Paracosm, «Счастливого дня пробуждения». Изд. МИФ
Однажды мальчик, которого, скажем, зовут экспериментом, очнулся в огромном особняке. Его отец, скажем, просто доктор, начинает учить его естественным наукам, но совершенно забывает об истории и культурологии. Мальчик этот никогда не вырастет, он сшит из кусков чужих тел, зато, благодаря модификациям, тело его бессмертно. Доктор говорит: мальчик однажды научится всему, что знает сам доктор, и проведет операцию, которая сделает его, доктора, бессмертным. Но однажды мальчик узнает, что в особняке живут другие, неудачные эксперименты – они с радостью раскроют все темные тайны доктора. Кому верить? И как мальчику звать создателя – отцом или мучителем? Перед читателем филигранно выдержанное и в объеме, и в стилистике переосмысление одновременно и «Франкенштейна», и «Собачьего сердца» – словом, знаковых книг, где исследуется грань человеческих возможностей: можно ли создавать новую жизнь на основе чужой? Доктор, гениальный хирург, долго продлевавший собственную жизнь, точно знает – можно. Он – вне правил морали и религии, презирает понятия «добро» и «зло», «хорошо» и «плохо», потому что они слишком примитивны; он – сын священника, выбравший хирургию своим призванием; он – смесь Виктора Франкенштейна и профессора Преображенского, типичный готический герой, решивший заглянуть за грань. Его трагедия не менее важна, чем история мальчика-эксперимента, который проходит весьма необычный путь взросления.
То, что начинается как мистический и отчасти готический детектив, быстро превращается в психологический роман, осмысляющий три глобальные проблемы: возможно ли – и нужно ли? – бессмертие, может ли человек уподобиться богу и где проходит грань научной этики? «Счастливого дня пробуждения» в целом лучше всего осмыслять процессом последовательного вопрошания: что делать, если в мире не останется блага, только наука? Можно ли примириться с, казалось бы, враждебно настроенным миром и самим собой? «У бессмертных времени в избытке» – говорит герой романа, да вот только останется ли у этого времени хоть какая-то ценность? Каждый из этих вопросов – ступенька, которая ведет и читателя, и автора, и героев от более узких «специализированных» рассуждений к базовым вопросам философии (есть ли бог? Как родилась вселенная?), но даже с высоты этой обзорной площадки не блекнут вещи исключительно человеческие, существующие в рамках микрокосма: все еще отчетливо видны внутренние миры персонажей, паттерны людского поведения, бремя потерь, власть прошлого над настоящим.
«Счастливого дня пробуждения» – не просто красивая метафора, придуманная, чтобы поразмышлять на философские и этические темы. Это во многом история о принятии себя, борьбе с внутренними демонами – которые порой кажутся ангелами, – и поиске места в социуме теми, кто по той или иной причине «не таков, как все». Отношения между творцом и созданием здесь выстроены вовсе не в духе уже упомянутых классических произведений: доктор и мальчик выступают на равных, никто из них ни добр, ни зол однозначно. Они – многогранные личности (пусть и не совсем люди), и это позволяет Paracosm углубить смысловые и психологические пласты текста, сохранив необходимый антураж. Роман, к слову, местами напоминает оскароносный фильм «Бедные-несчастные». Автор не скупится на детали, однако тон повествования очень сдержанный и умеренный: такой подход словно бы обесцвечивает картинку в голове читателя, но это, наверное, просто еще один эксперимент доктора – история как бы превращается в черно-белое кино, и стилизация, созданная в основном за счет ритмики и описаний, достигает своего апогея. «Счастливого дня пробуждения» – пример красивого переосмысления классики, насыщенного таким количеством новых смыслов, актуальных как вне времени, так и для современного читателя, что текст разбухает и разрастается за книжные рамки. Но за ворохом научных фактов и рассуждений не теряется увлекательная история. Да и в целом роман можно воспринимать как своего рода притчу, наполненную архетипическими фигурами; а чем больше трактовок – тем увлекательней.
