Маленький помощник математика

В 1642 году 19-летний Блез Паскаль решил помочь в расчетах своему отцу, сборщику налогов, и придумал механическое устройство, которое считало точно и быстро. Канцлер Франции даровал ему королевскую привилегию (патент) на выпуск «паскалин» (так их назвали), но выгоды Паскалю это не принесло.

Нельзя сказать, что машина Паскаля опередила свое время – математики давно ждали ее.

Самый первый счетный прибор - абак - появился в III тысячелетия до н.э. в Вавилоне. Обыкновенные счеты, самым древним из которых, обнаруженных на территории современной Монголии, около 3 тысяч лет – это развитие идеи абака. Но их польза была довольно ограниченной.

В 1622 году священник Уильям Отред придумал логарифмическую линейку, которая с тех пор сильно изменилась внешне (первая «линейка» Отреда на самом деле была кругом), но мало – функционально.

Через год после появления устройства Отреда востоковед университета Тюбингена Вильгельм Шиккард и друг Иоганна Кеплера разработал арифмометр – прибор, который принято считать первым цифровым, а не аналоговым устройством. Впрочем, современники об открытии Шиккарда так и не узнали (только позже будут найдены его письма к Кеплеру с подробным описанием его устройства).

«Паскалины», впрочем, тоже не получили широкого распространения – неразвитость технологий делала их производство слишком сложным. Но зато они на три столетия вперед определили базу и структуру, которой будут пользоваться последующие изобретатели.

В 1673 году появляется арифмометр Лейбница, плод его знакомства с великим Гюйгенсом: голландский астроном поразил немецкого ученого объемом расчетов, и Лейбниц сильно улучшил паскалину, «научив» её всем четырем арифметическим действиям. Это было очень популярное устройство, не прошедшее мимо внимания Петра I, который такие штучки обожал - арифмометр Лейбница был его настольным прибором.

Но лучший из арифмометров придумал в 1820 году Тома де Кольмар, чиновник из Франции. Если бы он бедствовал, то мир стал бы пользоваться этим гаджетом раньше. Но тогда де Кольмар был богат, и серийное производство он начнет только в 40-х годах, когда его капиталы растают и надо будет искать способ заработать на жизнь.
Ежегодно будет продаваться не менее 400 его арифмометров, он снова станет человеком состоятельным, а использование арифмометра станет привычным.

Конечно, изобретательская мысль на этом не успокоилась, интересный механизм предлагает Чебышев, а американец Болдуин в 1870 году патентует собственную разработку, которую и называет «арифмометр». Именно тогда это название и закрепилось за всем типом таких устройств.

Наконец в 1887 году устройство достигает совершенства благодаря шведу Вильгодту Теофилу Однеру. Он имел уникальный талант придумывать нестандартные решения, благодаря чему его земляк Людвиг Нобель и пригласил его на свой завод в Петербурге. Однажды ему поступил заказ на ремонт арифмометра Кольмара, но Однер не просто отремонтировал его, но придумал радикальные улучшения. Свой проект он презентует братьям Нобелям, и идея быстро воплощается в металл.

Вскоре Однер открывает свой завод, где производит арифмометры — самые компактные, надежные и «умные» в мире, что подтверждают золотые медали международных выставок. Этот арифмометр становится самым популярным в мире, до 1913 года в одной только России, рынке для Однера скромном, будет продано 22 тысячи таких машин.

Сам Однер умер в 1905 году, в 1918-м завод отнимают у его наследников, а в 1924 году переносят в Москву.

В 1929 году арифмометр получил, наконец, настоящее, советское имя — Феликс, конечно, в честь Дзержинского. Остряки шутили, что его назвали так потому, что он, как и Дзержинский, был железным.

Этот арифмометр производился множеством советских заводов аж до 1979 года. Сложно сказать, сколько точно «Феликсов» было произведено, эту цифру оценивают в несколько миллионов штук.

Эти приборы можно было увидеть на столах в различных учреждениях еще даже в 1990-е, пока мир не захватили компьютеры.

#техноистории от Саши Иванова

What hath God wrought!

Сейчас мало кто вспоминает о том, что Самуэль Морзе был художником, причем очень крутым, одним из столпов американского искусства. Его отец, не без скандалов, отправил сына учиться живописи в Англию. И Морзе блеснул, став лучшим выпускником Королевской академии художеств, но, вернувшись домой, обнаружил, что живопись никому не нужна.

Рук Морзе не опустил, в себя и свое искусство верил, таланта ему было не занимать, так что в творчестве ему сопутствовал успех. Он, правда, стоил ему десяти бессонных лет работы. Морзе отвлекался разве что на лекции об электричестве, которое с детства было его главным хобби. Его успех объединил вокруг него других художников, создавших академию дизайна и избравших Морзе своим лидером.

Академия отправляет Морзе представлять американское творчество в Европу, где его интерес к электричеству получает неожиданное продолжение: в Европе много говорят о возможности передавать сообщение по проволоке. Возвращаясь домой, Морзе даже сделал в пути набросок телеграфа.

Телеграф, к тому времени, уже существует, весь мир говорит о проекте немцев Вебера и Гаусса 1833 года. Пока Морзе закрывает пробелы в образовании и мучается со своим аппаратом, англичане Кук и Уитстон, начавшие свое работы позже Морзе, не просто получают патент, но и заключают первый контракт в Америке - линия длиной 13 км заработала в 1837 году.

Аппарат Морзе не работает, но тот показывает его буквально всем «лучшим людям» Америки, включая президента ван Бюрена. Во время одной из презентаций к Морзе обращается студент-богослов и бывший слесарь, Альфред Вейл. Он знает, как улучшить аппарат и готов заняться этим на предприятии своего отца.

Предложение принимается, и дела Морзе идут на лад. Неразрешимая прежде проблема с прерыванием сигнала была решена с помощью реле. В 1840 году Морзе подает патентную заявку, и, хотя его приоритет оспаривают, патент он получает: ведь Морзе патентует не электромагнитный, а электромеханический телеграф.

Морзе всю жизнь будут обвинять, что он не изобрел ничего нового, а лишь объединил множество более ранних изобретений, но могло ли быть иначе, и как достигнуть совершенства, не пользуясь лучшим из наработанного?

Морзе штурмует Капитолий, объясняя важность прогресса, и даже берет в компаньоны сенатора, который лоббирует его (а по сути, и свои) интересы, выбивая субсидию в $30 тысяч для строительства первой линии. Наконец, 24 мая 1844 года (ровно 180 лет назад) было передано специально изобретенной для этого азбукой первое сообщение: What hath God wrought. («Вот что творит Бог!» – цитата из библейской Книги Чисел, которую почему-то обычно вольно переводят как «Чудны дела твои, Господи!»).

Патентные споры завершатся только через 10 лет, но дела идут: однопроводный телеграф Морзе выигрывает ценовую и качественную конкуренцию у всех остальных, многопроводных.

Слава Морзе как гения велика - когда появляется идея прокладки Трансатлантического кабеля, Морзе - в совете директоров, он вмешивается во все процессы. Но две попытки завершаются неудачно, и успех приходит только когда Морзе отстраняют от участия в проекте.

Проживший 81 год, Морзе доживет до замены его аппаратов на более качественные. Он увидит и то, как телефон начнет вытеснять телеграф. А вот способ передачи информации, известный каждому как Азбука Морзе, не потеряет ценность и доживет до наших дней.

Вообще-то это Азбука Морзе-Вейла, но только то ли ленивое человечество «сократило» это название, то ли сам Морзе постоянно забывал упомянуть своего незвездного соавтора, но, в итоге, о Морзе знают все, а о Вейле забыли.

Как и многие богатые люди, Морзе увлекался философствованием, проявив себя как борец за независимость Америки и, одновременно, как сторонник рабства. Война Севера и Юга стала для него трагедией - будучи во всем «северянином», идею освобождения рабов он принять не смог.

Его картины в стиле классического романтизма выставлены в Национальной галерее, а его телеграфный аппарат - в музее техники. Но при всей многогранности, потомки запомнили его, пожалуй, благодаря азбуке Морзе.

#техноистории от Саши Иванова

Самая ценная идея

В 1975 году Стив Возняк вытащил своего друга Стива Джобса, на собрание «клуба самодельных компьютеров», где собирались энтузиасты вроде самого Воза, способные буквально из гуано и палок из любого подсобного материала конструировать умные машины.

Возу первому пришла в голову идея собрать разрозненные детали в один блок, на одной плате, и Джобс уговорил его не рассказывать об этой удивительной идее всему клубу, как полагалось по его правилам, а, собрав несколько плат, начать ими торговать. Так родилась компания Apple Computer.

Поначалу дела шли очень даже неплохо, но потом всё хуже и хуже (многим пришло в голову то же, что и Возу), пока Джобса не осенила еще более гениальная идея, которая, хоть и была продолжением находки Воза, радикально изменила мир компьютеров. Джобс, сам вовсе не «самоделкин», решил, что продавать отдельно процессор, монитор, клавиатуру, корпус и т.д. – глупость. Все равно что продавать не машину целиком, а отдельно двигатель, колеса, руль, сиденья и прочие мелочи вроде бензобака. Джобсу показалось, что компьютер и потребители уже созрели: пора выходить за рамки «клубов самоделкиных» и продавать компьютеры нормальным людям.

Друзья разделили усилия. Возняк придумал, как выводить на дисплей цветное изображение, и спроектировал лучший процессор своего времени. Джобс считал, что важнее дизайн: в процессорах ведь мало кто понимал, зато все хотели видеть дома красивое. Он, к примеру, настаивал на использовании белого пластика вместо надоевших черных коробок.

Но основная задача Джобса была добыть деньги на производство, и это ему не удавалось. Джобс раз за разом добивался встречи с умными, образованными и занятыми людьми в костюмах и галстуках, и всякий раз получал ответ: «Большое спасибо, но нам это не интересно». Иными словами, «мы не дадим денег на инновационный продукт лохматому, вонючему и прокуренному хиппи, который даже не смог осилить колледж».

