Сегодня, наконец, появилось свободное время и можно подвести итоги года. Начну «с конца» – с того, чем занимался всё последнее время. К ноябрю я написал новую книгу и отправил в издательство. Редактор ее принял к публикации, но попросил сделать некоторые важные дополнения. На днях работа была полностью завершена. Книга готова. Договор с издательством заключен.
О том, что конкретно я написал, скажу через некоторое время. Будет повод. А сейчас я расслабляюсь и буквально каждой частичкой своего тела, не говоря уж о душе, ощущаю Итог. Книга от начала до конца была написана именно в уходящем году и завершена чуть ли не под новогодние фейерверки. Продумывалась она, конечно, на протяжении многих лет (первые наброски публиковались в «Звезде» в 2013 - 2014 гг.), но мне не хотелось за нее браться до тех пор, пока не появится хороших контактов с по-настоящему сильным издательством и до тех пор, пока в голове полностью не созреет концепция. Созревание произошло, пожалуй, пару лет назад, а издательство появилось лишь в этом году. Поскольку книга рассчитана на широкого читателя, а не на узкий круг специалистов, мне хотелось бы уверенным в том, что она действительно пойдет «в массы». Сейчас такая уверенность появилась.
Дело сделано: год завершен – написана книга. Несколько лет назад по понятным причинам я принял решение приложить все возможные усилия для того, чтобы каждый год завершать по книге, реализуя что-то из задуманного, продуманного и частично написанного на протяжении последних трех десятилетий. Пока это удается, причем, судя по читательскому спросу, издательскому интересу и хорошим рецензиям коллег, без потери качества. Уходящий год был очень сложным для меня, но, к счастью, планы вновь реализовались. Держу темп.
Впереди – обещанное продолжение книги «Как мы жили в СССР» и завершение главного проекта моей жизни, который условно можно назвать «Почему Россия отстала». Но эти работы будут публиковаться, если я продержусь (точнее, если мы все продержимся), уже с 2026 г.

Если от «конца», с которого я начал подводить итоги, перейти к началу, то, конечно, главным моим проектом 2024 г. должно было стать издание книги «Как мы жили в СССР». Зимой я был полностью уверен в том, что книга выйдет. Весной – уже ни в чем не уверен. Но к лету произошел позитивный поворот, и осенью книга вышла в издательстве «Новое литературное обозрение». Сейчас можно констатировать, что по темпам распространения «Как мы жили в СССР» обошла все мои предыдущие труды. Связано это с тем, что продажа книги, как и продажа любого товара – это серьезный проект, при реализации которого должен сойтись ряд обстоятельств. Качественный труд автора – это не более чем одна пятая успеха. Остальное зависит от мощи издательства, совокупных усилий автора, издательства и прессы, примененных для продвижения «продукта», и инвестиций, осуществленных в реализацию проекта. Были в моей жизни труды, которые так и не «выстрелили» из-за того, что не превратились в серьезный издательский проект, а так и остались всего лишь «продуктом» творческой самореализации автора. Но книга «Как мы жили в СССР» впервые в моей жизни превратилась именно в серьезный проект, когда люди, помогавшие мне, сделали в совокупности для успеха издания больше, чем я сам.
В первую очередь здесь, конечно, заслуга издательства НЛО и особенно серии «Что такое Россия», созданной специально для широкой популяризации знаний о нашей стране, т. е. именно для того, для чего я сам писал книгу. Благодаря издательству «Как мы жили в СССР» сразу же широко распространялась в электронном виде, и, в частности, на Яндекс-книги сегодня у нее читателей почти столько же, сколько у бумажного издания. Такого никогда не было в моей авторской карьере.
И, конечно, огромную благодарность я должен выразить своим друзьям и ряду активных читателей, чьи усилия по распространению книги почти полностью заменили те дружественные СМИ, с которыми я раньше сотрудничал и которые мне помогали, но нынче уже не существуют.

