Что я читаю в Телеграме

Как и обещал, публикую каналы, на которые подписался и впоследствии не пожалел.

Начнем с философских.

Внутренний Эразм: мой любимый канал об античной философии. Частенько возникает чувство, что читаю себя.

Кочерга Витгенштейна: отличные тексты, важные цитаты и информативные видео. Фундаментально.

Популярная философия: действительно популярно, но очень толково. Профессор Афанасьева – молодец. Завидую.

Лаконские щенки: много русской философии и литературы. В текстах и заметках нередко сквозит сдержанная холодноватая веселость. Страшно.

Философское кафе: редакция журнала «Финиковый компот». Насколько я понял, я им не особо нравлюсь. Так что люблю их безответной любовью.

Sub Specie Aeternitatis: историк философии не только пишет обзоры, но и сам переводит с греческого все предлагаемые цитаты. Гегельянец здорового человека.

παραχαράττειν τὸ νόμισμα: много об Античности – особенно о стоицизме. Такое чувство, что автор все время чего-то недоговаривает. Мне бы так умалчивать.

Далее будут политические, культурные и авторские каналы плюс просто ссылки из серии «хз что это, но мне нравится»

Продолжаю публиковать свои подписки. Даю ссылки на хорошие политические и околополитические каналы.

Царь.тв: текстовая ипостась ютуб-канала, выросшего из «Спутника и погрома».

Русские Новости: о нелегком положении русского народа под властью сами знаете кого

Правый курс: отличный агрегатор русских каналов

Искра: русское национальное СМИ

Русское Национальное Государство: старые фото и новые новости

Светоч: хроника истории Отечества в прекрасном оформлении

Nutsdem: анонсы стримов Национально-Демократической Партии

голос государствообразующего национализма: канал писателя Дмитрия Боброва – мониторинг этнической преступности и хорошая публицистика

Авторские бложики и блогища

Константин Крылов: тут мало инфы – К.А. нужно читать на krylov.cc, где главный русский интеллектуал сосредоточил свое огромное наследие

Александр Жучковский: ранее – питерский журналист, впоследствии ополченец и крупнейший снабженец Донбасса, а в последние годы еще и великолепный летописец, автор книг «85 дней Славянска» и биографии Алексея Мозгового. И всегда – удивительно цельный, порядочный и отважный русский человек.

Канал великого, прекрасного и несгибаемого Егора Погрома

Олег Кашин: заменяет все новостные паблики плюс подает под нормальным углом

Егор Холмогоров: политические взгляды мне не очень близки, но культурные и исторические статьи Е.С. замечательны. Равно как и книга «Карать карателей».

историк-алкоголик: умеренный лоялизм автора не мешает ему писать отличные тексты

Кухня черносотенца: основатель издательства «Черная Сотня» Дмитрий Бастраков

Канал либертарианца Светова, многие мысли которого меня раздражают, а многие действия – вызывают уважение

Канал либертарианца Пожарского: идеи у него вообще дикие, но автор нередко пересказывает интересные западные научные статьи

Царь горы: канал отличного русского писателя Владимира Лорченкова. Мочит многонациональную литтусовку.

Осталась там всякая живопись, поэзия, история и все такое. Завтра.

Философские тексты тоже будут. И в большом объеме.

Дмитрий Евгеньевич Галковский написал некролог на Лимонова. Главные тезисы таковы:
1) Лимонов – педераст
2) Лимонов – лжец
3) Лимонов – нерусский

По первому пункту все верно – в своем некрологе я написал о покойном тоже самое. Почти слово в слово.

Теперь насчет лжеца. Да, это верно. Лимонов, пардон за банальность, «создал миф о себе». В любой книге Э.В. всегда выглядит как д’Артаньян, а все вокруг – как в известном анекдоте. Но интересно то, что сам Лимонов чуть ли не первым просек, что нужно о себе говорить только в превосходном тоне. И другие поверят. Поверили. Что не отменяет ни таланта, ни личной смелости автора.

Насчет нерусского происхождения – сомневаюсь. Если бы это было так, он писал бы об этом в каждой книге и каждой второй статье.

Галковский также написал: «Для меня, по профессии философа, это свойство нашей цивилизации было всегда ясно, но я до сих пор не перестаю удивляться, до какой степени русские доверяют сказанному и отрицают увиденное.» Это он к тому, что люди-де верят Лимонову на слово.

Я полагаю, что дело не столько в доверии к писаному слову. У русских есть другая черта, сыгравшая Э.В. на руку: отсутствие навыка моралфажества. Ну то есть. Появляется Солженицын – и русский человек начинает искать у него блох. Не так воевал, не так сидел, не так написал, не так уехал на Запад, не так приехал обратно, не так нобелевку дали, не так отказался от ордена Андрея Первозванного. Вывод делается заранее и не зависит от фактов: «мутный какой-то этот бородач, не верю».

А потом тому же человеку показывают Лимонова (или Настю Рыбку, как вариант). То есть человека, который сам про себя все сказал. И русский человек не знает, что ему предъявить. Солженицын ясно в чем негодяй – он бородатый и серьезный. А что не так с Лимоновым, что ему предъявить? «Ну он… это… негру… ну да ладно… давно было… а он небось все это выдумал… да точно выдумал…».

И в этом проблема русской культуры: откровенность в разнузданной аморальности ценится выше тихих мелких грешков благопристойного образа жизни. «Ты весь такой типа правильный, а сам в туалет ходишь небось. Лицемер.»

Помню, сколько вылилось на Дудя после провального (действительно провального) интервью с Лимоновым. Мол, «последнее интервью великого писателя», а он все про «Эдичку». А в чем претензия к Дудю? А в том, что «неудобно человека спрашивать про такое, он же сам сознался, чего его тыкать». Хотя реальный провал был в том, что он спрашивал Лимонова про, блин, пенсионную реформу… Пенсионную. Реформу. Лимонова.

И еще про лимоновский миф. Ровно такую же стратегию (накручивать свое величие) использует его адепт Прилепин. Точь-в-точь. Но к Прилепину у всех море претензий. «Воевал не так». А Лимонов типа отважно воевал, да? «Это другое». И еще «Прилепин любит Сталина». А Лимонов был колчаковец и деникинец, да? И еще «Прилепин наркоман». А Лимонов в американских романах про косячки не писал? Да через страницу джойнты шмалил.