Однако, ему повезло, в конце концов он наткнулся на Джо Валентайна, человека, в кругах инвесторов очень даже важного. Валентайн тоже посмеялся над образом Джобса, которого помянул потом как «испачканная копия Хо Ше Мина», но это было несущественно: он лично пришел в гараж Джобса, посмотрел на устройство, поговорил с инженерами и – вот оно, чудо! – свел Джобса с Майком Марккулой.

Вопреки сегодняшнему мифу, по мнению Валентайна, Джобс был пустым местом в маркетинге: ходить по магазинам и предлагать купить их компьютеры, как это делал Джобс - самый тупой путь. А вот Марккула как раз был гением маркетинга. К своим 33 годам он уже был миллионером, заработав кучу денег на опционах компаний, которые он «выводил в люди».

Apple II поразил видавшего виды Марккулу настолько, что он был готов терпеть общество двух Стивов в обмен на треть акций компании. В итоге порешили так: Марккула вносил в дело $250 тысяч, он сам, Джобс и Возняк получали по 26%, остальные акции приберегли для будущих инвесторов.

Нахватавшийся от Марккулы премудростей Джобс на компьютерной выставке выглядит, как царь горы: он закупает большую площадь в центре зала, обивает её бархатом, в центре экспозиции - неотразимый красавец Apple II. Впервые не Джобс бегает за покупателями, а они сами идут к нему: прямо на стенде заключаются контракты на поставку сотен компьютеров.

Apple II и в самом деле прекрасен. 4 Кб памяти, которые можно было апгрейдить до 48 Кб, встроенный звук и цветная графика. Все это богатство стоит всего $1298. В итоге, 10 июня 1977 года (почти 47 лет назад) был продан первый экземпляр, и понеслось.

Успех был монетизирован: в 1980-м маркетинговый гений Марккула вытаскивает команду и продукт на IPO. Размещение акций Apple стало самым успешным в истории биржи – за час продали акций на $4,6 млрд, а Джобс в свои 25 лет стал обладателем $256 млн.

Что до Apple II, то он претерпел много модификаций, был клонирован по всему миру от Болгарии до Тайваня, и снят с производства только в 1993-м. Суммарное же количество проданных компьютеров приближается к 10 млн.

#техноистории от Саши Иванова

Машинки для джентльменов

Первую роторную электрическую шифровальную машину собрал в 1918 году в США Эдвард Хеберн, воспитанник приюта, недавно отбывший срок за конокрадство. Ему в этом сильно помогла публикация работы о криптографии американца Уильяма Фридмана, признанного гения криптографии. Правда, когда Хеберн сунулся со своим творением в военное ведомство США, то ему отказали: «Джентльмены не читают чужих писем!». Свою роль сыграл и отрицательный отзыв самого Фридмана.

Роторные диски, которых можно было устанавливать в одной машине несколько, позволяли делать код невероятной длины, где каждый знак давал длину комбинаций больше, чем все сочинения всех писателей - например, один из первых вариантов Энигмы давал 159 квинтиллионов комбинаций. И это понял не только Хеберн, но и швед Дамм, голландец Кох и немец Шербиус, будущий автор знаменитой «Энигмы».

Впрочем, интерес к шифровальной технике в начале 20-х отсутствовал, и чтобы оставаться в этом бизнесе нужно было обладать сумасшедшей верой в успех. Как Шербиус, выкупивший патенты Коха и, при отсутствии заказов, начавший выпускать «Энигму». Которая - о чудо! - стала продаваться!

Полку сумасшедших прибыло в 20-х, когда в дело вступил Борис Хагелин. Он родился в Баку, где его отец работал на Нобилей. Поэтому его часто называют «русским инженером шведского происхождения» (может, скоро назовут и азербайджанцем). После революции отец Бориса вместе с Эммануилом Нобелем инвестировали в проект Дамма. Но дело у Дамма никак не шло, вот к нему и приставили в качестве управляющего Бориса, вернувшегося из Америки после нескольких лет работы в нефтянке. А тот оказался отличным инженером и талантливым коммерсантом.

Хагелин доделал долгожданные проекты Дамма, и представил отличные прототипы. Устройства купила армии Швеции, потом - Франции, а потом его машины стали покупать буквально все. Коммерсанты, на которых изначально был ориентирован проект, тоже их покупали, но мало, а вот военные сильно заинтересовались: ближе к началу второй мировой оказалось, что джентльмены, все-таки, читают чужие письма. Более того, очень даже ими интересуются.

Не окученными остаются США, и Хагелин решает ехать туда. Прямые пути в Америку отрезаны, приходится ехать через Германию и Италию. Путешествие сопряжено с риском: обыски, проверки, задержки, но на последний пароход из Генуи (следующий рейс состоится уже после войны) он успевает.

В США ему удается то, что не удалось прозябающему Хеберну, судящемуся с армией, использующей его опытные образцы: Хагелин получает крупнейшие в истории заказы на свои машины. Он также очаровывает нелюдимого Фридмана. Они дружат до конца жизни и часто общаются на русском, чтобы не забывать язык (Уильям – уроженец Кишинева, как и Хагелин – Баку).

Фридман – легенда, ему предстоит разгадать сложнейший шифр своего времени – «пурпурный код» японцев. Он передаст американскому командованию все данные о готовящемся налете на Перл-Харбор, но о его расшифровке все забудут и не примут мер. Фридман же не перенесет этого и окажется в больнице с нервным срывом.

После войны он будет заниматься уже только тем, что привело его в криптографию - теорией, что за псевдонимом «Шекспир» стоял Фрэнсис Бэкон. Всю жизнь Фридман безуспешно отыскивал какие-то намеки на это в текстах Бэкона, величайшего криптографа своего времени.

Автор «Энигмы» Шербиус погибнет в 1929-м и до времен фашизма не доживет, как и до эпичной истории взлома кода его творения, о которой сегодня знают все. Правда, знают про Тьюринга, а не про польских студентов Реевского, Ружицкого и Зыгальского, которые расшифровали код несколькими годами раньше.

Хагелин после войны откроет компанию Crypto AG в Швейцарии и будет снабжать машинами все государства мира. Уже после его смерти разразится скандал: якобы этой фирмой фактически владело ЦРУ. В отличие от журналистов, суд это предположение отверг, но судебные заседания продолжаются и сейчас, спустя 50 лет, когда роторные шифровальные машины оказались на свалке. Как и многие гениальные творения прошлого: благодаря компьютерам.

#техноистории от Саши Иванова

Перцептрон против шахматисток

В конце 50-х компьютером уже никого нельзя было удивить - машины активно разрабатывались, строились, наращивали мощности - словом, было ясно, что в самом ближайшем будущем их использование станет рутинным процессом. Их быстродействие и точность в расчетах позволяли уже тогда заменить десятки, а то и сотни тысяч человек, занимавшихся вычислениями. Это позволяло говорить о том, что мир меняется, наступает новая эра – эпоха компьютеров.

Хотя компьютер тогда еще не пришел «в каждый дом» (или точнее, в каждый карман, о чем мало кто даже мечтал тогда), людей, знакомых с этими устройствами и принципами их работы, хватало. Если до этого компьютерами занимались только инженеры и математики, то именно 50-е годы выдвинули на передовую людей с другим типом мышления, в частности - психологов.

В Корнельском университете в ту пору работал психолог Фрэнк Розенблатт, и этот молодой человек, опираясь на представления о том, как устроен человеческий мозг и как именно он решает задачи (происходило всё задолго до появления томографии) видел в устройстве компьютеров некоторую проблему. Дело в том, что компьютер был хорош тогда, когда обладал полнотой знаний: он решал задачи, все условия которой соблюдены. Мозг же работает иначе: он решает задачи при неполных данных. Словом, Розенблатту пришла в голову мысль создать устройство, которое могло бы стать обучаемым.

Психологи в те годы как раз бурно обсуждали не подтвердившуюся позже идею о том, почему мужчины играют в шахматы лучше женщин: гипотеза гласила, что женщины просчитывают все ходы вперед, а, так как возможности просчета ограничены и ошибки в расчетах случаются, то они проигрывают шахматистам, у которых в голове есть образ идеальной позиции, которую он стремится достичь, исходя из ситуации на доске, а его прежний опыт идеальных позиций позволяет ему комбинировать в сложных ситуациях.

Розенблатту пришла в голову идея создать компьютер-«шахматиста», пока все заняты были компьютером-«шахматисткой».

В 1958 вышла монография Розенблатта о перцептроне - компьютерной модели восприятия информации мозгом, а 23 июня 1960 года (в воскресенье с этого дня исполнится 64 года) он продемонстрировал миру первый нейрокомпьютер, созданный на базе разработок IBM. Розенблатт неосторожно или намеренно назвал его «Марк-1» (так же называлась серия первых обычных компьютеров, созданных в 40-х). Его компьютер «учился» решать задачи при отсутствии полноты параметров.

Так началась эра нейрокомпьютеров, которая, благодаря гению и обаянию Розенблатта, захватила научный мир. Розенблатт и в самом деле был центром внимания и притяжения - молодой, красивый, яркий, талантище, спортсмен - собственно, последнее и стало причиной его ранней смерти - он трагически погиб во время катания на яхте, в 1970-м.

Правда, приостановила разработки нейрокомпьютеров не столько сама его смерть, сколько то, что он не успел ответить на критику своего оппонента и соученика, Марвина Минского, который незадолго до смерти Розенблатта выпустил монографию, где он математически пробовал доказать, что обучение компьютера невозможно.

Гипотеза Минского, не получив должного отпора, стала доминирующей, и с ней пришлось разбираться уже следующему поколению психологов и математиков. Но сама идея нейрокомпьютера и нейронных сетей, к счастью, не умерла, и сейчас она, что называется, «на гребне волны». А начиналось-то все со вполне сексистской идеи, что женщинам не дано так же прекрасно играть в шахматы, как это делают мужчины.

#техноистории от Саши Иванова

История ICQ

Давным-давно, в одной израильской технологической компании работали вместе и дружили на почве любви к компьютерным играм четверо молодых людей: Яир Голдфингер, Арик Варди, Сефи Визигер и Амнон Амир. И вот когда компания стала чувствовать себя крайне плохо, то, как это часто случается, под оптимизацию попали не бизнес-джеты руководства, а зарплатная ведомость, и друзья оказались за бортом.

