Мысли о разном
2.08K subscribers
81 photos
3 files
25 links
Попытка найти смысл в современном состоянии богословия и литургики. И просто о жизни.
加入频道
В очередной раз встречаю в сети очередную умилительную картинку седовласого старца в подряснике – послушника какого-то монастыря. Кто он, где подвизается, чем известен – никого из многих лайкнувших и написавших комментарии не интересует. Здесь важен именно сам образ молитвенности, седой длинноволосости и благости: некий архетип интер-религиозной «духовности». «Неважно кто это, важно, что этот образ дает мне силы жить и верить дальше» – пишет комментаторка .

Думаю о том, что это явление того же порядка, что и внешняя сторона богослужения, весь внешний (блестящий золотом или деревянный, кто чем прельщён) облик церкви. Церковь как таковая со всеми её смыслами не нужна среднестатистическому прихожанину. Нужен лишь образ, туманный шаблон, взирая на который активируешь свою собственную веру. А во что ты веришь сам - это вопрос сложный, глубоко личный. Как правило это винегрет из эзотерики и шаманизма с обильным использованием христианской терминологии.

Поэтому там, где начинает проясняться суть христовой веры, это часто вызывает сомнения, смущение и негодование. «Но ведь так хорошо верили до этого, зачем всё прояснять? Зачем все эти русские языки, все эти вечерни вечером и утрени утром? Ведь так замечательно молились и благоговели – зачем все это ломать?»

Я полностью согласен с тем, что извне всё это ломать нельзя. Все эти предрассудки и суеверия человек может сломать только сам, когда/если дойдёт до определённой стадии духовного развития. А пока не дойдёт, всё будет насилием, разрушение уютного мира собственной веры во что-то вообще, происком сионистов, муссонов и ужасно возмутивших православный люд дизайнеров котолических облачений в Нотр-Даме.

Впрочем, доброго всем утра, друзья!
С тех пор как христианский культ заменил собой языческий культ во многих государствах на разных континентах мiра, люди Церкви в целом делятся на две категории: те, кто замечает церковные проблемы, и те, для кого их не существует.

И в самом деле, есть сегодня куда прийти, поставить свечку? Есть! «Святая Варвара молибога о нас»? – «Молибога о нас!» Так какие тут проблемы? Все функционирует как полагается.

Гораздо сложнее с теми, кто проблемы видит. Потому что, как правило, видящие обращают внимание лишь на то, что им нравится или не нравится лично: непорядок в богослужении, наличие богатства и золотых украшений в храмах и на священнослужителях, наличие самих священнослужителей, отсутствие любви.

И начинается фантазирование на тему будущего Церкви. Какой она должна быть — бедной или богатой, украшенной золотом и многолюдной, или квартирничками на кухоньках… Но, как правило, все эти фантазёры не спрашивают у прихожан, пришедших поставить свечку и помолиться святой Варваре, какая Церковь нужна им, большинству.

И получается, чтобы воцерковить «простой народ» и уговорить отойти от «шаманизма в православии», надо самим быть христианами, а не только говорить о христианстве.

Не готовы к этому сами? Не готовы любить Бога и ближних? Не готовы усмирять буйство своего характера? Не готовы хранить верность первой жене? Не готовы отказаться от другого блуда, ненависти, лжи, злобы, злословия, приспособленчества и прочего повседневного?

Так с чего вы взяли, что на ваши беглопоповские квартирнички потянутся ищущие Христа? Впрочем, «атмосфэра» загадочности и элитарности всегда будет привлекать. Появится очередная секта в противовес кафолической Церкви.

«Но причем тут Христос?» (ц)
«…понимание не только никак не противоречит вере, но глубочайшим образом свойственно ей. Ведь знание того, как функционирует мир, великолепно представляемое сегодня научно-техническим мышлением, вовсе еще не дает понимания мира и бытия.

Понимание вырастает только из веры. Поэтому теология в качестве речи о Боге, помогает понять, как эта речь согласуется с логосом рациональным, разумно-понимающим, является первым заданием для христианской веры. На этом основываются и неотъемлемые права греческого элемента в христианстве. Я придерживаюсь того убеждения, что вовсе не случайно христианское благовестие в процессе своего формирования первым делом проникло в греческий мир и слилось там с проблемой понимания и истины. Вера и понимание связаны друг с другом ничуть не менее, чем вера и стояние (на основе), просто потому, что «стояние» и «понимание» нераздельны.

