«И владыка по-отцовски запретил меня в священнослужении»
текст - Юлия Коминко

«Владыка наш говорил: “Война делает добрых добрее, а злых злее”. Я просил его принять по мне отцовское решение. И он по-отцовски отправил меня за штат с запретом в священнослужении».

Мы не будем упоминать фамилию нашего собеседника, город, в котором он служит и из которого он вывозил своего раненого собрата, мужа родной сестры. Не будем упоминать епархию и область, где всё это происходило, — чтобы не свести обсуждение ситуации к оправдыванию действий какой-либо из участвующих сторон.

Мы просто хотим рассказать историю одного священника, который в 17-летнем возрасте принял решение всю жизнь посвятить Церкви, а свои 45 лет встречает без всякого понимания, как жить дальше.

— Сейчас моя профессия — «ноги отца Г.». Во-первых, ему раздробило кость и он только пытается опять начинать ходить. Во-вторых, из областной клинической больницы его выписали на амбулаторное лечение, потому что всё время поступают новые раненые. Как раз у него начались реабилитационные мероприятия, необходимо разрабатывать ногу — каждый день его надо привезти и отвезти. Вот этим и занимаюсь.

— Можете рассказать подробно, что произошло?

— 4 августа утром после Литургии он попал под обстрел. К тому времени его семья и моя уже жили в церковном доме у него на приходе в центре города. Я был настоятелем храма неподалёку, в городе-сателлите. В мае во время обстрела в 30 метрах от нас с детьми там упали две мины. Детвора моя так бежали от испуга — чуть ноги себе не переломали. И муж моей родной сестры, отец Г., первым принял решение переехать из нашего района в центр и жить на территории храма. Уговорил и меня.
Наш город находится на подконтрольной Украине территории. В 2014 году несколько месяцев он был в составе так называемого ОРДЛО, а на летнюю Казанскую (21 июля. — Прим. ред.) его освободили. Но вся наша жизнь с тех пор  и до начала полномасштабного вторжения — на линии разграничения. От моего прихода до позиций ВСУ ровно 825 метров.

С 2015-го владыка благословил мне ещё два прихода, тоже на линии разграничения. Знаете, люди ко всему привыкают. У меня и воскресную школу на приходе разбомбило. Но когда весной этого года стало уже совсем рядом «прилетать», мы все вместе переехали жить в центр.
И вот, на Марии Магдалины, 4 августа, отец Г. отслужил службу и пошёл в воскресную школу здесь же, на церковном дворе. Уже когда заходил, начался артиллерийский обстрел. Первый же прилёт — снаряд перелетает через храм и попадает в стоящую рядом девятиэтажку. Батюшка только двери за собой закрыл, как летит второй снаряд — и прямо под купол, в луковицу под крестом. Осколки полетели не в стороны, а вниз, и прошили насквозь всё вокруг, и в том числе дверь в воскресную школу.

Милость Божия, что наш батюшка невысокого роста. Один осколок прошёл у него прямо над головой, а другой попал в левую ногу, раздробил кость. Я и моя семья находились в этом же здании, как раз детвора собиралась идти на улицу гулять…

То самое утро 4 августа
Скорая приехала буквально сразу, но мы её не вызывали — Господь послал. Бригада возвращалась с вызова, а с другой стороны храма шла женщина-полицейский, и осколком снаряда её ранило прямо в сердце. Люди, видя скорую, позвали, мол, тут есть пострадавшие. Но женщина скончалась на месте, и получилось, что бригада скорой оказала помощь нашему батюшке.

Тогда же обстреляли и второй храм в нашем городе. Снаряд упал между церковью и остановкой. Почти все, кто был на остановке, полегли.
Слава Богу, матушка Мария, жена отца Г., моя родная сестра, правильно наложила ему жгут. Приехали медики, говорят ей: «Вы спасли ему ногу». Увезли его в больницу в соседний город.
Храм, где я был настоятелем, освящён во имя Пантелеимона Целителя, как раз приближался наш храмовый праздник 9 августа. И вдруг 9-го отца Г. переводят в Днепр. Сестра моя обратилась ко мне с просьбой вывезти их всех отсюда, чтобы можно было ухаживать за батюшкой. У неё трое деток — девочки 8 и 10 лет. Старшему сыну 14, она сама инвалид 2-й группы. Родственников, кроме меня, никого нет. ⬇️

⬆️ И она попросила: так, мол, и так, нужна твоя помощь.

