Жизнь среди недревних
В «Теории поэзии» мы слышим, что современный поэт эстетизма, столкнувшийся с неудобством жизни среди «недревних», должен стремиться стать «посредником» (chūkansha), который сможет связать современных читателей с духом древней японской литературной классики и тем самым установить «равновесие» между настоящим и прошлым. Юкио Мисима ясно дает понять, что он не ратует за неоклассицизм, и даже упрекает некоторых неназванных современных поэтов, которые пытались подражать поэтическим условностям «Манъёсю» и «Кокинсю» в своем творчестве.
Идеальный поэт Мисимы не просто подражает прошлому. Он ищет новые слова, новые формы и новые способы изображения, которые, возможно, вообще отходят от языка. Новизна — это добродетель:
«это новизна того, кто рождается из фундаментального принципа и в то же время стоит на самом краю этого принципа, становясь его внешним проявлением. Это новизна абсолютного посредника, который создает прекрасное равновесие».
В «Теории поэзии» мы слышим, что современный поэт эстетизма, столкнувшийся с неудобством жизни среди «недревних», должен стремиться стать «посредником» (chūkansha), который сможет связать современных читателей с духом древней японской литературной классики и тем самым установить «равновесие» между настоящим и прошлым. Юкио Мисима ясно дает понять, что он не ратует за неоклассицизм, и даже упрекает некоторых неназванных современных поэтов, которые пытались подражать поэтическим условностям «Манъёсю» и «Кокинсю» в своем творчестве.
Идеальный поэт Мисимы не просто подражает прошлому. Он ищет новые слова, новые формы и новые способы изображения, которые, возможно, вообще отходят от языка. Новизна — это добродетель:
«это новизна того, кто рождается из фундаментального принципа и в то же время стоит на самом краю этого принципа, становясь его внешним проявлением. Это новизна абсолютного посредника, который создает прекрасное равновесие».
Dervish seri📿
Жизнь среди недревних В «Теории поэзии» мы слышим, что современный поэт эстетизма, столкнувшийся с неудобством жизни среди «недревних», должен стремиться стать «посредником» (chūkansha), который сможет связать современных читателей с духом древней японской…
Источник: Andrew Rankin, Mishima, Aesthetic Terrorist: An Intellectual Portrait. P. 18
Знакомо это чувство, когда, погрузившись в мир классической литературы, насытившись атмосферой древнего мира и его великих людей, современность начинает казаться серой и тусклой. Что-то подобное описывал Жан-Жак Руссо:
«Беспрестанно занятый Римом и Афинами, живя как бы одной жизнью с их великими людьми, сам родившись гражданином республики и сыном отца, самою сильною страстью которого была любовь к родине, – я пламенел ею по его примеру, воображал себя греком или римлянином, становился лицом, жизнеописание которого читал; рассказы о проявлениях стойкости и бесстрашия захватывали меня, глаза мои сверкали, и голос мой звучал громко».
Вероятно, нечто схожее испытывал и Фирдоуси, создавая своё бессмертное magnum opus – «Шахнаме». Он словно вдохнул новую жизнь в древние легенды, сделав их вновь актуальными, несмотря на столетия, отделяющие их от его эпохи.
Знакомо это чувство, когда, погрузившись в мир классической литературы, насытившись атмосферой древнего мира и его великих людей, современность начинает казаться серой и тусклой. Что-то подобное описывал Жан-Жак Руссо:
«Беспрестанно занятый Римом и Афинами, живя как бы одной жизнью с их великими людьми, сам родившись гражданином республики и сыном отца, самою сильною страстью которого была любовь к родине, – я пламенел ею по его примеру, воображал себя греком или римлянином, становился лицом, жизнеописание которого читал; рассказы о проявлениях стойкости и бесстрашия захватывали меня, глаза мои сверкали, и голос мой звучал громко».
Вероятно, нечто схожее испытывал и Фирдоуси, создавая своё бессмертное magnum opus – «Шахнаме». Он словно вдохнул новую жизнь в древние легенды, сделав их вновь актуальными, несмотря на столетия, отделяющие их от его эпохи.