На Яндекс-книгах есть такой отзыв на новое издание моей книги «Почему Россия отстала»: «Необычный сравнительный подход к жизни нашей страны и стран запада в веках. Очень познавательно. Что важно, никаких обвинений и уничижений той или иной стороны». Последняя фраза особенно мне понравилась. Это как же надо было замучить российского читателя разнообразной идеологией, что он с некоторым даже удивлением отмечает нежелание автора обвинять и унижать ни свою страну, ни другие страны! Несмотря на множество научных книг, издаваемых в современной России, стремление авторов что-то рассказывать и объяснять широкому кругу читателей все чаще уступает место стремлению втюхать какую-то идею: то ли о том, что мы являемся особой, прекрасной цивилизацией, отличающейся множеством достоинств от других, то ли, наоборот, о том, что наша цивилизация убога и способна лишь на агрессию. Я радуюсь большому вниманию читателей к книге "Почему Россия отстала" не только потому мне это приятно, как автору, но и потому, что это демонстрирует трезвомыслие моих соотечественников, желающих не хаять свою страну или соседние страны, а думать, разбираться, собирать информацию и, в конечном счете, трезво осознав имеющиеся проблемы, пытаться их разрешить.
Новое издание книги «Почему Россия отстала», предпринятое издательством «Альпина Паблишер», несмотря на хорошие продажи и допечатки первого издания, осуществленного Европейским университетом, – это один из самых важных и приятных для меня итогов уходящего года. Я никак не мог ожидать, что и второе издание будет хорошо продаваться. Но сейчас уже видно по итогам нон-фикшн, по большому числу прочтений на Яндекс-книгах и по прослушиванию аудиокниги (а это ведь совсем новый для меня вариант общения с читателем!), что «Альпина» смогла донести книгу до тех сегментов рынка, которые по какой-то причине не охватывались первым изданием. Сегодня «Почему Россия отстала», бесспорно, является главной по читательскому вниманию из всех моих книг, хотя, скорее всего, книга «Как мы жили в СССР», судя по сложившимся темпам распространения, в течение следующего года ее нагонит.

Читаю дневник немецкого интеллектуала 30-х – 40-х гг., пытающегося разобраться в катастрофе, случившейся с его страной. Удивительно знакомая картина. Хорошо образованный, много знающий человек мечется в поисках объяснений, переваривая свои знания в кашу. Есть, естественно, самое простое объяснение: власть над нами оказалась в лапах банды злобных обезьян. Однако в другой день и, очевидно, под воздействием иного настроения автор дневника начинает искать истоки зла в пруссачестве, которое противопоставляет здоровому баварскому консерватизму. Пруссия, мол, должна была бы стать обычным государством, но превратилась в империю. Естественно, тут же достается «олигархам», которых в германской традиции называют магнатами: Крупп и Тиссен так рвались к прибылям, что породили войну. Это уже совершенно марксистская трактовка проблемы, но «летописца» не беспокоит переход от консерватизма к марксизму. Каждое объяснение само по себе выглядит вполне правдоподобно, а потому, если ты хочешь накрутить «побольше ада», то всё можно использовать.
Наиболее близкий аналог нацизма автор видит в мюнстерской коммуне анабаптистов XVI века. Но где анабаптизм времен реформации и где пруссачество с олигархизмом эпохи индустриализации? Противоречие? Автора оно нисколько не беспокоит. Поиск причин в какой-то момент достигает глобального масштаба. Во всем виноват массовый человек, который в ХХ столетии пришел на смену хорошему патриархальному крестьянству. Массовый человек – это, правда, не столько рабочий, сколько бюрократ и генерал, заваривший кашу. Что в них массового неясно, зато объяснение немецкой катастрофы вновь приближается к теме «во всем виноваты олигархи». Неясно также, почему массовый человек не погубил другие страны эпохи урбанизации. Но автор дневника не пытается дать объяснение. Да, он и не обязан. Он ведь пишет для себя, а не для читателя. Он изливает страдающую душу, а не пытается провести хладнокровный анализ.
Этот интересный дневник (Рек-Маллечевен Ф. Дневник отчаявшегося. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2023) рассказывает нам не о причинах германской катастрофы, а о состоянии и форме мышления человека, в катастрофе живущего. Он показывает, чем отличается плач отчаявшегося от размышления исследователя.

