"Апории политики".

Интересная дискуссия на тему противоречий между базовыми политическими дихотомиями прошла в "Солнце Севера", и мы предлагаем вашему вниманию её полную запись с вопросами от слушателей.

С основным посылом выступил философ и писатель Максим Велецкий, утверждающий, что за письменным столом невозможно изобрести никакого рецепта счастья и что реальность куда важнее схем.

Он предложил ряд оппозиций, которые при крайнем развитии часто превращаются в собственные противоположности или же к крайне нездоровым явлениям. Таковы, например, демократия/авторитаризм, свобода/безопасность, регионализм/централизм, богатство/бедность, общество/государство.

Каждая из них требует тонких настроек, которые могут сложиться только в ходе политической практики.

Мысль эту продолжил кандидат экономических наук, доцент, специалист в сфере национальной экономики Андрей Песоцкий. Он доказывал, что три политические идеологии модерна - либерализм, коммунизм и фашизм - на сегодняшний день мертвы.

Однако присовокупил к этому ряду (или почти к этому) и традиционализм, утверждая, что проекты по построению "православного коммунизма" так же едва ли состоятельны.

Но в том-то и дело, что традиционализм не может удариться ни в какие утопии, потому что как раз и утверждает принцип трезвого отношения к человеческой природе, которой радикально не изменить.

Эту мысль очень ясно выразил патриарх Сербский Павел в известном высказывании о том, что "превратить землю в рай невозможно, но помешать ей превратиться в ад – в наших силах".

В этом, кажется, все участники были солидарны. Философ Никита Сюндюков, однако, изрядно прошёлся по представлениям о нормальности, к которым апеллировали участники дискуссии как к новому чаемому в метамодерне состоянию.

В общем и целом беседа была крайне интересна и содержательна. И она, кажется, вполне ложится в наши искания контуров Четвёртой политической теории, которая, конечно же, должна быть свободна от воспалённых мечтаний Нового времени, трезво стоять на земле и одновременно иметь и некий идеал.

Но может ли он быть общим? Кажется, это основной вопрос дискуссии, который ещё требует обстоятельного ответа.

Друзья, посмотрите наш с Никитой и Андреем междусобойчик.

Там обсуждаются вещи, о которых не принято говорить в политических тусовках, но которые просто необходимо понимать. И периодически напоминать о них и другим, и себе. Иначе рискуешь всю жизнь верить в химеры.

Под раздачу попали все политические идеологии и концепт идеологии как таковой.

Дано: три книжных магазина.

Раз: «Фаланстер» — управляется колумнистом «Радио Свобода» [иноагент] Б. Куприяновым (демонстративно отказывается отвечать на вопрос «чей Крым»).

Два: «Подписные издания» — продают 25 наименований книг радующейся смерти колорадов Алексиевич и книгу Навального (человек но только внесён в реестр террористов и экстремистов, но и, оказывается, ещё и писатель).

Три: «Листва» — за русскую консервативную мысль, собирает деньги на помощь бойцам СВО.

Угадайте на раз: кто из них получил госпремию в миллион рублей, а кто — репрессии, обыски и многочисленные так и не расследованные попытки поджогов?

Вы знаете ответ.
https://yangx.top/listva_books/13760

Мой друг Игорь Андропов, редактор «Фонда Константина Крылова», завел новый канал «Светлое будущее» – рекомендую пройти по ссылке и подписаться.

Игорь готовил к изданию несколько книг Крылова/Харитонова – без него мир бы не увидел третьего тома «Золотого ключа» (который пришлось собирать по частям и черновикам – при жизни автор, увы, не успел закончить свой великий труд), «Третьего человека» и «Факапа». Кроме того, именно Игорь является разработчиком ранее анонсированной настольной игры «Золотой ключ. Поле чудес».

На канале (помимо издательских новостей из «Фонда») автор делится подробностями работы над настолкой и над будущей книгой, в которой изложит взгляды Константина Анатольевича по философии, политике, экономике и культуре (на основе лекций и текстов из его архива). Ну и вообще пишет там о всяком разном – прочитанных книгах, просмотренных фильмах, продуманных мыслях.

Прекрасному человеку – много читателей. Присоединяйтесь.

Друзья, напоминаю, что основная активность происходит на Бусти – только с начала лета там появилось 19 новых публикаций. В том числе:

3 лонгрида:
– Об обыденном мышлении
– О традиционных ценностях
– Крылов и конспирология

3 «Белых шума» – выпуски № 48–50 (в каждой по 5 заметок в каждом)

8 маргиналий:
– К Лотреамону
– К Симеону Новому Богослову
– К Архилоху
– К Марку Аврелию (№2)
– К Уорхолу
– К Плутарху Херонейскому
– К Вольтеру
– К Керкиду Мегалопольскому

5 выпусков рубрики «Разногласия»: № 56–80 – очерки (по 5 в каждой публикации) о культуре и политике.

