Взлёт и падение одного американского движения за местное самоуправление
Среди множества проектов демократизации западных обществ, возникших на волне массовых протестных движений 1960-х, было течение, которое делало ставку на переориентацию политической системы на местное самоуправление.
Главным идеологом и организатором этого течения был выходец из команды Кеннеди Милтон Котлер. В книге-манифесте «Neighborhood Government» (1969) Котлер сформулировал программу создания самоуправляемых соседских сообществ. Сторонники Котлера понимали, что либеральный принцип субсидиарности не работает и требование децентрализации и передачи полномочий вниз от государства это полумера. Вместо этого они предлагали противопоставить государству сильную низовую самоорганизацию. Это было движение низовой демократии сообществ per se.
Движение начиналось с мелких соседских кооперативов в Вашингтоне. Некоторой медийности ему прибавила эксцентричная избирательная кампания писателя Нормана Мейлера, который баллотировался в мэры Нью-Йорка с лозунгом «Power to the Neighborhoods». Вскоре лидеры движения основали Institute for Neighborhood Studies для продвижения своих идей и обучения новых сторонников. Через несколько лет они учредили национальную ассоциацию (Alliance for Neighborhood Government), включавшую на старте 40 районных сообществ из шести городов. На пике своего роста в 1979 году в ассоциацию входило 230 сообществ.
Несмотря на некоторые успехи в деле продвижения законов и механизмов для участия местных сообществ в муниципальной власти, в 1980-х движение раскололось по нескольким примечательным линиям. В изначально левый проект, нацеленный на социальную справедливость, вскоре пришли люди с правыми взглядами, которые увидели в идеях местной автономии подходящую почву для реализации своих расистских и антиэтатистских предпочтений. Для них самоуправление означало возможность для богатых белых цисгендерных семей противостоять десегрегации, налогам и культурной революции левых. При Рейгане Новые Правые ловко перехватили риторику empowerment’a сообществ и включили её в свою неолиберальную версию антиэтатизма.
Правый поворот движения был, в частности, связан с приходом в него Карла Гесса — экс-руководителя избирательного штаба Барри Голдуотера (проиграл Линдону Джонсону в 1964-м), который очень впечатлился экспериментами с местной демократией, резко полевел и даже стал участвовать в антивоенных протестах. В книге «Neighborhood Power» (1975) он предложил свою версию коммунитарного анархизма как решения проблемы упадка городов и отчуждения горожан. Его риторика соседского романтизма и возвращения к истоками общинного самоуправления Новой Англии пришлась по вкусу обеспеченным консервативным нейборхудам. На место идей о кооперативной собственности и борьбе с неравенством у них встали приватизация и изгнание социального государства.
Третья линия раскола проходила по вопросам политического развития движения. Правые были настроены на изоляционизм и консервацию своих привилегий. Левые же имели в виду глобальную перспективу федерации соседских самоуправляемых сообществ и солидаризировались с единомышленниками в других странах. Особенно остро они раскололись по вопросу о Чили, где сторонники Альенде строили похожую низовую демократию до переворота.
Так романтическая мечта о местном самоуправлении, которое преодолевает идеологические разногласия во имя общего блага, оказалась несбыточной. В предисловии к переизданию своей книги 2005 года Котлер прямо написал: «Мы проиграли». Подробнее про всю эту историю можно прочитать здесь.
Думаю, что нужно иметь в виду этот опыт всякий раз, когда идеи демократии сообществ начинают вытеснять проблемы социально-экономического неравенства и базовых противоречий капитализма.
Среди множества проектов демократизации западных обществ, возникших на волне массовых протестных движений 1960-х, было течение, которое делало ставку на переориентацию политической системы на местное самоуправление.
Главным идеологом и организатором этого течения был выходец из команды Кеннеди Милтон Котлер. В книге-манифесте «Neighborhood Government» (1969) Котлер сформулировал программу создания самоуправляемых соседских сообществ. Сторонники Котлера понимали, что либеральный принцип субсидиарности не работает и требование децентрализации и передачи полномочий вниз от государства это полумера. Вместо этого они предлагали противопоставить государству сильную низовую самоорганизацию. Это было движение низовой демократии сообществ per se.
Движение начиналось с мелких соседских кооперативов в Вашингтоне. Некоторой медийности ему прибавила эксцентричная избирательная кампания писателя Нормана Мейлера, который баллотировался в мэры Нью-Йорка с лозунгом «Power to the Neighborhoods». Вскоре лидеры движения основали Institute for Neighborhood Studies для продвижения своих идей и обучения новых сторонников. Через несколько лет они учредили национальную ассоциацию (Alliance for Neighborhood Government), включавшую на старте 40 районных сообществ из шести городов. На пике своего роста в 1979 году в ассоциацию входило 230 сообществ.
Несмотря на некоторые успехи в деле продвижения законов и механизмов для участия местных сообществ в муниципальной власти, в 1980-х движение раскололось по нескольким примечательным линиям. В изначально левый проект, нацеленный на социальную справедливость, вскоре пришли люди с правыми взглядами, которые увидели в идеях местной автономии подходящую почву для реализации своих расистских и антиэтатистских предпочтений. Для них самоуправление означало возможность для богатых белых цисгендерных семей противостоять десегрегации, налогам и культурной революции левых. При Рейгане Новые Правые ловко перехватили риторику empowerment’a сообществ и включили её в свою неолиберальную версию антиэтатизма.
Правый поворот движения был, в частности, связан с приходом в него Карла Гесса — экс-руководителя избирательного штаба Барри Голдуотера (проиграл Линдону Джонсону в 1964-м), который очень впечатлился экспериментами с местной демократией, резко полевел и даже стал участвовать в антивоенных протестах. В книге «Neighborhood Power» (1975) он предложил свою версию коммунитарного анархизма как решения проблемы упадка городов и отчуждения горожан. Его риторика соседского романтизма и возвращения к истоками общинного самоуправления Новой Англии пришлась по вкусу обеспеченным консервативным нейборхудам. На место идей о кооперативной собственности и борьбе с неравенством у них встали приватизация и изгнание социального государства.
Третья линия раскола проходила по вопросам политического развития движения. Правые были настроены на изоляционизм и консервацию своих привилегий. Левые же имели в виду глобальную перспективу федерации соседских самоуправляемых сообществ и солидаризировались с единомышленниками в других странах. Особенно остро они раскололись по вопросу о Чили, где сторонники Альенде строили похожую низовую демократию до переворота.
