Единственной существенной проблемой для плантаторов была земля, так как один и тот же участок нельзя
было использовать не удобряя больше нескольких лет.
Истощение почв подтолкнуло хлопковых баронов к продвижению все дальше на запад и на юг.
Мобильная рабская рабочая сила и новая технология отделения хлопковых волокон позволяли легко перемещать хлопок на новые территории.
После 1815 года хлопковые плантаторы двинулись на запад, к богатым почвам Южной Каролины и Джорджии.
Их миграция в Алабаму и Луизиану, а в конечном итоге в Миссисипи, Арканзас и Техас, была скоординирована с динамикой цен на хлопок.
Так, резкие ценовые взлеты на хлопок в первой половине 1810-х, с 1832 по 1837 год, а затем после 1840-х годов приводили к вспышкам территориальной экспансии.
США с такой энергией встроились в империю хлопка, что культивация хлопка в южных штатах быстро стала менять мировой хлопковый рынок.
США отличались от любого другого хлопкового района мира тем, что в распоряжении плантаторов находились неограниченное количество земли, труда и капитала, а также их беспрецедентная политическая власть.
В Османской империи и в Индии могущественные местные правители контролировали землю, а глубоко укорененные социальные группы боролись за пользование ею.
В Вест-Индии и Бразилии плантаторы сахарного тростника конкурировали за землю, рабочую силу и власть.
В США и на их обширных землях такие осложнения отсутствовали.
Американские колонисты выиграли у аборигенов продлившуюся века кровавую войну, преуспев в превращении земли коренных жителей в землю, которая стала «свободной» с юридической точки зрения.
Это была земля, на которой социальные структуры были катастрофически ослаблены или уничтожены.
При поддержке южных политиков федеральное правительство агрессивно присоединяло новые территории, покупая их у иностранных держав и силой получая уступки у коренных американцев.
В отношении свободной от обременений земли, Юг не имел себе соперников в мире выращивания хлопка.
#КорольХлопок #История #Колониализм #США #Англия
было использовать не удобряя больше нескольких лет.
Истощение почв подтолкнуло хлопковых баронов к продвижению все дальше на запад и на юг.
Мобильная рабская рабочая сила и новая технология отделения хлопковых волокон позволяли легко перемещать хлопок на новые территории.
После 1815 года хлопковые плантаторы двинулись на запад, к богатым почвам Южной Каролины и Джорджии.
Их миграция в Алабаму и Луизиану, а в конечном итоге в Миссисипи, Арканзас и Техас, была скоординирована с динамикой цен на хлопок.
Так, резкие ценовые взлеты на хлопок в первой половине 1810-х, с 1832 по 1837 год, а затем после 1840-х годов приводили к вспышкам территориальной экспансии.
США с такой энергией встроились в империю хлопка, что культивация хлопка в южных штатах быстро стала менять мировой хлопковый рынок.
США отличались от любого другого хлопкового района мира тем, что в распоряжении плантаторов находились неограниченное количество земли, труда и капитала, а также их беспрецедентная политическая власть.
В Османской империи и в Индии могущественные местные правители контролировали землю, а глубоко укорененные социальные группы боролись за пользование ею.
В Вест-Индии и Бразилии плантаторы сахарного тростника конкурировали за землю, рабочую силу и власть.
В США и на их обширных землях такие осложнения отсутствовали.
Американские колонисты выиграли у аборигенов продлившуюся века кровавую войну, преуспев в превращении земли коренных жителей в землю, которая стала «свободной» с юридической точки зрения.
Это была земля, на которой социальные структуры были катастрофически ослаблены или уничтожены.
При поддержке южных политиков федеральное правительство агрессивно присоединяло новые территории, покупая их у иностранных держав и силой получая уступки у коренных американцев.
В отношении свободной от обременений земли, Юг не имел себе соперников в мире выращивания хлопка.
#КорольХлопок #История #Колониализм #США #Англия
При поддержке южных политиков федеральное правительство агрессивно присоединяло новые территории, покупая их у иностранных держав и силой получая уступки со стороны коренных американцев.
В 1803 году в результате покупки Луизианы территория США почти удвоилась, в 1819 году у Испании была куплена Флорида, а в 1845 году присоединен Техас.
Во всех этих приобретениях фигурировали земли, превосходно подходившие для возделывания хлопка.
К 1850 году 67 % хлопка США росло на земле, которая полвека назад еще не принадлежала Соединенным Штатам.
Набиравшее силу правительство США положило начало военно-хлопковому комплексу.
Эта территориальная экспансия, «великая земельная лихорадка», была тесно связана с территориальными амбициями плантационных, производственных и финансовых капиталистов.
Хлопковые плантаторы постоянно продвигали границы в поисках свежей земли для выращивания хлопка, при этом часто опережая федеральное правительство.
Созданное ими пограничное пространство характеризовалось почти полным отсутствием государственного надзора: государственная монополия на насилие все еще была далекой мечтой.
Бросок на юг и запад представлял собой намного больше, чем просто поиск плантаторами свежей земли.
Экспансия служила сразу многим интересам: быстро консолидировавшегося государства, надеявшихся на выход западных фермеров к морю, растущим потребностям мировых рынков, а также экономическим и политическим устремлениям Великобритании.
По мере расширения промышленного капитализма зона действия военного капитализма продолжала разрастаться.
#КорольХлопок #История #Колониализм #США #Англия
В 1803 году в результате покупки Луизианы территория США почти удвоилась, в 1819 году у Испании была куплена Флорида, а в 1845 году присоединен Техас.
Во всех этих приобретениях фигурировали земли, превосходно подходившие для возделывания хлопка.
К 1850 году 67 % хлопка США росло на земле, которая полвека назад еще не принадлежала Соединенным Штатам.
Набиравшее силу правительство США положило начало военно-хлопковому комплексу.
Эта территориальная экспансия, «великая земельная лихорадка», была тесно связана с территориальными амбициями плантационных, производственных и финансовых капиталистов.
Хлопковые плантаторы постоянно продвигали границы в поисках свежей земли для выращивания хлопка, при этом часто опережая федеральное правительство.
Созданное ими пограничное пространство характеризовалось почти полным отсутствием государственного надзора: государственная монополия на насилие все еще была далекой мечтой.
Бросок на юг и запад представлял собой намного больше, чем просто поиск плантаторами свежей земли.
Экспансия служила сразу многим интересам: быстро консолидировавшегося государства, надеявшихся на выход западных фермеров к морю, растущим потребностям мировых рынков, а также экономическим и политическим устремлениям Великобритании.
По мере расширения промышленного капитализма зона действия военного капитализма продолжала разрастаться.
#КорольХлопок #История #Колониализм #США #Англия
Тотальная война как источник легитимности мирового порядка
Тотальная война устанавливает новое соотношение сил и иерархию государств, утверждает выработанные ими нормы и придает новую легитимность принципам межгосударственного взаимодействия.
Соответственно, мировой порядок разрушается по итогам новой тотальной войны, уничтожающей его основы и создающей новое соотношение сил и новые правила взаимодействия между великими державами.
В политической науке зафиксированы три всплеска тотальных войн, создавшие устойчивые мировые порядки:
1) Тридцатилетняя война (1618–1648), сформировавшая Вестфальский порядок;
2) войны Французской революции и Наполеоновские войны (1789-1815), создавшие Венский порядок;
3) мировые войны ХХ в. (1914–1945), установившие наш Ялтинский порядок.
