⚡️🔊Гванца ранее нам уже торжественно анонсировала, что она дома, на Родине, в Багдати. Здесь же 129 лет назад на свет появился имеретинский мальчик, ставший впоследствии великим поэтом XX века — Владимир Маяковский. В день рождения певца революции Гванца посетила дом-музей известного соседа, показала нетронутый временем домашний быт и уникальную природу, на лоне которой формировался темпераментный характер Маяковского.
🙏 Выражаем благодарность директору музея Коте Кикнадзе за тёплый приём и любезно предоставленную возможность осуществлять съемку для Канала SiakhLOVE|Geo 🇬🇪 . Фото и видеосъёмка в музее запрещена.

#гванца #маяковский #люди
@SiaxloveGeorgia

Прямо сейчас Гванца находится на мероприятии по случаю празднования 129ой годовщины со дня рождения В.Маяковского. Она на полном серьезе уверяет меня, будто Маяковский жив и присутствовал в зале вместе с гостями. Оказывается, ещё при жизни певец революции призывал говорить с ним даже спустя 100 лет. Уже прошло более века, как его нет, но для местных жителей он не умирал вовсе. Они обессмертили поэта. Гванца в шоке оттого, КАК его любят на родине, сколько души вкладывают в чтение его произведений… В своё время были неоднократные попытки уничтожить наследие и стереть память о нем. Но покуда живы багдатцы, будет жить и поэт.

#люди #гванца #маяковский
@SiaxloveGeorgia

И Маяковский, и Высоцкий не были выскочками (упорными тружениками были оба), но настолько явно выламывались из общего строя, что были слишком (для времени и страны) заметными. В них, по ощущению власти, всего было слишком — таланта, бесстрашия, яркости и еще — очевидного равнодушия к этой власти. «Почему вы всегда пишете от первого лица?» — этот вопрос задавали и Маяковскому, и Высоцкому постоянно. «От чьего же лица мне писать? — отшучивался Маяковский. От вашего? Если я люблю девушку, мне надо сказать ей «мы вас любим»? Она, в конце концов, может спросить меня: «А сколько вас?» Высоцкий отвечал серьезно: «Если я говорю «я», это не от ячества, а оттого, что в моих стихах есть только мой, не вычитанный, не заимствованный, а только мой собственный взгляд на этот мир, на эти проблемы….»
Высоцкий, как и Маяковский, чрезвычайно саркастично относящийся к недостаткам существующего строя, никогда не был ни диссидентом, ни революционером. За границей оба чувствовали себя ненужными, невостребованными, дома — зачастую одинокими. При этом — удивительное дело! — за рубежом Маяковского считали сотрудником ГПУ, а Высоцкого — причастным к КГБ (оба по два раза в год ездили в Париж).
Примечательно, что в 1928 году поэта не выпускали из страны, и уехать ему помогло только вмешательство Т. Табидзе и Б. Ломинадзе, а осенью 1929 года, когда Маяковскому жизненно важно было поехать в Париж, его ожидала Татьяна Яковлева, согласившаяся стать его женой, ему выехать не разрешили, а, к примеру, Осип и Лиля Брики в то же время беспрепятственно выехали в Лондон, при том, что у обоих были удостоверения сотрудников ГПУ. У Маяковского такого удостоверения не было. Маяковский и Высоцкий были очень самостоятельными людьми, очень независимыми и внутренне свободными, но происходило совершенно немыслимое — одного попрекали тем, что он продался советской власти, а другого — тем, что он продался Западу, чтоб порочить советскую власть. «А скажи-ка, гадина, окуль властье дадено?» — такую чудовищную записку получил Маяковский на одном из выступлений в Москве (кстати, в Москве Маяковский выступал без гонораров. О Высоцком сложили не менее чудовищное четверостишье:
«Ему велели словом бойким Повсюду сеять грязь и плесень
И черпать из любой помойки
Сюжеты ядовитых песен».
Даже трудно себе вообразить, под каким гнетом жили эти два талантливых человека, для которых главной ценностью жизни было — только любить людей и заниматься любимым делом. При глубоком прочтении Маяковский оказывается несоветским поэтом… К концу жизни для Маяковского стало очевидно, что его романтические представления о революции и существующая советская власть
— совершенно разные вещи. Не будучи коммунистами ни по убеждениям, ни по мировосприятию, оба были, по сути, коммунарами по образу жизни — любили жить, работать, выступать, отдыхать в дружеской компании. Не от тотального ли ощущения собственного внутреннего одиночества? И Маяковский, и Высоцкий занимались своим любимым делом, объездили большую часть мира, много выступали, познали колоссальный успех у слушателей, но не получили того, что было для них значимым — официального признания и признания собратьев по поэтическому цеху. «Разве Маяковский — пролетарский поэт? Разве Высоцкий — советский поэт?» — вопрошали современники.
Занимаясь исключительно публичным делом, оба, замалчиваемые официальными структурами и коллегами, существовали как фантомы или подпольщики. Их все знают, о них все говорят, но их как бы и нет.
Характерная особенность обоих поэтов — на подлость никогда не отвечали подлостью, и умудрились за всю свою жизнь не совершить ни одного недостойного поступка. Только досадное удивление переполняло обоих. «Ну что я им сделал? — горько недоумевал Высоцкий. — Луну у них украл, что ли?» Оба провидели свою посмертную судьбу, оба заранее отказывались от «бронзы многопудья», от «мраморной слизи», от «гранита» (и обоих это настигло). Оба полагались на потомков. «О чем вы мечтаете?» — спросили Высоцкого. Поэт ответил: «Чтобы помнили...» «Воскреси!» — обращался Маяковский к потомкам.

