Скоро у нас состоится лекция об исторических типах мировоззрения — мифологии, религии и философии — от автора канала «Велецкие тетради» и книги «Маргиналии»!

Мифология — это не просто древние легенды о богах и героях. Это неотъемлемая часть нашего мышления. Чтобы понять механику мифологизации, на лекции будут рассмотрены и древние, и современные мифы.

Религиозное мировоззрение не сводится к конфессиональным предпочтениям — оно имеет устойчивый набор черт, которыми наделяются и вполне светские предметы. Базируясь на наших глубинных потребностях, религиозное мышление имеет свои противоречия, которые его и подпитывают, и подтачивают.

Возникновение философии перевернуло мировую историю, став основанием научного прогресса — и хотя философию иногда выписывают из числа наук, на самом деле она была и остаётся не только полноценной, но и наиболее фундаментальной наукой.

Сущность всех трёх типов мировоззрения мы и попробуем прочувствовать изнутри, тем более что никто из нас от них не свободен.

Перед началом лекции Максим Велецкий представит свою новую книгу, приобрести которую можно будет со скидкой.

Вход за свободное пожертвование.

Регистрация: https://lavka-listva-msk.timepad.ru/event/1918101/

5 февраля, сб, 18:00
Москва, ул. Жуковского 4с1

Вновь обращаю внимание подписчиков из Третьего Рима на то, что завтра будет лекция по историческим типам мировоззрения на Жуковского 4с1. Из нее вы узнаете:

- почему древние мифы – такие «аморальные»;
- как и почему мы мифологизируем вещи, символы и понятия;
- почему религия не может обойтись без пророков, но может – без богословов;
- почему религия никогда не исчезнет, но никогда не победит;
- как философия перевернула мировую историю;
- почему философия – не только настоящая наука, а первая и единственная настоящая наука;
- почему научные истины не принесли людям счастья.

Будет интересно – в Питере год назад лекция прошла отлично.

Перед лекцией пару слов скажу о «Маргиналиях», а после – отвечу на вопросы и подпишу книги. Приходите, места еще есть.
https://lavka-listva-msk.timepad.ru/event/1918101/

Для остальных подписчиков: завтра опубликую очередной текст с платных платформ (на которые вновь призываю вас подписываться).

Маргиналия к Гегелю

«Дух нуждается, правда, в длительном сроке для полного развития философии, и поверхностно мыслящим людям эта длительность срока может показаться несколько удивительной, подобно тому как нас поражают те расстояния, о которых говорится в астрономии. Но что касается медлительности мирового духа, то надо принять во внимание, что ему нечего спешить — "тысяча лет суть перед тобою как один день" — у него достаточно времени именно потому, что он сам вне времени, именно потому, что он сам вечен. <...> У мирового духа не только достаточно времени: ведь не только время приходится тратить на приобретение понятия; последнее стоит еще многого другого. Мировой дух не обращает внимания даже на то, что он употребляет многочисленные человеческие поколения для этой работы своего осознания себя, что он делает чудовищные затраты возникающих и гибнущих человеческих сил; он достаточно богат для такой затраты, он ведет свое дело en grand, у него достаточно народов и индивидуумов для этой траты. <...> Мы не должны также терять терпения по поводу того, что <...> во всемирной истории прогресс совершается медленно».

Небрежным, даже несколько покровительственным тоном этого высказывания Гегель пытается представить дело так, будто бы для его системы ни грандиозные размеры Вселенной, ни ее невероятный возраст не представляют теологической проблемы. На самом деле, конечно, представляют – более того, представляют самую значимую проблему для любого богословия.

Одно дело – считать, что мир существует несколько тысяч лет, и появился одновременно с человеком. Другое – признавать, что он существует свыше десятка миллиардов лет, а человек окончательно выделился из природы несколько десятков тысяч лет назад. Одно дело – считать, что Земля находится в центре мира. Другое – признавать, что все сущее не только не вращается вокруг нее, но вообще она находится где-то на периферии одной из миллиардов галактик, в каждой из которых имеются миллиарды звезд.

