Пересечения множеств: в ночи о наболевшем
Воспаленное сознание с трудом переваривает сложную информацию, поэтому продолжаю смотреть корейскую дораму "Слава" (2023) про то, как женщина, которая в юности столкнулась с насилием со стороны одноклассников, всю свою жизнь поставила на то, чтобы во взрослом возрасте им воздать по заслугам.
Я уже писала о том, как меня удивило, что на ее стороне оказываются другие жертвы (кто-то был в стане безмолвствующего большинства и корил себя за малодушие, кто-то пережил семейное насилие и т.д.), которые поддерживают ее на этом пути, желают ей добиться своего. Никто не пытается сказать ей: «Забудь, все это в прошлом», «Живи дальше», «Постарайся быть счастливой всем назло». Жертвы и сами понимают, что не могут быть счастливы, пока не освободятся от того, что продолжает их травмировать.
Хотя нет. Был один парень, который искренне заинтересовался главной героиней, даже не представляя, скольких демонов прошлого она каждый день подпитывает своей злостью, наблюдая, как несправедливо довольны своей жизнью ее мучители. Он попытался остановить ее, попытался представить ту разруху, в которую превратится ее жизнь, когда месть будет свершена. Но его уверенность в том, что есть еще пути к отступлению, мгновенно рассеялось после того, как он увидел множество незаживающих шрамов, которые ей оставили на память. Юноша выказал готовность присоединиться к тем, кто поддерживает ее и даже больше – стать ее соучастником, потому что сама мысль о том, что такое возможно в его мире, была невыносима.
И тут у меня опять случилась мгновенная книжная ассоциация, причем с романом, который я обычно никому не рекомендую – каждый сам должен решить, впускать такое в свои мысли или нет. В «Маленькой жизни» (2017) Ханья Янагихара поднимает тему бесконечности травм и способности/возможности жить, закрывая на них глаза. Одной из важных для меня линий была та, которая вертелась вокруг желания близких и друзей главного героя узнать тайны его прошлого (что связывалось ими с темой доверия), и страха этого героя перед тем, чтобы впускать кого-то в ту выжженную пустошь, в которую внешние силы (а порою и он сам) превратили его жизнь. Конечно, он сконструировал образ «нормального» человека, но не смог выдумать «нормальное» прошлое, которое бы объяснило, откуда у него столько увечий – он боялся, что отношение к нему друзей, узнавших правду, резко переменится. Но не только из-за отвращения, но и из-за того, что они просто не будут знать, что теперь делать с этим знанием. И он был прав (в следующем посте я прикреплю пару цитат в подтверждение своих слов) – когда близкий человек заглянул во мрак его прошлого, его собственный мир пошатнулся.
Думая над этой линией, которая в общем-то понятна (хотя я упростила все сложные психологические установки и размышления персонажей), я не могла не удивляться реакции парня из дорамы, который выслушав ужасающую историю женщины (которая с виду выглядит весьма нормальной), не впал в ступор, не отшатнулся, не сбежал, а мгновенно взял себя в руки и принял решение пройти вместе с ней по этому пути. Это был вызов для его картины мира, но ему хватило уверенности в себе, врожденного чувства справедливости (а он еще и врач!) и глубокой заинтересованности в ней, чтобы не дать этой картине пойти трещинами сомнений. Впечатляет и заставляет задуматься. Об этической же стороне личной мести я говорить не буду – это совсем другая история.
#Korea #drama #Glory #US #HanyaYanagihara #ALittleLife #novel #crossroads
Воспаленное сознание с трудом переваривает сложную информацию, поэтому продолжаю смотреть корейскую дораму "Слава" (2023) про то, как женщина, которая в юности столкнулась с насилием со стороны одноклассников, всю свою жизнь поставила на то, чтобы во взрослом возрасте им воздать по заслугам.
Я уже писала о том, как меня удивило, что на ее стороне оказываются другие жертвы (кто-то был в стане безмолвствующего большинства и корил себя за малодушие, кто-то пережил семейное насилие и т.д.), которые поддерживают ее на этом пути, желают ей добиться своего. Никто не пытается сказать ей: «Забудь, все это в прошлом», «Живи дальше», «Постарайся быть счастливой всем назло». Жертвы и сами понимают, что не могут быть счастливы, пока не освободятся от того, что продолжает их травмировать.
