При чтении произведения, в котором так много отсылок, что на половине поэмы отменилось желание проследить за книжными линиями, а моя голова, как и браузер, перегрузилась вкладками со словарными статьями, неожиданно наступило освобождение. Это чувство никак не переплетено с движением поэмы, которая до конца остаётся переполненной медиумами, но связано лично со мной, т.е. читателем, что от этого изобилия начал обращать внимание, например, на монтаж древесной структуры /вкрапления геометрии/ (структурность поэмы и вызывала жажду читать дальше, точно так мы бы читали свитки с играми в бисер), просветы о движении "фараона" в Гренландию и мерцающий мираж, соединяющий книжную картографию с географией ("мы в Киргизии или Заире") и усиленный намёками на "вторичную реальность" и на её поражение, мозговое и захватническое. Та самая демедиализация происходит внутри читающего: одни медиумы топят другие, следующие захватывают территорию внимания сильнее предыдущих, некоторые слипаются и загораются. И в какой-то момент весь этот процесс превращается в радость от междустрочного кислорода — внутри посредников пролегали и вспыхнули "невидимые грани".
Комментарий Артёма Белова о личной художественной практике:
Существует то, что представляется мне минимально возможными формами, существует также выделка экстраформы (работа по сопряжению крючьев, звеньев, «une barre d’attache pour relier le discours»1 – Колобер), в ее процессе я стремлюсь к некоторому синтезу <утверждения о возможности> материальной субстанции, не обладающей протяженностью. Поэзия дарит невозможные в других ситуациях переживания приближенности и связанности. Думаю, что, независимо от предпринимаемых ограничительных попыток, мои тексты приобретают характер притчевости, с пафосом: «Соединяй!». Кроме того, для меня важно соотношение значащих и незначащих строк. Действительно интересную задачку предложил своей аудитории Льюис Кэролл (предисловие к роману «Сильвия и Бруно»):
«Этот род литературы получил весьма подходящее название «вода», или «набивка», — его уместно растолковать как «то, что все могут писать, но никто — читать». Не отважусь на заявление, будто предлагаемая книга вовсе лишена писанины подобного рода; время от времени, стремясь поместить какую-нибудь сценку в подходящее место, я вынужден был восполнять страницу двумя-тремя побочными линиями; однако честно могу сказать, что делал такие вставки не чаще, чем в самых необходимых случаях.
Мои читатели, возможно, найдут развлечение в собственных попытках обнаружить на той или иной странице эту самую «воду» в развитии сюжета. Например, готовя гранки, я заметил, что отрывок, ныне занимающий страницы с начала … до середины …, оказался на три строки короче. Я восполнил недостаток, но не вставкой слова туда и слова сюда, а дописав три следующие одна за другой строчки. Интересно, смогут ли мои читатели догадаться, в каком месте?»
Я солидарен с мэтром в его высоконравственном требовании к себе: идти кратчайшей дорогой, не сворачивая дальше обеспечения необходимых мотивировок (в данном случае – для перехода от строфы А к строфе Б), однако, увы, судя по всему, каждый мой следующий текст будет становиться только объемнее. Формы (как они даны в активной памяти) взаимно отдаляются (хорошо, что, по крайней мере инкубационный период их жизни истек, и долгие месяцы подготовительных фаз позади). Чистая связь утопична. Неминуемо остается необходимым набить неплотно прилегающие сочленения наполнителем, имеющим только лингвистическую (в том числе фонетическую) ценность; хотел бы вежливо указать на это читателю (с прибавкой – и интертекстуальную: нередко такой материал вынужденно имеет природу мостика, переброшенного на другой элемент авторского корпуса).
Конкретно эта поэма родилась из пары голословных утверждений: кинематограф и прочие машины восприятия не воспроизводят движение, но производят его (я ориентировался на (возможно, сфабрикованный) ранний опыт: после первого (сохранившегося) аффективно переживавшегося фильмического показа, мои воспоминания обрели длительность (до этого – моментальные срезы); и второе: Древний Египет и Древняя Гренландия – одно и то же место. Я постарался выжать из сих пролегоменов более продуктивные выводы. Осмелился не брать ничего из снов и разговоров, только из книжек (но брал из снов, перекочевавших в книжки). Одним предложением: рисуется формула пространства; первый взрыв; персонажи двух типов (осознающие медиализированность мира и нет, первые переживают семейную драму, вторые – подобие мистерии) странствуют по его коридорам в поисках времени: пространства, выраженного иной формулой; второй взрыв. Через 500 лет какой-нибудь их дальний потомок с горько-мутным коктейлем в мозгу, гуляя по Лондону, увидит то, чего никогда не могло быть.