Перед вами первый русский перевод* известного труда «аль-Мукаддима» Ибн Хальдуна.
*насколько мне известно, были переводы некоторых глав, но полноценного перевода всей книги не было.
https://yangx.top/urokikaraeva/1461
*насколько мне известно, были переводы некоторых глав, но полноценного перевода всей книги не было.
https://yangx.top/urokikaraeva/1461
Telegram
Вопросы/ответы| Арслан Караев
Подарок всем нашим подписчикам и не подписчикам. Книга "Мукаддима Ибн Хальдуна".
Тюркизмы в Коране?!
Интересный факт: арабские филологи и эрудиты, такие как ас-Суюти, аль-Джавакили[1] и Ибн Кутайба[2], полагали, что слово غساق (рус. "гной"), упоминаемое дважды в Коране, имеет тюркское происхождение.
Артур Джеффри предполагает, что это мнение могло возникнуть из-за частого использования тюркскими воинами этого слова в султанских дворцах.
Однако с точки зрения современных лингвистов, а вероятно, и ранних арабских грамматиков, слово غساق имеет исконно арабское происхождение и не связано с тюркскими языками.
[1] Muarrab, 107 (cf. Khafājī, 142); as-Suyūtī, Itq, 323; Mutaw, 64.
[2] Adab al-Kātib, 527.
Интересный факт: арабские филологи и эрудиты, такие как ас-Суюти, аль-Джавакили[1] и Ибн Кутайба[2], полагали, что слово غساق (рус. "гной"), упоминаемое дважды в Коране, имеет тюркское происхождение.
Артур Джеффри предполагает, что это мнение могло возникнуть из-за частого использования тюркскими воинами этого слова в султанских дворцах.
Однако с точки зрения современных лингвистов, а вероятно, и ранних арабских грамматиков, слово غساق имеет исконно арабское происхождение и не связано с тюркскими языками.
[1] Muarrab, 107 (cf. Khafājī, 142); as-Suyūtī, Itq, 323; Mutaw, 64.
[2] Adab al-Kātib, 527.
Хорошей душа делается только после того, как осознала собственные изъяны. Мы всегда, как говорится все в том же письме, preoccupati: «мы всегда уже чем-то заняты, когда намереваемся творить добро»
Тут-то и приводится важная формула из словаря киников. Сенека пишет: virtudes discere значит vitia dediscere (учиться добродетели — это значит отучаться от пороков). Это понятие «отучения» было одним из главных у киников, вы его встретите также у стоиков. Так вот, это «отучение», которое так или иначе должно иметь место, даже если практикой себя занимается юноша, этот критический пересмотр, переделка себя с прицелом на некую «природу» — природу, никогда не существовавшую, так и не явившую себя ни в одном человеке, какого бы он ни был возраста, — вполне естественно оборачивается отказом от приобретенных познаний, стремлением отделаться от дурных привычек и влияния среды.
Отмыться от всего того, что могло запятнать, прежде всего, в раннем детстве. Отсюда столь распространенное порицание первых воспитателей и знаменитых нянькиных небылиц, замусоривающих и извращающих ум ребенка. Вот известный отрывок из «Тускуланских бесед» Цицерона:
«Однако мы, едва явившись на свет, уже оказываемся в хаосе ложных мнений и чуть ли не с молоком кормилицы, можно сказать, впитываем заблуждения».
Итак, это критический взгляд на детство и условия, в которых оно проходит, и также критика семейного окружения, не только в плане образования, но, если угодно, всей совокупности передаваемых и прививаемых ценностей, того, что мы сейчас назвали бы «семейной идеологией». Я имею в виду письмо Сенеки Луцилию, где он пишет: будь верен себе, постарайся догнать самого себя, «мне хорошо известно, что твои родители хотят для тебя чего-то совсем другого, так что мои пожелания противоположны пожеланиям семьи; я хочу, чтобы ты презирал все то, чего они желают тебе в изобилии».