Эти “тридцатилетние войны” были не единой войной, а эпохой тотальной борьбы великих держав и были периодами слома старого мирового порядка и построения нового.
В их ходе происходили:
– изменение (причем радикальное) соотношения сил между великими державами;
- формирование нового состава великих держав;
- изменение государственных границ и переформатирование политической карты;
- аннулирование предшествующей международно-правовой базы;
- создание победителями новой международно-правовой основы, начинающееся как правило в ходе тотальных конфликтов;
- становление новых основ международной и внутриполитической легитимности.
Тотальные войны не просто отменяют предшествующие правовые системы и формируют новые.
Они меняют легитимность политических систем.
На международном уровне итоги тотальных войн делают легитимными новое соотношение сил и новую правовую систему.
На внутриполитическом уровне итоги очередной “Тридцатилетней войны” делают легитимными правовые системы держав-победительниц, а также превращают их в эталон для остального мира.
Установившее соотношение сил в мире (прежде всего силовых потенциалов) и институты нового мирового порядка освящены победой в “Великой войне”, то есть в тридцатилетнем туре тотальных войн.
I. Нормативная легитимность предполагает, что свод международного права рассматривается как единственно-легитимный и признается в таком качестве основными участниками мирового порядка.
На обозримую перспективу ни одно из правительств влиятельных государств не заявляет о том, что данную правовую систему надо ликвидировать, создав на ее основе новые правила игры.
Ни советское, ни американское руководство в годы холодной войны не призывали пересмотреть Устав ООН, узаконить вновь неравенство народов и рас, разрешить великим державам перекраивать границы малых и средних стран или вернуть всем странам суверенное право свободно объявлять состояние войны.
Не призывали к этому и державы второго эшелона – Британия, Франция и КНР.
Аналогично в Венском порядке никто до конца XIX в. не ставил вопрос о ликвидации всех европейских империй в том качестве, как они сложилась с 1815 г.
В Вестфальском порядке также ни одна из европейских держав не ставила вопрос о возвращении религии как движущей силы политики.
Эти итоги тотальных “тридцатилетних войн” казались незыблемыми для каждого мирового порядка, легитимизируя его право и институты.
Закреплением этой легитимности выступал культурный образ минувшей тотальной войны.
Многочисленные памятники архитектуры, живописи, литературы превращали войну в “памятное место” для самосознания ведущих держав.
Наш, Ялтинский порядок также легитимирует множество памятников Второй мировой войны: от могилы Неизвестного солдата в Москве и Мамаева кургана в Волгограде до монумента советского солдата в Трептов-парке Берлина и ансамбля Второй Мировой войны в Вашингтоне.
Все эти памятники несут в себе две смысловые нагрузки:
1) война была великой и трудной победой добра над злом;
2) международное право было установлено победителями по итогам победы в величайшей войне.
#Геополитика #Гегемон #История #Войны
Тотальная война устанавливает новое соотношение сил и иерархию государств, утверждает выработанные ими нормы и придает новую легитимность принципам межгосударственного взаимодействия.
Соответственно, мировой порядок разрушается по итогам новой тотальной войны, уничтожающей его основы и создающей новое соотношение сил и новые правила взаимодействия между великими державами.
В политической науке зафиксированы три всплеска тотальных войн, создавшие устойчивые мировые порядки:
1) Тридцатилетняя война (1618–1648), сформировавшая Вестфальский порядок;
2) войны Французской революции и Наполеоновские войны (1789-1815), создавшие Венский порядок;
3) мировые войны ХХ в. (1914–1945), установившие наш Ялтинский порядок.
Эти “тридцатилетние войны” были не единой войной, а эпохой тотальной борьбы великих держав и были периодами слома старого мирового порядка и построения нового.
В их ходе происходили:
– изменение (причем радикальное) соотношения сил между великими державами;
- формирование нового состава великих держав;
- изменение государственных границ и переформатирование политической карты;
- аннулирование предшествующей международно-правовой базы;
- создание победителями новой международно-правовой основы, начинающееся как правило в ходе тотальных конфликтов;
- становление новых основ международной и внутриполитической легитимности.
Тотальные войны не просто отменяют предшествующие правовые системы и формируют новые.
Они меняют легитимность политических систем.
На международном уровне итоги тотальных войн делают легитимными новое соотношение сил и новую правовую систему.
На внутриполитическом уровне итоги очередной “Тридцатилетней войны” делают легитимными правовые системы держав-победительниц, а также превращают их в эталон для остального мира.
Установившее соотношение сил в мире (прежде всего силовых потенциалов) и институты нового мирового порядка освящены победой в “Великой войне”, то есть в тридцатилетнем туре тотальных войн.
I. Нормативная легитимность предполагает, что свод международного права рассматривается как единственно-легитимный и признается в таком качестве основными участниками мирового порядка.
На обозримую перспективу ни одно из правительств влиятельных государств не заявляет о том, что данную правовую систему надо ликвидировать, создав на ее основе новые правила игры.
Ни советское, ни американское руководство в годы холодной войны не призывали пересмотреть Устав ООН, узаконить вновь неравенство народов и рас, разрешить великим державам перекраивать границы малых и средних стран или вернуть всем странам суверенное право свободно объявлять состояние войны.
Не призывали к этому и державы второго эшелона – Британия, Франция и КНР.
Аналогично в Венском порядке никто до конца XIX в. не ставил вопрос о ликвидации всех европейских империй в том качестве, как они сложилась с 1815 г.
В Вестфальском порядке также ни одна из европейских держав не ставила вопрос о возвращении религии как движущей силы политики.
Эти итоги тотальных “тридцатилетних войн” казались незыблемыми для каждого мирового порядка, легитимизируя его право и институты.
Закреплением этой легитимности выступал культурный образ минувшей тотальной войны.
Многочисленные памятники архитектуры, живописи, литературы превращали войну в “памятное место” для самосознания ведущих держав.
Наш, Ялтинский порядок также легитимирует множество памятников Второй мировой войны: от могилы Неизвестного солдата в Москве и Мамаева кургана в Волгограде до монумента советского солдата в Трептов-парке Берлина и ансамбля Второй Мировой войны в Вашингтоне.
Все эти памятники несут в себе две смысловые нагрузки:
1) война была великой и трудной победой добра над злом;
2) международное право было установлено победителями по итогам победы в величайшей войне.
#Геополитика #Гегемон #История #Войны
II. Морально-ценностную легитимность можно имплицитно почувствовать в отношении внутри данного порядка к определенным историческим событиям и явлениям.
В каждом порядке существуют свои представления о легитимизирующих его событиях, к которым невозможно относится как к “чистой истории”.
В наши дни написать работу о немецком национал-социализме как сугубо-историческую (то есть морально-нейтральную) невозможно, это сразу вызовет волну упреков в “оправдании” или “романтизации” нацизма.
Аналогично в XIX в. было сложно написать работу о Наполеоне Бонапарте или, тем более, о Великой Французской революции и якобинском терроре: к ним относились как к политическим, а не просто историческим событиям.
В предшествовавшем Вестфальском порядке работы о Габсбургах – императоре Карле V (1519–1558) или их политике в Тридцатилетней войне – писались скорее в негативном ключе в духе “Истории Карла V” Уильяма Робертсона.