Существует то, что представляется мне минимально возможными формами, существует также выделка экстраформы (работа по сопряжению крючьев, звеньев, «une barre d’attache pour relier le discours»1 – Колобер), в ее процессе я стремлюсь к некоторому синтезу <утверждения о возможности> материальной субстанции, не обладающей протяженностью. Поэзия дарит невозможные в других ситуациях переживания приближенности и связанности. Думаю, что, независимо от предпринимаемых ограничительных попыток, мои тексты приобретают характер притчевости, с пафосом: «Соединяй!». Кроме того, для меня важно соотношение значащих и незначащих строк. Действительно интересную задачку предложил своей аудитории Льюис Кэролл (предисловие к роману «Сильвия и Бруно»):
«Этот род литературы получил весьма подходящее название «вода», или «набивка», — его уместно растолковать как «то, что все могут писать, но никто — читать». Не отважусь на заявление, будто предлагаемая книга вовсе лишена писанины подобного рода; время от времени, стремясь поместить какую-нибудь сценку в подходящее место, я вынужден был восполнять страницу двумя-тремя побочными линиями; однако честно могу сказать, что делал такие вставки не чаще, чем в самых необходимых случаях.
Мои читатели, возможно, найдут развлечение в собственных попытках обнаружить на той или иной странице эту самую «воду» в развитии сюжета. Например, готовя гранки, я заметил, что отрывок, ныне занимающий страницы с начала … до середины …, оказался на три строки короче. Я восполнил недостаток, но не вставкой слова туда и слова сюда, а дописав три следующие одна за другой строчки. Интересно, смогут ли мои читатели догадаться, в каком месте?»
Я солидарен с мэтром в его высоконравственном требовании к себе: идти кратчайшей дорогой, не сворачивая дальше обеспечения необходимых мотивировок (в данном случае – для перехода от строфы А к строфе Б), однако, увы, судя по всему, каждый мой следующий текст будет становиться только объемнее. Формы (как они даны в активной памяти) взаимно отдаляются (хорошо, что, по крайней мере инкубационный период их жизни истек, и долгие месяцы подготовительных фаз позади). Чистая связь утопична. Неминуемо остается необходимым набить неплотно прилегающие сочленения наполнителем, имеющим только лингвистическую (в том числе фонетическую) ценность; хотел бы вежливо указать на это читателю (с прибавкой – и интертекстуальную: нередко такой материал вынужденно имеет природу мостика, переброшенного на другой элемент авторского корпуса).
Конкретно эта поэма родилась из пары голословных утверждений: кинематограф и прочие машины восприятия не воспроизводят движение, но производят его (я ориентировался на (возможно, сфабрикованный) ранний опыт: после первого (сохранившегося) аффективно переживавшегося фильмического показа, мои воспоминания обрели длительность (до этого – моментальные срезы); и второе: Древний Египет и Древняя Гренландия – одно и то же место. Я постарался выжать из сих пролегоменов более продуктивные выводы. Осмелился не брать ничего из снов и разговоров, только из книжек (но брал из снов, перекочевавших в книжки). Одним предложением: рисуется формула пространства; первый взрыв; персонажи двух типов (осознающие медиализированность мира и нет, первые переживают семейную драму, вторые – подобие мистерии) странствуют по его коридорам в поисках времени: пространства, выраженного иной формулой; второй взрыв. Через 500 лет какой-нибудь их дальний потомок с горько-мутным коктейлем в мозгу, гуляя по Лондону, увидит то, чего никогда не могло быть.
Напоминаем, что сегодня в 18:00 мск мы встретимся с редактором журнала несовременник Вячеславом Глазыриным, чтобы обсудить произведения Анастасии Кудашевой и Елены Кузьмичёвой.