Вместе с тем пониманию свойственно переходить от постижения и охвата вещей к познанию более высокой реальности,которая нас объемлет. Но если понимание есть умение уловить это наше состояние охваченности, то это означает, что сами мы отнюдь не в состоянии охватить это; именно оттого, что оно объемлет нас, оно наделяет нас смыслом. В этом смысле мы вправе говорить о тайне как основе, которая нам предшествует и вновь и вновь переступает через нас, за которой мы не можем угнаться и которую не можем обогнать».

БXVI Введение в христианство
#из_оговорок

«Одетый лишь в преисподнее…»
#день_со_смыслом

«Христианская вера — нечто большее, чем выбор некоей духовной основы мира, ее центральная формула гласит не «Верую в нечто», а «Верую в Тебя». Она есть встреча [с Богом] и человеком Иисусом, и в этой встрече с Личностью постигается смысл мира.

Своей жизнью в Отце, в непосредственности и интимности Своего обращения к Нему, Иисус есть Свидетель Бога, через Которого неприкосновенное становится прикосновенным и дальнее близким.

Более того, Он не только Свидетель, свидетельству Которого мы верим, ибо Он всем существом совершил поворот от ложного ограничения поверхностным к тому, что центрально в глубине цельной истины; нет, Он есть присутствие самого вечного в этом мире.

В Его жизни, в беззаветном отдании Его бытия для людей, находится смысл мира, Он отдается нам как Любовь, которая любит и меня.

С таким непостижимым даром, даром любви, которой не грозит ничто преходящее, никакое эгоистическое замутнение, жизнь становится достойной жизни.

Смысл мира это Ты, но разумеется лишь такое Ты, которое само не есть открытый вопрос, а основание всего, не нуждающееся ни в каких других основаниях».

БXVI Введение в христианство
Смысл мира/мiра – Христос. Все что вне Него – бессмыслица.

Но здесь важно оговориться, что смысл мира — сам Христос, а не наши представления о Нём. Христиане — свет миру (в теории), но Христос не сводится к христианству.

Творец неба и земли не перестаёт светить солнцем и изливать дождь на тех, кто даже не знает о существование христианства как такового, как и родители не перестают заботиться о детях, даже если те смертельно обижены на них.

«Так шо, христианство не нужно штоле, батюшко?» Нужно. Как свет миру. Только это не про всенощные и Достоевского, а про любовь. Есть любовь — есть свет. Нет любви — нет света даже при полном соблюдении всех внешних форм.

«А как же Церковь? А как же посты, молитвы и акафисты? Платки и юбки в пол? А исповедь? Как без этого всего спастись бусурманам некрещёным?»

Как — не знаю. Но знаю, что праведники в каждом народе обретут спасение, которое невозможно без Христа. И об этом написано в Священном Писании у пророка Иоиля и в книге Деяний апостолов. «И будет: всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся». (Деян 2:21).

Вы скажете, что это моё произвольное толкование, а святые отцы учат иначе? Ладно, вот толкование святого отца:

«Призовет не просто», поясняет святой Иоанн Златоуст, «ибо не всякий,» - говорит Христос, - «говорящий Мне: Господи, Господи, войдет в Царство небесное» (Мф. 7:21), но призовет с усердием, при хорошей жизни, с должным дерзновением». Разумеются здесь истинно верующие в Господа праведники».

Впрочем, доброе всем утро!
У современного православного христианина очень незавидное положение.

Мы действительно все время вынуждены выбирать между максимализмом католиков и протестантов: Библия создала Церковь, или Церковь создала Библию? Не является ли поклонение Церкви идолопоклонством? Не является ли поклонение тексту Евангелия идолопоклонством?

Что самое смешное, оба этих утверждения исторически верны. Та Церковь, которая сейчас существует, была создана на устном благовестии апостолов и записала тексты Нового Завета в первом-втором веках. И эта же Церковь была создана/переформатирована после окончательного формирования канона книг обоих заветов в четвёртом веке. Впрочем, про веру в Церковь сказано в символе веры, но про книгу Евангелия не сказано ничего.