То, что гегелевский Мировой Дух «медлит» – это полбеды. Куда хуже то, что перед тем, как вновь стать Духом, он 13,7 миллиардов лет был материей, растекшейся на несколько квадриллионов (число с 15 нулями) километров. Да, именно это утверждает Гегель. Напомним суть его системы: изначально существовал только бог-дух – он не был ничем конкретным, ничего про себя не знал, но захотел самоосуществиться и познать свою сущность. Для этого он стал собственной противоположностью – материей. Начав с инобытия в виде элементарных частиц он постепенно (очень-очень-очень постепенно) стал не только физическим, но и органическим – и в конце концов доэволюционировался в человека. А человек, будучи уже не только природно-материальным, но и духовным существом, помог Духу вновь стать самим собой. Развиваясь, человек порождал самые разные виды духовной деятельности, венцом которой стали искусство, религия и философия. Именно последняя стала учением о мире и боге, с помощью которой Дух и познал себя (разумеется, эта скромная честь объяснения Абсолютного Бога ему самому досталось Гегелю). Да, звучит красиво – нет сомнений в том, что Гегель создал самую красивую теологическую модель из всех возможных.

Но почему дух так долго был не-духом, материей? Зачем так (в буквальном смысле) распылялся? Единственное разумное объяснение – то, что речь идет о боге, который действовал по незнанию. Так себе объяснение, но хоть какое-то.

А вот те религиозные системы, в которых бог всезнающ, уже не могут воспользоваться такой опцией, то есть объяснить, зачем для осуществления божественного замысла необходимы были эти миллиарды лет и квадриллионные расстояния.

Собственно, именно поэтому еще в Античности идея бесконечной Вселенной считалась явным признаком атеизма (в частности, такие гипотезы выдвигали Анаксимандр и Эпикур). В пифагорейско-платонической теологии неопределенное и бесконечное (ἄπειρον) напрямую связывались со злым материальным началом. То, у чего нет предела, сродни не-сущему – и признать такое сущностью мира означало бы самоопровержение идеализма.

Нет, мир замкнут и компактен, а человек, его интеллектуальная и нравственная жизнь, являются целью природы и центром замысла ее демиурга. Даже существование атомов считалось явным намеком на атеизм, потому что атомы движутся случайно, а для бога нет ничего случайного. Сию мысль лучше всего выразил стоик Марк Аврелий: «Либо промысл, либо атомы». Да, либо мир управляется божественным промыслом, либо является беспорядочным скоплением случайных частиц.

Тот масштаб Вселенной, который был открыт в последние века, в тысячи раз превзошел ожидания античных атеистов – место человека оказалось не просто микроскопическим в общих масштабах, но и подобным мгновению на оси мирового времени. Чтобы представить, что целью мира является наше существование и, более того, что это существование волнует Создателя в самых малых деталях – теперь стало необходимо игнорировать науку.

Впрочем, некоторые компромиссы все же появились. Такова теория божественного замысла (Intelligent Design). Она имеет одно неоспоримое достоинство: в ней утверждается, что законы мироздания настолько разнообразны, но при этом так здорово подогнаны друг к другу, что по теории вероятности почти невозможно допустить, чтобы за всей этой конструкцией не стояла бы воля Творца. Мне этот тезис кажется более чем состоятельным, если не вышеозвученное «но»: ни один замысел не может быть рассчитан на миллиарды лет бесчисленных и бессмысленных метаний элементарных частиц просто ради того, чтобы потом несколько тысяч лет некое разумное существо на периферии Вселенной озаботилось вопросами истины, добра и красоты. Иными словами, даже если мир существует согласно замыслу, то род людской точно не является его воплощением. В крайнем случае, побочным следствием.

Но главное – сама идея Intelligent Design (даже если принять ее за истину) по своей сути является громадным поражением религии, потому что подразумеваемый в ней бог – это бог не провиденциальный и не моральный, а бог-механик, бог-часовщик, деистический бог. Между этими концепциями – этического и физического богов – существует колоссальная разница, лучше всего выраженная Паскалем: «Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, но не Бог философов и ученых». То есть теория разумного замысла хороша для тех, кто интересуется онтологическими вопросами, но бессмысленна для тех, для кого важны вопросы спасения и нравственного совершенствования.