Специальный гость: Степан Самарин (редактор журнала на коленке)
Регистрация
Подборки стихов для обсуждения:
🔹 "Свечи иного огня" Анастасии Кудашевой в журнале Всеализм
🔹 "Остаёшься в молчании" Елены Кузьмичёвой в журнале несовременник
Специальный гость: Степан Самарин (редактор журнала на коленке)
Регистрация
Подборки стихов для обсуждения:
🔹 "Свечи иного огня" Анастасии Кудашевой в журнале Всеализм
🔹 "Остаёшься в молчании" Елены Кузьмичёвой в журнале несовременник
Комментарий по следам нашего ридинга, посвященного произведениям Мэй-Мэй Берссенбрюгге (в переводе Галины Ермошиной)
Forwarded from Метажурнал
#переводы
Мэй-Мэй Берссенбрюгге
СОГЛАСОВАНИЕ
1
Пишущий сталкивается с тем, кто не пишет, и я не стараюсь ради него, но встреча лицом к лицу вовлекает тебя в линию или полет, как пауза, которую можно продлить, так молочай, заполняющий пространство над полем, «похож» на чтение.
Затем можно исправить непонимание изнутри, отслеживая полет или нить пустого пространства, пронизывающего предметы, даже отношения, которые согласуются.
Семена рассеиваются в летнем воздухе.
Солнечные лучи перестают представлять параллельные отрывки в книге, то есть не исходят из того, что я вижу и чувствую. Отношение — середина, передача, от описания цветка к цветку, становящемуся моими глазами между светом и сердцем.
Теперь информация освободила творческую функцию от авторов.
Я отправляю прерывистую линию поверх пространства, кинематографически минуя середину, когда ты больше не можешь терпеть то, с чем приходилось мириться раньше.
Ночью часть ее оцепенела от боли, а часть проснулась от произошедшего.
Идя от обратного во сне, последнее, от чего ты оцепенела, это от того, что тебя разбудило.
Что, если этот образ — Эрос в виде слов?
Я пишу тебе, и ты чувствуешь меня.
Каково было бы, если при твоем размышлении над моими словами я чувствовала бы тебя?
Животные, сова, лягушка, открывают глаза, и на земле образуется зеркало.
Когда озарение приходит во сне, а события следующего дня освещают его, это начинает поток твоего сознания, синхронность, асимптотические линии полётов согласований.
Сова открывает глаза в дремучем лесу.
Впервые я пишу, а ты меня не знаешь.
Молочай, которого я касаюсь, плывет.
(Перевод с английского Галины Ермошиной)
Полный цикл и другие стихи
#выбор_Валерия_Горюнова
Мэй-Мэй Берссенбрюгге
СОГЛАСОВАНИЕ
1
Пишущий сталкивается с тем, кто не пишет, и я не стараюсь ради него, но встреча лицом к лицу вовлекает тебя в линию или полет, как пауза, которую можно продлить, так молочай, заполняющий пространство над полем, «похож» на чтение.
Затем можно исправить непонимание изнутри, отслеживая полет или нить пустого пространства, пронизывающего предметы, даже отношения, которые согласуются.
Семена рассеиваются в летнем воздухе.
Солнечные лучи перестают представлять параллельные отрывки в книге, то есть не исходят из того, что я вижу и чувствую. Отношение — середина, передача, от описания цветка к цветку, становящемуся моими глазами между светом и сердцем.
Теперь информация освободила творческую функцию от авторов.
Я отправляю прерывистую линию поверх пространства, кинематографически минуя середину, когда ты больше не можешь терпеть то, с чем приходилось мириться раньше.
Ночью часть ее оцепенела от боли, а часть проснулась от произошедшего.
Идя от обратного во сне, последнее, от чего ты оцепенела, это от того, что тебя разбудило.
Что, если этот образ — Эрос в виде слов?
Я пишу тебе, и ты чувствуешь меня.
Каково было бы, если при твоем размышлении над моими словами я чувствовала бы тебя?
Животные, сова, лягушка, открывают глаза, и на земле образуется зеркало.
Когда озарение приходит во сне, а события следующего дня освещают его, это начинает поток твоего сознания, синхронность, асимптотические линии полётов согласований.
Сова открывает глаза в дремучем лесу.
Впервые я пишу, а ты меня не знаешь.
