Продолжение. Начало в предыдущем посте.
Часть вторая.

О будущем России сегодня рассуждают все кому не лень. Когда речь заходит о будущем Украины, возникает неловкая пауза. Все пунктирные линии обрываются на слове «победа». Победа, а после нее хоть потоп. Российские оппозиционеры приблизительно в том же ключе говорят о Путине – он исчезает (не важно как), а потом все равно. Но, рассуждая о возможности или невозможности перемирия, мы не имеем шанса избежать разговора о будущем Украины, потому что здесь есть четкая привязка. Только в связке с ожидаемым сценарием развития ситуации можно определенно сказать, допустимы ли для политического руководства Украины на данном этапе те переговоры о перемирии, которые предлагает Явлинский.
Первый тезис, который я, увы, не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эмпирически, состоит в том, что по  сложившемуся у меня впечатлению, в украинском обществе не сформировался запрос на мир, тем более на мир любой ценой. На сколько решимость и воля продолжать войну высоки на самом деле, мне судить трудно, но признаков обратного в явном виде не наблюдается. А это значит, что смена курса на 180 градусов вызовет у значительной части украинского общества фрустрацию, быстро переходящую в возбуждение. Одновременно неизбежно  проснутся сильно упавшие в объемах, но так и не исчезнувшие до конца пророссийские, прокоммунистические элементы, ушедшие на дно в условиях войны. Их сохранилось не так мало, как кажется. И, наконец, прекратит действовать водяное перемирие между «союзническими силами», люто ненавидящими друг друга, но перед лицом непосредственной военной угрозы вынужденными помалкивать.
Все описанное выше наложится на два объективных процесса: глубочайший экономический кризис и рост антикоррупционного протеста, который наблюдается даже сейчас в условиях войны. При этом исчезнет драйв, ослабнут потоки западной помощи (ведь мир же уже наступил). Одновременно начнется конверсия, и с фронта начнут массово возвращаться мобилизованные. Таким образом, можно достаточно уверенно прогнозировать, что приостановка войны при сохранении статус-кво (территории остаются оккупированными) создает условия для немедленного начала в Украине идеального политического шторма. В таких обстоятельствах соглашаться на переговоры с Москвой, предметом которых будет обсуждение территориальных уступок, почти равнозначно политическому суициду. Думаю, Зеленский предпочел бы остаться в истории как президент-герой, а не как президент-камикадзе.
Политический кризис в послевоенной Украине практически неизбежен в любом случае. Но окончание войны  “победой” - то есть в нынешнем понимании украинцев, возвращением под свой контроль всех или почти всех территорий с предоставлением Украине четких военных гарантий, страхующих от рецидива агрессии,- могло бы существенно сгладить кризис. Во-первых, сохранялся бы драйв, с помощью которого можно было бы легче переключиться с решения военных на решение гражданских задач. Во-вторых, можно было бы рассчитывать на существенный приток частных инвестиций, не говоря уже об определенных репарациях, хотя бы в пределах арестованных российских активов. Заключение с Москвой перемирия сейчас и фактически на условиях Москвы не позволяет надеяться ни на первое, ни на второе.
Добавлю, что все вышесказанное понимают в Москве так же хорошо, как и в Киеве. Путин не будет нейтральным наблюдателем за тем, как развиваются события в Украине после заключения перемирия. Он будет в режиме онлайн  непосредственно вмешиваться в практически непредотвратимый острый гражданский конфликт, добиваясь реализации, как минимум, грузинского сценария. В этом и есть план: вместо кавалерийской атаки решить задачу со сменой правительства в Киеве как “двухходовочку”. Мы знаем, что, в принципе, Путин умеет ждать. При первой же возможности он постарается использовать перемирие, чтобы реализовать донецко-луганский сценарий 2014 года в масштабах всей Украины.

Окончание следует.

Окончание. Начало в предыдущих двух постах.

Часть третья.