И боюсь, что не все детали этих процессов вызовут у нас умиление и согласие, ведь Церковь значительно изменилась по сравнению с тем периодом, когда записывались книги Нового Завета.
Итак, из предыдущий беседы очевидно, что ни одну книгу Писания нельзя назвать образовавшей Христову Церковь, ведь канона книг Ветхого Завета ещё не существовало ни у христиан, ни у иудеев до второй половины второго века как минимум. Так и тексты Нового Завета появлялись — что совершенно очевидно — уже ПОСЛЕ появления христианских общин.

С одной стороны совершенно очевидно, что христианская церковь появляется в смысловом поле текстов Ветхого Завета. А с другой, отношение к Торе и пророкам было довольно сложным. Это, несомненно, Писание, γραφη, но отношение к тексту было несравненно более вольным, чем сегодня. По крайней мере, цитирование допускалось весьма приблизительным — посмотрите, как ап. Павел цитирует Ветхий Завет. А ещё вспомните, с каким трудом Ветхий Завет принимался христианами, вплоть до появления ересей.

Так что ответ на вопрос «что первично» совершенно ясен: первоначально появляется организация, которая потом на основе своего внутреннего опыта создает для своих целей кодекс книг Священного Писания и впоследствии руководствуется им. Это касается и Ветхого Завета, книги которого становятся единым собранием с 5 века до РХ по 2 век, и Нового Завета тем более.
#день_со_смыслом

«Противопоставляя понятия стояние-понимание понятиям знание-конструирование, я имею в виду важное библейское определение веры, которое нельзя перевести дословно и глубокомысленную словесную игру которого Лютер попытался уловить формулой: «Если не верите, то и не пребываете». Ближе к тексту можно было бы перевести: «Если не верите (если не опираетесь на Яхве), то у вас не будет никакой опоры» (Ис 7. 9). Один корень 'mn (аминь) охватывает множество значений, взаимопроникновение и дифференцированность которых и составляет утонченное великолепие этого изречения.

Слово включает значения истины, крепости, прочного основания, почвы. Их расширяют значения: верность, доверять, вверяться, положиться на что-то, веровать во что-то. Вера в Бога открывается, следовательно, как хранение себя возле Бога, благодаря чему человек обретает прочную опору своей жизни. Тем самым вера описана как обретение устойчивости, как доверчивое вступление на почву слова Божия.

Греческий перевод Ветхого Завета (так называемая Септуагинта) ввел названную только что фразу не только в сферу греческого языка, но и в сферу греческой мысли, сформулировав ее так: «Если не верите, то и не понимаете».

Не раз говорилось, что уже этим переводом осуществляется типичный процесс эллинизирования, удаление от изначального библейского смысла… вместо того, чтобы выражать стояние на прочном основании Слова Божия, на которое можно положиться, она оказывается теперь связанной с пониманием, с умом и тем самым перемещается в совершенно иную, ни в коей мере не соразмерную с первой плоскость.

В какой-то мере все это верно; однако, я думаю, что с точки зрения целого главное осталось неизменным, хотя обозначения и изменились. То стояние, которое в еврейском языке выражает содержание веры, безусловно имеет нечто общее и с пониманием».

БXVI Введение в христианство
#день_со_смыслом

«Вера, таким образом, есть обретение некоего Ты, поддерживающего меня и во всей неполноте и невосполнимости человеческих встреч, дарующего мне обетование нерушимой любви, которое не только взыскует вечности, но само есть залог вечности.

Христианская вера живет тем, что существует не один только объективный смысл, но что этот смысл меня знает и любит, что я могу довериться ему, подобно тому как ребенок знает, что в Ты матери кроются ответы на все его вопросы. Поэтому вера, доверие и любовь, в конечном счете, одно, и все, что содержит в себе вера, есть лишь конкретизация этих слов, которыми все держится: «Верую в Тебя» — открытие Бога в лице Иисуса из Назарета. Разумеется, это вовсе не освобождает от необходимости думать».

БXVI Введение в христианство
#день_со_смыслом

«Есть ли Ты в самом деле? — этим вопросом в некий темный час с трепетом задавался уже и Иоанн Креститель, то есть пророк, который сам указал своим ученикам на раввина из Назарета, признав Его большим себя, тем, Кому он может лишь приуготовить пути.

Есть ли Ты в самом деле? Верующий все снова и снова переживает эту тьму, в которую прекословие неверия погружает его как в мрачное и безвыходное узилище, а равнодушие мира, который неизменно, словно ничего не случилось, движется дальше, кажется ему издевательской насмешкой над его надеждой.

