Такое необычное чувство одиночества, что его можно назвать только русским.

Ф. Кафка


За окном шумит балтийский ветер. Только что он нещадно кусал мои уши и рвал волосы, теперь я отгородился от него в своей полуторокомнатной клетушке. Склонился над столом, стараюсь разобраться, какими тайными путями я смогу завтра добраться через три европейские столицы до своей койки в Праге 2.
Подготовка путешествия обычно вызывает радостное ожидание и приятный зуд в затылке. Кажется, продумывание будущего маршрута это именно то, что принято называть приятными хлопотами. Но мне вдруг стало тоскливо ещё на улице. Держу карандаш в оцепенелых руках и не могу заставить себя сделать пометку про какой-нибудь Пражский град или Берлинский кафедральный собор. Сейчас я могу придумать все самостоятельно, сделать поездку именно такой, как надо мне, пройти по местам, мне интересным. Сейчас только я ответственен за то, доберусь ли я до места назначения, за то, чтобы не разболелся некстати захворавший глаз; только я решаю, как мне распорядиться временем и буду ли я тратить его на КПП Чарли или, может, на музей истории города, а также – на какую обзорную площадку Таллина мне завтра влезть. Но вместо азарта я чувствую страх и тоску.
Нет, это не страх самостоятельно принять решения. Тем более, что решения эти, как и все, что я когда-либо принимал, совершенно пустячные, и уж в пустяках я успел поднатореть. Дело в конечном итоге в том, что все эти места, про которые я читаю, неотличимы друг от друга в моих глазах и ничего не значат ни по отдельности, ни вместе; в том, что я попросту не хочу ехать к ним один. Тут вспоминаю: да ведь и не один! Да, но тот человек, который ждёт меня в конце маршрута (слабак, растерявший дух авантюризма и выбравший прямой рейс) не меняет ничего в этом одиночестве. Вдруг оказывается, что он просто... не тот человек, и никакие места с не тем человеком работать не начнут, и ещё – что с тем человеком и любое место очень легко становится тем самым. Ничего я не смыслю в средневековых городских стенах или старых европейских трамваях, но, когда меня, как всегда спорящего и протестующего, приводили к ним, и я видел их отражение в глазах того, нужного, человека, они вдруг становились для меня важны. Оказывается, дело не в смене декораций, а, напротив, в неизменности руки в твоей руке.
Но, если в отношениях с другим (стыдливо вынимая из строки "с любимым") я не могу и не имею права менять этого другого, может, меняется что на другом конце качели – на стороне Я? Что, если говорящий от моего имени сейчас это, собственно, давно уже не я? Так объяснилось бы многое. Тогда это он, а не я приучился беречь любовь вместо того, чтобы ею делиться, научился не спать ночами и прятать ото всех лицо в толпе. Но когда, хотел бы я знать, мы успели поменяться? Где остался настоящий я? Поленился встать с зарёй на рыбалку и остался лежать в кровати? Вышибся из тела при падении на лёд, когда мы играли в хоккей? Испугался в детстве соседской собаки и так и не вышел за дверь? Разбил голову, всё-таки упав на тот камень на горе? Решил остаться на Алтае, так ему там понравилось? Или так и не смог выбрать университет для поступления и остался в моей старой комнате дома? Это я или он вглядыывется в ночное аквврельное небо, гладит ничью кошку, выносит мусор, бежит за автобусом, целует её, её и её, танцует под музыку, от которой хочется только плакать в углу, плачет в углу от музыки, под которую обещал танцевать, примеряет чужие очки, почти не бывает пьян, заводит таймер, поднимает штангу, спрашивает, со скольки можно пустить гостей, с восьми, так ведь, спасибо, я так и думал, а вы ещё будете зд

это мной или им не дописаны стихи и не решены семинары, закрыта сессия и сдана курсовая, утешен друг и починены мосты, отринута Москва, исхожен Васильевский остров, выучен график разводки мостов, прочтён "Улисс", заброшен Стивен Кинг, господи, как вообще вы можете читать эту муть, так мной или им

это мне или ему запретили иметь животных дома, дали отсрочку, впервые начало нравится своё тело, не продали виски в Шляпе, улыбнулись на улице, идёт красное, но, если мы о вине л

учше, конечно, идёт белое, мне или ему пришло в голову наконец-то забанить тебя на моём канале, чтобы ты не видела никогда этот скороспелый глупый поток

Разноязыкий говор
Старого сердца Европы.
Зовёте меня прокатиться?
Пожалуй, я откажусь
От, будто как сам Израиль,
Древних еврейских кладбищ,
Музеев, панно, мозаик,
Парков с этими – как бишь
Будет по-чешски заяц? –
Пока что пройдусь.
Конечно, вам было дико
С дикой столкнуться кириллицей.
Что толку-то, я понимаю
Отрёкшийся ваш язык.
Но разноязыкий говор
Сумел разорваться и вылиться
И сам украшает место
Получше, чем жижковский штык.