Есть одно условие, при котором Киев согласится вести переговоры о перемирии с Москвой в обмен на территориальные уступки (пусть даже в формате молчаливого признания статус-кво без каких-либо юридических закреплений). Я очень надеюсь, что это условие никогда не наступит. И это не отказ Запада поставлять вооружения. Таким условием  может быть только стратегический развал фронта и нанесение ВСУ ущерба, не позволяющего осуществлять оборону Киева и прикрыть линии коммуникаций с Европой. Собственно, угроза именно такого прорыва заставила в свое время Маннергейма буквально в последнюю минуту пойти на мировую со Сталиным. Проблема, однако, в том, что если бы такой прорыв случился, мне трудно представить, что Путин вернулся бы к своему предложению о перемирии на прежних условиях. В таком случае предметом торга стал бы полноценный раздел Украины. Не думаю, что это тот сценарий, который имел в виду Явлинский. А без такой кардинальной и трагической перемены в положении украинской армии на фронте любые разговоры о заключении какого-либо мирного соглашения остаются сугубо теоретическими упражнениями, не имеющими прикладного значения. Политических условий, позволяющих реализовать их на практике, в Украине на данный момент не существует.
Людям с не атрофированным чувством сострадания кажется, что вопрос прекращения войны – это исключительно вопрос политического выбора, и что у Украины есть какой-то лучший выбор, чем тот, который она сделала, и поэтому  она может пойти на какие-то частичные уступки, сохранив главное и избежав колоссальных жертв. Что греха таить, мне и самому время от времени так начинает казаться. Но трезвый и непредвзятый расчет показывает, что такого выбора у Украины нет. Как говорил главный герой культового сериала «Медичи»: «Выбор есть всегда, если готов проиграть». Если Украина не готова проиграть, то ее единственный выбор – вгрызться зубами в свою землю и обильно поливать ее кровью. Вот такой оказалась для нее цена свободы. Не по ее выбору.
Ключевой момент этой войны – отсутствие у Украины промежуточной, компромиссной опции. Ей предложена игра, по правилам которой победитель забирает все. Не в том дело, что «финляндизация» – это плохо, а в том, что она недоступна как путь решения проблем для Украины сегодня. В случае компромисса ее ждет не «финляндизация», а полное «обэсэсэсэривание» с превращением в лучшем случае в Польшу времен «Варшавского договора» (Беларусь нашего времени), в худшем – обратно в Украинскую ССР. Причина такого узкого коридора исторических возможностей - во внутренней слабости. Украина может позволить себе переживать войну (за счет консолидации нации), но вряд ли переживет поражение. А признание потери территорий будет трактоваться общественным мнением именно как поражение - в этом одна из ловушек для Зеленского. Ему очень трудно после всего, что было, представить компромисс как победу.
Что остается? Увы, но лишь продолжать перемалывать людей в том, что очевидно войдет в историю как одна из самых кровавых войн в новейшей истории Европы (за исключением двух мировых) и надеяться на то, что в какой-то момент агрессор сам не выдержит созданного им давления и «трест лопнет от внутреннего напряжения».

Я хорошо помню эту церемонию вручения  «Ники» в Доме кино в 1999 году  - на изломе эпохи. За главный приз боролась «Страна глухих» Тодоровского, но победителем вышел странноватый фильм Балабанова «Про уродов и людей». С высоты сегодняшнего дня я понимаю, что это сиквел: в стране глухих всегда будут рождаться люди-уроды. Кстати, любопытно, что в следующем году главный приз взял фильм «Хрусталев, машину..» Германа, - если мы и не знаем своего будущего, то уж точно его чувствуем….
 
К «Стране глухих» я еще вернусь,  а пока хочу рассказать о другом фильме. Я смотрел его всего один раз в далеком 1985 году, и с тех пор не мог найти в себе сил пересмотреть. Для меня это самое страшное  кино о войне, которое я видел. Тогда я еще не был знаком c Климовым, и поэтому не мог знать, какую роль в формировании моего характера и мировоззрения сыграют встречи с ним в конце 80-х, так что восприятие фильма было непосредственным и не масштабированным личностью Элема.  Тем не менее, именно «Иди и смотри» навсегда определило мое отношение к любой войне. Так вот, вчера я заставил себя пересмотреть концовку этого фильма. Сделал я это лишь потому, что почитал либеральный тред в твиттере о Костомарове.

Финал «Иди и смотри» аллегорический. Главный герой, прошедший через ад Хатыни, расстреливает фотографии с изображением Гитлера, и на каждой следующей фотографии Гитлер запечатлён более молодым, чем на предыдущей. В конце концов, перед подростком оказывается изображение матери Гитлера с младенцем на руках. Этот выстрел он сделать не смог. Я так подробно это описываю, потому что не верю, что кто-то по прочтении решит пересмотреть фильм. Да и рекомендовать не могу: «Иди и смотри» - зрелище не для слабонервных и, если бы не некоторые формулировки твиттера, я и сам бы не поднялся на повторный просмотр.
 