И это не случайно: данные события легитимизировали существующий мировой порядок, и сомнения в них были подрывом порядка, подобно тому, как в наши дни это символизирует снос памятников Второй Мировой войны.
Хорошим примером может служить полемика, развернувшая, вокруг скандально-известной книги В.Б. Резуна “Ледокол” (1992), согласно которой Сталин сам готовился напасть на Германию в июле 1941 г.
Внимание общества к данной теме свидетельствует, что Вторая мировая война по-прежнему выступает в общественном сознании не историческим, а политическим событием: она легитимизирует наш мировой порядок (включая межгосударственные границы), и ее ревизия влечет за собой не научные, а политические последствия.
III. Блокирующая легитимность аннулирует правовую систему прежнего мирового порядка.
Принятие Устава ООН аннулировало правовые принципы Лиги Наций и предшествований им комплекс Версальских и Вашингтонских соглашений.
Принятие Устава Лиги Наций в свою очередь перечеркнуло предшествующие международно-правовые соглашения, восходящие к Парижскому (1856) и Венскому (1814–1815) конгрессам и т.д.
Здесь лучше всего видна правовая граница между мировыми порядками: внутри мирового порядка международно-правовые соглашения приниматься в дополнение к базовым, а на границах мировых порядков происходит смена основополагающих правовых принципов.
Но блокирующая легитимность проявляется и в психологическом аспекте.
Предшествующий порядок отделяется от современного “психологической стеной” – люди начинают ощущать себя “по ту сторону” от поколений, живших в предыдущем порядке.
Тотальные войны как бы отделяет от нас предшествующий период, делая жизнь его поколений иной, не до конца понятной нам цивилизацией.
Зачастую новые поколения теряют даже ощущение родственных связей с представителями предшествующего мирового порядка, воспринимая его людей как “чистую историю” сродни художественному фильму.
👆
Но у легитимности мирового порядка есть запас прочности, имеющий ограниченный период.
Через примерно два поколения после окончания “тридцатилетней войны” связь с ней начинает теряться ввиду естественной смерти ее участников и не менее естественного желания новых поколений жить по-новому.
Этому способствует продолжающийся политический процесс в виде изменения соотношения сил между державами-победителями и/или подъема новых держав, интересы которых не были учтены при создании существующего мирового порядка.
Возникает естественный запрос на новую тотальную войну, которая должна определить новое соотношение сил между великими державами, блокировать предшествующую легитимность и создать новую.
А.А. Фененко. Войны в структуре мировых порядков. 2022.
#Геополитика #Гегемон #История #Войны
В каждом порядке существуют свои представления о легитимизирующих его событиях, к которым невозможно относится как к “чистой истории”.
В наши дни написать работу о немецком национал-социализме как сугубо-историческую (то есть морально-нейтральную) невозможно, это сразу вызовет волну упреков в “оправдании” или “романтизации” нацизма.
Аналогично в XIX в. было сложно написать работу о Наполеоне Бонапарте или, тем более, о Великой Французской революции и якобинском терроре: к ним относились как к политическим, а не просто историческим событиям.
В предшествовавшем Вестфальском порядке работы о Габсбургах – императоре Карле V (1519–1558) или их политике в Тридцатилетней войне – писались скорее в негативном ключе в духе “Истории Карла V” Уильяма Робертсона.
И это не случайно: данные события легитимизировали существующий мировой порядок, и сомнения в них были подрывом порядка, подобно тому, как в наши дни это символизирует снос памятников Второй Мировой войны.
Хорошим примером может служить полемика, развернувшая, вокруг скандально-известной книги В.Б. Резуна “Ледокол” (1992), согласно которой Сталин сам готовился напасть на Германию в июле 1941 г.
Внимание общества к данной теме свидетельствует, что Вторая мировая война по-прежнему выступает в общественном сознании не историческим, а политическим событием: она легитимизирует наш мировой порядок (включая межгосударственные границы), и ее ревизия влечет за собой не научные, а политические последствия.
III. Блокирующая легитимность аннулирует правовую систему прежнего мирового порядка.
Принятие Устава ООН аннулировало правовые принципы Лиги Наций и предшествований им комплекс Версальских и Вашингтонских соглашений.
Принятие Устава Лиги Наций в свою очередь перечеркнуло предшествующие международно-правовые соглашения, восходящие к Парижскому (1856) и Венскому (1814–1815) конгрессам и т.д.
Здесь лучше всего видна правовая граница между мировыми порядками: внутри мирового порядка международно-правовые соглашения приниматься в дополнение к базовым, а на границах мировых порядков происходит смена основополагающих правовых принципов.
Но блокирующая легитимность проявляется и в психологическом аспекте.
Предшествующий порядок отделяется от современного “психологической стеной” – люди начинают ощущать себя “по ту сторону” от поколений, живших в предыдущем порядке.
Тотальные войны как бы отделяет от нас предшествующий период, делая жизнь его поколений иной, не до конца понятной нам цивилизацией.
Зачастую новые поколения теряют даже ощущение родственных связей с представителями предшествующего мирового порядка, воспринимая его людей как “чистую историю” сродни художественному фильму.
👆
Но у легитимности мирового порядка есть запас прочности, имеющий ограниченный период.
Через примерно два поколения после окончания “тридцатилетней войны” связь с ней начинает теряться ввиду естественной смерти ее участников и не менее естественного желания новых поколений жить по-новому.
Этому способствует продолжающийся политический процесс в виде изменения соотношения сил между державами-победителями и/или подъема новых держав, интересы которых не были учтены при создании существующего мирового порядка.
Возникает естественный запрос на новую тотальную войну, которая должна определить новое соотношение сил между великими державами, блокировать предшествующую легитимность и создать новую.
А.А. Фененко. Войны в структуре мировых порядков. 2022.
#Геополитика #Гегемон #История #Войны
Османские султаны все таки были правы?
Чтобы земля могла служить плантаторам, недавно присоединенную территорию необходимо было освободить от контроля ее коренных жителей.
Уже в начале 1800-х годов индейцы племени крик под принуждением отказались от своих притязаний на землю в Джорджии, которая была после этого употреблена под хлопковые плантации.
Десять лет спустя крики потерпели новые поражения и были вынуждены подписать Договор форта Джексона, уступив 23 млн акров земли там, где теперь находятся штаты Алабама и Джорджия.
В 1838 году федеральные войска начали изгонять народ чероки с земли их предков в Джорджии, которую предстояло превратить в хлопковые плантации.
Еще дальше на юг, во Флориде, необычайно богатые хлопковые земли были отняты у семинолов в войне 1835–1842 годов, самой долгой в истории США до войны во Вьетнаме.
Неудивительно, что плантаторы Миссисипи были одержимы идеей четко организованной и обученной милиции, хорошего оружия и быстро реагирующей федеральной армии.
Принуждение и насилие, которое требовалось для мобилизации рабской рабочей силы, по масштабу было сравнимо лишь с экспансионистской войной против коренного населения.
Ни о чем подобном нельзя было и подумать в Анатолии или Гуджарате!
Хотя континентальная консолидация приносила новые земли для возделывания хлопка, она в то же время обеспечивала доступ к крупным рекам, необходимым для перевозки хлопка.