ИБ на Остров умирать так и не пришёл, и теперь умирать здесь приходится нам, мне и тебе

Мама упрекает меня в неверии. Говорит, людям нужно верить во что-то и на что-то надеяться, и пусть это что-то кажется сверхъестественным, оно нередко опирается на личный опыт, который уже не скинешь со счётов.
Что ж, следует, пожалуй, признаться, что моё неверие не абсолютно. Я верю в одну идею, чья вопиющая сверхъестественность ещё более возмутительна, чем у иных религиозных идей: я страстно хочу верить в то, что у любви не бывает конца. Мне нужно, вероятно, с той же целью, с которой нужна идея бога – сделать мир более подходящим для себя, верить, что разлюбить невозможно. Пусть этот коктейль из чувств – только естественный наркотик, нужный природе, чтобы продержать нас вместе срок, достаточный для воспитания потомства, пусть он разгадан эволюционными биологами и психологами – это мой маленький кусок иррациональности, который помогает расставить всё по своим местам.
Мама права: я не верю в перерождение души, в метемпсихозы любого толка. Но, если я окажусь не прав, ведь возможно с миллионой долей процента, что я окажусь не прав, возможно, что, боже мой, я зря не давал шанса и этой иррациональности, – я буду счастлив. Я найду тебя там, я всё начну сначала.

Магазины виниловых пластинок в 2019

...процветают. В них полно народу и завозятся свежие релизы. Мудрый работник одного из таких магазинов сказал мне, что исполнители нередко не выпускают новую музыку ни на каком из физических носителей, кроме пластинок. Повальная мода на придуманный нами винтаж сделала пластинки вторым по популярности после стриминговых сервисов способом прослушивания музыки в наши дни. За ними гоняются не только коллекционеры, с которыми все понятно (пластинку из первого пресса битловского "A hard day's night" за десять тысяч не хотите? Я вот нашёл), но и просто ребята, которые ценят качественный звук, который могут дать пластинки на современных проигрывателях. Так что найти в одном из многочисленных магазинов винила в Питере и Москве можно не только Pink Floyd или Runnaways, но и вполне себе Билли Айлиш и свежего Кендрика Ламара.

Когда у меня будет много денег, я куплю себе проигрыватель, и мои друзья всегда будут знать, что мне подарить.

«Love is a touch and yet not a touch»

Бегбедер (господипрости) в своё время не придумал, как эту фразу Сэлинджера перевести на французский, а я пока не подобрал слов на русском. Но уже можно точно сказать, что на английском она звучит прекрасно.

А из нашего окна...

Я уже который год силюсь понять, что в одном из центральных скверов моего родного города делает памятник британскому писателю Сирилу Генри Хоскину, который в один великолепный день решил, что он – инкарнация буддистского ламы, назвал себя Вторником (я не шучу: Tuesday – таково было его имя) Лобсанг Рампой и принялся строчить мутные эзотерические книги под диктовку своей кошки. Как сказали бы земляки Вторника, wikipedia that, потому что это очень весело.
Кто в Кемерово настолько увлекается мутной, оккультной эзотерикой? У кого из увлекающихся нашлись деньги на памятник? Кто дал на его установку разрешение? Есть ли в мире ещё памятники этому персонажу? За что я должен был много лет смотреть на него?

Если Россия, по моему глубокому убеждению, – страна победившего постмодерна, то Кемерово – по меньшей мере наша идейная столица.

Залез перечитывать переписки. Зря. Ведь это такой штамп, должен знать, что хватит трёх минут.
На меня слишком повлияло «A Valediction: Forbidding Mourning» Джона Донна в переводе Бродского. Я долго считал, что постоянная в моей жизни — ты, а я сам в ней — переменная. Это казалось естественным: нужна точка опоры, а сам ты должен не стоять на месте. Теперь я свыкаюсь с пониманием того, что от себя никуда не денешься, и постоянная тут, на самом деле, только я сам. Всё остальное — переменные.