Молочай, которого я касаюсь, плывет.
(Перевод с английского Галины Ермошиной)
Полный цикл и другие стихи
#выбор_Валерия_Горюнова
Forwarded from Метажурнал
В одной из бесед Мэй-Мэй рассказала, что технически её стихи — это коллажи. Она интуитивно собирает близкие будущей работе фразы из книг, изображения, делает снимки на полароид, а после раскладывает эти фрагменты и, как по карте, создаёт произведение. Иными словами, уже на уровне подготовки к стихотворению Берссенбрюгге создаёт поле различных коммуникаций.
На мой взгляд, точками опоры для переживания первой части цикла "Согласование" могут стать два (условных) субъекта: "пишущий" и "тот, кто не пишет". Поэт и читатель входят в отношения сопереживания, но Берссенбрюгге расширяет это пространство до природного: "похож" на чтение и (вероятно) "тот, кто не пишет" — "молочай", а, возможно, он еще читает другого в момент, пока пишут о нём.
"Теперь информация освободила творческую функцию от авторов" переплетается со строкой "семена рассеиваются в летнем воздухе" — семена (информация) за пределами растения, но еще не в пределах земли, они — вырвавшийся творческий импульс, озарение во сне (в самозабвении), промежуток между циклами творения природы. Чтение окружающего мне видится здесь освобожденным от субъектности взаимным и синхронным восприятием. А если представить уже упавшие семена, то ясно, почему пробуждение частично: семечко никогда не пробуждается полностью — какая-то часть остаётся вне отношений (внутри сновидения).
Творчество как сновидение-пробуждение читающего и пишущего позволяет увидеть в самозабвенной части место пересечения:
Я пишу тебе, и ты чувствуешь меня.
Каково было бы, если при твоем размышлении над моими словами я чувствовала бы тебя?
На этом моменте стихотворение могло бы закончиться, но Берссенбрюгге изображает не эмпатическую линию между "я и ты", а поле восприятий: пробуждается вся природа и "образуется зеркало", т. е. возникает множество линий взаимных отражений-эмпатий-согласований. Место встречи двоих становится потоком и шумом отблесков.
#комментарий_Валерия_Горюнова
На мой взгляд, точками опоры для переживания первой части цикла "Согласование" могут стать два (условных) субъекта: "пишущий" и "тот, кто не пишет". Поэт и читатель входят в отношения сопереживания, но Берссенбрюгге расширяет это пространство до природного: "похож" на чтение и (вероятно) "тот, кто не пишет" — "молочай", а, возможно, он еще читает другого в момент, пока пишут о нём.
"Теперь информация освободила творческую функцию от авторов" переплетается со строкой "семена рассеиваются в летнем воздухе" — семена (информация) за пределами растения, но еще не в пределах земли, они — вырвавшийся творческий импульс, озарение во сне (в самозабвении), промежуток между циклами творения природы. Чтение окружающего мне видится здесь освобожденным от субъектности взаимным и синхронным восприятием. А если представить уже упавшие семена, то ясно, почему пробуждение частично: семечко никогда не пробуждается полностью — какая-то часть остаётся вне отношений (внутри сновидения).
Творчество как сновидение-пробуждение читающего и пишущего позволяет увидеть в самозабвенной части место пересечения:
Я пишу тебе, и ты чувствуешь меня.
Каково было бы, если при твоем размышлении над моими словами я чувствовала бы тебя?
На этом моменте стихотворение могло бы закончиться, но Берссенбрюгге изображает не эмпатическую линию между "я и ты", а поле восприятий: пробуждается вся природа и "образуется зеркало", т. е. возникает множество линий взаимных отражений-эмпатий-согласований. Место встречи двоих становится потоком и шумом отблесков.
#комментарий_Валерия_Горюнова
Поговорили с Вячеславом Глазыриным и Степаном Самариным о произведениях Елены Кузьмичёвой и Анастасии Кудашевой.
На наш взгляд, объединяющая точка двух поэтических практик — стремление к незримому и невыразимому, но каждая поэтесса касается его по-своему: Елена через переживание плотного молчания и раскрытия его узоров и световых артефактов, сплетающихся в "место встречи", Анастасия с помощью интуитивного переустройства языка, где каждый элемент начинает мерцать значениями и становится дверью-голосом с той стороны.
