Группа украинских и польских историков (по 12 с каждой стороны) подписала Второе польско-украинское Коммюнике

Эта инициатива - идейное продолжение Первого Коммюнике, которое было подписано 22 историками из Польши и Украины в 1994 году. Это была первая большая попытка поиска общей интерпретации тяжелых и кровавых страниц истории взаимоотношений между поляками и украинцами в ХХ веке.

Мы, подписанты Второго коммюнике, считаем необходимым для обоих обществ принять парадигму «все жертвы - наши» относительно общего прошлого, что отныне сделает невозможным своеобразное «противостояние жертв», то есть деление их на «своих» и «чужих», многочисленные манипуляции и торговлю их количеством. Почитание всех жертв польско-украинского конфликта 1940-х годов и достойное почтение их памяти представляется не только моральным долгом, но прежде всего доказательством зрелости современных и демократических европейских обществ. Мы считаем, что общее внимание, сосредоточенное на жертвах прошлой взаимной вражды, должно означать:

- эксгумацию безымянных братских могил, с целью создания кладбищ/некрополей; согласие Украины на эксгумации не должно восприниматься как взятие на себя ответственности всего народа за преступления ОУН-Б и УПА, а как проявление христианской культуры и уважения ко всем умершим независимо от их национальности, вероисповедания и политических взглядов;

- пополнение поименных данных в базах жертв взаимного конфликта с учетом давних местностей, из которых они происходили;

- размещение при дорогах информационных таблиц с историческими названиями местностей, которые были стерты из пространства и с карт в результате их полной пацификации;

- решительное осуждение и эффективное противодействие актам вандализма против памятников другой стороны, в том числе могил на кладбищах других религий, а также российской дезинформации в сфере исторической памяти о тяжелом польско-украинском прошлом; поляки и украинцы не должны подпадать под влияние (политику) третьих сторон, а должны самостоятельно и рефлексивно оценивать взаимные конфликтные ситуации, проверять исторические предубеждения и вместе думать о будущем следующих поколений;

- восстановление первоначальной формы памятных знаков с согласия обеих сторон, и окончательное решение вопросов о проведении памятных мероприятий по обе стороны границы;

- возвращение к формуле предметного диалога по самым сложным для обоих народов вопросам, касающимся событий 1939-1947 годов, в рамках экспертного форума историков, который должен быть основан властями Польши и Украины (Министерством науки или Академией наук, за исключением субъектов /Институт национальной памяти - Комиссия по преследованию преступлений против польского народа и Украинский институт национальной памяти/, которые после 2017 года стали сторонами конфликта по интерпретации событий);

- проверку и дополнение документации 1917-2023 годов, которая была подготовлена Центром KARTA в контексте 80-й годовщины этих преступлений под названием «Волынь 1943 - апогей».

26 ноября гостем «Исторической Экспертизы онлайн» был кандидат исторических наук, профессор Карлова университета в Праге Сергей Медведев.
Для тех, кто предпочитает чтение просмотру видео, предлагаем текстовую версию этой части интервью.

Сергей Эрлих: Поскольку «Историческая экспертиза» — журнал, который специализируется на исследованиях памяти, мы в каждом интервью проверяем гипотезу Яна Асмана. Он писал, что есть принципиальная разница между памятью людей домодерных обществ и людей эпохи Модерна. Идентичность домодерных людей строилась на основе их рода, и они знали своих предков на 10 и больше поколений . А у современных людей идентичность формируется через школу и медиа. У них другой режим памяти и они своих предков обычно помнят только на три поколения. Какова глубина вашей семейной памяти?