«If they be two, they are two so
   As stiff twin compasses are two;
Thy soul, the fixed foot, makes no show
   To move, but doth, if the other do.
And though it in the center sit,
   Yet when the other far doth roam,
It leans and hearkens after it,
   And grows erect, as that comes home.
Such wilt thou be to me, who must,
   Like th' other foot, obliquely run;
Thy firmness makes my circle just,
   And makes me end where I begun //

Как циркуля игла, дрожа,
Те будет озирать края,
Где кружится моя душа,
Не двигаясь, душа твоя.
И станешь ты вперяться в ночь
Здесь в центре, начиная вдруг
Крениться, выпрямляясь вновь,
Чем больше или меньше круг.
Но если ты всегда тверда
Там, в центре, то должна вернуть
Меня с моих кругов туда,
Откуда я пустился в путь».

Дурацкая причина разочароваться в юридическом образовании номер 73: в УПК РФ нет регламентации суда поединком.

Иногда, когда меня хвалят за что-то выполненное правильно, моя страшная тайна заключается в том, что я, на самом деле, просто оказался слишком туп, чтобы додуматься до более сложного, но неправильного варианта, который, додумайся я до него, скорее всего показался бы мне удачным.

Хельсинки

Твой бастион был –
Сурово длинный –
Прикрыт дождями,
Суоменлинна.

Кипит и дышит,
Как будто в схватке,
Вода, где пристань
И старый маркет,

Хрипит и брызжет
Хавис Аманды
Фонтан невзрачный
У Эспланады.

С холма не видно –
Мне обещали! –
Захода солнца.
Но нет печали,
Где крики чаек.

Второе имя,
Конечно, – Море.
Не Гельсингфорс,
Не что другое другое.

Поскольку суша,
Суоменлинна,
Здесь есть покуда
Не предъявила

Всех прав на город
(До полной сдачи)
Волна морская.
Да ведь незрячи,

Пожалуй, были
Когда-то финны,
Раз здесь осели,
Суоменлинна.

Но я увидел,
Дойдя до Каллио,
Упорство цепкое,
Почти наскальное.

Да вы, быть может,
Безумцы, с морем
Как равный с равным,
И в договоре?

Не загоняли
Его в каналы
И сами стали
Морские нравом,

Не укрывались
Реки изгибом,
А сами вышли
Туда, где гибель

И так же дышит,
Как будто в схватке,
Вода, где пристань
И старый маркет,

Хрипит и брызжет
Хавис Аманды
Фонтан как надо
У Эспланады

И подмывает
Бежать и рваться,
И, в общем, стыдно
Быть иностранцем;

Где понимаешь:
Ведь мы, увы,
Ещё речные,
Морские – вы.

Может ли быть что-то смешнее и стыднее нас с тобой, наткнувшихся друг на друга в тиндере?
А что-то естсественнее?

Придумал вам пост двадцать минут назад – и забыл.

Ого

Это очень важно – уметь найти себя. Важно ещё, конечно, уметь расслышать и понять, но это всё случается уже только после того, как нашёл. Я был прав, когда говорил, что самое главное в этом деле – отразиться в другом человеке. Но, может, всё не совсем так, как я понимал это раньше.
Однажды ты не сможешь удержать человека, и он уйдёт. Ты останешься посреди пустыни, обложенный осколками разбитого зеркала, вывернутый наизнанку, за которой – ничего. Ты покажешься себе – ого! – совершенно пустым. Пока ты проектировал воздушные замки, ты как будто загружал самого себя в облачное хранилище, от которого потом забыл пароль. Или просто не знал его никогда?
Самое время осмотреться. Если быть достаточно смелым, чтобы признать случившееся, можно заметить много интересного. Окажется, например, что ты смог – ого! –сохранить дружбу с дорогими тебе людьми. Более того, ты смог найти и других друзей. Все эти люди – ого! –тебя за что-нибудь ценят. Они говорят: "Приезжай, мы ждём тебя, чтобы слушать и говорить". Запиши между строк: ты – хороший друг. Окажется ещё, что ты дорог своей семье, и это совсем не пустые слова. Ты – её часть, сын своих родителей, брат своей сестры. Окажется, кто-то читает твои стихи. Ого, ты – их автор! Потом – тебя похвалят за хорошо пройденную стажировку: ты учишься, ты, чёрт возьми, набираешь свои очки опыта, и вдруг какая-то лекция наконец покажется тебе интересной. Потом – в кино фильм твоего любимого режиссёра, потом – найдёшь свой новый любимый сорт кофе, потом – красивая девушка улыбнётся...Тебе.

