Эвфемизмы
Как часто вы замечаете их использование за собой? В каких сферах общения пользуетесь ими намеренно? Как вы к ним относитесь: это полезно или вредно, удобно или скорее сковывающе? Или, может, попросту необходимо, и всё тут?
Как часто вы замечаете их использование за собой? В каких сферах общения пользуетесь ими намеренно? Как вы к ним относитесь: это полезно или вредно, удобно или скорее сковывающе? Или, может, попросту необходимо, и всё тут?
Русский музей, уборная, раковина, кусочек сала. Вопросы без ответов.
Отказываюсь понимать что-либо в романтических отношениях.
Теперь уже насовсем.
Теперь уже насовсем.
Я думаю, что вопрос: "Что ты вообще делаешь на юрфаке?", – это отличный комплимент любому нормальному человеку. Возьму на карандаш
Всем спокойной ночи и добрых снов!
Всем спокойной ночи и добрых снов!
Я вышел на улицу проветриться, и у меня вдруг появилось странное переживание соглядатайства — ощущение, как будто за мной прямо сейчас наблюдают. Не привыкший противиться своим внутренним подсказкам, я отошёл за угол, где из окон общежития меня было бы видно меньше, и только тогда заметил в десяти метрах от себя притаившуюся дворовую кошку. Она внимательно смотрела на меня, и решилась прокрасться мимо только когда удостоверилась, что я точно не представляю опасности.
Ощущение довольно интересное. Я знаю людей, которые всегда чувствуют взгляд на себе, но сам пережил такое впервые. Я слышал ещё про тех, которые боятся чужих взглядов и всегда занимают место в углу комнаты, чтобы контролировать других. Не испытывая в целом тяги к обобщениям, я все же хочу сейчас постараться вывести из этого что-то общее про человеческие взгляды и близость.
Я не чувствую взглядов других людей, но мне почти всегда хочется, чтобы кто-то на меня смотрел. И ещё мне всегда хочется любить. Уже довольно давно я постоянно в кого-нибудь влюблён, и, мне даже кажется, мне просто необходим кто-то, кого я буду любить. В каком-то смысле любовь можно назвать постоянным внимательным взглядом: весь ты на виду у другого и не хочешь скрывать ничего настоящего и важного. И ты ощущаешь это внимание, почти как те люди, которые способны почувствовать, что на них посмотрели. А кто-то старается не дать тайком взглянуть на себя и боится взглядов, как человек, садящийся в углу.
Я привык к этому и этого не боюсь. Мне кажется, что разговоры о самодостаточности и необходимости научиться жить самому с собой это глупости и перегибы на местах. Человеку нужен другой человек, чтобы раскрыться по-настоящему: пока на тебя не смотрит кто-то, кому не все равно, нет никакого интереса делать нечто необыкновенное. А быть у кого-то на виду и самому хотеть за этим кем-то приглядывать — это уже само по себе необыкновенно. Моя неистребимая романтика, моя метафорическая мания преследования — повод лучшему во мне иногда проявляться вовне.
Мы можем прожить сами по себе хоть тысячу лет и все мы действительно прекрасные и цельные люди. Но не позволяйте, пожалуйста, никому убедить вас в том, что можно стать счастливым и прожить не тысячу лет, а простую человеческую жизнь без любимого человека рядом с вами. Это попросту неправда.
Всем спокойной ночи и добрых снов!
Ощущение довольно интересное. Я знаю людей, которые всегда чувствуют взгляд на себе, но сам пережил такое впервые. Я слышал ещё про тех, которые боятся чужих взглядов и всегда занимают место в углу комнаты, чтобы контролировать других. Не испытывая в целом тяги к обобщениям, я все же хочу сейчас постараться вывести из этого что-то общее про человеческие взгляды и близость.