Короче, любишь Лимонова – люби и Прилепина.

Завершаю публикацию подборки каналов, которые мне нравятся – остались культура, искусство и смежное с оными. Конечно, это не все подписки – я не включил сверхпопулярные каналы, у которых и так все норм, а также всякие паблики с анекдотами, мемами, шутейками и прочим. Я все это люблю, но тут им не место.

Да, вчера забыл дать ссылки на еще два политических канала: на прекрасного русского публициста Алексея Транькова и смелого питерского активиста Павла Чупрунова.

Вот, исправился. А теперь культурка.

Мальцовская Галерея - нереальная по объему подборка всякой живописи и прочего арта. На данный момент там опубликовано около 40000 изображений.

Полотно: странноватый, но стильненький канал про искусство

Парнасский пересмешник: не странный, а прям очень стильный про разный культур-мультур

Жизнь на Плутоне: вот так нужно писать об истории. Не описание исторических процессов, а умозрение их сущности.

«Листва»: доставляют почтой, так что спешим затариться отменной литературой.

Загадочный канал: отличный стимулятор мозговой активности

Чатик с Женей: явно заслуживает большего числа подписчиков

Прекрасный Вадим Степанцов и его куртуазности

поясни за ренессанс: вот так, ё, нужно преподносить живопись

Strange Art: очень мое искусство. Вот прям слишком мое.

Fantasy Art: много всякой безвкусицы. Мне нравится.

Очень Древняя Греция: про минойцев, микенцев и прочих пеласгов

Русские буквы: эстетично, познавательно. Не один Лебедев шрифты создает.

Павел Городницкий: я давний фанат футбола (но не "футбольный фанат", прошу не путать), а Павел – один из лучших спортивных авторов. И ютуб у него крутой.

Стишки-пирожки: не знаю, кто первый их придумал, но он гений

Вижу рифму: Не хуже пирожков. Русская поэзия – жива.

cemetery partisan: до сих пор не понял о чем это – то ли нуар, то ли макабр, но читается хорошо

Поглядите, авось чего понравится. Авторам – внимание, вам – достойный контент.

Да, еще раз повторю, что сделал эти списки безо всяких условий – то есть ни с одним каналом предварительно не договаривался об оплате, репосте или взаимопиаре.

До конца недели начну писать советы по чтению Ницше (по заявкам читателей), закончу с эстетикой прикольного и расскажу про античный вариант первородного греха. И постараюсь ответить на вопросы про Ленина и Крылова.

Надежда Шалимова, супруга Константина Крылова:

Друзья, соратники!

20 апреля у Константина Анатольевича Крылова
случился инсульт.

Сейчас он находится в Боткинской больнице, в 10 неврологическом отделении.
Состояние удовлетворительное.
Он в обычном сознании и твёрдой памяти, но пока под воздействием лекарств.
В палате он находится один, к нему не пускают (карантин).
Ему очень скучно.
Пожалуйста посоветуйте - что в этой ситуации можно придумать, чтобы его успокоить и занять.

Если кто-то из вас захочет оказать какую - либо помощь Константину, то вот номер карты
сбербанка 5469 3800 9051 6294
( карта на имя Надежда Валерьевна Ш.)

Но более всего ценны ваши советы.
Информацию о здоровье Константина буду давать в ФБ регулярно.
Если у вас возникнут вопросы -вот мой телефон:
+7-916-116-27-63 Надежда.

Онтология Плотина (1)

Я не единожды писал о неоплатонизме – но сейчас хочу дать самую общую характеристику этого учения. Для этого необходимо в самом простом виде изложить онтологию его основателя – Плотина (204-270).

Плотин в своих «Эннеадах» (трактатах, там обозначенных его секретарем Порфирием) опирался преимущественно на платоновское учение. Сам он полагал, что всего лишь систематизирует Платона, хотя преемство между их системами подвергается активному пересмотру со стороны современных ученых (в том числе и автора этих строк).

Единое

В начале всего сущего Плотин полагал Первоединое или Благо и описывал его в соответствии с выводами, сделанными Платоном в диалоге «Парменид». Согласно выводам Платона, то, что едино (является одним, единицей) существовать не может. С этим соглашается и Плотин, делая это понятие первоначалом сущего.

Его Первоединое также не имеет никаких определений (предикатов) и в строгом смысле его вообще не существует: если бы мы сказали, что «Единое есть» или «Единое существует», то мы также должны были признать, что «бытие едино» или «сущее едино», то есть на месте Единого-одного мы бы обнаружили пару единства и бытия. А пара не может быть единым, поскольку пара – это 2, а единое – это 1.

Первоединое Плотина совершенно не нуждается в том, чтобы становится сущим, то есть эманировать (изливаться) вовне, так как оно обладает полнотою и не испытывает нужды в чем-либо. То есть является самодовлеющим. Однако его распространение все же происходит – иначе бы не было ничего, кроме него (например, этих букв и их читателя). И также как мозг, производя мысль, не уменьшается и не повреждается от нее, также и Благо никак не тратит себя в своих эманациях. Все сущее произведено его избыточностью и имеет место как протуберанцы его благости.

В этой состоит главная догма неоплатонизма: небытие порождает бытие. Как? На этот вопрос не мог ответить ни Плотин, ни его последователи.

Онтология Плотина (2)

Ум и Душа

Первой ипостасью (проявлением) Единого является Ум, понимаемый как совокупность всех идей и эйдосов, то есть понятий и определений. Ум – буквально Сын Первоединого, «прекрасное Чадо» Божье. Сын Божий, единосущный Отцу (знакомо, не правда ли?).

Все, что мыслимо, находится внутри (Мирового) Ума. Ум порождает (Мировую) Душу как принцип движения, жизни и любви. Душа приводит в движение покоящиеся в Уме идеи и этим самым дает начало чувственному космосу. С одной стороны, Душа принадлежит надкосмической сфере, но, с другой, управляет космосом, являясь и его управительницей, и почти что им самим. И при этом существует в каждой отдельной душе – растительной, животной и человеческой.

Взаимодействие между тремя первыми сущностями происходит исключительно «бесконфликтно» – Душа и Ум познают друг друга и Первоединое посредством любви и познанием его и своей высшей красоты и благости.