В моем понимании победа – это когда любовь побеждает ненависть. А когда бОльшая ненависть побеждает меньшую, то это не победа, а перемена слагаемых внутри одних скобок. А от перемены мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. То есть люди, конечно, будут править другие, но ненависти в России останется ровно столько же, сколько и сейчас.
 
С любовью в России, конечно, дефицит. Недаром лучший, на мой взгляд, фильм Звягинцева “Нелюбовь” стал зловещим кинопрологом к этой войне. К сожалению, русская нелюбовь не имеет четкой локализации. У нее нет геотега “Москва.Кремль.Путин”. Те, кто против Путина, зачастую отравлены этой нелюбовью ничуть не меньше, чем те, кто за. Это и делает Россию сегодня страной нравственно глухих. К сожалению, нелюбовь нельзя ничем, кроме любви, компенсировать: ни смелостью, ни правильностью идей. Можно сорвать голос в борьбе за демократию против войны и коррупции, и все равно оставаться глухим.
 
Если любую самую правильную и красивую идею помножить на нелюбовь, то   произойдет лишь ее обнуление. Неважно – это о патриотизме, национализме, либерализме или социализме. Потому что нелюбовь – это и есть исторический ноль. И пока мы будем оставаться все в зоне нравственного  “околоноля”, мы будем ходить по кругу истории, какую бы красивую картинку будущего мы не рисовали для России в своих твитах.

С учетом всего комплекса доступных нам сегодня представлений о том, как устроена путинская машина власти, использование термина «неототалитаризм» представляется мне контрпродуктивным, так как  отсылает к ранее использовавшимся в России практикам и как бы предполагает, что происходящее сегодня в России есть лишь отскок назад в историческом смысле (реакция) и, соответственно, в будущем можно ожидать движения по более-менее известной траектории с некоторыми обусловленными спецификой места и времени отклонениями.
Более внимательное прочтение сегодняшних реалий в России подталкивает к использованию другого термина для их обозначения. На мой взгляд, определение «посттоталитаризм» отражает их лучше, чем «неототалитаризм». Прежде всего, я фиксирую, что возврат к прошлому носит лишь поверхностный характер и ограничен общими признаками, которые, видимо, свойственны всем тоталитарным системам. Что касается специфических черт, то, скорее всего, они не имеют ничего общего с «советскостью» и «коммунистичностью» (как, впрочем, напрямую с фашизмом и нацизмом). Это нечто совершенно новое (полноценная мутация), хоть и возникшее из облмков старых систем. Надо быть готовым к сюрпризам, потому что развиваться это новое будет по траектории, ранее никем не описанной, не укладывающейся в привычные шаблоны восприятия тоталитаризма, по крайней мере советского.
Нынешний российский тоталитаризм скорее сошел со страниц романов антиутопий, чем вырос из реального советского прошлого. В нем больше от Оруэлла, Хаксли или Бредбери, чем от Ленина, Сталина или Андропова. Это вообще очень литературный, декадентский и постмодернистский тоталитаризм. В чем же отличие от прошлых образцов? Наверное, в акценте на deep fake вместо массовой пропаганды (хотя она, конечно, остается как рудимент, но и ее природа совершенно другая). «Третий Кремль» пытается опереться на технологии управления сознанием, которые во времена «примитивных» тоталитарных режимов прошлого существовали как раз только в фантастических анти-утопиях, но в реальной тоталитарной повседневности присутствовали только как виртуальный тренд. Отсюда и кажущаяся «литературность» режима, его наигранная «киношность», «невсамделишность». Он ошибочно кажется игрушечным монстром, хотя на поверку может оказаться самой крутой машинкой для отрывания голов (в прямом и переносном смыслах), с которой сталкивалось человечество.
Когда я наблюдаю за работой «кремлевских», я понимаю, что мы смотрели с ними одни и те же фильмы: «Хвост виляет собакой», «Негражданская война» и так далее. Но только я – как предупреждение и карикатуру, а они - как инструкцию по применению и соцреализм. Непрямой, многоуровневый, персонализированный, строго дозированный, профилактирующий  и базирующийся на непрерывном анализе «big data» обман – вот главная фишка путинского режима, точка помешательства его администрации. Обыватель не представляет, какие ресурсы Кремль тратит на «политическую цифровизацию» России и до какой степени верит в нее как в философский камень своей вечной власти над страной. Все эти «смехуёчки» про выведение очередного нового «служебного человека» являются не фрейдистской оговоркой безграмотных чинуш (как это кажется на первый взгляд), а частью реального гигантского и вполне осознанно реализуемого плана «переучета мозгов». То, что мы видим и слышим, по-видимому является лишь хвостом от слона, малой частью гигантской машины управления коллективным подсознательным, которая находится в совместном управлении АП, ФСБ, псевдо-частных «исследовательских» центров и еще черт знает кого.
Смысл работы этой гигантской машины в том, чтобы на основе онлайн мониторинга массового сознания в гигантских масштабах выявлять, предупреждать иикупировать любые возмущения среды, прибегая к минимуму открытого насилия (то есть сохраняя его точечный и избирательный характер). С точки зрения политической медицины, это более сложный для лечения случай, чем ранее встречавшиеся образцы тоталитаризма.

