Только в 1901 г. впервые была громогласно высказана мысль, сейчас кажущаяся вполне очевидной: тогда Дж. Серджи заявил, что «дух классических цивилизаций … был не арийским, но средиземноморским. Арийцы … были дикарями … и не могли дать начало греко-римской цивилизации». Серджи, впрочем, полагал, в свою очередь, что это его раса, сотворившая все великие государства древности, от Месопотамии до Рима, была высшей; он не пошёл дальше, не отказался совсем от концепта.

В наши дни, надо, к прискорбию, заметить, дискурс всё ещё живее всех живых. Как среди широких масс, так и германских традиционалистов, есть немало тех, кто убеждён, будто древние греки и римляне были нордидами, голубоглазыми, белокожими блондинами. Поскольку такие отрицают научное познание, их не убедить исследованиями расового состава.

Однако и тут есть средство: ведь в своих сочинениях сами древние отнюдь не описывали себя подобными «нордической мечте», совсем напротив, о народах с таким цветом волос и тела они отзывались с великим презрением; впрочем, ничуть не выше они мнения о совсем чёрных народностях, полагая, что рецепт успеха и здесь заключается в умеренности, и сюда древние смогли поместить свой знаменитый идеал σωφροσύνη, золотую середину.

Так, Маврикий в «Стратегиконе» пишет, что «светловолосые народы … Проявляют непослушание по отношению к своим предводителям, всякие необходимые и нужные военные хитрости и меры безопасности считают бесполезными, игнорируют правильный боевой порядок», «они корыстолюбивы, их легко подкупить. Им губительны лишения и невзгоды … в тягость жара, холод, дождь, нехватка съестных припасов, особенно вина, затягивание сражения … На фланги и тыл их боевого порядка совершить нападение несложно, потому что они недостаточно заботятся о патрулях и других мерах безопасности. Их легко разбить, обратившись в притворное бегство, а затем внезапно вновь обратившись против них. Часто им приносят вред ночные нападения силами токсотов, поскольку они размещаются лагерем неупорядоченно».

Фронтин в «Стратегемах» описывает случай, когда спартанец Агесилай приучил своих воинов не бояться персов, когда «выставил их обнаженными перед солдатами, чтобы их дряблые белые тела вызвали презрение», тогда как тиран Сиракуз по имени Гелон, продолжает он, отобрал из карфагенских пленников «отличавшихся чрезвычайной чернотой, и вывел их обнаженными перед всем войском, чтобы убедить его, что эти враги достойны презрения». Аристотель же писал, что «те, кто слишком черны, являются трусами, как египтяне и эфиопы. Однако и чрезмерно белые также есть трусы — например, женщины. Сложение же, отражающее смелость, есть нечто среднее».

Ветрувий, наконец, полагал, что у северных народов «ум, охлажденный влагою ... цепенеет», а у «полуденных … мужество вытянуто солнцем». При этом каждому из этих двоих не удаётся реализовать своё преимущество, ибо его губит недостаток, и, например, те, «которые родятся в холодных странах» хотя и смелы, но «из-за медлительности своего ума ... не обладая изворотливостью, препятствуют этим своим замыслам». Наконец, он делает вывод, что «чрезвычайно уравновешен в обоих отношениях» один только «народ римский» благодаря «правильно расположенными в центре мира пределами», которым он владеет, куда «божественный ум поместил государство … для того, чтобы он получил власть над земным кругом».

В общем, само предание, i.e. традиция говорит, что нордидами древние, мягко говоря, себя не считали — а ведь сильнее аргумента и быть не может.

#racewar
⬅️⬆️ Расплетая греческую ДНК: могла ли прич иной успехов древних быть их «нордическая» кровь? 6/13 ⤴️➡️

Ж.-А. Гобино полагал, что «высшие расы» теряют присущую их крови силу, разбавляя её связями с более низкими народностями; он считал, что греки, будучи теми самыми «арийцам», прибывшим в Грецию откуда-то с севера, медленно, но верно теряют свою силу, смешиваясь с аборигенами, являвшихся «семитами»; он писал: «своим порокам греки … обязаны семитской части своей крови»., и постепенно их «арийский дух … уступил натиску чудовищных ханаанских принципов».

Однако автохтонное, догреческое население Эгеиды ни к каким семитам отношения не имело; «антропологическое изучение останков населения Древней Греции», пишет Зайцев, «указывает на присутствие в Греции и до появления греков около XIX в. до н. э., и впоследствии всех основных подтипов европеоидной расы».

Некоторые ещё и делают шаг вперёд, воображая, будто евреи не только в курсе своей «расовой неполноценности», но и активно эксплуатируют это своё качество, путём намеренного смешивания ослабляя прочие народы (кажется, они обзывают это явление «тактика пурим» или вроде того).

Это мнение наивно до невозможности: евреи как раз паталогически опасаются смешаться с другими народами; так, когда психолог Г. Тамарин попросил израильских школьников оценить приемлемость поведения евреев в Библии, когда те «предали заклятию всё, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых … [все истребили] мечом», 66% детей сочло, что «сыны Израилевы» поступили верно, ведь «если бы они ... никого бы не убили, то могло случиться, что сыны Израилевы были бы ассимилированы гоями», и нужно это было, «чтобы колена Израилевы не смешались с ними и не научились дурному».

В общем, много кто убеждён, что «чистота расы» важна, чтобы защитить её от предполагаемого пагубного влияния, скрытого в генофонде прочих, не таких выдающихся народностей.

Однако наука так и не обнаружила данных, которые бы уверенно демонстрировали наличие объективных отличий между человеческими расами, исключая, конечно, чисто фенотипические. Все исследования, которые якобы показывают подобные тенденции, оказываются невероятно ангажированными; к примеру, печально известен этим психолог Р. Линн, который, сравнивая средний IQ между расами, данные для чернокожей популяции ничтоже сумняшеся собрал у группы умственно отсталых детей из Испании.

Зайцев напоминает, что «решение вопроса о том, доказаны ли такие различия, относится к сфере компетенции психологов и специалистов по генетике человека, а они отвечают на это отрицательно. Значительные различия в интеллектуальном уровне, обнаруживаемые у представителей различных рас, пока они живут в исторически сложившихся и резко отличных друг от друга культурных окружениях, буквально тают на глазах, когда подрастают новые поколения, выросшие … в сходных условиях».

#racewar
⬅️⬆️ Расплетая греческую ДНК: могла ли причиной успехов древних быть их «нордическая» кровь? 7/13 ⤴️➡️

Д.ф.н. Л.Я. Жмудь, ученик Зайцева, также указывает, что предполагаемые различия между расами на деле следует отнести к сфере образования; он пишет, что «результаты исследований, проведенных как у нас в стране, так и за рубежом, ... [показывают, что] решающим фактором, изменяющим характер познавательного процесса, является школьное образование, основанное на письменном языке. Даже самый краткий период школьного обучения достаточен, чтобы взрослый человек, испытывавший ранее значительные трудности в решении формально-логических задач и отчетливой вербализиции своих знаний при помощи общих понятий, сделал на этом пути значительные успехи».

Если бы основной причиной культурного возвышения греков были хотя бы некоторые их расовые особенности, то «греческое чудо» стартовало бы вскоре после того, как греческий генофонд внезапно активно пополнился благодаря некоему пришлому субстрату.

Активное смешение с окружающими народами, однако, было присуще древним во все времена; «население Греции», указывает А.И., «начиная с микенской эпохи, характеризуется необычной антропологической гетерогенностью»; таким образом, эта особенность сохранялась у греков как во времена бронзы, когда они не представляли из себя ничего выдающегося, так и впоследствии, когда это уже было не так.

Оставшись этнически прежними, или, точнее, продолжая столь же активно пополнять генофонд своего народа, греки в самый ранний свой период нимало не отличались от своих соседей; Зайцев подчёркивает, что «у нас нет решительно никаких оснований предполагать какие-то радикальные отличия в культуре греков вплоть до IX в. до н. э. от соответствующих им по уровню развития народов Древнего Востока. Лишь так называемая геометрическая эпоха знаменует начало специфической эволюции Греции».

Зайцев пишет, что «греки появились на Балканском полуострове, на территории будущей Греции, в начале II тысячелетия до н. э. Более тысячи лет прошло с этого момента до эпохи, которую мы называем временем культурного переворота». Итак, «рассматриваемая гипотеза не объясняет, почему особенности генотипа греков проявились отчетливо лишь через тысячу лет после их появления на Балканском полуострове».

