и как любить? вариантов много. Сартр и Симона де Бовуар любили открыто: у каждого была куча любовников и любовниц. условие Сартра было жестким: нам ни к чему буржуазные предрассудки, Симона, мы будем любить друг друга, а спать — с кем угодно. там, за дверьми квартиры, в интеллектуальных кругах Франции Симона формулировала великие мысли и создавала феминизм. а дома плакала, ненавидела, любила и заводила романы, потому что так придумал Сартр.

Ян Рубенс, отец Питера Пауля Рубенса, закрутил роман с Анной Саксонской (нашёл с кем). Анна — жена кровожадного Вильгельма Оранского. эта любовь существовала вопреки, о ней должен был узнать Вильгельм Оранский. и узнал. Ян попал за решетку, и его чуть не казнили. Анна — сошла с ума в заточении одного фламандского дворца. Анна и Ян каждый раз клялись, что завтра всё закончится, но так и не смогли разорвать свою связь. а потом родился Питер Пауль Рубенс, и об истории Яна все забыли.

Фридрих Ницше, кажется, не любил никого. и мы знаем, чем это закончилось. сумасшествием. страстно любящая Анна Саксонская тоже сошла с ума. значит, никакого правила нет.

любовь — опасная стезя, говорит устами одного из героев пьесы «Собака на сене» Лопе де Вега. В 1926 Набоков пишет жене Вере: «Му love, нынче — тридцатый письмыш! Больше шестидесяти страниц! Почти роман! Если бы мы издали книжечку — сборник твоих и моих писем, — то в ней было бы не больше 20 % твоего труда, my love… Советую тебе наверстать — еще есть время… Я сегодня невыразимо тебя люблю».

Ария Элксне обращается за советом к ван Гогу:

...Но если мне обратиться к тебе, Ван Гог, поэт жёлтого света,
Ты обмакнёшь кисть в солнце, рисуя подсолнух, и скажешь:
«Лети, Лишь тот счастлив, кто всё отдаёт за счастье;
До тех пор, пока подсолнухи расцветают,
Другого счастья не было и не будет».

картина Последний гранат моего любимейшего Бабура Исмаилова

#мояпроза #читать #живопись

просыпаюсь. цветы на столе. банальные розы моей искренности. я подарил их ей потому что у нас всё очень хорошо.

днём пью горький американо и читаю тексты к семинару. слушаю кино. перемен требуют наши сердца. читаю, как дряхлеющий байден критикует не менее плачевного трампа. всякие интересы, хитросплетения государственных конъюнктур — это интересно, это политология. особенно интересно, когда на бумаге, страшно — когда за окном.

перемен требуют наши сердца. тоже ведь жутко банально. банальность искренности. поменять. поменять бы всё, всё. и сохранить любовь. ни за что не потерять.

#мояпроза

я сегодня как Маргарита на метле ношусь и перемещаюсь по Москве. так что никакие теории пространства не опишут этой интенсивности, если не примут в расчёт, что у каждой ведьмы, а ещё у колдуна, иногда у кота, есть метла.

2002-2005-2009

мне было пять лет, когда мы с семьёй поехали в это несуществующее место. там уже не было Грузии, и ещё не было Абхазии. зато была соседка тётушка Ханума, она угощала меня инжиром. однажды горные коровы открыли ворота и заполонили весь мой мир, умищающийся в двух садах. это было море коров. папа, огромный и сильный, наверное, таким же был Хосе Аркадио Буэндиа в романе Маркеса, взял в руки какой-то посох, виртуозно резал воздух, шёл прямо в это море, коровы слушали его и потихоньку исчезали. такое Похищение Европы.

2010-2011-2013

а ещё здесь, в этой уже-не-Грузии, была война. из-за неё мы и вернулись в Томск бесконечным поездом. я сильно заболел, бабки в вагоне приносили варенье. я заболел оттого, что угостился курицей от мужчины, что очень долго представлялся. он произносил своё имя минуты две. родители не угощались петухом — точно, это был петух, потому что не верили мужчинам с длинными именами. на станциях меня ждал врач, готовый забрать в больницу. в Оренбурге или в Омске, или чëрт знает где ещё не букву «о».

2014-2016-2017

но мы доехали. наверное, когда мы доехали, оставив позади сотню не-Грузий, и война закончилась. но война никогда не заканчивается.