Честно признаюсь, когда-то я полагал, будто поражение во Второй мировой войне отучило немцев от склонности к нацизму и авторитаризму. Мол, проигравшие должны были размышлять рационально: раз Гитлер довел нас до катастрофы, значит, гитлеризм порочен. Книга «Немецкая осень» (СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2023) шведского журналиста Стига Дагермана, посетившего разгромленную Германию в 1946 г., полностью опровергает мои вчерашние воззрения. Немцы действительно вели себя вполне рационально, но рассуждали несколько по-иному: если при Гитлере жилось сытно, значит, гитлеризм хорош, а если сейчас мы живем не сытно, значит, стало хуже, чем при Гитлере. Дагерман ходил по домам, встречался с людьми, расспрашивал их и делал соответствующие выводы.
«Голод не предполагает поиска причинно-следственных связей, разве что самых поверхностных, – пишет журналист и дальше продолжает – Если люди живут на грани голода, то борются они в первую очередь не за демократию, а за то, чтобы отодвинуться от этой грани, как можно дальше» (стр. 23, 27). Даже евреи вели себя в послевоенной Германии весьма рационально, поскольку, не умерев при нацистах от холокоста, стремились теперь не умереть от голода: за 200 марок они готовы были на суде над нацистами давать показания, что подсудимый нацистом не является и всегда дружелюбно относился к евреям (стр. 102).
Историко-экономические исследования, которыми я занимался еще до того, как прочел книгу Дагермана, показывают, что народом, склонным к демократии, западные немцы стали на волне мощного экономического подъема, случившегося после рыночной реформы Людвига Эрхарда в 1950-е гг., а вовсе не благодаря поражению в войне. Это, кстати, вполне соответствует исследованиям социологов Рональда Инглхарта и Кристиана Вельцля, показавших, что лишь общество, сумевшее обеспечить свое выживание (безопасность, потребление и т.д.), стремится к ценностям самовыражения, в т. ч. к демократии. Да, и то смена ценностей происходит со сменой поколений, а не автоматически.
В общем, поражение в войне, голод, нищета, выплата репараций сами по себе могут породить лишь новую автократию. Демократию порождают сытость и безопасность.

Несколько дней думал, стоит ли добавить к итогам 2024 года то, что мою книгу «Русская ловушка» включили в шорт-листы сразу двух премий: просветительской «Политпросвет», и социологической имени Бориса Грушина? Премий я не получил. Да, в общем-то, и не ждал их. Удивился даже включению в шорт-листы. Дело в том, что «Русская ловушка» никакого отношения к политическому просвещению не имеет. Это историко-социологическая книга, а не политическая. Попадание в номинацию «Политпросвет» было недоразумением. Что же касается грушинской премии, то ей моя книга вполне соответствовала (номинация «Теоретическая работа»), но все же для нашей социологии историческая социология является неким побочным направлением, а побеждать должна книга, соответствующая научному мейнстриму.
И все же сейчас мне хочется опубликовать этот текст, поскольку из всех научных, научно-популярных и публицистических книг, которые я написал за свою жизнь, «Русская ловушка» является главной. Автору, конечно, все книги дороги. С каждой из них связаны долгие переживания. Каждая завершает целый этап моей жизни. Каждая несет в себе что-то такое, что останется после меня. Но «Русскую ловушку», пожалуй, можно выделить особо. И хотя по продажам она не лидирует среди моих книг, в кругах коллег, понимающих, что к чему, устанавливается своеобразный консенсус. Именно «Русскую ловушку» они обычно выделяют. Иногда рекомендуют студентам. Только что получил письмо от известного политолога, дающего ее магистрантам, наряду с книгами моего любимого Бориса Чичерина.
Шорт-листы являются своеобразным подтверждением того, что книга востребована именно в той интеллектуальной среде, для которой написана. А кроме того, скромный успех «Русской ловушки» важен для меня, поскольку очень хочется, чтобы историческая социология перестала в России быть Золушкой. Если мы хотим понять, что происходит с нашей страной на протяжении долгого времени, обращаться следует не к гадалкам, футурологам или пропагандистам, отражающим позицию той или иной стороны, а к трудам по исторической социологии. Я буду рад, если мои книги и, «Русская ловушка», в первую очередь, хоть немного увеличит интерес к исторической социологии.