#racewar
⬅️⬆️ Расплетая греческую ДНК: могла ли причиной успехов древних быть их «нордическая» кровь? 8/13 ⤴️➡️

Против расовой теории в любом её виде, по Зайцеву, говорит и «распределение культурной активности среди различных греческих племен и полисов. С одной стороны», подчёркивает он, «ведущую роль в „греческом чуде“ сыграли сильно смешавшиеся с негреческим населением Малой Азии ионийцы, с другой стороны, афиняне, судя по всему, значительно меньше подвергшиеся смешению»; действительно, как пишет, например, Р. Виппер, «Аттика славилась исстари между всеми областями Греции тем, что убереглась от завоевания, и что её жители были автохтонами», тогда как, по Геродоту, «было даже очень глу­по утвер­ждать, что … ази­ат­ские ионяне чисто­кров­нее … осталь­ных»; эти ионяне, по его словам, смешивались «со многими племенами».

В то же время спартанцы, «которые, как и афиняне, могут считаться относительно чистыми греками, почти вовсе не приняли участия в культурном перевороте», а вот их дорийские собратья из Малой Азии и Великой Греции внесли в него свой посильный вклад.

«В духовной жизни Эллады», продолжает Зайцев, «почти не принимают активного участия жители центральных районов Северной Греции и аркадяне Пелопоннеса, для которых у нас нет оснований предполагать существенное нарушение первоначальной племенной чистоты. Между тем», напоминает он, «рассматриваемая гипотеза предполагает положительную корреляцию чистоты греческого происхождения и успехов на духовном поприще».

В осуществлении «греческого чуда» активно участвовали деятели, имевшие смешанное происхождение. К примеру, этническая принадлежность Фалеса издревле является предметом жарких дискуссий; Геродот полагал его «дальним потомком финикийцев», а Климент — «финикийцем по рождению», того же мнения Диоген Л.

Как пишет доктор философских наук И.Д. Рожанский, «древним грекам это утверждение не казалось ни парадоксальным, ни в какой бы то ни было степени скандальным»; иное отношение было присуще «германским филологам конца прошлого и начала нынешнего столетия», которых крайне смущала мысль о том, что отец философии и науки мог быть семитом. Рожанский далее упоминает сверхусилия Э. Целлера и Г. Дильса, которые те приложили для того, чтобы доказать, что никаким финикийцем Фалес отнюдь не был.

Однако кроме Фалеса, были и другие; одним из греческих «семи мудрецов» был скиф Анахарсис, по матери был фракийцем философ Антисфен, а Геродот по отцу — карийцем, Архилох не скрывал, что был сыном рабыни (что почти стопроцентно означает, что она не была гречанкой), Эзоп же сам был рабом — фригийцем либо фракийцем. То же происхождение имела мать Фемистокла, Фукидид был правнуком фракийского царя; наконец, Демосфен происходил от скифов по матери .

#racewar
⬅️⬆️ Расплетая греческую ДНК: могла ли причиной успехов древних быть их «нордическая» кровь? 9/13 ⤴️➡️

Тут, однако, необходимо своевременно вспомнить, что уже всё тот же Гобино был уверен, что как раз в этом активном смешении и мог быть скрыт секрет успеха греков; он писал, что «Греция обязана своей славой арийскому элементу, объединившемуся с семитской кровью». По Зайцеву же такие «столь же неубедительные попытки в диаметрально противоположном направлении» лишь подчёркивают «произвольность построений, выводящих греческую культуру из расовых особенностей».

Как верно замечает А.И., «генетика человека не обнаружила до сих пор ни особо благоприятных, ни особо неблагоприятных результатов скрещивания каких-то человеческих рас. Наоборот, имеются прямые указания на то, что умственное развитие гибридов зависит от условий, в которых они растут, так что теоретическая основа отсутствует и у данного варианта биологического объяснения»..

Впрочем, он тут же уточняет, что «повышенная жизнедеятельность гибридов доказана для многих видов растительного и животного мира … Однако механизм этого явления, названного гетерозисом, биологам не вполне ясен, так что мы можем опираться … только на некоторые эмпирические обобщения … в отношении возможного влияния гетерозиса на культурный взрыв в Греции мы не получаем от биологов и психологов каких-то положительных данных».

Важно помнить, что активные случаи расового смешения, или экзогамии, случались на протяжении истории далеко не единожды, однако никогда не приводили к чему-либо, сопоставимому с «греческим чудом», «так что гетерозис как фактор, стимулирующий культурный процесс, во всяком случае, должен отступить на задний план». В конечном итоге даже антрополог Л. Энжел, наиболее убеждённый адепт мнения, что именно гетерозис стал ключевым фактором успеха древних, «пришел к выводу о том, что духовное взаимообогащение среди самих греков было важнее для расцвета культуры, чем генетическая гетерогенность».

Учитывая всё вышесказанное, можно с уверенностью сказать, что страх людей определённых взглядов перед явлением миксгенации, также называемой метисацией или расовым смешением, имеет под собой мало оснований. Естественно, никакого «вырождения» при потерей расой её «чистоты» не происходит. Напротив, как уже отмечалось, гибридизация, напротив, делает особи более жизнеспособными, а многочисленные примеры великих греков, бывших метисами, от унаследованного напрямую от нордицистов дискурса о «расовой смерти» не оставляют и камня на камне.

Хотя объяснение при помощи гетерозиса и внушает лично мне некоторую симпатию, его влияние само по себе, как верно отмечал Зайцев, следует признать крайне незначительным, как, впрочем, и всякие прочие такого рода. «В общем», заключает А.И., «ни один из вариантов биологического объяснения особой роли греков в истории человечества не оказывается удовлетворительным».

Сюда же можно отнести разнообразные объяснения, апеллирующие к климату. «Для нас существенно то», сообщает по этому поводу Зайцев, «что сходная динамика культурной эволюции в ряде городов от Милета до Тарента, находившихся в существенно различных климатических условиях, и резкие различия между находившимися в сходных климатических условиях полисами, например, между Афинами и Мегарами, делают [такую] гипотезу … невероятной». «В ответ на ссылки на благоприятное географическое положение», продолжает А.И., «я напомню только, что этот постоянный фактор не пригоден для объяснения быстро набравшего силы подъема и столь же быстрого спада уже в эллинистическую эпоху» .

#racewar
⬅️⬆️ «Расплетая греческую ДНК: могла ли причиной успехов древних быть их „нордическая“ кровь?», 10/13 ⤴️➡️

Так что же, раз не раса, стало причиной культурных достижений древних? Почему, спрашивает Зайцев, «только в Греции возникла наука … именно в Греции был преодолен тип мышления, препятствовавший возникновению науки где бы то ни было в ином месте в эпоху не только древности, но и Средних веков, в течение еще двух тысячелетий после греческого чуда»?

Нордицисты правы разве что в том, что без дорийского вторжения никакой Греции бы не было: чтобы последняя могла появиться, микенская цивилизация, которая целиком принадлежала Азии, сперва должна была умереть; убийцами же её были именно дорийцы. Микенская керамика, отличавшаяся, по Старру, «скучностью и однообразием», хорошо демонстрировала то, что мир бронзовой Греции был «слишком завязан на внешние ролевые модели, чтобы когда-либо выработать независимое мировоззрение». Только разрыв с Востоком позволил грекам перестать быть типовым азиатским государством и создать что-то совершенно другое. Но, опять же, дело тут было совсем не в изменившейся крови.

Зайцев пишет, что среди причин были «следовавшие друг за другом крушение микенских государств и дорийское переселение, затем многочисленные волны колонизации, в результате которых имело место массовое переселение людей, разрушение племенных общностей и создание новых общин»; всё это привело к распаду традиционного уклада, который во все времена и не давал развиваться культуре.

Именно смерть этих «сковывающих индивидуальную инициативу норм жизни в складывающихся греческих полисах было одной из важнейших предпосылок рассматриваемого нами культурного переворота. В огромном большинстве дописьменных и догосударственных обществ такого рода традиционные нормы очень жестки: они определяют еще при рождении ребенка его будущее место в обществе, в общественном разделении труда, предписывают ему характер его будущей семьи, диктуют взгляды на мир, на себе подобных и на сверхъестественные силы. Отклонение от этих норм немедленно ставит нарушителя перед угрозой утраты связей с обществом или даже прямой расправы, так что все такие отклонения возможны лишь как исключение».

По Зайцеву, «всякое, так сказать, нормальное общество препятствует любому духовному творчеству, не связанному с практической целью, и тем самым тормозит развитие культуры. По этой причине расцвет культуры происходит редко, и именно поэтому его следует всякий раз объяснять временным ослаблением системы … В Греции это ослабление должно было наступить после разрушения микенской цивилизации».