Необыкновенная дешевизна перевозок в Америке не была предопределенной, а стала прямым результатом расширения ее государственной территории.
Самой значимой рекой в этом смысле была Миссисипи, и порт Нового Орлеана в ее устье превратился в результате мощного роста объемов перевозки хлопка в главный американский хлопковый порт.
Первые пароходы появились на Миссисипи в 1817 году, снизив транспортные издержки, а к 1830-м годам железные дороги соединили новые земли с реками и морскими портами.
Таким образом благодаря самым современным технологиям стала возможна самая жестокая трудовая эксплуатация человека.
Дефицит рабочих на уборке хлопка был самым сильным фактором, ограничивающим его производство – еще более серьезным, чем рабочие часы, необходимые для прядения и ткачества.
В рамках сложных сельскохозяйственных структур в Индии Великих Моголов или в Османской империи сельские жители, которые занимались выращиванием хлопка, сначала должны были обеспечить себя урожаем для собственного потребления, таким образом ограничивая урожай, предназначенный на продажу.
Нехватка рабочей силы была одним из главных ограничений производства в Западной Анатолии.
В Бразилии, где возможно было использование рабского труда, хлопок слабо конкурировал с еще более трудоемкой культивацией сахарного тростника на плантациях.
А с отменой работорговли Британией в 1807 году плантаторам Вест-Индии стало трудно нанимать работников.
В США, однако, почти любой дефицит можно было восполнить, располагая нужным количеством денег.
Рынки рабов в Новом Орлеане и других местах бурно росли вместе с хлопком.
К 1830 году целый миллион человек (или каждый из тринадцати американцев) выращивал хлопок в США – большинство из них были рабами
#КорольХлопок #История #Колониализм #США #Англия
Чтобы земля могла служить плантаторам, недавно присоединенную территорию необходимо было освободить от контроля ее коренных жителей.
Уже в начале 1800-х годов индейцы племени крик под принуждением отказались от своих притязаний на землю в Джорджии, которая была после этого употреблена под хлопковые плантации.
Десять лет спустя крики потерпели новые поражения и были вынуждены подписать Договор форта Джексона, уступив 23 млн акров земли там, где теперь находятся штаты Алабама и Джорджия.
В 1838 году федеральные войска начали изгонять народ чероки с земли их предков в Джорджии, которую предстояло превратить в хлопковые плантации.
Еще дальше на юг, во Флориде, необычайно богатые хлопковые земли были отняты у семинолов в войне 1835–1842 годов, самой долгой в истории США до войны во Вьетнаме.
Неудивительно, что плантаторы Миссисипи были одержимы идеей четко организованной и обученной милиции, хорошего оружия и быстро реагирующей федеральной армии.
Принуждение и насилие, которое требовалось для мобилизации рабской рабочей силы, по масштабу было сравнимо лишь с экспансионистской войной против коренного населения.
Ни о чем подобном нельзя было и подумать в Анатолии или Гуджарате!
Хотя континентальная консолидация приносила новые земли для возделывания хлопка, она в то же время обеспечивала доступ к крупным рекам, необходимым для перевозки хлопка.
Необыкновенная дешевизна перевозок в Америке не была предопределенной, а стала прямым результатом расширения ее государственной территории.
Самой значимой рекой в этом смысле была Миссисипи, и порт Нового Орлеана в ее устье превратился в результате мощного роста объемов перевозки хлопка в главный американский хлопковый порт.
Первые пароходы появились на Миссисипи в 1817 году, снизив транспортные издержки, а к 1830-м годам железные дороги соединили новые земли с реками и морскими портами.
Таким образом благодаря самым современным технологиям стала возможна самая жестокая трудовая эксплуатация человека.
Дефицит рабочих на уборке хлопка был самым сильным фактором, ограничивающим его производство – еще более серьезным, чем рабочие часы, необходимые для прядения и ткачества.
В рамках сложных сельскохозяйственных структур в Индии Великих Моголов или в Османской империи сельские жители, которые занимались выращиванием хлопка, сначала должны были обеспечить себя урожаем для собственного потребления, таким образом ограничивая урожай, предназначенный на продажу.
Нехватка рабочей силы была одним из главных ограничений производства в Западной Анатолии.
В Бразилии, где возможно было использование рабского труда, хлопок слабо конкурировал с еще более трудоемкой культивацией сахарного тростника на плантациях.
А с отменой работорговли Британией в 1807 году плантаторам Вест-Индии стало трудно нанимать работников.
В США, однако, почти любой дефицит можно было восполнить, располагая нужным количеством денег.
Рынки рабов в Новом Орлеане и других местах бурно росли вместе с хлопком.
К 1830 году целый миллион человек (или каждый из тринадцати американцев) выращивал хлопок в США – большинство из них были рабами
#КорольХлопок #История #Колониализм #США #Англия
Иммунитет как новая форма расизма
В недавнем посте коллега привел идеальную карту рек, отражающую значимость Нового Орлеана в экономике США.
Но город отличался не только географическим положением, в качестве центра работорговли, но и уникальным менталитетом местных жителей.
Упрощенно социальная структура Нового Орлеана состояла из трех категорий людей: белых, освобожденных цветных, и рабов.
Но в городе существовала иная, жестокая иерархия, невидимой линией отделявшей местных жителей от приезжих.
Желтая лихорадка.
Ни один житель Орлеана не мог избежать столкновения с этой болезнью, которая почти каждое третье лето достигала уровня эпидемии.
Но в отличие от других американских городов, где время от времени случалась желтая лихорадка, включая Чарльстон, Филадельфию и Нью-Йорк, в Новом Орлеане человек не обязательно хотел избежать болезни.
Наоборот, лихорадка стала необходимым условием для получения доступа к богатству - хлопку, сахару и рабам, а также престижу и власти.
В Новом Орлеане невосприимчивость к эпидемическим заболеваниям превратилась в инструмент объяснения успеха товарного капитализма, а также средством защиты социальной иерархии, основанной на расе и этнической принадлежности.
Болезнь оправдывала апатию политиков к благосостоянию бедняков или мигрантов, и усиливала ксенофобские, расистские и индивидуалистические наклонности населения.
Именно благодаря успешной "акклиматизации" белые орлеанцы получили доступ к ранее недоступным сферам социального и экономического капитала: вход в высшие эшелоны гражданского общества, доступ к кредитам и рабам.
Белый человек не обязательно должен был быть богатым, чтобы акклиматизироваться.
Но самые богатые и могущественные орлеанцы всегда имели иммунитет к желтой лихорадке.
Потому что, помимо решения финансовых вопросов, работорговцы принимали решение, когда покинуть город; когда продавать продукцию, чтобы свести к минимуму риск заражения; с кем из переживших лихорадку клиентов безопасно сотрудничать?
В период с 1803 по 1860 год более 550.000 белых иммигрировали в Новый Орлеан, надеясь разбогатеть, в основном за счет эксплуатации чернокожих, сотни тысяч из которых были проданы на аукционах.
Некоторые белые переживали к желтую лихорадку, благодаря чему накапливали богатство и власть.
Но большинство оказывалось в гробу.
В отличие от городов, где люди обычно классифицировали друг друга по внешнему виду, орлеанцы стремились распознать у других признаки иммунитета.
Если человек был креолом или жил в тропиках несколько лет, общество давало ему презумпцию невиновности — т.е. имеющего иммунитет.