Так романтическая мечта о местном самоуправлении, которое преодолевает идеологические разногласия во имя общего блага, оказалась несбыточной. В предисловии к переизданию своей книги 2005 года Котлер прямо написал: «Мы проиграли». Подробнее про всю эту историю можно прочитать здесь.
Думаю, что нужно иметь в виду этот опыт всякий раз, когда идеи демократии сообществ начинают вытеснять проблемы социально-экономического неравенства и базовых противоречий капитализма.
Карл Маркс, которому сегодня 205 лет, производил и производит на меня огромное впечатление и влияние. В последнее время я особенно часто обращаюсь к той части его мысли, в которой излагается соотношение теории и практики.
По Марксу, всякие идеи и теории не существуют отдельно в своём мире, но всегда являются отражением общественных практик, поэтому бороться с идеями нужно не (только) в сфере идей, но прежде всего в материальной сфере общественных отношений. Можно сколь угодно искусно низвергать ложные идеи и выстраивать политичекие теории, но действенную силу такая мыслительная работа будет иметь только в той мере, в которой она выражает мысли реального общественного движения. Что приложимо и к самому марксизму как к теории рабочего движения.
Поэтому когда я говорю, например, о демократии, я имею в виду не абстрактное политическое равенство и самоуправление, а конкретные столкновения тех, у кого нет власти, с теми, кто её монополизирует и приватизирует. Абстрактное равенство — это мистификация, а конкретное равенство — это руководящий принцип политической борьбы угнетённых против элит.
«Общественная жизнь является по существу практической. Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят своё рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики». Поэтому нельзя придумать работающую философию, идеологию и программу для запуска политического движения — их можно только извлечь из практики уже существующего движения как его самоосознание.
Отсюда есть очень прямой и жёсткий вывод: невозможно придумать, что делать с войной, диктатурой и неравенством — попытки изобретения таких рецептов из пустоты будут в лучшем случае борьбой с идеями в мире идей. Сначала практика, а потом её теория. В отличие от инженерно-технической сферы, в политике мы сначала действуем, а потом придумываем теоретическое обоснование этой деятельности.
По Марксу, всякие идеи и теории не существуют отдельно в своём мире, но всегда являются отражением общественных практик, поэтому бороться с идеями нужно не (только) в сфере идей, но прежде всего в материальной сфере общественных отношений. Можно сколь угодно искусно низвергать ложные идеи и выстраивать политичекие теории, но действенную силу такая мыслительная работа будет иметь только в той мере, в которой она выражает мысли реального общественного движения. Что приложимо и к самому марксизму как к теории рабочего движения.
Поэтому когда я говорю, например, о демократии, я имею в виду не абстрактное политическое равенство и самоуправление, а конкретные столкновения тех, у кого нет власти, с теми, кто её монополизирует и приватизирует. Абстрактное равенство — это мистификация, а конкретное равенство — это руководящий принцип политической борьбы угнетённых против элит.
«Общественная жизнь является по существу практической. Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят своё рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики». Поэтому нельзя придумать работающую философию, идеологию и программу для запуска политического движения — их можно только извлечь из практики уже существующего движения как его самоосознание.
Отсюда есть очень прямой и жёсткий вывод: невозможно придумать, что делать с войной, диктатурой и неравенством — попытки изобретения таких рецептов из пустоты будут в лучшем случае борьбой с идеями в мире идей. Сначала практика, а потом её теория. В отличие от инженерно-технической сферы, в политике мы сначала действуем, а потом придумываем теоретическое обоснование этой деятельности.
ВыДвижение запускает онлайн-школу для сторонников
Сейчас в России нет практически никаких возможностей для политических действий. Это объективное обстоятельство, которое неизбежно негативно сказывается на всех политизированных людях — без действий люди теряют надежду, сообщества чахнут, социальные связи разваливаются, политические мышцы атрофируются, а кто-то откровенно сходит с ума. Ровно для этого такие условия и созданы.
Никто не знает, как долго ещё у нас не будет возможностей. Предсказания варьируются от считанных месяцев до десятков лет. Но так или иначе, рано или поздно изменения начнут происходить, потому что никто ещё не научился останавливать время и историю, как бы ни мечтали об этом все тираны на свете. Вопрос лишь в том, какие силы будут влиять на эти изменения и какая версия будущего России возобладает.
Поэтому даже в этих условиях на нас с вами, политически активных и сознательных людях остаётся большая ответственность по крайней мере за то, в каком состоянии мы сами подойдём к этому моменту и что передадим нашим последователям. Те из нас, кто пока ещё не в тюрьме, не под бомбёжками и не в беженстве, должны стараться сохранять связи, которые объективно можно сохранить, и спокойно разбираться с тем, что происходит сейчас и что будет происходить дальше.
Вот из таких соображений мы с Михаилом Лобановым и командой ВыДвижения решили сделать онлайн-школу для тех наших сторонников, которым не хватает контактов с единомышленниками и фундаментальных знаний для осмысления политических перспектив и своего места в них. Прочитать подробнее про школу и записаться можно на сайте.
Стартуем с небольшого модуля социальных наук, а дальше будем двигаться в зависимости от первого опыта и ваших запросов. Заявки принимаются до 15 мая. Количество мест ограничено, поэтому нам наверняка придётся делать отбор заявок.
Сейчас в России нет практически никаких возможностей для политических действий. Это объективное обстоятельство, которое неизбежно негативно сказывается на всех политизированных людях — без действий люди теряют надежду, сообщества чахнут, социальные связи разваливаются, политические мышцы атрофируются, а кто-то откровенно сходит с ума. Ровно для этого такие условия и созданы.
Никто не знает, как долго ещё у нас не будет возможностей. Предсказания варьируются от считанных месяцев до десятков лет. Но так или иначе, рано или поздно изменения начнут происходить, потому что никто ещё не научился останавливать время и историю, как бы ни мечтали об этом все тираны на свете. Вопрос лишь в том, какие силы будут влиять на эти изменения и какая версия будущего России возобладает.
Поэтому даже в этих условиях на нас с вами, политически активных и сознательных людях остаётся большая ответственность по крайней мере за то, в каком состоянии мы сами подойдём к этому моменту и что передадим нашим последователям. Те из нас, кто пока ещё не в тюрьме, не под бомбёжками и не в беженстве, должны стараться сохранять связи, которые объективно можно сохранить, и спокойно разбираться с тем, что происходит сейчас и что будет происходить дальше.