Таким образом, забота о себе должна полностью перевернуть систему ценностей, передаваемых и навязываемых в семье.
— Мишель Фуко, Герменевтика субъекта
Тут-то и приводится важная формула из словаря киников. Сенека пишет: virtudes discere значит vitia dediscere (учиться добродетели — это значит отучаться от пороков). Это понятие «отучения» было одним из главных у киников, вы его встретите также у стоиков. Так вот, это «отучение», которое так или иначе должно иметь место, даже если практикой себя занимается юноша, этот критический пересмотр, переделка себя с прицелом на некую «природу» — природу, никогда не существовавшую, так и не явившую себя ни в одном человеке, какого бы он ни был возраста, — вполне естественно оборачивается отказом от приобретенных познаний, стремлением отделаться от дурных привычек и влияния среды.
Отмыться от всего того, что могло запятнать, прежде всего, в раннем детстве. Отсюда столь распространенное порицание первых воспитателей и знаменитых нянькиных небылиц, замусоривающих и извращающих ум ребенка. Вот известный отрывок из «Тускуланских бесед» Цицерона:
«Однако мы, едва явившись на свет, уже оказываемся в хаосе ложных мнений и чуть ли не с молоком кормилицы, можно сказать, впитываем заблуждения».
Итак, это критический взгляд на детство и условия, в которых оно проходит, и также критика семейного окружения, не только в плане образования, но, если угодно, всей совокупности передаваемых и прививаемых ценностей, того, что мы сейчас назвали бы «семейной идеологией». Я имею в виду письмо Сенеки Луцилию, где он пишет: будь верен себе, постарайся догнать самого себя, «мне хорошо известно, что твои родители хотят для тебя чего-то совсем другого, так что мои пожелания противоположны пожеланиям семьи; я хочу, чтобы ты презирал все то, чего они желают тебе в изобилии».
Таким образом, забота о себе должна полностью перевернуть систему ценностей, передаваемых и навязываемых в семье.
— Мишель Фуко, Герменевтика субъекта
«Улемы (ученые ислама) никогда не переставали мыслить идеальное единство ислама в терминах халифа — халифа, правящего человеческой империей (human empire). Суфии же уделяли особое внимание совершенно иному типу халифа — человеку, который, будучи совершенным микрокосмом, является конечной целью и обладает безграничной властью над миром природы и людей. Он — мусульманин, и свою власть проявляет преимущественно в отношении мусульман, но под его опекой признаётся место для последователей любой веры, даже самой примитивной — не только «людей Писания», как в историческом халифате, но и откровенных язычников. Сменяющие друг друга правители — всего лишь слуги такого святого, как о том свидетельствуют многие почитаемые предания; ни один халиф не обладал такой властью над своими наместниками, какую суфийские шейхи, и особенно верховный шейх — Кутб своего времени — имели над земными правителями».
Marshall G. S. Hodgson, Rethinking World History: Essays on Europe, Islam, and World History. P. 187–188
Marshall G. S. Hodgson, Rethinking World History: Essays on Europe, Islam, and World History. P. 187–188
Тюрбан
Тюрбан в средневековой Центральной Азии стал не просто головным убором, а маркером перехода в новую общность — мусульманскую. Принятие ислама не всегда означало мгновенный отказ от монгольской идентичности: например, хан Ильханидов Гасан начал носить тюрбан лишь через два года после обращения, о чем упоминает Рашид ад-Дин (достаточно важная деталь о процессах обращения).
Смена атрибутов власти часто носила принудительный характер. Историк Вассаф описывает, как при Туглуке Тимуре монгольскую шапку сарагуч (с загнутым концом и меховой оторочкой у знати) запретили таджикам, а придворных заставили носить одежду, «соответствующую вере». Жесткие меры доходили до абсурда: при хане Мухаммеде (XV в.) тем, кто отказывался от тюрбана, якобы вбивали в голову гвоздь.