Означают ли физические открытия, что наука победила религию? «Физическую» победу она не одержала и не одержит, потому что человек оказался не готов мириться с тем, что мир создан не для него. Моральную – да, потому что наука показала, что поиск истины – не поиск желаемого.

Разумеется, уже появляются теологические системы, которые пытаются примирить разумный замысел и моральность предполагаемого демиурга. В будущем они будут только множиться. Рассматривать и, тем более, опровергать их у меня никакого желания, потому что для себя я этот вопрос закрыл окончательно: я никогда не поверю в то, что 13 миллиардов 700 миллионов лет бог мог ждать появления людей – для того, чтобы бдительно следить за их жизнью. Впрочем, никому не навязываю свое возражение и даже не утверждаю, что оно объективно весомое. Но для меня оно достаточное.

«Либо промысел, либо атомы»: да, не могу не согласится с Аврелием в части справедливости самой оппозиции – есть либо одно, либо другое.

Так вот, атомы есть.

Невероятная публика.
Невероятная "Листва".
Невероятная Москва.
Невероятные читатели, после лекции устроившие мне подлинно раблезианское афтепати.

Друзья, поскольку тексты с платных ресурсов я здесь публикую нечасто, будет правильно, если иногда выбирать их будете вы (тем более, что я давно не интересовался вашими предпочтениями). За последнее время я написал несколько маргиналий – голосуйте, пожалуйста, за ту, которую хотите завтра прочесть. Опрос будет длиться сутки.

Тексты расположены в порядке времени написания.

(можно выбрать несколько ответов, но победитель, естественно, будет один)

Спасибо всем, кто принял участие в опросе – он показал, насколько важно получать обратную связь от читателей. Победа Канта стала для меня абсолютной неожиданностью – был уверен, что он не войдет даже в тройку. В первые часы за него проголосовала почти половина респондентов. Значит, ядерная аудитория «Тетрадей» предпочитает классических авторов – учту.

К вечеру второе место уверенно занимал Оксимирон, а вот Галковский с Богемиком неожиданно плелись в середине, и только сегодня ситуация выправилась. Также удивил мизерный результат Гришковца. Потому – вновь спасибо за ваши голоса, было крайне любопытно не только узнать итоги, но и отслеживать динамику.

Ну и (раз уж речь пошла о благодарностях):

Патроны-Метафизики Владимир, E.Abw, Math club, Nick Karpuzov, Быть, Вадим Здвижков, Γρηγόριος Μιχαήλ, Тимофей Чернышов, Михаил Демьяненко, Vladislav, Иван, M M, Ravil Bildanov, Никита Гироскоп, История России, Дарья Москаленко, Vened, Alex X, Malin Kyihren, Вонифатий, Константин Викторов, Иван Гаврилов-Астафьев, Андрей Иванов, Александр Черевков, Tanshe, Алексей Деркачёв, Sergey Donskoy, Real Human Bean – большое спасибо за подписку!

Патроны-Теурги Максим Бегун, Alexander, Fabulous Bill, Николай Чинаев, Игорь Андропов, Mev, George O., Иван Иванов, Eso Terikwa, Иван Мищенков, Mark D, Vladimir S., Рустам Кашапов, KapitanKukan, Philellin7, Иван Зотов, Beresklet, Семён Попов, Denis Evdokimov – вам особое почтение и благодарность!

На следующих выходных опубликую «К Оксимирону», раз у вас имеется такой запрос. Ну а сейчас – маргиналия-лонгрид с разбором одного калининградского автора.

Маргиналия к Канту

«Леность и трусость – вот причины того, что столь большая часть людей, которых природа уже давно освободила от чужого руководства, всё же охотно остаются на всю жизнь несовершеннолетними; по этим же причинам так легко другие присваивают себе право быть их опекунами. Ведь так удобно быть несовершеннолетним! Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою, и врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, и т.п., то мне нечего и утруждать себя. Мне нет надобности мыслить, если я в состоянии платить; этим скучным делом займутся вместо меня другие».