Если же он был новичком, бедняком, иностранцем или пьяницей, его считали "неакклиматизированным", пока не доказано обратное.
Умирая, один из мигрантов писал:
«Никто не считается жителем города или кем-то выше скотовода, если он не пережил хотя бы одного лета».
Зная об этом, большинство мигрантов не только избегали болезни, но и активно искали её, воспринимая желтую лихорадку как социальный лифт.
Другой, мигрант, выздоравливая, писал:
«Победа! Я стал акклиматизированным гражданином и поэтому пользовался полной благосклонностью в Орлеане, где никому не доверяют, пока их не поддержит желтая лихорадка».
Но какой была цена?
Ничто не пугало белых орлеанцев больше, чем желтая лихорадка.
Не было смерти, «более шокирующей и отталкивающей для смотрящего».
У жертв внезапно начались сильные головные боли, мышечные боли, желтуха, тошнота и озноб.
Через несколько дней из наружных отверстий у них текла кровь, и их рвало частично свернувшейся кровью.
В конце концов пациенты впадали в кому, а затем умирали.
Процесс был настолько болезненным, что люди не могли сдержать ни ругани, ни криков.
В целом, вероятность умереть от болезни у жертв XIX в. составляла около 50%.
👆
Поэтому успех работорговцев был обеспечен не только благодаря решимости, деловой хватке, интеллекту, безжалостности и удаче.
Но и готовностью поставить свою жизнь на кон для достижения целей.
Immunity, Capital, and Power in Antebellum New Orleans. 2019.
#История #США #Общество #КорольХлопок
В недавнем посте коллега привел идеальную карту рек, отражающую значимость Нового Орлеана в экономике США.
Но город отличался не только географическим положением, в качестве центра работорговли, но и уникальным менталитетом местных жителей.
Упрощенно социальная структура Нового Орлеана состояла из трех категорий людей: белых, освобожденных цветных, и рабов.
Но в городе существовала иная, жестокая иерархия, невидимой линией отделявшей местных жителей от приезжих.
Желтая лихорадка.
Ни один житель Орлеана не мог избежать столкновения с этой болезнью, которая почти каждое третье лето достигала уровня эпидемии.
Но в отличие от других американских городов, где время от времени случалась желтая лихорадка, включая Чарльстон, Филадельфию и Нью-Йорк, в Новом Орлеане человек не обязательно хотел избежать болезни.
Наоборот, лихорадка стала необходимым условием для получения доступа к богатству - хлопку, сахару и рабам, а также престижу и власти.
В Новом Орлеане невосприимчивость к эпидемическим заболеваниям превратилась в инструмент объяснения успеха товарного капитализма, а также средством защиты социальной иерархии, основанной на расе и этнической принадлежности.
Болезнь оправдывала апатию политиков к благосостоянию бедняков или мигрантов, и усиливала ксенофобские, расистские и индивидуалистические наклонности населения.
Именно благодаря успешной "акклиматизации" белые орлеанцы получили доступ к ранее недоступным сферам социального и экономического капитала: вход в высшие эшелоны гражданского общества, доступ к кредитам и рабам.
Белый человек не обязательно должен был быть богатым, чтобы акклиматизироваться.
Но самые богатые и могущественные орлеанцы всегда имели иммунитет к желтой лихорадке.
Потому что, помимо решения финансовых вопросов, работорговцы принимали решение, когда покинуть город; когда продавать продукцию, чтобы свести к минимуму риск заражения; с кем из переживших лихорадку клиентов безопасно сотрудничать?
В период с 1803 по 1860 год более 550.000 белых иммигрировали в Новый Орлеан, надеясь разбогатеть, в основном за счет эксплуатации чернокожих, сотни тысяч из которых были проданы на аукционах.
Некоторые белые переживали к желтую лихорадку, благодаря чему накапливали богатство и власть.
Но большинство оказывалось в гробу.
В отличие от городов, где люди обычно классифицировали друг друга по внешнему виду, орлеанцы стремились распознать у других признаки иммунитета.
Если человек был креолом или жил в тропиках несколько лет, общество давало ему презумпцию невиновности — т.е. имеющего иммунитет.
Если же он был новичком, бедняком, иностранцем или пьяницей, его считали "неакклиматизированным", пока не доказано обратное.
Умирая, один из мигрантов писал:
«Никто не считается жителем города или кем-то выше скотовода, если он не пережил хотя бы одного лета».
Зная об этом, большинство мигрантов не только избегали болезни, но и активно искали её, воспринимая желтую лихорадку как социальный лифт.
Другой, мигрант, выздоравливая, писал:
«Победа! Я стал акклиматизированным гражданином и поэтому пользовался полной благосклонностью в Орлеане, где никому не доверяют, пока их не поддержит желтая лихорадка».
Но какой была цена?
Ничто не пугало белых орлеанцев больше, чем желтая лихорадка.
Не было смерти, «более шокирующей и отталкивающей для смотрящего».
У жертв внезапно начались сильные головные боли, мышечные боли, желтуха, тошнота и озноб.
Через несколько дней из наружных отверстий у них текла кровь, и их рвало частично свернувшейся кровью.
В конце концов пациенты впадали в кому, а затем умирали.
Процесс был настолько болезненным, что люди не могли сдержать ни ругани, ни криков.
В целом, вероятность умереть от болезни у жертв XIX в. составляла около 50%.
👆
Поэтому успех работорговцев был обеспечен не только благодаря решимости, деловой хватке, интеллекту, безжалостности и удаче.
Но и готовностью поставить свою жизнь на кон для достижения целей.
Immunity, Capital, and Power in Antebellum New Orleans. 2019.
#История #США #Общество #КорольХлопок
Telegram
Те самые англосаксы
Декриптоканал
Естественной преградой для экспансии американцев на запад были Аппалачи. За горной грядой лежали огромные плодородные земли, но коммуникация с «фронтиром фронтира» представляла собой сложную задачу. Однако, «Срединную Америку» прорезает река…
Естественной преградой для экспансии американцев на запад были Аппалачи. За горной грядой лежали огромные плодородные земли, но коммуникация с «фронтиром фронтира» представляла собой сложную задачу. Однако, «Срединную Америку» прорезает река…
В густонаселенном субтропическом Новом Орлеане было практически невозможно избежать желтой лихорадки.
Ежегодно в Орлеане умирало до восьми жителей на сотню, что сделало его самым смертоносным городом Америки, превосходя даже Гавану.
Желтая лихорадка была невероятно смертельной для иностранцев.
В некоторых иммигрантских кварталах смертность может достигать 20%.
Например, из 60.000 немцев, прибывших в Новый Орлеан между 1848 и 1858 годами, около половины умерли от желтой лихорадки и холеры.
Белые южане считали за аксиому, что чернокожие люди меньше страдают от желтой лихорадки.
И действительно, большинство исторических данных показывает, что белые люди умирали от этой болезни гораздо чаще, чем черные (составляя до 84% от общего числа жертв).
Как же жил Новый Орлеан по соседству с желтой лихорадкой?
Тысячи людей бежали при малейшем слухе о лихорадке.
Самые оживленные улицы пустели.
У тех, у кого не было средств, возможностей или свободы, не было другого выбора, кроме как остаться.
