролегать внутри каждого индивида, а не между индивидами. Короче говоря, никто из нас не состоит из одних достоинств, как и из одних недостатков.»[6]
Другими словами, прочтенный через Фаулза Ницше говорит - у конкретного человека есть два пути, а будущее человечества может зависеть только от выбора сделанного на индивидуальном уровне. Достичь Аристоса (в себе) возможно только поборов Немо (в себе же), причем эта эпичная битва продолжается на протяжении всей жизни человека.
1. Мотрошилова Н.В. Мудрец и толпа // История философии. Запад – Россия – Восток. – М.: Греко-латинский кабинет, 1995. – Кн. 1: Философия древности и средневековья. – С. 54–57.
2. Fowles J. The French Lieutenant’s Woman. – Vintage, 1996., p. 285
3. Fawkner H.W. The Timescapes of John Fowles. – Rutherford, 1984.,p. 155
4. Тимофеев В.Г. Уроки Джона Фаулза. – СПб., 2003.- с.29
5. Ницше Ф. - Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей
6. Fowles J. The Aristos.
#личность #aristo #общество #стратификация #nemo
«aristoi» (моральную и интеллектуальную элиту— не путать с «благородными» по крови: этот смысл был привнесен позднее) и «hoi polloi» (большинство, бездумная конформистская масса). Немногих «наилучших» Гераклит выделяет вовсе не по социальному статусу или богатству.
«Наилучшие» – это те, кто делает выбор в пользу «ценностей духа и добра»[1].
В романе «Любовница французского лейтенанта» Джон Фаулз вкладывает ту же самую мысль в слова одного из героев:
«Иначе говоря, любая культура, какой бы антидемократической или, наоборот, эгалитарной она ни была, нуждается в известного рода элите: критической и в то же время самокритичной, сомневающейся во всем и в самой себе — и при этом живущей согласно определенным правилам поведения.»[2]
Однако подход Фаулза на много тоньше: он переосмысляет учение Гераклита, перенося само разделение на многих и немногих и его критерий в область психики и сознания конкретного человека, а не группы людей.
По мнению Г. Фокнера,
гераклитовский моральный дуализм Меньшинство / Большинство и римско-марксистский экономический дуализм патриций/плебей происходит из нейропсихологического дуализма правое / левое или лунный / солнечный, что в западной культуре отразилось в религиозном, мистическом, эзотерическом дуализме спасенный / проклятый[3].
В теории «аристоса» для Фаулза наиболее важна внутренняя ответственность индивида и духовное, а не материальное или социальное превосходство (тот же самый подход, который используется и в социальных теориях Х. Ортега-и-Гассета, Й. Хейзинги, А. Дж. Тойнби, в философии Ф.Ницше, Н.А.Бердяева, И.А.Ильина, С.Л.Франка и других).
Человек по Фаулзу, не должен быть эгоистом, а обязан испытывать ответственность индивидуума, осознавшего свою личную ответственность как всеобщую, как ответственность не только за себя, но и за всё и за всех. Эта позиция должна определяться стремление человека, главным из которых должно быть стремление к более справедливому миру.[4]
Рассуждая про «новых людей» и про «массовость» сознания
и культуры, которая боится лишь нищеты материальной, но не духовной, Фаулз описывает и тех Немногих, призванных «противостоять толпе».
«Новой аристократии нужна противоположность, против которой она будет бороться; ей потребна страшная настоятельность самосохранения.
Два будущих человечества:
1. следствие усреднения, превращения всех и вся в посредственность;
2. осознанный подъём, формирование себя.
Учение, создающее пропасть: оно сохраняет высший и низший род (и уничтожает средний, промежуточный)[5].»
Эти слова Ницше становятся ясны если применить комментарий Фаулза о Гераклите: «выводить из этого поспешное заключение, что все человечество распадается на две группы — избранные Немногие и презренные Многие, — было бы полным идиотизмом. Градациям между ними несть числа, и если, прочтя эту книгу, вы не извлечете из нее никаких других мыслей, я надеюсь, что вы все же правильно меня поймете, когда я говорю о том, что водораздел между Немногими и Многими должен пролегать внутри каждого индивида, а не между индивидами. Короче говоря, никто из нас не состоит из одних достоинств, как и из одних недостатков.»[6]
Другими словами, прочтенный через Фаулза Ницше говорит - у конкретного человека есть два пути, а будущее человечества может зависеть только от выбора сделанного на индивидуальном уровне. Достичь Аристоса (в себе) возможно только поборов Немо (в себе же), причем эта эпичная битва продолжается на протяжении всей жизни человека.
1. Мотрошилова Н.В. Мудрец и толпа // История философии. Запад – Россия – Восток. – М.: Греко-латинский кабинет, 1995. – Кн. 1: Философия древности и средневековья. – С. 54–57.
2. Fowles J. The French Lieutenant’s Woman. – Vintage, 1996., p. 285
3. Fawkner H.W. The Timescapes of John Fowles. – Rutherford, 1984.,p. 155
4. Тимофеев В.Г. Уроки Джона Фаулза. – СПб., 2003.- с.29
5. Ницше Ф. - Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей
6. Fowles J. The Aristos.
#личность #aristo #общество #стратификация #nemo