Ого. Оказывается, ты всё время был здесь. А я-то смотрел прямо на тебя, но сквозь тебя – на другого. Привет. Познакомимся, наконец, по-настоящему?

Рубрика "Нам пишут"

Первый околоюридический

Поговорим о том множестве слов, касающихся работы правоохранительной и судебной системы, которое сейчас звучит буквально отовсюду. Можно называть это активизацией гражданского общества, можно радоваться новому вовлечению творческой элиты в политическую жизнь страны. Но проблема в том, что все эти слова – о праве. На юридическую тематику. И, когда люди, от юриспруденции далёкие, вдруг начинают рассуждать в её категориях, даже мне иногда становится конфузно, как стало бы конфузно тем из вас, кто знает физику, возьмись я сейчас рассуждать об эффекте Доплера. Конечно, здесь сразу встаёт вопрос о возможной оторванности норм позитивного права (действующего законодательства) и практики его применения от представлений общества о справедливости. Но на данный момент я верю, что это – вопрос правовой грамотности. И что в каждой области должны громче всего звучать голоса специалистов, а не поп-икон.
Но никто не может и не должен запрещать людям высказываться. В том числе – людям известным. И волнующая меня лично проблема тут, мне кажется, в том, что сейчас вот именно такими не всегда компетентными высказываниями создаётся жёсткое отторжение неких мифический светлых сил живого и настоящего "общества" от тёмных и закскорузлых воинств "бюрократов и силовиков". Это неправильно и страшно. Не только потому, что человек в полицейской форме или судейской мантии вечером разоблачается и становится, страшно сказать, одним из нас, а ещё и потому, что такой сумасшедший уровень недоверия к структурам, призванным охранять наш покой, это очень опасный признак нездоровья государства. Со своей колокольни я виню в этом обе стороны конфликта. Не подумайте, что я настолько постарел душой, чтобы обвинять оппозицию в раскачивании лодки. Но увидеть скрытую опасность её действий мне кажется сейчас нужнее, поскольку на неправоту государства укажут и без меня.
Один простой пример. Пару дней назад вышел трибьют-альбом Егора Летова "Без меня". В числе прочих артистов в его формировании принял участие горячо мной любимых Noize MC. В его – нечего сказать – текстуально довольно сильном переосмвслении Летовского "Всё как у людей" есть вот такие строчки:

Она завтра купит в Меге наборчик Лего
Для племянника на его рождения день.
В наборе: автозак и три человека,
Двое ментов на одного – всё как у людей.

Это – о возмущающей в последнее время неравнодушную общественность тактике ОМОНа и других силовых формирований по задержанию людей на митингах. Вы все видели это в интернете: коробочка из пяти-шести правоохранителей окружает задерживаемого гражданина и хватает его одновременно шестью-восемью руками, иногда попросту унося в сторону спецтранспорта.
Выглядит, конечно, так себе. Двое или даже пятеро на одного – не очень естественно, и это первая реакция любого нормального человека, не лишенного инстинкта самосохранения. Но задержание на митинге проводится все же не по дуэльным правилам, так что давайте я сейчас вспомню, как нам в университете изложили резон подобной стратегии в юридических категориях. Дело в том, что представитель правоохранительного органа имеет законное право пресекать неправомерную деятельность граждан (в данном случае – по участию в несанкционированном митинге) и даже применить для этого силу. Пока – в разумных пределах. Но на сотрудников при исполнении, как и на всех остальных граждан, распространяется право на необходимую оборону. То есть, в случае неправомерного применения или попытки применения насилия к сотруднику, он, как и любой другой гражданин, имеет право, говоря очень упрощённо, дать сдачи. Так вот, в том, чтобы экипированный резиновой палкой космонавт "давал сдачи" митингующему, поверьте, не заинтересован вообще никто. Кроме того, применения насилия в отношении представителя власти это натурально состав уголовно наказуемого правонарушения для задерживаемого. И вот для того, чтобы у этого задерживаемого не было попросту физической возможности оказать сопротивление или применить насилие, для того, чтобы сотрудник не дай бог не попал в состояние необходимой обороны, задерживаемого и хватают крепко по рукам и ногам.