Я не чувствую взглядов других людей, но мне почти всегда хочется, чтобы кто-то на меня смотрел. И ещё мне всегда хочется любить. Уже довольно давно я постоянно в кого-нибудь влюблён, и, мне даже кажется, мне просто необходим кто-то, кого я буду любить. В каком-то смысле любовь можно назвать постоянным внимательным взглядом: весь ты на виду у другого и не хочешь скрывать ничего настоящего и важного. И ты ощущаешь это внимание, почти как те люди, которые способны почувствовать, что на них посмотрели. А кто-то старается не дать тайком взглянуть на себя и боится взглядов, как человек, садящийся в углу.
Я привык к этому и этого не боюсь. Мне кажется, что разговоры о самодостаточности и необходимости научиться жить самому с собой это глупости и перегибы на местах. Человеку нужен другой человек, чтобы раскрыться по-настоящему: пока на тебя не смотрит кто-то, кому не все равно, нет никакого интереса делать нечто необыкновенное. А быть у кого-то на виду и самому хотеть за этим кем-то приглядывать — это уже само по себе необыкновенно. Моя неистребимая романтика, моя метафорическая мания преследования — повод лучшему во мне иногда проявляться вовне.
Мы можем прожить сами по себе хоть тысячу лет и все мы действительно прекрасные и цельные люди. Но не позволяйте, пожалуйста, никому убедить вас в том, что можно стать счастливым и прожить не тысячу лет, а простую человеческую жизнь без любимого человека рядом с вами. Это попросту неправда.
Всем спокойной ночи и добрых снов!
Время вернуться кое к чему позабытому. Старая плохая лирика уже не кажется такой уж и плохой.
Forwarded from Per astra ad aspera
Лучшие наши с тобой минуты,
Увы, не случились. И пусть.
Я благодарен за вечную муку,
Что я уже не вернусь.
Спасибо, что сердце сбивается в дробном
Здесь над мостом любым;
Что в этом отчаянии, смерти подобном,
Себя ощущаю живым;
Спасибо, что есть отчего заболеть
Посередине дня;
Спасибо, что я не смогу умереть,
Не вспомнив твои глаза.
Увы, не случились. И пусть.
Я благодарен за вечную муку,
Что я уже не вернусь.
Спасибо, что сердце сбивается в дробном
Здесь над мостом любым;
Что в этом отчаянии, смерти подобном,
Себя ощущаю живым;
Спасибо, что есть отчего заболеть
Посередине дня;
Спасибо, что я не смогу умереть,
Не вспомнив твои глаза.
Из старого
Не выходит.
Не можется.
И молчу убедительней, чем пишу,
И в молчании вес перу
Множится.
Не выходит.
Январь
Как избыточность белого снега —
Это образ листа с неудобством вранья и побега.
Февраль
Раздражает
Как будто бы меньше своей
Запятнённостью чёрным и ей
Подкупает.
А лист
То ли вовсе порвать,
Чтобы тень от разрыва
Хоть отчасти его белизну затемнила,
То ли просто бросать.
Жаль, сказала всевидяще Белла,
Коли можешь — совсем не берись,
А не в силах... Такое уж дело!
Переводчик души, завсегдатай больниц,
Успокой неуверенность тела.
Не выходит.
Не можется.
И молчу убедительней, чем пишу,
И в молчании вес перу
Множится.
Не выходит.
Январь
Как избыточность белого снега —
Это образ листа с неудобством вранья и побега.
Февраль
Раздражает
Как будто бы меньше своей
Запятнённостью чёрным и ей
Подкупает.
А лист
То ли вовсе порвать,
Чтобы тень от разрыва
Хоть отчасти его белизну затемнила,
То ли просто бросать.
Жаль, сказала всевидяще Белла,
Коли можешь — совсем не берись,
А не в силах... Такое уж дело!
Переводчик души, завсегдатай больниц,
Успокой неуверенность тела.