Хотя нет. Был один парень, который искренне заинтересовался главной героиней, даже не представляя, скольких демонов прошлого она каждый день подпитывает своей злостью, наблюдая, как несправедливо довольны своей жизнью ее мучители. Он попытался остановить ее, попытался представить ту разруху, в которую превратится ее жизнь, когда месть будет свершена. Но его уверенность в том, что есть еще пути к отступлению, мгновенно рассеялось после того, как он увидел множество незаживающих шрамов, которые ей оставили на память. Юноша выказал готовность присоединиться к тем, кто поддерживает ее и даже больше – стать ее соучастником, потому что сама мысль о том, что такое возможно в его мире, была невыносима.
И тут у меня опять случилась мгновенная книжная ассоциация, причем с романом, который я обычно никому не рекомендую – каждый сам должен решить, впускать такое в свои мысли или нет. В «Маленькой жизни» (2017) Ханья Янагихара поднимает тему бесконечности травм и способности/возможности жить, закрывая на них глаза. Одной из важных для меня линий была та, которая вертелась вокруг желания близких и друзей главного героя узнать тайны его прошлого (что связывалось ими с темой доверия), и страха этого героя перед тем, чтобы впускать кого-то в ту выжженную пустошь, в которую внешние силы (а порою и он сам) превратили его жизнь. Конечно, он сконструировал образ «нормального» человека, но не смог выдумать «нормальное» прошлое, которое бы объяснило, откуда у него столько увечий – он боялся, что отношение к нему друзей, узнавших правду, резко переменится. Но не только из-за отвращения, но и из-за того, что они просто не будут знать, что теперь делать с этим знанием. И он был прав (в следующем посте я прикреплю пару цитат в подтверждение своих слов) – когда близкий человек заглянул во мрак его прошлого, его собственный мир пошатнулся.
Думая над этой линией, которая в общем-то понятна (хотя я упростила все сложные психологические установки и размышления персонажей), я не могла не удивляться реакции парня из дорамы, который выслушав ужасающую историю женщины (которая с виду выглядит весьма нормальной), не впал в ступор, не отшатнулся, не сбежал, а мгновенно взял себя в руки и принял решение пройти вместе с ней по этому пути. Это был вызов для его картины мира, но ему хватило уверенности в себе, врожденного чувства справедливости (а он еще и врач!) и глубокой заинтересованности в ней, чтобы не дать этой картине пойти трещинами сомнений. Впечатляет и заставляет задуматься. Об этической же стороне личной мести я говорить не буду – это совсем другая история.
#Korea #drama #Glory #US #HanyaYanagihara #ALittleLife #novel #crossroads
Проглотив залпом несколько совершенно разных по жанру азиатских романов, я столкнулась с тем, что не знаю, как из кипящего котла моих размышлений выловить хоть крупицу здравого смысла, не говоря уже о дельных мыслях для написания полноценного отзыва.
Однако я не нашла лучшего выхода, чем взяться за новую книгу, хотя с ней рискую уплыть в какой-то сюрреализм. И знаете, что? Она меня уже успела удивить! Речь идет о романе южнокорейской писательницы Пэ Суа «Непостижимая ночь, неразгаданный день» (2020).
Сюжет там таков: Потеряв работу в аудиотеатре, бывшая актриса Аями не знает, что ей делать дальше. Пока — отыскать пропавшую учительницу немецкого языка Ёни, а остальные проблемы решать по мере их поступления. Шагая по плавящемуся асфальту в изнемогающем от жары Сеуле, блуждая среди миражей, беседуя с директором театра о жизни и искусстве, Аями все больше увязает в мире, в котором самым причудливым образом сплелись явь и сон. И с каждой минутой окружающая ее реальность все сильнее разваливается на части.
До откровенной фантасмагории я еще не дошла, но завуалированную уже уловила. И кто бы мог подумать, что корейский автор вплетет в сюжет тонкую отсылку к одной из моих любимых иранских повестей! Подобное мне встречается впервые, но кто знает лучше о состоянии между былью и небылью, чем трансцендентальный Садек Хедаят (1903-1951) – автор «Слепой совы» (1937) – в которой безымянный художник адресует свои убийственные признания тени на стене, напоминающей сову?
Вот они, самые настоящие литературные перекрестки!
#Korea #novel #BaeSuah #surrealism #SadeghHedayat #crossroads
Однако я не нашла лучшего выхода, чем взяться за новую книгу, хотя с ней рискую уплыть в какой-то сюрреализм. И знаете, что? Она меня уже успела удивить! Речь идет о романе южнокорейской писательницы Пэ Суа «Непостижимая ночь, неразгаданный день» (2020).