Самой нижней ступенью эманации является материя. О ней мы поговорим сегодня ближе к вечеру.

Онтология Плотина (3)

Материя

Материя Плотина не имеет ничего общего с нашим пониманием материального и более согласуется с тем, что под ней понимал Аристотель. Материя – зло, но не в сущностном смысле, а только анти-благо, как абсолютная лишенность чего-либо определенного. Материя – тотальная лишенность, всецелая восприимчивость по отношению к любым идеям и формам. Но, впрочем, Плотин между строк упоминает о ней как о зле в обыденном понимании, что не вполне логично.

По сути, материя отличается от небытия только тем, что обнаруживает себя во взаимодействии со Умом и Душой.

Что это – означает на практике? Допустим, мы видим глиняную статуэтку. Идеей ее является идея статуэтки либо же того, что она изображает. Материальным субстратом, по логике, должна являться глина. Но, по Плотину (как и по Аристотелю), это так лишь отчасти. Глина имеет вес, а вес измерим: значит, глине присуща категория количества, относящаяся в сфере Ума. Глина имеет объем, размер – которые также относятся к сфере Ума. Глина также имеет цвет, свойство пластичности и прочие переменные (акциденции), а значит, сама по себе материей не является, ведь материя есть то, в чем отсутствуют какие-либо идеи. Настоящая материя не имеет ни размера, ни цвета, ни веса, ни механических свойств, потому в глине материей является то, что остается за вычетом всех этих акциденций.

В чисто вещественном плане ее попросту нет – мы ее ощущать не можем. Плотин прямо называет ее «призраком». Философ Ирина Протопопова в статье «Метафизика зазеркалья, или О двух материях у Плотина», анализируя «Эннеады», заостряет внимание на метафоре зеркала. Ничего не отражая в отсутствии внешних воздействий, зеркальная поверхность является как бы синонимом небытия. Лишь Ум и Душа могут использовать ее и тем самым опосредовано побудить к соучастию в сущем. Функция материи – не мешать овеществлению идей, служа им универсальным пристанищем.

Онтология Плотина (4)

Противоречия неоплатонизма

Платон не оставил после себя строгой онтологической (и, главное, теологической) системы. Либо потому, что скрывал ее (и рассказывал о ней только узкому кругу соратников), либо потому, что просто не захотел создавать нечто двусмысленное и противоречивое. (Я почти убежден во втором варианте, но многие авторитетные платоноведы занимают позицию наличия «неписанного учения», фиксацией которого стал неоплатонизм).

Плотин решил «систематизировать» (в кавычках и без) платоновскую философию. И в результате получилось именно это: нечто двусмысленное и противоречивое. Я не оспариваю величие неоплатонизма ( сам его очень люблю – особенно тексты Прокла), но не могу не отметить внутренние противоречия этой философии.

Во-первых, лишив Единое бытия, они попались в старую ловушку Парменида (не только диалога, но и человека) – невозможно объяснить, как из небытия получается бытие. Эту апорию решил только Гегель – про его гениальное решение я уже писал.

Во-вторых, как следствие, непонятно, зачем совершенному, идеальному, распрекрасному Единому (небытию) порождать низкое, материальное, несовершенное бытие, то есть и мир идей, и наш космос. Если Единое ни в чем не нуждается (то есть самодостаточно), то в чем ценность нашего мира? И не только материального, но и, опять же, идеального – ведь познание идей и сами идеи также ниже Единого. Получается, что полнота и совершенство принадлежат небытию.

В-третьих, неизбежным следствием обесценивания сущего является дуализм материи и духа, тела и души, прагматики и созерцания. И, что самое интересное, дуализм бытия и (Единого) небытия, в котором первое ниже второго. И, что интереснее самого интересного: раз бытие познается нами в мышлении, а (Единое) небытие непознаваемо, то вера и метафизическая интуиция становятся важнее разума.

Плотин был, конечно, рационалистом, а не религиозным фанатиком, но все эти дуализмы отлично отражали современную ему ситуацию, когда языческую философскую теологию сменяли учения христиан и гностиков (ежели вообще нужно их разделять).

Впоследствии учение Плотина получило несколько неожиданное развитие: чем дальше, тем сильнее неоплатонизм стал обрастать мистическими и магическими элементами – в основном негреческого происхождения.

Онтология Плотина (окончание)

Языческая теология Плотина и его последователей не прижилась из-за своей логической сложности и безжизненности, но пригодилась победителям религиозной схватки начала новой эры:

«Становящееся церковное вероучение, ищущее рационально-догматического самоопределения, часто вынуждено было заимствовать культуру умозрения у неоплатоников. В неоплатонизме угадывались многие стороны христианского теоцентризма, неудивительно, что он был весьма притягателен для осмысления, и отцы Церкви нередко использовали неоплатонический опыт мысли. Попытки опереться на него привели к необходимости сопоставить положения философии Плотина с христианским богословием. Неоплатоническая триада – Единое, Ум, Душа – была соотнесена с христианской Троицей, а равно и остальные части платонической доктрины сопоставлялись с церковным учением.
Августин рассказывает о том, что тексты неоплатоников попали в его руки и именно чтение этих авторов, прежде всего Плотина, открыло ему глаза на подлинный смысл Евангелия. <…>
Школа Плотина, несомненно, оказала определенное влияние на формирование христианской традиции; многие достижения античной философии прочно вошли в состав христианского умозрения через осмысление неоплатонического наследия».
А. В. Ситников. Философия Плотина и традиция христианской патристики. СПб, 2001.

Вспомним христианский символ веры: «Верую во единого Бога» и «Сына Божия» и «Духа, Господа, дающего жизнь». Оно самое.

Христианство было согласно на расколы по вопросу Троицы, но не было готово отказаться от этого учения – хотя в Евангелии никакой Троицы нет (кроме единственного туманного упоминания) – про Ветхий даже не говорю. Почему? А потому что Троица высших ипостасей – это основа всей и пифагорейско-платоновской теологии, и языческой религии греков (см. «Верховные боги индоевропейцев» Дюмезиля). То есть троица являлась основной философии и теологии Античности. До нашей эры.