Перед Новым годом я обещал, что вскоре вернусь к рассказу о моей книге, которая будет издана в 2025 году. И вот "Горький" опубликовал часть предисловия, в котором подробно рассказывается о том, что это за книга. Называется она "Пути России от Ельцина до Батыя. История наоборот". https://gorky.media/fragments/istoriya-naoborot/

Сегодня Владимир Набоков мог бы увидеть в Петербурге как раз такое рождественское утро, какое описал, тоскуя в эмиграции по своему городу, более ста лет назад… Естественно, с поправкой на смену эпох.

Мне чудится в Рождественское утро
мой легкий, мой воздушный Петербург...
Я странствую по набережной... Солнце
взошло туманной розой. Пухлым слоем
снег тянется по выпуклым перилам.
И рысаки под сетками цветными
проносятся, как сказочные птицы;
а вдалеке, за ширью снежной, тают
в лазури сизой розовые струи
над кровлями: как призрак золотистый,
мерцает крепость (в полдень бухнет пушка:
сперва дымок, потом раскат звенящий);
и на снегу зеленой бирюзою
горят квадраты вырезанных льдин.

Приземистый вагончик темно-синий,
пером скользя по проволоке тонкой,
через Неву пушистую по рельсам
игрушечным бежит себе, а рядом
расчищенная искрится дорожка
меж елочек, повоткнутых в сугробы:
бывало, сядешь в кресло на сосновых
полозьях,- парень в желтых рукавицах
за спинку хвать,- и вот по голубому
гудящему ледку толкает, крепко
отбрасывая ноги, косо ставя
ножи коньков, веревкой кое-как
прикрученные к валенкам, тупые,
такие же, как в пушкинские зимы...

Я странствую по городу родному,
по улицам таинственно-широким,
гляжу с мостов на белые каналы,
на пристани и рыбные садки.
Катки, катки,- на Мойке, на Фонтанке,
в юсуповском серебряном раю:
кто учится, смешно раскинув руки,
кто плавные описывает дуги, -
и бегуны в рейтузах шерстяных
гоняются по кругу, перегнувшись,
сжав за спиной футляр от этих длинных
коньков своих, сверкающих как бритвы,
по звучному лоснящемуся льду.

А в городском саду - моем любимом -
между Невой и дымчатым собором,
сияющие, легкие виденья
сквозных ветвей склоняются над снегом,
над будками, над каменным верблюдом
Пржевальского, над скованным бассейном,-
и дети с гор катаются, гремят,
ложась ничком на бархатные санки.

Я помню все: Сенат охряный, тумбы
и цепи их чугунные вокруг
седой скалы, откуда рвется в небо
крутой восторг зеленоватой бронзы.
А там, вдали, над сетью серебристой,
над кружевами дивными деревьев -
там величаво плавает в лазури
морозом очарованный Исакий:
воздушный луч на куполе туманном,
подернутые инеем колонны...

Мой девственный, мой призрачный!.. Навеки
в душе моей, как чудо, сохранится
твой легкий лик, твой воздух несравненный,
твои сады, и дали, и каналы,
твоя зима, высокая, как сон
о стройности нездешней...
Ты растаял,
ты отлетел, а я влачу виденья
в иных краях,- на площадях зеркальных,
на палубах скользящих... Трудно мне...
Но иногда во сне я слышу звуки
далекие, я слышу, как в раю
о Петербурге Пушкин ясноглазый
беседует с другим поэтом, поздно
пришедшим в мир и скорбно отошедшим,
любившим город свой непостижимый
рыдающей и реющей любовью.

И слышу я, как Пушкин вспоминает
все мелочи крылатые, оттенки
и отзвуки: "Я помню,- говорит,-
летучий снег, и Летний Сад, и лепет
Олениной... Я помню, как, женатый,
я возвращался с медленных балов
в карете дребезжащей по Мильонной,
и радуги по стеклам проходили,
но, веришь ли, всего живее помню
тот легкий мост, где встретил я Данзаса
в январский день, пред самою дуэлью..."