#пописун
Однажды мальчик, которого, скажем, зовут экспериментом, очнулся в огромном особняке. Его отец, скажем, просто доктор, начинает учить его естественным наукам, но совершенно забывает об истории и культурологии. Мальчик этот никогда не вырастет, он сшит из кусков чужих тел, зато, благодаря модификациям, тело его бессмертно. Доктор говорит: мальчик однажды научится всему, что знает сам доктор, и проведет операцию, которая сделает его, доктора, бессмертным. Но однажды мальчик узнает, что в особняке живут другие, неудачные эксперименты – они с радостью раскроют все темные тайны доктора. Кому верить? И как мальчику звать создателя – отцом или мучителем? Перед читателем филигранно выдержанное и в объеме, и в стилистике переосмысление одновременно и «Франкенштейна», и «Собачьего сердца» – словом, знаковых книг, где исследуется грань человеческих возможностей: можно ли создавать новую жизнь на основе чужой? Доктор, гениальный хирург, долго продлевавший собственную жизнь, точно знает – можно. Он – вне правил морали и религии, презирает понятия «добро» и «зло», «хорошо» и «плохо», потому что они слишком примитивны; он – сын священника, выбравший хирургию своим призванием; он – смесь Виктора Франкенштейна и профессора Преображенского, типичный готический герой, решивший заглянуть за грань. Его трагедия не менее важна, чем история мальчика-эксперимента, который проходит весьма необычный путь взросления.
То, что начинается как мистический и отчасти готический детектив, быстро превращается в психологический роман, осмысляющий три глобальные проблемы: возможно ли – и нужно ли? – бессмертие, может ли человек уподобиться богу и где проходит грань научной этики? «Счастливого дня пробуждения» в целом лучше всего осмыслять процессом последовательного вопрошания: что делать, если в мире не останется блага, только наука? Можно ли примириться с, казалось бы, враждебно настроенным миром и самим собой? «У бессмертных времени в избытке» – говорит герой романа, да вот только останется ли у этого времени хоть какая-то ценность? Каждый из этих вопросов – ступенька, которая ведет и читателя, и автора, и героев от более узких «специализированных» рассуждений к базовым вопросам философии (есть ли бог? Как родилась вселенная?), но даже с высоты этой обзорной площадки не блекнут вещи исключительно человеческие, существующие в рамках микрокосма: все еще отчетливо видны внутренние миры персонажей, паттерны людского поведения, бремя потерь, власть прошлого над настоящим.
«Счастливого дня пробуждения» – не просто красивая метафора, придуманная, чтобы поразмышлять на философские и этические темы. Это во многом история о принятии себя, борьбе с внутренними демонами – которые порой кажутся ангелами, – и поиске места в социуме теми, кто по той или иной причине «не таков, как все». Отношения между творцом и созданием здесь выстроены вовсе не в духе уже упомянутых классических произведений: доктор и мальчик выступают на равных, никто из них ни добр, ни зол однозначно. Они – многогранные личности (пусть и не совсем люди), и это позволяет Paracosm углубить смысловые и психологические пласты текста, сохранив необходимый антураж. Роман, к слову, местами напоминает оскароносный фильм «Бедные-несчастные». Автор не скупится на детали, однако тон повествования очень сдержанный и умеренный: такой подход словно бы обесцвечивает картинку в голове читателя, но это, наверное, просто еще один эксперимент доктора – история как бы превращается в черно-белое кино, и стилизация, созданная в основном за счет ритмики и описаний, достигает своего апогея. «Счастливого дня пробуждения» – пример красивого переосмысления классики, насыщенного таким количеством новых смыслов, актуальных как вне времени, так и для современного читателя, что текст разбухает и разрастается за книжные рамки. Но за ворохом научных фактов и рассуждений не теряется увлекательная история. Да и в целом роман можно воспринимать как своего рода притчу, наполненную архетипическими фигурами; а чем больше трактовок – тем увлекательней.
#пописун
А пока почитайте мой дебют для Мира Фантастики! Рассказываю про зороастризм в контексте новинки Рагима Джафарова «Башня Тишины»
Спасибо Букмейту за приглашение ❤️
#пописун
Спасибо Букмейту за приглашение ❤️
#пописун
www.mirf.ru
Зло против добра в Древней Персии: мифология зороастризма | Миры | Мир фантастики и фэнтези
Во что верили зороастрийцы, кто был для них благими духами, а кто — жуткими демонами?
Вас стало больше, 1300! Вау ❤️
По такому случаю напомню, что в закрепе у нас висит все самое важное
А вот тут отдельно всякие интересности – от статей до рассказов про персов, – по «Веку серебра и стали».