В микенские времена описываемые выше особенности были верны и для греков, что позволяет отнести ту цивилизацию к Азии, как мы и поступили в начале статьи. И только в греческие «Тёмные века» всё меняется. А.И. пишет, что «уже гомеровские поэмы резко отличаются от эпоса всех других народов и заключают в себе бесспорные следы того, что греческая культура к моменту их создания уже встала на путь особого развития … искусство так называемой геометрической эпохи, в отличие от микенского искусства, уже демонстрирует в зародыше специфические черты будущего греческого искусства классической эпохи».

Действительно, дело оказывается именно в разрушении традиции. Зайцев указывает на прямую корреляцию: «при сопоставлении быстроты разрушения традиционного уклада со степенью участия тех или иных греческих государств в культурном перевороте мы получаем … весьма определенную картину соответствия … Афины, которые мы лучше всего знаем, Афины, в которых процесс распада традиционной идеологии шел куда медленнее, чем в Ионии и наталкивался … на … противодействие … эти самые Афины вступили на путь культурного переворота не в числе первых и при том так, что долгое время ведущая роль в их культурной жизни принадлежала приезжим» .

#racewar
⬅️⬆️ Расплетая греческую ДНК: могла ли причиной успехов древних быть их «нордическая» кровь? 11/13 ⤴️➡️

«Сопоставляя Грецию с дописьменными обществами и государствами Древнего Востока», пишет Зайцев, «с реконструируемым нами бытом греческих племен … мы придем ниже к выводу об огромном шаге вперед, который сделала Греция именно в развитии личных свобод, в формировании права и реальной возможности гражданина свободно выбирать образ жизни». В этой-то свободе личности и состоял тот самый секрет, что вознёс греков на вершину мира, позволив заложить основы, лежащие в основе Европы и поныне; мы говорим про «не слыханное нигде прежде расширение личных свобод во многих греческих полисах».

При этом не следует их путать с возможностью участвовать в политической жизни; это как раз не имело на культурную сферу никакого влияния, как пишет Зайцев, «мы хорошо знаем, что ряд греческих городов, рассадников науки и философии, литературы и искусства, управлялся отнюдь не демократически. Так, хотя Милет управлялся во времена Фалеса и Анаксимандра тиранами … [и при этом] смог оказаться одним из первых очагов культурного переворота». И это не единственный пример; просвещённые тираны и им подобные весьма нередко напрямую стимулировали расцвет наук и искусств; в качестве примеров можно припомнить Елизавету I, Людовика XIV, Петра I, императора Августа и многих других.

Л.Я. пишет, что Зайцев «недвусмысленно отклонил, как неубедительную, зависимость между институализированным участием граждан в решении государственных дел и мощным всплеском творческой активности в духовной сфере … Совокупный опыт Античности и Нового времени противоречит тезису о специфически позитивном влиянии демократии на расцвет культуры: монархия, аристократия или тирания не помешали проявиться талантам Гомера и Шекспира, Пифагора и Декарта, Архимеда и Ньютона … греческий полис имел отношение к „культурному перевороту“ не как форма государственной власти, а как форма социальной организации, которая менее других препятствовала раскрытию творческого потенциала личности».

Жмудь указывает, что «возможность участвовать в управлении государством отнюдь не всегда ведет за собой ослабление социального контроля за тем, что дозволено, а что нет … греческий полис, независимо от того, был он демократическим или нет, обычно предоставлял не только гражданам, но и метекам такую степень личной свободы, которая была немыслима на Древнем Востоке … Это справедливо и для VI в. до н. э., когда ионийскими полисами правили тираны или персидские сатрапы, и для эллинистических монархий, и даже для эпохи империи ... [греческий полис] до конца своего существования оставался более „открытым обществом“, чем все ранее известные»; да и многие более поздние тоже.

Невозможно переоценить то влияние, которое на возникновение «греческого чуда» оказало широко распространившееся в Греции наличие огромных возможностей для к самовыражению и творчеству; «что касается личных свобод граждан», подытоживает Зайцев, «они укоренились в подавляющем большинстве греческих государств. Там же, где эти свободы отсутствовали, не имело места участие граждан в общегреческом культурном перевороте: типичным примером является в данном случае Спарта». Действительно, «ни в одном государстве античного мира гражданин не был скован такой массой запретов и предписаний, почти полностью предопределявших его жизненный путь, как в Спарте». Это был осколок Азии в самом сердце европейского мира, царство строгих норм и запретов.

При этом «личная свобода, которой не знали государства Древнего Востока и которая была необходимым условием культурного переворота, была не только свободой от регламентации со стороны органов государственного управления, но и беспримерной свободой от давления возникшей еще в дописьменную эпоху и унаследованной от нее структуры общества с ее строгими, часто мелочно регулирующими все стороны жизни предписаниями», для него же, переворота, было необходимо «разрушение жестких традиционных норм поведения индивидуума, которое началось с крушением микенского мира и продолжилось в ходе полисной революции».

#racewar
⬅️⬆️ Расплетая греческую ДНК: могла ли причиной успехов древних быть их «нордическая» кровь? 12/13 ⤴️➡️

Итак, подводя итоги, можно с уверенностью казать, что вовсе не кровь была тем, что определило успех древних на поприще культурного переворота, именуемого «греческим чудом», но их дух. Ничуть не изменившись этнически со времён, когда они влачили достаточно жалкое и неприметное существование, греки безмерно изменились культурно, социально, и так свершили свой цивилизационный анабасис.

Чтобы случилось рождение Европы, нужно было особое отнюдь не тело, но душа. А это значит, что и в наши дни те, кого активно беспокоят болезни европейской цивилизации, должны смущаться не разного рода расовыми кровосмешениями, но тем, например, что по всему миру медленно, но верно гибнут последние остатки свободы слова.

Всё меньше и меньше остаётся пространства для плюрализма, какого-либо места для множества мнений, дискуссии. Сомнения в единственно верной идеологии вне зависимости от её сути больше не допускаются, считаются преступными. Мышление в стиле «есть только два мнения, моё и неправильное» всё более ширится, инакомыслие преследуется безо всякого снисхождения.

Какие бы ценности в наши дни ни насаждались с тупым упрямством тем или иным государством, будь они того или иного рода «традиционными» или же, напротив, относящимися к т.н. «леволиберальной повестке», они всегда подаются как безальтернативная норма, единственно верный вариант поведения, и выход за рамки их, любого рода отклонение осуждается, а то и пресекается со всё возрастающей жестокостью.

Иначе говоря, происходит возвращение в ситуацию, которую Зайцев описывал как ту, из которой с таким трудом выбрались греки и затем новоевропейцы в Ренессанс, но которая является абсолютной нормой для человеческих сообществ, естественное состояние цивилизации, презренная норма посредственности. Нам важно, что она характерна, кроме прочего, культурным застоем и даже немощью; чем активнее идёт закрепощение и шире практикуется бездумное следование устоям, чем сильнее останавливается свобода мышления, тем активнее общество шагает в сторону этой обычности.

А в наши дни подавляющий волю нарратив, прежде бывший прерогативой одних только тоталитарных режимов, стал повсеместным; это мягкое закрепощение разума случалось как-тог незаметно. Теперь бунт почти прекратился, исчезло сопротивление, или, точнее, институциализировалось, само было подчинено, стало командно-приказным, модным. А без восстания не может быть подлинного творчества, оно всегда бросает вызов устоям, традиции. Нынешнюю, однако, разрушить нет никаких сил и возможности, а значит, не может быть и творения.

Так медленно, но верно происходит возвращение к азиатчине; уже начались процессы, подобные тем, что привели нас к последним Тёмным векам. Собственно говоря, уже почти не осталось громких имён в том, что касается по-настоящему высокой культуры, именитые творцы есть только у ширпотрёба, массового продукта, такого, например, как разного рода голливудщина, дешёвое и жалкое поделие, рассчитанное на интеллектуальное большинство, настолько поверхностное и плоское, что способно служить эталоном соответствующим абстракциям.

«Новоевропейский расцвет культуры, начатый итальянским Ренессансом, на наших глазах близится, по-видимому, к своему концу», полагает Зайцев . Того же мнения и я. Если нынешние тенденции сохранятся, то мир неизбежно ожидает погружение в новое Средневековье.