Сергей Медведев: У нас всё плохо с семейной памятью. Как я думаю, плохо и в целом в России. Знаете, эта гипотеза очень интересна. Я тоже и Яна Асмана, и Алейду Асман люблю и читаю, и студентам даю их тексты. Мне кажется, здесь другие, такие перекрёстные разделы идут, как бы архаика и модерн. Есть ещё, так скажем, тоталитарные общества и открытые общества. Дело в том, что и внутри модерна есть масса открытых обществ. У меня есть немецкие друзья, коллеги, у которых с памятью всё очень хорошо и на 4, на 5, и на 6 поколений. Они уже не члены какого-то такого родового клана, но они свою историю семьи могут восстановить очень хорошо, потому что есть работающие институты памяти, есть хорошая, крепкая семья. А с другой стороны, мы -- советские люди. Я себя тоже считаю советским человеком, я продукт этой системы, продукт этой шлифовки. Часть этой советской шлифовки была в истреблении памяти. С одной стороны, это был очень сильный модернистский и даже отчасти просвещенческий, текстуальный проект. А с другой стороны, он заключался в абсолютном вытравливании памяти из людей. Вот об этом книга Александра Эткинда «Кривое горе» — о том, как работают тоталитарные системы, советская система в частности. И вот я — продукт этого самого неумелого горевания, неумелой памяти. Если так разобраться, то у нас в семье было много событий, трагедий. Был расстрелян мой прадед, был репрессирован мой дед — 17 лет провёл в лагерях, бабушка моя тоже какое-то время была в лагере, отец с братом чуть не угодили в детоприёмник, Часть семьи вообще с немцами ушла из-под Москвы и дальше скиталась по Европе, оказалась в Бразилии. И так далее. Но понимаете, в чём дело? Я рос с ощущением — даже не с ощущением, просто в памяти были некие чёрные дыры. Мы это не обсуждали. Ну, как: мы знали, что дедушка 17 лет провёл в лагерях. Окей, провёл и провёл — как бы все тогда сидели. Об этом в жизни с дедом не говорили: я его не спрашивал, как там в лагерях. не сохранилось практически никаких воспоминаний от него. Я сейчас рву волосы, потому что я осознаю, какой пласт памяти утерян. Надо было с диктофоном приходить, садиться и часы, дни проводить с ним. Этого не было, потому что у нас, в общем-то, история типичная для советского, московского извода модерна. У нас очень распавшаяся семья: все переругались, поразводились, многие детей не рожали, традиций семейных не было как таковых, общения с дедом было мало. Бабушка вообще умерла —та, которая была замужем за дедом; другой дед, отца которого расстреляли, тоже ушел из семьи. Так что я смотрю на себя как на продукт вот этого советского модерна и вижу, что я несу все родовые черты, родовые травмы: во-первых, распада семьи, и во-вторых, распада памяти. То есть это осознание ко мне пришло очень поздно, в XXI веке, когда я уже сам как историк, специалист в политических и гуманитарных науках, начал заниматься проблемами памяти, начал проецировать их на себя — и понял, что это дыра на дыре. И это, конечно, большая проблема всего общества. И отчасти она проявляется и в том, что сейчас происходит в России, в войне с Украиной. Потому что война эта родилась на фоне отсутствующей и замещённой памяти, навязанной государством, этой фальшивой памяти.

Продолжение следует

Интервью Сергея Медведева (продолжение)

С.Э.: Не могу не задать вопрос о христианской Европе. В современной России христианство — это один из элементов «скреп», традиционного общества и, скажем так, противоядие против любых либеральных и демократических идей. Меня всегда поражает, как можно понимать христианство в таком ключе. Например, Александр Скарлатович Стурдза ещё в 1816 году написал на французском работу о смысле православия. Она вышла в Германии и вызвала большой международный резонанс. Можно сказать, что это был первый российский автор, которого заметили в Европе. Стурдза там рефреном пишет: христианство — это религия свободы! И действительно, в Евангелии постоянно говорится о свободе: «И познаете истину, и она сделает вас свободными», «Дух, как ветер, веет, где хочет», и так далее. Может, вы со мной не согласитесь, но я считаю, что именно благодаря христианству Европа стала первой частью света, где воплотились идеи демократии и свободы. Я читал, что конфликт римских пап с императорами, когда есть две ветви власти, и одна другую подавить не может, привёл к созданию современной демократии. В этом состоит отличие от византийской «симфонии», где патриарх находился в полной зависимости от императора.

С.М.: Да, я об этом тоже писал в диссертации. Действительно, здесь есть корреляция. Я не скажу, конечно, что европейская демократия прямо выросла из христианства, но христианство было частью той питательной среды — вместе с коммунальной революцией, с городами, с ранним капитализмом, с зарождением сословий, свободного буржуазного класса, с определённой геополитической ситуацией Европы — отсутствием больших степных набегов, как там в Российской и Китайской империях (хотя были и арабы с запада и османы с востока…). Но христианство сыграло большую роль. Это ещё от Блаженного Августина идущее разделение на civitas Dei и сivitas mundi — Град Божий и Град земной, средневековое противостояние пап и императоров. Мы помним, как Генрих в Каноссу ходил, босой там стоял на снегу, вымаливая прощение у папы… Так что в этом отношении христианство создало, так скажем, не демократию, но некий общественно-политический плюрализм, потому что у средневекового человека было два гражданства: одно гражданство было христианское и универсальное, идущее от Рима, а второе принадлежало какому-то местному феодалу, господину, и затем национальному государству. И с другой стороны, потом, когда Реформация началась, Европа раздробилась на сотни мелких княжеств. Был Аугсбургский мир 1555 года с девизом Cujus regio ejus religio — «Чьё царство, того и вера», и соответственно Европа превратилась в лоскутное одеяло, которые мы и сейчас знаем: где-нибудь в Голландии, в Бельгии границы между католиками и протестантами проходили по деревням, улицам, по отдельным домам. И Вестфальский мир 1648 года был гигантским общеевропейским соглашение между двумя религиями о том, как жить и не убивать друг друга. Так что в этом отношении христианство создало ту питательную среду европеизма, из которой родилась многообразная, плюралистичная и веротерпимая Европа, прошедшая через горнило религиозных войн и пришедшая к принципу взаимопризнания и взаимопонимания. Я даже сравнивал Хельсинкское соглашение 1975 года -- 300 лет спустя оно в чём-то напоминает Вестфальское 1648 года, когда две идеологические системы, расколовшие континент, договариваются о мирном сосуществовании в рамках установленных границ. Так что я считаю, что христианство — это некая платформа европейской цивилизации, оно создавало институциональную среду, в которой развились институты диалога, которые затем уже по ходу секуляризации стали светскими. Но изначально были религиозными. Ведь вообще раньше не было такого слова «Европа», в Средневековье она называлась Respublica Christiana, Christentum по-немецки, Christenheit по-английски, Cretienté по-французски. «Европа» — само это слово появляется только где-то в позднем Ренессансе, в XVI-XVII веке, это секулярное понятие, взятое из языческой, греческой легенды.