Спасибо большое за атмосферу мирной полемики и новые ракурсы понимания-переживания стихов замечательных поэтесс!
Запись встречи:
ютуб / вк
На наш взгляд, объединяющая точка двух поэтических практик — стремление к незримому и невыразимому, но каждая поэтесса касается его по-своему: Елена через переживание плотного молчания и раскрытия его узоров и световых артефактов, сплетающихся в "место встречи", Анастасия с помощью интуитивного переустройства языка, где каждый элемент начинает мерцать значениями и становится дверью-голосом с той стороны.
Спасибо большое за атмосферу мирной полемики и новые ракурсы понимания-переживания стихов замечательных поэтесс!
Запись встречи:
ютуб / вк
YouTube
Обсуждение произведений Елены Кузьмичёвой и Анастасии Кудашевой. Разговор с Вячеславом Глазыриным
Специальный гость: Степан Самарин
Forwarded from Книжный в Клубе
«Лиса растения: Олег Юрьев». Лекция Ники Третьяк из цикла «Лес растет: органика и пустота в русской поэзии»
Три субботы подряд в «Книжном в Клубе» будем слушать и говорить о поэзии Олега Юрьева, Леонида Аронзона и Георгия Генниса. Первая встреча — уже 15 февраля в 13:00!
Между отсутствием и избытком, любовью и непониманием, природой и пустотой — каждая лекция посвящена чуткому и близорукому диалогу вокруг текстов Олега Юрьева, Леонида Аронзона, Георгия Генниса. Точки разрыва, схождения и взаимоперехода сообщающихся сосудов, составляющих, на наш взгляд, одни из клапанов сердца этого мира.
Первую встречу, которую проведёт Ника Третьяк, мы посвятим поэту, прозаику, переводчику и драматургу Олегу Юрьеву. От ранних стихов — к поздним: о поэзии Олега Юрьева говорят «монолит». Но в камне его поэтических текстов лежат культура и органика, рукотворное и растительное. Какой путь органическое начало прокладывает в стихах Юрьева? Почему растений больше, чем животных, а птиц больше, чем зверей? Война деревьев и птиц: кто победит?
Проложите к нам путь, чтобы узнать → → → вход свободный по регистрации
Три субботы подряд в «Книжном в Клубе» будем слушать и говорить о поэзии Олега Юрьева, Леонида Аронзона и Георгия Генниса. Первая встреча — уже 15 февраля в 13:00!
Между отсутствием и избытком, любовью и непониманием, природой и пустотой — каждая лекция посвящена чуткому и близорукому диалогу вокруг текстов Олега Юрьева, Леонида Аронзона, Георгия Генниса. Точки разрыва, схождения и взаимоперехода сообщающихся сосудов, составляющих, на наш взгляд, одни из клапанов сердца этого мира.
Первую встречу, которую проведёт Ника Третьяк, мы посвятим поэту, прозаику, переводчику и драматургу Олегу Юрьеву. От ранних стихов — к поздним: о поэзии Олега Юрьева говорят «монолит». Но в камне его поэтических текстов лежат культура и органика, рукотворное и растительное. Какой путь органическое начало прокладывает в стихах Юрьева? Почему растений больше, чем животных, а птиц больше, чем зверей? Война деревьев и птиц: кто победит?
Проложите к нам путь, чтобы узнать → → → вход свободный по регистрации
Forwarded from по краям
16 февраля проведем презентацию «Путешествия в окружающие миры» Якоба фон Икскюля — ключевого текста для постгуманистической мысли.
В это воскресенье встретимся в московском «Пиотровском» и поговорим о том, как основатель биосемотики Якоб фон Икскюль бросил вызов механистическому восприятию живых существ и показал, как посмотреть на мир глазами животных.
С любопытством изучая строение и поведение клеща, мухи, моллюска, курицы, натурфилософ описывает их индивидуальные окружающие миры — умвельты — магические или похожие на человеческие.
В дискуссии примут участие:
🔵 Александр Иванов — основатель Ad Marginem;
🔵 Виталий Куренной — автор предисловия к книге, философ и культуролог;
🔵 Михаил Мальцев — директор книжных магазинов «Пиотровский».