Золотоордынский хан Джанибек заставил войска надеть тюрбаны и плащи, а его отец Узбек, по словам аль-Сафади, публично отказался от сарагуча — символа монгольской власти. Даже массовое обращение 120 тысяч чагатаидов при Туглуке Тимуре сопровождалось обрядом бритья голов, словно стиранием прежней идентичности.
См. Peter Jackson, The Mongols and The Islamic World, P. 332
https://yangx.top/negizdelgenjol/907
Тюрбан в средневековой Центральной Азии стал не просто головным убором, а маркером перехода в новую общность — мусульманскую. Принятие ислама не всегда означало мгновенный отказ от монгольской идентичности: например, хан Ильханидов Гасан начал носить тюрбан лишь через два года после обращения, о чем упоминает Рашид ад-Дин (достаточно важная деталь о процессах обращения).
Смена атрибутов власти часто носила принудительный характер. Историк Вассаф описывает, как при Туглуке Тимуре монгольскую шапку сарагуч (с загнутым концом и меховой оторочкой у знати) запретили таджикам, а придворных заставили носить одежду, «соответствующую вере». Жесткие меры доходили до абсурда: при хане Мухаммеде (XV в.) тем, кто отказывался от тюрбана, якобы вбивали в голову гвоздь.
Золотоордынский хан Джанибек заставил войска надеть тюрбаны и плащи, а его отец Узбек, по словам аль-Сафади, публично отказался от сарагуча — символа монгольской власти. Даже массовое обращение 120 тысяч чагатаидов при Туглуке Тимуре сопровождалось обрядом бритья голов, словно стиранием прежней идентичности.
См. Peter Jackson, The Mongols and The Islamic World, P. 332
https://yangx.top/negizdelgenjol/907
Telegram
Negızdelgen jol | نەگىزدەلگەن جول
Сәлде – это статус, это традиция, это наследие Золотой Орды.
В Золотой Орде и в Казахском ханстве сәлде была символом власти на ряду с мураком. Все высокопаставленне лица – ханы, султаны, мырзы, эмиры, батыры – носили её. Так как на войне её мотали поверх…
В Золотой Орде и в Казахском ханстве сәлде была символом власти на ряду с мураком. Все высокопаставленне лица – ханы, султаны, мырзы, эмиры, батыры – носили её. Так как на войне её мотали поверх…
Сколько зарабатывали женщины в Гареме?
Турецкая историня Бетюль Аргыт (тур. Betül Ipsirli Argit) в своем исследовании наложниц в османском гареме приводит следующие данные:
1 рис. Распределение богатства по номинальной стоимости.
2 рис. Распределение богатства в граммах серебра.
Palace women — дворцовые женщины
Askeri women — женщины, состаящие в браке с представителем военного сословия.
Распределены в зависимости периода исходя из архивов. Всего шесть категорий. Далее приведу только дворцовых женщин 1708-1731:
4% — получали от 0 до 999 акче.
17% — от 1000 до 9999 акче.
42% — от 10 000 до 49 999 акче.
15% — от 50 000 до 99 999 акче.
21% — от 100 000 до 999 999 акче.
2.30% — выше 1 000 000 акче.
Одна из богатейших женщин, умерших во второй половине века, Сарайи Ульфет Хатун, получившая от Абдулхамида I наследство, была замужем за Али Эфенди бин аль-Хак Мустафой. На момент смерти ее общее состояние составляло 2 570 220 акче.
Турецкая историня Бетюль Аргыт (тур. Betül Ipsirli Argit) в своем исследовании наложниц в османском гареме приводит следующие данные:
1 рис. Распределение богатства по номинальной стоимости.
2 рис. Распределение богатства в граммах серебра.
Palace women — дворцовые женщины
Askeri women — женщины, состаящие в браке с представителем военного сословия.
Распределены в зависимости периода исходя из архивов. Всего шесть категорий. Далее приведу только дворцовых женщин 1708-1731:
4% — получали от 0 до 999 акче.