Вот из таких соображений мы с Михаилом Лобановым и командой ВыДвижения решили сделать онлайн-школу для тех наших сторонников, которым не хватает контактов с единомышленниками и фундаментальных знаний для осмысления политических перспектив и своего места в них. Прочитать подробнее про школу и записаться можно на сайте.
Стартуем с небольшого модуля социальных наук, а дальше будем двигаться в зависимости от первого опыта и ваших запросов. Заявки принимаются до 15 мая. Количество мест ограничено, поэтому нам наверняка придётся делать отбор заявок.
Всю весну поступают тревожные новости от товарищей и адвокатов Азата Мифтахова.
Напомню, что это математик из МГУ, которого посадили на 6 лет по делу о разбитом окне в офисе Единой России. Благодаря товарищам Азата это абсурдное и жестокое дело стало резонансным, вы наверняка слышали про «выразительные брови». Масштаб солидарности с Азатом поражает: от международных математических организаций и Жижека до (прости господи) Севастопольского отделения КПРФ.
6 сентября он должен выйти на свободу. Но, по сообщениям группы поддержки, в его отношении начались подозрительные действия силовиков, которые заставляют опасаться нового уголовного преследования.
Давайте следить за судьбой Азата. Программа минимум — подписаться на канал группы поддержки и обращать внимание на все новости с его упоминанием. А ещё ему в колонию можно написать письмо со словами поддержки и солидарности.
Напомню, что это математик из МГУ, которого посадили на 6 лет по делу о разбитом окне в офисе Единой России. Благодаря товарищам Азата это абсурдное и жестокое дело стало резонансным, вы наверняка слышали про «выразительные брови». Масштаб солидарности с Азатом поражает: от международных математических организаций и Жижека до (прости господи) Севастопольского отделения КПРФ.
6 сентября он должен выйти на свободу. Но, по сообщениям группы поддержки, в его отношении начались подозрительные действия силовиков, которые заставляют опасаться нового уголовного преследования.
Давайте следить за судьбой Азата. Программа минимум — подписаться на канал группы поддержки и обращать внимание на все новости с его упоминанием. А ещё ему в колонию можно написать письмо со словами поддержки и солидарности.
Максим Кац вызывает у многих идиосинкразию. Я встречал у разных людей много разных версий неприязни и недоверия к нему. Часто это сугубо персональная антипатия и даже ксенофобия (фу). В то же время есть люди, которые недавно узнали о его существовании и не понимают, что с ним не так. И объяснения через его дурную репутацию не кажутся мне здесь убедительными.
У меня как у левого и демократа есть сущностные разногласия с ним в фундаментальных социально-экономических вопросах, которые он маскирует под своей любимой фразой «адекватные взгляды». Но их сейчас сложно обсуждать, потому что под пятой диктатуры они кажутся второстепенными. На то она и диктатура, чтобы мы не могли говорить и думать о важных вещах.
Однако есть одна вещь, по которой можно уже сейчас понять, почему нам, мягко говоря, не по пути с Кацем. Это его концепция политики. В недавнем интервью с Павлом Каныгиным он сформулировал её открыто: политика есть суть сотрудничество больших «стейкхолдеров» (букв.). В его политической картине мира есть люди с большими ресурсами (стейкхолдеры), которые имеют политическое влияние, пропорциональное своим ресурсам и связям с другими стейкхолдерами, и есть все остальные люди, которым надо выбирать между этими стейкхолдерами. Это узнаваемая элитистская концепция. И она прямо противоположна демократии.
В демократической концепции политика нацелена на равенство всех людей в самоуправлении. Мы занимаемся политикой не для того, чтобы найти своего стейкхолдера и передать ему власть над собой, став его ресурсом, а для того, чтобы не было никаких стейкхолдеров в принципе и люди могли иметь как можно больше коллективной власти над самими собой (то есть свободы). С демократической точки зрения стейкхолдеры, которые по телефону решают, как всем жить, это узурпаторы власти, вне зависимости от того, насколько у них «адекватные» взгляды. Демократическая политика исходит из самого общества и обращена к обществу, а не от элит к элитам.
Конкретная стратегия, к которой Каца приводит его концепция политики выглядит так: наращиваешь ресурсы (аудитория ютуб-канала) и идёшь договариваться с другими стейкхолдерами типа Собчак (тоже медиа) и Мишустина (админресурс) о том, как добраться до руля и как потом рулить. Поэтому для любого будущего демократического движения в России Кац будет оппонентом. Он может мобилизовать свою аудиторию, чтобы попасть во властный кабинет, но дальше ему придётся разгонять по домам тех же людей, убеждая их, что их задача выполнена и можно идти заниматься своими частными делами, а они со стейкхолдерами дальше уже как-нибудь разберутся.
Всё это не новые мысли, конечно. Как минимум, это уже было подробно расписано у меня в книге.
Дальше можно спросить, насколько жизнеспособна демократическая концепция политики и не обречена ли она на поражение элитистской медиаполитике Каца. Об этом хочу написать отдельно.
У меня как у левого и демократа есть сущностные разногласия с ним в фундаментальных социально-экономических вопросах, которые он маскирует под своей любимой фразой «адекватные взгляды». Но их сейчас сложно обсуждать, потому что под пятой диктатуры они кажутся второстепенными. На то она и диктатура, чтобы мы не могли говорить и думать о важных вещах.
Однако есть одна вещь, по которой можно уже сейчас понять, почему нам, мягко говоря, не по пути с Кацем. Это его концепция политики. В недавнем интервью с Павлом Каныгиным он сформулировал её открыто: политика есть суть сотрудничество больших «стейкхолдеров» (букв.). В его политической картине мира есть люди с большими ресурсами (стейкхолдеры), которые имеют политическое влияние, пропорциональное своим ресурсам и связям с другими стейкхолдерами, и есть все остальные люди, которым надо выбирать между этими стейкхолдерами. Это узнаваемая элитистская концепция. И она прямо противоположна демократии.
В демократической концепции политика нацелена на равенство всех людей в самоуправлении. Мы занимаемся политикой не для того, чтобы найти своего стейкхолдера и передать ему власть над собой, став его ресурсом, а для того, чтобы не было никаких стейкхолдеров в принципе и люди могли иметь как можно больше коллективной власти над самими собой (то есть свободы). С демократической точки зрения стейкхолдеры, которые по телефону решают, как всем жить, это узурпаторы власти, вне зависимости от того, насколько у них «адекватные» взгляды. Демократическая политика исходит из самого общества и обращена к обществу, а не от элит к элитам.