#racewar
⬅️⬆️ Расплетая греческую ДНК: могла ли причиной успехов древних быть их «нордическая» кровь? 13/13 ⤴️

Античные шлемы легко узнать по такой характерной особенности, как венчающий их пышный гребень из конского волоса, который красился в самые разные цвета, но чаще всего — в красный. Носили, впрочем, такое украшение вовсе не обязательно поголовно все воины; бывало очень по-разному в зависимости от эпохи и ситуации. Однако разного рода реконструкторы, к сожалению, чаще всего игнорируют эти тонкие нюансы и редко могут отказаться от гребня лично для себя.

Впрочем, есть и те, кто вообще сомневается, что гребни были чем-то помимо художественной выдумки, ибо найденные археологами шлемы почти всегда никаких гребней не имеют; дело тут, однако, в том, что гребни попросту растерзало беспощадное время, а крепления, которые присоединяли украшение к поверхности шлема, часто малозаметны и, несмотря на характерное расположение, не убеждают скептиков. К счастью, на них сейчас мало кто обращает внимание.

Но если факт самого ношения гребней установлен прочно и чётко, то причины, заставлявшие древних разгуливать с подобным необычным украшением, более туманны. Как водится, существует народное объяснение, которое столь популярно в широких кругах, что никакие факты и аргументы не способны произвести впечатление на его адептов. Суть его заключается в том, что гребни якобы амортизировали, смягчали наносимые оружием удары — конский волос, встречая клинок, будто бы принимал урон на себя.

Адепты этого мнения, разумеется, занимаются типичным рационализаторством в силу того лишь, что не могут понять, как же можно делать что-то, не имея на то никакой практической, понятной лично для них цели. Этот же образ мышления заставляет таких индивидов воображать, например, что пирамиды будто бы выстроены пришельцами с некими великими, а главное, практичными целями, ибо принять то, что кто-то может прилагать такие усилия просто для того, чтобы создать великий памятник культуры и затем на него любоваться, им невероятно тяжело — не тот менталитет.

Также и здесь — осознание того факта, что греки и римляне носили гребни для одной лишь красоты оказывается для таких поверхностных людей тем же вызовом. Тут надо в очередной раз вспомнить, что древние ещё и больше других народов уважали то, что не имеет никакой практической применимости и годится для одного только созерцания (θεωρία). Гребни, которые, хотя и были популярны уже в микенские времена, когда никакой подобной неприязни к практичности у греков ещё не было, в более поздние времена прекрасно с ней соединились.

Зачем нужны гребни шлемов? 1/2 ➡️

Естественно, никакой защиты гребень шлема предоставить не мог, и подлинным безумием, а также малограмотностью будет склонность предполагать обратное. Ведь шлемы недаром во все времена делали такими округлыми, сглаженными — всё для того, чтобы отводить удар, пускать его вскользь.

Создавать же на шлеме нечто, что позволит клинку задержаться, зацепиться, и тем самым обрушить на хребет носителя шлема все ньютоны, которые противник вложил в удар, было бы крайне неразумно; никакая амортизация не скомпенсировала бы сломанную шею. По этой причине гребни крепились к шлему буквально на добром слове — все эти шпильки, крючки и петельки отделялись от малейшего тычка, что подтверждает археология. Подобным образом, к примеру, себя вели и «рога» на шлемах викингов (если они вообще были), и вообще всякое такое выступающее украшение во все времена.

Впрочем, те гребни, что украшали церемониальные шлемы или же такие, которые носили командующие, не участвующие в рубке, вполне могли присоединяться и намертво. То же верно, возможно, для гребней эпохи бронзы, когда рубящие удары мечом были предположительно не очень популярны из-за хрупкости клинков.

Но как вообще грекам пришла в голову носить нечто подобное? Есть ли у гребней метафизический смысл? Действительно, конский волос должен нечто олицетворять. Есть мнение, что это... красный гребешок петуха, которого греки и римляне очень уважали за его воинственность; птицу эту даже посвящали Марсу и полагали тем идеалом, к которому должен стремиться каждый воин; более того, по поведению петуха иногда делали предсказания о ходе предстоящей битвы, из-за чего Плиний даже называл петухов властителями мира.

Есть мнение, что гребни нужны были для того, чтобы делать носителя визуально больше; подобной цели также служили, скажем, медвежьи шапки гренадёров наполеоновской армии. Это верно, однако, не вполне, поскольку, скажем, в спартанской или римской армии рядовые воины не носили гребней.

Если гребни и имели какую-либо практическую цель, то заключалась она в том, что они служили знаками различия офицеров и прочих выдающихся лиц, к примеру спартанских царей или римских центурионов, но также, к примеру, полководцев; так, шлем Александра гребень, очевидно имел, но, поскольку македонский царь вовсе не из тыла командовал войском, а активно участвовал в сече, гребень этот весьма характерно крепился к шлему и совершенно точно не пережил бы и первого по себе попадания, благополучно отпав.

В пылу боя, когда вокруг сплошная резня и рубка в облаке поднявшейся пыли, становится особенно важно издалека уметь отличать высокое начальство, чтобы действовать соответственно; именно поэтому такие гребни всегда были весьма характерны — по форме ли, расположению или раскраске. Большинство гребней, впрочем, ничем таким не отличались, и, как уже говорилось, служили только эстетической цели — ибо у древних до невероятных уровней было развито чувство прекрасного.

⬅️ Зачем нужны гребни шлемов? 2/2

Как связаны христианские храмы и римские туалеты? Хм! казалось бы, что это вообще за вопрос такой, уж не безумец ли его сочинил? Ведь уж что-что, а места религиозного поклонения уж явно никакого отношения не могут иметь к таким, где справляется нужда и омывается тело... Или всё-таки могут?

Вот Д.Е. Галковский, например, пишет, что «когда в XIX в. убогие европейцы раскопали несколько античных общественных уборных, то сначала решили, что это храмы. Индивидуальные уборные, которые были в каждом римском доме, тоже квалифицировали как культовые сооружения, где поклонялись воде». Но это ведь конспиролог, правильно? Разве такой человек может быть прав? Какие у него доказательства?

Мы, например, можем обратить внимание на определённую схожесть, к примеру, ранних церквей и терм, римских купален: стиль некоторых первых базилик в известной степени напоминает термы, например, как те, что находились в Августоритуме. Случалось и так, что термы переделывались в храмы, причём проделывали такое даже в XVI веке, когда то, что осталось от терм Диоклетиана, приспособили под базилику девы Марии ангелов и мучеников.

Схоже и внутреннее убранство. В Средние века и позднее соборы нередко поражали воображение прихожан своей уходящим куда выше человеческого роста величием, которое поддерживали арочные своды… как раз точно такие своды римляне зачастую строили в своих купальнях. Скажем, термы Диоклетиана полнились арками и колоннами, подозрительно напоминающими те, что кажутся характерными именно для католических храмов.

Такие своды некоторыми недалёкими людьми, поверившим глупостям средневековых апологетов, считаются достижением технологии Средних веков, однако в действительности римляне сооружали подобное шутя, и помещали даже в таких отдалённых местах, как термы в ливийских Лебдах, а вовсе не кряхтели от натуги, строя их только в самых своих выдающихся сооружениях.

Может ли всё это просто быть совпадением, или, больше, натяжкой, попыткой сочинить связь там, где её вовсе не наблюдается? Возможно ли, что тут нечто большее, чем ряд мелких сходств, или, может, даже их нет? Насколько вероятно, что купальни в частности и места совершения гигиены в принципе всё-таки как-то особо привлекали христиан?

«Поклоняющиеся воде», 1/3 ➡️

Вероятно, всё дело тут следующем. В период упадка, который всё более усиливался и разрастался по мере гибели, дезинтеграции римского государства, представления о водных процедурах медленно, но верно упрощались. Если греко-римская чистоплотность была легендарной, то последующие времена таким похвастаться могли уже куда в меньшей степени.

Разумеется, степень немытости Средневековья не следует преувеличивать. В отечественном сегменте интернета без труда можно отыскать множество однотипных пересказов одной и той же глупости на этот счёт. Но ещё, пожалуй, и хуже будет заниматься апологетикой «навозных веков», пытаясь запоздало отмыть как их сами, так и их репутацию. Те, кто занимается тем и другим схожи разве что в полном отсутствии каких-либо исследований, стоящих за их размышлизмами. Впрочем, тема эта вообще малопопулярна у серьёзных авторов.

На деле ситуация по мере распада империи объективно ухудшалась. Общество в тот момент медленно, но верно упрощало свой быт, обычаи его становились всё примитивнее, иначе говоря, оно деградировало. Не обошла беда стороной и санитацию, которая резко сдала в масштабности. Число бань катастрофически уменьшилось даже в Византии, не говоря уже о западной Европе. Безусловно, они всё ещё существовали, но стали куда менее технологичными. То же случилось и с прочими связанными сферами жизни.