17% — от 1000 до 9999 акче.
42% — от 10 000 до 49 999 акче.
15% — от 50 000 до 99 999 акче.
21% — от 100 000 до 999 999 акче.
2.30% — выше 1 000 000 акче.
Одна из богатейших женщин, умерших во второй половине века, Сарайи Ульфет Хатун, получившая от Абдулхамида I наследство, была замужем за Али Эфенди бин аль-Хак Мустафой. На момент смерти ее общее состояние составляло 2 570 220 акче.
Dervish seri📿
Сколько зарабатывали женщины в Гареме? Турецкая историня Бетюль Аргыт (тур. Betül Ipsirli Argit) в своем исследовании наложниц в османском гареме приводит следующие данные: 1 рис. Распределение богатства по номинальной стоимости. 2 рис. Распределение богатства…
Из книги интересная информация:
Историк Ахмед Джевдет-паша отмечал, что у черкесов были потрясающие обычаи, и добавлял, что если жены черкесов прелюбодействовали, то их вместе с детьми продавали работорговцу. (Ahmed Cevdet Paşa, Tarih-i Cevdet, Dersaadet: Matbaa-i Osmaniye, 1309), I, 292-293.
Историк Ахмед Джевдет-паша отмечал, что у черкесов были потрясающие обычаи, и добавлял, что если жены черкесов прелюбодействовали, то их вместе с детьми продавали работорговцу. (Ahmed Cevdet Paşa, Tarih-i Cevdet, Dersaadet: Matbaa-i Osmaniye, 1309), I, 292-293.
Рациональное насилие монгол
Уместно завершить, задавшись вопросом: существенно ли отличалось поведение монгольских войск в эти десятилетия от действий прежних армий, как неверных, так и мусульманских.
Можно привести в пример зверства крестоносцев в Иерусалиме в 1099 г. (где к 1200 г. было убито около 70 000 мусульман); действия кара-китайских войск в Баласагуне в 1209 г.; обращение Хорезмшаха Мухаммеда с Самаркандом в ок. 1212-13 гг.; и бесчинства, которые армия его отца Текеша совершила в персидском Ираке в 1190-х гг. и которые, по словам почти современного автора Раванди, превосходили бесчинства грузин, кара-китаев и франков.
Нишапур, несомненно, пострадал хуже, чем от рук гуззов в 549/1154-5 г.; но разве города восточного Ирана подверглись более жестокому обращению, чем мстительный гуридский правитель Ала' ад-Дин Хусейн (Джахансуз, «Сжигатель мира»), который обрушился на Газну в ок 1150 гг..
В контексте монгольской резни, конечно, есть много городов, о которых источники дают только отрывочную информацию. Но более подробные данные, которыми мы располагаем, позволяют предположить, что в Иране, Северной Месопотамии, Анатолии и Сирии-Палестине завоеватели реагировали на сопротивление более рационально, чем это часто предполагалось; похоже, они даже признавали градацию преступлений со стороны своих врагов. И в Иране, Ираке и Анатолии, после интервалов, которые, по общему признанию, были разными, мы видим, как они принимают меры по восстановлению.
Peter Jackson, The Mongols and The Islamic World, P. 180
Уместно завершить, задавшись вопросом: существенно ли отличалось поведение монгольских войск в эти десятилетия от действий прежних армий, как неверных, так и мусульманских.
Можно привести в пример зверства крестоносцев в Иерусалиме в 1099 г. (где к 1200 г. было убито около 70 000 мусульман); действия кара-китайских войск в Баласагуне в 1209 г.; обращение Хорезмшаха Мухаммеда с Самаркандом в ок. 1212-13 гг.; и бесчинства, которые армия его отца Текеша совершила в персидском Ираке в 1190-х гг. и которые, по словам почти современного автора Раванди, превосходили бесчинства грузин, кара-китаев и франков.