Какие книжки еще ждем?
«Прах имени его» (исторический романс магдопущением, про древний Карфаген) – Полынь, очень 2024
«Пусть идет черный снег» (мрачный магреализм с античными вайбами) – Эксмо, осень 2024
«И велел Изольд встать» (исторический роман с допущением, франция XVI-XVII века) – дописан, все свежие новости расскажу!
«Было у него два сына» (магреализм, перелодение мифа о Нарциссе, от нулевых до двадцатых) – дописан, все свежие новости расскажу!
По тегу #текстозавр – важное по моим книжкам, по тегу #пописун – обзоры и статьи
По такому случаю напомню, что в закрепе у нас висит все самое важное
А вот тут отдельно всякие интересности – от статей до рассказов про персов, – по «Веку серебра и стали».
Какие книжки еще ждем?
«Прах имени его» (исторический романс магдопущением, про древний Карфаген) – Полынь, очень 2024
«Пусть идет черный снег» (мрачный магреализм с античными вайбами) – Эксмо, осень 2024
«И велел Изольд встать» (исторический роман с допущением, франция XVI-XVII века) – дописан, все свежие новости расскажу!
«Было у него два сына» (магреализм, перелодение мифа о Нарциссе, от нулевых до двадцатых) – дописан, все свежие новости расскажу!
По тегу #текстозавр – важное по моим книжкам, по тегу #пописун – обзоры и статьи
Telegram
Денозавр в мезозое ❘ Денис Лукьянов 🦖
Привет! Меня зовут Денис Лукьянов, я писатель, контент-редактор Альпины, книжный обозреватель («Юность», «Прочтение», «Литрес Журнал»), журналист. В посте: инфа, ссылки, тэги!
Пост-знакомство (хто я?)
Пять черт моего творчества (в рамках флешмоба)
👁 Романы…
Пост-знакомство (хто я?)
Пять черт моего творчества (в рамках флешмоба)
👁 Романы…
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Ольга Птицева, «Край чудес». Изд. Альпина.Проза x Яндекс Книги
«Край чудес» — с одной стороны, классический и образцовый пример герметичного мистического триллера, где сюжет — не считая флешбеков, — развивается в мифологизированном пространстве ховринской больницы, которую вот-вот должны снести. С другой же стороны, это пример нового подхода к жанру психологического романа, где глубокий — почти бездонный, — внутренний мир центральных персонажей — студентки киновуза, ее молодого человека, блогера и «проводника», — не перекрывает сюжет. У каждого из четырех героев абсолютно свои поведенческие паттерны, которые продиктованы их прошлым и настоящим, у каждого — свои причины отправится в Ховринку: один пытается узнать все о гибели старшего брата, другая ищет средства, чтобы помочь страдающему от деменции дедушке. «Край чудес», пожалуй, один из самых горьких и мрачных романов Ольги Птицевой (при этом он очень характерен для творчества писательницы), где лучики света теряются во мраке старых бетонных стен, граффити, ритуально убитых собак и других «темных чудес» громадины-ховринки, которая здесь по праву занимает место главного героя и начинает на глазах оживать — по крайней мере, на уровне метафор (то глаза-окна моргают, то подвал напоминает пасть, желудок). На деле же перед читателем оказывается прежде всего роман о «маленьких мирах», в которых обитает каждый из нас. Что будет, если эти миры – семья, любимая работа, приятели – начнут постепенно разрушаться? Где искать спасение? Пытаясь ответить на этот вопрос, Ольга Птицева очерчивает две дороги: первая, простая, стать, как говорят, «ховрниским», а потом и вовсе шагнуть за край – сигануть в шахту лифта, найти ответы в мрачном, потустороннем. Другая – сложная: разобраться в себе и окружающих. Между этими двумя дорогами – из человеческих костей и желтого кирпича, –постоянно выбирают центральные персонажи; чем дальше в лес, чем глубже в ховринку, тем соблазнительней и реальней становится первая.