Сюжет там таков: Потеряв работу в аудиотеатре, бывшая актриса Аями не знает, что ей делать дальше. Пока — отыскать пропавшую учительницу немецкого языка Ёни, а остальные проблемы решать по мере их поступления. Шагая по плавящемуся асфальту в изнемогающем от жары Сеуле, блуждая среди миражей, беседуя с директором театра о жизни и искусстве, Аями все больше увязает в мире, в котором самым причудливым образом сплелись явь и сон. И с каждой минутой окружающая ее реальность все сильнее разваливается на части.
До откровенной фантасмагории я еще не дошла, но завуалированную уже уловила. И кто бы мог подумать, что корейский автор вплетет в сюжет тонкую отсылку к одной из моих любимых иранских повестей! Подобное мне встречается впервые, но кто знает лучше о состоянии между былью и небылью, чем трансцендентальный Садек Хедаят (1903-1951) – автор «Слепой совы» (1937) – в которой безымянный художник адресует свои убийственные признания тени на стене, напоминающей сову?
Вот они, самые настоящие литературные перекрестки!
#Korea #novel #BaeSuah #surrealism #SadeghHedayat #crossroads
Пришлось расписаться в том, что воспринимать на слух корейский сюрреализм – это тот еще взрыв мозга, поэтому решила сменить пластинку и прослушать роман современного израильского писателя Эшколя Нево (внук премьер-министра Израиля Леви Эшколя, 1963-1969) «Тоска по дому» (2004).
Сюжет таков: Влюбленные Амир и Ноа решают жить вместе. Он учится на психолога в университете Тель-Авива, она — в художественной школе в Иерусалиме, поэтому их выбор останавливается на небольшой квартирке в поселении, расположенном как раз посредине между двумя городами…
Это книга о том, как двое молодых людей начинают совместную жизнь, обретают свой первый общий дом. О том, как в этот дом, в их жизнь проникают жизни других людей — за тонкой стеной муж с женой конфликтуют по поводу религиозного воспитания детей; соседи напротив горюют об утрате погибшего в Ливане старшего сына, перестав уделять внимание так нуждающемуся в нем младшему; со стройки чуть ниже по улице за их домом пристально наблюдает пожилой рабочий-палестинец, который хорошо помнит, что его семью когда-то из него выселили...
Первые впечатления такие: постоянная смена голосов и взглядов напомнила мне роман египетского писателя Аля Аль-Асуани «Дом Якобяна» (2002), где таким же причудливым калейдоскопом происходит смена историй и судеб, объединенных общим пространством проживания. С другой стороны, я неожиданно почувствовала вайбы простых бытовых зарисовок первого израильского романа, который я прочитала много лет назад – Амос Оз появился в моей жизни с романом «Мой Михаэль» (1968) и прочно закрепился после прочтения «Иуды» (2014).
#Israel #novel #EshkolNevo #AmosOz #Egypt #novel #AlaaAlAswany #crossroads
Сюжет таков: Влюбленные Амир и Ноа решают жить вместе. Он учится на психолога в университете Тель-Авива, она — в художественной школе в Иерусалиме, поэтому их выбор останавливается на небольшой квартирке в поселении, расположенном как раз посредине между двумя городами…
Это книга о том, как двое молодых людей начинают совместную жизнь, обретают свой первый общий дом. О том, как в этот дом, в их жизнь проникают жизни других людей — за тонкой стеной муж с женой конфликтуют по поводу религиозного воспитания детей; соседи напротив горюют об утрате погибшего в Ливане старшего сына, перестав уделять внимание так нуждающемуся в нем младшему; со стройки чуть ниже по улице за их домом пристально наблюдает пожилой рабочий-палестинец, который хорошо помнит, что его семью когда-то из него выселили...
Первые впечатления такие: постоянная смена голосов и взглядов напомнила мне роман египетского писателя Аля Аль-Асуани «Дом Якобяна» (2002), где таким же причудливым калейдоскопом происходит смена историй и судеб, объединенных общим пространством проживания. С другой стороны, я неожиданно почувствовала вайбы простых бытовых зарисовок первого израильского романа, который я прочитала много лет назад – Амос Оз появился в моей жизни с романом «Мой Михаэль» (1968) и прочно закрепился после прочтения «Иуды» (2014).