Нишапур, несомненно, пострадал хуже, чем от рук гуззов в 549/1154-5 г.; но разве города восточного Ирана подверглись более жестокому обращению, чем мстительный гуридский правитель Ала' ад-Дин Хусейн (Джахансуз, «Сжигатель мира»), который обрушился на Газну в ок 1150 гг..
В контексте монгольской резни, конечно, есть много городов, о которых источники дают только отрывочную информацию. Но более подробные данные, которыми мы располагаем, позволяют предположить, что в Иране, Северной Месопотамии, Анатолии и Сирии-Палестине завоеватели реагировали на сопротивление более рационально, чем это часто предполагалось; похоже, они даже признавали градацию преступлений со стороны своих врагов. И в Иране, Ираке и Анатолии, после интервалов, которые, по общему признанию, были разными, мы видим, как они принимают меры по восстановлению.
Peter Jackson, The Mongols and The Islamic World, P. 180
Forwarded from Голос Кавказа | Voice of Caucasus
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Dervish seri📿
Миф о глубоких последствиях монгольского завоевания для Ближнего востока Есть миф, дескать, монголы уничтожили золотой век исламских государств на Ближнем востоке, после которого они безвозвратно отстали от остального мира, в частности Европы, утратив науку…
Монголы и ориентализм
Парадоксально, но факт: даже те, кто яростно отвергает «ориенталистские тезисы», зачастую сами не замечают, как воспроизводят их по отношению к другим восточным народам.
Возьмём, к примеру, китайцев. Многие из них, не задумываясь, тиражируют мифы об отсталости уйгуров, связывая её исключительно с их приверженностью исламу. Этот стереотип, словно калька, списан с аргументов европейских ориенталистов XIX–XX веков, которые утверждали, что ислам якобы тормозит прогресс. Но сегодня речь не о них.
Современные мусульмане, особенно с Ближнего Востока, часто рисуют образ монголов и их правления в мрачных тонах. Согласно этим представлениям, именно монгольские завоевания положили конец «золотому веку» ислама, остановили научный прогресс и ввергли исламскую цивилизацию в стагнацию, что якобы и стало причиной её отставания от Европы (жаль европейцы об этом не знают).
Однако современная историческая наука давно развеяла эти мифы. Завоевания монголов, вопреки устоявшимся стереотипам, принесли на Ближний Восток не разрушение и упадок, а новые идеи и технологии для развития. Не раз было упомянуто, что благодаря монголам была переформулирована идея халифа и халифата, изменив всю политическую философию до сегодняшнего времени. Из новых данных: идея Ирана была воссоздана при правлении ильханидского хана Газана.
Они стали катализатором изменений во многих сферах жизни, от культуры до экономики, и их влияние оказалось куда более плодотворным, чем правление предшествующих государств.
Так что, возможно, пора пересмотреть устаревшие взгляды и взглянуть на историю монголов без предвзятости, освободившись от пут ориенталистских клише.
Парадоксально, но факт: даже те, кто яростно отвергает «ориенталистские тезисы», зачастую сами не замечают, как воспроизводят их по отношению к другим восточным народам.
Возьмём, к примеру, китайцев. Многие из них, не задумываясь, тиражируют мифы об отсталости уйгуров, связывая её исключительно с их приверженностью исламу. Этот стереотип, словно калька, списан с аргументов европейских ориенталистов XIX–XX веков, которые утверждали, что ислам якобы тормозит прогресс. Но сегодня речь не о них.
Современные мусульмане, особенно с Ближнего Востока, часто рисуют образ монголов и их правления в мрачных тонах. Согласно этим представлениям, именно монгольские завоевания положили конец «золотому веку» ислама, остановили научный прогресс и ввергли исламскую цивилизацию в стагнацию, что якобы и стало причиной её отставания от Европы (жаль европейцы об этом не знают).
Однако современная историческая наука давно развеяла эти мифы. Завоевания монголов, вопреки устоявшимся стереотипам, принесли на Ближний Восток не разрушение и упадок, а новые идеи и технологии для развития. Не раз было упомянуто, что благодаря монголам была переформулирована идея халифа и халифата, изменив всю политическую философию до сегодняшнего времени. Из новых данных: идея Ирана была воссоздана при правлении ильханидского хана Газана.