Было им всем в то время примерно по 20 лет, и у них была идея: создать приложение, через которое можно было бы быстро обмениваться сообщениями прямо во время игры. Пустячная забава, на которую они планировали потратить день-два, заняла у них, в итоге, два месяца, но потерянного времени было не жалко.

Штука вышла забавная и очень удобная - было чем похвастаться перед друзьями, и вскоре этим мессенджером пользовалось уже человек 40. Но ребята не предавали этому «успеху» особого значения. У каждого были свои дела и планы: Амир, к примеру, через пару месяцев покинул их и поступил в университет.

Однако, в отличии от самих юных гениев, у отца одного из них, Йосси Варди, было чутье бизнесмена. Йосси вложил в дело почти $200 тысяч и усадил молодежь за работу, организовав дело по-взрослому: устав, распределение долей, офис и обязательства. Так летом 1996 года появилась компания Mirabilis.

Ребята довели до ума свое приложение, которое уже в процессе работы над ним обрастало новыми и новыми пользователями. Один из которых, нам неизвестный, придумал и название для сервиса мгновенных сообщений - ICQ, как созвучие с английским I seek you – «я ищу тебя».

Меньше, чем через год после основания компании, в мае 1997-го вдруг выяснилось, что число пользователей превысило миллион – эта цифра ошеломила самих разработчиков, но это было всего лишь начало: уже в апреле 1998 года у сервиса было 9 млн пользователей, из которых 2,5 млн пользовались им ежедневно.

Наверное слишком смело было бы говорить об ICQ, как о родоначальнике вирусного маркетинга, но это пожалуй один из самых успешных опытов его применения. Многое, что «взлетало» в те времена, распространялось вирусно, через «сарафанное радио». Но пример распространения ICQ очень ярок, никаких миллионных маркетинговых бюджетов: достаточно было просто включить компьютер, и тебя точно кто-нибудь да пригласит в Instant Messenger.

Даже само слово «мессенджер» появилось именно тогда и было рождено ICQ. Когда IT-гиганты вроде AOL Yahoo! и Microsoft стали делать свои программы, то все они стали называться именно мессенджерами, вот только ни одно из них не могло даже приблизиться к ICQ по числу пользователей.

Впрочем, Йосси Варди вовсе не желал соревноваться с IT-монстрами, поэтому в 1998 году, всего лишь спустя два года после начала компании, он убеждает своих юных компаньонов продать Mirabilis американской AOL за $407 млн. Кстати, покинувший их Амир тоже получил премию от этого выхода, хотя никаких договоренностей об этом не было.

Логика была простой – продавать надо, если не на пике, то на подходе к пику. Он оказался прав: пик пришелся на начало нулевых, когда в ICQ во всем мире пользовалось чуть меньше людей, чем было компьютеров - 550 млн человек.

В AOL тоже понимали толк в продажах - в 2010 году, когда начался отток пользователей, ICQ ушло в Россию, где его владельцем стало Mail.Ru. Если кто-то считает, что «наши промахнулись», то - нет, в какой-то момент, на излете сервиса, больше половины «живых» адресов были российскими. Так что, наверное, ICQ себя оправдал снова.

После продажи мессенджера основатели пробовали копировать опыт Йосси, для которого успех ICQ — всего один из десятков его успешных инвестиций в технологические стартапы, и который в свои 82, по-прежнему, яркий бизнес-ангел. Но особых успехов в их инвестициях мы не заметили. Второго ICQ во всяком случае среди них нет, да и не будет - эпоха ошеломительных прорывов в интернете закончилась. Как и закончилась теперь эпоха ICQ. Каждый вправе сказать свою «поминальную» речь, возможно даже подняв рюмку. А мы просто отметим, что этот прекрасный сервис заслужил свое место в истории человечества.

#техноистории от Саши Иванова

Первый программируемый

Идея создания MARK-I пришла в голову гарвардского профессора Говарда Эйкена по той же причине, что и примерно всем остальным – очень хотелось переложить на машину нудные работы по расчетам. Но именно эту машину многие считают первым в мире компьютером, потому что ее можно «с натяжкой назвать первым действительно программируемым устройством».

Эйкен прекрасно знал об описании разностной машины, сделанном еще в середине XIX века Чарльзом Бэббиджем, и даже шутил, что протяни Беббидж еще 75 лет, то он, Эйкен, остался бы без работы. Впрочем, он тоже получил ее далеко не сразу: в середине 30-х родной Гарвард одобрил его идею, но денег выделить не смог – в стране депрессия, университет переживал труднейшие времена.

Но такой был Эйкен человек, чтобы это заставило его отступить. Еще в 12 лет Говард, вооружившись кочергой, выгнал из дома своего отца-алкоголика (которого с тех пор семья не видела) за то, что он поднял руку на мать. Эйкен вырос в решительного, мощного, упертого двухметрового детину, еще до Гарварда поступил на флот и дослужился до капитана второго ранга.

Именно в ВМФ Эйкен и нашел финансирование для своего проекта с Гарвардом. Однако, без элементной базы начинать работу было бессмысленно, и начался поиск фирмы, способной обеспечить эти работы. Его идея казалась прекрасной всем, но одни говорили, что под нее не существует рынка, другие считали задачу нерешаемой из-за сложности. Только через год поисков, Эйкен, наконец, встретился с главой IBM Томасом Уотсоном.

Будущий коллега Эйкена, Кемпбелл, вспоминал, что тот рассказывал Уотсону о функционале машины, но оставил в секрете, как именно и из чего он ее сделает. Тем не менее Уотсон в Эйкене увидел родственную душу, и работа началась.

IBM в те годы специализировалась на выпуске механических счетных устройств - табуляторов, и обеспечила полный доступ Эйкену ко всем компонентам. Позже он ворчал (не по делу, вообще-то), что если бы они не сошлись с IBM, то ему пришлось бы работать с Bell или RCA и тогда его машина сразу была бы электронной, а не электронно-механической. Впрочем, её тогда могло не быть вовсе: эти компании не пылали желанием вкладываться в неизвестность.

Работа под руководством Эйкина с его спокойной уверенностью шла без приключений, а вот отношения участников проекта напоминали шекспировскую драму: Гарвард, ВМФ и IBM никак не могли определить долю участия каждого. В итоге, на презентации компьютера в Гарварде, в августе 44-го Эйкен «забыл» упомянуть IBM, и Уотсон с треском разорвал с Эйкниным отношения, а IBM громко хлопнула дверью.

Впрочем, за IBM можно было не беспокоиться: старый мудрый Уотсон видел большие перспективы в компьютерах и все яйца в одну корзину не складывал. Так что IBM, как известно, и без Эйкена остался в большой игре.

Что до MARK-I, то историки печалятся, что за 15 лет своей работы он так и не продемонстрировал миру своей мощи. Эйкен не думал о промышленном применении машины, принадлежащей бюро судоходства, он сделал ставку на составление математических таблиц и преуспел в этом - математика была ему милее любой практики. Тем не менее MARK-I получил целую семью потомков, вплоть до MARK-IV, уже полностью электронного.

Подобралась и компания программистов, из числа морских офицеров, среди которых нельзя не упомянуть Грейс Хоппер (будущую контр-адмирала), которую считают автором кода для компьютеров семейства MARK. И по совместительству автором термина «баг»: так стали называть любую компьютерную ошибку после того, как Хоппер обнаружила реального жучка (bug), который попал в перфокарту, и его крылышки забили нужные отверстия.

Эйкен же разработает для Гарварда первую учебную программу (в образовательном, а не компьютерном смысле) для будущих компьютерщиков. Он так ничего и не узнает про пенсию - ему всю жизнь будет как-то не до нее, и умрет в возрасте 73 лет во время одной из своих командировок.

А вот MARK-I на пенсию все-таки будет отправлен, хотя уже в наши дни его попробуют запустить заново и - знаете, он прекрасно работает и сегодня.

#техноистории от Саши Иванова

Да здравствует трансатлантический кабель, ура!

То ли Сайрус Филд был везунчиком, то ли его аккуратность бросалась в глаза, но он быстро сделал головокружительную карьеру: приехав в 15 лет из массачусетского захолустья в Нью-Йорк, он тут же получает шикарное место – мальчиком на побегушках в лучшем галантерейном магазине, у самого Стюарта. Его старания были замечены, и его повысили до кладовщика. В первый же год работы он умудрился заработать аж $50, а во второй жалованье ему было удвоено. Жизнь удалась, перспективы маячили невероятные, в 21 год Сайрус женится – он уже состоятельный человек, способный содержать семью.

Филд считается сведущим в бизнесе, и один из его братьев нанимает Сайруса помогать ему в производстве бумаги. Но тот, изучив процессы, уходит в компанию-конкурента младшим партнером. Впрочем, неудачно: через полгода фирму пришлось закрыть, и Филд, хоть и не имел обязательств перед кредиторами, потом еще несколько лет гасил огромные долги с процентами. Однако, работа над ошибками была сделана на отлично: после второго захода в тот же в бизнес молодой торговец бумагой позволил себе в 34 года выйти на пенсию.

Для столь любопытного и деятельного человека пенсия утомительна. В 1854-м он знакомится с англичанином Ньютоном Гисборном, который затеял было тянуть телеграфную линию от Ньюфаундленда в Нью-Йорк, но проект потерпел неудачу из-за нехватки денег. Телеграф занимает теперь все мысли Филдса. Вернувшись в Нью-Йорк, он входит в Кабельный кабинет - бизнес-сообщество, которое занимается прокладкой телеграфных линий. Кабинет создает компанию ATC, Atlantic Telegraph Company, и Филд становится главой этого акционерного общества.

Сеть кабельных линий ATC растет очень быстро, вскоре это уже вторая компания в стране, уступающая только Western Union. Но Филд обхаживает правительство США в надежде получить финансирование на фантастический проект: прокладку кабеля через Атлантику. Изобретенная немецким Симонс гуттаперча позволяет изолировать провода, опыт прокладки кабелей через реки и озера уже есть, а соединение телеграфом Старого и Нового света сулит огромные выгоды.