В 1839 году редакторы « True American» сетовали на то, что из-за болезни репортеров, «чрезвычайно трудно выпускать нашу газету».
В этом же году Верховный суд Луизианы откладывал заседания на неопределенный срок, поскольку судьи бежали от болезни.
Ночью на улицах царила жуткая тишина, нарушаемая лишь криками страдальцев в закрытых домах.
Каждый знал кого-то, кто умер.
Выжившие оставались в домах, которые вызывали воспоминания об умерших близких, спали на общих кроватях и обедали за столами, где пустые стулья увековечивали память усопших.
Единственной защитой от желтой лихорадки был иммунитет.
По иронии судьбы, столкновение с желтой лихорадкой было единственным гарантированным способом выжить и процветать в долгосрочной перспективе, особенно для молодых белых мужчин, стремившихся к профессиональному росту на хлопковых фабриках, в торговых домах и в оптовой торговле — рабочие места считались трамплином к рабству и владению землей.
Отсрочка неизбежного — бегство из города — обходилось дорого и создавало долгосрочные финансовые препятствия, например, ограничение доступа к хорошо оплачиваемой и стабильной работе.
Более того, там, где принятие риска было неотъемлемой частью системы ценностей, откладывание или отказ от "акклиматизации" препятствовало социальному и гражданскому принятию в общество.
«Если человек намеревается стать гражданином Нового Орлеана, его первая обязанность —акклиматизироваться.
Он обязан сделать это ради себя и общества».
Однако деловой график Нового Орлеана сделал ответственную "акклиматизацию" практически невозможной.
Городские власти умоляли неакклиматизированных иммигрантов держаться подальше до первых заморозков, опасаясь, что их приезд продлит эпидемии, от которых пострадают граждане города.
Но к ноябрю, когда морозы исключали появление лихорадки, все хорошо оплачиваемые и перспективные вакансии уже были заняты.
Уже тогда считалось безрассудным «предполагать, что любая появившаяся вакансия не будет мгновенно заполнена каким-нибудь акклиматизированным жителем города».
При потоке заявлений — около пятидесяти на вакансию — работодатели отдавали предпочтение двуязычным «акклиматизированным молодым людям с отличным характером и квалификацией».
«Здесь нет шансов получить какую-либо должность клерка в любое время года для молодых людей из других мест».
В Новом Орлеане двери были открыты только для акклиматизированных мужчин.
"Акклиматизированный" человек ходил по улицам с чрезвычайно смелой развязностью, насмехаясь над "неакклиматизированными", робко и нервно метавшихся по городу, надеясь избежать болезни.
👆
Успешная борьба с желтой лихорадкой стала квинтэссенцией осознанного принятия риска на этом рынке – что белый человек добровольно поставил на кон свою жизнь, заплатил свои биологические взносы и теперь может оправданно добиваться экономического прогресса в условиях рабовладельческого расового капитализма.
Успешная акклиматизация легла в основу историй происхождения почти всей политической и экономической элиты Нового Орлеана.
#История #США #Общество #КорольХлопок
Ежегодно в Орлеане умирало до восьми жителей на сотню, что сделало его самым смертоносным городом Америки, превосходя даже Гавану.
Желтая лихорадка была невероятно смертельной для иностранцев.
В некоторых иммигрантских кварталах смертность может достигать 20%.
Например, из 60.000 немцев, прибывших в Новый Орлеан между 1848 и 1858 годами, около половины умерли от желтой лихорадки и холеры.
Белые южане считали за аксиому, что чернокожие люди меньше страдают от желтой лихорадки.
И действительно, большинство исторических данных показывает, что белые люди умирали от этой болезни гораздо чаще, чем черные (составляя до 84% от общего числа жертв).
Как же жил Новый Орлеан по соседству с желтой лихорадкой?
Тысячи людей бежали при малейшем слухе о лихорадке.
Самые оживленные улицы пустели.
У тех, у кого не было средств, возможностей или свободы, не было другого выбора, кроме как остаться.
В 1839 году редакторы « True American» сетовали на то, что из-за болезни репортеров, «чрезвычайно трудно выпускать нашу газету».
В этом же году Верховный суд Луизианы откладывал заседания на неопределенный срок, поскольку судьи бежали от болезни.
Ночью на улицах царила жуткая тишина, нарушаемая лишь криками страдальцев в закрытых домах.
Каждый знал кого-то, кто умер.
Выжившие оставались в домах, которые вызывали воспоминания об умерших близких, спали на общих кроватях и обедали за столами, где пустые стулья увековечивали память усопших.
Единственной защитой от желтой лихорадки был иммунитет.
По иронии судьбы, столкновение с желтой лихорадкой было единственным гарантированным способом выжить и процветать в долгосрочной перспективе, особенно для молодых белых мужчин, стремившихся к профессиональному росту на хлопковых фабриках, в торговых домах и в оптовой торговле — рабочие места считались трамплином к рабству и владению землей.
Отсрочка неизбежного — бегство из города — обходилось дорого и создавало долгосрочные финансовые препятствия, например, ограничение доступа к хорошо оплачиваемой и стабильной работе.
Более того, там, где принятие риска было неотъемлемой частью системы ценностей, откладывание или отказ от "акклиматизации" препятствовало социальному и гражданскому принятию в общество.
«Если человек намеревается стать гражданином Нового Орлеана, его первая обязанность —акклиматизироваться.
Он обязан сделать это ради себя и общества».
Однако деловой график Нового Орлеана сделал ответственную "акклиматизацию" практически невозможной.
Городские власти умоляли неакклиматизированных иммигрантов держаться подальше до первых заморозков, опасаясь, что их приезд продлит эпидемии, от которых пострадают граждане города.
Но к ноябрю, когда морозы исключали появление лихорадки, все хорошо оплачиваемые и перспективные вакансии уже были заняты.
Уже тогда считалось безрассудным «предполагать, что любая появившаяся вакансия не будет мгновенно заполнена каким-нибудь акклиматизированным жителем города».
При потоке заявлений — около пятидесяти на вакансию — работодатели отдавали предпочтение двуязычным «акклиматизированным молодым людям с отличным характером и квалификацией».
«Здесь нет шансов получить какую-либо должность клерка в любое время года для молодых людей из других мест».
В Новом Орлеане двери были открыты только для акклиматизированных мужчин.
"Акклиматизированный" человек ходил по улицам с чрезвычайно смелой развязностью, насмехаясь над "неакклиматизированными", робко и нервно метавшихся по городу, надеясь избежать болезни.
👆
Успешная борьба с желтой лихорадкой стала квинтэссенцией осознанного принятия риска на этом рынке – что белый человек добровольно поставил на кон свою жизнь, заплатил свои биологические взносы и теперь может оправданно добиваться экономического прогресса в условиях рабовладельческого расового капитализма.
Успешная акклиматизация легла в основу историй происхождения почти всей политической и экономической элиты Нового Орлеана.
#История #США #Общество #КорольХлопок
Telegram
Атлас амбиций
Иммунитет как новая форма расизма
В недавнем посте коллега привел идеальную карту рек, отражающую значимость Нового Орлеана в экономике США.
Но город отличался не только географическим положением, в качестве центра работорговли, но и уникальным менталитетом…
В недавнем посте коллега привел идеальную карту рек, отражающую значимость Нового Орлеана в экономике США.