Пытаясь оценить тактику Кремля с несколько устаревших позиций имеющегося у нас знания о том, как были устроены и действовали тоталитарные системы XX века, мы невольно допускаем ряд существенных ошибок в расчетах и прогнозах, сильно занижая степень адаптивности режима к вызовам, а также неправильно оцениваем и даже переоцениваем эффективность используемых  инструментов давления на режим, включая санкции, контрпропаганду и прочее.
Одним из примеров непонимания того, как устроен путинский посттоталитаризм, является просчет в оценке потенциала поддержки войны в Украине и возможных последствий мобилизационных мероприятий для режима. Первое было недооценено, а второе - переоценено. По всей видимости, «вход в войну» был для Кремля  не спонтанным и рефлекторным (реактивным) действием, а глубоко продуманным, высчитанным и соориентированным на очень дальнюю перспективу шагом. В этом смысле очевидный просчет на старте военной кампании, когда провалился «русский блицкриг», не имел на самом деле того стратегического значения, которое ему некоторое время придавалось. Это было больно, но не смертельно, и поэтому система смогла это пережить, не отклоняясь от военной траектории. Потому что война для Кремля – это больше, чем победа. Это образ мысли и жизни посттоталитарного общества.
По сути в фундаменте системы лежат мониторинг и тюнинг. В принципе, новое здесь только в акценте на возможности новых технологий. Но не надо забывать, что само рождение  и эволюция тоталитарных систем были теснейшим образом связаны с прогрессом медийных технологий (появление радио, а затем телевидения). Соответственно, появление социальных сетей и возможностей big data приводит не просто к возможности возвращения к тоталитарным практикам прошлого, а к их качественному изменению, эволюционному скачку, последствия которого пока мало понятны. Ясно лишь, что Кремль активно инвестирует гигантские материальные и интеллектуальные ресурсы в изучение всех значимых микроколебаний общественных настроений и интерактивно воздействует на них в режиме обратной связи, купируя внештатные ситуации и возмущения.
Новоявленные гуру посттоталитаризма сначала  сцеживают из коллективного подсознания русского народа экстракт агрессии и потом вкалывают его ему же обратно в общественное сознание в качестве милитаристского бустера. Органичность этой инъекции усыпляет имунную систему общества и делает микроменеджмент сознания гораздо более эффективным, чем макроменеджмент времен большого идеологического стиля. Таким образом, с помощью новейших информационных технологий Кремль превратил свою уязвимость (отсутствие качественной идеологии) в преимущество (экстраординарную идеологическую всеядность).
Режим не стремится к тотальной инклюзивности, как его предшественники. Такая тенденция наблюдается, но она не является доминирующей. Обывателей по мере возможности стараются как можно дольше выдерживать внутри информационно-социальных пузырей, блокируя образование цепных общественных реакций. Одновременно эти пузыри играют роль своеобразных политических инкубаторов. Когда температуру внутри них удается довести до заданных стандартов, нужное и строго ограниченное количество этих пузырей вскрывается и их содержимое выливается в заранее откалиброванное магнитное поле, образуя социальную плазму, текущую на войну и там сжигаемую. В общем, довольно остроумно.
Именно эта технология лучше всего объясняет, почему ни прошедшая, ни грядущая мобилизация не вызвала и не вызовет взрыва, а наоборот будет поддержана обществом. Потому что она – «частичная». Частичная мобилизация означает не количество призванных на войну, а особую социальную технологию «раздельного питания людоедов», при которой происходит мобилизация одних групп населения (по мере их внутренней готовности к ней), при сохранении других групп в отстраненно-законсервированном состоянии. Эти «консервы» до поры, до времени продолжают жить нормальной жизнью (магазины, театры, рестораны, шоппинг, туризм). Но ровно до тех пор, пока не придет время проткнуть их пузырь.
 