Я, конечно, не берусь предсказывать, какой будет политика Дональда Трампа в отношении России и Украины. Слова его могут сильно расходиться с делами. Но общая логика, кажется, намечается.
Тридцать лет назад известный американский политолог Самуэль Хантингтон предложил для администрации своей страны стратегию, при помощи которой США могут реально сохранять свое влияние в тех точках мира, которые для них важны. Слегка упрощая, смысл рекомендаций можно выразить так. Подобных точек по всему миру находится много. Если навалиться на каждую, то «пупок развяжется». Даже у такой великой-превеликой страны как Америка. Если не учитывать реальные возможности проведения американских интересов, можно просто увязнуть в многочисленных конфликтах, которым не будет конца. И, возможно, потом придется выходить из них с потерей для американского авторитета и американского влияния.
Одна из главных проблем в этих конфликтах состоит в том, что в мире есть ряд стержневых держав, достаточно сильных для того, чтобы отстаивать собственные интересы в больших регионах мира (цивилизациях, как выразился Хантингтон), несмотря на позицию Соединенных Штатов. Державы эти, может, и недостаточно сильны для того, чтобы американцев победить, но достаточно – для того, чтобы создать им серьезные проблемы. Поэтому все вопросы в соответствующем регионе американская администрация должна решать совместно со стержневой державой.
Одной из таких стержневых держав Хантингтон считал Россию, имеющую свои интересы на постсоветском пространстве и ядерное оружие, которое не позволяет российскими интересами пренебрегать. Таким образом, по мнению Хантингтона, осуществление американской политики на постсоветском пространстве должно учитывать интересы России, даже если Соединенным Штатам это не очень приятно.
Советами Хантингтона американский истеблишмент пренебрегал. Иногда по объективным причинам (в исламской цивилизации просто нет стержневой державы), иногда по субъективным. Соответственно, проблемы решались плохо или не решались вообще. Не исключено, что настал тот момент, когда новая администрация к Хантингтону, ставшему уже классиком науки, прислушается.
Подробнее о концепции «столкновения цивилизаций» и взглядах Самуэля Хантингтона я писал в книге «Как государство богатеет. Путеводитель по исторической социологии».

С приходом Дональда Трампа на пост президента США интерес ко внешней политике у нас по понятным причинам возрастает. Есть вероятность, что она вновь будет осуществляться в виде переговоров и решений, а не в виде деклараций и ругани. Понятно, что внешняя политика по-прежнему останется тайной. Мы в лучшем случае узнаем о принятии решений, а не о том, как они готовятся. Но для того, чтобы хоть как-то проникнуть на внешнеполитическую кухню, стоит посмотреть сериал «The Diplomat» (в русском переводе «Дипломатка»).
Не стоит ожидать, конечно, что там покажут нам все, как есть. На тайную дипломатическую кухню никакого сценариста не пустят, а мемуаров, отражающих реалии последних лет, ждать еще придется долго. Но в самых общих чертах суть процессов, происходящих сегодня в сфере отношений «США – Европа – Россия – Китай – исламский мир», понять можно. Общая интрига весьма фантастична. Она не для отражения реалий, а для заманивания зрителей. Закручено так, что скучать не придется. Важно при этом понимать, что там является «киношкой», а что дает нам косвенное представление о современной дипломатии.
Бесподобна, например, сцена с российским послом. Пересказывать ничего не буду, чтобы не раскрывать интригу, но, думается, эту сцену можно показывать хоть на лекциях по дипломатии, хоть на семинарах по политологии.
Хорош американский президент, списанный с не вполне адекватного порой Джо Байдена, и в какой-то мере напоминающий одновременно нашего «старого, доброго» Леонида Ильича, осуществляющего переговоры с Джимми Картером при помощи записок, находящихся в руках переводчика (так все и было: об этом сказано в мемуарах самого переводчика!).
А в последние дни, когда мы услышали первые скандальные рассказы Трампа о его будущих внешнеполитических намерениях, стало ясно, что некоторые элементы интриги сериала в большей степени основаны на фактах, чем мне казалось, когда я его смотрел. В общем, «Дипломатка» будет неплохим введением в эпоху Трампа. Возможно, в жизни все пойдет не так, как в кино, но надо же нам с чего-то начинать.