Но город отличался не только географическим положением, в качестве центра работорговли, но и уникальным менталитетом…
Выживание наиболее приспособленного неизбежно ведет к исчезновению менее приспособленных
Новый Орлеан не был бы исключением из правил, так как порты XIX в. часто сталкивались с проблемами здравоохранения, связанными с перенаселенностью, плохими санитарными условиями и массовой миграцией.
Но реформы в здравоохранении уже к 1800 г. позволили значительно снизить смертность в США, путем ввода карантина, ухода за больными, и сбора данных о больных.
Вопреки этой логике, болезни на побережье Мексиканского залива десятилетиями становились все хуже, более разрушительными и более ужасающими.
Большинство орлеанцев привыкли к тому факту, что городские власти не принимали никаких мер предосторожности против болезней, хотя, как предполагали врачи, смертность в городе была в два раза выше обычного.
Половину или даже две трети жертв желтой лихорадки можно было бы спасти при некотором вмешательстве правительства.
Но карантины отменялись под давлением работорговцев, не желавших терпеть убытков из-за задержек.
А экономия на здравоохранении привела к тому, что немощеные улицы воняли застоявшейся водой, землей и гниющими животными.
Даже по меркам Южных штатов Новый Орлеан инвестировал значительно меньше денег в решение проблем здравоохранения.
Если Чарльстон выделял 77 центов на человека на помощь бедным в 1830-х годах, то Новый Орлеан выделил на это всего 22 цента, что составляет менее половины среднего показателя по стране.
К 1850-м годам Новый Орлеан занимал последнее место среди крупных городов по оказанию помощи бедным (8 центов на человека по сравнению с 1,43 доллара в Бостоне).
И серьезно отставал от других городов по расходам на здравоохранение (4 цента на человека по сравнению с 69 центами в Бостоне, 23 центами в Нью-Йорке и 19 центами в Чарльстоне)
Но даже те деньги, которые были выделены на здравоохранение, были потрачены на косметическое оформление богатых жилых домов в престижных районах.
Обеспокоенная международным имиджем города, элита Нового Орлеана препятствовала освещению в газетах желтой лихорадки даже в период масштабных эпидемий.
Журналы, отказавшиеся сотрудничать с элитами, терпели убытки, так как их основная прибыль шла за счет раззмещения рекламы от крупных торговцев.
Отношение элит могло бы быть другим, но в большом городе, где каждый сезон продавались с аукциона тысячи черных тел и каждый корабль привозил свежие белые тела взамен мертвых, не было недостатка в рабочей силе.
Поэтому сами элиты считали, что единственным эффективным долгосрочным решением проблемы эпидемий является не общественное здравоохранение, а, как ни парадоксально, еще больший разгул желтой лихорадки и "всеобщая акклиматизация".
Дорогостоящие водяные насосы и карантины только бы отсрочили неизбежное.
Даже в разгар эпидемии городской совет почти не обсуждал болезни, вместо этого занимаясь финансами, зонированием и весом хлеба.
Чем политики оправдали столь очевидное отсутствие интереса к проблемам бедных?
Поиск решений проблемы желтой лихорадки считался нерациональным использованием политического капитала.
Кроме того, политики, избегавшие вопросов о болезни, не несли никаких последствий за свое поведение.
В 1820 году требования к наличию собственности у граждан не позволяли 57% проценту белых мужчин голосовать в Новом Орлеане.
А исключение большого количества избирателей означало, что лишь небольшая часть жителей города в состоянии привлечь политиков к ответственности.
К счастью для политиков, те жители, которые требовали реформ в здравоохранении, со временем успокоились, смирившись с грязью, обрели иммунитет, бежали или умерли.
Политики, полагая, что большинство жителей умрет прежде, чем станет полноправными гражданами, сочли, что "неакклиматизированных" можно без последствий игнорировать.
Мертвецы не голосуют.
#История #США #Общество #КорольХлопок
Новый Орлеан не был бы исключением из правил, так как порты XIX в. часто сталкивались с проблемами здравоохранения, связанными с перенаселенностью, плохими санитарными условиями и массовой миграцией.
Но реформы в здравоохранении уже к 1800 г. позволили значительно снизить смертность в США, путем ввода карантина, ухода за больными, и сбора данных о больных.
Вопреки этой логике, болезни на побережье Мексиканского залива десятилетиями становились все хуже, более разрушительными и более ужасающими.
Большинство орлеанцев привыкли к тому факту, что городские власти не принимали никаких мер предосторожности против болезней, хотя, как предполагали врачи, смертность в городе была в два раза выше обычного.
Половину или даже две трети жертв желтой лихорадки можно было бы спасти при некотором вмешательстве правительства.
Но карантины отменялись под давлением работорговцев, не желавших терпеть убытков из-за задержек.
А экономия на здравоохранении привела к тому, что немощеные улицы воняли застоявшейся водой, землей и гниющими животными.
Даже по меркам Южных штатов Новый Орлеан инвестировал значительно меньше денег в решение проблем здравоохранения.
Если Чарльстон выделял 77 центов на человека на помощь бедным в 1830-х годах, то Новый Орлеан выделил на это всего 22 цента, что составляет менее половины среднего показателя по стране.
К 1850-м годам Новый Орлеан занимал последнее место среди крупных городов по оказанию помощи бедным (8 центов на человека по сравнению с 1,43 доллара в Бостоне).
И серьезно отставал от других городов по расходам на здравоохранение (4 цента на человека по сравнению с 69 центами в Бостоне, 23 центами в Нью-Йорке и 19 центами в Чарльстоне)
Но даже те деньги, которые были выделены на здравоохранение, были потрачены на косметическое оформление богатых жилых домов в престижных районах.
Обеспокоенная международным имиджем города, элита Нового Орлеана препятствовала освещению в газетах желтой лихорадки даже в период масштабных эпидемий.
Журналы, отказавшиеся сотрудничать с элитами, терпели убытки, так как их основная прибыль шла за счет раззмещения рекламы от крупных торговцев.
Отношение элит могло бы быть другим, но в большом городе, где каждый сезон продавались с аукциона тысячи черных тел и каждый корабль привозил свежие белые тела взамен мертвых, не было недостатка в рабочей силе.
Поэтому сами элиты считали, что единственным эффективным долгосрочным решением проблемы эпидемий является не общественное здравоохранение, а, как ни парадоксально, еще больший разгул желтой лихорадки и "всеобщая акклиматизация".
Дорогостоящие водяные насосы и карантины только бы отсрочили неизбежное.
Даже в разгар эпидемии городской совет почти не обсуждал болезни, вместо этого занимаясь финансами, зонированием и весом хлеба.
Чем политики оправдали столь очевидное отсутствие интереса к проблемам бедных?
Поиск решений проблемы желтой лихорадки считался нерациональным использованием политического капитала.
Кроме того, политики, избегавшие вопросов о болезни, не несли никаких последствий за свое поведение.
В 1820 году требования к наличию собственности у граждан не позволяли 57% проценту белых мужчин голосовать в Новом Орлеане.
А исключение большого количества избирателей означало, что лишь небольшая часть жителей города в состоянии привлечь политиков к ответственности.
К счастью для политиков, те жители, которые требовали реформ в здравоохранении, со временем успокоились, смирившись с грязью, обрели иммунитет, бежали или умерли.