Конкретная стратегия, к которой Каца приводит его концепция политики выглядит так: наращиваешь ресурсы (аудитория ютуб-канала) и идёшь договариваться с другими стейкхолдерами типа Собчак (тоже медиа) и Мишустина (админресурс) о том, как добраться до руля и как потом рулить. Поэтому для любого будущего демократического движения в России Кац будет оппонентом. Он может мобилизовать свою аудиторию, чтобы попасть во властный кабинет, но дальше ему придётся разгонять по домам тех же людей, убеждая их, что их задача выполнена и можно идти заниматься своими частными делами, а они со стейкхолдерами дальше уже как-нибудь разберутся.
Всё это не новые мысли, конечно. Как минимум, это уже было подробно расписано у меня в книге.
Дальше можно спросить, насколько жизнеспособна демократическая концепция политики и не обречена ли она на поражение элитистской медиаполитике Каца. Об этом хочу написать отдельно.
6 мая не стало Ханны Питкин, большой и очень интересной исследовательницы политической теории из Беркли (родом из Берлина). Впервые услышал о ней по классической книге о концепциях представительства (The Concept of Representation, 1967), которую потом много раз рекомендовал.
Вряд ли вы будете по такому случаю читать целую книгу. Но у неё есть замечательная коротенькая статья 2004 года о противоречивом альянсе представительства и демократии, которая заканчивается такими грустными теперь словами: «Can democracy be saved? I am old; it is up to you». Залил её для вас на диск по ссылке.
Вряд ли вы будете по такому случаю читать целую книгу. Но у неё есть замечательная коротенькая статья 2004 года о противоречивом альянсе представительства и демократии, которая заканчивается такими грустными теперь словами: «Can democracy be saved? I am old; it is up to you». Залил её для вас на диск по ссылке.
О реализме и утопиях в политике
Есть такой приём в политических спорах: предложения оппонента объявляются «утопичными», то есть заведомо несбыточными, а сам говорящий защищает свою позицию как «реалистичную», то есть выполнимую в неких «объективных» условиях.
Например, стихийные путинисты говорят, что жёсткая авторитарная власть была и будет в России всегда, а рассуждения о свободной стране являются беспочвенным мечтательством, так что лучше такая синица в руках, чем журавль в небе. Или вот некоторые либералы продвигают идею о том, что власть Собянина-Мишустина это реалистичная перспектива, а мечты демократов о равенстве и самоуправлении это лишь опасные сказки.
Затем кто-то из наблюдателей спора обычно замечает, что спорящие просто говорят о разном: реалисты говорят «как есть», а утописты, как «должно быть», — так что и спорить не о чем. В действительности спорят они всё ещё об одном, но самопровозглашённые «реалисты» наводит путаницу, объявляя оппонентов утопистами. Давайте распутаем эту софистику.
Сперва заметим, что сама по себе видимая достижимость не может быть аргументом против нормативных идеалов. Например, мы бы хотели, чтобы не существовало войн и всякого вообще насилия людей над людьми, но вся история человечества показывает, что это нереалистичное желание. Мы же не делаем отсюда вывод, что человечество без войн и насилия является плохим идеалом. Несмотря на утопичность мира без насилия, мы продолжаем разбираться в истоках и природе насилия, чтобы искоренять его.
Но если аргумент о реализме ошибочен, то почему его используют? Нормативные идеалы есть у всех, и разница лишь в том, что у одних они ближе к нашей нынешней действительности, чем у других. Первые стремятся защитить существующее положение вещей, поскольку оно их устраивает, от тех, кто добивается перемен. В этом разница между реакционерами и революционерами. Реакционеры призывают себе на помощь силу реального: посмотри, говорят они, «жизнь такова и больше — никакова!». Реакционер в маске реалиста делает ставку на сохранение статус-кво против революционера-«утописта», который ставит на его слом и трансформацию.
Поэтому главными реалистами в России сегодня являются элиты — реальное для них ближе всего к желаемому. Если вы владеете контролем над реальным, то реальное становится вашим оружием против перемен. Хозяева всегда лупили своих рабов, претендующих на свободу, доказывая им делом, что в реальности свободы для рабов не предусмотрено.
Возвращаясь к конкретным политическим дебатам, заметим, что власть Мишустина-Собянина безусловно гораздо реалистичнее, чем демократия в сколь-либо обозримой перспективе. Но отсюда никак не следует, что она должна подменять наши политические идеалы. На деле отсюда следуют две принципиально разные стратегии.
Для людей с определённым социально-экономическим положением и политическими взглядами такое развитие событий в самом деле желательно, потому что оно обеспечит оптимальный для них порядок. Их стратегия заключается в том, чтобы занять наиболее выгодное положение в новой системе. Вообще говоря, это не хорошо и не плохо, это естественная для них траектория.
Стратегия демократов же заключается в том, чтобы добиваться равенства и самоуправления в новых условиях. Власть Мишустина-Собянина может создать некоторые условия для этого, но это не делает демократов её защитниками. В этом сценарии многие угнетённые нынешней реальностью могут испытать большой первичный энтузиазм, но очень скоро они разочаруются, потому что новая реальность вновь окажется далёкой от их идеалов. В этот момент абстрактная разница между «утопистами» и «реалистами» проявится в самой конкретной политической борьбе.
***
Было бы ошибкой мехнически заключить из всего написанного, что сила утопизма в его нереалистичности. Если демократическая утопия хочет завоевать реальность, а не бесконечно отдаляться от неё, то ей нужно наращивать реальные мускулы. Но об этом в другой раз.
Есть такой приём в политических спорах: предложения оппонента объявляются «утопичными», то есть заведомо несбыточными, а сам говорящий защищает свою позицию как «реалистичную», то есть выполнимую в неких «объективных» условиях.
Например, стихийные путинисты говорят, что жёсткая авторитарная власть была и будет в России всегда, а рассуждения о свободной стране являются беспочвенным мечтательством, так что лучше такая синица в руках, чем журавль в небе. Или вот некоторые либералы продвигают идею о том, что власть Собянина-Мишустина это реалистичная перспектива, а мечты демократов о равенстве и самоуправлении это лишь опасные сказки.
Затем кто-то из наблюдателей спора обычно замечает, что спорящие просто говорят о разном: реалисты говорят «как есть», а утописты, как «должно быть», — так что и спорить не о чем. В действительности спорят они всё ещё об одном, но самопровозглашённые «реалисты» наводит путаницу, объявляя оппонентов утопистами. Давайте распутаем эту софистику.