Эссе Канта «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» – безусловно, одно из самых гениальных в истории политической мысли и уж точно самое емкое среди подобных по качеству: его объем составляет всего несколько страниц. В этот очерк обычно многословный до нечитабельности Кант умудрился вместить пять важнейших тезисов, демонстрирующих то, как сильно он отличается от многих авторов XVIII-XIX веков – сторонников политического либерализма. Канта до сих пор принято относить к либеральным мыслителям, но его идеологическая позиция на самом деле куда ближе к консервативной.

Посмотрим на эти тезисы и оценим сложность его мысли – то, как одни аргументы корректируются другими. Во-первых, в эссе он несколько раз повторяет, что непросвещенность – это не результат враждебных действий со стороны государства и церкви, а следствие нежелания, отсутствия воли к пользованию собственным разумом. Да, в отличие от большинства своих французских коллег-просветителей, Кант видит в духовном «несовершеннолетии» вину самого человека: «Несовершеннолетие по собственной вине – это такое, причина которого заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого». Философ верно замечает, что такое состояние приятно.

Во-вторых, он отрицает полезность революционных изменений для дела просвещения (здесь он напрямую полемизирует с Руссо). Аргумент в защиту действующего – монархического – порядка удивительно актуален до сих пор (а возможно, сегодня еще более актуален, чем тогда):

«Но более возможно, и даже почти неизбежно, что публика сама себя просветит, если только предоставить ей свободу. Ибо тогда даже среди поставленных над толпой опекунов найдутся самостоятельно мыслящие, которые, сбросив с себя иго несовершеннолетия, распространят вокруг дух разумной оценки собственного достоинства и призвания каждого человека мыслить самостоятельно. При этом следует иметь в виду, что публика, до этого поставленная ими под это иго, затем заставит их самих оставаться под ним, если её будут подстрекать к этому некоторые её опекуны, не способные ни к какому просвещению».

Здесь важен следующий момент – сам факт того, что народу нужны «опекуны», для Канта не подлежит никакому сомнению. Это выгодно отличает его позицию от стандартных анархистских и либертарианских аргументов: мол, если государство отнимает нашу свободу, давайте устраним государство – и станем свободными! Подобная логика уровня «если плохо видишь – выколи себе глаза» даже не обсуждается Кантом. Опекуны есть и будут всегда – и вопрос только в том, будет ли публика достаточно сильна и груба для того, чтобы опустить их до своего уровня, или им все же удастся сохранить самостоятельность. Удивительные слова в век безудержного антропологического оптимизма – оказывается, не только «тираны и попы» держат народ в невежестве, но и сам народ с удовольствием пребывает в этом невежестве и противится желанию себя освободить. Кант добавляет: «По этой причине публика может достигнуть просвещения только постепенно». Мне здесь особенно нравится слово может – да, может достичь, а может и не достичь. Ясно, что сам он верил в духовный прогресс, но сия вера была отнюдь не слепой, поскольку вслед за античными и разумными новоевропейскими мыслителями Кант понимал – отсутствие внешнего диктата никак не избавляет человека от собственного неразумия:

«Посредством революции можно, пожалуй, добиться устранения личного деспотизма и угнетения со стороны корыстолюбцев или властолюбцев, но никогда нельзя посредством революции осуществить истинную реформу образа мыслей; новые предрассудки, так же как и старые, будут служить помочами для бездумной толпы».

В-третьих, в эссе предельно жестко высказывается следующее требование: предоставить каждому человеку свободу слова и совести. По Канту, каждый имеет право как на обсуждение религии, так и на критику действий правительства. Никаких запретных религиозных и политических тем существовать не должно, а задача государства – охранять интеллектуальную свободу, не ограничивая ее и не давая это делать другим. По большому счету, это главный посыл статьи – отстаивание права ученого на публичное выражение своих взглядов.