Когда: 16 февраля в 16:00
Где: Малая Никитская, 12
Вход свободный по регистрации.
В это воскресенье встретимся в московском «Пиотровском» и поговорим о том, как основатель биосемотики Якоб фон Икскюль бросил вызов механистическому восприятию живых существ и показал, как посмотреть на мир глазами животных.
С любопытством изучая строение и поведение клеща, мухи, моллюска, курицы, натурфилософ описывает их индивидуальные окружающие миры — умвельты — магические или похожие на человеческие.
В дискуссии примут участие:
Когда: 16 февраля в 16:00
Где: Малая Никитская, 12
Вход свободный по регистрации.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Публикуем небольшое эссе Евгении Сусловой о "Сциапонике" Ильи Долгова, где поэтесса выявляет систему отношений, которую предлагает нам книга: "В случае сциапонической связи на первый план выходит принцип спонтанных и целостных хрупких совпадений и откликов". Таким образом, взаимодействия с растениями потенциально может стать способом более тонкого и грациозного общения между людьми.
____
встреча-обсуждение "Сциапоники" с Анной Родионовой и Ильёй Долговым
____
встреча-обсуждение "Сциапоники" с Анной Родионовой и Ильёй Долговым
Из эссе Евгении Сусловой:
Сциапоника рождается в световой пене растениеводства с его почвой, самыми разнообразными видами, имитациями, теплом, холодом, надеждой и умением переживать утраты. Так она, возможно, сама того не зная, дает место и космическому порядку: тени неподвижных объектов двигаются и меняют формы благодаря вращению космических тел. Тени включены в диалектику движения встреч.
Сциапоника рождается в световой пене растениеводства с его почвой, самыми разнообразными видами, имитациями, теплом, холодом, надеждой и умением переживать утраты. Так она, возможно, сама того не зная, дает место и космическому порядку: тени неподвижных объектов двигаются и меняют формы благодаря вращению космических тел. Тени включены в диалектику движения встреч.
Forwarded from Neomenia | книжная серия
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
В Ad Marginem вышла книга Якоба фон Икскюля "Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения". Публикуем с разрешения издательства фрагмент из работы "Теория значения", иллюстрирующий взгляды автора.
Немецкий биолог и натурфилософ предлагает посмотреть на мир не как на единое для всех пространство, а как на сплетение субъективных миров, где каждое живое существо по-разному воспринимает и относится к окружающему. Особый интерес при прочтении книги у нас вызвала глава про врождённые инстинкты ("магические миры") и интерпретации учёным в духе кантианской философии природного "плана".
Книга на сайте Ad Marginem
Немецкий биолог и натурфилософ предлагает посмотреть на мир не как на единое для всех пространство, а как на сплетение субъективных миров, где каждое живое существо по-разному воспринимает и относится к окружающему. Особый интерес при прочтении книги у нас вызвала глава про врождённые инстинкты ("магические миры") и интерпретации учёным в духе кантианской философии природного "плана".
Книга на сайте Ad Marginem
Forwarded from пиши расширяй
Энн Лаутербах
ЗИМНЕЕ НЕБО
Добавь к тому, что ты уже знаешь,
тот факт, что сегодня лютый мороз,
и учти его как сложность буквального,
потому что буквальное так или иначе упускает,
как можно упустить
синеву неба в морозный день.
Но поскольку оказывается,
что жизнь, по сути своей, старая струна,
на которой бусина к бусине — короткие встречи,
мы только и можем, что повторять одно и то же
снова и снова, так небо говорит о синеве.
Что касается тебя, ты,
вероятно, воспринял это легко, ты
так хорош в том, чтобы рассыпать события,
которые составят воспоминания, как в тот день,
когда ты протянул нечто в будущее
из небесной синевы.
(перевод Сергея Хана, редактор Анастасия Голованова)
ЗИМНЕЕ НЕБО
Добавь к тому, что ты уже знаешь,
тот факт, что сегодня лютый мороз,
и учти его как сложность буквального,
потому что буквальное так или иначе упускает,
как можно упустить
синеву неба в морозный день.
Но поскольку оказывается,
что жизнь, по сути своей, старая струна,
на которой бусина к бусине — короткие встречи,
мы только и можем, что повторять одно и то же
снова и снова, так небо говорит о синеве.