Канализация, в римские времена невероятно развитая, со временем засорилась даже в городах, которые были построены древними, и превратились в обычные выгребные ямы. О том, что туалет может быть со смывом, напрямую связанный с канализационной системой, новоевропейский человек массово, как это было в Риме, узнал только к XVIII-XIX веку. Хорошо, если средневековая технология позволяла строить обыкновенные нужники гравитационного типа, возводимые в замках. Часто не было и этого, а иногда не имелось простых горшков. Поверьте, вам лучше не знать, как и для чего использовали новоевропейцы занавески во дворцах; и нет, предположение о том, что они в них лишь сморкались, является недостаточно смелым.

Если римляне возводили поражающие своей технологичностью акведуки, то позднее водопроводная система не могла похвастаться ничем впечатляющим, воду обычно переносили вручную. Впрочем, долгое время использовалось наследие римлян; понадобилась не одна декада, а порой и века, чтобы акведуки забились отложениями.

Постепенно смысл, назначение всех этих сооружений мог быть забыт этими одичавшими людьми, наследовавшими руины мёртвой империи. Так, великий акведук Понт-дю-Гард использовался ими как мост, в нём выдолбили колеи для телег; несмотря на все надругательства, он, однако, простоял до наших дней. Папуасы, порождения Средних веков, возможно, могли лишь гадать, какое было предназначение у тех устройств, которые когда-то использовались римлянами в еобиходе.

Предположение, что древние такое внимание уделяли обыкновенной гигиене, и с целью соблюдения именно её возводили столь сложные и удивительные структуры, для богобоязненных новоевропейцев, занятых умерщвлением плоти, наученных презирать мирское, было немыслимо, недопустимо. Тогда-то они и могли, возможно, вообразить, что очутились не в купальне и не в туалете, а в месте, связанном с религиозными целями, в храме, где римляне молились воде.

⬅️ «Поклоняющиеся воде», 2/3 ➡️

Действительно, эта теория основывается как раз на подобном ходе мыслей. Будто бы растерявшие всякую цивилизованность новоевропейцы, пережившие крушение старого мира, ошибочно решили, что в термах древние почитали саму стихию. Убедив же себя в этом, христиане принялись заниматься карго-культом, подражая древним. Именно поэтому, считает данная мысль, их базилики снаружи, а соборы внутри так напоминают античные купальни.

Возможно, именно поэтому новоевропейцы использовали для колонн храма в немецком Бад-Мюнстерайфеле содержимое римского подземного акведука, называемого Айфельским. Конечно, отложения, которые там скопились, обладали высокой прочностью, но, быть может, дело было ещё и в некоторой их сакральности.

Это рассуждение не лишено логики. Ведь уже случалось такое, что новоевропейцы совершенно забыли, для чего древние использовали некоторые сооружения. Так, они потеряли представление о том, что такое Колизей и зачем тот был нужен. Впоследствии появилась байка о том, что он будто бы использовался как место казней или же кровавого смертоубийства. То, что там мог проводиться вполне невинный (ну, почти) спорт, они не могли даже вообразить; впрочем, многим этот факт трудно принять и сейчас, особенно в отечественной среде, где до сих пор сильна советская школа, приложившая сверхусилия для очернения «рабовладельческого строя».

В Средние века понятие соревновательности если не ушло из мира совсем, то явно сильно сдало в масштабах. Тогда как античное общество, как всем известно, было не просто компетитивным, но агональным, то есть невероятно заточенным на конкуренцию, на стремление превзойти друг друга, в первую и древнейшую очередь — в спорте. Ничего подобного не ведала ни одна другая мировая культура, а европейская перестала знать в Средние века.

Массовый спорт снова воспрял только к XIX веку, а подлинная компететивность, пожалуй, — лишь в наши дни. При этом, конечно же, оставались разного рода турниры, соперничество рыцарей и всякое прочее. Но это было столь же мелко и ничтожно по сравнению с былым, сколь и сильно сдавший уровень водопроводов с канализацией. И столь же смутны, фрагментарны и туманны были представления людей Средних веков о том, что же было раньше, что именно они потеряли, настолько же были далеки от истины их предположения об истинной сути блистательной Античности. У них остались только догадки, которые они, естественно, примеряли по себе.

Поэтому было бы совсем не удивительно, окажись, что ранние христианские храмы действительно воспроизводили бани, пытаясь вырвать у «конкурента», каким воображали бога воды, паству, культурное и религиозное пространство. Не забывали об этой войне с Афродитой и Посейдоном христиане и позднее, когда некоторые святые отцы время от времени обзывали греховным омовение, а королева Изабелла Кастильская приказывала закрывать купальни в захваченных в ходе Реконкисты у мавров.

Конечно, тут можно вспомнить, что та же религия высоко ставила ритуал крещения, совершаемого с помощью всё той же воды. Но дело всё в том, что вода тогда использовалась особая, святая, и считалось, что мытьё способно смыть с человека благодать, которая на него снизошла вместе с крещением. Таким образом, христиане, предположительно, были против не самой воды, но использования её таким, с их точки зрения, кощунственным способом. Религиозная подоплёка могла стоять и за дальнейшей немытостью новоевропейцев. Ведь нечистоплотность в Средние века вовсе не была наибольшей в Европе пост-классической эпохи; она стала расти как раз в Новое время, и достигла своего пика где-то к XIX веку, когда мытьё раз в месяц стало считаться чрезмерным.

Лишь относительно недавно случился переворот в плане гигиены, которая наконец-то вернулась к греко-римскому уровню, а затем и превзошла его. Таким образом была окончательно проиграна предполагаемая война, которую вели христиане с богом воды, или, точнее, мытья, терпеливой Гигеей, которая всё же дождалась своего часа.

⬅️ «Поклоняющиеся воде», 3/3

Порой некоторым всё же приходит в голову таки изучить эту пафосную философию, вокруг которой раздуто столько шумихи, чтобы уже суметь, наконец, поддержать разговор на тему. Это похвальное желание обычно не приводит ни к чему хорошему, поскольку даже в университетах философия почти всегда подаётся в виде невероятно поверхностных ликбезов от людей, которые и сами ничего не поняли. Контакт с ними создаёт представления о первопроходцах по типу «тот философ думал, что всё вода, этот — что воздух», чем будто бы всё и исчерпывалось.

Такое, мягко говоря, не слишком впечатляет, а порой и откровенно возмущает. Так это есть ваша философия? А разговоров-то было… Иные не в силах сдержать в груди постигшее их разочарование и идут дальше, спешат поделиться им с миром, сообщив о пережитом предательстве, чтобы предупредить честной люд не заблуждаться, как случилось им, насчёт этого, по их мнению, преступно переоценённого явления.

Так поступает, например, некто Э. Юдковский, известный как популяризатор науки, или, точнее «рациональности», но вовсе не в платоновском смысле. В своём magnum opus'е он позволил себе заявить, что рассуждения первых греческих философов являются лучшим примером того, как мыслить ни в коем случае не следует. На его взгляд «древнегреческие философы … понятия не имели, как всё вокруг устроено, и потому просто говорили: „Всё есть вода“ или: „Всё есть огонь“, и никогда не задавали себе вопрос: „Стоп, даже если всё в самом деле — вода, то как я об этом узнал?“ И не спрашивали себя, есть ли у них свидетельства, которые позволяют считать, что эта теория предпочтительнее всех остальных».

Эти, как он считает, бездоказательные сентенции досократиков грешат против того, что он называет «фундаментальным вопросом рациональности», который заключается в склонности постоянно задаваться вопросом «что я знаю и почему я думаю, что я это знаю»; у Королевского научного сообщества схожий принцип, nullius in verba, «ничего со слов», служит девизом.

Естественно, все эти инсинуации бесконечно далеки от реальности, а Юдковский не мог ошибиться сильнее. Ведь в действительности Фалес, как указывает д.и.н. А.И. Зайцев (2000), как раз и стал «первым человеком на Земле, который почувствовал необходимость доказать математическое предложение и сумел сделать это», иначе говоря, впервые в истории применил на деле тот самый способ мышления, по отношению к которому «рационалист» преисполнен поистине религиозного почтения.

В силу этого первый философ должен бы им быть возведён на пьедестал почёта и увенчан славой, а не подвергнут язвительным насмешка, однако этому мешает поверхностность и недостаток образованности, или, хуже, наличие антизнания, то есть такого представления, которое хуже полного его отсутствия.