#Israel #novel #EshkolNevo #AmosOz #Egypt #novel #AlaaAlAswany #crossroads
Три восточные Лолиты: Иран, Япония, Тайвань
Объясняя идею романа «Читая Лолиту в Тегеране» (2003), иранская писательница Азар Нафиси подчеркивала два важных момента: «Лолита» – это не буквальное сравнение и не банальное описание того, как переживали иранские женщины процессы политических пертурбаций, но всего лишь одна из возможных оптик – неожиданный способ преломления точки зрения, который работает в две стороны. Читатель может не только взглянуть на Иран другими (отчасти «набоковскими», но не только) глазами, но и увидеть сам роман Набокова в ином свете.
❞Так пусть это будет историей «Лолит» в Тегеране, рассказом о том, как благодаря «Лолите» Тегеран предстал перед нами другим, и о том, как Тегеран помог переосмыслить роман Набокова, после этого ставший уже другой «Лолитой» – нашей «Лолитой».
Недавно я прочитала три романа, для которых «Лолита» играла важную структурообразующую или контекстную роль. Для Нафиси «Лолита» была призмой – что можно сказать об обществе по тому, как оно читает и считывает послания романов Набокова? Для двух других писательниц – Линь Ихань («Райский сад первой любви», 2017) и Саяки Мураты («Земляноиды», 2018) – «Лолита» – это архетип, образ, который делает описываемый травматический опыт универсальным. Если назвать роман Ихань «Тайваньская Лолита», то можно избежать пересказа истории о многолетних абьюзивных отношениях, которые в конечном итоге довели героиню до безумия. Все итак становится понятно. Но что остается?
За пределами личных драм и индивидуальных переживаний остаются стереотипы. Линь Ихань писала о том, что есть такие травмы, пережить которые по-настоящему нельзя. И сама она тому была живым доказательством. А что же Мурата? Героиня ее «Земляноидов» в школьном возрасте также сталкивается с сексуальным насилием со стороны учителя, но Мурата, которая привыкла бросать вызов устоявшимся нормам и раздвигать границы допустимого, заставляет свою героиню бороться с системой, пусть и проходя по той же грани безумия – она вырывается из образа «Лолиты», но какой ценой. Обеих героинь ждет совершенно разный финал, однако топосом остается реакция окружения на ту ситуацию, в которую они попали: неприятие. Каждую из девочек в момент, когда они пытались воззвать к близким и найти в их лице защиту, ждало жестокое разочарование: близкие видели в них источник проблемы, усматривали в них порок, а в растлителе хотели увидеть невинность, так же, как и в Гумберте некоторые хотели увидеть жертву коварной нимфетки.
Саяка Мурата не надеется на то, что общество сможет понять и защитить. Но у Линь Ихань подруга главной героини, которая импульсивно ее осудила, в какой-то момент приходит к раскаянию, пусть это и случается слишком поздно: «Разве ты могла не сойти с ума, если даже я считала тебя грязной?»
#Иран #АзарНафиси #Тайвань #ЛиньИхань #Япония #СаякаМурата #crossroads
Объясняя идею романа «Читая Лолиту в Тегеране» (2003), иранская писательница Азар Нафиси подчеркивала два важных момента: «Лолита» – это не буквальное сравнение и не банальное описание того, как переживали иранские женщины процессы политических пертурбаций, но всего лишь одна из возможных оптик – неожиданный способ преломления точки зрения, который работает в две стороны. Читатель может не только взглянуть на Иран другими (отчасти «набоковскими», но не только) глазами, но и увидеть сам роман Набокова в ином свете.
❞Так пусть это будет историей «Лолит» в Тегеране, рассказом о том, как благодаря «Лолите» Тегеран предстал перед нами другим, и о том, как Тегеран помог переосмыслить роман Набокова, после этого ставший уже другой «Лолитой» – нашей «Лолитой».
Недавно я прочитала три романа, для которых «Лолита» играла важную структурообразующую или контекстную роль. Для Нафиси «Лолита» была призмой – что можно сказать об обществе по тому, как оно читает и считывает послания романов Набокова? Для двух других писательниц – Линь Ихань («Райский сад первой любви», 2017) и Саяки Мураты («Земляноиды», 2018) – «Лолита» – это архетип, образ, который делает описываемый травматический опыт универсальным. Если назвать роман Ихань «Тайваньская Лолита», то можно избежать пересказа истории о многолетних абьюзивных отношениях, которые в конечном итоге довели героиню до безумия. Все итак становится понятно. Но что остается?