Я понимал, чем эта помощь мне обернётся. Мы с нашим владыкой ещё в мае беседовали на эту тему. Говорили о возможной эвакуации. Я ведь в розыске в ОРДЛО с 2016 года (мне инкриминируют сбор и передачу информации в пользу ВСУ). Милостью Божией, меня тогда друг спас — увидел у них на планшете моё фото, рассказал владыке. Меня тогда и с поста благочинного сняли — из-за того, что не могу теперь в епархиальный центр ездить, раз я там в розыске. И уже после начала полномашстабной войны я владыке говорю: «Если они сюда к нам прорвутся, я ж попаду “на подвал”». А он отвечает: «Если ты не виноват, они разберутся и ничего тебе не будет».

Не знаю, как мы с февраля эти месяцы держались — только с Божьей помощью. Всё-таки трое детей у меня, трое — у отца Г. Он всё время говорил: «Надо уезжать», искал у меня поддержки в этом. А я не мог. Владыка считает, что священник должен быть на месте, чтобы людям помогать. Так и жили, пока с батюшкой всё это не случилось.

Состояние раненой ноги протоиерея Г. после первых операций
Когда стало понятно, что он нуждается в моей помощи, я написал владыке письмо с просьбой отправить меня в отпуск или отправить за штат по семейным обстоятельствам, так как муж сестры тяжело ранен. Просил принять по мне отцовское решение. Но меня не только отправили за штат, но и «по-отцовски» запретили в священнослужении.
Об этом узнали прихожане, написали письмо нашему владыке, собрали подписи. Второе письмо написали Блаженнейшему в Киев. Я в митрополии ещё не был — не могу оставить батюшку, ему осколок перебил нерв, болевое ощущение у него постоянное. Он без меня пока что вообще никуда. Как начнёт ходить сам, наверное, буду ехать в Киев и просить решить мой вопрос.
Я писал ещё одно письмо владыке нашему с просьбой снять с меня запрет, потому что не служить для священника — это… Даже сложно словами передать.

— Что значит быть запрещённым в служении? Это похоже на увольнение?

— Я могу причащаться. Если я умру, меня всё равно будут отпевать как священника. Ведь священство — это на всю жизнь.

Крайняя форма наказания — лишение сана, а в моём случае это, скорее, разжалование. Священник, пусть даже за штатом или на пенсии, может и службу служить, и крестить, и хоронить. А я сейчас вообще не имею права ни таинства совершать, ни требы. Не знаю, почему была применена ко мне такая мера.

Владыке самому было тяжело, потому что таких, как я, уехавших священников у нас много. Один батюшка знакомый выехал, потому что у него брат военный. И чтобы на брата через него не могли воздействовать, он сам уехал и семью увёз. Попал под запрет. Другой священник просто пропал. Его тоже запретили. Но он на связь до сих пор не выходит. Жив ли? Вот и думай.

— Куда в итоге сейчас вам удалось выехать?

— Отца Г. перевели в Днепр, мы поехали туда. Там ему сделали операцию, поставили на ногу аппарат Илизарова, потому что кость раздроблена, а нога не может держаться только на мышцах и артерии.

Жили в здании воскресной школы, отец Тимофей нас приютил, спасибо ему. Думали снимать там жильё, а нам сказали: «Не ищите ничего. Днепр — перевалочная база, здесь раненым оказывают экстренную помощь и дальше распределяют по городам Украины».

Из Днепра отправили в Луцк. Тут в госпитале сделали несколько операций. Вот недавно ещё один осколок откололся от кости, но врач сказал, что новую операцию отец Г. физически не переживёт. Будем надеяться и молиться, чтобы осколок прирос на место.

Я на Западной Украине никогда не был, хотя супруга моя из Ивано-Франковской области. С нами в Чернигове учился отец Георгий из Тернопольской епархии — у меня хватило ума ему позвонить, Господь, наверное, положил на душу. Он с местным батюшкой созвонился, а тот дал номер отца Степана. Отец Степан радушно принял нас в своей воскресной школе. Здесь и живём.

Бытовые условия двух многодетных священнических семей в процессе лечения и операций раненого протоиерея Г.

— Как вас приняли на Волыни? Не ощущаете себя, как в другом государстве?

— Нет, наоборот. У меня жена из села, из которого Олекса Довбуш родом. ⬇️

⬆️ Я тут даже проповедь говорил. По-украински всё понимаю, только сказать не могу. Хотя потихоньку осваиваю. Немножко тяжело в общении — подбирать эпитеты, отдельные слова.

Был случай, сестра садилась в автобус, ей сказали: «Ви, жіночко, обережніше з російською мовою». Но она поговорила с этим человеком, и он согласился, что неправ. Мне, наоборот, все говорят: «Не переживайте, мы понимаем по-русски».