В 1857-м ATC получает финансирование, и начинается работа: силами двух пароходов прокладывается кабель в 7 медных проволок, покрытый тремя слоями гуттаперчи утяжеленный стальным тросом. Увы, кабель обрывается, а работы, из-за наступившей непогоды, приходится отложить на год.

За год технологию изменили: два парохода, встретившись на середине Атлантики, соединили кабель и разошлись - один отправился в Ньюфаундленд, другой - в Ирландию. Несколько раз кабель обрывался и работу приходилось начинать заново, но в итоге все получилось. Меньше, чем через месяц после начала работ, 16 августа, президент Бьюкенен и королева Виктория обмениваются телеграммами, причем передача их занимает всего каких-то жалких 16 часов (сигнал проходит несколько станций, где сообщение перепроверяют и пересылают дальше). Газеты трубят о наступлении новой эры — мир изменился. Вот только кабель в сентябре снова не работает: обрыв. Надо начинать все заново.

Филду же все время что-то мешает - сначала бумажный бизнес Филда, оставленный без присмотра, оказывается на грани банкротства. Нужна совсем небольшая сумма. Казалось бы, что такого – вся Америка называет Филда национальным героем, в честь него затевают банкеты, устраивают фейерверки. Вот только денег в долг никто не дает. Лишь спустя два года такой человек все-таки находится - Филд вытаскивает свой бизнес с дна, он снова богат. Но начинается Гражданская война и опять не до кабеля.

Но война заканчивается, и в 1865-м нанят самый большой пароход в мире, который должен уложить 5100 км кабеля с улучшенной изоляцией. Но и теперь все получается только со второй попытки. Зато укладчики натыкаются на обрывки старого кабеля, который удается восстановить. Полная и безоговорочная победа!

Филд снова становится национальным героем и очень богатым человеком. Но если богатство он позже растеряет из-за крайне неудачных инвестиций, то трансатлантический кабель останется в истории человечества.

#техноистории от Саши Иванова

Больше, чем игра

Идея обучить машину играть в шахматы появилась давно: механик фон Кемпелен еще в 1770 году создал Механического турка, который обыгрывал сильнейших шахматистов своего времени. В те годы автоматы производили на публику ошеломляющее впечатление, и в «Турка» поверили, как нынче верят презентациям стартапов про искусственный интеллект. Обман раскрылся только через 80 лет: в специальной нише машины прятался шахматист мирового класса, который и играл за нее.

Это не разочаровало мечтателей. Сам Алан Тьюринг создавал программу для игры в шахматы, хотя известные в 1950-м году компьютеры тогда еще просто «не тянули» такие задачи. Кстати, именно эта работа натолкнула Тьюринга на понимание разницы между мозгом человека и программируемым устройством: шахматист рассматривает только логичные ходы, понимая, какие из возможных ходов интересны, ведут к цели и улучшают позицию, а компьютер просчитывает огромное количество «лишнего» материала. Тогда и зародилась идея «думающего» компьютера, тест Тьюринга и т.д.

А штурм компьютерами шахматных высот уже начался, качество их игры неизменно росло. В конце 70-х уже появились программы, способные играть на уровне мастера. Но это движение вверх осталось бы неспешным, если бы не чрезвычайно амбициозный и настойчивый тайванец Фэн Сюн Су.

В 1985 он начал работать над шахматным компьютером для своей магистерской диссертации, а университет Карнеги-Меллон выделил на это небольшое финансирование, которое позволило привлечь к работе коллег, математиков и инженеров. Первый заход его ChipTest на чемпионат среди компьютеров окончился разгромным поражением, но диссертацию Фэн защитил. Можно было все забыть и жить дальше, но вместо этого через год Фэн вернулся с улучшенной версией ChipTest и всухую разгромил оппонентов.

Параллельно он работает над следующей моделью, Deep Thought, которая начинает выступать в турнирах и сеять панику среди людей. Он обыгрывает гроссмейстера Ларссона, и занимает первые места в международных турнирах, опережая самого Таля. А его следующая разработка, компьютер Deep Blue, должен был обрушить на шахматистов всю мощь новой команды разработчиков из IBM.

В феврале 1996 года мечта создателей машины сбывается: играть против нее соглашается сам «мистер шахматы», Гарри Каспаров, которого многие считали сильнейшим игроком в истории шахмат.

Первую партию чемпион проиграл: он сел за доску несколько расслабленным, и машина на это отреагировала блестяще, использовав пару его мелких неточностей. Это была сенсация, но на этом успехи машины и закончились. Каспаров собрался, выиграл следующую партию, потом две завершил вничью, и победил в двух последних.

Мир вздохнул с облегчением: Каспаров отстоял превосходство человеческого мозга перед машиной. Но упорный тайванец продолжал работать над своим детищем, рассчитывая на реванш. Который и состоялся в мае 1997-го.

Deep Blue к тому моменту показывал рекорды скорости, обрабатывая до 330 млн позиций в секунду. Но в первой партии все равно победил Каспаров. Возможно, эта победа расслабила Капарова. В следующих партиях он был невнимателен. Например, во второй партии не заметил ничью, которую увидели чуть ли не все наблюдатели, и проиграл ее. В двух следующих партиях Каспаров имел перевес, но реализовать его так и не вышло, благодаря отличной защите машины. В пятой партии компьютер безупречной игрой зафиксировал «вечный шах», а шестую Deep Blue выигрывает, доведя общий счет матча до 3,5:2,5 в пользу машины.

Обстановка во время матча была необыкновенно нервной. Каспаров уверял, что определенные ходы не могли быть сделаны машиной без подсказки извне, и IBM предоставила ему логи работы машины, но это его не убедило. Матч породил множество конспирологических версий, а Deep Blue перестал играть с человеком. Но смертельный удар был нанесен. С тех пор уже никто не сомневался, что компьютер способен думать лучше человека, и мало кто удивился, когда спустя 20 лет компьютер AlphaGo победил чемпиона-человека в такую сложную и интуитивную игру как го.

#техноистории от Саши Иванова

Акустика против электричества

Вообще, в истории и без шотландца Александра Белла хватало идей для передачи звука на расстояние. Так, Фрэнсис Бэкон еще в начале XVII века придумал переговорные трубы, которуе и по сей день используется на кораблях. А Роберт Гук еще в 1667 году изобрел струнный акустический телефон, копией которого многие из нас баловались в детстве: нитка, натянутая между двумя спичечными коробками. Подобным устройством пользовались в VI-VII веках в Перу индейцы племени чиму, а в XIX веке в Европе нитка с банками стала популярна как «телефон влюбленных» (на расстоянии в несколько метров можно было расслышать даже шепот). А в 1821 году совсем юный тогда Чарльз Уитстон, один из будущих отцов телеграфии, придумал «музыкальную лиру» - приборчик, соединенный очень длинной струной с музыкальным инструментом: находясь в другой комнате, можно было слушать музыку.

И изобретение Беллом электрического телефона идею акустической передачи звука вовсе не убило. Во многом по вине его самого. Телефонные сети, развиваемые силами одного только Белла, росли крайне медленно: у него просто не хватало сил продвигать и рекламировать свое изобретение. В результате «медвежьи углы» земного шара, вроде Новой Зеландии, телефонизировались в несколько раз быстрее, чем Штаты, а лидером по покрытию телефонной сетью была Швеция, где абонентов, в пересчете на количество населения, было почти в сто раз больше, чем в США.

Соратников же у Белла не было: тормозил дело его патент. Хотя изобретателей, создававших аналоги устройства Белла и развивавших его идеи, хватало, реализовать свои разработки у них не было возможности. Если развитие телефонной сети Беллу давалось с трудом, то с отслеживанием нарушений патента его юристы справлялись совершенно блестяще (более двух сотен выигранных дел за полтора десятка лет).

И пока электрический телефон тормозил, получил распространение так называемый акустический телефон. С ним много экспериментировал сам Эдисон, пытаясь составить конкуренцию шотландцу, но массы покорила не его идея, а разработка Лемюэля Меллетта из Массачусетса, создавшего Pulsion Telephone Supply Company. Его устройство было крайне простым: любой джентльмен мог у любого телеграфного столба присоединиться к проводу и, используя свою шляпу в качестве резонатора, говорить по этому «телефону».

Очевидцы утверждают, что слышимость была прекрасной, само устройство выглядело настолько просто и стоило так недорого, что было весьма популярным: Меллетт довольно успешно продавал его железнодорожным компаниям и почте, и даже известны случаи локальной телефонизации, причем, в таком крупном городе, как Бостон.

Кстати, устройство Меллетта вовсе не было просто веревкой на палке: если в электрических устройствах передача сигнала поддерживается током, то здесь поддерживать ее было нечем, и приходилось ухищряться, чтобы передавать звук на максимальное расстояние. Миллетту в этой области принадлежало около 300 патентов, которые позволили добиться передачи звука на расстояние в 800 метров, а позже установить рекорд, соединив две железнодорожные станции на расстоянии в 4,8 км.

У Миллетта были большие планы: он выпустил акции свой компании и Нью-Йоркская биржа даже отметила бум их продаж. Вот только расцвет популярности Pulsion Telephone Supply Company совпал с окончанием срока действия патента Белла. На рынок вышло больше сотни небольших телефонных компаний, которые, бешено конкурируя друг с другом, кажется, даже не заметили «пульсионный телефон» Миллетта.

Биржевые воротилы, ставившие на крупных акул (к числу которых, безусловно, принадлежала и компания Миллетта) ошиблись: неудобное для частных разговоров и имеющее существенные ограничения устройство Миллетта, увы, не прижилось. Множество мелких и шустрых пираний разорвали акулу в клочки, даже и не заметив.

Pulsion Telephone Supply Company разорилась, продержавшись чуть более года после окончания срока действия патента Белла. Конечно, разорился и Миллетт, которого очень жаль — человеком он был экстраординарных способностей. Просто прогресс оказался не на его стороне.