И впандан сегодня же поговорим о другом источнике христианства – народной греческой религии. А в воскресенье будет Ницше.

Народная греческая религиозность (1)

Сбитая оптика

То, что мы обычно называем (или подразумеваем под) греческой мифологией или религией, сильно искажает картину реальной духовной жизни Древней Эллады. Олимпийская религия и ее центральные мифы дошли до нас в полном виде благодаря деятельности крупнейших литераторов Античности – в первую очередь Гомера.

Однако народная религия Греции была совсем иной. И она куда в большей степени походила на то, что пришло ей вослед. И тем забавнее из книги в книгу видеть изложение греческой религии исключительно по «олимпийским» авторов. Это все равно как если бы христианство излагалось бы исключительно по «Комедии» Данте. Или по Достоевскому.

У антихристианских и проязыческих авторов нередко можно встретить рассуждения о том, что была-де гордая прекрасная солнечная языческая религия (греков, германцев, славян), на смену которой почему-то пришло человеконенавистническое христианство с идеями первородного греха и его искупления, дуализма души и тела и презрения к плоти, ущербности жизни в сравнении с трансцендентным, божественным миром.

И у антихристианских авторов получается, что были солнечные расчудесные греки-язычники, а потом пришли евреи, заразили античных рабов своей «жизнефобией» и разрушили античную религиозно-этическую идиллию. Народ чтил прекрасного Аполлона, воинственного Ареса и сексапильную Афродиту, а также восславлял Геракла, Персея и Тесея. А потом, мол, беженцы с Ближнего Востока науськали простонародье, и все навернулось.

Есть, впрочем, тот же самый сюжет – только в интерпретации победителей, то есть христиан. Только минус заменен на плюс, но в остальном фабула та же. Было разнузданное, порочное, физиологичное и грубое язычество с культом силы, доминацией низменных инстинктов и двусмысленными рассказами о богах. А потом пришли проповедники кротости, братской любви, послушания и созерцания – и люди отвернулись от порока, ибо стяжание Духа Святаго отвернуло их от богомерзких демонов и всех греховных прельщений их.

Не-а.

Народная греческая религиозность (2)

Земля и Небо

Народная религия Греции – хтоническая (не обязательно по культу, но по духу), а олимпийская религия была лишь реакцией на нее. Конкретнее, патриархальной надстройкой над матриархальной доиндоевропейской мифологией.

В двух словах. Изначальная религия Балканского полуострова – это неолитическая религия Матери-Земли (минойский период). Первое вторжение индоевропейцев породило противоречивый синтез – к хтоническому культу добавились черты патриархата (крито-микенская эпоха). Вторая волна индоевропейцев (дорийцев и ионийцев) уничтожила старую цивилизацию. В результате оформились два типа религиозности.

Во-первых, тот тип религиозности, который отличается доминацией земледельческих культов, пантеистической космогонией, хтонической мифологией, а его верховным божеством была олицетворенная природа, которую чаще всего именуют Великой Матерью, Матерью-Землей или Богиней-Матерью.

Во-вторых, индоевропейская религиозность, которая, по мере расселения и разделения этого племени, вступила в достаточно сложные отношения с матриархальными религиями: от резкого дистанцирования от них до почти полного в них растворения. Этот тип отличается выраженной патриархальностью, господством героических (охотничьих, воинских) культов, небесно-солярной космогонией, а его верховными божествами были трансцендентный, надприродный Отец-Небо и его ипостаси – прежде всего, Бог солнца и Громовержец.

Поговорим об олимпийской религии. Зевс, Аполлон, девственница Афина (рожденная из головы Зевса), девственница Артемида. Ну и другие – которых мы знаем по классическим мифам.

А с чего это вдруг эти богини были невинны? Потому что культ девственности – атрибут патриархата. В мужском обществе это ценность. Но что это в сути означает? Что эти богини бесплодны. Ибо функции рождения и творения есть только у мужских божеств.

Артемида, Афина, Гера, Деметра и прочие – просто разные лики единого матриархального доиндоевропейского божества: Великой Матери. Который был разрушен и патриархализирован эллинскими племенами. Афина рождается без участия женщины – для того, чтобы подчеркнуть: это не ваша, мамкины дети, богиня – это наша, папкиных детей, дочка. Это наш бог ее родил – без женской помощи. Афина – неземная, небесная, зевсовая. То есть, еще раз, речь идет о перевербовке аграрных (женских) божеств в воинские (мужские). Потому Афина, собственно, носит доспехи.

Почему во всех космогонических античных мифах присутствует изначальная Тьма, Ночь или Хаос? И почему потом воцарился Свет? Потому что первое поколение богов (титаны) было олицетворением грубых сил природы. Но потом Зевс восстал против темных хтониев и утвердил небесную солнечную религию – в результате титаномахии. Небо восстало против Земли.

Что описывает этот важнейший, центральный миф, какой реальный процесс? Процесс покорения матриархальных аборигенов патриархальными индоевропейцами. Кочевники-скотоводы покорили земледельцев.

Что по итогу. Мужская олимпийская религия – это религия завоевателей, религия военной аристократии. Но низовая религия не могла быть такой же – хотя бы потому, что культ героев не свойственен крестьянам и ремесленникам. Крестьянин не поклоняется Аресу или Аполлону. Он поклоняется Великой Матери – той, что дает ему урожай.

Отсюда и растут корни двух народных мистерий: культа Персефоны (дочери Деметры – буквально «Матери-Земли», богини микенской эпохи) и Диониса (сына Семелы – буквально «Земли»). Семела, кстати, была смертной женщиной, но, став богородицей, вознеслась на небо. Но это к слову.

Итак, наследие матриархата проявилось в нескольких культах – весьма разнородных по своему характеру: не только в дионисийстве, но и в орфизме и пифагорействе. Подробно разбирать отличия этих течений друг от друга мы не будем. Важнее их отличие от олимпийской религии.

Народная греческая религиозность (3) (окончание)

Первородный грех и воскресение Спасителя

Разумеется, в философии и литературе женский тип религиозности представлен куда скромнее. Тем не менее, орфические мотивы сильны даже у Гесиода (второго по значимости греческого поэта). Пифагорейство же – плод интеллектуальной рецепции этой религии, но закрытость этой секты мешала вывести ее теологию на широкое обозрение. Орфико-пифагорейская теология нашла свое отражение в творчестве Платона (особенно в «Федоне» и «Федре»), а также в позднем неоплатонизме. Из досократиков особенно выделяется своим дуализмом учение Эмпедокла.