Продолжение следует

Интервью Сергея Медведева (продолжение)

С.Э.: Вернусь к вашей биографии. Несколько лет назад я брал я интервью у историка Михаила Габовича. Он сын советского диссидента, но вырос в Германии, учился в Оксфорде и потом в École normale. Я ему тогда сказал: Вы не представляете, что для советского человека сам факт, что можно заканчивать такие университеты, это что-то из разряда фантастики. Но вот я читаю в Википедии вашу биографию: уже в конце восьмидесятых — то есть это ещё советское время — вы учились вначале в Праге, а потом учились в Америке в Колумбийском университете. Прагу ещё можно понять — это был лагерь социализма. А как Вам удалось в советское время в Америку попасть?

С.М.: В Прагу я по обмену попал, потому что у меня была международная журналистика, мы учили три иностранных языка, и один из них был язык «братской страны». Я выбрал братскую страну Чехословакию, три года учил чешский, а на четвёртый уехал на год стажироваться в Прагу. Это был очень важный для меня, основополагающий год. Хотя это была ещё замшелая гусаковская Чехословакия эпохи «нормализации», которая хорошо отражена в романах Кундеры, но всё равно под витриной социализма — вернее, даже не под витриной, а под пыльным занавесом социализма — всё равно была нормальная европейская страна, где было пиво, сосиски — «шпикачки», где было ощущение важности собственного дома, и чехи воспринимали этот социализм со свойственной им иронией: как абсурдный сон. Так что я учился там не столько в университете — а я писал диплом о так называемых «событиях» февраля 1948 года (у них коммунистический переворот в Чехословакии тогда назывался эвфемизмом «события», udalosti) -- , но я больше учился у самого города, у Праги, у старого европейского города, который ещё топился углём, в котором было огромное количество сокровищниц: костелов, дворцов, где сохранялось ощущение что этот город дважды был столицей Священной Римской империи. Наследие императоров, королей, баварцев, немцев, Австро-Венгерской империи — это всё чувствовалось в социалистической Праге, и на меня, на двадцатилетнего советского юношу, это оказало большое влияние, стало одним из камней в фундамент моего мировоззрения. И вторым столпом была Америка, потому что буквально через год я выиграл международную стипендию. Был такой Мортимер Цукерман (Zuckerman), издатель журнала US News and World Report, и он сделал в своей alma mater стипендию для 20 человек под амбициозным названием «Future World Leaders. Там были 10 американцев и 10 человек из стран- потенциальных лидеров XXI века, как тогда представлялось: там была Япония, Южная Корея, Италия и в том числе Россия, ещё Советский Союз, так как это был 1989-й год. Я стал чуть не первым советским студентом, который официально уехал по обмену не как физик, биолог или химик (такие ездили и раньше), а как представитель гуманитарных наук. Я поехал туда изучать международные отношения: в Колумбийском университете есть такая SIPA, School of International and Public Affairs. Так я оказался в Нью-Йорке, и это стало для меня вторым мощным камнем в фундаменте моего сознания, потому что в Праге я увидел Европу, а в Америке, в Нью-Йорке я увидел мир, глобальный мир, большие горизонты, и до сих пор я в душе остаюсь во многом нью-йоркцем: этот город для меня имеет огромное значение.

С.Э.: А как этот конкурс проходил?