#техноистории от Саши Иванова

Кому нужен этот ваш литий?

В 70-е разразился энергетический кризис, который принял масштаб катастрофы, и подсевший на нефть мир задумался об альтернативных источниках энергии.

Идей было много, в том числе и проект, который «пробил» в компании Exxon инженер Стэнли Уиттингэм, проводивший опыты с литиевыми батарейками. Добился он ошеломительных результатов, которых никто и не ждал: его литиевый аккумулятор (литиевый катод и анод из сульфида титана) - работал! Да, вольтаж был скромным - 2,3 В, но это был самый миниатюрный источник энергии на планете, с которым, конечно, надо бы еще работать и работать, но казалось, что у «таблеток» Уиттингэма есть будущее.

Однако кризис закончился, нефть снова потекла рекой, жизнь радовала настолько, что заниматься «глупостями» дальше Exxon не стал. Батарейка была слишком пожароопасна, и ответственность за ее разработку никто из топов, жизнь которых была богата, размерена и благополучна, брать на себя не хотел.

Правда, одно дело - менеджеры-бюрократы, другое дело - беспокойный мозг ученых. Вскоре Джон Гуденау из Оксфорда сделал мощный шаг: он предположил, что заниматься сульфидами - тупик, и надо перейти на оксиды. Привлеченный к решению этой задачи Коити Мидзусима занялся поисками нужного анода. Работая методом подбора, Мидзусима, прорвавшись через взрывы и пожары, остановился на оксиде кобальта. В итоге Гуденау и Мидзусима получили литиево-ионную батарею мощностью уже аж в 4 вольта. Правда, она по-прежнему не была надежной - фейерверки случались так часто, что о производстве и речи быть не могло. Но в 1980-м марокканец Язами, попробовал в качестве катода графит, и этот совершенно безопасный элемент решил проблему.

Вот только вся эта красота по-прежнему никому не нужна. Оксфорд отказывается оплачивать патент Гуденау, и тот еле находит AERE, институт атомной энергии, который в патент вкладывается, но - в обмен на отказ Гуденау от всех финансовых претензий. А получив патент, AERE сразу же прячет его под сукно. Потому что чиновники AERE, как все нормальные люди, не видят совершенно никаких перспектив в разработке.

Но мир спасут не нормальные. Вроде Акиро Ёсино. Он наткнулся на работы Гуденафа, когда искал катод, чтобы протестировать свой анод из пластика. Ёсино ухитряется получить грант на разработку аккумулятора от Asahi Chemical, и в 1986-м работа завершается получением патента. Но Asahi отказывается от продолжения работ. Конечно же, снова в связи с отсутствием перспектив.

В то время Sony готовят к выпуску лучшую из видеокамер, которые когда-либо знало человечество: Handicam. Она должна превосходить всё существовавшее до неё, должна быть легкой, обладать компактным аккумулятором, и быстро подзаряжаться. И выясняется, что нет ничего лучше для этого, чем литиево-ионные батареи. Asahi, владелец патента Ёсино, от совместной работы отказывается, но есть еще патент Гуденау - и Sony, к полному изумлению AERE, выкупает у них эту пустую безделицу.

И вот в 1991 году Ёсино позирует фотографам, держа в руках первый в мире коммерческий образец литиево-ионного аккумулятора, который по всем параметрам кратно превосходит своего предшественника.

Пройдет еще почти десятилетие, прежде чем литиево-ионный аккумулятор станет «царем горы». Для этого потребуется, чтобы мир наполнился мобильными телефонами, смартфонами, ноутбуками, электромобилями и множеством других хитрых приборов (компактных и не очень), и даже генераторов «зеленой энергетики», вроде ветряков и солнечных батарей, которые сейчас без того самого аккумулятора не обходятся.

В 2019 году Нобелевский комитет решил, что пора отметить людей, благодаря стараниям которых стали возможны такие невероятные перемены. В итоге премию по химии получили трое - Уиттингэм, Гуденау и Ёсино. Почему именно они, а не, например, Мидзусима или Язами? Так бывает - признание не всегда приходит точно по адресу, в отличии от потребления. А потребителями и бенефициарами этого изобретения являются сегодня все жители Земли.

#техноистории от Саши Иванова

Самый первый комп

Академические карьеры в старину делались не так, как нынче. Вот, например, Муса ибн Шакир, известный в Хорасане разбойник, однажды обнаружил в себе талант астролога. И талант этот настолько бил через край, что ибн Шакир, будучи не в состоянии держать это всё в себе, сам явился к правителю Хорасана, который, испытав знания разбойника, признал в нем алима, то есть ученого, и, простив ему прошлые преступления, приблизил его к себе, назначив придворным астрономом и астрологом.

Правителем был Аль-Мамун, сын благословенного халифа Харуна ар Рашида. Он мечтал стать халифом вместо своего брата, и мечты свои воплотил, захватив Багдад и отрубив тому голову. Заодно порубив на куски еще чуть ли не половину багдадцев. Но времена были такие, что головы с плеч слетали часто, и никого это не удивляло и ничего не меняло, в отличие от снов правителей. А Аль-Мамуну однажды во сне явился Аристотель, который объяснил халифу всю пользу наук и даже рассказал, как организовать обучение и изучение.

Так в Багдаде появился Дом Мудрости - уникальное заведение, с которым, собственно, и связано понятие “Золотой век ислама”, ибо золотой век - это успехи в науках и изучении природы, и отсчет его ведут с 813 года, когда Аристотель наставил халифа-братоубийцу на верный путь, а завершают 1258-м, когда армия монгольского хана Хулагу уничтожила Дом Мудрости вместе с его книгохранилищем.

Аль-Мамун, конечно, ввел в Дом Мудрости и своего любимого астролога. Впрочем, бывший разбойник вскоре умер, оставив троих сыновей, и халиф взял на себя заботу об их образовании. Все трое стали блестящими учеными и оставили свой след в истории. Поскольку все свои работы они подписывали тремя именами, то и остались в памяти как коллективный автор. Их называют Бану Муса - дети Мусы.

Среди множества их достижений в математике, астрономии, инженерном деле, особой известностью пользовалась их «Книга хитроумных устройств», которая представляла из себя описание ста удивительных механизмов с подробным объяснением того, как они работают. Сразу скажем, что большинство из их придумок востребованы будут только спустя тысячелетие. Практического применения в свою эпоху они не нашли - тогда хитроумные устройства ценились вовсе не для повышения производительности, а для того, чтобы удивить, поразить.

Братьям ошибочно приписывают создание водяных часов из латуни, подаренных Харун ар-Рашидом Карлу Великому (правители активно обменивались посольствами, заключая союзы против единоверцев - Аль-Андалус и Византии). Часы отбивали бой и были украшены двенадцатью подвижными фигурками, каждая из которых соответствовала какому-то часу. Рассказывают, что Карл Великий никак не мог поверить, что такое чудо могло быть придумано и сделано человеком. Представляете, с каким удовольствием узнал об этом халиф?

Собственно, в такого рода эффектах, прославляющих державу правителя, и видели предназначение ученых. Что же касается упомянутой книги Бану Муса, то больше всего потомков поражал созданный им Флейтист. Эта фигурка могла играть несколько мелодий, а механизм устройства Флейтиста, но мнению современных инженеров, был, фактически, первым программируемым устройством и самым старым из известных предтечей компьютера. Приводился в действие он с помощью потока воды.

Неизвестно, построили ли Бану Муса Флейтиста в реальности или нет, но их современник описывал чудо: на пруду во дворце халифа на лодке сидел целый механический оркестр из четырех фигурок, который играл мелодию за мелодией.

Судьба ученых в те времена была такой же, как и судьба любого придворного - могли казнить, побить, выгнать на любое неудовольствие. Однако Бану Муса всегда были в фаворе у всех правителей, хотя пережили, как минимум, десять халифов. Их книга уцелела, была переведена на латынь и известна европейцам. Говорят, о ней знал великий Леонардо, и ученые думают, что куклы-автоматоны XVIII-XIX века, которые производили фурор в Европе и стали вполне реальными прототипами первого в мире компьютера Бэббиджа, были сделаны с учетом достижений Бану Муса.

#техноистории и от Саши Иванова

Не Поповым единым...

В 1901 году в Киеве выпускник университета Семен Айзенштайн провел для почтенной публики демонстрацию беспроволочного радио собственной конструкции. Ее почти присутствием (уважил родителя Семена, купца первой гильдии) генерал-губернатор Сухомлинов и так расчувствовался, что предложил Семену немедленно заняться выпуском таких устройств, полагая, что армии они будут крайне нужны.  Но тот считал, что знаний у него все еще недостаточно, и отправился учиться в Германию.

Вернулся он в 1905-м году, уже в Петербург. К тому времени делами радио занимался институт, открытый специально «под Попова», куда и перетекали все заказы (главными заказчиками, как и пророчествовал Сухомлинов, были военные). Попов умер год спустя, но его ученики были активны и талантливы, а военное ведомство к ним лояльно. Было глупо с ними соревноваться, но Семен решил попробовать.

Первая же задача — соединить беспроволочной связью Киев, Жмеринку и Одессу, была выполнена с блеском и открыла ему путь к госзаказам. Вслед за этим успешным проектом последуют и другие, а уж когда Сухомлинов возглавит военное ведомство, то заказы Айзенштейну и вовсе потекут рекой — военный министр будет считать этого бывшего студента своим личным открытием.

Задачи возросли и для расширения производства надо было искать деньги — и он нашел неожиданного компаньона в лице бывшего ссыльного народовольца Юрия Тищенко. Тот возглавлял рабочие комитеты Баку и одновременно был правой рукой миллионщика Гукасова. Собственные миллионы, сделанные на нефти, Тищенко щедро жертвовал на «дело рабочего класса». Дело это, правда, обернулось пожарами на нефтепромыслах, от которых замахнувшаяся было на мировое лидерство каспийская нефть так никогда и не оправится. Доходы Тищенко снижались, и народоволец вложил заработанное на нефти в компанию Айзенштейна, да еще вовлек в дело своего друга и классового врага Гукасова.