Главный миф народной религии – съедение олимпийца Диониса хтоническими титанами. Зевс испепелил своих прожорливых врагов и из их копоти слепил человека. Таким образом, в нас есть два начала: титаническое и божественное. Но это ладно – всем очевидно, что телесное и разумное действительно порождает большинство наших внутренних конфликтов.

Дело в другом: в народной религии из положения о двойственной природе человека выводятся крайне важные (и неочевидные) следствия:

1) Мы несем в себе первородный грех – ведь основой нашего существа являются хтонические каннибалы. Потому мы косвенно повинны в страданиях Диониса. Потому страдаем и сами – и друг от друга, и от богов, и сами от себя (то есть от своего тела).

2) Наша душа является благой, но заключена в теле как в темнице (тюрьме, могиле) – мы знаем это по упомянутым текстам Платона. Важно то, что душа почти не связана с телом – она ниспадает в тело с небес. То есть душа и тело не «подогнаны» друг под друга, не согласованы между собой. И падение души в жизнь – не благо, а наказание.

3) Отсюда проистекают все необходимые следствия. Если жизнь – это несчастье для души, то смерть как раз хороша: она дает шанс на освобождение от круговорота страданий, на прекращение земных мытарств. Освобожденная душа обретает вечную жизнь – то есть происходит воскресение для вечной и благой жизни.

Самое интересное в таких воззрениях – это их распространенность. Вопрос ведь не в том, что Гесиод, Пифагор, Эмпедокл, Платон восприняли дуалистические идеи. Дело в том, что таковым было мировоззрение большинства людей – особенно из простонародья. И в центре народной религии как раз были первородные грехи, искупления, перерождения и прочий крипто-гностицизм.

4) Тело – низменно. Человек виновен. Жизнь – боль. Но «есть вариант». Вариант обрести блаженство при жизни и после смерти. Возможно, вы уже поняли, что нужно делать: нужно искать
а) спасение
б) от мученически убиенного и воскресшего
в) богочеловека
г) непорочно рожденного от земной женщины;
д) [и спасение придет] через угашение страстей,
е) борьбу с греховными демонами,
ё) честный труд,
ж) отказ от насилия и жестокости,
з) молитву и пост,
и) покорность воле Всевышнего,
й) раскаяние и искупление грехов,
к) символическое вкушения на таинствах тела и крови
л) этого Спасителя,
м) сына божьего –
н) ради воскресения и вечной жизни.

Речь о Дионисе. Но если вы подумали не о нем, то не ошиблись. Диониса потом заменили.

Ключи к Ницше (1)

Поступило несколько просьб на сжатое изложение ницшеанской философии. Увы, объяснять ее – дело гиблое, если только ты не собираешься писать большую работу. В этой серии постов я лишь в общем виде коснусь содержания его работ – ведь моей задачей будет лишь облегчить их восприятие, предупредить читателей об особенностях их формы и содержания. По личному опыту знаю, что без учета некоторых характеристик его личности осмысление текстов может пойти в неверное русло.

Причина искажений при чтении вполне проста: Ницше завораживает и воодушевляет. Даже матерому философу нелегко сохранять с ним дистанцию и оценивать его книги холодно и непредвзято. И это не случайно – Ницше ставил именно такую цель: втянуть читателя в психоделический сеанс и оставить в его душе парочку шрамов.

Знаю по работе по студентами (пару раз я успевал дойти до Ницше в общем курсе философии – сразу после Канта и Гегеля, если вы понимаете о чем я): сам тон его работ насколько отличается от всей предшествующей философии, что обычная реакция слушателей – как у дрейфующего на плоте моряка, наконец увидевшего берег. «Наконец-то». Оценим слог:

«Тот, кто умеет дышать воздухом моих сочинений, знает, что это воздух высот, здоровый воздух. Надо быть созданным для него, иначе рискуешь как простудиться. Лед вблизи, чудовищное одиночество – но как безмятежно покоятся все вещи в свете дня! Как легко дышится! Сколь многое чувствуешь ниже себя! – Философия, как я ее до сих пор понимал и переживал, есть добровольное пребывание среди льдов и горных высот, искание всего странного и загадочного в существовании, всего, что было до сих пор гонимого моралью.»

«Я знаю свой жребий. Когда-нибудь с моим именем будет связываться воспоминание о чем-то чудовищном – о кризисе, какого никогда не было на земле, о самой глубокой коллизии совести, о решении, предпринятом против всего, во что до сих пор верили, чего требовали, что считали священным. Я не человек, я динамит (выделено М.В.).»

Ницше использует не только пряник, но и кнут: он говорит то, что нам неприятно слышать. Больно слышать. Гадко слышать. Взвинтить читателя, внушить ему чувство сопричастности идеям автора, надуть его гордыню, а потом прыснуть в него ядом – в этом весь Ницше.

А потому главный совет, который я могу дать на его счет – читать аккуратно. Он не человек, он динамит. Нужно об этом помнить.

Ключи к Ницше (2)

Тексты Ницше крайне противоречивы. Причина не в том, что он путался в собственных идеях или менял взгляды, а в том, что боялся быть неверно понятым. А точнее, упрощенно понятым:

«Несоответствие между величием моей задачи и ничтожеством моих современников проявилось в том, что меня не слышали и даже не видели. При этих условиях возникает обязанность, против которой в сущности возмущается моя обычная сдержанность и ещё больше гордость моих инстинктов, именно обязанность сказать: Выслушайте меня! ибо я такой-то и такой-то. Прежде всего не смешивайте меня с другими!»

Эта (почти что) паранойя пронизывает большинство книг автора: Ницше боялся, что его смешают с другими – например, запишут в «немецкую философию» или «философию романтизма» или «философию жизни» или «философию иррационализма». То есть туда, куда его и записали многочисленные и не слишком усердные историки философии. Посмотрите любую словарную или энциклопедическую статью – и увидите, что Ницше задним числом определили в один из указанных философских батальонов.