Возбуждение от визита Байдена в Киев (который был секретом разве что для интернет-обывателей) привело к тому, что латентный ядерный фетишизм, которым последние годы  страдали кремлевские «управленцы», мутировал в откровенный ядерный эксгибиционизм. За сутки до приезда Байдена в Киев Россия устрашающе обнажила головки своих ядренных сил в рамках показушных учений сил страгического сдерживания. Акция сколь дорогостоящая, столь и бессмысленная. Есть ведь более впечатляющие методы поднятия боевого духа, чем демонстрация атомных гениталий. Не проще было бы Верховному главнокомандующему ответить симметрично и слетать хотя бы в Донбасс и просто походить по Донецку? Можно даже в бронежилете.

Почему мы стали меньше бояться ядерного апокалипсиса, чем год назад? Ну, помимо того, что просто привыкли, – человек ведь ко всему привыкает, и к обезьяне с ядерной гранатой в руке - тоже. Чтобы ответить на этот вопрос, мне надо раскрыть некоторые детали нашей семейной кухни. Нет, не рецепты какого-нибудь аббруцезского супа из сельдерея – за это бы жена убила сразу, - а другие.
 
К сожалению, я весьма ограничен в возможности  много и беспорядочно читать, и поэтому, как узники российских тюрем, вынужден  ценить каждую книгу, доступную для прочтения. За многие годы я привык  извлекать максимум возможного из минимума прочитанного, но все имеет свои пределы. К счастью, как писал один еврейский классик, «Бог посылает исцеление до хворобы”. Конкретно мне он послал жену. Моя жена обладает удивительным даром пересказа. В зависимости от ситуации и потребностей она может изложить мне содержание любой книги объемом с «Войну и мир” Толстого за неделю, за день, за час, за 15 или за 5 минут. При этом она как-то всегда безошибочно знает, в чем именно в данный момент состоят потребности. Этим утром она пересказала рассказ Леонида Пантелеева “Жадина” (я это так подробно пишу, чтобы не было как у Брежнева, которого я сам же недавно и цитировал – мол, кто поверит, что Ленька Брежнев Маркса читал).

Так вот, если кто не читал, этот детский рассказик - о мальчике, который приехал в Крым и пошел ловить рыбу. Но, спускаясь со скалы, застрял на острых камнях и не мог двинуться ни вверх, ни вниз от страха, даже когда удочка выпала из рук и упала на берег. Это все увидела девочка, которая была внизу в лодке с отцом под скалой. Она сначала смеялась, а потом выпрыгнула из лодки, подобрала удочку и стала с ней уходить. Тогда мальчик забыл о страхе, кубарем скатился вниз и бросился за ней. Она со смехом отдала ему удочку, а он спросил, откуда она узнала, что  он все-таки спрыгнет. “А это мне папа сказал. Он говорит: если трус, то, наверно, и жадина”.
 
Это я к тому, что в обратную сторону “папина формула” тоже работает: если жадина, то, наверное, и трус…

С добрым утром, страна и ее осколки, разбросанные по свету. Пока не началось разрекламированное как эпохальное выступление В.В.Путина на годовщину выступления В.В.Путина, у меня есть шанс представить очередной выпуск «Пастуховской кухни», где мы с Борисом ночью поговорили, в том числе (к счастью, немного – в основном о другом), и о том, что же будет в этом долгожданном выступлении В.В.Путина. Впрочем, мои ожидания скромны: того, что от него ждут больше всего, он точно не скажет. Во-первых, все, что он мог сказать, он уже сказал год назад, и этого уже никаким обухом не перешибешь. Во-вторых, лучшее, что он мог бы сказать, – я устал, я ухожу. Но год назад он лишил себя возможности произнести эти эпические слова. Ему просто некуда уходить. Это его личная цена войны.
https://youtu.be/t1Clcm9yCz8

Краткий конспект сна разума.