С.М.: Было несколько этапов: собеседования, потом мы эссе какие-то писали, был отбор региональный, европейский, приезжали немцы… Было несколько встреч, и мне говорили, что вот, ты первый тур прошёл, второй тур прошёл, и вот тебя выбрали на эту стипендию на поездку в магистратуру Колумбийского университета.

Продолжение завтра

Юрий Бойко проснулся и увидел, что в стране сносят памятники, переименовывают города и улицы, запрещают говорить на русском языке. И не задавайте вопрос, почему Бойко не видел всего этого на протяжении последних нескольких лет. Более того: не задавайте вопросы о том, почему фракция Бойко голосовала за большинство законопроектов, поддерживаемых властью - в том числе в гуманитарной сфере.

В 1989 году в Черновцах, будучи студентом, я снимал комнату у замечательной пожилой женщины - Муси Иосифовны. Она почему-то решила, что я тоже еврей. «Костя, а почему вы не ходите в синагогу?», - спрашивала Муся Иосифовна. «Ну я как-то не по этим делам», - отвечал я. Она делала паузу и заговорщическим тоном говорила: «Уже можно!».

Кажется, кто-то сказал Юрию Анатольевичу: «Уже можно!». Уверен, что смелый выпад против «радикалов» полностью согласован и с Банковой, и с Владимирской. Просто в украинской политике запахло приближением реставрации политических процессов. У технологов Зеленского и Ермака есть понимание того, что в Украине все-таки существует значительный процент тех, кто не поддерживают нынешнюю власть, продолжают читать Булгакова, Толстого и Достоевского, разговаривают на русском, называют Кропивницкий Кировоградом, а также празднуют Рождество 7 января. По замыслу Банковой, для них стоит создать образ лидера, который бы объединил этих людей и сделал их неопасными, нейтрализовал бы их. В этом смысле Юрий Анатольевич Бойко - лучшая кандидатура на данную роль.

Не так давно один народный депутат в частном разговоре признался: «У меня ощущение, что одну мою руку пристегнули наручниками к батарее, а второй заставляют нажимать на кнопку системы «Рада». Поэтому понятно, что подобные заявления, в которых старательно обходятся стороной сами попытки назвать настоящих виновников происходящего в стране, не могут появиться без дополнительного согласования.

Будем наблюдать за смелыми и радикальными, но максимально обезличенными и обтекаемыми заявлениями Бойко. А если честно - мне очень жаль Юрия Анатольевича. По сути он - заложник. И говорит ровно то, что от него требуют те, кто его держат в заложниках. Ровно так и стоит воспринимать его заявления. И главное - не строить иллюзии относительно его политического будущего.

Демонтированные в Ровно памятники продали на аукционе

Памятник Неизвестному Солдату, изготовленный из алюминия весом 3300 кг, был продан за 117 327 гривен.
Второй лот – бюст Гуле Королевой высотой 1,2 метра, изготовленный из бетона с медным покрытием, продали за 6 100 гривен.

Все вырученные средства будут направлены на закупку дронов для нужд Вооруженных Сил Украины.

Памятник Субэдэю военачальнику Чингисхана в Туве.

Хроника исторической политики. Россия. Сентябрь-октябрь 2024

Памятники.

Будем признательны за замечания и дополнения. Это позволит улучшить качество публикации. Пишите [email protected]

Вокруг и около Орды

Недавний всплеск монументальной ресталинизации, возможно, повлияла на дискуссии об установке памятников любимому правителю генералиссимуса, а именно «Ивану Четвертому, прозванному за свою жестокость Васильевичем» . Примечательно, что обсуждения проводились в Казани и в Астрахани, т.е. в столицах двух покоренных Грозным татарских ханств.

В Казани идея по понятным причинам нашла понимание не у всех. Даже москвичи и прокремлевские политологи Сергей Марков и Максим Шевченко, отвечая на вопрос казанского издания, не решились утверждать, что такой памятник необходим в столице Татарстана. Яков Геллер, генеральный директор Агентства по государственному заказу, инвестиционной деятельности и межрегиональным связям Республики Татарстан предложил cum grano salis увековечить в городе Александра Невского в качестве «памятника о покорности Московского улуса Казанскому ханству». А ставить памятник Ивану Грозному «как символ покорения и расширения России», по мнению Геллера, было бы неправильным с татарской «национальной точки зрения». Тем не менее, в ходе опроса на сайте казанского интернет-издания памятник Ивану Грозному стал фаворитом (31%). Ему существенно уступили три других правителя, включенных журналистами в список: Петр I (8%), Екатерина II (11%) и Иосиф Сталин (18%). 2% предложили свои варианты, 30% считают, что никто из вышеперечисленных персон недостоин памятника в столице Татарстана .