В этом и состоит причина его непоследовательности (и трагедия его творчества): да, он выражал свои мысли, но (внимание) делал это с помощью общего с читателями языка. Языка, в котором все слова уже определены, а значит важнейшим словам он должен был дать новый смысл. А это, в свою очередь, значит, что читателя нужно очистить от шаблонного, стереотипичного, словарного понимания ключевых философских терминов. Его задача – придать словам новое значение, уничтожить старых «идолов», очистить философию от всего предыдущего опыта, начать философствовать заново, с нуля. Потому читателя нужно держать в легком напряжении. И действительно: как только ты думаешь, что разобрался с его позицией по тому или иному вопросу, он нокаутирует тебя полным (само)разоблачением.

Все для того, чтобы запутать читателя, заставить его для начала произвести переоценку понятий. А затем и переоценку ценностей.

«Мой жребий хочет, чтобы я был первым приличным человеком, чтобы я сознавал себя в противоречии с ложью тысячелетий… Я первый открыл истину через то, что я первый ощутил – вынюхал – ложь как ложь… Мой гений в моих ноздрях… Я противоречу, как никогда никто не противоречил, и, несмотря на это, я противоположность отрицающего духа. Я благостный вестник, какого никогда не было, я знаю задачи такой высоты, для которой до сих пор недоставало понятий; впервые с меня опять существуют надежды.»

Бог, милосердие, истина, благо, справедливость, благочестие, идеал, альтруизм – все эти понятия в его текстах имеют смысл, строго противоположный общепринятому в его (да зачастую и в наше) время. Ницше считал себя первым правдивым философом, но созидать новые значения для имеющихся слов крайне трудно, ведь старые значения не слишком спешат уходить. Выход прост: нужно усложнять и даже шифровать свои мысли.

Потому Ницше не стоит разбирать на цитаты: даже самые известные его афоризмы в живом тексте выглядят совсем не так, как принято думать. «То, что нас не ломает – делает сильнее», «падающего – толкни», «идешь к женщине – не забудь плетку», «белокурая германская бестия» – все это требует внимательного прочтения, поскольку мысль Ницше длится. Насчет этих и других общеизвестных его высказываний верно следующее: либо он так не говорил, либо он говорил не совсем так, либо сначала так сказал, а потом сам себя опроверг.

То есть противоречивость его работ служит важнейшей цели Ницше: не дать читателю разложить текст по полочкам, не дать ему упростить мысль автора. «Ты думаешь, ты чего-то у меня понял – вот тебе, мил человек, опроверженьице: ломай надо мной голову дальше, но даже не думай смешивать меня с собой».

Ключи к Ницше (3)

Главная особенность философии Ницше в том, что она совершенно неотделима от его личности. Философия Ницше – это не философия с точки зрения Ницше, а философия самого Ницше, это проекция его личности на его мировоззрение. То есть это крайне субъективная философия.

В этом уникальность его текстов. Философы обычно избегают открытой демонстрации субъективизма, поскольку основной пафос любой философии – стремление к объективной истине, очищенной от частных мнений.

Дихотомия истины и мнения пронизывает всю ее историю. Философ тем и отличается от писателя, что не просто ставит целью ответить на всеобщие вопросы, но и отказывается говорить от себя, вместо этого ставя себя как бы на место Бога или, в крайнем случае, на место человека как такового. Вспомним отрывок из Алкивиада I, где Сократ учит последнего принципу аналогий:

С о к р а т. Значит, мой милый Алкивиад, и душа, если она хочет познать самое себя, должна заглянуть в душу, особенно же в ту ее часть, в которой заключено достоинство души - мудрость, или же в любой другой предмет, коему душа подобна.
А л к и в и а д. Я согласен с тобой, Сократ.
С о к р а т. Можем ли мы назвать более божественную часть души, чем ту, к которой относится познание и разумение?
А л к и в и а д. Нет, не можем.
С о к р а т. Значит, эта ее часть подобна божеству, и тот, кто всматривается в нее и познает всё божественное - бога и разум - таким образом лучше всего познает самого себя.

Да, мы познаем себя – но через созерцание своей идеи мы достигаем разумения истины как таковой. О том же говорил и Гераклит: «Выслушав не мою, но эту-вот Речь (Логос), должно признать: мудрость в том, чтобы знать все как одно». То есть это не я, Гераклит, вам говорю, а это через меня и мною с вами говорит мировой разум. Таким образом, поставить себя на место Бога или гипостазированной истины – это главный пафос античной и средневековой философии.

В Новое Время философы умерили теологический пафос и решили говорить от лица универсального человека. Когда Декарт говорил о том, что мыслит и, следовательно, существует, он имел ввиду не свою, декартовскую, мысль и не свое, декартовское, существование. Он описывал логическую операцию, которые каждый может применить в отношения своего мышления. Также и Кант, говоря об ограничениях чистого разума и об императивах практического разума, имел ввиду не свои личные когнитивные способности и моральные установки. Речь шла об устройстве человеческого рода, о видовых особенностях homo sapiens.

Ницше избрал иной путь.

Ключи к Ницше (4)

Ницше не постеснялся говорить своим голосом, поставить во главу угла собственный modus vivendi и выпятить личный опыт. И это тоже необычно – философия всегда весьма настороженно (если не брезгливо) относилась к абсолютизации опыта. Наука не работает с частностями или даже с суммой частностей, а значит, сторониться апелляции к опыту, поскольку он всегда является частным. То есть опыт индивидуален и случаен, а связанные с ним переживания субъективны.

Но Ницше не говорит с позиции «человека вообще», а говорит с позиции Ницше. По сути, он обращается к публике с таким призывом: «Слушайте меня – не потому, что я что-то понял о человеке, а потому что я сам являюсь тем человеком, который единственно достоин исследования – или тем человеком, который единственно достоин быть исследователем других людей». Вспомним уже цитированное: «Мой жребий хочет, чтобы я был первым приличным человеком, чтобы я сознавал себя в противоречии с ложью тысячелетий».