За пределами личных драм и индивидуальных переживаний остаются стереотипы. Линь Ихань писала о том, что есть такие травмы, пережить которые по-настоящему нельзя. И сама она тому была живым доказательством. А что же Мурата? Героиня ее «Земляноидов» в школьном возрасте также сталкивается с сексуальным насилием со стороны учителя, но Мурата, которая привыкла бросать вызов устоявшимся нормам и раздвигать границы допустимого, заставляет свою героиню бороться с системой, пусть и проходя по той же грани безумия – она вырывается из образа «Лолиты», но какой ценой. Обеих героинь ждет совершенно разный финал, однако топосом остается реакция окружения на ту ситуацию, в которую они попали: неприятие. Каждую из девочек в момент, когда они пытались воззвать к близким и найти в их лице защиту, ждало жестокое разочарование: близкие видели в них источник проблемы, усматривали в них порок, а в растлителе хотели увидеть невинность, так же, как и в Гумберте некоторые хотели увидеть жертву коварной нимфетки.
Саяка Мурата не надеется на то, что общество сможет понять и защитить. Но у Линь Ихань подруга главной героини, которая импульсивно ее осудила, в какой-то момент приходит к раскаянию, пусть это и случается слишком поздно: «Разве ты могла не сойти с ума, если даже я считала тебя грязной?»
#Иран #АзарНафиси #Тайвань #ЛиньИхань #Япония #СаякаМурата #crossroads
Меддах рассказывает о необычайном (18+)
Photo
И маленькая рубрика "понамешали": пафосный обмен цитатами великих людей. Халед Хоссейни среди них выглядит по меньшей мере неожиданно, но почему бы и нет. Не могу же я китайцам отказать в праве читать американских писателей афганского происхождения.
#crossroads
#crossroads
Меддах рассказывает о необычайном (18+)
Все еще думаю о романе, в котором описана страшная ситуация, как женщина пыталась через суд отомстить братьям-индуистам за убийство мужа-мусульманина. Мы смотрим на события глазами журналистки — американки индийского происхождения, у которой была собственная…
Возвращаемся к рубрике "литературные перекрестки"
Любопытно, как неожиданно заговорили на одном языке два романа родом из разных концов Земли – «Отец смотрит на Запад» Екатерины Манойло (2022) и «Честь» Трити Умригар (2022). В одном изобличаются ужасы индийской глубинки, в другом – нормальные и паранормальные ужасы российско-казахского пограничья. Мы вынуждены во все глаза смотреть на уродливое лицо патриархата, на межрелигиозную неприязнь, на фанатизм, граничащий с абсурдом (у Манойло мать главной героини сбегает из дома, попутно прихватив все сбережения и отдав их на строительство церкви, у Умригар индуисты считают, что дышать одним воздухом с мусульманами – значит осквернить себя).
В обоих романах есть мотив возвращения – на родину, в детство, к болезненным воспоминаниям. Катя вынуждена уехать из Москвы, чтобы разобраться с квартирным вопросом после смерти отца. Смита же меняет Мальдивы на Мумбаи, чтобы помочь подруге написать репортаж о чудовищном судебном процессе. Причем отчетливо видно, насколько меркнут гораздо более благополучные Москва и Нью-Йорк на фоне экзотизируемых окраин и глубинок. Это видно, как минимум, на уровне языка – Манойло акцентирует внимание на множестве деталей казахского быта, обрядовости, этнопсихологии (в тексте встречаются слова, о значении которых без подстрочника можно только догадываться – к схожему приему прибегала и Гузель Яхина в «Зулейхе»). Это же характерно и для описания индийского быта у Умригар, хотя незнакомые индийские слова и обращения нам все же переводят, чтобы не делать дистанцию настолько ощутимой.
Но при всех интуитивных совпадениях обе писательницы приводят своих героинь к разным решениям: для Кати повторное бегство является буквальным спасением, поскольку эта поездка чуть не стоила ей жизни (она для этой среды чуждый элемент – вырванный с корнем сорняк), тогда как Смита начинает принимать свою родину такой, какая она есть, старается увидеть в ней другую сторону, найти что-то такое, что заставит ее с ней примириться, благо сама Индия настолько многолика, что там есть где развернуться и на что (или на кого?) положить глаз.