Политики, полагая, что большинство жителей умрет прежде, чем станет полноправными гражданами, сочли, что "неакклиматизированных" можно без последствий игнорировать.
Мертвецы не голосуют.
#История #США #Общество #КорольХлопок
Telegram
Атлас амбиций
В густонаселенном субтропическом Новом Орлеане было практически невозможно избежать желтой лихорадки.
Ежегодно в Орлеане умирало до восьми жителей на сотню, что сделало его самым смертоносным городом Америки, превосходя даже Гавану.
Желтая лихорадка была…
Ежегодно в Орлеане умирало до восьми жителей на сотню, что сделало его самым смертоносным городом Америки, превосходя даже Гавану.
Желтая лихорадка была…
Если элита любого города XIX в. имела привилегию пространственной сегрегации от бедняков, укрывшихся в своих особняках на окраине города или в приморских домах, то в Луизиане эта привилегия приобрела отчетливо сезонный оттенок.
Большинство "акклиматизированных" торговцев и плантаторов не видели необходимости держать свои семьи в городе в сезон лихорадки, когда дела идут медленно, а настроение мрачное.
Уже достаточно продемонстрировав свою неприкосновенность, элита занималась деревенскими делами — наблюдением за урожаями тростника и хлопка, проверкой счетов и посещением кредиторов в Нью-Йорке и Лондоне.
Такие задачи как бухгалтерский учет и продажи делегировались клеркам низкого уровня и агентам.
Людям, которые не могли финансово или социально позволить себе пребывание в другом месте.
Демонстрируя, как мало они заботятся о своих избирателях, главы муниципалитетов бежали на свои обширные загородные плантации, где они присоединились к бизнес-элите, прогуливая эпидемии.
Политические прогулы во время эпидемий были нормой и наносили ущерб функциям правительства.
В разгар одной из эпидемий писали:
«Вероятно, не зарегистрировано ни одного другого случая, когда власти современного города бросали бы своих избирателей, чтобы спастись от эпидемии. »
Сочетание безудержной болезни и бездействия правительства усугубило асимметричный статус-кво социальной структуры общества.
"Акклиматизированная" элита получила дополнительный социальный капитал посредством почетных проявлений благотворительности, направленных на предотвращение эпидемий (при этом, часто высмеивая эффективность карантинов или выпуская лживые анонимные статьи о здоровье региона).
А "неакклиматизированные" бедняки стали полагаться на лоскутную систему благотворительности не имея институтов, гарантировавших их выживание.
Большинство людей быстро смирилось с суровой реальностью: общественное здравоохранение стало частным делом.
А что с черными?
Предполагаемая естественная устойчивость чернокожих к желтой лихорадке, как утверждали работорговцы, неизбежно сделала их лучшими рабами.
«Природа издала свой указ, согласно которому белые не должны быть рубщиками дров или черпателями воды под страхом истребления трех четвертей их числа».
Согласно теориям работорговцев, для белых жизнь в Новом Орлеане была рискованной игрой с потенциально огромным вознаграждением.
Для чернокожих расовое рабство было научной судьбой, поскольку их врожденная интеллектуальная неполноценность и иммунологическое превосходство прекрасно адаптировали их к каторжному труду под тропическим солнцем.
Поэтому иммунитет никак не сказывался на социальном положении рабов.
Только на стоимости их продажи, которая увеличивалась на четверть.
Социальный порядок Нового Орлеана создал хрупкую, но логичную систему, обеспечивающей порядок в условиях неравенства и хаоса.
Признание того, что удача, а не человеческая деятельность отбирала выживших после желтой лихорадки, потенциально могло бы бросить вызов всем остальным хрупким «истинам» жизни в Южных штатах.
Что расовое рабство было насильственным, а не научным;
Капиталистический успех был случайностью, а не меритократией.
Поэтому Орлеан был отличным местом, чтобы умереть, но не для того, чтобы жить.
#История #США #Общество #КорольХлопок
Большинство "акклиматизированных" торговцев и плантаторов не видели необходимости держать свои семьи в городе в сезон лихорадки, когда дела идут медленно, а настроение мрачное.
Уже достаточно продемонстрировав свою неприкосновенность, элита занималась деревенскими делами — наблюдением за урожаями тростника и хлопка, проверкой счетов и посещением кредиторов в Нью-Йорке и Лондоне.
Такие задачи как бухгалтерский учет и продажи делегировались клеркам низкого уровня и агентам.
Людям, которые не могли финансово или социально позволить себе пребывание в другом месте.
Демонстрируя, как мало они заботятся о своих избирателях, главы муниципалитетов бежали на свои обширные загородные плантации, где они присоединились к бизнес-элите, прогуливая эпидемии.
Политические прогулы во время эпидемий были нормой и наносили ущерб функциям правительства.
В разгар одной из эпидемий писали:
«Вероятно, не зарегистрировано ни одного другого случая, когда власти современного города бросали бы своих избирателей, чтобы спастись от эпидемии. »
Сочетание безудержной болезни и бездействия правительства усугубило асимметричный статус-кво социальной структуры общества.
"Акклиматизированная" элита получила дополнительный социальный капитал посредством почетных проявлений благотворительности, направленных на предотвращение эпидемий (при этом, часто высмеивая эффективность карантинов или выпуская лживые анонимные статьи о здоровье региона).
А "неакклиматизированные" бедняки стали полагаться на лоскутную систему благотворительности не имея институтов, гарантировавших их выживание.
Большинство людей быстро смирилось с суровой реальностью: общественное здравоохранение стало частным делом.
А что с черными?
Предполагаемая естественная устойчивость чернокожих к желтой лихорадке, как утверждали работорговцы, неизбежно сделала их лучшими рабами.
«Природа издала свой указ, согласно которому белые не должны быть рубщиками дров или черпателями воды под страхом истребления трех четвертей их числа».
Согласно теориям работорговцев, для белых жизнь в Новом Орлеане была рискованной игрой с потенциально огромным вознаграждением.
Для чернокожих расовое рабство было научной судьбой, поскольку их врожденная интеллектуальная неполноценность и иммунологическое превосходство прекрасно адаптировали их к каторжному труду под тропическим солнцем.
Поэтому иммунитет никак не сказывался на социальном положении рабов.
Только на стоимости их продажи, которая увеличивалась на четверть.
Социальный порядок Нового Орлеана создал хрупкую, но логичную систему, обеспечивающей порядок в условиях неравенства и хаоса.
Признание того, что удача, а не человеческая деятельность отбирала выживших после желтой лихорадки, потенциально могло бы бросить вызов всем остальным хрупким «истинам» жизни в Южных штатах.
Что расовое рабство было насильственным, а не научным;
Капиталистический успех был случайностью, а не меритократией.
Поэтому Орлеан был отличным местом, чтобы умереть, но не для того, чтобы жить.
#История #США #Общество #КорольХлопок
Telegram
Атлас амбиций
Выживание наиболее приспособленного неизбежно ведет к исчезновению менее приспособленных
Новый Орлеан не был бы исключением из правил, так как порты XIX в. часто сталкивались с проблемами здравоохранения, связанными с перенаселенностью, плохими санитарными…
Новый Орлеан не был бы исключением из правил, так как порты XIX в. часто сталкивались с проблемами здравоохранения, связанными с перенаселенностью, плохими санитарными…