Говорят, порой, будто Церковь с ее неизменностью, ее стабильностью, ее традицией, тянущейся через много веков, – это якорь, помогающий обрести себя в нашем быстро меняющемся мире. Увы, это, конечно, не так. Я в прошлом пытался цепляться за этот «якорь», но он неизменно оказывался флюгером. Иначе, наверное, и быть не может в ситуации, когда Церковь – не только посредник в общении с Богом, но также и социальный институт, регулирующий поведение масс, а часто еще и институт политический, имеющий свои интересы в суетном мире.
Якорь – это, пожалуй, музыка. Петербургская филармония и сейчас все та же, как полвека назад, когда я, кажется, в первый раз посетил этот строгий зал с рядами белых колонн. Она все та же, как тридцать три года назад, когда мы с женой, только что расписавшись, пошли сюда слушать концерт. Суетный Мариинский постоянно гонится за временем, за богатой публикой, за деньгами и всемирной славой, а Филармония возвращает нам время, которое кажется порой навсегда утраченным. Здесь все тот же Вивальди, все те же овации после концерта, все та же публика. Все та же музыка, которую запросто можно услышать бесплатно, включив дома компьютер, но которая привязывает нас к жизни лишь в этом старинном зале.
Здесь нынче все те же старушки, что слушали музыку лет пятьдесят назад. Все та же старая ленинградская интеллигенция. Господи, как же они еще сохранились? Как уцелели здесь, если их нет уже ни на Невском проспекте, ни в Летнем саду, ни на каналах. Смотришь и понимаешь, что эти старушки – твои ровесницы, что сам ты уже совсем не мальчишка начала семидесятых, что время летит, что скоро трагизм Шопена придет на смену торжественности Вивальди, что стены Филармонии не ограждают от суеты Невского проспекта… И все же, может жизнь не уходит совсем, если есть еще место, где она замирает хотя бы на пару часов, вызывая из тайников старинного зала музыку, звучавшую здесь полвека назад?

Подкаст "Умные книги" хорош не только тем, что мою книгу "Как мы жили в СССР" отнесли к числу умных, но и тем, что в нем беседуешь с умными собеседниками. Его ведут крупные специалисты в области интеллектуальной истории Михаил Велижев и Тимур Атнашев. Я бы и сам с удовольствием порасспросил Михаила о его замечательной книге "Чаадаевское дело", во многом изменившей мой взгляд на николаевскую Россию. Но в этот раз расспрашивали меня. https://nlo.media/catalog/umnye-knigi/kak-my-zhili-v-sssr-razgovor-s-dmitriem-travinym/

Как-то раз Чехов написал: «Медицина – моя законная жена, литература – любовница. Когда надоедает одна, я ночую у другой». У меня с этим еще сложнее. Давным-давно, совсем юным и неопытным, я сошелся с экономикой. Жить с ней было скучно, хотя, надо признать, она многому меня научила. Если бы не экономика, я не стал бы в начале девяностых довольно востребованным журналистом. Мне просто нечего было бы сказать. А так журналистика стала моей первой настоящей страстью. Я ушел к ней от экономики и никогда об этом не жалел.
В начале девяностых журналистика еще не выглядела второй древнейшей профессией. Она была молодой, искренней и по-настоящему привлекательной. Она уводила к себе людей от экономики, истории, филологии, юриспруденции и даже естественных наук. Жизнь с экономикой была бы, конечно, надежнее. С ней можно было легко дотянуть до старости, закрывшись разнообразными схоластическими построениями от всяких житейских бурь. Но жизнь с журналистикой была настоящей жизнью. Или так мне, по крайней мере, казалось долгие годы.
Затем она состарилась и стала продажной. Но главной проблемой оказалось другое. Когда страсть ушла, открылась вдруг пустота прошедших лет. Они были прекрасными, но пустыми. Увы, так бывает. Казалось, журналистика воспитывает тысячи людей, однако со временем выясняется, что у нее нет ни детей, ни воспитанников, ни даже учеников. Семью с ней создать невозможно.
Семью я создал ближе к старости с исторической социологией. Какое-то время еще бегал от нее к журналистике. Казалось, можно переночевать у той, коль утомила другая. Социология всё терпела и принимала обратно. Но вот, наконец, стало ясно, что здесь находится тот мой дом, который я много лет искал. Здесь можно создать что-то стабильное, что-то значимое, что-то такое, в чем останется навсегда частичка меня. В этот дом я стянул всё, накопленное за долгие годы жизни. И именно здесь я перерабатываю свою настоящую жизнь в страницы настоящих книг. Здесь нет уже бурной страсти, но есть большая любовь.