Есть ли Ты в самом деле? — не только добросовестность мышления и ответственность разума требует поставить этот вопрос, но также и внутренний закон любви, которая хотела бы все больше и больше познавать Того, Кому она говорит свое «да!», чтобы уметь любить Его еще больше.

Есть ли Ты в самом деле? — все размышления в этой книге подчинены, в конечном счете, этому вопросу и движутся поэтому вокруг главной формы вероисповедания: Верую в Тебя, Иисус из Назарета, как в смысл («Логос») мира и моей жизни».

БXVI Введение в христианство
Ведь что такое «Богослужебные указания»? Да, это удобно. Но.

Вместо того, чтобы упростить требования богослужебного устава для приходских храмов и признать фактическую свободу приходов в выборе песнопений, умные люди не поленились создать ежегодное издание, редакционную комиссию, находят немалые средства на их издание. А то ведь какая беда, если в большинстве приходов РПЦ произойдет то, что и так произойдёт: споют несколько стихир, которые под руку регенту попадутся, и прочитают то, что прочитают. Но так приятно мечтать о «единстве и единообразии в Церкви», которого в этом, примитивном смысле, не было и нет.

Не можете самостоятельно воспользоваться полученными в семинарии знаниями и составить службу по богослужебным книгам? Значит вам и не надо это. Если вы настолько не цените Устав, что не учите все его хитросплетения и не разбираетесь в них, то к чему лицемерить и имитировать уставное богослужение, которое В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ уставным не будет.

Вот уж действительно типиконопоклонство.
Игумен Силуан: Скажу вам, друзья мои, что считаю это очень высокой честью для себя.

Искренне благодарю руководство и сотрудников Санкт-Петербургской духовной Академии за доверие и высокую оценку моих трудов.
Повторю прошлогоднее:

***
Мы так привыкли к изображениям святителя Николая на иконах и поздравительных картинках, где святой предстает нашему взору в раззолоченных ризах греко-российского епископа 17 века, что мало кто вспоминает о том, что в 3-4 веках епископы выглядели совсем не так, как сейчас.

Епископы в то время (и святой Николай, соответственно), не носили (и даже представить себе не могли) золоченого посоха, расшитой золотом фелони, омофора, епитрахили, поручей, палицы, наперстного креста и панагии, перстней, не говоря уже о саккосе и митре.

Более того, епископ принципиально не отличался какими-то особыми одеждами от других священнослужителей и прихожан, о чем свидетельствуют иерархи в письмах 4-го века: «Надо отличаться от паствы не дорогими одеждами, а образом жизни».

Белая рубаха с широкими рукавами, (после Миланского эдикта украшенная вертикальными лиловыми полосами, как подобает аристократам), и плащ из простой ткани. Сандалии на ногах и тряпочка в качестве нижнего белья. Пояс был принадлежностью воинов. После признания христианства государственной религией (380 г.) епископы стали носить на плечах ленты чиновников разных цветов. У римского епископа эта лента была белой и украшенной крестами. Это можно увидеть на разнообразных изображениях христиан той эпохи.

Для богослужения обычно выделялся особый комплект такой же одежды — белая рубаха и коричневый плащ. В этом смысле богослужебные одежды уже были, но они отличались от повседневной лишь чистотой.

Так что исторически верный облик святителя Николая абсолютно далек от его иконописных изображений и весьма бы нас удивил.

И да, скорее всего святой брился — это было обычным для римских граждан той поры.
Самое раннее сохранившееся изображение Николая Чудотворца (внизу слева) — на створке триптиха, хранящегося в монастыре Святой Екатерины на Синае в Египте (VII–VIII века).

Мы видим на святом нижнюю коричневую рубаху, желтую фелонь (цвета остаются полностью на совести иконописца) сандалии и омофор с крестами, появившийся спустя пару сотен лет после жизни святого Николая.

Упс. Это вполне может быть «второй» святитель Николай. «Святых Николаев Чудотворцев – два. Святитель Николай Пинарский жил в VI веке и был настоятелем Синайского монастыря. Оба святителя родом из Ликии, архиепископы, почитаемые чудотворцы – эти совпадения привели к заблуждению, существовавшему долгие годы: что в истории Церкви был только один «Святитель Николай Чудотворец».