В 1908 году учреждается «Общество беспроволочных телеграфов и телефонов системы С.М. Айзенштейна», которое позже получит от Совмина право именоваться «российским» (РОБТиТ). К тому моменту в стране была уже жесткая конкуренция в области радио — два десятка российских компаний плюс мировые монстры, вроде Маркони и Сименса. Тем не менее устройства оригинальной системы Айзенштейна конкуренцию выигрывали.

У Айзенштейна - нюх на таланты: у него работает Папалекси, будущий академик и отец радиофизики, Львович, который станет главным в продвижении радио в СССР, а также Шейнберг, будущий главный инженер Маркони.

За шесть лет обороты выросли в 25 раз, а когда началась война, возросла и сложность задач: например, удалось построить мощную радиостанцию, которая позволяла держать связь со столицами стран Антанты; была разработана компактная полковая рация, которую можно было перевозить на лошади, начат выпуск первых отечественных радиоламп.

Приходит революция. Айзенштейн, социалист и человек прогрессивных взглядов, ждет от нее свобод: он внешне безропотно переживает национализацию и пробует сотрудничать с новой властью, например, оборудует Шуховскую башню. Однако бесконечные аресты удручают его. Аресты с целью грабежа он еще переносит, но когда его вновь обвиняют в саботаже (за что полагался расстрел) Айзенштейн решает, что с него хватит, и тайно бежит в Лондон, где находит себе работу на фирме старого знакомого Маркони.

РОБТиТ же будет «вписан» в советскую систему и станет зваться НПО «Вектор». Производство электроламп перейдет заводу «Светлана».

Во время второй мировой войны талант Айзенштейна пригодится армиям союзников, к десяткам патентов Российской империи он прибавил еще столько же английских, а после войны акционеры именно ему предлагают возглавить компанию English Electric Valve Company, выпускавшей радары. Созданная им компания, которая называется сейчас e2v оборудовала телескоп Хаббл, её клиенты - Боинг, Аэробус, НАСА, ЕКА.

Умер пионер российской радиосвязи в Лондоне в 1962 году, в 78 лет. В России о нем помнят, говорят и пишут мало - что, собственно, вовсе не означает, что он нашей памяти не достоин.

#техноистории от Саши Иванова

Ошибка Герца

В 1888 году Генрих Рудольф Герц делал доклад, сопровождаемый демонстрацией, которая доказывала существование электромагнитных волн. Завершилась всё в гробовом молчании - публика затихла, пытаясь себе представить то великое будущее, которое принесет миру это открытие.

Наконец, прозвучал вопрос:
- Что за всем этим следует?
На что Герц сухо ответил:
- Более - ничего.

Открытию помог случай: Герц был поклонником Максвелла, одна из работ которого доказывала возможность существования электромагнитных волн, и Герц во время опытов по индукции заметил искру и предположил, что это и есть следствие волны.

В тот же день он повесил на дверь своей лаборатории табличку, чтобы его не беспокоили две недели, отменил все лекции (с большим удовольствием - он терпеть не мог читать лекции) и занялся исследованием эффекта. Двух недель не хватило, но через полгода он придумал прибор, который мог передавать волну.

Получив практическое доказательство теории, Герц переключился на другие задачи, в конце концов, в мире хватало интересного и не исследованного. Так, позже Герц сосредоточится на явлении внешнего фотоэффекта, той самой работы, которую разовьет в теорию Альберт Эйнштейн. Он получит, кстати, свою «нобелевку» в 1921 году именно за эту свою работу.

Возможно, нам сейчас кажется (благодаря школьному учебнику) что наука всегда, шаг за шагом, двигалась в нужном направлении, последовательно «разгадывая тайны природы». Однако, ничего подобного, конечно, не было и быть не могло. Мир всем мыслителям представлялся разным. Герц ввел в обиход понятие «физической картины мира» - понятие не только или не столько физическое, сколько общефилософское (потом его разовьет Витгенштейн) и ставшее определяющим в нашем представлении о природе сегодня.

Всю свою короткую жизнь Герц будет вынужден отвечать на вопросы о практическом применении электромагнитных волн, и всю жизнь он будет вежливо объяснять, что это пустяки, детские игрушки, глупые забавы, а заодно высказываться в том духе, что использовать науку для личного обогащения неприлично, и что познание - благородно само по себе.

Американская глупость «если ты такой умный, то почему не богатый» достигла в те годы Европы, но слышал ли о нем Герц, неизвестно. Деньги его и в самом деле не интересовали - он происходил из весьма богатой еврейской семьи, принявшей лютеранство, и на его материальном положении его карьера сказывалась мало.

Герц умирает в 36 лет, в 1894 году, и профессор Аугусто Риги посвящает ему обширный некролог, в котором описывает практическое значение открытия электромагнитных волн.
Один из студентов Риги, Гульельмо Маркони, прочитав написанное, загорается идеей создания радио, что он, как мы знаем, в конце концов и сделает, умно обобщив достижения предшественников.

Практический результат Маркони, которого он добился, используя открытие Герца, часто приводят в качестве иллюстрации к высказыванию Бернара Шартрского о том, что мы - карлики на плечах гигантов, а сия метафора означает, что мы видим дальше по той причине, что наши знания основываются на знаниях и открытиях великих предшественников.

Возможно, это справедливо: сам Герц вполне мог бы назвать себя карликом на плечах своего кумира Максвелла или своего учителя Гельмгольца. Для нас же, людей нынешнего времени, Маркони - такой же гигант, сидя на плечах которого, мы обозреваем современный нам мир и судим о прошлом.

Герц умер до того, как высшие достижения в науках стали отмечать Нобелевскими премиями, и его имя потомки (те самые карлики) увековечили иначе - его именем названа единица измерения частоты, герц (Гц или Hz).

Фашисты, придя ко власти в Германии, пробовали, кстати, имя еврея Герца истребить, предложив обозначение оставить, но в не в честь Герца, а в честь его учителя Гельмгольца. Но чем все закончилось, мы знаем.

#техноистории от Саши Иванова

В вечном поиске

Тим Бернерс-Ли, создатель WWW, вел список сайтов вручную - у него был специальный листочек, в котором он фиксировал каждый новый сайт. Сайты появлялись далеко не каждую неделю, и любой новый — важное событие для Всемирной Паутины. Поэтому когда 34 года назад, 10 сентября 1990-го, канадец Эмтейдж объявил о создании поисковика Archie, его не поняли — неужели для записей сайтов ему не хватает тетрадки? Но к 1994 году сайтов в мире стало уже 2,7 тысяч и перспективы поиска в интернете стали очевидными.

Эмтейдж создал фирму для продвижения своего поисковика, но к моменту её создания выяснилось, что сайтов уже так много, что надо искать не страницы, а контент.
В дело пошли поисковые роботы, и вовремя, сайтов-то к тому времени было уже 24 тысячи.

Еще составлялись модные списки вроде «Путеводителя Джерри по всемирной паутине», но задачу поиска нужного контента они уже не решали, разработчики поисковиков считали каталоги примитивными.

В 1995 году мир поражает AltaVista — Луи Монье решил научить компьютер «разговаривать», отвечать на вопрос, заданный так, как мы формулировали бы его в разговорной речи. Сайтов к моменту выхода в свет AltaVista было уже четверть миллиона и интуитивно было ясно, что тот, кто справится с поиском по ним, соберет «все деньги мира». Поисковиков было тогда больше 40 — о многих из них уже некому вспомнить, зато обмен идеями порождал новые алгоритмы.

Смешной «Путеводитель Джерри» первым догадался, как сделать деньги на том, что сайтов слишком много, выйдя на бой за аудиторию. В 1995 году он заявил себя как Yahoo!, и победил. Хотя биться ему в тот момент было с кем.

Впрочем, Джерри Янг и Дэвид Фило не могли решить, надо ли им разрабатывать поисковик самим или купить услуги поиска на большом тогда рынке.
Друзья порешили, что, пока они будут думать, поисковик на сайте должен работать. Лучшей из лучших поисковых систем создатели Yahoo! посчитали AltaVista и привлекли их, что сделало Монье чуть ли не монополистом и позволило сделать новый качественный рывок.

В 1996-м Робин Ли получил патент на технологию оценки сайта для ранжирования результатов поиска и использование гиперссылок. Через два года Пейдж и Брин получат другой патент на похожий алгоритм и создадут Google, а Янг использует свой алгоритм при создании в 2000 году Baidu.

Качество Google было вне конкуренции. Поэтому, хотя Yahoo! наконец решил, что будет делать собственный лучший в мире поисковик, для чего купил на рынке несколько компаний с командами, на время пока он делается, договорился с Google.

Четыре года посетители Yahoo!, число которых тогда почти равнялось числу пользователей интернета, наслаждались Google, когда контракт истек, а поисковика Yahoo! создать так и не смог, они решили купить Google. Переговоры шли прекрасно, но лидер Yahoo! Янг, решил показать своим менеджерам, как надо вести дела — он «зачеркнул нолик», предложив Пейджу и Брину вместо $3 млрд в десять раз меньше.

Так что, можно сказать, что мировой гигант Google родился благодаря великому мастеру-переговорщику Янгу. Ведь именно после объявления им «окончательной цены» Пейдж и Брин и приняли решение о создании того самого Google, который сейчас обрабатывает примерно 90% поисковых запросов в мире.

Есть история, которую любил рассказывать сооснователь Яндекса Илья Сегалович (вчера ему исполнилось бы 60): о том как он и Волож встречались с Пейджем и Брином, и обнаружили единство взглядов и подходов. Тогда решено было работать вместе, но вместе, увы, не получилось. Слишком явно Google начал тянуть одеяло на себя, игнорируя инициативы команды Яндекса. В итоге у Яндекса вышел отличный продукт, никак не хуже Google.

Возможно, кто-то думает, что тема поиска в интернете исчерпана, а роли и места распределены навсегда. Тем не менее, ежегодно регистрируется несколько сотен патентов, связанных с поиском. Так что, не исключено, что новые брины янги и сегаловичи уже ваяют что-то в своих гаражах.