Любая реальность, сотканная из локальных мифов, слухов, легенд и суеверий — это очень пластичная реальность, что и помогает Ольге Птицевой заигрывать с читателем, нагнетать напряжение за счет иллюзорности происходящего, которая на деле может оказаться псевдо-иллюзорностью: правдивы ли все жуткие рассказы о ховринке? Пугающие тени могут оказаться обычными бездомными, а мальчишка, говорящий страшными детскими стишками — просто помешанным. Но стоит погаснуть свету – и все вновь наполнится мистикой. Именно эта абсолютно замкнутая и совершенно зыбкая реальность ховринки – отличный катализатор, запускающий цепочку самокопаний персонажей и разговоров с самими собой. Ведь «Край чудес» — в первую очередь роман о столкновение с глубинами нашего «я»; все сектанты и демоны заброшки — на символическом и метафорическом уровне, — не более, чем проекции внутренних страхов героев, отравляющих жизнь и постепенно меняющих личность (да-да, можно пойти дальше и включит психоанализ, но тут благоразумно стоит остановиться). Но даже черти бегут от того, кто – вернее, что, – хрустя скорлупой, бродит по ховринке. Героем же, наоборот, встреча с этим чудовищем, сторожем человеческих демонов, мрачным сгустком внутренней темноты, критически необходима.
#пописун
«Край чудес» — с одной стороны, классический и образцовый пример герметичного мистического триллера, где сюжет — не считая флешбеков, — развивается в мифологизированном пространстве ховринской больницы, которую вот-вот должны снести. С другой же стороны, это пример нового подхода к жанру психологического романа, где глубокий — почти бездонный, — внутренний мир центральных персонажей — студентки киновуза, ее молодого человека, блогера и «проводника», — не перекрывает сюжет. У каждого из четырех героев абсолютно свои поведенческие паттерны, которые продиктованы их прошлым и настоящим, у каждого — свои причины отправится в Ховринку: один пытается узнать все о гибели старшего брата, другая ищет средства, чтобы помочь страдающему от деменции дедушке. «Край чудес», пожалуй, один из самых горьких и мрачных романов Ольги Птицевой (при этом он очень характерен для творчества писательницы), где лучики света теряются во мраке старых бетонных стен, граффити, ритуально убитых собак и других «темных чудес» громадины-ховринки, которая здесь по праву занимает место главного героя и начинает на глазах оживать — по крайней мере, на уровне метафор (то глаза-окна моргают, то подвал напоминает пасть, желудок). На деле же перед читателем оказывается прежде всего роман о «маленьких мирах», в которых обитает каждый из нас. Что будет, если эти миры – семья, любимая работа, приятели – начнут постепенно разрушаться? Где искать спасение? Пытаясь ответить на этот вопрос, Ольга Птицева очерчивает две дороги: первая, простая, стать, как говорят, «ховрниским», а потом и вовсе шагнуть за край – сигануть в шахту лифта, найти ответы в мрачном, потустороннем. Другая – сложная: разобраться в себе и окружающих. Между этими двумя дорогами – из человеческих костей и желтого кирпича, –постоянно выбирают центральные персонажи; чем дальше в лес, чем глубже в ховринку, тем соблазнительней и реальней становится первая.
Любая реальность, сотканная из локальных мифов, слухов, легенд и суеверий — это очень пластичная реальность, что и помогает Ольге Птицевой заигрывать с читателем, нагнетать напряжение за счет иллюзорности происходящего, которая на деле может оказаться псевдо-иллюзорностью: правдивы ли все жуткие рассказы о ховринке? Пугающие тени могут оказаться обычными бездомными, а мальчишка, говорящий страшными детскими стишками — просто помешанным. Но стоит погаснуть свету – и все вновь наполнится мистикой. Именно эта абсолютно замкнутая и совершенно зыбкая реальность ховринки – отличный катализатор, запускающий цепочку самокопаний персонажей и разговоров с самими собой. Ведь «Край чудес» — в первую очередь роман о столкновение с глубинами нашего «я»; все сектанты и демоны заброшки — на символическом и метафорическом уровне, — не более, чем проекции внутренних страхов героев, отравляющих жизнь и постепенно меняющих личность (да-да, можно пойти дальше и включит психоанализ, но тут благоразумно стоит остановиться). Но даже черти бегут от того, кто – вернее, что, – хрустя скорлупой, бродит по ховринке. Героем же, наоборот, встреча с этим чудовищем, сторожем человеческих демонов, мрачным сгустком внутренней темноты, критически необходима.