Как писал об этом д.и.н. С.В. Волкова, это «полуграмотность», которая «куда хуже полного невежества», поскольку «неграмотный … сознает свою ущербность и не лезет „на равных“ спорить и тем более поучать публику. Полуграмотный разницы между собой и знающими не понимает», и начинает «с апломбом рассуждать о явлениях и процессах, отравляя ноосферу скороспелыми абстрактными рассуждениями». Поистине, лучше бы Юдковский не знал по теме ничего — тогда бы он по крайней мере не нёс вздор в массы.

#scientia
«Правда ли, что научный метод родился из древнегреческой мифологии?», 1/29 ⤴️➡️

Вклад Фалеса в философию, без сомнения, вовсе не исчерпывается заявлением «всё есть вода». Будь так, и выдавай он только лишь краткие, имитирующие мудрость фразы, не снабжённые никакими обоснованиями, древние и не считали бы его философом или учёным. Такого рода афоризмы, гномы (γνώμη), сочинение коих простецами, обывателями, впрочем, и считается той самой философией, греками к оной не относились, и были прерогативой более ранних т.н. «семи мудрецов». Фалес к ним также относился, причём возглавлял любые списки таких мудрецов, ибо и сам сочинял гномы, однако ими не ограничился, пошёл дальше.

То, что предположения Фалеса не было голословием, что бы ни думали разные «рационалисты», прекрасно понимал даже известный позитивист Б. Рассел (1993 [1943]), автор весьма поверхностных лекций по истории философии, в которых писал, что фалесовское «положение, что все возникло из воды, следует рассматривать в качестве научной гипотезы, а отнюдь не в качестве абсурдной», подчёркивал, что «милетская школа … была готова испытать свои гипотезы эмпирически».

Зайцев указывает: «У нас нет достаточных оснований сомневаться в том, что именно Фалес совершил эту революцию в человеческом мышлении», что понимали и сами греки: так, надёжный Евдем Родосский как раз Фалесу приписывает «первые в истории … доказательства математических положений». До Фалеса никому не приходило в голову, пишет д.ф.н Л.Я. Жмудь, искать подтверждение фактов, «истинность которых наглядна, а зачастую даже самоочевидна»; Фалес «этой наглядностью не удовлетворился», и это стало «действительно оригинальной и революционизирующей идеей». Поэтому уже самими древними Фалес справедливо полагался не просто мудрецом, но также первым учёным и философом.

Как и прочих ранних философов, Фалеса интересовало, какое же единое начало, первовещество, или ἀρχή лежит в основе всего сущего; таковым, в зависимости от философа, мог считаться элемент, стихия или что-то более экзотичное. Сам Фалес, по Диогену Л., действительно «началом всех вещей полагал воду», утверждал, согласно Аристотелю, что «всё есть вода», а по Стобею — что «всё из воды … и в воду всё разлагается».

Но Фалес, конечно, вовсе не забыл объяснить, как пришёл к такому выводу. По Аристотелю, первый философ додумался до этого, «вероятно … из наблюдения, что пища всех [существ] влажная, и что тепло как таковое рождается из воды и живёт за счёт неё … Вот почему он принял это воззрение, а также потому, что сперма … имеет влажную природу, а начало и причина роста содержащих влагу [существ] — вода». Стобей же пишет, что Фалес «заключает [об этом] … из того, что все растения влагой питаются и [от влаги] плодоносят, а лишенные [её] засыхают … и сам огонь Солнца и звезд питается водными испарениями, равно как и сам космос».

Конечно, логику Фалеса не назвать идеальной, однако и в самом её наличии ему не откажешь; больше, его предположения оказались так долговечны, что остаются, с некоторой натяжкой, актуальными и поныне, что отмечает всё тот же Рассел: так, термоядерный синтез, происходящий в звёздах, питается как раз водородом, верно и то, что все организмы возникли из воды. В общем, первые научные теории не только имели обоснование, но и выдержали проверку длиной почти в три десятка веков.

#scientia
⬅️ «Правда ли, что научный метод родился из древнегреческой мифологии?», 2/29 ⤴️➡️

Расхожее мнение, будто раннегреческая наука является почти целиком привозной, заимствованной с Востока, не имеет никакого отношения к истине, это допущение, не выдерживающее и самой поверхностной критики, увы, принятое и кое-где в академических кругах.

Наука была впервые создана именно Фалесом, Восток ничего подобного не ведал; на эту тему в своё время исчерпывающе высказался д.и.н. С.Я. Лурье, который сказал, что хотя «факт влияний на раннюю греческую геометрию надо признать несомненным», «существенного значения это не имело», а «логически отчетливая последовательная система доказательств — самостоятельная заслуга греческого гения».

На момент рождения в Греции науки Восток весьма и весьма преуспел в математике, однако она так и не стала там научной дисциплиной, будучи целиком заточенной под практические цели; так, в Вавилоне она, по Зайцеву, «никогда не содержала доказательств, но лишь задачи и способы их решения, а египетская не имела и задач»; «в вавилонских математических текстах нет никаких следов доказательства … в этом проявляется знаменательная противоположность уже первым ... шагам греческой математики».

Жмудь также называет «характер восточной математики» «сугубо эмпирическим и вычислительным», и пишет, что только у греков «впервые появляются постановка проблем в общем виде и дедуктивное доказательство — качества , позволяющие отделить математическую науку от занятий числами вообще … Без учета этого отличия … историю математики … пришлось бы начинать с истории устного счета, ибо критерий, отделяющий науку от донауки, был бы утрачен»; «называя греческую геометрию и восточные вычисления одним и тем же словом „математика“ , мы имеем в виду разные вещи»; «после более чем столетнего изучения египетской математики нет оснований предполагать наличие в ней чего-либо похожего на теорию или доказательство».

Всё это ещё того пуще верно для астрономии; Жмудь пишет, что рассказы греков о занятиях ею египетских жрецов «совершенно недостоверны». Никакой иной астрономии, кроме наблюдения за звездами для составления календаря, в Египте … не было … не нашлось ни одной записи астрономических наблюдений». Вавилоняне же изучали небесное движение и затмения сугубо в астрологических целях, чтобы предсказывать будущее; даже много позднее «вавилонская астрономия … ни на шаг не продвинулась в познании истинного строения Солнечной системы. Само стремление к этому оставалось ей чуждым».

В то же время «греческая, равно как и европейская наука, стояла совсем на другой позиции. Ее сформулировал еще Анаксагор: „Явления — облик невидимых вещей“, т.е. изучение явлений позволяет проникнуть в суть скрытых закономерностей, которым подчинена природа», и тем самым узнать «как на самом деле». Греческие астрономы, пишет Жмудь, «начиная с Анаксимандра, были в первую очередь озабочены созданием геометрической модели, которая бы отражала истинную структуру космоса».

Греки ещё и потому не могли перенять науку у соседей, что принципиально не желали учить чужих языков; Жмудь пишет, что «хотя греки и знали о существовании клинописи, никакого различия между ее видами они не делали, воспринимая … просто как некое „восточное письмо“»; «даже в более позднее время нам не известен ни один греческий автор, который бы знал египетский язык и письменность … нельзя обнаружить ничего египетского в тринадцати книгах Евклида», который почти всю жизнь прожил в Александрии.

#scientia
⬅️⬆️ «Правда ли, что научный метод родился из древнегреческой мифологии?», 3/29 ⤴️➡️

В 94-96 гг. прошлого века наши представления об уровне экономики Рима навсегда изменились. Тогда группа исследователей во главе со С. Хонгом опубликовали результаты исследования отложений в ледниках Гренландии: оказалось, что уровень выбросов меди (1996) и свинца (1994) в атмосферу во времена Рима был просто огромным, и превзойти его новоевропейцам удалось только во времена того, что называют «промышленной революцией».

Уровень подушевого ВВП Римской Италии, впрочем, догнать и перегнать оказалось ещё сложнее. Знаменитый экономист А. Мэддисон, занимавшийся подсчётами исторического ВВП, отправился в Элизиум в 2010 году, но его дело живёт. В 2018 году его последователи выпустили в рамках Maddison Database Project очередную таблицу, из которой следует, что соответствующего уровня Рима некоторые страны Запада достигли только к середине XIX в.! Более того, если совместить данные таблицы Мэддисона и более точное исследование подушевого ВВП Римской Италии, сделанное исследователями Ло Кашио и Маланимой (2011), античное превосходство окажется ещё более впечатляющим: например, СССР догнал Рим лишь в 1934 году!