Чем больше нацизма – тем меньше нации. Так можно выразить важнейшую мысль книги Харальда Йенера «Волчье время. Германия и немцы: 1945 – 1955» (М.: Individuum, 2024). Рассказывая о послевоенном времени, автор демонстрирует на множестве примеров удивительную картину: не было, наверное, в Европе тогда более атомизированной, расколотой, трайбализированной нации, живущей по принципу «Человек человеку – волк», чем «сплоченная фюрером» нация немецкая. Национализм, основанный на принципе «бей евреев (русских, поляков, украинцев и т.д.) спасай Германию», ничего не дает для строительства нации, но, когда бить оказывается некого, но обостряется внутренний кризис (экономический, моральный, демографический), немцы начинают активно бить друг друга. Целые главы книги посвящены тому, как крестьяне уцелевших после бомбежек регионов ненавидят «понаехавших тут» бездомных горожан, как мародерствуют нищие «сверхчеловеки», как женщины ради спасения от убийц и насильников отдаются под покровительство «недочеловеков», как воры крадут у мародеров имущество, нажитое «непосильным трудом», как кельнский кардинал оправдывает воровство, несмотря на библейскую заповедь «не укради», как жены презирают своих вернувшихся с фронта или из плена жалких, униженных мужей, а те, к кому не вернулись, отыскивают себе нищего мужичка из «понаехавших», чтобы хоть какой-то в семье имелся.
Выясняется, что под воздействием новых институтов (правил игры), основанных на принципе «человек человеку – волк», вековая немецкая, европейская культура, основанная вроде бы на принципе нерушимости собственности, моментально исчезает. Формируется поколение воров, мародеров и циников, не соблюдающих никаких моральных норм. Но… и это самое интересное в книге… тут же немецкая нация, уничтоженная возвеличившим ее нацизмом, возрождается через черный рынок. Автор проводит парадоксальную мысль о том, что именно черный рынок стал для молодого поколения немцев школой гражданственности, поскольку в отличие от нацизма учил не убивать слабого, а договариваться на взаимовыгодных условиях с партнером, которого ты, может быть, ненавидишь, но которого вынужден уважать. В условиях экономического чуда 1950-60-х гг. оказалось, что поколение воров, мародеров и циников стало самым трудолюбивым, дисциплинированным и законопослушным поколением немцев, построившим, наконец, демократию.

Наверное, каждый из тех, кто читал «Как мы жили в СССР», обратил внимание на то, что я посвятил эту книгу памяти Бориса Максимовича Фирсова – создателя и первого ректора Европейского университета в Санкт-Петербурге. Надеюсь, книга вышла достойной памяти этого великого человека. А если я где-то недотянул, недоработал, недодумал и недопонял, полагаю, Борис Максимович, глядя сверху на нашу интеллектуальную суету, меня все же простит. Он ведь всегда был добр и великодушен. Он жил для университета, для тех, кто работал и учился в нем, для тех, кто писал книги, пытаясь как-то осмыслить наш мир. Моих книг просто не было бы вообще, если бы не фирсовский университет и те возможности, которые он дал.
Прошел ровно год с того дня, как мы остались без Бориса Максимовича. Я очень часто его вспоминаю. И чувствую, что ход воспоминаний со временем меняется. Сначала я больше думал о наших былых встречах, об общении на семинарах, о беседах в его маленькой скромной квартире на Петроградской стороне и о том, что Фирсов – ровесник моего отца – был для меня чем-то вроде отца научного. Не учителя, пожалуй, а, скорее, человека, заботившегося о всей университетской «молодежи» вне зависимости от того, кто, где, когда и у кого учился. Но сегодня я думаю обычно о значении Фирсова, как личности, как самой крупной фигуры из тех, с кем мне доводилось встречаться. Масштаб его личности не определялся должностью и степенью. Подобные вещи трудно объяснять тем, кто не знал Бориса Максимовича, но для меня его величие очевидно. Он был далеко не самым известным петербуржцем, однако, бесспорно, одним из самых крупных.
Его университет в Санкт-Петербурге – это в полной мере Фирсовский университет. Как Шанинка в Москве. Надеюсь, он когда-нибудь станет Фирсовским совершенно официально. Хотелось бы верить, что к столетию со дня рождения Бориса Максимовича. По понятным причинам, такие сроки сейчас маловероятны, но хочется верить в лучшее. Хочется верить в историческую справедливость.