Впрочем, он приводит обоснование столь высокого самомнения – оно заключается в уникальном (по его собственным представлениям) таланте различения человеческих типов. А именно в том, что он побывал в двух главных (с его точки зрения, опять же) модусах существования – в состоянии больного и здорового человека:

«Само это филигранное искусство схватывать и понимать вообще, этот указатель nuances, эта психология оттенков и изгибов и все, что образует мою особенность <…>. Рассматривать с точки зрения больного более здоровые понятия и ценности, и наоборот, с точки зрения полноты и самоуверенности более богатой жизни смотреть на таинственную работу инстинкта декаданса – таково было мое длительное упражнение, мой действительный опыт, и если в чем, так именно в этом я стал мастером. Теперь у меня есть опыт, опыт в том, чтобы перемещать перспективы: главное основание, почему одному только мне, пожалуй, стала вообще доступна “переоценка ценностей”.»

Было бы, однако, несправедливым сказать, что Ницше пишет только о себе и только от себя – конечно, в центре его внимания – объективная реальность, о которой он пишет с привычной философской позиции – то есть как бы находясь «над схваткой». Но здесь важно подчеркнуть этот самый nuance: когда Ницше пишет объективно – это Ницше пишет объективно.

Что мы знаем о биографиях и личности философов из их текстов? Почти ничего. Что мы знаем о Ницше из его текстов? Почти все (за исключением того, чего он сам о себе не знал).

В дальнейшем мы ознакомимся с главными чертами его личности, которые не просто подспудно влияли на его творчество, но и намеренно, сознательно были туда инкорпорированы.

Ключи к Ницше (5)

Теперь укажем, в чем, собственно, заключался субъективизм ницшеанской философии – то есть как личность автора влияла на содержание самого учения.

Во-первых, бросается в глаза помешанность (пардон за каламбур – учитывая итог его жизни) на вопросах здоровья. Так, в «Антихристе» слово инстинкт упоминается 96 раз, здоровье – 19 раз, болезнь (в разных вариациях) – 38 раз. В «Ecce Homo» соответственно 70, 26 и 50 раз. И это, заметим, тексты крайне небольшого объема. Особенно странны эти его инстинкты (нередко он говорит именно о своих). То есть он как бы подчеркивает: «Я просто зверь, я пышу жизненной силой».

Причина такой фиксации очевидна: Ницше был до ужаса болезненным человеком. Стефан Цвейг пишет о его физическом состоянии следующее:

«Бесчисленны вопли истерзанного тела. Бесконечный перечень всех возможных недугов, и под ним ужасный итог: "Во все возрасты моей жизни я испытывал неимоверный излишек страданья". И действительно, нет такой дьявольской пытки, которой бы не хватало в этом убийственном пандемониуме болезнен: головные боли, на целые дни приковывающие его к кушетке и постели, желудочные спазмы, с кровавой рвотой, мигрени, лихорадки, отсутствие аппетита, утомляемость, припадки геморроя, запоры, ознобы, холодный пот по ночам - жестокий круговорот. К тому же еще "на три четверти слепые глаза", которые опухают и начинают слезиться при малейшем напряжении <…>. Но Ницше пренебрегает гигиеной и по десять часов работает за письменным столом. Разгоряченный мозг мстит за это излишество бешеными головными болями и нервным возбуждением <…> Ни минуты отдыха в этом perpetuum mobile, ни одного гладкого месяца, ни одного краткого периода спокойствия и самозабвенья; за двадцать лет нельзя насчитать и десятка писем, в которых не прорывался бы стон. И все ужаснее, все безумнее становятся вопли мученика до предела чувствительной, до предела напряженной и уже воспаленной нервной системы. "Облегчи себе эту муку: умри!" восклицает он, или пишет: "Пистолет служит для меня источником относительно приятных мыслей" или: "Ужасные и почти непрестанные мучения заставляют меня с жадностью ждать конца, и по некоторым признакам разрешающий удар уже близок".»

В итоге, как ни прискорбно, получается, что «кто про что, а вшивый все про баню». То есть Ницше все про здоровье. Комично, хотя и довольно остроумно и с явным желанием потроллить читателей, он говорит о главном вопросе бытия (и это не Бог или бессмертие души):

«Гораздо больше интересует меня вопрос, от которого больше зависит "спасение человечества", чем от какой-нибудь теологической курьезности: вопрос о питании. Для обиходного употребления можно сформулировать его таким образом: "как должен именно ты питаться, чтобы достигнуть своего максимума силы, virtu в стиле Ренессанс, добродетели, свободной от моралина?"»

Вопрос не то, чтобы совсем бессмысленный, но в целом эта орторексия (так называется зацикленность на вопросах здорового питания – привет веганам и сыроедам) напоминает старый анекдот о мальчике, говорящем отцу-алкашу о том, что очень хочет есть. «Стыдно, сынок, я в твоем возрасте другого хотел: космонавтом стать». То есть понятно, что ставить вопрос о диете способен только человек, у которого имеются соответствующие проблемы – но также понятно, что это его специфический вопрос, который здоровым людям элементарно неинтересен.

Он добавляет:

«Еще несколько указаний из моей морали. Сытный обед переваривается легче небольшого обеда. Приведение в действие желудка, как целого, есть первое условие хорошего пищеварения. Величину своего желудка надо знать.»

По сути, Ницше ставит себя в глупое положение упоротого выживальщика: который издал книгу «Как навалять медведю» и приехал в тропики. И вот бегает он по пляжам, трясет книжкой и фырчит на туристов: «Вот вы тут лежите такие красивые, а в тайге-то небось ни разу не были!».

Фарс.

Ключи к Ницше (6)

Важнейшей характеристикой личности Ницше была удивительная, чудовищная и, на мой суровый взгляд, жалкая германофобия. Для тех, кто не читал его книги, это обстоятельство может прозвучать удивительно – ведь известно, что он был идеологом нацизма и воспевал белокурых бестий.

Приведу лишь некоторые цитаты:

«Я, может быть, больше немец, чем им могут быть нынешние немцы, простые имперские немцы, - я последний антиполитический немец. И однако, мои предки были польские дворяне»

Начало вроде как неплохое (точнее, не плохое). Сносное, по крайней мере. Однако есть нюанс. Реджинальд Джон Холлингдейл, автор прекрасной биографии философа, писал на этот счет:

«В своих исследованиях Макс Охлер, ведавший одно время архивом Ницше в Веймаре, доказал — как и подозревали современники Ницше — ложность этого положения. Именно Охлер выявил двести предков, имевших отношение к философу, и указал, что все они носили немецкие имена, даже по женской линии. <…>
Нельзя с уверенностью указать причины его желания верить в то, что его семья — лютеранских священников — имела предков в лице польского дворянства. Лично мне, однако, кажется, что ему хотелось прослыть не столько дворянином, сколько поляком; иначе говоря, его поддержание этой легенды было частью его кампании против Германии… <…>
Никто, говорил он, никогда не писал на немецком языке так прекрасно, как Гейне и Ницше, причем Гейне был еврей, а Ницше — поляк.»