#India #US #novel #ThrityUmrigar #Honor #Russia #Kazakhstan #Манойло #ОтецСмотритНаЗапад #crossroads
Любопытно, как неожиданно заговорили на одном языке два романа родом из разных концов Земли – «Отец смотрит на Запад» Екатерины Манойло (2022) и «Честь» Трити Умригар (2022). В одном изобличаются ужасы индийской глубинки, в другом – нормальные и паранормальные ужасы российско-казахского пограничья. Мы вынуждены во все глаза смотреть на уродливое лицо патриархата, на межрелигиозную неприязнь, на фанатизм, граничащий с абсурдом (у Манойло мать главной героини сбегает из дома, попутно прихватив все сбережения и отдав их на строительство церкви, у Умригар индуисты считают, что дышать одним воздухом с мусульманами – значит осквернить себя).
В обоих романах есть мотив возвращения – на родину, в детство, к болезненным воспоминаниям. Катя вынуждена уехать из Москвы, чтобы разобраться с квартирным вопросом после смерти отца. Смита же меняет Мальдивы на Мумбаи, чтобы помочь подруге написать репортаж о чудовищном судебном процессе. Причем отчетливо видно, насколько меркнут гораздо более благополучные Москва и Нью-Йорк на фоне экзотизируемых окраин и глубинок. Это видно, как минимум, на уровне языка – Манойло акцентирует внимание на множестве деталей казахского быта, обрядовости, этнопсихологии (в тексте встречаются слова, о значении которых без подстрочника можно только догадываться – к схожему приему прибегала и Гузель Яхина в «Зулейхе»). Это же характерно и для описания индийского быта у Умригар, хотя незнакомые индийские слова и обращения нам все же переводят, чтобы не делать дистанцию настолько ощутимой.
Но при всех интуитивных совпадениях обе писательницы приводят своих героинь к разным решениям: для Кати повторное бегство является буквальным спасением, поскольку эта поездка чуть не стоила ей жизни (она для этой среды чуждый элемент – вырванный с корнем сорняк), тогда как Смита начинает принимать свою родину такой, какая она есть, старается увидеть в ней другую сторону, найти что-то такое, что заставит ее с ней примириться, благо сама Индия настолько многолика, что там есть где развернуться и на что (или на кого?) положить глаз.
#India #US #novel #ThrityUmrigar #Honor #Russia #Kazakhstan #Манойло #ОтецСмотритНаЗапад #crossroads
Если внимательно следовать за писателем, которого читаешь, то ты волей-неволей набредешь на те самые литературные перекрестки, о которых я пишу в этом канале. Авторы нередко сами нам намекают (или даже говорят прямым текстом), на какие тексты стоит обратить внимание, чтобы глубже понять их замысел.
Даже если взять последние романы, которые я читала/читаю, то список получится внушительный: от «До самого рая» Ханьи Янагихары к «Вашингтонской площади» Генри Джеймса, от «Часов» Майкла Каннингема к «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вульф, от «Совершенной синей печати» Прист к «Путешествию на Запад» У Чэнъэня (ну, не хватало у капитана полиции фантазии, чтобы сравнивать главного героя с кем-то помимо Сунь Укуна!), от «Пророков» Роберта Джонса к «Возлюбленной» Тони Моррисон (жаль, что она не дожила до момента публикации «Пророков», ведь Джонс шел по ее стопам).
Список можно продолжать до бесконечности, ибо ничто не рождается в вакууме. У каждого текста есть предтечи.
#crossroads
Даже если взять последние романы, которые я читала/читаю, то список получится внушительный: от «До самого рая» Ханьи Янагихары к «Вашингтонской площади» Генри Джеймса, от «Часов» Майкла Каннингема к «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вульф, от «Совершенной синей печати» Прист к «Путешествию на Запад» У Чэнъэня (ну, не хватало у капитана полиции фантазии, чтобы сравнивать главного героя с кем-то помимо Сунь Укуна!), от «Пророков» Роберта Джонса к «Возлюбленной» Тони Моррисон (жаль, что она не дожила до момента публикации «Пророков», ведь Джонс шел по ее стопам).
Список можно продолжать до бесконечности, ибо ничто не рождается в вакууме. У каждого текста есть предтечи.