«Берлинский дневник» (1934 – 1940 гг.) американского журналиста Уильяма Ширера показывает не только зарождение нацистского государства, но также судорожные метания западного интеллектуала, пытающегося объяснить себе весь этот ужас.
Первая реакция – эмоциональное отторжение немцев, как народа. Оно почти такое же расистское, как отторжение немцами евреев. «Поражаюсь уродству немецких женщин на улицах, в ресторанах и кафе. Действительно, самая непривлекательная раса в Европе. У них нет лодыжек. Ужасная походка». И это не случайный взрыв эмоций. Вскоре он повторяется: «Все-таки немцы самые некрасивые люди в Европе. Ни одной симпатичной женщины на всей Линден». Наблюдая партийные съезды, он оценивает народ в целом как истеричный.
Но затем Ширер попадает на западный фронт, видит разгромленную Францию и худосочных английских военнопленных. Взгляд на немцев полностью меняется. Немецкие солдаты в отличие от английских спортивные, крепкие, загорелые – грудь колесом. Генералы моложавые, умные, инициативные и физически крепкие в отличие от французских стариков, готовившихся к прошедшей войне. Сражаются немцы без всякой нервозности. Моральный дух у них чрезвычайно высок.
И, наконец, появляется «философское» осмысление проблемы, сводящееся к особенностям немецкого характера. Оказывается, «арийцы» не лучше, а хуже всех. Не изучая ни истории, ни психологии, ни социологии Ширер пишет, что немцам «не хватает уравновешенности, достигнутой греками, римлянами, французами, британцами и американцами. Их постоянно разрывают внутренние противоречия, делающие их неуверенными, неудовлетворенными, разочарованными и толкающие их из одной крайности в другую». На короткий период они бросаются в либерализм (Веймарская республика), но поскольку он их природе не свойственен, то быстро возвращаются к тирании, избавляющей народ от принятия личных ответственных решений. Ну, и, конечно, виновата немецкая культура, формировавшая стремление к экспансии. «Фихте, Гегель, Ницше и Трайчке воодушевляли на это немецкий народ в прошлом веке». В общем, проблема состоит не в фашизме, а в германизме.
Естественно, через два поколения наука всю эту сформировавшуюся на эмоциях доморощенную философию уже не воспринимала. Но Ширер-то думал, будто и впрямь нашел сходу объяснение сложной проблемы.

Напоминаю, что 23 января в Петербурге в Арт-пространстве Марс по адресу Марсово поле дом 3 в 19.00 я выступлю с лекцией "СССР в карикатурах". Покажу весь тот иллюстративный материала, который так и не вошел в мою книгу. И расскажу, естественно, о том, что эти карикатуры означают, что они нам говорят о былой советской жизни.

Моя готовящаяся к изданию книга "Пути России от Ельцина до Батыя" попала в число самых ожидаемых книг в разделе нон-фикшен 2025 года журнала... "Maxim". Честно признаюсь, что это для меня было не самым ожидаемым событием😳, но видимо мимо таких крутых мужиков, как Ельцин и Батый пройти было трудно. А я рад всем своим читателям. Даже самым неожиданным. И пребываю в раздумьях о том, как же теперь проиллюстрируют мою книгу https://www.maximonline.ru/entertainment/samyi-ozhidaemyi-non-fikshn-2025-goda-id6175063/