2018-2019-2021

сегодня я тоже болею. но ношусь по работе по Москве. Ростовская набережная, Брежневская набережная, мост Богдана Хмельницкого. Хмельницкий не любил Польшу и решил заключить союз с Москвой. это было в 17 веке, к сегодняшним катастрофам оно не имеет никакого отношения. мы долго разговаривали с мамой. я был здесь, у Ростовской набережной, а мама там, куда мы приехали из не-Грузии. мама сказала: «так было всегда, мы просто на время попали в какой-то вакуум». мама редко ошибается и в этот раз не ошибалась.

2022-2023-2024.

П. Оцхели, эскиз костюма к «Отелло» в постановке К. Марджанишвили, Тбилиси, 1933

#мояпроза

есть такие древние фрески, которые лежат на огромных столах в исследовательских центрах, а доблестные реставраторы соединяют эти пылинки между собой. веками. если за год собирается пара сантиметров — это счастье. так и с любовью. если мы верим в нее, то готовы собирать воедино самые небывалые сочетания крупиц. подсознательно чувствуя, что именно эта невероятная последовательность случайных взглядов, встреч, рассказанных анекдотов, объятий, слез и просмотренных фильмов представляет собой древнюю фреску, явленную искусствоведу как любовь.

в каждом тексте должно быть какое-то начало. зачин, что ли. даже если этот зачин начинается со смерти. после смерти могут идти другие подробности. о любви, танцах или свежей рыбе на неаполитанском рынке. и тогда смерть как бы не имеет смысла. так была написана Хроника объявленной смерти Маркеса, Нунча Максима Горького, даже Евгений Онегин, например:

Артём сегодня умер.

что это значит? «Артём» — мое имя, но не только. в год когда я родился Артём было одним из самых популярных имен этой страны. а крестили меня под именем Артемий. об этом знал бог, а теперь и вы. «сегодня» — это когда? в ветхом завете тоже сказано, что бог создал землю за семь дней. но день бога может равняться миллионам лет. «умер». смерть, по выражению Пятигорского, фактор принудительной трансцендентальности. да и хрен с ней?

Набоков однажды ошибся, а потом вымолил любовь и был счастливее многих. у меня дома утром кофе пахнет в два раза сильнее. Нунча Горького так обезумела от любви, что бросила вызов дочери, правда умерла в этот же день во время танца. на наших полках стоит томик Кьеркегора, а рядом — фейнмановские лекции по физике. любовь получается из сочетания самых неожиданных частей. как древние фрески.

Бабур Исмаилов, Храм-2, 2018

#мояпроза

фолк-хоррор любит Британию. начинает свой текст о Бене Уитли Данил Леховицер. а кто любит меня?

снова прочитал, или — перечитал, или — пересоздал впечатление о книжке Беседы с Буддой Дж. Д. Оливер, в которой одновременно о любви, а ещё о том, что от всего нужно отказаться. а главное — от привязанностей. это нужно для тонглена, патиччи-самуппады и ботхичитты. все они стремятся свестить к мысли, что людей вокруг, и даже тех, чьё имя начинается на «Д», нужно любить, и очень-очень, но уметь отказываться, не привязывать, а иначе никакой нирваны, и тем более, паринирваны.

но ещё есть тантрический секс. всё не то. хотя утренние медитации помогли сегодня прожить день более осознанно. даже если я всё придумал. предложения любят складываться в слова, но и в чепуху тоже.

Полина Барскова в 80-ом Сеансе гениально пишет о Хичкоке. после этого текста вообще не хочется складывать реальность из выдуманных кем-то слов. пишет: паук Хичкок всё заставлял зрителя возвращаться и пересматривать эту закольцованную историю стремления героя превратить реальность в ностальгию.

я боюсь ностальгических грёз. оттого, что слишком люблю реальность и будущее. вдруг начнешь тосковать — и всё превратится в прошлое.

пойду брызну на шею парфюм. и буду дальше отвлекаться от написания академического текста про этнический конфликт, что я переписываю шестой раз. фолк-хоррор. тот ещё.

у Тайсона Янкапорты сегодня перечитал: я знаю, кто я, где моё место, как меня зовут, и этого вполне достаточно. вполне.

#мояпроза #записки