Цените слух, цените зренье.
Любите зелень, синеву —
Всё, что дано вам во владенье
Двумя словами: я живу.

Любите жизнь, покуда живы.
Меж ней и смертью только миг.
А там не будет ни крапивы,
Ни звёзд, ни пепельниц, ни книг.

Любая вещь у нас в квартире
Нас уверяет, будто мы
Живём в закрытом, светлом мире
Среди пустой и нищей тьмы.

Но вещи мёртвые не правы —
Из окон временных квартир
Уже мы видим величавый,
Бессмертию открытый мир.
(Самуил Маршак)

3 ноября — день рождения Самуила Яковлевича Маршака (1887-1964). Его детские стихи и сказки мы помним почти что наизусть: «Дом, который построил Джек», «Жил человек рассеянный на улице Бассейной», «Весёлую азбуку», «Двенадцать месяцев» и многие другие. Кто-то читал произведения зарубежных авторов в его талантливых переводах. И совсем немногие — стихи Маршака, адресованные взрослым. Эти стихи — о жизни, о скоротечности дней, о волшебных воспоминаниях детства, о родителях, о любви.

Текст стихотворения публикуется по изданию: Маршак С. Я. Собр. соч. в 8 т. Том 5; Изд. «Художественная литература», Москва, 1970.

#персонадня #литературныйкалендарь #стихи #Маршак

Встреча в Венеции.

Мы жили в Венеции уже две недели, когда раз Мережковский, увидев в цветном сумраке святого Марка сутулую спину высокого старика в коричневой крылатке, сказал:
— А ведь это Суворин! Другой, что с ним, — Чехов. Когда они выйдут на площадь, я поздороваюсь с Чеховым. Он нас познакомит с Сувориным.

Чехова мы оба считали самым талантливым из молодых беллетристов. Однако, меня он мало интересовал: детское убеждение, во-первых, что всё равно никто из теперешних не сравнится с Гоголем, Толстым и Достоевским, а во-вторых, и безотносительно — писанья Чехова казались мне какими-то жидкими.

Я, кажется, дерзну на большую вольность: скажу несколько слов о Чехове. А у него не только не было «седин», но даже чувствовалось, что никогда никаких и не будет. Не оттого, что приходила мысль о его ранней смерти. Но оттого, что Чехов, — мне, по крайней мере, — казался природно без лет.

Мы часто встречались с ним в течение всех последующих годов; и при каждой встрече — он был тот же, не старше и не моложе, чем тогда, в Венеции. Впечатление упорное, яркое; оно потом очень помогло мне разобраться в Чехове как человеке и художнике. В нём много черт любопытных, исключительно своеобразных. Но они так тонки, так незаметно уходят в глубину его существа, что схватить и понять их нет возможности, если не понять основы его существа.

А эта основа — статичность. В Чехове был гений неподвижности. Не мёртвого окостенения: нет, он был живой человек и даже редко одарённый. Только все дары ему были отпущены сразу. И один (если и это дар) был дар — не двигаться во времени.

Всякая личность (в философском понятии) — ограниченность. Но у личности в движении — границы волнующиеся, зыбкие, упругие и растяжимые. У Чехова они тверды, раз навсегда определены. Что внутри есть — то есть; чего нет — того и не будет. Ко всякому движению он относится как к чему-то внешнему и лишь как внешнее его понимает. Для иного понимания надо иметь движение внутри. Да и всё внешнее надо уметь впускать в свой круг и связывать с внутренним в узлы. Чехов не знал узлов. И был такой, каким был — сразу. Не возрастая — естественно был он чужд и «возрасту». Родился сорокалетним — и умер сорокалетним, как бы в собственном зените.
«Нормальный человек и нормальный прекрасный писатель своего момента», — сказал про него однажды Андреевский. Да, именно — момента. Времени у Чехова нет, а момент очень есть. Слово же «нормальный» — точно для Чехова придумано. У него и наружность «нормальная», по нём, по моменту. Нормальный провинциальный доктор, с нормальной степенью образования и культурности, он соответственно жил, соответственно любил, соответственно прекрасному дару своему — писал. Имел тонкую наблюдательность в своём пределе — и грубоватые манеры, что тоже было нормально.

Даже болезнь его была какая-то «нормальная», и никто себе не мог представить, чтобы Чехов, как Достоевский или князь Мышкин, повалился перед невестой в припадке «священной» эпилепсии, опрокинув дорогую вазу. Или — как Гоголь постился бы десять дней, сжёг «Чайку», «Вишнёвый сад», «Трёх сестер» и лишь потом — умер. Иногда Чехов делал попытки (довольно равнодушные) написать что-нибудь выходящее из рамок нормального рационализма. Касался «безумия» (не безумие ли Гоголь, не безумие ли черти Достоевского и даже старец Зосима, да и Толстой не безумец ли со своим «Хозяином»?), но у Чехова в таких вещах выходило самое нормальное сумасшествие, описанное тонко, наблюдательно, даже нежно и — по-докторски извне. Или же получалась — это гениально сказал про «Чёрного монаха» один мой друг — просто «мрачная олеография».
(Зинаида Гиппиус «Живые лица»)

Сегодня, 20 ноября — день рождения Зинаиды Николаевны Гиппиус (1869-1945), поэтессы и писательницы, драматурга и литературного критика, «мадонны русского декаданса».

Илл.: Лев Бакст. Портрет Зинаиды Гиппиус. 1906 г. Бумага, пастель. Москва, Третьяковская галерея.

#персонадня #литературныйкалендарь

Камень на могиле композитора Альфреда Шнитке, заслуженного деятеля искусств РСФСР.

Знак fermata над паузой буквально означает — вечная тишина. А fff, под знаком паузы, — фортиссимо (самое громкое).

Оглушающая тишина.

Альфреду Шнитке 24 ноября исполнилось бы 90 лет.

Оргкомитет празднования этого юбилея, возглавляемый министром культуры РФ Ольгой Любимовой, утвердил 99 событий, посвящённых творчеству композитора — концерты и фестивали, конкурсы, научные конференции и просветительские встречи.

#персонадня