В-четвертых, Кант делает оговорку, без которой его взгляды, действительно, были бы еще одним манифестом за все свободное против всего несвободного: право на мнение не относится к сфере «частного пользования разумом». Речь не о частной жизни, а о выполнении своих профессиональных обязанностей – на службе он предписывает каждому действовать строго по инструкции и соблюдать «трудовую дисциплину»: «Здесь, конечно, не дозволено рассуждать, здесь следует повиноваться». Другое дело, что необходимость выполнять приказы во время работы не может ограничить свободу слова в часы досуга:

«Было бы, например, крайне пагубно, если офицер, получивший приказ от начальства, стал бы, находясь на службе, умствовать относительно целесообразности или полезности этого приказа; он должен подчиниться. Однако по справедливости ему как учёному нельзя запрещать делать замечания об ошибках в воинской службе и предлагать это своей публике для обсуждения. Гражданин не может отказываться от уплаты установленных налогов; если он обязан уплачивать их, то он даже может быть наказан за злонамеренное порицание налогообложения как за клевету (которая могла бы вызвать общее сопротивление), но этот же человек, несмотря на это, не противоречит долгу гражданина, если он в качестве учёного публично высказывает свои мысли по поводу несовершенств или даже несправедливости налогообложения».

Тут, кстати, любопытен момент, касающийся наказания за клевету, если она может быть расценена на подстрекательство к гражданскому неповиновению – здесь автор также далек от либерализма. Право на выражение своего мнения Кант распространяет даже на служителей церкви. Каждый из них должен учить других закону божьему без самодеятельности, но

«как учёный, он имеет полную свободу, и это даже его долг – сообщать публике все свои тщательно продуманные и благонамеренные мысли об ошибках в церковном символе и свои предложения о лучшем устройстве религиозных и церковных дел».

В-пятых, в конце эссе Кант говорит такие вещи, которые подошли бы даже не консерватору, а прямо-таки реакционеру, но никак не либералу. Рассуждая о просвещенном абсолютизме, образцом которого он считает своего монарха Фридриха Великого, философ настаивает на том, что просвещение невозможно без полицейского порядка и ограничения политических свобод:

«Только тот, кто, будучи сам просвещённым, не боится собственной тени, но вместе с тем содержит хорошо дисциплинированную и многочисленную армию для охраны общественного спокойствия, может сказать то, на что не отважится республика: рассуждайте сколько угодно и о чём угодно, только повинуйтесь! Так проявляется здесь странный, неожиданный оборот дел человеческих, да и вообще они кажутся парадоксальными, когда их рассматривают в целом. Большая степень гражданской свободы имеет, кажется, преимущество перед свободой духа народа, однако ставит этой последней непреодолимые преграды. Наоборот, меньшая степень гражданских свобод даёт народному духу возможность развернуть все свои способности».

Удивительные слова: меньше политических свобод – больше свободных умов. С таким тезисом можно спорить (мне он не кажется самоочевидным), но замечательно та сдержанность, та трезвость, с которой Кант оценивает перспективы просвещения. Обращает на себя внимание и то, что гражданский порядок («общественное спокойствие») для него является саморазумеющейся ценностью – для его поддержания необходима «дисциплинированная и многочисленная» полицейская машина. Увы, это понимание почти полностью утрачено в современном либерализме и, тем более, в том идеологическом безумии, которое зовется либертарианством: свобода невозможна без безопасности, а в основе последней лежит, в первую очередь, эффективные карательные органы. Разумеется, безопасность – недостаточное условие свободы (а нередко, увы, полицейская машина работает против свободы), но совершенно необходимое. Потому что повседневная жизнь человека связана со свободой собраний, слова и совести лишь опосредовано. Можно прожить день без того, чтобы отстаивать свои религиозные и политические взгляды – основой повседневности является иные свободы: в полночь выйти из дома за хлебом без опасений получить по голове, припарковать машину и не глядеть на нее из окна каждые полчаса, точно знать, что по дороге из школы твоему ребенку ничего не угрожает. Без всего этого и гражданские права номинальны, поскольку не обеспечены ничем и никем.

Опять же – дело не в том, что Кант во всем прав. Его политология достаточно противоречива, но в ней замечательно то, что провозглашая незыблемость либеральных свобод, он не делает того шага, к которому либеральная риторика подталкивает многие незрелые умы – к тому, чтобы возгоревшись идеей свободы забыть о важном ее свойстве: сама по себе свобода ни хороша, ни дурна, равно как и другие средства для достижения блага – богатство, власть и прочие (см. мои маргиналии «К Бёрку» и «К Набокову»). Для Канта было принципиально важно, чтобы интенция к свободе была продиктована доброй волей (в смысле воли к добру), то есть служила благу человечества и человечности – и в этом он также далек морального релятивизма, характерного для либертарианского мудачья. Свобода не самоценна, она лишь техника для достижения блага – не более того.