В Астрахани, где после завоевания татарский элемент был почти полностью «элиминирован», межрегиональная общественная патриотическая организация «Великая Русская Империя» («ВеРИм») еще в 2019 году выступила с инициативой создания «на площади Ленина культурно-исторического комплекса, посвященного присоединению Астраханского ханства к России, с центральной фигурой в виде Ивана Грозного». Идею подхватил глава совета директоров группы компаний «Царьград», заместитель главы Всемирного Русского Народного Собора Константин Малофеев, заявивший о готовности взять на себя половину расходов. Предложение вызвало бурную дискуссию. Астраханские ученые пришли к выводу, что слухи о царевых зверствах сильно преувеличены. Тем не менее, власти решили отложить вопрос об установке памятника. В 2023 бюст Ивана Грозного в Астрахани появился: его изготовили в мастерской предпринимателя-мецената, автора проекта «Аллея Российской Славы» Михаила Сердюкова и передали в дар Координационному совету. На средства ветеранов-десантников изготовили пьедестал. «Сейчас памятник стоит в частном дворе на улице Советской. Десантники считают, что он должен быть установлен на площади Ленина». После долгих колебаний к десантникам присоединился астраханский краевед Александр Маркин. Иван Грозный, по его словам, был жестким политиком, но и времена тогда были суровые. Главное, что Грозный был собирателем русских земель: «Половина Сибири была освоена в его времена. <…> Несмотря на препятствия, в том числе со стороны иностранцев, которые понимали, что это приведет к созданию великого государства. Поэтому, конечно, памятник нужен».

А что думают по этому поводу в освоенной при грозном царе Сибири?

Установка в Туве уже второго памятника «предку тувинцев», «главному полководцу Чингисхана» Субэдэю, разгромившему русских князей в битве на Калке в 1223 и возглавившему Западный поход Батыя, в результате которого на Руси было установлено ордынское иго, может быть воспринята как полемический ответ сторонникам памятников Иоанну Васильевичу на захваченных им территориях Орды.

(Окончание в следующем посте)

Памятник борцу с русскими колонизаторами князю Чепчугею в Иркутской области.

Вокруг и около Орды (Окончание)

Представители другого сибирского народа, связанного с древними монголами, — буряты совершили, можно сказать, монументальную экспансию и застолбили на территории «освоенной» русскими Иркутской области место памяти, в виде монумента национальному герою бурятского народа князю Чепчугею, которое «освятили шаманским обрядом». Журналист так описывает деяния национального героя: «В XVII веке он возглавлял военный союз эхиритов, защищая свою землю от набегов казаков. Оказавшись в окружении, Чепчугей <…> сгорел в своей юрте, <…> не допустив, чтобы его взяли живым». Инициатор установки памятника потомственный шаман Борис Хунгеев решил подсластить монументальную пилюлю «старшему брату». Он подчеркнул, что с одной стороны «объединение народов Сибири» московскими имперцами «происходило непросто, местами встречая сопротивление». Но сегодня совсем другое дело: «Россия – единая страна» . Председатель Совета шаманских общин Иркутской области Александр Амагзаев нашел актуальный аргумент в пользу установки памятника борцу с русскими колонизаторами. Он парадоксальным образом «связал значение памятника с современными событиями»: «Сегодня наши ребята на СВО, и их охраняют духи предков, в том числе Чепчугей» .
Татаро-монгольская историко-политическая тема получила развитие в Самарской области. Не удалось пока выяснить, было ли выполнено постановление мэрии Жигулевска от 19 ноября 2024 о демонтаже до 6 декабря 2024 памятника болгарскому хану Котрагу (VII в.), который считается предтечей Волжской Булгарии . Памятник был изготовлен на средства болгарского миллионера Ивелина Михайлова и установлен в 2023 году в селе Ширяево, входящем в городской округ Жигулевска, усилиями активистов из самарского культурно-исторического фонда «Булгарское наследие». По мнению оппонентов данного проекта за памятником Котрагу «может стоять только посыл о великоболгарском национализме, о некоем болгарском экуменизме. Причем сегодня нужно понимать, что страна, откуда этот всё исходит, то есть Болгария, сегодня России тоже ведь явно недружественная на официальном уровне». Таким образом, самарские «булгаристы», т.е. сторонники отказа от навязанной монгольскими завоевателями татарской идентичности в пользу исконных ценностей Волжской Булгарии, использовали финансовую помощь из натовской Болгарии с целью «борьбы против татарской нации» . Но возможно, что причиной постановления о демонтаже стали не соображения исторической политики, а прозаические «терки» самарских чиновников с бывшим руководством, так как установку монумента одобрил экс-губернатор Самарской области Дмитрий Азаров, распорядившись выделить площадку на Поповой горе. Разрешение на монтаж выдавал бывший глава Росимущества Самарской области Айвар Кинжабаев — «сейчас он находится в СИЗО за незаконную земельную сделку» .