Впрочем, следует понимать, что ВВП отражает всё-таки больше темпы экономического роста и развития, нежели реальное количество, например, заводов, которые хотя и имелись у римлян, но ни в какое сравнение с теми же советскими, конечно же, идти не могли. Кроме того, подушевое ВВП тесно связано с численностью населения, и чем его меньше, тем легче достичь его астрономических величин: вот почему в наши дни всякие микроскопические страны и города-государства всегда оказываются на первых местах. Кроме того, сравнивается в случае Рима только Италия, тогда как Россия, например, берётся вся целиком, что не слишком честно, но ничего не поделаешь; впрочем, в случае, например, когда аналогично берётся для сравнения одна только Англия, результаты она показывает совсем несильно лучшие, так что кто знает, была бы тут разница.

Несмотря на эту ремарку, стоит признать, что данные впечатляющие; всё это в очередной раз заставляет задуматься, сколько мы потеряли с падением блистательной Античности, угодив в пучину Тёмных веков; из этой ямы Европа затем выбиралась долгие века, потраченные совершенно напрасно, не будь их, не стоит сомневаться, наши корабли давно бороздили бы просторы Галактики.

«ВВП Римской Италии»

Читатели тут напомнили, что прошло уже более года с момента, как состоялись дебаты с философом, известным как Криптоплатоник. Сразу после оных мне присоветовали провести следующую баталию с другим мудрецом, автором канала под названием «Велецкие тетради».

Изучив упомянутый ресурс, я, однако, не нашёл ничего, в чём не был бы согласен с ведущим его человеком, разве что в каких-то мелочах, да стилистике. В наши дни этого как-то, на мой взгляд, маловато для сражения; всё-таки в кругах, в которых мы с г-ном Велецким вращаемся, должно быть важнее не то, что в чём мы не согласны, а то, в чём мы схожи, иначе говоря, следует искать точки соприкосновения, а не разлада. Довольно расколов.

Однако недавно я снова просматривал канал, и на этот раз всё-таки натолкнулся на то, с чем я не согласен в самой КРАЙНЕЙ степени. Речь идёт о весьма грубых ошибках и заблуждениях, касающихся Античности. Незамедлительно их анатомирую, и не могу иначе.

Итак, ув. г-н Велецкий думает, что в Древней Греции существовало несколько вариантов религии, в частности, он выделяет некую «олимпийскую», автором которой полагает Гомера, которой противопоставляет иную, «народную». Он считает нужным опровергнуть расхожее представление о том, что-де религия греков была именно такой, какой она представляется у Гомера.

Однако Гомер и не описывал никакой греческой религии, его произведения являются не религиозными текстами, но художественными произведениями; как писал специалист по ней П. Мазон, «не было поэмы менее религиозной, чем „Илиада“». Например, у Гомера мы видим чётко выстроенную систему верований, а, как пишет д.ф.н. Александр Зайцев, «мифология никогда не бывает непротиворечивой и систематичной ... пока [она выполняет] в обществе свои первоначальные функции. Систематизация мифов начинается тогда, когда в них перестают верить». Поэтому у Гомера нас уже встречают сочинения, так сказать, по мотивам, а не собственно религиозные взгляды греков.

Более того, написанное Гомером много далее от религии простых людей, чем описанное, например, у упоминаемого г-ном Велецким Данте, ибо итальянский автор, хоть и сочинил, выражаясь современным языком, фанфик, всё же относился к оригиналу со всем уважением, серьёзностью. Гомер же над богами своей религии откровенно потешается, издевается, как отмечал позитивист Бертран Рассел, они у него «трактуются с вольтеровской непочтительностью». Проф. Р.Ю. Виппер считает «трудным допустить», «чтобы верующие люди могли забавляться» подобным, он уверен, что перед нами сочинение, которое создано для развлечения людей, далёких от религиозного трепета. Действительно, аудиторией Гомера была родовая аристократия, которая слабо чтила устои своих предков, и нимало не боялась богов; она с удовольствием слушала сказания о том, что самый могучий из них при желании может ранить самих Ареса с Афродитой.

В этом смысле г-н Велецкий очень справедливо заметил, что перед нами никакая не собственно религия народа; я лишь отмечаю, что это и не секрет, отнюдь не открытие. Неверно, впрочем, считать, как г-н Велецкий, что Гомер описывает какую-то отдельную «олимпийскую религию», у него религии не наблюдается, ибо он пишет художку, и ни о какой «реакции», которой будто бы эта его религия была на народные верования, и речи быть не может.

Какой же тогда была религия собственно греков, простого народа, хочется спросить? Г-н Велецкий предпринимает попытку реконструировать их верования; по его мнению, они были «хтоническими» и «матриархальными». Крито-минойцы, как он считает, поклонялись некоей Великой Матери, пока, наконец, не прибыли собственно греки, принесшие уже свою религию, которая и заместила предшествующую.

Перед нами безнадёжно устаревшие заблуждения XIX (а то и XVIII) века, которые в отечественном антиковедении, увы, задержались намного дольше положенного потому, что на них опирался Энгельс, и отбросить их значило поспорить с самим пророком марксизма... Поэтому концепции эти столь популярны у нас и поныне, ибо народ всё ещё глотает, не жуя, советских авторов, а вместе с тем и соответствующую идеологию.

#velec
Дебаты с Велецким, 1/12 ➡️

В актуальной науке, однако, идеи И. Бахофена о том, что древнейшая религия была «матриархальной», и в центре её пребывала «Великая Матерь», давным-давно капитально опровергнуты и целиком отвергнуты. Ныне доказано, что обществ, в котором бы правили или доминировали женщины, не существовало, нет ни единого примера подобного. «Великой Матерью» же когда-то обзывали любое найденное на раскопках изображение женщины; сейчас прочно установлено, что то чаще всего были и не богини вовсе. Трудно найти в Греции культы Геи-Земли, а имевшиеся вовсе не архаичны, напротив, весьма позднего происхождения, ничем не напоминают древнюю, истинную религию.

Итак, в наши дни теория разделяется только теми, кто наелся советских историософских построений, а также последователями движения Нью-эйдж и некоторыми феминистсками.

Далее философ возвращается к собственно религии греков и рассуждает о девственности Афины и Артемиды; он воображает, что оная присуща им потому, что эта патриархальная религия лишила женщин права на созидание, творение, рождение, оставив его одним мужчинам... Подробнее о «девственности» греков я напишу позднее, сейчас скажу лишь, что в академических кругах давно пришли к выводу, что греческая παρθενια не имела никакого отношения к физической девственности. Παρθένος вовсе не бесплодна, как думает г-н Велецкий, она вполне запросто могла родить, оставшись при этом παρθένος, ребёнок её при этом назывался παρθένῐος.

Культ физической девственности присущ вовсе не «патриархальным обществам», как думает философ, но азиатским деспотиям, а также связанным восточным религиям, в частности — христианству. Автор «Тетрадей», однако, убеждён, что и греки верили во что-то подобное, и вообще всячески доказывает тезис, будто народная греческая религия слабо отличалась от пришедшего позже христианства, и что будто бы никакой подлинной замены не случилось (всё это лично мне очень напоминает то, как кое-кто всячески пытается доказать органичность большевизма для русского мировоззрения).

Той самой «народной религией» он предсказуемо считает т.н. орфизм, религию, в центре которой находятся и вправду во многом сходные с христианством явления, такие, как первородный грех, искупление, аскетизм, таинства и т.д.

Однако никаким народным орфизм отнюдь не был, но являлся, напротив, немногочисленной маргинальной сектой. Он отнюдь не древний, и появляется только в кон. VI в. (или даже позднее), и вовсе не на него была реакцией «олимпийская религия», а он сам был таковой на всё более усиливающуся среди греков религиозную индифферентность. А самое главное, что отнюдь не простонародье баловалось орфизмом, а как раз высокая аристократия, например, как верно отмечает и автор, Эмпедокл, Платон и т.д.

Итак, автор ошибается, считая, что описал «мировоззрение большинства людей». Ни в какой грех, искупление и т.д. греки в массе не верили. То же касается и всяких там «мистерий», таких, как Элевсинские: странно считать народной религией движения, которые по самой природе своей нарочито антипопулярны, и пускают в свои ряды только немногих избранных.

Ну так в кого же верили простолюдины? Да во всё тех же богов-олимпийцев, разумеется. Например, в Аполлона, которому, по мнению г-на Велецкого, якобы «крестьянин не поклоняется», поскольку, как он думает, ему будет ближе божество, которое связано с урожаем... Автор «Тетрадей» попросту не в курсе, что Аполлон и был основным богом, связанным с земледелием. ВНЕЗАПНО.