Сегодня выйдет несколько избранных очерков из «Разногласий».

Буду рад видеть вас на Бусти – за два с лишним года там накопилось около трехсот публикаций.

62

Полнота православия. В «Маргиналии к Роману Сладкопевцу» я цитировал его знаменитый «Акафист Пресвятой Богородице» Решил послушать исполнение акафиста на греческом. Нашел другой, относительно недавно написанный Нектарием Эгинским (1846-1920). Впрочем, сквозной мотив всего акафиста Нектария – Χαῖρε νύμφη ἀνύμφευτε («Славься, Невесто Неневестная») – это как раз слова Сладкопевца. Потому, собственно, поисковик и выдал мне Ἁγνὴ Παρθένε (букв. «Чистая Дева») Нектария вместо акафиста Романа.

Исполнение бесподобное. Вынужден сказать, что греческий язык в гимнах вообще звучит атмосфернее церковнославянского.

После этого решил послушать три самые цепляющие части «Реквиема» Моцарта – Dies Irae, Rex tremendae и Lacrimosa. И Моцарт после Ἁγνὴ Παρθένε показался мне... очень поверхностным, даже попсовым. Но «Реквием» католиками на богослужениях не исполняется, а потому я стал искать «нормальные» католические гимны. Нашел несколько отличных – вот, например.

Хорошо, да. Но слушать их после «Чистой Девы» нельзя: по глубине и энергетике они сильно уступают.

Православные часто говорят о своем варианте христианства как о «полноте», имея ввиду не только богословскую, но и «эстетическую» его сторону. Конечно, музыка – дело вкуса, но у меня Ἁγνὴ Παρθένε ассоциируется именно со словом «полнота». Шедевральная вещица.

65

Моральная правота. Андрей Тесля пишет (авторская пунктуация сохранена):

«поначитавшись подряд изрядного числа народнических мемуаров –
- совсем устал от их тоскливости – этого непрошибаемого чувства нравственного довольства –
- при всей вроде бы "озабоченности" вопросами морали –
- они всегда "за добро", они неизменно трудятся "во благо" – и все у них ясно и просто <...>
- даже если сын в университете вместо науки в основном "политикой" занимается да "бомбы таскает" – так и это все ровным тоном, понятно – хорошее дело –
- пусть и увлекается юноша, но увлекается от избытка добрых чувств –
- и Софочка из ссылки бежала, к террористам пристраиваться – милая, добрая сестрица –
- с замечательным самообладанием, дельностью и проч.».

Ощущение моральной правоты – вещь двоякая. С одной стороны, она устраняет сомнения, дает чувство принадлежности истине и группе единомышленников, укрепляет дух, приглушает «задние мысли». С этой точки зрения чувствовать себя правым донельзя приятно. Но есть и другая сторона: люд вокруг не очень-то спешит с тобой соглашаться, и каждый эпизод несогласия вызывает бурю эмоций. Но это еще можно вытерпеть. Куда хуже то, что сама реальность ведет себя не менее скотски – она постоянно разочаровывает, потому что теории не подтверждаются фактами.

Расставаясь с ощущением правоты, немного теряешь точку опоры – ведь быть фанатиком было легче и приятнее, чем скептиком. Но зато мир и люди в нем перестают ранить.

67

Диалектика философии и литературы. Невероятная смелость русской литературы исторически контрастировала с робостью русской философии. И в нынешнее время этот контраст никуда не делся: почти каждый значимый русский писатель последнего века (не говоря о XIX-м, в котором литература была не просто смелой, а откровенно наглой) – это свободный художник, пишущий на свой страх и риск и подставляющийся под критику. Это верно и для Набокова, и для Солженицына, и для Лимонова, и для Пелевина, и для Мамлеева, и для Сорокина, и для Елизарова, и для Прилепина, и для Гришковца. Люди говорят своим голосом – потому, кстати, вызывают полярные чувства: «Набоков – позер», «Сорокин – говноед», «Гришковец – притерный графоман».

А русская философия (за некоторыми случайными исключениями) – это всегда подобострастные продолжатели чьих-то линий: «а что там у Плотина?», «а что там у Паламы?», «а что там у Гегеля?», «а что там у Ницше?», «а что там у Фуко?».

Русская литература – это искупление грехов русской философии.

76

Английское общество. Структура английского общества видится мне следующим образом:

Высший слой: «Аббатство Даунтон». Люди тратят все силы и средства на поддержание нерентабельного дома и пристраивание детей. Куча слуг, от которых никуда не деться – либо добрых и глупых, либо умных и хитрых. «Коммунальное хозяйство», где самый главный страх – переехать из коммуналки в отдельное жилье.

Средний слой: «Десять негритят». Все законопослушны и благовоспитанны, но у каждого в анамнезе – маленькое кладбище. Жизнь висит на нитке, но все мысли – о том, как запихнуть свои скелетики обратно в шкаф (кстати, эта идиома – калька с английского).