Волгин И. Ничей современник. Четыре круга Достоевского. — М.; СПб.: Нестор-История, 2019.— 736 с. ISBN 978-5-4469-1617-7

#Достоевский #Розанов #Ильин #Шмелев #творчество #биография #писатель #книга

В книге, основанной на первоисточниках, впервые исследуется творческое бытие Достоевского в тесном соотнесении с реальным историческим контекстом, с коллизиями личной жизни писателя, проблемами его семьи. Реконструируются судьба двух его браков, внутрисемейные отношения, их влияние на творческий процесс.
На основе неизвестных архивных материалов воссоздаётся уникальная история «Дневника писателя», анализируются причины его феноменального успеха.
Круг текстов Достоевского соотносится с их бытованием в историко-литературной традиции (В. Розанов, И. Ильин, И. Шмелёв).
Аналитическому обозрению и критическому осмыслению подвергается литература о Достоевском рубежа XX–XXI веков.

Будем признательны за перепост

Купить книгу

В России
Электронная книга (в формате pdf)
https://nestorbook.ru/volgin-i-nichey-sovremennik-chetyre-kruga-dostoevskogo-copy
Цена: 400 рублей

Доставка книг по всему миру, включая Россию
Бумажная книга (твердый переплет)
https://bukinist.de/bookpod/ru/literaturovedenie/374237-nichej-sovremennik-chetyre-kruga-dostoevskogo-9783689590161.html
Цена: 40 евро (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)

https://echo-books.com/shop/nichej-sovremennik-chetyre-kruga-dostoevskogo/
Цена: 40 евро (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)

https://echo-books.com/izdatelstvo/nestor-istoriya/
Полный список наших книг на Echo Books

Электронная книга (в формате pdf)
https://www.lulu.com/shop/igor-volgin/nichei-sovremennik-chetyre-kruga-dostoevskogo/ebook/product-26kpmr.html
Цена: 12,1 долларов США

#НиктоНеЗабыт?

1940-е. Трагедия на двух берегах Днестра.

Публикация материалов ЧГК по МССР в контексте семейной памяти

Список жертв № 19. Село Ниморены тогдашнего Кишиневского уезда:

В начале августа 1941 года жандармерий были задержаны жители села Ниморены:
Оника Петр Константинович 1889 года рождения;
Бобок Захарий Лукьянович 1891 года рождения;
Туркулец Данил Федорович 1888 года рождения;
Рошков Димитрий Степанович 1888 года рождения.
Все четверо жителей села подвергались жестоким избиениям (били железной лопатой по ягодицам, нагайкой из воловьей жилы по голым пяткам и палками по спине).
После 14-и суточного содержания под арестом, указанные жители селе были освобождены как ни в чем не виновные. От полученных побоев житель села Ниморены Бобок З.Л. умер.
В мае 1944 года были арестованы и расстреляны:
Бырсан Яков Матвеевич 1913 года рождения;
– " – Григорий Матвеевич 1916 года рождения;
Татер Иван Емилиянович 1924 года рождения;
Доду Фома Филипович 1886 года рождения;
Скринкарь Иван Федорович 1913 года рождения.
Основания: Фонд 1026. Опись 2. Дело 21

Готовится к печати первый том «Кишинев и Кишиневский уезд». Выход в свет запланирован на весну 2025.

При подготовке материалов к печати мы стараемся найти всю возможную информацию о жертвах. Обращаемся с просьбой присылать любые свидетельства об их жизни и обстоятельствах гибели к их потомкам, родственникам, соседям: [email protected]

Будем признательны за перепост.

О нашем проекте: https://www.istorex.org/post/31-07-2024-announcement

Другие материалы по теме: https://www.istorex.org/blog/categories/tragedy-two-banks-of-the-dniester

Историческая Экспертиза онлайн. Выпуск № 24.


Время историка: Давид Фельдман


В субботу 21 декабря в 18.00 (GMT+2: Киев, Кишинев, Иерусалим. По Москве 19.00)


Прямая трансляция: https://youtube.com/live/1WKvNjsR50E?feature=share


Фельдман Давид Маркович, доктор исторических наук, профессор РГГУ. Окончил филологический факультет МГУ. Работал в РГАЛИ, ИМЛИ РАН, с 1996 г. в РГГУ. Сфера научных интересов – советская история; литература и публицистика XIX – ХХ вв.; политическая терминология; творчество И. Ильфа и Е. Петрова. Автор книг:

1. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования. М.: РГГУ, 1997. 203 с. (В соавт. с М.П. Одесским)
2. Салон-предприятие: писательское объединение и кооперативное издательство "Никитинские субботники" в контексте литературного процесса 1920-1930-х годов. М.: РГГУ, 1998. 224 с. (2-е изд. – 2018 г.)
3. Терминология власти. Советские политические термины в историко-культурном контексте. М.: РГГУ, 2006. 488 с. (2-е изд. – 2015 г.)
4. Поэтика власти. Тираноборчество. Революция. Террор. М.: Российская политическая энциклопедия, 2012. 263 с.
5. Очерки истории русской советской литературы и журналистики 1920-х-1930-х годов: Портреты и скандалы. М.: Форум, 2015. 448 с. (В соавт. с О.И. Киянской)
6. Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. М.: РГГУ, 2015. 293 с.
7. Василий Гроссман в зеркале литературных интриг. М.: Форум, 2016. 368 с. (В соавт. с Ю.Г. Бит-Юнаном)
8. Эпоха и судьба чекиста Бельского. М.: РГГУ, 2016. 504 с. (В соавт. с О.И. Киянской)
9. Василий Гроссман: литературная биография в историко-политическом контексте. М.: Неолит, 2016. 248 с. (В соавт. с Ю.Г. Бит-Юнаном)
10. Перекресток версий: Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1950-х – 2010 –х годов. М.: Неолит, 2017. 264 с. (В соавт. с Ю.Г. Бит-Юнаном)
11. Словесность на допросе. Следственные дела советских писателей и журналистов 1920–1930-х годов. М.: Неолит, 2018. 384 с. (В соавт. с О.И. Киянской)
12. Василий Гроссман. Биография писателя в политическом контексте советской эпохи. М.: РГГУ, 2019. 796 с. (В соавт. с Ю.Г. Бит-Юнаном)


Обсудим следующие вопросы:

- Глубина семейной памяти и семейные истории об эпохе перманентного террора 1917-1953;

- Выбор профессии, учителя, коллеги, ученики;

- Как ковались стулья… Где рукописи Ильфа и Петрова?

- Чекисты и писатели. Литературные салоны 1920-х;

- Рукописи не изымаются? Как «Жизнь и судьба» попала к читателям;

- Творческие планы.


Ведущий:

Сергей Эрлих, доктор исторических наук, главный редактор журнала «Историческая экспертиза».

Будем признательны за перепост99

26 ноября гостем «Исторической Экспертизы онлайн» был кандидат исторических наук, профессор Карлова университета в Праге Сергей Медведев.
Для тех, кто предпочитает чтение просмотру видео, предлагаем продолжение текстовой версии интервью.

Сергей Эрлих: Какова была разница между Советским Союзом и тем, что называется свободным миром, что вас поразило больше всего?

Сергей Медведев: Могу сказать с Прагой что меня поразило, когда мы приехали. Может, неожиданный ответ, даже смешной, но он важнен с точки зрения культуры повседневности. Мы приехали рано утром на Hlavní nádraži — Главный вокзал. Поезд пришёл рано, нас ещё не встречал никто из университета. Все мои товарищи остались с чемоданами на вокзале, а я пошёл гулять. Вышел на Вацлавскую площадь, было около шести утра, и открылась мясная лавка. С грохотом пошла вверх металлическая ставня, и я увидел ассортимент колбас и ветчины. Причём, понимаете, я сам не из голодной губернии — я из Москвы, вырос в благополучной семье, на Кутузовском проспекте, где все было хорошо со снабжением. То есть я видел в детстве колбасу. Но всё равно привычность этого изобилия в социалистической Чехословакии меня сильно впечатлила в тот момент. Я говорю серьёзно, это не «колбасная тема», а тема нормальной жизни, которая течёт при любом идеологическом режиме. Это не про сосиски, а про уважение к человеку. И потом многие вещи меня впечатлили в Праге. Я открыл для себя Славянскую библиотеку (Slovanská knihovna), где было много книг первой русской эмиграции. Тогда по призыву того же Масарика — была знаменитая «русская акция» — приехало много русской интеллигенции, это были университетские курсы, кафедры, издавались газеты. И многие привезли свои библиотеки, которые остались в «Слованской книговне», и там я находил книги с экслибрисами знаковых людей Серебряного века — Амфитеатрова и других, и это были книги, которые в России были заперты в спецхране. По философии я много читал, русскую философию начала века, Розанова... Ну, а в Америке меня впечатлило движение, то, что там всё движется. Советский Союз и даже в большой мере Россия по сравнению с Америкой — это застывшее время, застывшее пространство. А в Нью-Йорке я помню, я прилетел, вышел на балкон — мы жили в Колумбийском университете, в International House на берегу Гудзона. И я был потрясён объёмом движения: подо мной течёт хайвей в пять полос в каждую сторону, по Гудзону плывёт, наверное, штук 30 катеров, теплоходов, барж. Наверху летят вертолёты, над вертолётами, ещё выше, — самолёты. И вот я озираю горизонт вокруг себя на 360° — движется всё. Это ощущение динамики, упругости — оно в Америке остаётся век за веком: такой мотор цивилизации, который продолжает работать. День за днём, месяц за месяцем меня потрясала энергетика этого города, чувство возможности, чувство открытости, ты выходишь в город с утра — и ты не знаешь ещё, что ждёт тебя за углом, но что-то важное, что-то может случиться, и всё зависит только от тебя, от твоего ума, от твоих рук, от твоей находчивости. Это важное чувство, и оно лежит в основе американской цивилизации.