Из старого
Память: то, что остаётся с нами после счастья — хвост, который не сумела затушевать никакая эволюция. Он поддерживает нас в движении пятой конечностью, но иногда, напротив, волочится по земле, мешая ходу. Тогда мы хватаем топор и рубим по памяти, оставляя травмы опаснее физических, поскольку пережитое — фундамент, на котором мы выстраиваем себя. И каждый настоящий момент — новорождённое воспоминание.
Поэтому относиться к прожитому и проживаемому нами нужно уважительно, так, чтобы потом не хвататься судорожно за колюще-режущие. Я обращаюсь к тем, кто чувствует себя в той или иной степени счастливыми прямо сейчас. Вивисекция над собой ещё никого не сделала здоровее. Необходимо понимать, что всё, что случается, остаётся нам. И ещё: всё даётся в руки ненадолго. Воспитывать в себе привычку отпускать небезопасно, но держать в голове вероятность того, что отпустить (что бы то ни было), быть может, придётся, всё же следует. В конце концов, в этом начало прощения. Наша жизнь нам, кажется, действительно не принадлежит, да только ощущается это чаще всего односторонне. Как и любовь. А вот принцип конечности одинаково немилостив ко всем и в таком разрезе даже справедлив.
И если горе и правда есть момент, когда жизнь говорит с нами на "единственно понятном ей языке", то разговор следует выдержать, не прибегая к услугам переводчиков. Коих — тьма, в том числе непременно и соблазн откреститься от прожитого. Поддаваться ему нельзя; все мы прекратимся, конечность восторжествует, так что не подыгрывайте ей, цензурируя свою память, стирая тень, которую вы настоящий отбрасываете на диск времени. В тёмное время нашей жизни, в ночи её, нам кажется, что можно без этой тени обойтись, что она незаметна, но когда вновь восходит солнце (ведь всякий раз должно вновь подняться солнце), мы убеждаемся, что тень необходима всякому человеку. Уважайте свои новые воспоминания в каждом наступающем моменте. Любите их: вам с ними жить. И даже когда (особенно когда!) они будут рвать ваше сердце на части, это будет — жизнь. А в конце, может, ничего у вас и не останется, кроме памяти — безжалостно точного компаса, который один только и не стремится утечь сквозь пальцы.
Память: то, что остаётся с нами после счастья — хвост, который не сумела затушевать никакая эволюция. Он поддерживает нас в движении пятой конечностью, но иногда, напротив, волочится по земле, мешая ходу. Тогда мы хватаем топор и рубим по памяти, оставляя травмы опаснее физических, поскольку пережитое — фундамент, на котором мы выстраиваем себя. И каждый настоящий момент — новорождённое воспоминание.
Поэтому относиться к прожитому и проживаемому нами нужно уважительно, так, чтобы потом не хвататься судорожно за колюще-режущие. Я обращаюсь к тем, кто чувствует себя в той или иной степени счастливыми прямо сейчас. Вивисекция над собой ещё никого не сделала здоровее. Необходимо понимать, что всё, что случается, остаётся нам. И ещё: всё даётся в руки ненадолго. Воспитывать в себе привычку отпускать небезопасно, но держать в голове вероятность того, что отпустить (что бы то ни было), быть может, придётся, всё же следует. В конце концов, в этом начало прощения. Наша жизнь нам, кажется, действительно не принадлежит, да только ощущается это чаще всего односторонне. Как и любовь. А вот принцип конечности одинаково немилостив ко всем и в таком разрезе даже справедлив.
И если горе и правда есть момент, когда жизнь говорит с нами на "единственно понятном ей языке", то разговор следует выдержать, не прибегая к услугам переводчиков. Коих — тьма, в том числе непременно и соблазн откреститься от прожитого. Поддаваться ему нельзя; все мы прекратимся, конечность восторжествует, так что не подыгрывайте ей, цензурируя свою память, стирая тень, которую вы настоящий отбрасываете на диск времени. В тёмное время нашей жизни, в ночи её, нам кажется, что можно без этой тени обойтись, что она незаметна, но когда вновь восходит солнце (ведь всякий раз должно вновь подняться солнце), мы убеждаемся, что тень необходима всякому человеку. Уважайте свои новые воспоминания в каждом наступающем моменте. Любите их: вам с ними жить. И даже когда (особенно когда!) они будут рвать ваше сердце на части, это будет — жизнь. А в конце, может, ничего у вас и не останется, кроме памяти — безжалостно точного компаса, который один только и не стремится утечь сквозь пальцы.