Что касается тебя, ты,
вероятно, воспринял это легко, ты
так хорош в том, чтобы рассыпать события,
которые составят воспоминания, как в тот день,
когда ты протянул нечто в будущее
из небесной синевы.
(перевод Сергея Хана, редактор Анастасия Голованова)
В 44 номере журнала "Воздух" опубликована мини-рецензия нашего редактора на книгу "Wheather Report" Святослава Уланова.
Подробнее о сборнике мы поговорили на онлайн-встрече с поэтом.
Подробнее о сборнике мы поговорили на онлайн-встрече с поэтом.
26 февраля в 18:00 мск мы встретимся с Андреем Першиным, чтобы обсудить его книгу эссе "Сопоставления".
В предисловии сказано, что "сопоставления — это попытка отыскать в чём-то срединный путь, обнаружить общее в логике избранных визуальных и поэтических произведений, например, близкие интенции, взаимно проясняющие средства разнородных высказываний".
На встрече мы поговорим о том, к чему привёл опыт таких сопоставлений, и можно ли считать, что все языки искусства проясняют единое разными средствами.
Регистрация
Прочитать "Сопоставления"
В предисловии сказано, что "сопоставления — это попытка отыскать в чём-то срединный путь, обнаружить общее в логике избранных визуальных и поэтических произведений, например, близкие интенции, взаимно проясняющие средства разнородных высказываний".
На встрече мы поговорим о том, к чему привёл опыт таких сопоставлений, и можно ли считать, что все языки искусства проясняют единое разными средствами.
Регистрация
Прочитать "Сопоставления"
В журнале появилось эссе Александра Уланова о цикле Кирилла Шубина "Списки и складни".
В работе намечены основные векторы исследования, возникающие в цикле и в других текстах Шубина, и выражены условные ориентиры в безопорных пространствах автора.
"У Шубина не безэмоциональность, а эмоциональная дисциплина. «Займись делом: пройди / окунувшись узнать, что у моря своя голова». Не нытьё, не истерика по поводу распада, дегуманизации и так далее, а взаимодействие с миром, спокойные горечь и улыбка. Оно всё несколько тысяч лет распадается, только вот никак не распадется. Иней – холод, но и хрупкий свет, его стряхивают, а он снова выпадает. Характерно, что Шубин исследует и иной тип сознания, которое отказывается рисовать отражения, для которого его время – самое жестокое. Выход закономерен: «и как бы мне попасть под машину»".
В работе намечены основные векторы исследования, возникающие в цикле и в других текстах Шубина, и выражены условные ориентиры в безопорных пространствах автора.
"У Шубина не безэмоциональность, а эмоциональная дисциплина. «Займись делом: пройди / окунувшись узнать, что у моря своя голова». Не нытьё, не истерика по поводу распада, дегуманизации и так далее, а взаимодействие с миром, спокойные горечь и улыбка. Оно всё несколько тысяч лет распадается, только вот никак не распадется. Иней – холод, но и хрупкий свет, его стряхивают, а он снова выпадает. Характерно, что Шубин исследует и иной тип сознания, которое отказывается рисовать отражения, для которого его время – самое жестокое. Выход закономерен: «и как бы мне попасть под машину»".
2 марта в 17:00 мск встретимся с Марианной Мартыновой, Евгенией Сусловой и Яковом Подольным, чтобы обсудить трагедию Софокла "Антигона".
В разговоре постараемся разобраться в том, что делает классическую трагедию актуальной, как частное проклятие "самой неблагополучной семьи" (по определению Младлена Долара) раз за разом оказывается востребованным современностью зеркалом и какие ледяные ключи к этике и желанию оставляет нам "пламень сердца" Антигоны.
Ждём вас!
Регистрация
Прочитать "Антигону"
В разговоре постараемся разобраться в том, что делает классическую трагедию актуальной, как частное проклятие "самой неблагополучной семьи" (по определению Младлена Долара) раз за разом оказывается востребованным современностью зеркалом и какие ледяные ключи к этике и желанию оставляет нам "пламень сердца" Антигоны.
Ждём вас!
Регистрация
Прочитать "Антигону"