Продолжение следует

Интервью Сергея Медведева (продолжение)

С.Э.: Вопрос, который я бы хотел обсудить, отталкиваясь от названия вашей книги «Возвращение русского Левиафана», которая переведена на 12 языков и получила премию «Книга года» Пушкинского дома (хочу уточнить, что этот Пушкинский дом в Лондоне находится). Речь в ней идет о нашем родном чудище, которое, так сказать, «обло и озорно». Книга получилась пророческая, так как вышла в 2020-м году, когда ещё не совсем было ясно, что Левиафан вернулся в самом жутком обличье. В этом контексте у меня возникает вопрос, основанный на личном опыте. В 2012 я ходил с моими друзьями-профессорами на Болотную площадь. Все они яростно выступали против третьего срока Путина. Но при этом они никогда не критиковали своего завкафедрой, декана, ректора, который сидит, скажем, третий, четвертый и следующий срок. У Василия Жаркова есть важное наблюдение. Он говорит, что российская система высшего образования внесла, начиная с 90-х годов, огромный вклад в становление путинизма. Студенты заканчивали университеты и видели несменяемость их руководства. Это для них становилось нормой и они поэтому не удивлялись, почему Путин правит Россией, я уже сбился со счета который точно срок, четверть века. Профессура в московских вузах — в большей своей части это люди с либеральными ценностями. Больше нигде в стране нет такой концентрации либералов. Почему они практически без борьбы отдали власть в своих alma mater несменяемым «хорошим мужикам»?

С.М.: Потому что университет в России не был и так и не стал территорией свободы. В России никогда не было университета в том смысле, в каком он возникал в Европе — как отдельная корпорация, противостоящая центральной власти, королевской власти: тот же Карлов университет, в котором я преподаю, Сорбонна, Болонья, Оксфорд, и так далее. Но при этом даже императорские университеты в царской России позволяли себе гораздо больший протест. Если вспомнить, как вела себя профессура в противостоянии со Столыпиным после первой русской революции, после 1907 года: как годами они просто уходили с кафедр — протестовали десятки и сотни профессоров. Или там вот сейчас я перечитываю знаменитую работу Эрнста Канторовича, немецко-американского историка: «Два тела короля. Политическая теология позднего Средневековья и раннего Нового времени». Посмотрите биографию Канторовича: в Германии он сражался в Первой мировой войне, потом он с большевиками сражался в Баварской Республике, он был всегда против левых — но потом он сам в Америке попал под каток маккартизма. И его заставляли подписывать письмо о лояльности, и он не подписывал ничего. Он в течение десяти лет находился в борьбе, в противостоянии с американскими университетами — и в результате он одержал верх к середине пятидесятых, не подписав ни одного письма, что он лоялен США и является антикоммунистом. И он стал символом университетского протеста против маккартизма. Что-либо подобное представить в России невозможно, потому что университет — это часть государства… Понимаете, здесь вообще надо говорить о том, что интеллигенция как таковая в России — это сословие. Это не столько даже корпорация, сколько сословие в терминах Симона Кордонского: сословие, жизненно привязанное к власти. Оно находится в услужении у государства. В России же вообще крепостная система, крепостные по большому счёту все — через принадлежность к различным институтам и корпорациям: от госкомпаний до горбольниц, от ЖКХ до университетов. Вот и мы тоже своего рода крепостные были — хорошо оплачиваемые крепостные с иллюзией собственной свободы, но автономии никакой университетской не было. Та же «Вышка» [Высшая Школа Экономики. — Ред.], которая считалась оазисом либерализма, по сути была полностью привязана к администрации президента, все деньги были от госзаказа. Путин вообще там пару раз был главой наблюдательного совета, были эти чаепития с ним регулярные, ректор ходил, как на службу, в администрацию президента — благо она была близко: спуститься по Мясницкой к Лубянской площади, пройти мимо ФСБ и свернуть налево, на Старую площадь, где давались указания.

Продолжение следует