Мой анонимный рецензент сказал, что неровно, но, знаете, не буду я ничего менять
Мне казалось, что нечестно
Обошёлся друг со мной,
Когда вдруг сказал: "Конечно,
Не такой уж ты плохой.
У тебя тугие речи,
У тебя в глазах огонь.
Только вижу, что ты мечен –
Нам не по пути с тобой".
Я пошёл тогда к подруге
Доброй детства моего
И просил в одной минуте
Рассказать моё лицо.
И она тогда сказала:
"Ты всегда как будто бит.
А глаза твои – начало
Твоих будущих обид".
Я пошёл к своей любимой
И спросил её о том,
Что ей видно в моем взгляде,
Когда с нею мы вдвоём.
И она сказала твердо:
"Нет другой такой души,
О которой бы так ясно
Я читала во все дни
По случайности во взгляде,
По дрожанию бровей,
Что случилось с ней сегодня,
Что случится завтра с ней".
Я ходил потом насупясь
И как будто бы боясь,
Что могу случайным людям
Всю изнанку рассказать.
Очень скоро я умело
Прятал в глупый взгляд огонь,
Про все то, что там горело,
Сам себе сказав:" Не тронь".
Стал мой глаз непроницаем,
Омертвел и помутнел.
И уже не раскрывает
Тихих тайн моих дел.
Только я спросить боялся,
Хоть и мучило меня –
Чем теперь могла казаться
Маска новая моя.
И когда мне повстречался
Маг с далёких островов,
И ещё знакомство наше
Было разве в пару слов,
То как будто полусонно
Я спросил его: "А что
Обо мне определённо
Говорит моё лицо?"
Маг, объездивший полсвета,
Первым был, кто мне сказал:
"У тебя лицо поэта,
У тебя глаза лжеца".
Смешался горизонт с Невой
И проигравшим вышел.
Всё повторяю за тобой,
Хотя, конечно, тише.
Пока ты дышишь — я дышу,
Читаю, меланхолю.
Считаю дни в своём плену,
В своих бараках вою.
Горизонтальность здешних мест
Необозримей с крыши.
А я, куда бы ни залез,
Уже не буду выше
Потрескавшихся куполов
Своих воздушных замков.
Среди ста тысяч моих слов
Не будет двух десятков
Не адресованных тебе,
И в этом вся проблема;
«Ты значил всё в моей судьбе»
Как основная тема.
И проигравшим вышел.
Всё повторяю за тобой,
Хотя, конечно, тише.
Пока ты дышишь — я дышу,
Читаю, меланхолю.
Считаю дни в своём плену,
В своих бараках вою.
Горизонтальность здешних мест
Необозримей с крыши.
А я, куда бы ни залез,
Уже не буду выше
Потрескавшихся куполов
Своих воздушных замков.
Среди ста тысяч моих слов
Не будет двух десятков
Не адресованных тебе,
И в этом вся проблема;
«Ты значил всё в моей судьбе»
Как основная тема.
Я зашёл куда-то поужинать. Сольное тет-а-тет.
Уселся за столик с видом, будто меня здесь нет.
Не хочу возвращаться домой, не хочу обнаружить себя,
На Невском есть больше чем надо, сегодня так даже луна.
Сегодня проснулся, казалось, что будет хороший день,
Пока не случился завтрак, и кофе, и прочая дребедень.