Сперва заметим, что сама по себе видимая достижимость не может быть аргументом против нормативных идеалов. Например, мы бы хотели, чтобы не существовало войн и всякого вообще насилия людей над людьми, но вся история человечества показывает, что это нереалистичное желание. Мы же не делаем отсюда вывод, что человечество без войн и насилия является плохим идеалом. Несмотря на утопичность мира без насилия, мы продолжаем разбираться в истоках и природе насилия, чтобы искоренять его.
Но если аргумент о реализме ошибочен, то почему его используют? Нормативные идеалы есть у всех, и разница лишь в том, что у одних они ближе к нашей нынешней действительности, чем у других. Первые стремятся защитить существующее положение вещей, поскольку оно их устраивает, от тех, кто добивается перемен. В этом разница между реакционерами и революционерами. Реакционеры призывают себе на помощь силу реального: посмотри, говорят они, «жизнь такова и больше — никакова!». Реакционер в маске реалиста делает ставку на сохранение статус-кво против революционера-«утописта», который ставит на его слом и трансформацию.
Поэтому главными реалистами в России сегодня являются элиты — реальное для них ближе всего к желаемому. Если вы владеете контролем над реальным, то реальное становится вашим оружием против перемен. Хозяева всегда лупили своих рабов, претендующих на свободу, доказывая им делом, что в реальности свободы для рабов не предусмотрено.
Возвращаясь к конкретным политическим дебатам, заметим, что власть Мишустина-Собянина безусловно гораздо реалистичнее, чем демократия в сколь-либо обозримой перспективе. Но отсюда никак не следует, что она должна подменять наши политические идеалы. На деле отсюда следуют две принципиально разные стратегии.
Для людей с определённым социально-экономическим положением и политическими взглядами такое развитие событий в самом деле желательно, потому что оно обеспечит оптимальный для них порядок. Их стратегия заключается в том, чтобы занять наиболее выгодное положение в новой системе. Вообще говоря, это не хорошо и не плохо, это естественная для них траектория.
Стратегия демократов же заключается в том, чтобы добиваться равенства и самоуправления в новых условиях. Власть Мишустина-Собянина может создать некоторые условия для этого, но это не делает демократов её защитниками. В этом сценарии многие угнетённые нынешней реальностью могут испытать большой первичный энтузиазм, но очень скоро они разочаруются, потому что новая реальность вновь окажется далёкой от их идеалов. В этот момент абстрактная разница между «утопистами» и «реалистами» проявится в самой конкретной политической борьбе.
***
Было бы ошибкой мехнически заключить из всего написанного, что сила утопизма в его нереалистичности. Если демократическая утопия хочет завоевать реальность, а не бесконечно отдаляться от неё, то ей нужно наращивать реальные мускулы. Но об этом в другой раз.
Вчера завершили сбор заявок на школу ВыДвижения. Их оказалось в 4 раза больше, чем мы можем принять. Это превышает наши прогнозы, что, конечно же, очень хорошо. Зато теперь у нас появилась такая головная боль: надо срочно придумать, как расширить мощности школы, чтобы принять побольше желающих.
Я уже отсмотрел почти половину заявок и получил большущую дозу глобального оптимизма от них (вас). В такие моменты чувствуешь демократический потенциал людей, на раскрытие которого хочется работать.
Если вы не успели подать заявку на первый модуль, то не расстраивайтесь — мы рассчитываем сделать следующие модули, на каждый из которых будет свой набор.
Я уже отсмотрел почти половину заявок и получил большущую дозу глобального оптимизма от них (вас). В такие моменты чувствуешь демократический потенциал людей, на раскрытие которого хочется работать.
Если вы не успели подать заявку на первый модуль, то не расстраивайтесь — мы рассчитываем сделать следующие модули, на каждый из которых будет свой набор.
Зачем технократы иногда заигрывают с горизонтальными связями
Видимо, городские власти всё-таки вынесли кое-какой урок из пятилетки независимых депутатов 2017-2022: если ты не общаешься с горожанами, то с ними будут общатьсясолдаты НАТО твои критики и оппоненты. Иначе я не могу объяснить, зачем в некоторых районах управы до сих пор продвигают свои районные чаты с помощью таких объявлений в подъездах.
Не бог весть какая коммуникационная технология, но допёрли они до неё только после того, как мы в Зюзино начали прошлой весной развешивать такие объявления со ссылкой на свой канал в телеграме, что вскоре по нашему совету подхватили активисты в других районах.
Ставлю, что хватит их ненадолго. Для технократической политики любые социальные связи между гражданами опасны, потому что они создают потенциал для коллективных действий. Поэтому мэрия и взяла курс на развитие атомизирующих инструментов в виде всяких электронных сервисов и платформ «прямой демократии» (АГ, ЭД и т.п.). Чем меньше общаются люди и чем больше вопросов они могут решить один на один со смартфоном, не выходя из дома, тем хуже они понимают свои коллективные интересы и тем меньше могут противопоставить технократии.
С другой стороны, первичный эффект для администраторов этого проекта может быть положительным. Слабо социализированные люди склонны больше ругаться друг с другом, чем кооперироваться, чему очень способствует природа цифрового общения, в котором трудно выражать и считывать эмоции. Каждый участник соседских или родительских чатов хорошо это знает.
Поэтому я предположу, что первое время такие чаты будут скорее усиливать атомизацию: люди впервые столкнутся там с соседями и в силу слабой социализации (+ искажений цифровой коммуникации) ужаснутся друг другу, сделав первичный вывод о том, что вокруг живут орки, а власть у нас всё ещё «главный европеец». Без целенаправленных усилий по преодолению этой атомизации она будет проходить очень медленно. Но многие из тех, кто умел с этим работать, силой выдавлены из публичного поля.
Видимо, городские власти всё-таки вынесли кое-какой урок из пятилетки независимых депутатов 2017-2022: если ты не общаешься с горожанами, то с ними будут общаться
Не бог весть какая коммуникационная технология, но допёрли они до неё только после того, как мы в Зюзино начали прошлой весной развешивать такие объявления со ссылкой на свой канал в телеграме, что вскоре по нашему совету подхватили активисты в других районах.
Ставлю, что хватит их ненадолго. Для технократической политики любые социальные связи между гражданами опасны, потому что они создают потенциал для коллективных действий. Поэтому мэрия и взяла курс на развитие атомизирующих инструментов в виде всяких электронных сервисов и платформ «прямой демократии» (АГ, ЭД и т.п.). Чем меньше общаются люди и чем больше вопросов они могут решить один на один со смартфоном, не выходя из дома, тем хуже они понимают свои коллективные интересы и тем меньше могут противопоставить технократии.