Кстати о морали. Почему-то его категорические императивы обычно рассматриваются очень выборочно – общеизвестен главный (насчет максимы поведения) и другой (насчет человечества как цели), но редко приводится следующий:

«Мое положение, которое оспаривается как предосудительное, следующее: тому, кто обладает верховной повелевающей и законодательной властью над народом, должно повиноваться, и притом столь юридически безусловно, что наказуемо уже одно стремление публично доискиваться, на каком основании она была приобретена, иначе говоря, ставить под сомнение это основание, дабы оспорить его при возможной его недостаточности; повинуйтесь правительству, имеющему над вами власть (во всем, что не противоречит внутренне моральному), – это категорический императив».

По мне так здесь он уже хватает лишку – но забавно то, что после всего этого его до сих пор записывают в либералы.

Если же рассматривать его эссе о Просвещении с точки зрения логики, то в нем, конечно, заложено существенное противоречие. С одной стороны, свобода должна быть гарантирована государством. С другой стороны, гражданин должен государству повиноваться. Но что делать гражданину, если государство борется со свободами? Ответ в духе «все равно быть свободным, даже если это угрожает твоей жизни» не годится. Разумеется, честный человек ставит истину выше жизни, но вопрос не в том, молчать или не молчать (для Канта тут нет двух решений – конечно, не молчать), а в том, можно ли сопротивляться государству, которое удаляется от идеалов Просвещения. Говорить правду – вещь прекрасная, то вообще-то люди обычно говорят ее не ради нее самой, а ради того, чтобы что-то изменилось. Если же нужно и повиноваться в рабочее время, и служить истине в нерабочее, то в чем тогда цель первого – зачем служить тому, что вредно для твоих идеалов? И в чем цель второго – зачем правдорубствовать, если ты все равно ничего не стремишься менять?

Однако, давайте честно признаем: у проблемы того, как найти баланс между политическими и личными свободами нет и не может быть решения. Потому что и демократия легко приводит к тирании, и монархия легко превращается в нее; диктат со стороны начальства может быть также опасен, как и диктат со стороны равных, если этих равных – толпа. Ждать от Канта решения этой вечной апории в небольшом эссе было бы глупо, но также глупо было бы не отметить ее наличие.

По-видимому, для него было очевидно то, чего никак не поймут 99% политизированных граждан – нет никаких панацей (идейных или формально-правовых), с помощью которых можно решить те конфликты, что имеют основание в самой природе человека. Об этом Кант говорит в другой работе – и хорошо бы заставить идейно ангажированных товарищей со всех флангов вызубрить наизусть следующий фрагмент:

«Человек есть животное, которое, живя среди других членов своего рода, нуждается в господине. Дело в том, что он обязательно злоупотребляет своей свободой в отношении своих ближних; и хотя он, как разумное существо, желает иметь закон, который определил бы границы свободы для всех, но его корыстолюбивая животная склонность побуждает его, где это ему нужно, делать для самого себя исключение. Следовательно, он нуждается в господине, который сломил бы его собственную волю и заставил его подчиняться общепризнанной воле, при которой каждый может пользоваться свободой. Где же он может найти такого господина? Только в человеческом роде. Но этот господин также есть животное, нуждающееся в господине. Поэтому, как ни поступит человек в данном случае: предоставит ли он верховную власть одному или сообществу многих избранных для этой цели лиц, нельзя понять, как он создаст себе главу публичной справедливости, который сам был бы справедлив. Ведь каждый облеченный властью всегда будет злоупотреблять своей свободой, когда над ним нет никого, кто распоряжался бы им в соответствии с законами. Верховный глава сам должен быть справедливым и в то же время человеком. Вот почему эта задача самая трудная из всех; более того, полностью решить ее невозможно».

Андрей, спасибо!

​​​​Прочитал первый том «Маргиналий», подаренный автором, Максимом Велецким. Сборник неожиданных комментариев к философам, писателям и поэтам — от Анаксимена до К. А. Крылова.