Слушал с нарастающим удивлением. Поражен тем, как глубоко Охлобыстину удалось войти в образ Путина. С трудом убедил себя, что это – не Охлобыстин. Осознав, напрягся. Россия – не та сцена, на которой можно долго и безнаказанно паясничать. В целом, полностью подтвердил мое мнение о нем как о русском Тартюфе. Убеждал всех, но прежде всего – себя, что все трын-трава и пытался продать войну как социальный лифт по программе импортозамещения. Начал как Суворов, закончил как Брежнев - в стилистике доклада на Пленуме ЦК. Упал, наконец, в цифры и уже не смог отжаться. Купался в цифрах, деталях, прогнозах, любуясь собой и своей компетентностью. Рекламировал маниловские проекты. Пытался нарисовать мост в Индию и разместить на нем баб в сарафанах. Заодно пнул систему высшего образования, пообещал очередную реформу. Продал незаметно идею внебюджетных фондов как метода финансирования узких мест. Наклонять на пополнение этих фондов богатеньких граждан будут не по-детски. На всякий случай решил посоревноваться с Навальным в антиолигархической риторике. Перешел на прямой диалог с Фридманом и компанией. Тема жизни в арестованной вилле глубоко его волнует. Это был единственный интересный пункт выступления – похоже, для этого вся речь и писалась. Сделал им предложение (напутствие), от которого очень трудно будет отказаться – быть со своей Родиной. Мимоходом пообещал не отменять президентские выборы. Ну, хотя бы. В конце, устав от цифр, вернулся к главному для себя – козням Запада. Потряс еще раз ядерными гениталиями и объявил о приостановке ряда договоров. Из контекста можно ожидать возобновления ядерных испытаний. Ничего нового не сказал, ни на один вопрос, волнующий общество, не ответил, попытался усыпить бдительность и запихнуть всех обратно в свои пузыри. Час пролетел незаметно. Для него.

Сначала короткий анекдот: купил мелки для тараканов, теперь в голове тихо - видимо, сидят, рисуют.
Когда все сначала ажиотированно обсуждали, что такого скажет Путин  в своем обращении, а потом так же ажиотированно стали дискутировать о том, что же он там такого на самом деле сказал, то выпустили из вида, что собственно сами эти искусственно раздуваемые дискуссии и являются единственной и самодостаточной целью практически всех путинских выступлений последнего времени.
 
Путин превратился в универсальный мелок от тараканов в голове общества. Никакой другой смысловой нагрузки все его публичные выступления сегодня не имеют. А если он чего и задумал сделать, то он сделает это совершенно непублично, без всяких там предупреждений и объявлений. Ему давно уже не надо объясняться с этим обществом. Он привычно ставит его перед фактом на колени, чтоб было удобней, и поэтому выискивать в его речах какие-то скрытые тренды, намеки и, тем более, смыслы, – дело совершенно неблагодарное. Все это если и есть, то уж точно не в речах.
 
Возникает вопрос о том, насколько вообще сегодня Путин управляет ситуацией. Тезис о том, что он манипулирует окружением, похоже, становится анахронизмом. Ему на смену приходит тезис о том, что Путиным манипулирует окружение. Тут все логично: сначала Путин двадцать лет целенаправленно уничтожал институты в государстве, утверждая свою личную власть в качестве единственного суверенного института (когда он говорит о защите суверенитета России, он делает фрейдистскую оговорку, так как понимает под этим исключительно защиту своего собственного суверенитета), а потом оказался в полной зависимости от той силы, которая обеспечивает повседневное функционирование этого единственного работающего русского института.
 
Не то чтобы я ставил под сомнение популярное утверждение, что война сразу закончится, как только Путин уйдет, - дай Бог, чтобы так оно и было. Но я просто хотел обратить внимание на то, что чисто теоретически это пока не доказано. Напротив, анализ поведения Путина показывает, что центр тяжести активности «партии войны» реально сместился в администрацию президента (в собирательном смысле слова), которая теперь форматирует Путина себе под стать. В общем, им всем война нужна сегодня не меньше, чем Путину. Идеи-то оттуда все идут, они – режиссеры-постановщики войны, он  - похоже, только ее лицедей.
Эта мысль пришла ко мне во время вчерашнего стрима с Ходорковским, но развить ее мне не хватило времени. Об остальном, о чем успел сказать, можно посмотреть здесь:
https://www.youtube.com/watch?v=xQCCzBUren8&ab_channel=%D0%A5%D0%BE%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9LIVE