С другой стороны, первичный эффект для администраторов этого проекта может быть положительным. Слабо социализированные люди склонны больше ругаться друг с другом, чем кооперироваться, чему очень способствует природа цифрового общения, в котором трудно выражать и считывать эмоции. Каждый участник соседских или родительских чатов хорошо это знает.
Поэтому я предположу, что первое время такие чаты будут скорее усиливать атомизацию: люди впервые столкнутся там с соседями и в силу слабой социализации (+ искажений цифровой коммуникации) ужаснутся друг другу, сделав первичный вывод о том, что вокруг живут орки, а власть у нас всё ещё «главный европеец». Без целенаправленных усилий по преодолению этой атомизации она будет проходить очень медленно. Но многие из тех, кто умел с этим работать, силой выдавлены из публичного поля.
Большая просьба к журналистам — не пишите, что Михаил «соратник» Ильи Пономарёва. Это ложная информацию, которую распространяют анонимные телеграм-каналы. Обыск в декабре действительно проходил по делу Пономарёва, но никакой связи Михаила с ним так и не было установлено. Потому что её нет.
Михаил никогда не принимал участия прямо или косвенно ни в каких проектах Пономарёва и с ним лично не знаком. Лобанова преследуют за политическую деятельность и открытую позицию. А дело Пономарёва силовики используют как формальное основание для обысков и как способ дискредитации Михаила. Не надо им в этом помогать.
Михаил никогда не принимал участия прямо или косвенно ни в каких проектах Пономарёва и с ним лично не знаком. Лобанова преследуют за политическую деятельность и открытую позицию. А дело Пономарёва силовики используют как формальное основание для обысков и как способ дискредитации Михаила. Не надо им в этом помогать.
Обыск у Михаила и Александры завершился, Михаила увезли. По предварительной информации от адвоката, в ОВД Раменки.
UPD. В ОВД Раменки утверждают, что к ним его не привозили. Могли отвезти на допрос в СК. Ищем.
UPD. В ОВД Раменки утверждают, что к ним его не привозили. Могли отвезти на допрос в СК. Ищем.
Forwarded from Михаил Лобанов
Ура! Я дома! Вместе с Сашей)
Наши друзья каким-то чудом уже организовали установку новой двери в квартире. Завтра будем решать проблемы с техникой (снова все изъяли).
Все спрашивают, можно ли пожертвовать на эти и другие вещи? Но в декабре, после первого ареста, вы пожертвовали столько, что этого еще хватит на возмещение ущерба от обыска.
Поэтому сейчас мы не собираем пожертвования, но планируем вскоре объявить сбор на текущие проекты «ВыДвижения». Следите за новостями.
Мы бесконечно благодарны каждому, кто сегодня поддерживал нас и других пострадавших сегодня новостями, репостами, своим неравнодушием!
Мы продолжаем!
Наши друзья каким-то чудом уже организовали установку новой двери в квартире. Завтра будем решать проблемы с техникой (снова все изъяли).
Все спрашивают, можно ли пожертвовать на эти и другие вещи? Но в декабре, после первого ареста, вы пожертвовали столько, что этого еще хватит на возмещение ущерба от обыска.
Поэтому сейчас мы не собираем пожертвования, но планируем вскоре объявить сбор на текущие проекты «ВыДвижения». Следите за новостями.
Мы бесконечно благодарны каждому, кто сегодня поддерживал нас и других пострадавших сегодня новостями, репостами, своим неравнодушием!
Мы продолжаем!
Мой топ-5 претензий к работе мэрии. Или почему Собянин так боится конкуренции
В начале июня стартуют выборы мэра Москвы. По результатам муниципальных выборов прошлого года муниципальным фильтром безраздельно владеет мэрия, поэтому Собянин сам определит своих конкурентнов. Уже понятно, что это будут только представители парламентских партий, причём карикатурно нелепые и слабые. От КПРФ, например, допустят внука Зюганова, что само по себе уже анекдот.
И тут вопрос: почему при высоком рейтинге и всех своих достижениях Собянин второй раз подряд выставляет против себя заведомо непроходных ноунеймов, как будто боится проиграть? Ответ прост: его высокий рейтинг держится на силовом купировании конкуренции, а от пиара «похорошевшей» Москвы ничего не останется, если критики Собянина получат хотя бы 10% его медиаполя и тут же не попадут в тюрьму.
С этим легко согласятся политизированные и опозиционно настроенные люди. Но многие горожане, которые не смотрят расследования и не следят за выборами, возразят, что у Собянина есть реальные результаты, так что он популярен за дело.
За пять лет активной работы муниципальным депутатом в Зюзино и общения с коллегами-депутатами из других районов я глубоко погрузился в изнанку этих «результатов» и на своём опыте понял, что за блестящей витриной стоят гнилые развалины. При минимальном уровне политических свобод демонстрация этих развалин мгновенно сняла бы с Собянина флёр «эффективного менеджера».
Вот мой топ-5 претензий к результатам мэра Собянина. Про каждый пункт планирую написать развёрнутый пост с примерами. На полноту списка и приоритетность не претендую. Только субъективный опыт.
1. Архаичная система ЖКХ, капремонта и благоустройства.
Самодельные мётла дворников, ремонт коммуникаций подручными средствами, ксиловские мафы и т.п. Уровень ответственных кадров в «Жилищниках» ниже плинтуса. Капитальный ремонт МКД на 3/4 состоит из самых дешёвых работ и материалов, как будто делают временные бараки. Привлечь частных подрядчиков к гарантийным обязательствам за брак часто невозможно, поэтому миллионы рублей ежедневно уходят на колотые борты, однолетний асфальт, списанные материалы и пр.
И это на контрасте с понтами цифровизации типа оплаты проезда лицом.
2. Деградация зелёных насаждений.
Кроме скандалов с вырубками лесов это ещё огромный масштаб исчезновения разнотравья, кустов и деревьев на дворовых территориях. У ГБУ-балансодержателей есть должность главного садовника, который должен за это отвечать, но она обычно либо вакантна, либо формально занята случайным сотрудником для галочки. Централизованные высадки в крупных парках для картинки не решают проблему.
3. Дерегулирование градостроительной политики.