#пописун
Екатерина Соболь, «Артефакторы. Осторожно, двери открываются». Изд. Черным-бело
Таня живет в небольшом городе, помогает сестре, работает работу и учится на архитектора – а это не так поэтично, как может показаться. Однажды она сбегает, как ей кажется, от маньяка, и натыкаются на дверь, странно сияющую голубоватым оттенком. Думает, спрячется в чужом гараже, но попадает… в необычное место. Это вроде бы Санкт-Петербург, а вроде и нет: город изолирован, тут нет электронной почты и мессенджеров, зато есть таинственная Стража и артефакты, которые падают из спонтанно открывающихся дверей. Через одну такую Таня и провалилась. Проблема в том, что никто никогда не приходил из-за дверей. Все только пропадали за ними. И пока за Аней приглядывает Антон, потерявший маму и видящий в героини шпионку, она понимает, что почти буквально стала Элли из «Волшебника изумрудного города» (просто Тотошка у нее невидимый). Где искать ответы, как вернутся домой? Правильно – нужно найти Гудвина. Их есть у нас. Проблема в том, что тут он – бизнесмен и руководитель банды плохих парней, которые, в отличие от Стражи, продают артефакты за огромные деньги. Но желания он готов выслушать…
Новый роман Екатерины Соболь – первая часть трилогии, — это крепкий сплав из городского фэнтези и приключения с элементами боевика, где обыгрывается сразу несколько тропов и реалий. В центре всего, как понятно, «Волшебник изумрудного города», на котором этот текст завязан весьма крепко – но автор просто пускает изумрудную пыль в глаза читателю, подает все с шиком-блеском, использует знакомые архетипы героев, чтобы у романа появилась двойное дно. Да, «Осторожно, двери открываются» – весьма классическая история о «возвращении домой», но она обогащена не только необычным авторским сеттингом, не паразитирующим на мифе Петербурга, а выстраивающим свой собственный поверх его, но и харизматичными персонажами: от таинственного дельца-Гудвина до руководителя местной почтовой системы. Первый роман трилогии – бодрое приключение, где читатель вместе с героиней получает ответы на главные вопросы: как работают таинственные артефакты, какой эффект у «шалунов», зачем Стража раздает артефакты бесплатно, да еще и «по заявкам», почему Таня может закрывать таинственные двери голыми руками, хотя другие не могут делать этого вообще? Екатерина Соболь развешивает много ружей, некоторые из которых пальнут в конце книги, некоторые – в следующих частях, где градус эпичности событий и ответственности героев обещает расти и расти. Автор, впрочем, приоткрывает не только волшебные, но и психологические двери: дает одним глазком заглянуть в трагедии героев, подглядеть за их психологическими состояниями, чтобы догадаться, что движет их действиями: почему Таня так желает заработать побольше денег и готова на авантюры, а Антон – заботливый, но слишком уж ершистый? Одним словом: Екатерина Соболь наколдовала зачарованный клубок из множества разноцветных ниточек – сюжетных, отсылочных, реальных и выдуманных, – и кинула его на дорожку из желтого кирпича. Куда он прикатится? И герои, и читатели узнают это, лишь последовав за ним, преодолев все испытания. Только слишком велик шанс уснуть на маковом поле соблазнов, посаженных лично садовником-Гудвином – теневым хозяином странного, потустороннего, как о нем говорят местные, Санкт-Петербурга.