#crossroads
В коротком списке иностранной номинации "Ясной Поляны" оказался интереснейший роман Чжан Юэжань, Кокон (Фантом Пресс, 2021. Китай. Перевод с китайского: Алина Перлова)
Давно хотела в рамках рубрики "литературные перекрестки" оставить здесь отрывок из интервью Алины с писательницей, который касается непосредственного влияния русской литературы на ее творчество:
Чжан Юэжань: Для первой фразы из «Анны Карениной» есть два основных варианта перевода: 1) «Все счастливые семейства похожи друг на друга, каждое несчастливое семейство несчастливо по-своему» 2) «Все счастливые супруги похожи друг на друга, а все несчастливые несчастливы по-своему». Китайский переводчик выбрал первый вариант, сделав акцент именно на семью, клан, а не на брак. В контексте китайской культуры и китайского языка «семейство» выглядит куда более подходящим переводом, нежели «супруги». Китайцы, особенно старшее поколение, огромное значение придают семье и клановым связям и не склонны обсуждать брак в отрыве от них.
Алина Перлова: Какие писатели и книги сформировали вас как автора?
Чжан Юэжань: Русские классики в этом смысле занимают довольно важное место. Во время работы над «Коконом» я часто вспоминала «Преступление и наказание». Очевидно, что в образе мыслей Чэн Гуна есть очень много от Раскольникова. Чехов и Толстой тоже оказали на меня очень большое влияние. Много лет назад я прочла статью китайского переводчика Чехова, он рассуждал о рассказе «Красавицы», и я не смогла согласиться с его интерпретацией. Он говорил, что герой чувствует тоску, потому что видит, как красавицы томятся в глубинке, жалеет, что их красоту никто не оценит по-настоящему. Я думаю, это очень китайское прочтение. Чехов говорил совсем о другом, о непостоянстве красоты — красоту невозможно подчинить своей власти, ей невозможно овладеть, и потому настоящая красота внушает нам тоску.
#China #ZhangYueran #Cocoon #crossroads
Давно хотела в рамках рубрики "литературные перекрестки" оставить здесь отрывок из интервью Алины с писательницей, который касается непосредственного влияния русской литературы на ее творчество:
Чжан Юэжань: Для первой фразы из «Анны Карениной» есть два основных варианта перевода: 1) «Все счастливые семейства похожи друг на друга, каждое несчастливое семейство несчастливо по-своему» 2) «Все счастливые супруги похожи друг на друга, а все несчастливые несчастливы по-своему». Китайский переводчик выбрал первый вариант, сделав акцент именно на семью, клан, а не на брак. В контексте китайской культуры и китайского языка «семейство» выглядит куда более подходящим переводом, нежели «супруги». Китайцы, особенно старшее поколение, огромное значение придают семье и клановым связям и не склонны обсуждать брак в отрыве от них.
Алина Перлова: Какие писатели и книги сформировали вас как автора?
Чжан Юэжань: Русские классики в этом смысле занимают довольно важное место. Во время работы над «Коконом» я часто вспоминала «Преступление и наказание». Очевидно, что в образе мыслей Чэн Гуна есть очень много от Раскольникова. Чехов и Толстой тоже оказали на меня очень большое влияние. Много лет назад я прочла статью китайского переводчика Чехова, он рассуждал о рассказе «Красавицы», и я не смогла согласиться с его интерпретацией. Он говорил, что герой чувствует тоску, потому что видит, как красавицы томятся в глубинке, жалеет, что их красоту никто не оценит по-настоящему. Я думаю, это очень китайское прочтение. Чехов говорил совсем о другом, о непостоянстве красоты — красоту невозможно подчинить своей власти, ей невозможно овладеть, и потому настоящая красота внушает нам тоску.
#China #ZhangYueran #Cocoon #crossroads
Моё интуитивное чтение само позволяет выстраивать связи между книгами. Но иногда за меня это делают авторы. Написала сегодня два слова о Вергезе, а у него Мейсон на тумбочке лежит.