Все градостроительные решения сконцентрированы в узком кругу чиновников и направлены на интересы застройщиков-инвесторов. Нет никаких механизмов общественного влияния на градостроительство, как и никакой градостроительной стратегии развития Москвы — только быстрая прибыль застройщика и коррумпированного чиновника.
4. Отсутствие публичного аудита бюджетных расходов.
В Москве очень сложно выяснить, сколько и на что тратится бюджетных денег. В открытом бюждете есть только общие показатели, а на госзакупках лоты часто объединяются без детализации. Много закупок через АНО мимо 44-ФЗ. Огромные деньги находятся в серой зоне без какого-либо общественного контроля.
5. Изоляция чиновников от граждан.
Городом управляют анонимные чиновники, которые не имеют никаких обязательств по публичным отчётам. В Москве тупо не существует такого момента, когда руководители хотя бы рассказывают горожанам, какие они принимают решения и зачем. Только главы управ (низшее звено) раз в год обязаны отчитываться в совете депутатов. Некоторые префекты раньше иногда проводили встречи в районах, но с ковидом и это ушло. Руководители департаментов и комитетов просто не существуют в публичном поле. Сам Собянин раз в год «отчитывается» в Мосгордуме по удобному ему сценарию.
В начале июня стартуют выборы мэра Москвы. По результатам муниципальных выборов прошлого года муниципальным фильтром безраздельно владеет мэрия, поэтому Собянин сам определит своих конкурентнов. Уже понятно, что это будут только представители парламентских партий, причём карикатурно нелепые и слабые. От КПРФ, например, допустят внука Зюганова, что само по себе уже анекдот.
И тут вопрос: почему при высоком рейтинге и всех своих достижениях Собянин второй раз подряд выставляет против себя заведомо непроходных ноунеймов, как будто боится проиграть? Ответ прост: его высокий рейтинг держится на силовом купировании конкуренции, а от пиара «похорошевшей» Москвы ничего не останется, если критики Собянина получат хотя бы 10% его медиаполя и тут же не попадут в тюрьму.
С этим легко согласятся политизированные и опозиционно настроенные люди. Но многие горожане, которые не смотрят расследования и не следят за выборами, возразят, что у Собянина есть реальные результаты, так что он популярен за дело.
За пять лет активной работы муниципальным депутатом в Зюзино и общения с коллегами-депутатами из других районов я глубоко погрузился в изнанку этих «результатов» и на своём опыте понял, что за блестящей витриной стоят гнилые развалины. При минимальном уровне политических свобод демонстрация этих развалин мгновенно сняла бы с Собянина флёр «эффективного менеджера».
Вот мой топ-5 претензий к результатам мэра Собянина. Про каждый пункт планирую написать развёрнутый пост с примерами. На полноту списка и приоритетность не претендую. Только субъективный опыт.
1. Архаичная система ЖКХ, капремонта и благоустройства.
Самодельные мётла дворников, ремонт коммуникаций подручными средствами, ксиловские мафы и т.п. Уровень ответственных кадров в «Жилищниках» ниже плинтуса. Капитальный ремонт МКД на 3/4 состоит из самых дешёвых работ и материалов, как будто делают временные бараки. Привлечь частных подрядчиков к гарантийным обязательствам за брак часто невозможно, поэтому миллионы рублей ежедневно уходят на колотые борты, однолетний асфальт, списанные материалы и пр.
И это на контрасте с понтами цифровизации типа оплаты проезда лицом.
2. Деградация зелёных насаждений.
Кроме скандалов с вырубками лесов это ещё огромный масштаб исчезновения разнотравья, кустов и деревьев на дворовых территориях. У ГБУ-балансодержателей есть должность главного садовника, который должен за это отвечать, но она обычно либо вакантна, либо формально занята случайным сотрудником для галочки. Централизованные высадки в крупных парках для картинки не решают проблему.
3. Дерегулирование градостроительной политики.
Все градостроительные решения сконцентрированы в узком кругу чиновников и направлены на интересы застройщиков-инвесторов. Нет никаких механизмов общественного влияния на градостроительство, как и никакой градостроительной стратегии развития Москвы — только быстрая прибыль застройщика и коррумпированного чиновника.
4. Отсутствие публичного аудита бюджетных расходов.
В Москве очень сложно выяснить, сколько и на что тратится бюджетных денег. В открытом бюждете есть только общие показатели, а на госзакупках лоты часто объединяются без детализации. Много закупок через АНО мимо 44-ФЗ. Огромные деньги находятся в серой зоне без какого-либо общественного контроля.
5. Изоляция чиновников от граждан.
Городом управляют анонимные чиновники, которые не имеют никаких обязательств по публичным отчётам. В Москве тупо не существует такого момента, когда руководители хотя бы рассказывают горожанам, какие они принимают решения и зачем. Только главы управ (низшее звено) раз в год обязаны отчитываться в совете депутатов. Некоторые префекты раньше иногда проводили встречи в районах, но с ковидом и это ушло. Руководители департаментов и комитетов просто не существуют в публичном поле. Сам Собянин раз в год «отчитывается» в Мосгордуме по удобному ему сценарию.
В следующую среду проводим первую открытую запись подкаста, да ещё и с издательством Ad Marginem по поводу выхода у них новой книги. Если вы в Москве и интересуетесь таким, записывайтесь и приходите!
Telegram
Это базис
Подкаст«Это Базис» совместно с издательством Ad Marginem проводит первую открытую запись!
В среду, 31 мая, в Центре Вознесенского ведущие подкаста «Это Базис» Анна Нижник и Александр Замятин вместе с редактором книги «Турист. Новая теория праздного класса»…
В среду, 31 мая, в Центре Вознесенского ведущие подкаста «Это Базис» Анна Нижник и Александр Замятин вместе с редактором книги «Турист. Новая теория праздного класса»…
Чтобы не попасть впросак, похихикивая над дедами с картой, стоит нам самим иметь в виду, что никаких государств и наций до 17 века в принципе не существовало.
Сама концепция государственного суверенитета появляется в 16-17 веках, а соответствующий ей тип политий медленно складывается с 17 века вплоть середины 20 века. Поэтому анахронизмом было бы считать Римскую Империю или города Ганзейского союза государствами, так же, как ошибочно переводить диалог Платона «Πολιτεία» (лат. «Res Publica») как «Государство» или «Il Principe» Макиавелли как «Государь».
Про всё это есть классная вводная книжка Вадима Волкова из серии «Азбука понятий». В той же серии есть книжеца Алексея Миллера про возникновение наций. Более продвинутые пользователи могут начать со статьи Квентина Скиннера. Есть ещё хорошая книга о том, как государства выиграли историческую конкуренцию с другими типами политий.