Отмечу здесь, что изучать народные религии надо не по сочинениям маргиналов и отщепенцев, а так, как это делают в академической среде — например, посмотрев, какими были народные городские праздники; вот уже где народнее некуда. С Аполлоном были связаны Пианопсии, Гиакинфии, Карнеи и Таргелии, все земледельческие. Одним из эпитетов бога был Сминфей, или Мышиный, поскольку бога полагали защитником полей от этих зверей, другим — Эписидиос, т.е. спаситель от болезни хлеба. Список можно продолжать, но суть в том, что бога этого крестьяне не просто почитали — это был один из главнейших их богов. Так-то!

#velec
⬅️ Дебаты с Велецким, 2/12 ➡️

Философ Максим Велецкий не оставил без ответа мою критику его концепции, хотя и не согласился с ней. Впрочем, я этого и не ждал. Какие же это дебаты тогда бы были?

Итак, у г-на Велецкого всё ещё «не вызывает никаких сомнений», что была некая «хтоническая религия с земледельческим культом Матери-Земли, которая предшествовала небесной религии индоевропейцев и восходила к минойской и крито-микенской эпохе». Напомню, он убеждён, будто эта религия и была народной, тем, во что веровали греческие простолюдины, тогда как Гомер, на его взгляд, описал веру аристократии. Эта гипотетическая религия, по г-ну Велецкому, была матриархальной, включала в себя орфизм и Элевсинские мистерии, крайне напоминала христианство, и в итоге, по г-ну Велецкому, оказывается, что с приходом оного мало что изменилось.

Он остался непреклонен, несмотря на то, что я возражал по всем пунктам. (Хотя, может, и не остался? Ведь Максим пишет, что я «прав в главном своем выводе» — о том, что все греки верили в одно и то же, в олимпийских богов. Ну что же, тут можно бы и закончить? Нет, конечно, ведь есть ряд нюансов.) Придётся повторить, но быть подробнее.

Никакой «гомеровской религии» и не может быть, ибо Гомер писал для практически неверующих людей. Его дело продолжили Гекатей и Ксенофан, религию уже откровенно высмеявшие. Но не потому, что описанные аэдом боги так плохи, как думает г-н Велецкий; наоборот, плохи они, потому что греки тогда уже дошли до той степени рационального мышления, которую мы настигли в эпоху Просвещения. Недаром Б. Рассел называет гомеровскую непочтительность к богам «вольтеровской»... Так, для И. Сурикова «совершенно несомненно», что «по сравнению с более ранними древними обществами, да даже и по сравнению с более поздними … античное греческое было несоизмеримо, на много порядков более рациональным». Он считает «вполне закономерным, что один и тот же народ … создал гомеровские поэмы и породил первые в истории мировой культуры философские системы».

Иначе говоря, не богов отвергли из-за Гомера, а Гомер выражал тенденцию к неверию, к отказу от сверхъестественного, к философии и науке. В этом и состояла потребность, духовный запрос греков, а не к очищению или спасению, как воображает г-н Велецкий; греки ещё не были так жалки. В общем, у Гомера мы видим не веру для аристократии, но мотивы той самой народной веры, которую он пересказал с юмором для развлечения аристократов, а вера аристократии была отсутствием веры.

Являлись ли поэмы Гомера «синонимом греческой религии», как думает автор «Тетрадей», главным источником знаний о богах? Нет, это не так. Так это было для нас в XIX в., но сами древние считали иначе. Описанное Гомером вовсе не стало общепринятым. Достаточно сказать, что даже в Афинах, где Гомера впервые записали, Зевса не считали отцом богов, им полагали Аполлона: тот, кто хотел стать гражданином, по Аристотелю, должен был иметь алтарь Аполлона-Отца. Г-н Велецкий считает, что Гомер установил столь авторитетный канон, что даже Платон из-за этого считал Зевса главным богом... Очередное заблуждение, Платон в «Эвфидеме» заявляет иное: «нет никакого Зевса Отчего, но существует только Аполлон Отчий».

Максим спрашивает также, если Гомер не был религиозным авторитетом, то почему его тогда ненавидят Гераклита с Платоном. Хочется спросить, читал ли он сам этих авторов — ни один из них не нападает на Гомера за то, что тот автор альтернативной религии. Цитату Гераклита вообще Максим обрезал — тот хочет выгнать и высечь не только Гомера, но и Архилоха. Последний ничего религиозного не писал; неприязнь Гераклита, таким образом, именно против поэтов. То же верно и для Платона, тот мечтал выстроить тоталитарное государство, в котором были бы под запретом вообще все поэты, а не только Гомер. Итак, всё то, что автор вообразил «прописными истинами», оказалось его заблуждениями.

#velec
⬅️⬆️ Дебаты с Велецким, 3/12 ➡️

Важно отметить, что автор концепции в какой-то момент оказался в плену собственного построения. Сравнение с христианством оказалось фатальным для него, ибо Максим попытался подогнать греческие реалии под ситуацию этой религии. Это в христианстве любое отступление от канона есть ересь, отлучение, костёр и Крестовый поход (напомню, что пафосный великий раскол между католичеством и православием заключается в... добавлении одного-единственного слова), и потому всё очень унифицировано, единообразно; если бы кто-нибудь здесь нашёл в нём неизвестные пласты, в которые, как оказалось, тоже верит множество людей, это был бы и правда повод говорить о «религии внутри религии».

Но религия греков не была таковой. Там канона не было, и быть не могло; каждый город, каждая деревня верила в что-то очень своё. Это разнообразие для т.н. «язычества» вообще естественно, как дыхание. Грани, нюансы, особенности там повсюду, и выделять их можно сколько угодно; поэтому крайне произвольны все эти попытки выдумать, сочинить, например, отдельную «религию Диониса», ибо «религия Диониса» будет отличаться от самой же себя в соседнем месте, вполне вероятно, и поболе, чем от «религии Аполлона» в том же самом. У двух аристократов из разных городов или крестьян из разных деревень будет не менее, а то и более разный бог, чем у соседствующих аристократа и крестьянина. Нужно ли вообще искать «народную религию», если она окажется в иных местах более отличной от самой себя, нежели от «религии аристократии» из той же местности? Вопрос риторический.

Теперь возвращаемся к тому, какой же видит г-н Велецкий эту народную религию. Что такое, для начала, «хтонический»? Максим, очевидно, воображает, что это синоним слова «земледельческий». Однако автор «хтонической» концепции, А. Дитерих (1905), считал как раз, что Мать-Земля, дающая урожай, противоположна Хтону, глубинам земли (собственно, χθόνιος означает «подземный»). Лишь советские авторы вроде Лосева придали этим противоположностям гегелевское единство. В первоначальном (и академическом, так «хтоническое» понимают во всём мире за пределами советской историографии) смысле хтоничны Аид, Персефона, Геката… но им никто и не поклоняется, не было их культов; «хтонической религии» и быть не может.

Или может? Если и так, то обнаружим мы её в очень неожиданном месте, а именно... у Гомера. Ведь его аудитория, как далеко она ни зашла в своей светскости, ещё не лишилась совсем веры. Как пишет Р. Виппер, «гомеровские греки далеки от того, чтобы быть атеистами ... они полны религиозных страхов и суеверий. Особенно боятся они подземных богов ... Боятся они также духов умерших». Получается, аристократия, для которой пел Гомер, более всего опасалась и чтила... как раз таких богов и существ, которых и можно со всем основанием называть «хтоническими»! Иначе говоря, «гомеровая религия» вполне «хтоническая» и есть... Даже как-то неловко вышло за моего оппонента, который вслед за Лосевым противопоставляет одно другому.

Ещё тут можно вспомнить Элевсин, который будто связывает «хтоническое» в обоих смыслах, ведь Персефона там дочь богини плодородия и жена бога подземного мира… Увы для Максима, нет: дочь Деметры изначально звали Корой, а похищал её Плутос; лишь сильно позднее двое последних были отождествлены с Персефоной и Аидом.

Советский вариант концепция имеет смысла не больше, ведь никакого движения от «земледельческой» стадии к «героической» нет, развитие религии не является линейным и предрешённым, как воображали в XVIII в. (или советские авторы в XX в. — прямо-таки демонстрирует, насколько «друзья народа» катапультировали нас назад, неправда ли?), они вовсе не движутся от «фетишизма» и «тотемизма» через политеизм к монотеизму. Уже Ф. Велькер (1857) опроверг все эти построения, установив нелинейность и своеобычие у каждого отдельного случая.

#velec
⬅️⬆️ Дебаты с Велецким, 4/12 ➡️