#высоцкий #маяковский
@SiaxloveGeorgia

📖Воспоминания кинорежиссера Николая Шенгелая о Маяковском.

В родной Грузии

Маяковский путешествовал по Америке. В Чикаго на его вечер явились реакционеры и устроили нечто вроде кошачьего концерта. Владимир Владимирович громко выругался по-грузински. И тотчас же с галерки кто-то во весь голос радостно закричал:
— Садаури хар, кацо? (Откуда ты, человек?)
— Багдадели, багдадели!
(Из Багдади, из Багдади!) — ответил поэт. Маяковский родился в Грузии. Грузинская деревня его вырастила. Грузинский язык был языком его детства. «Амханаго Володиа» (товарищ Володя) звали мы его при встрече.
Маяковский гордился солнечной Грузией. 20-летний Володя говорил своим поэтическим друзьям:
— Поедем в Тифлис. Это мой город, там любят новых поэтов и умеют встречать гостей. Весной 1914 года Маяковский выступил в Тифлисском оперном театре. Свою искрометную речь он начал на грузинском языке. Говорил точно, образно, и в ответ молодая темпераментная аудитория взрывалась громом рукоплесканий.
С группой тифлисских поэтов Маяковский поднялся тогда на гору Давида, господствующую над городом. Во весь голос Владимир Владимирович кричал, обращаясь к сединам гор, к белеющему вдали Казбеку:
— Вот это аудитория, отсюда можно разговаривать с миром...
А через десять лет у нас возник замысел, связанный с той же горой Давида.
В августе 1924 года Владимир Владимирович вновь приехал в Тбилиси. В то время у нас уже создался кружок друзей и горячих последователей Маяковского. Собрались мы во Дворце писателей, в маленькой комнате. Сюда пришел Маяковский, читал стихи, потом слушал грузинских поэтов. Много и азартно спорили.
Тут же мы рассказывали Маяковскому о намерении Котэ Марджанишвили поставить «Мистерию-буфф» на горе Давида. Этот замысел очень увлек поэта.
Он с жаром обсуждал вопросы о характере декораций, об оформлении отдельных сцен спектакля и юношески радовался тому, что в Грузии будет поставлена его пьеса. Он любил Грузию, часто рассказывал о своем детстве, проведенном здесь, и в свои тбилисские наезды среди советских грузинских поэтов любил вспоминать стихотворение грузинского революционного поэта Евдошвили «Вперед», обращенное к повстанцам 1905 года. Это было первое революционное стихотворение, которым познакомился Маяковский. В дни рабочей демонстрации 1905 года, мальчиком, он выкрикивал слова этого стихотворения на улицах Кутаиси.
Казаки лупили нагайками меня вместе со всеми, — рассказывал он нам. — Это было первое мое крещение как революционера и агитатора.
Маяковский прекрасно знал историю Грузии, наше революционное крестьянство и рабочее движение, постоянно следил за грузинской литературой и искусством. Помню, я перевел на грузинский язык его стихи об Интернационале, и он читал это стихотворение на грузинском языке на своих публичных выступлениях.
И вот последняя наша встреча вечером 13 апреля 1930 года. По поручению грузинских писателей и работников искусств я приглашал Владимира Владимировича в Грузию. Мы хотели праздновать юбилей поэта, хотели перевезти из Москвы его выставку. Долго и подробно обсуждали с ним предполагаемую поездку.
Под конец Владимир Владимирович сказал:
— После работы в Тифлисе, после публичных выступлений поеду в родное Багдади.
Утро принесло страшную весть — нашего Маяковского не стало. Погиб любимейший поэт советского народа.

#маяковский
@SiaxloveGeorgia