К сожалению, эта часть исторической науки пока не попала в общеобразовательные программы и здравый смысл. Причина этого не просто в запаздывании, а в гораздо более серьёзной проблеме. Национальные государства поработили наше историко-политическое воображение. Как пишет Волков: «современное государство производит и навязывает мыслительные категории, включая те, посредством которых следует осмыслять его самого». Поэтому нам так трудно представить, что может быть политика без государств. Но это пройдёт вместе с теми же «дедами», которые являются главными бенефициарами этого положения (к которым относятся лидеры всех государств в мире).
А что касается кремлёвской концепции истории, которую нам продемонстрировали вчера в очередной раз, посмотрите тексты по запросу «Будрайтскис историческая Россия». Там база.
Сама концепция государственного суверенитета появляется в 16-17 веках, а соответствующий ей тип политий медленно складывается с 17 века вплоть середины 20 века. Поэтому анахронизмом было бы считать Римскую Империю или города Ганзейского союза государствами, так же, как ошибочно переводить диалог Платона «Πολιτεία» (лат. «Res Publica») как «Государство» или «Il Principe» Макиавелли как «Государь».
Про всё это есть классная вводная книжка Вадима Волкова из серии «Азбука понятий». В той же серии есть книжеца Алексея Миллера про возникновение наций. Более продвинутые пользователи могут начать со статьи Квентина Скиннера. Есть ещё хорошая книга о том, как государства выиграли историческую конкуренцию с другими типами политий.
К сожалению, эта часть исторической науки пока не попала в общеобразовательные программы и здравый смысл. Причина этого не просто в запаздывании, а в гораздо более серьёзной проблеме. Национальные государства поработили наше историко-политическое воображение. Как пишет Волков: «современное государство производит и навязывает мыслительные категории, включая те, посредством которых следует осмыслять его самого». Поэтому нам так трудно представить, что может быть политика без государств. Но это пройдёт вместе с теми же «дедами», которые являются главными бенефициарами этого положения (к которым относятся лидеры всех государств в мире).
А что касается кремлёвской концепции истории, которую нам продемонстрировали вчера в очередной раз, посмотрите тексты по запросу «Будрайтскис историческая Россия». Там база.
Часто встречаю пренебрежительное отношение к местной политике. Мол, есть настоящая «большая» политика и игрушечная муниципальная. В первой решаются реально важные вопросы, во второй всякая ерунда, мелочь. Если и заниматься местной политикой, то только в качестве подготоки к настоящей государственной.
Это симптом глубоко засевшей в нас антидемократической концепции политики как отдельной возвышенной сферы, в которой избранные (во всех смыслах) люди решают важные вопросы и которая появляется в повседневной жизни обычных людей только в виде новостей и редких интервенций государственного принуждения.
Эта концепция не является простым мороком, который нужно снять одним только пересмотром идейных установок. «Большая» политика действительно захватила всю власть над людьми и силой удерживает монополию — местная политика действительно сведена до маловажных мелочей в муниципальном загончике. Высшей формой этого процесса отчуждения является геополитика — представление о политике как о деле мировых государственных лидеров и крупнейших капиталов, от которых зависит всё остальное.
Самая общая историческая задача демократического движения заключается в переворачивании этой схемы: нужно освободить местную повседневную политику от оков государств с их геополитическими замашками и дать ей занять центральное место в нашей политической жизни, вытеснив более высокие уровни на периферию. Для этого есть серьёзные препятствия, среди которых я не вижу непреодолимых. Вопрос только в сроках.
Первый же малюсенький шаг, который доступен каждому уже сейчас, мог бы состоять в том, чтобы перестать верить в эту иерархию политик и осознать, что она является навязанным предрассудком. Меня самого иногда начинает затягивать в рассуждения типа «как там договорятся Байден и Си», и я сразу же одёргиваю себя.
Мы действительно сильно зависим от властных дядек и тётек в высоких кабинетах, но это не суть политики, а наше долгое пленение. Альтернативу ему даёт понимание политики как коллективного управления общим благом — чем больше равенства и самоуправления, тем она демократичнее, и наоборот. Отсюда станет видно, что «большая» политика по определению недемократична, поэтому демократы стремятся не к попаданию в неё, а к её демонтажу и возврату власти людям вниз. Возможно, её собственными средствами и через её же институты.
Местная политика это не трамплин в «настоящую» политику или форма эскапизма, а историческая альтернатива геополитике, приносящей столько зла.
Это симптом глубоко засевшей в нас антидемократической концепции политики как отдельной возвышенной сферы, в которой избранные (во всех смыслах) люди решают важные вопросы и которая появляется в повседневной жизни обычных людей только в виде новостей и редких интервенций государственного принуждения.
Эта концепция не является простым мороком, который нужно снять одним только пересмотром идейных установок. «Большая» политика действительно захватила всю власть над людьми и силой удерживает монополию — местная политика действительно сведена до маловажных мелочей в муниципальном загончике. Высшей формой этого процесса отчуждения является геополитика — представление о политике как о деле мировых государственных лидеров и крупнейших капиталов, от которых зависит всё остальное.
Самая общая историческая задача демократического движения заключается в переворачивании этой схемы: нужно освободить местную повседневную политику от оков государств с их геополитическими замашками и дать ей занять центральное место в нашей политической жизни, вытеснив более высокие уровни на периферию. Для этого есть серьёзные препятствия, среди которых я не вижу непреодолимых. Вопрос только в сроках.
Первый же малюсенький шаг, который доступен каждому уже сейчас, мог бы состоять в том, чтобы перестать верить в эту иерархию политик и осознать, что она является навязанным предрассудком. Меня самого иногда начинает затягивать в рассуждения типа «как там договорятся Байден и Си», и я сразу же одёргиваю себя.
Мы действительно сильно зависим от властных дядек и тётек в высоких кабинетах, но это не суть политики, а наше долгое пленение. Альтернативу ему даёт понимание политики как коллективного управления общим благом — чем больше равенства и самоуправления, тем она демократичнее, и наоборот. Отсюда станет видно, что «большая» политика по определению недемократична, поэтому демократы стремятся не к попаданию в неё, а к её демонтажу и возврату власти людям вниз. Возможно, её собственными средствами и через её же институты.
Местная политика это не трамплин в «настоящую» политику или форма эскапизма, а историческая альтернатива геополитике, приносящей столько зла.