Конечно, я сам все испортил, ведь, если уж без вранья,
То выбрал бездарный спектакль (с антрактами – два часа);
Я выдержал двадцать минут, а потом насовсем остыл.
Быт пахнет кофе и сигаретами, и ни для чего нет сил.
Пожалуй, зайду в Эрмитаж, я слышал, приехал Гоген.
Гуляя по городу, так неудобно быть на короткой ноге
С ним. Тихонько себе повторяю: "Не думаешь ни о ком.
Сними свои грязные туфли и будем гулять босиком.
А что до печалей, болей и травм, так это уже УК.
Ты можешь позволить себе что угодно, а совесть твоя – чиста".
Но тут просыпается спавший весь вечер и не приглашенный второй:
"Смотри на луну, давай мы затянем, не будет другой такой"
"Тебе ли не знать одну аксиому, простую, как дважды два:
Что все повторяется, лучше чем прежде, и раньше всего – она"
Замолкните оба, бездарные дети – устала моя голова.
Вы прежде успели сказать на опалу, теперь уж – на лагеря.
Я буду на Мойке, и сердце – по волнам, а волосы – по ветрам.
Беру телефон, и в ушах разрывается новое «Как дела?»
Уселся за столик с видом, будто меня здесь нет.
Не хочу возвращаться домой, не хочу обнаружить себя,
На Невском есть больше чем надо, сегодня так даже луна.
Сегодня проснулся, казалось, что будет хороший день,
Пока не случился завтрак, и кофе, и прочая дребедень.
Конечно, я сам все испортил, ведь, если уж без вранья,
То выбрал бездарный спектакль (с антрактами – два часа);
Я выдержал двадцать минут, а потом насовсем остыл.
Быт пахнет кофе и сигаретами, и ни для чего нет сил.
Пожалуй, зайду в Эрмитаж, я слышал, приехал Гоген.
Гуляя по городу, так неудобно быть на короткой ноге
С ним. Тихонько себе повторяю: "Не думаешь ни о ком.
Сними свои грязные туфли и будем гулять босиком.
А что до печалей, болей и травм, так это уже УК.
Ты можешь позволить себе что угодно, а совесть твоя – чиста".
Но тут просыпается спавший весь вечер и не приглашенный второй:
"Смотри на луну, давай мы затянем, не будет другой такой"
"Тебе ли не знать одну аксиому, простую, как дважды два:
Что все повторяется, лучше чем прежде, и раньше всего – она"
Замолкните оба, бездарные дети – устала моя голова.
Вы прежде успели сказать на опалу, теперь уж – на лагеря.
Я буду на Мойке, и сердце – по волнам, а волосы – по ветрам.
Беру телефон, и в ушах разрывается новое «Как дела?»
Месяц – май, значит, с толщею снега
Просочились в суставы полей
Наши страхи и смерти и где-то,
Значит, стало как будто вольней.
Но земля отдаёт что посеял,
И, как только придут холода,
Не на век – на полгода рассеянна,
К нам всё та же вернётся тоска.
Просочились в суставы полей
Наши страхи и смерти и где-то,
Значит, стало как будто вольней.
Но земля отдаёт что посеял,
И, как только придут холода,
Не на век – на полгода рассеянна,
К нам всё та же вернётся тоска.
Видеть в светлых тонах
Предпочитаю говорить, что небо в Петербурге тёмно-белое, а не серое.
Предпочитаю говорить, что небо в Петербурге тёмно-белое, а не серое.
Впервые за долгое время пью колу. Сижу кайфую невероятно.
Это всё, это весь пост.
Это всё, это весь пост.
Апдейт. Узнал, что иные сегодня и мартини пили. Расстроился, от колы больше не кайфую.
Когда у тебя к часу ночи пройдено уже пять тысяч шагов, которые ты набрал, возвращаясь с концерта – это и есть молодость?
После выхода песни "Рязань" у меня появилось ощущение, что Хадн Дадн это такой Гребенщиков из девяностых для нашего поколения.