Нижний слой: «Большой куш», «Голяк». Людям за 30, а то и за 40, но вся их жизнь – это коловращение муток, разводок, подстав, афер и кидков. Такая жиза – и другой не будет. Сюжет начинается с момента, когда будничный английский низовой криминал выходит из-под контроля и превращается в массакр. И герои – не маргиналы и не отбросы, нет – это просто английский народ.

77

Русские «евангелисты». Ирландский комик Дара О'Бриен как-то сыронизировал по поводу того, что его дети учатся в светской нерелигиозной школе, но при этом каждый год он вынужден смотреть школьную постановку рождественских событий. То есть светскость светскостью, но христианская культура на Западе прививаются с младых ногтей.

У нас такого нет – школьные спектакли идут либо по русским сказкам, либо по произведениям писателей. Бывают, наверно, исключения, но библейские сюжеты – это, прям скажем, нестандартный репертуар.

Отсюда перекосы в русском религиозном сознании: у нас среднестатистический человек знакомится с христианством не через Библию – он берет ее в руки поздно и тратит (если вообще тратит) огромные усилия на преодоление культурного барьера. А до того он воспринимает христианство через Достоевского, Толстого, Блока и Булгакова и всю жизнь живет с убеждением, что они-то и есть настоящие евангелисты. В результате в его голове Иисуса убил Пилат – за то, что тот шел по Ершалаиму в белом венчике из роз и говорил, что каждому воздастся по его вере, что злу нельзя противляться силой и что мир спасет красота.

По приглашению коллеги Сюндюкова погостил в питерском филиале «Изборского клуба». Сначала прослушал выступление д.и.н. протодиакона Владимира Владимировича Василика, а потом прочел доклад «Идеократия против реальности».

В нем немного развил тезисы, озвученные недавно в «Апориях политики» – но постарался не ограничиваться критикой идеологии и утопического мышления, а предложить свое видение русского будущего.

Выступление можно свести к шести пунктам:

1. Вопреки распространенному в консервативных кругах мнению, у великих империй прошлого не было идеологий (в смысле жестких утопических доктрин). То, что обычно называется в качестве таковых – это либо литературные красивости, либо спущенные сверху лозунги позднего времени. Никаких глобальных идеологических проектов у государств прошлого не было, потому что идеократия с присущим ей социальным конструктивизмом – это черта революционных идеологий.

2. При этом за последние десятилетия в (старо)патриотических кругах не проходит мода на «Великие Проекты» радикального духовно-метафизического переустройства мира. Увы, все эти большие идеи также представляют собой набор слоганов, мемов и метафизических абстракций, не отсылающих ни к какой реальности.

3. К сожалению для всех любителей идеократии, государство никогда не начинается с идей – государство начинается с хороших институтов. Возвышенные идеалы могут быть частью национального самосознания, но не могут заменять и подменять вопросы формирования государства и права.

4. Как человек национально-демократических взглядов, я сказал о некоторых важнейших институтах, которые теми же идеократами либо игнорируются, либо вовсе отрицаются (как якобы чуждые русским традициям):

– независимый суд и разделение властей;
– неприкосновенность (честно приобретенной) собственности и рыночная экономика (плюс – если уж и говорить о ценностях – формирование почтительного отношения к предпринимателям);
– качественная современная бюрократия;
– гражданские свободы;
– экономическая конкуренция регионов (чтобы их руководство боролось не за дотации от центра, а за налогоплательщиков);
– политика памяти, институты памяти (чтобы то страшное, что пережил русский народ в прошлом, никогда не повторилось);
– антирусофобская политика внутри страны и вовне.

5. Эти «приземленные» вещи являются основами национальной и государственной жизни и при этом никак не противоречат ни национальному чувству, ни патриотизму, ни религиозным убеждениям – ничему из того, что любителями идеократии обычно ставится впереди и/или вместо всего перечисленного.

6. Большинство этих институций обычно воспринимается как либеральная повестка, а потому в (старо)патриотической среде не пользуется популярностью. Но когда либералы были у власти, они ничего подобного не формировали – вместо демократии они устроили диктатуру, а рынок задушили олигархами и криминалом. Уже хотя бы поэтому монополия либералов на эти ценности должна быть уничтожена (прежде всего, в головах русских идеологов). Все эти ценности и институты следует осознать не как враждебные, а как свои – и перестать противопоставлять родину и свободу.

Как я и ожидал, эти тезисы поначалу не нашли понимания у участников мероприятия. Но в результате полемики (в которой я, как мне кажется, был вполне доказателен) мне удалось убедить некоторых присутствовавших если не в достаточности, то, по крайней мере, в необходимости указанных институтов.

В целом было более чем интересно – важно общаться с людьми смежных взглядов. Тем более было приятно выступать в паре со столь ярким оратором как Владимир Василик (с которым мы потом немного пообщались об античной этике).