#пописун
Таня живет в небольшом городе, помогает сестре, работает работу и учится на архитектора – а это не так поэтично, как может показаться. Однажды она сбегает, как ей кажется, от маньяка, и натыкаются на дверь, странно сияющую голубоватым оттенком. Думает, спрячется в чужом гараже, но попадает… в необычное место. Это вроде бы Санкт-Петербург, а вроде и нет: город изолирован, тут нет электронной почты и мессенджеров, зато есть таинственная Стража и артефакты, которые падают из спонтанно открывающихся дверей. Через одну такую Таня и провалилась. Проблема в том, что никто никогда не приходил из-за дверей. Все только пропадали за ними. И пока за Аней приглядывает Антон, потерявший маму и видящий в героини шпионку, она понимает, что почти буквально стала Элли из «Волшебника изумрудного города» (просто Тотошка у нее невидимый). Где искать ответы, как вернутся домой? Правильно – нужно найти Гудвина. Их есть у нас. Проблема в том, что тут он – бизнесмен и руководитель банды плохих парней, которые, в отличие от Стражи, продают артефакты за огромные деньги. Но желания он готов выслушать…
Новый роман Екатерины Соболь – первая часть трилогии, — это крепкий сплав из городского фэнтези и приключения с элементами боевика, где обыгрывается сразу несколько тропов и реалий. В центре всего, как понятно, «Волшебник изумрудного города», на котором этот текст завязан весьма крепко – но автор просто пускает изумрудную пыль в глаза читателю, подает все с шиком-блеском, использует знакомые архетипы героев, чтобы у романа появилась двойное дно. Да, «Осторожно, двери открываются» – весьма классическая история о «возвращении домой», но она обогащена не только необычным авторским сеттингом, не паразитирующим на мифе Петербурга, а выстраивающим свой собственный поверх его, но и харизматичными персонажами: от таинственного дельца-Гудвина до руководителя местной почтовой системы. Первый роман трилогии – бодрое приключение, где читатель вместе с героиней получает ответы на главные вопросы: как работают таинственные артефакты, какой эффект у «шалунов», зачем Стража раздает артефакты бесплатно, да еще и «по заявкам», почему Таня может закрывать таинственные двери голыми руками, хотя другие не могут делать этого вообще? Екатерина Соболь развешивает много ружей, некоторые из которых пальнут в конце книги, некоторые – в следующих частях, где градус эпичности событий и ответственности героев обещает расти и расти. Автор, впрочем, приоткрывает не только волшебные, но и психологические двери: дает одним глазком заглянуть в трагедии героев, подглядеть за их психологическими состояниями, чтобы догадаться, что движет их действиями: почему Таня так желает заработать побольше денег и готова на авантюры, а Антон – заботливый, но слишком уж ершистый? Одним словом: Екатерина Соболь наколдовала зачарованный клубок из множества разноцветных ниточек – сюжетных, отсылочных, реальных и выдуманных, – и кинула его на дорожку из желтого кирпича. Куда он прикатится? И герои, и читатели узнают это, лишь последовав за ним, преодолев все испытания. Только слишком велик шанс уснуть на маковом поле соблазнов, посаженных лично садовником-Гудвином – теневым хозяином странного, потустороннего, как о нем говорят местные, Санкт-Петербурга.
#пописун
«Круть», Виктор Пелевин
На днях выпустим колонку к выходу нового Пелевина (я сделяль!), но говорить там мы будем вовсе не о «Крути», которая, конечно, вовсе не крута.
А по поводу самой новинки...
Что же, ечли от Пелевина каждый год обещают срез реальности, до давайте представим эту реальность в виде батона хлеба. Договорились? Отлично. И вот из года в год этот батон нарезался более-менее аккуратно, на него тонким слоем, красиво, как на новогодний стол, мазали масло рассуждений (и масло-то было неплохое, вкусное, иногда даже фермерское), но постепенно куски становились толще, масло – более пресным, и вот пришло время, когда батон просто взяли и грубо-криво разрезали на две половинки. А маслом даже в Дикси не закупились: просто взяли заплесневелые остатки из холодильника. Может помните, много лет назад гуляли видео по приготовлению хотдогов, где просто кидали сосиску, булку, и меозко смазывали все это соусами
В этом соусе Пелевин сам измазался. Когда поливаешь все и вся желчью, проблема в том, что рано или поздно сам можешь в ней утонуть. И ладно бы, получившийся из крути недо-памфлет был изобретателен, как лучшие текстов условного «Крокодила». Получилась, напротив, какая-то Международная Пилорама. Да-да, та самая, НТВшная. Читаешь и понимаешь: где-то я все это уже видел. Да только это вовсе не дежавю.
А если уже Пелевин так потерял в изобретательности (даже «Непобедимое солнце», которое есть за что ругать, но его нежно люблю, было глотком изобретательного воздуха на стыке поп-культуры, мифологии, философии и социалки), то....
То как-то становится не по себе.
И да, к посту выше: крыса оказалась круче крути
#пописун
На днях выпустим колонку к выходу нового Пелевина (я сделяль!), но говорить там мы будем вовсе не о «Крути», которая, конечно, вовсе не крута.
А по поводу самой новинки...