#техноистории от Саши Иванова

Забытый бипер

В 1920-х годах, на пике борьбы с гангстерами, Детройтская полиция решила внести перелом в работу патрулей. Им начали передавать сообщения по односторонней радиосвязи, диктуя номера угнанных автомобилей или приметы пропавшего ребенка. Впрочем, эта история не получила продолжения до 1949 года.

Канадец Эл Гросс, выходец из румынско-еврейский семьи эмигрантов, был одним из самых продуктивных и, одновременно, неудачливых изобретателей. Радио он увлекся в 16 лет, и изобретения посыпались сразу же — беспроводная радиосвязь была его коньком, вот только заказы на производство раз за разом улетали к конкурентам или  изобретения не «выстреливали» вовсе, обогнав свое время.

Идея пейджера (хотя чаще его будут называть «биппер») родилась у Гросса, когда он работал над уоки-токи. Это было устройство, которое получив сигнал по радиосвязи, пищало, сообщая владельцу, что он должен совершить заранее оговоренное действие. Гросс считал, что больше всего он будет нужен врачам, к которым пациенты могли бы обращаться в срочных случаях. Поэтому он приехал с новинкой на конгресс медиков и провел там демонстрацию, которая вызвала бурю эмоций, причем резко негативных.

Позже Гросс будет говорить, что «врачи не хотели, чтобы их отвлекали  от игры в гольф». Но возможно проблема была в самом Гроссе, не умевшем рекламировать свои изобретения. Во всяком случае, когда шесть лет спустя к медикам со своим бипером пришла Motorola, проблем с внедрением не возникло, и Гросс вновь остался не у дел.

Больницы с радостью приняли этот миниатюрный (размером всего лишь почти с пол-кирпича) радиоприемник. А в 1959-м за пейджерами потянулся и Старый свет: компания Multitone оборудовала ими больницу в Лондоне.

Motorola же врачами не ограничилась, биперы стали служить полицейским и пожарным — компания шла изведанным путем, уже однажды пройденным ею при внедрении уоки-токи. Правда, Федеральная комиссия по связи не спешит передавать частоты под пейджинг, и идея заморожена на десятилетие, пока в 1971 году бюрократическая блокада не была прорвана.

Следующие 10 лет пейджинговые компании тратят на неспешный «захват мира». Идея-то простая: ты звонишь по телефону, сообщаешь номер пейдежера и диктуешь сообщение, у абонента пищит гаджет и он либо перезванивает на присланный ему номер телефона либо читает сообщение. Но дело идет туго: за 12 лет число пользователей выросло со 100 тысяч до 3,2 млн. Девайс слишком дорогой — около $200. В 1980-м году упомянутая Multitone за огромные деньги организует такую сеть связи в Москве к Олимпиаде.

Массовым спрос на пейджеры станет к концу 80-х, когда их стоимость резко упадет — в ходу модели дешевле 50 долларов. Пиком же их популярности станет 1994 год. Мобильный телефон тогда стоит $2000, да и сама сотовая связь еще очень дорога, так что 64 млн владельцев пейджеров потешаются над пионерами мобильной связи, которых тогда было несколько миллионов.

Но уже в 1995-м ситуация изменилась: мобильниками пользуются 90 млн, а число пользователей пейджеров сокращается до 56 млн. В тот момент на пейджер уже передаются текстовые сообщения, кроме того, активно рекламируются «твейджеры», способные не только принимать, но и передавать сообщения. Но мобильные телефоны убивают этот гаджет на корню.

К 2007 году, когда пейджеры уже почти исчезли, в мире в все время их существования было продано больше 200 млн этих устройств. И хотя они и сейчас используются кое-где скорой помощью или пожарными, это все-таки реликтовые явления. До недавних событий почти всё население Земли было уверено, что пейджер — глубокая архаика.

В целом так и есть: в том же Ливане уже очень много лет нет ни операторов пейджинговой связи, ни самого сервиса, который использовался бы обычными гражданами. Их использовали, впрочем, как мы теперь знаем, для обхода прослушки. Судя по всему, используемые протоколы при этом отличались от классических, которые было легко декодировать, и не позволяли идентифицировать получателей.

Но попытка спуститься технологической ступенькой ниже, чтобы поставить противника в тупик не удалась.

#техноистории от Саши Иванова

Заря электричества

Дела у Эдисона шли прекрасно, пока не объявился конкурент в лице Вестингауза, и началось то, что потом назовут «войной токов»: Эдисон горой стоял за постоянный ток, а Вестингауз считал, что будущее за переменным.

В конце концов Вестингауз принял на работу талантливого эмигранта Теслу, уволенного Эдисоном. Тот сперва обещал Тесле 50 тысяч долларов за технические решения, но когда он создал их, Эдисон отказался платить сербу, сказав что тот просто не понял его американского юмора. Вестингауз же сразу предложил Тесле $1 млн плюс роялти от внедрения.

Разработка Теслы — двухфазный переменный ток — означает, что дела Эдисона плохи. Но Эдисон не перестал упорствовать в своем стремлении навязать миру тупиковый вариант. 

В Старом свете шла своя война токов, сродни американской.
Там друг другу противостояли фон Сименс, к тому времени уже «оседлавший» постоянный ток, и Ратенау с его компанией AEG, инженеры которой считали, что только переменный ток решит проблемы передачи электроэнергии. 

Среди вовлеченных в эту войну — Михаил Доливо-Добровольский. Он учился в Риге, в созданном лютеранами политехническом институте. Занятия велись на немецком — своих кадров не было, преподавали приглашенные профессора.

Учиться Михаилу пришлось недолго: в 1881 году, после убийства Александра II, он был исключен за «антиправительственную деятельность» — он подписал петицию против репрессий. Это означало запрет на продолжение учебы в России, «волчий билет», и Доливо-Добровольский уезжает продолжать образование в Германию, в Дармштадт. В Россию он больше не вернется.

В 1887 Ратенау пригласил его в AEG, и отныне вся жизнь Доливо-Добровольского будет связана с этим концерном.

К тому моменту его занимает идея трехфазного переменного тока. Дело в том, что человечество еще не могло решить проблему передачи электроэнергии на большие расстояния. Постоянный ток (электрическая лампочка Эдисона и трамваи Сименса, например) диктовал очень дорогие и малопригодные для практики решения: где-то рядом должны размещаться генераторы, которые подавали бы ток определенной мощности (например, 110V для электроламп и 500V для трамваев), перераспределить её было невозможно.

Доливо-Добровольский занялся созданием прибора, который мы сегодня знаем как трансформатор, и который дожил до настоящего времени, не претерпев сколько-нибудь значительных изменений: современные трансформаторы выглядят так же, как в XIX веке.

В 1891 году во Франкфурте-на-Майне открылась выставка, посвященная электричеству, которая продемонстрировала преимущество трехфазного переменного тока: AEG, по проекту Доливо-Добровольского, осуществил передачу энергии.
Протяженность первой линии электропередачи составила 170 километров, это было феноменальным достижением, стало ясно, что расстояния больше не преграда для передачи электричества.

Мир ждал появления электричества десять лет, с того момента, как, в 1881 году, Эдисон показал свою лампочку на выставке в Париже.
Густой яркий свет поразил обывателей, но реальную путевку в жизнь электричество получило только после открытия Доливо-Добровольского.

Именно тогда и наступила эра электричества: во всем мире начинается активное строительство гидроэлектростанций, ЛЭП, распределительных подстанций.
Электричество завоевывает мир быстро и легко, становится массовым, общедоступным и дешевым.

Правда, открытие Доливо-Добровольского было успешно оспорено Вестингаузом, который «доказал» суду, что все патенты AEG по трехфазному току являются версией изобретенного Теслой двухфазного.

Сутяжничество Вестингауза не сказалось ни на научной репутации Доливо-Добровольского, ни на его карьере. В 1909 году он получает швейцарское гражданство и становится директором AEG.

Умер Доливо-Добровольский рано — в 57 лет, в 1919 году в Германии, куда вернулся после окончания первой мировой. Одна из улиц Дармштадта названа его именем. Об увековечении его памяти (не считая выпущенной в СССР почтовой марки) сведений найти не удалось, разве что в Гатчине в свое время была открыта мемориальная доска в его честь.

#техноистории от Саши Иванова

Глобализация цифр

Впервые суккуб - дьявол в образе прекрасной девы, посетил юного монаха Герберта Орийакского в 963 году. Последствием этой греховной связи стало внушенная лукавым неискушенному юноше любовь к наукам. Ибо чем еще, кроме как дьявольскими кознями, можно было объяснить то, с каким рвением этот крестьянский сын постигал книжные знания?

Есть предположение, что тяга к науке в итоге привела этого монаха в самый древний в мире университет — Аль-Карауин, что в марокканском Фесе — одно из немногих мест в мире, где можно было приобщиться к настоящим знаниям. Среди алюмни Аль-Карауина было полно звездных персонажей – арабские ученые ибн Араби и ибн Хальдун, еврей Маймонид. Среди них есть даже один Римский Папа, так как сильно позже наш герой, монах Герберт стал Папой Сильвестром II. Но нам он интересен не этим, а тем, что он (не иначе как по наущению суккуба) первым попробовал ввести арабские цифры в обиход среди европейцев.

Хотя цифры и считаются арабскими, они появились около V века в Индии. Правда, не все: цифры «ноль» тогда еще не существовало – нет смысла тратить знаки на пустоту, и ее обозначали пробелом. Как и у любого знания, их путь был неспешен: до Персии они добрались только в IX веке.

В Багдаде, где халиф создал Дом Мудрости, были собраны лучшие ученые, и среди них аль-Хорезми, автор «Китаб аль-джебр ва-ль-мукабала» (именно от него произошло слово «алгебра»). Он-то и ввел в обращение индийские цифры. Его вкладом в придумку стало изобретение знака для «нуля». Можно сказать, что после этого цифры с полным правом стали арабскими.

В работах ученых Дома Мудрости можно увидеть следы споров о том, надо ли менять системы счисления - в конце концов, Дом Мудрости был создан как библиотека, которая в первую очередь должна сберечь наследие античности. Замена того, чем пользовались Евклид или Архимед, могло выглядеть кощунством.