— Вы давно в священном сане? 

— В 17 лет меня рукоположили в дьяконы, ровно через 9 месяцев — в священники. С дьяконской хиротонии, 28 лет, я на одном приходе. Тогда там был настоятелем мой отец, 5 лет мы с ним служили вместе. В 1999-м отец умер. С того времени я настоятель.

Храм наш — один из старейших в регионе, 1911 года. Позавчера там опять обстрел был, но храм, слава Богу, цел.
По местным, волынским, меркам мой приход был огромный. А я всем пытаюсь объяснить: нельзя сравнивать Волынскую землю и восток Украины. Это очень разные регионы по менталитету. Волынская область вошла в состав СССР перед Великой Отечественной войной. А наш регион — с 1917 года.
Представьте себе 1988-й, год 1000-летия крещения Руси. На всю территорию областного центра — один храм! Рядом большой город — ни одного храма. В соседнем, где почти 300 тысяч жителей, — один храм. Вот в чём суть.

Я отцу Степану рассказываю: у вас на Преображение выходишь после службы — в воздухе повсюду запах шашлыков. Люди отмечают, у всех праздник. А у нас выходишь на Благовещение, и слышно звук бензопилы или циркулярки…
Народ у нас крещённый, но до церкви ещё не дошёл, не воцерковился. В моём городе до войны населения было несколько тысяч человек, а в храм из них ходили от силы 30-50.

— Отец ваш тоже всю жизнь там служил? Расскажите про свою семью, пожалуйста.

— Нет, он стал священником в начале 1970-х, до этого работал токарем на заводе. У него в жизни был тяжёлый момент, он очень болел. Его направили в Почаев, там он встретил монаха, который вычитки проводил, и тот сказал ему: «Ты сам будешь священником и людям будешь помогать исцеляться от того же». Мама моя — физик-ядерщик. Как только в нашем областном центре открылся первый университет, она туда поступила и его заканчивала.

Деток у нас с матушкой трое. Старший окончил музучилище и пошёл в семинарию, сейчас на втором курсе. Ещё два мальчика-двойняшки заканчивают 11-й класс.

— Вы жили под оккупацией какое-то время — как это было?
— Жили несколько месяцев. Как было, лучше не спрашивайте! Тем местным «властям» не хватало только кожаной куртки и нагана, чтобы почувствовать себя в 1937-м. Они одному нашему батюшке прострелили машину — хорошо, что в ней детей не было. У него «газелька», и один ему на блокпосте показал, мол, проезжай, а с другой стороны подумали, что он не остановился, и начали стрелять.

— Некоторые говорят: «Ну и была бы другая власть, какая вам разница? Чего вы сопротивляетесь?»

— Мне так и сказал человек, который меня сдал и из-за которого меня в ОРДЛО разыскивают: «Ты — предатель родины». А я ему отвечаю: «Какой родины? Ты паспорт мой видел? Ты свой паспорт открой! Ты — гражданин Украины».

Это не просто «власть поменялась». Они сразу стали вести себя даже не как оккупанты, а как революционеры, пользуясь тем, что безнаказанно можно что-то отобрать, поступить с человеком, как хочешь.

— Простите за такой вопрос, но если идёт война, надо ли священнику оставаться под огнём? Почему другие люди могут выехать, а он должен непременно оставаться на месте?

— Есть священники, которые сознательно рискуют своей жизнью и идут в капелланы, если чувствуют в себе силы. Но, знаете, у нас на одном приходе батюшка семью вывез, а сам вернулся и сидит бухает. Это же тоже не выход. А выход должен быть.

Может, оставить один действующий храм на район. Потому что и люди под обстрелами на службы практически не ходят. Я три прихода окормлял: приезжаешь — там два человека пришли, в другом месте столько же. Один священник мог бы всех окормлять и причащать.
Один из моих приходов был в бывшем совхозе. Туда единственная дорога, 15 км, и вся в рытвинах и воронках. То хвост ракеты торчит. ⬇️

⬆️ А со мной моя матушка-регент и мои сыновья-пономари. И ощущения, когда едешь по открытой местности в жестяной машинке, совсем не те, что в подвале или в помещении между стенами.