Читайте на Правмире: https://www.pravmir.ru/pravda-i-zabluzhdeniya-o-svyatitele-nikolae-i-ego-moshhah/?ysclid=m4wgywvf5f530803049»
Я, конечно, прекрасно понимаю радость, которую у многих христиан вызывает поступок святого Амвросия, когда он запретил римскому императору Феодосию входить в миланский храм после учиненной резни в Салониках. Это выглядит как мужество христианского епископа, напоминающего действующей власти о Евангелии.

Но вот только незадолго до этого тот же император принял несколько жутких законов, не просто поражающих в правах немногих оставшихся идейных язычников, пытающихся сохранить остатки своей культуры, но и по сути начавших на них открытые гонения.

Жестокость тех законов совершенно бессмысленна и далека от евангельского духа — никакой реальной опасности те язычники уже давно не представляли.

Но против тех законов ни Амвросий, ни кто другой не возмущался. Это были «какие надо» законы. И сладость мести вчерашним гонителям превозмогла все красивые евангельские рассуждения.

Поэтому позвольте и мне не сильно восхищаться миланским перфомансом при всём почитании святого миланского архипастыря.

Впрочем, доброго всем дня, друзья! 
На вопрос «почему же вы сегодня отказываете людям в праздновании Рождества и прославляете исключительно святителя Спиридона (хотя как может святой Спиридон быть против Младенца-Христа?), если у мощей святого сегодня поют рождественскую службу, а Спиридону уже две недели назад отслужили?» милые люди хмурят глазки и торпорщат губки, но продолжают что-то рассказывать про святой календарь и про «что, вы хотите как на Западе биздуховнасть, лавочки и эгегей-браки?»

Не раз и не два слышал о сверх-православных паломниках в Корфу, которые демонстративно в этот день приезжали в Грецию прославить святого Спиридона. И были крайне фраппированы тем фактом, что «у Спиридонушки» поют Рождество…
Мне совершенно комфортно жить по-старому стилю. Лично у меня проблем никаких не возникает ни с праздниками, ни с постами, ни с согласованием разных традиций. Но естественно, что я думаю о природе разногласий, анализирую доводы как за новый стиль, так и против.

На сегодняшний момент у меня сложилось впечатление, что основная причина неприятия нового стиля коренится в обычном человеческом упрямстве («я так сказал, значит так и есть! На моей стороне правда!») и психологическом переживании поста. «Как это так, разрывать пост? Это же единое целое! Как это так – веселиться и разговляться, пока остальные прихожане, твои братья и сестры, все ещё постятся и ждут праздника? Как это так свести Петровский пост к двум дням, а то и вообще его потерять?»

К этим рассуждениям можно относиться по-разному: и как к обычному лицемерию тех, кто сам не постится, но любит разговаривать о посте, и как к попытке отстоять своё, «настоять на своём», и как к стремлению разделить христиан на своих и чужих на основе весьма сомнительных принципов.

Воспринимать пост как единое целое очень красиво, но это подразумевает ежедневное участие в постовых богослужениях, а не только ограничение в питании. Это возможно лишь в монастырях. Опять же, надо понять для чего это делать. Иначе это опять перфоманс, попытка изобразить из себя христианина, а не сделать свою жизнь цельной, целомудренной ради Христа.

Сомнительны также и рассуждения о том, что, дескать, «старый календарь лучше нового, потому что все старое лучше нового». Заметим сразу, что мы служим сегодня богослужение по книгам, значительно исправленным в 17-м веке в результате непродуманных и поспешных реформ патриарха всероссийского Никона. Не замечаете вопиющего несоответствия на грани лицемерия? Говорить о приверженности всему старому и при этом пользоваться изменёнными богослужебными текстами, писать иконы в западноевропейском, а не в древнерусском или византийском стиле, петь на клиросе не знаменный старинный распев, а современные гармонизации, использовать хлебопекарные дрожжи вместо закваски при выпечки просфор, носить ризы современного покроя (с вырезом спереди, в том числе) с использованием синтетических тканей и так далее.

То есть, куда ни ткни, православная Церковь совершенно спокойно пользуется новым. Но вот календарь подавай старый – иначе «порушено благочестие».

Непоследовательно.

А самое главное – все густо замешано на противопоставлении, ненависти, презрении к чужим обычаям. Ни о каком духе любви Христовой и речи нет. Так какая разница, когда вы празднуете Рождество Христово, если вы даже не пытаетесь научиться любить?