Что же, ечли от Пелевина каждый год обещают срез реальности, до давайте представим эту реальность в виде батона хлеба. Договорились? Отлично. И вот из года в год этот батон нарезался более-менее аккуратно, на него тонким слоем, красиво, как на новогодний стол, мазали масло рассуждений (и масло-то было неплохое, вкусное, иногда даже фермерское), но постепенно куски становились толще, масло – более пресным, и вот пришло время, когда батон просто взяли и грубо-криво разрезали на две половинки. А маслом даже в Дикси не закупились: просто взяли заплесневелые остатки из холодильника. Может помните, много лет назад гуляли видео по приготовлению хотдогов, где просто кидали сосиску, булку, и меозко смазывали все это соусами
В этом соусе Пелевин сам измазался. Когда поливаешь все и вся желчью, проблема в том, что рано или поздно сам можешь в ней утонуть. И ладно бы, получившийся из крути недо-памфлет был изобретателен, как лучшие текстов условного «Крокодила». Получилась, напротив, какая-то Международная Пилорама. Да-да, та самая, НТВшная. Читаешь и понимаешь: где-то я все это уже видел. Да только это вовсе не дежавю.
А если уже Пелевин так потерял в изобретательности (даже «Непобедимое солнце», которое есть за что ругать, но его нежно люблю, было глотком изобретательного воздуха на стыке поп-культуры, мифологии, философии и социалки), то....
То как-то становится не по себе.
И да, к посту выше: крыса оказалась круче крути
#пописун
Газета.Ru
Зачем мы читаем Пелевина каждый год?
Почему нам не надоел самый загадочный писатель современности
Виктор Олегович: вы чо, а?!
Делюсь обещанной колонкой для Газеты Ру! Чем Пелевин похож на recycle и что на производстве пошло не так
Вопрос с надоел и не надоел все еще открыт 🌚
#пописун
Делюсь обещанной колонкой для Газеты Ру! Чем Пелевин похож на recycle и что на производстве пошло не так
Вопрос с надоел и не надоел все еще открыт 🌚
#пописун
Газета.Ru
Зачем мы читаем Пелевина каждый год?
Почему нам не надоел самый загадочный писатель современности
Дарина Стрельченко, «Все зло земное». Изд. Питер.Fantasy
Этот ретеллинг «Царевны-лягушки» сперва не совсем похож на оригинальную сказку. В государстве Дарины Стрельченко то мор, то междоусобица князей, то мертвецы оживают. Царевна Гнева, вторая жена царя, постоянно хочет вернутся в царство Тени, где правит, сохраняя равновесие между мирами живых и мертвых, Кощей. А вот старший сын царя, Иван, не хочет особо ничего, уж тем более — становиться наследником. Все и зовут его странным дураком. Однажды он пускает зачарованную Гневой стрелу, та попадает в болото, и приносит Иван домой свою невесту, лягушку-Василису. Да только она — дочь Кощея, и у некоторых на нее свои планы. Теперь Ивану с лягушкой предстоит не только выпутаться из всех придворных заговоров, испечь хлеб да сшить кафтан, но и попасть в царство Тени. Сулит ли этот путь хоть что-то хорошее?
Если верить исследователям фольклора и мифологии, то любая сказка — это миф, где проблематика смещена с сакрального на бытовые курьезы: так волшебный клубок становится просто артефактом-помощником, а не неким символическим предметом, обладающим космогонической (созидательной) силой. В этом аспекте можно разбирать и «Все зло земное», которое этому негласному правилу следует. В центре повествования две семейные коллизии (Кощея и Ивана), каждая из них питается мифологией и работает исключительно благодаря устоявшимся — но психологически обкошенным автором — образам. Иван (старший сын царя, не желающий власти) — классический фольклорный герой, идущий наперекор устоям своей семьи; Кощей, как владыка Тени, наделен огромной властью, которая также становится катализатором всех его проблем и ссор с дочкой Василисой. Впрочем, этот ретеллинг «Царевны-лягушки» наполнен и персонажами, отсутствующими в оригинальной сказке. Авторский мир Дарины Стрельченко намного богачи первоисточника. Но от уже упомянутого правила «бытовых коллизий» текст в то же время отходит, поскольку сильно укореняется в социально-политическом контексте выдуманного мира (который, безусловно, перекликаются с древней Русью — взять хотя бы торговые пути или междоусобицу князей), что приближает роман уже к легенде, эпосу. Однако же семейная — даже не любовная! — драма здесь все равно остается в центре сюжета.