Мы на Пасху служили — я не знаю, как до храма доехал. Поле горит, а еду и плачу, не знаю, что сейчас будет. Такой обстрел был, что, кажется, небо хрустело.
На праздник княгини Ольги служил у себя, а через весь храм перелетали снаряды и ложились в этом же посёлке, рядом. Мальчикам моим, сыновьям, говорю: «Отойдите от окон», а сам отойти не могу — Литургия идёт. Ощущения, конечно, непередаваемые…

Должно быть по этому вопросу какое-либо решение священноначалия. Меня отправили за штат с формулировкой: за самовольное оставление прихода. Хотя я заранее написал письмо, объяснил, почему еду. Отдал антиминсы благочинному, показал ему, что вещи свои не забираю с прихода. Всё осталось там.
Но меня никто не услышал. О чём говорить дальше, если я не могу напрямую позвонить своему правящему архиерею? У меня нет его номера телефона. Я спросил благочинного, он ответил: «На, звони с моего». Связи прямой нет, только электронная почта. Какая может быть коммуникация?

— Что планируете делать дальше?

— Владыка наш говорил, что война делает добрых добрее, а злых — злее. Буду писать ему. Если не ответит, поеду к Блаженнейшему. Есть же церковные институты — церковный суд, например. Должен быть механизм, как поступать в таких случаях.

За все годы служения ни одного выговора у меня не было, никаких взысканий. Я думал, чтобы священником быть, надо всю жизнь Богу посвятить. А теперь что? Может, и правда, надо было ещё какое-то образование получать… 28 лет пробыть в сане, чтобы тебя вот так потом вышвырнули… Мой сын старший, который в семинарии учится, теперь говорит: «Как я буду рукополагаться — чтобы и со мной потом так же поступили?»

— После войны вы хотели бы вернуться в свой регион?

— Хотел бы, конечно. На территории храма мои отец и мать похоронены. Но всё зависит от того, как с владыкой отношения сложатся.

Гукайте санітарів.

Тут якась дурочка про мозаіку стремоусова розказує.

Емпешний піп забороняє російський чмобікам двохсотиться.

Вони, звісно, не послухають.

Бо молитва тих мілітарі-попів не працює.

90-ий псалом

Маю вибачитись перед аудиторією свого тг-канала за те, що перепостив ось цей фейк про о. Романа Кондратюка з нібито його закликом про канонізацію стремоусова. Хоча я і написав, що «якщо це так», все одно мені неприємно так вляпатись. Новину видалив зразу, як звернули увагу в коментах.

Я так відчуваю, якась антіУПЦшна ботоферма всерйоз взялася за створення фейкновин про УПЦ.

Будьмо пильними.

ПЕТРЕ, ЧИ ЛЮБИШ ТИ МЕНЕ?

Роздуми на сьогоднішнє євангеліє.

Ні, інформацію, що головним героєм відомого тексту ДіалогТут є митрополит Митрофан Горлівський, я отримав не від авторки тексту (Юлія Комінко) і не від самого аноніма, який давав інтерв’ю.

Те, що то був Митрофан, мені було зрозуміло одразу. Залишилося перепровірити інформацію у когось, хто міг бути досить обізнаним в справах Горлівської єпархії.

А взагалі-то, шило у мішку не сховати.

Виявилося, що це правда. Це позавчора було в києво-печерській лаврі: співали про расію.

По-перше, вибачаюсь перед о. Михаїлом Омельяном. По-друге, вибачаюсь перед братами і сестрами з ПЦУ, на яких я розсердився за це відео, бо був впевнений, що це штучно зроблений фейк.

Я не міг навіть в страшному сні уявити, що у листопаді 2022 року велика кількість людей у центрі Києва, в православній Лаврі, буде співати пісні про расію. Навіть для мене, з моїм досить критичним ставленням до внутрішніх процесів в УПЦ, ця історія стала перебором.

І, навіть, коли мені в приват дуже обізнані люди писали, що це не фейк, я не вірив.

Мене просто нудить і трусить від ганьби і сорому за те, що відбулося в Лаврі. Я розумію, що це все наслідки багаторічної агресивної антиукраїнської та антихристиянської риторики. І я розумію, що такі пісеньки явно чи тайно співають не тільки в лаврі.

Огидно. І немає сил ані молитися, ані сподіватися на зміни на краще в УПЦ.

Просто хочеться провалитися крізь землю.

Офіційний коментар від лаврського архімандрита Полікарпа.

о. Захарія, який проводив молебень і духовні чада якого співали сморідну пісеньку, відсторонений від звершення богослужінь. Для розбору польотів в лаврі буде проведений чернечий Духовний собор монастиря.

Головний церковний блогер УПЦ архієпископ Іона Обухівський також видалив пост з вибаченнями стосовно співів у Лаврі.

Я пішов за 🍿

Потрібно багато 🍿🍿🍿🍿🍿