Тем не менее прогресс торжествует - полтора столетия спустя ученые Магриба и Ал-Андалуса, где поглощал знания монах Герберт из Орийака, уже вовсю пользовались десятичной системой. Правда, долгое время арабские цифры и сама система счисления была «тайным знанием» людей науки. В широкие же народные массы, доставшееся от индусов знание пришло вовсе не по указам «сверху»: его носителями и распространителями стали арабские купцы, благо рынок, центр любого города, был лучшим местом для массовых знаний.

В самом начале XIII века Леонардо Пизанский, известный нам как Фибоначчи, получив знание об арабских цифрах во время учебы в Алжире, возвращается в Европу, и участвует в математических турнирах. Да, в те времена в шоу превращали не только схватки рыцарей: соревнования математиков были модным развлечением (почти как сегодня чемпионаты мира по программированию). Побеждал тот, кто считал быстрее и точнее соперников, и оперировавший позиционной системой счисления (т.е. арабскими цифрами) Фибоначчи легко побеждал всех, кто мучался с римскими цифрами, благодаря чему обратил на себя внимание императора и его свиты.

Всем было интересно, как он умудряется так запросто побеждать, а Фибоначчи не делал из этого секрета, рассказывая об арабской десятичной системе и тайне числа «ноль». Более того, в 1202 году Фибоначчи выпустил «Книгу абака», которая стала хитом, и все, занимающиеся наукой, были отныне вовлечены в мир арабских цифр. Эффект их распространения умножился благодаря давлению «снизу» - популярности среди торговцев.

И все же римские цифры исчезают из массового оборота только после 1440 года, когда распространяется книгопечатание. С тех пор вопросов об их возвращении больше не возникает. А для создания компьютера позиционная система счисления и вовсе стала неоценимым благом.

В Россию арабские цифры завезли только в XIV или XV веке. Судя по всему, завезены они были теми же фрягами — архитекторами и литейщиками на великокняжеской службе, и ганзейскими купцами. Но официально Россия перешла с посконной цифири (славяно-кириллического написания цифр) на чужеземные арабские цифры только в 1708-м, после введения Петром I так называемого «гражданского шрифта».

#техноистории от Саши Иванова

Делегирование интеллекта

Высказывания Джона Хопфилда об опасности искусственного интеллекта мы слышали давно, но теперь, когда он получил Нобелевскую премию за изобретение нейросетей, это стало предупреждением от их официального создателя.

Кажется, «отец нейросетей» (ему сейчас 91 год) выглядит если не напуганным, то, как минимум, весьма настороженным насчет перспектив ИИ.

Он беспокоится, что если раньше интеллект был эволюционным преимуществом человека, давшим ему способность выживать в довольно сложной среде обитания, то теперь мы делегируем использование этой главной человеческой силы, не совсем понимая последствий этого шага — как долгосрочных, в чисто биологическом смысле (не будет ли это означать деградацию людей как биологического вида), так и ближайших, в виде создания механизмов подчинения и угнетения.

«Меня, как физика, очень нервирует то, что неконтролируемо» — говорит он, поясняя, что сейчас он уже и сам не до конца понимает, как действует ИИ.

Впрочем, в науке встречается (пусть и довольно редко) подобная трансформация взглядов. Все начинается с захватывающей задачки, с попытки решения некоторой проблемы, с игры ума, но позже люди осознают социальные последствия полученного результата. Правда, случаи, когда результат можно осознать  еще до того, как интересная задачка будет решена, крайне редки.

Хопфилд положил начало решению проблемы ИИ еще в 1982 году, создав сеть, названную его именем.
Описывать весь путь выходца из семьи эмигрантов из Польши (его отец тоже был физиком) мы не станем - об этом сейчас пишут буквально все, скажем только, что сеть Хопфилда интересна тем, что он построил её не на основе знаний в нейрофизиологии (путь, по которому шли примерно все исследователи), а на основе знаний из физики твердого тела.

Хопфилд представил движение атомов как код (вверх и вниз, 1 и 0), а его сеть стала идеальным способом хранения эталонной информации и её распознавания и сравнения. Словом, машина научилась перебирать шаблоны и искать сходства и различия.
Причем довольно скоро научилась делать это быстрее человека.

Впрочем, настоящее обучение нейросетей началось только тогда, когда британец Джеффри Хинтон (между прочим, правнук Джорджа Буля, основоположника матанализа и двоичного кода) создал машину Больцмана — вид сети, которая применяет метод обратного распространения ошибки — способ рассчитывать изменения и корректировать данные при накоплении информации.

Как и его коллега, Джеффри Хинтон, еще совсем недавно работавший над проблемой ИИ в команде Google, обеспокоен тем, что принесет человечеству искусственный интеллект.

Он считает, что происходящее вполне сравнимо с промышленной революцией, вот только если в прошлом создавались вещи, которые компенсировали нехватку мускульной силы и энергии, то теперь развитие идет по иному пути: «Мы не знаем, каково это - иметь вещи, которые умнее нас».
Кроме того, человечество не застраховано от того, что тот или иной диктатор захочет создать сверхразумные машины для убийств.

Словом, люди, родившие искусственный интеллект, нынче крайне обеспокоены его распространением и потенциальным влиянием на жизнь, предвидя не только достижения в прогрессе и развитии, но и угрозу человечеству.

Впрочем, премию пацифиста и создателя динамита Альфреда Нобеля пока что вручают не за лучшие способы убийств, а за мирное использование достижений науки. И в этом году премия по химии присуждена двум сотрудникам Google DeepMind, Д. Хассабису и Д. Дамперу, за использование ИИ для определения структуры белка. Так что, как там обстоят дела с угрозой человечеству пока не ясно, между тем ИИ уже помогает продвигать медицину и фармакологию.

Ну а премию Мира получило японское движение хибакуся, которое выступает за уничтожение ядерного оружия — результата предыдущего научного прорыва и игр ума гениальных физиков недавнего прошлого. Так что, может лет через 70 премия Мира уйдет борцам за уничтожение милитаризированного ИИ. Если, конечно, не сбудутся худшие апокалиптические опасения создателей ИИ.

#техноистории от Саши Иванова

Машина Бэббиджа, шведский вариант

Типография, доставшаяся от отца, неплохо кормила шведа Георга Шутца, вот только контента постоянно не хватало: все время нужно было находить для печати что-то новое. Поэтому Шутц увлекся переводами с английского, которым он овладел очень хорошо — например, перевел Шекспира и Вальтера Скотта на шведский.

Но вскоре, он обнаружил помимо художественной литературы и другую «золотую жилу» — переводы научных статей. Тиражи их были небольшими, а платили за подписку на них очень даже неплохо.

В один (по-настоящему!) прекрасный день в 1837 году Георгу в руки попала статья доктора Дионисия Ланднера из Эдинбурга «Вычислительная машина Бэббиджа», в которой был описан механизм устройства, позволявшего выполнять очень сложные математические расчеты.

В те годы сложные и рутинные вычисления производили с помощью напечатанных в форме справочников математических таблиц. Но чтобы создать эти таблицы, тысячи людей рассчитывали их вручную. Таблицы отлично раскупались моряками, строителями и военными, и Шутца, как издателя, захватила возможность создания такой машины: таблицы стоили дорого, цифры не требовали перевода и такие справочники имели не стесненный государственными и языковыми границами сбыт.

Правда, Шутц ничего не понимал в механике и математике. Отсутствие базовых специальных знаний возможно остановило бы современного человека, но — не человека первой половины XIX века. Не знаю - узнаю, выучу, не беда - наверное, решил Шутц (вполне в духе своего времени).

И таки выучил, несмотря на очень солидный, по меркам его века, возраст — 42 года. Его родная Швеция, кстати, была лидером в Европе по средней продолжительности жизни — 47 лет. Так что в далекое будущее он вглядывался с оптимизмом.

К созданию машины он подключил своего сына Эдварда, которого идея отца увлекла настолько, что ради работы над ней он даже бросает учебу в Королевском технологическом институте.

Шутц посчитал делом чести сообщить о своей работе Бэббиджу, и получил в лице изобретателя горячего сторонника своего дела — Бэббидж с азартом вникал в детали, давал отличные советы, рекламировал работу Шутцев как только мог и где это только было возможно.

Дело оказалось очень затратным — уже через восемь лет Шутцы потратили все сбережения и лишились кормилицы-типографии. По совету Бэббиджа, который попал в такую же ситуацию и для которого такие попытки окончились ничем — безденежье заставило прекратить работу, они обратились в шведский парламент. В отличии от прогрессивного парламента Англии, тот счел дело важным и перспективным и выделил 280 фунтов (Бэббидж просил у парламента Англии 17 тысяч), а через год выделил еще столько же уже без запроса от Шутцев (шведские парламентарии говорили о «необыкновенном энтузиазме и самоотверженности изобретателей, заслуживающих всяческой поддержки и поощрения»).

Работа заняла у Шутцев 17 лет. Машина оказалась сильно проще, чем задумывал Бэббидж. Англичанин хотел, чтобы машина работала с числами длиной в 31 знак и многочленами 7 порядка, шведы ограничились 15 знаками и 4 порядками. Но всё равно она произвела фурор — сначала в Королевской Академии Стокгольма, а через год, в 1855-м, на Всемирной выставке в Париже, где получила золотую медаль.

Бэббидж лично, за свои деньги, выпустил к выставке плакаты с разъяснениями о том, как работает машина и для чего она может применяться.

Компактное устройство (размером чуть меньше рояля) Шутцы воспроизводили несколько раз — у них появились заказчики. Выставочный образец из Парижа сразу же уехал за океан — его выкупила обсерватория в Олбани. А самую мощную машину заказало… правительство Англии, у которой своей собственной, английской машины, так и не появилось.

В Швеции идеи Бэббиджа и работа Шутцев имели продолжение — доктор Мартин Виберг в 1860-м на бумаге, а в 1875-м в металле, создает устройство размером со швейную машинку, которое весь мир будет несколько десятилетий использовать для создания логарифмических таблиц.

#техноистории от Саши Иванова