Умно, бодро, лаконично, иронично. Под такую книжку русскому человеку хорошо чилить на тропическом пляже с коктейлем: и дизайн, и подача материала на это намекают. Но и в зимней Москве неплохо — будто объелся мандаринов, зарядившись витамином Цэ.

«Вот Америка. Недавно я понял, кто является воплощением этой страны, квинтэссенцией всей ее политики, культуры и ментальности. Это Полковник Сандерс — который основал KFC и наградил ее эмблему своей физиономией. О нем и его жральнях нужно знать только две вещи. Во-первых, он не полковник. Во-вторых, легендарная курица KFC — дерьмо» (из маргиналии к Сунь-Цзы).

«Многим интересно не реальное будущее, а сегодняшнее, сиюминутное ощущение прогнозируемости этого будущего. Потребление прогнозов служит не цели узнать, что будет завтра, а иной — поднять себе настроение прямо сейчас. Важен сам факт надежды на будущее, а не то, оправдается ли она» (из маргиналии к Талебу).

«Идеал левых — так называемый достаток. У человека должно быть достаточно стимулов для хорошей работы. Не меньше и не больше, а достаточно. Поэтому левым так нравится идея общности жен. Семья, дети, романти́к и эроти́к отвлекают работника. Промискуитет, организованный государством, экономит государству время» (из маргиналии к Платону).

В общем, поздравляю Максима и призываю всех покупать книжку!

Полемика с каналом «Эллинистика»

Павел Боборыкин, историк-античник, философ и автор канала «Эллинистика» написал критический разбор (в двух частях: раз и два) моего текстика двухлетней давности «Народная греческая религиозность». Уважаемый автор при этом сказал, что это единственный текст в «Тетрадях», который вызвал его несогласие, что не может меня не радовать. В том своем опусе я кратко описал, чем патриархальная олимпийская религия отличалась от матриархальной хтонической.

Мой уважаемый оппонент критикует текст по пяти позициям. По его мнению:

1. Гомер не создавал никакой религии, а был просто литератором: «У Гомера нас уже встречают сочинения, так сказать, по мотивам, а не собственно религиозные взгляды греков». То есть в его вариант греческой религии никто не верил.

2. Никакого матриархата не было: «Перед нами безнадёжно устаревшие заблуждения XIX (а то и XVIII) века, которые в отечественном антиковедении, увы, задержались намного дольше положенного из-за того, что на них опирался Энгельс, и отбросить их ,было невозможно, ибо тогда он оказался бы неправ...». «Итак, в наши дни теория разделяется только теми, кто наелся советских историософских построений, а также последователями движения Нью-эйдж и некоторыми феминистсками».

3. То, что Афина и Артемида – девственницы, не имеет никакого отношения к смене матриархата патриархатом.

4. Орфизм не был народной религией: «Он отнюдь не древний, и появляется только в кон. VI или нач. V в. (а может, и ещё позднее), и вовсе не на него была реакцией «олимпийская религия», а он сам был таковой на всё более усиливающуся среди греков религиозную индифферентность. <...> То же касается и всяких там «мистерий», таких, как Элевсинские: мягко говоря странно считать народной религией движения, которые по самой природе своей нарочито антипопулярны, и пускают в свои ряды только немногих избранных.»

5. Аполлон не был лишь богом аристократии, а почитался и простонародьем: «С Аполлоном были связаны Пианопсии, Гиакинфии, Карнеи и Таргелии, все земледельческие. Одним из эпитетов бога был Сминфей, или Мышиный, поскольку бога полагали защитником полей от этих зверей, другим — Эписидиос, т.е. спаситель от болезни хлеба. Список можно продолжать, но суть в том, что бога этого крестьяне не просто почитали — это был один из главнейших их богов.»

Вывод моего критика таков: «Ну так в кого же верили простолюдины? Да во всё тех же богов-олимпийцев, разумеется». То есть никаких двух религий (матриархальной и патриархальной) внутри одной не было.

Давайте сразу начнем с последнего пункта. Не могу не выразить Павлу благодарность за замечание насчет Аполлона: мой оппонент абсолютно прав. Я выбрал Аполлона опрометчиво – нужно было взять иной пример.

По всем остальным пунктам я решительно не согласен с уважаемым коллегой. Разберем его аргументы по пунктам.