То есть человек занимался самым презренным занятием на всем земном шаре – он расчесывал корни – чем на несколько десятилетий предвосхитил практику советского расизма. А заключалась последняя в максимальном размытии понятия национальности и ее подмене этничностью. По принципу: «Я вроде как русский, но моя прабабка родилась в Симбирске, а там до Казани недалеко, так что кто его знает, может я и нерусский».

Но то, что Ницше писал про свой народ и свою страну – за гранью понимания. Нет, я в курсе, что к отечеству можно относиться по-разному, но… Читаем:

«Немцы неспособны к пониманию величия»

«Чего я никогда не прощал Вагнеру? Того, что он снизошел к немцам – что он сделался имперсконемецким… Куда бы ни проникала Германия, она портит культуру.»

«Всюду, кроме Германии, есть у меня читатели – сплошь изысканные, испытанные умы, характеры, воспитанные в высоких положениях и обязанностях; есть среди моих читателей даже действительные гении. В Вене, в Санкт-Петербурге, в Стокгольме, в Копенгагене, в Париже и Нью_Йорке – везде открыли меня: меня не открыли только в плоскомании Европы, в Германии.»

«Рогатый скот среди моих знакомых, немцы, с вашего позволения, дают понять, что не всегда разделяют моего мнения».

«Обратившейся в привычку, самой малой вялости кишечника вполне достаточно, чтобы из гения сделать нечто посредственное, нечто “немецкое”».

«Я верю только во французскую культуру и считаю недоразумением все, что кроме нее называется в Европе “культурой”, не говоря уже о немецкой культуре… Те немногие случаи высокой культуры, которые я встречал в Германии, были все французского происхождения.»

«В Клингенбрунне, глубоко затерянном в лесах местечке Богемии, носил я в себе, как болезнь, свою меланхолию и презрение к немцам»

«Слыть человеком, презирающим немцев par excellence, принадлежит даже к моей гордости.»

«Когда я измышляю себе род человека, противоречащего всем моим инстинктам, из этого всегда выходит немец».

А вот самое чудное (о Вагнере):

«Куда он попал! – Если бы он попал еще к свиньям! А то к немцам!»

И еще: в 1869 году Ницше сдал прусский паспорт и до конца жизни оставался апатридом.

Заметим, что Ницше не просто критикует немцев и Германию – это было бы вполне нормально. Нет. Он дегуманизирует их покруче Эренбурга. В сравнении с ним, Чаадаев – русский скинхэд.

Ключи к Ницше (7) (окончание)

Я убежден, что такая германофобия – главный ключ к творчеству Ницше. Потому что человек, который ненавидит свой народ – это человек низкий. Ведь Ницше в любом случае знал, что является немцем: как по крови, так и по культуре. Окей, предположим, что он бы даже нашел документальное подтверждение наличия польской крови. Что бы это изменило, если он реально воспитывался в немецкой среде на немецкой земле на немецком языке?

Национальность (то есть единство этничности и этнической идентичности) – это важнейший атрибут человеческой личности. Отказ от Отечества, расчесывание несуществующих корней, оскорбление воспитавшей тебя культуры – это показатель моральной нечистоплотности. Духовная дисморфофобия.

Хороший аналог Ницше – госпожа Новодворская. Этнически русская (возможно, вы удивлены, но да, русская), но ебанутая русофобка, всю жизнь кичившаяся восьмеринками чужой крови и писавшая о русских почти то же, что Ницше о немцах. И причина явно та же, что была у нашего героя: проблемы со здоровьем и сексом. Как следствие, ненависть к себе.

И если смотреть на Ницше с этого угла (немецкий германофоб), то все становится на свои места: мы видим человека, постоянно ускользающего от идентификаций. То он пишет «мы, филологи», то печалится, что зря выбрал филологию. «Мы, ученые»; «Мы, психологи»; «мы, немцы»; «мы, гиперборейцы»; «мы, современные люди»; «мы, свободные умы»; «мы, европейцы послезавтрашнего дня»; «мы, последние европейцы с чистой совестью»; «мы, имморалисты»; «мы, последние стоики»; «мы, артисты среди зрителей и философов»… Постоянные смены стран и городов (якобы по медицинским показаниям), бессмысленная кичливость своим величием, отказ от кумиров молодости (Шопенгауэра и Вагнера) и плевки на их могилы – как в случае Вагнера, хамоватый текст про которого он написал вскоре после кончины композитора.

Такой вот пророк сверхчеловека, апологет «дарящей добродетели» и ненавистник «мстительных инстинктов».

Дух германского народа отплатил Ницше по полной: немцы игнорировали его работы; десять последних лет он провел на ненавистной ему родине в доме не слишком любимой им сестры; посмертная клевета накрепко привязала его к идеологии германского империализма и практике истребления инородцев. Тем забавнее, что Третий Райх истреблял как раз те народы, которые Ницше страшно нахваливал: не только поляков, но и евреев, и русских – Ницше, к слову, был большим русофилом.

Чтобы оценить иронию истории представим, что в будущем восстановлена Российская Империя (в прежних границах) – и главными ее предтечами назовут Новодворскую и Невзорова.

Ну и не надо забывать про еще один факт его биографии: то, что он всю жизнь был холостым и бездетным – поскольку никогда не пользовался успехом у дам. А для мужика это очень нехорошо – душевная недолюбленность портит характер, а физическая – здоровье.

Все вышесказанное отнюдь не отменяет того несомненного факта, что Ницше был грандиозным философом (в пятерку величайших точно входит), чьи труды однозначно рекомендуются к прочтению – но, повторю, аккуратному прочтению.

Константин Анатольевич умер.

Умер великий, если не величайший, русский человек.