Роман Дарины Стрельченко — повествование неспешное, медитативное и убаюкивающее, как болотное хлюпанье: впрочем, болото как связующее звено между двумя мирами здесь становится весьма важным пространством, но речь не о том. Грамотно и обильно стилизованный за счет речевых оборотов и бытовых деталей, этот роман никуда не спешит — никаких драк и «боев» с нечистью читателя не ждет. Получается что-то наподобие фильмов Тарковского, которые смотришь ради нарастающей драмы и эстетического удовольствия — порой, как и во «Всем зле земном», мрачного и хтонического, — а не потому, что захотелось быстрых эндорфинов от древнерусских горок сюжета. Дарина Стрельченко, подобно герою-проводнику, берет читателя за руку, ведет следом за героями и постепенно нашептывает заклинания — так, что к концу немного теряешься в сюжетных перипетиях и взаимоотношениях персонажей, зато чувствуешь себя прекрасно как минимум от живописных пейзажей и наговоров авторского слога.
#пописун
Этот ретеллинг «Царевны-лягушки» сперва не совсем похож на оригинальную сказку. В государстве Дарины Стрельченко то мор, то междоусобица князей, то мертвецы оживают. Царевна Гнева, вторая жена царя, постоянно хочет вернутся в царство Тени, где правит, сохраняя равновесие между мирами живых и мертвых, Кощей. А вот старший сын царя, Иван, не хочет особо ничего, уж тем более — становиться наследником. Все и зовут его странным дураком. Однажды он пускает зачарованную Гневой стрелу, та попадает в болото, и приносит Иван домой свою невесту, лягушку-Василису. Да только она — дочь Кощея, и у некоторых на нее свои планы. Теперь Ивану с лягушкой предстоит не только выпутаться из всех придворных заговоров, испечь хлеб да сшить кафтан, но и попасть в царство Тени. Сулит ли этот путь хоть что-то хорошее?
Если верить исследователям фольклора и мифологии, то любая сказка — это миф, где проблематика смещена с сакрального на бытовые курьезы: так волшебный клубок становится просто артефактом-помощником, а не неким символическим предметом, обладающим космогонической (созидательной) силой. В этом аспекте можно разбирать и «Все зло земное», которое этому негласному правилу следует. В центре повествования две семейные коллизии (Кощея и Ивана), каждая из них питается мифологией и работает исключительно благодаря устоявшимся — но психологически обкошенным автором — образам. Иван (старший сын царя, не желающий власти) — классический фольклорный герой, идущий наперекор устоям своей семьи; Кощей, как владыка Тени, наделен огромной властью, которая также становится катализатором всех его проблем и ссор с дочкой Василисой. Впрочем, этот ретеллинг «Царевны-лягушки» наполнен и персонажами, отсутствующими в оригинальной сказке. Авторский мир Дарины Стрельченко намного богачи первоисточника. Но от уже упомянутого правила «бытовых коллизий» текст в то же время отходит, поскольку сильно укореняется в социально-политическом контексте выдуманного мира (который, безусловно, перекликаются с древней Русью — взять хотя бы торговые пути или междоусобицу князей), что приближает роман уже к легенде, эпосу. Однако же семейная — даже не любовная! — драма здесь все равно остается в центре сюжета.
Роман Дарины Стрельченко — повествование неспешное, медитативное и убаюкивающее, как болотное хлюпанье: впрочем, болото как связующее звено между двумя мирами здесь становится весьма важным пространством, но речь не о том. Грамотно и обильно стилизованный за счет речевых оборотов и бытовых деталей, этот роман никуда не спешит — никаких драк и «боев» с нечистью читателя не ждет. Получается что-то наподобие фильмов Тарковского, которые смотришь ради нарастающей драмы и эстетического удовольствия — порой, как и во «Всем зле земном», мрачного и хтонического, — а не потому, что захотелось быстрых эндорфинов от древнерусских горок сюжета. Дарина Стрельченко, подобно герою-проводнику, берет читателя за руку, ведет следом за героями и постепенно нашептывает заклинания — так, что к концу немного теряешься в сюжетных перипетиях и взаимоотношениях персонажей, зато чувствуешь себя прекрасно как минимум от живописных пейзажей и наговоров авторского слога.
#пописун