Они стали катализатором изменений во многих сферах жизни, от культуры до экономики, и их влияние оказалось куда более плодотворным, чем правление предшествующих государств.
Так что, возможно, пора пересмотреть устаревшие взгляды и взглянуть на историю монголов без предвзятости, освободившись от пут ориенталистских клише.
За несколько недель до своей смерти в интервью французскому журналу Le Figaro Мисиму спросили, что для него является «по-настоящему важным». Он ответил:
«Однажды журналист спросил меня, что я ненавижу больше всего на свете. Я задумался на мгновение, а затем ответил: одиночество. Затем он спросил, что я люблю больше всего. Без малейших колебаний я ответил: одиночество».
Интервью в Le Figaro, 3 декабря 1970 года, цитируется по: Cecchi, Mishima Yukio: Esthétique classique, univers tragique, 252.
«Однажды журналист спросил меня, что я ненавижу больше всего на свете. Я задумался на мгновение, а затем ответил: одиночество. Затем он спросил, что я люблю больше всего. Без малейших колебаний я ответил: одиночество».
Интервью в Le Figaro, 3 декабря 1970 года, цитируется по: Cecchi, Mishima Yukio: Esthétique classique, univers tragique, 252.
Сексология в исламском мире
(Иногда буду постить забавные — для меня — отрывки из литературы, по этому не обижайтесь).
Энциклопедия наслаждения (ар. Jawāmiʿ al-Ladhdha) — один из старейших сохранившихся эротических сборников, созданный в эпоху заката Аббасидской империи, в период правления династии Буидов (X век). В эпоху Буидов, когда политическая власть халифата ослабла, а культурная жизнь продолжала процветать, такие произведения, как Энциклопедия наслаждения, пользовались популярностью среди образованных слоев общества:
«...представленная в старейшем из сохранившихся эротических сборников, "Энциклопедия наслаждения", который не только охватывает многие научные рассуждения о сексуальности, но и обучает культурного мужчину тому, как удовлетворять женщин. Действительно, ублажение женщин и их удовлетворение относились к сфере изысканного поведения, и знания о женской сексуальности должны были стать частью образования изысканного мужчины. Поэтому в энциклопедию вошли разделы, посвященные медицинским темам, таким как анатомия, сексуальное здоровье и фармакология, а также главы о технике секса и, что примечательно, глава о женском оргазме с классификацией женщин по их отношению к сексу и способу достижения кульминации».
Pernilla Myrne, Female Sexuality in the Early Medieval Islamic World. P. 7
(Иногда буду постить забавные — для меня — отрывки из литературы, по этому не обижайтесь).
Энциклопедия наслаждения (ар. Jawāmiʿ al-Ladhdha) — один из старейших сохранившихся эротических сборников, созданный в эпоху заката Аббасидской империи, в период правления династии Буидов (X век). В эпоху Буидов, когда политическая власть халифата ослабла, а культурная жизнь продолжала процветать, такие произведения, как Энциклопедия наслаждения, пользовались популярностью среди образованных слоев общества:
«...представленная в старейшем из сохранившихся эротических сборников, "Энциклопедия наслаждения", который не только охватывает многие научные рассуждения о сексуальности, но и обучает культурного мужчину тому, как удовлетворять женщин. Действительно, ублажение женщин и их удовлетворение относились к сфере изысканного поведения, и знания о женской сексуальности должны были стать частью образования изысканного мужчины. Поэтому в энциклопедию вошли разделы, посвященные медицинским темам, таким как анатомия, сексуальное здоровье и фармакология, а также главы о технике секса и, что примечательно, глава о женском оргазме с классификацией женщин по их отношению к сексу и способу достижения кульминации».
Pernilla Myrne, Female Sexuality in the Early Medieval Islamic World. P. 7