Я уже на четвёртой главе и уровень принятия жены настройщика, которая отправляет мужа в далёкую и страшную Бирму (а там в государстве Шанов очень неспокойно), просто поражает: мол, мне по жизни путешествовать не светит, но ты за меня сгоняй и проверь, что там и как, а потом будешь байки травить на старости лет. Причём материалы, которые министерство присылало настройщику для ознакомления с местной ситуацией, жена изучила так, будто бы сама была готова броситься следом. Я бы бросилась.
https://yangx.top/phantombooks/7892
#US #Myanmar #Burma #DanielMason #PianoTuner #AbrahamVerghese #crossroads
Я уже на четвёртой главе и уровень принятия жены настройщика, которая отправляет мужа в далёкую и страшную Бирму (а там в государстве Шанов очень неспокойно), просто поражает: мол, мне по жизни путешествовать не светит, но ты за меня сгоняй и проверь, что там и как, а потом будешь байки травить на старости лет. Причём материалы, которые министерство присылало настройщику для ознакомления с местной ситуацией, жена изучила так, будто бы сама была готова броситься следом. Я бы бросилась.
https://yangx.top/phantombooks/7892
#US #Myanmar #Burma #DanielMason #PianoTuner #AbrahamVerghese #crossroads
Telegram
Издательство "Фантом Пресс"
"Сейчас на моей прикроватной тумбочке лежит новый роман Дэниела Мейсона, который я читаю в рукописи, а под ней - два тома "Принципов внутренней медицины" Харрисона, книги, с которой у меня был роман с тех пор, как я купил седьмое издание этого труда в 1974…
Рубрика: Литературные перекрестки
Дослушала роман Дэниела Мейсона «Настройщик» (2002) и неожиданно обнаружила, что его конец созвучен последнему прочитанному в бумаге роману – «Пророкам» (2021) Роберта Джонса-младшего.
Казалось бы, один текст посвящен колониальному приключению маленького человека в сердце бирманской тьмы, а второй – двум рабам, которые посреди ада пытались обрести свой маленький рай, но вынуждены были от него отказаться: один во имя жизни, другой – во имя свободы, причем не для себя, но прежде всего для других. Неспроста первый звался Исайей (и как Пророк мечтал о том, что однажды «мечи будут перекованы на орала»), а второй был Самуэлем и как Пророк Самуил, который призвал народ свергнуть иго фелистимлян, поднял восстание рабов против господ.
Оба романа заканчиваются трагически – смертями и миражами. Но у Джонса герои грезили о том, чему еще не настало время, а у Мейсона – маленький настройщик грезил о том, чему не суждено было случиться.
«Не сотвори себе кумира» – маленький настройщик забыл про эту Заповедь, а потому оказался заложником своей веры в человека, который был то ли авантюристом и мечтателем, то ли предателем и мятежником. Человека, ради которого он пересек половину мира, обвинили в том, что он был одновременно и агентом, работающим на русских, и шанским националистом, и французским шпионом. И для такого послужного списка было достаточно написать письмо Менделееву и попросить выписать в Бирму французское (!), а не английское фортепиано. Вопиющее проявление непатриотизма в момент борьбы Британской империи за ее колониальное превосходство.
#Burma #Myanmar #DanielMason #PianoTuner #US #RobertJonesJr #Prophets #crossroads
Дослушала роман Дэниела Мейсона «Настройщик» (2002) и неожиданно обнаружила, что его конец созвучен последнему прочитанному в бумаге роману – «Пророкам» (2021) Роберта Джонса-младшего.
Казалось бы, один текст посвящен колониальному приключению маленького человека в сердце бирманской тьмы, а второй – двум рабам, которые посреди ада пытались обрести свой маленький рай, но вынуждены были от него отказаться: один во имя жизни, другой – во имя свободы, причем не для себя, но прежде всего для других. Неспроста первый звался Исайей (и как Пророк мечтал о том, что однажды «мечи будут перекованы на орала»), а второй был Самуэлем и как Пророк Самуил, который призвал народ свергнуть иго фелистимлян, поднял восстание рабов против господ.
Оба романа заканчиваются трагически – смертями и миражами. Но у Джонса герои грезили о том, чему еще не настало время, а у Мейсона – маленький настройщик грезил о том, чему не суждено было случиться.
«Не сотвори себе кумира» – маленький настройщик забыл про эту Заповедь, а потому оказался заложником своей веры в человека, который был то ли авантюристом и мечтателем, то ли предателем и мятежником. Человека, ради которого он пересек половину мира, обвинили в том, что он был одновременно и агентом, работающим на русских, и шанским националистом, и французским шпионом. И для такого послужного списка было достаточно написать письмо Менделееву и попросить выписать в Бирму французское (!), а не английское фортепиано. Вопиющее проявление непатриотизма в момент борьбы Британской империи за ее колониальное превосходство.
#Burma #Myanmar #DanielMason #PianoTuner #US #RobertJonesJr #Prophets #crossroads