Мы вступаем в новый (194)2-й год войны. Базовый сценарий на этот год – кровавое перемалывание военных машин и ресурсов России и Украины (включая ресурсы, предоставленные союзниками). Итогом должно стать обозначение вектора, указывающего направление разрешения конфликта. На это практически может уйти от полугода до года, но не исключено,  что ее решение растянется на несколько лет.
В основе базового сценария лежит отсутствие у обеих сторон военного ресурса провести стратегическое наступление, не создавая одновременно для себя риска получить стратегическое поражение в результате контрнаступления противника. Даже не имеющее стратегического значения продвижение российской армии в направлении Бахмута может иметь ценой прекращение существования ЧВК «Вагнер» как боевой единицы. Аналогичные вызовы стоят и перед ВСУ.
Отклонение от этого базового сценария возможно в следующих «специальных» случаях:
1.      Фатальная военно-политическая ошибка одной из сторон.
2.      Резкое наращивание ресурсной базы войны одной из сторон без адекватных компенсирующих контрмер другой стороны.
3.      Ресурсный коллапс одной из сторон, повлекший необратимые изменения внутриполитической ситуации, препятствующей продолжению войны.
Сценарий фатальной ошибки  анализировать бессмысленно в силу ее принципиальной непредсказуемости, хотя он и является наиболее вероятной опцией в сложившейся ситуации –  накопление неразрешимых по своей природе противоречий повышает риски иррациональных действий.
Резкое наращивание наступательного ресурса может произойти в результате действий, которые с высоты сегодняшнего дня кажутся трудно исполнимыми, но в принципе осуществимы. Для России – это, например, проведение второй, еще более масштабной волны мобилизации, которая позволит сформировать не менее чем двухсот тысячную боеспособную ударную группировку. Разумеется, такая группировка должна быть соответствующим образом оснащена и  обучена, что отодвигает возможность такого сценария минимум на вторую половину года. Для Украины – это предоставление в достаточном количестве самолетов, которые смогут обеспечить преимущество в воздухе. Эта мера также не может быть реализована быстро. Так что мы в любом случае должны говорить о событиях, которые наступят не ранее середины лета второго года войны.
Соответственно, можно предположить, что основные усилия сторон будут сосредоточены на подрыве ресурсной базы друг друга и создании условий для коллапса экономической и политической систем противника. Предполагаю, что это вообще будет главным развивающимся трендом идущей войны. В этом ресурсном противостоянии возможности Украины ограничены стойкостью собственных вооруженных сил и способностью политического руководства заручиться поддержкой Запада. Поэтому Украина будет стремиться решить стоящие перед ней задачи, удерживая позиции, в то время как Россия с этой же целью будет все время стремиться переломить ход войны.  
Возможности России гораздо более разнообразны. Точкой приложения ее основных сил скорее всего станет подрыв западнаго альянса в поддержку Украины. Кремль не оставляет надежд, что единство Запада можно разрушить и таким образом выскользнуть из западни, в которую попал в Украине. Что можно ожидать от России на втором году войны в первую очередь?
1. Усиление ядерного шантажа и запугивание Запада угрозой атомного апокалипсиса (в некотором смысле путинский заход  в ежегодном обращении не до конца является чисто риторическим приемом, и акции устрашения в скором времени последуют).
2. Энергетический шантаж Европы вплоть до диверсий на энергетических объектах Запада (нагнетание страстей вокруг взрыва “Северного потока” вряд ли является случайным моментом – тоже запасаемся попкорном).
3. Попытки выйти на сепаратные соглашения с отдельными европейскими странами, широкомасштабное использование полезных идиотов и создание с их помощью антивоенного движения в Европе по советским лекалам 50-70-х годов.
Цель Путина на этот год – открытие “второго фронта” в Европе. Если он не решит эту задачу, то уже в следующем, столь важном для него году, ему будет намного тяжелее.  

Всю неделю меня спрашивают о том, как изменилось мое мнение о войне за прошедший год? Ответ – никак. Год назад мы всей семьей летели из Лондона в Лиссабон. Утром хмурые (под стать самому утру) обменялись короткими репликами. Как  это часто бывает между нами, спора не вышло. Мнение было одно на двоих: либо «он» уйдет, либо мы все «уйдем» - третьего не дано. Через год расклад тот же. Победить не может Россия, проиграть не может «он». Это в конечном счете. На промежуточных дистанциях может быть все, что угодно, но «он» ни за одну из них надолго не зацепится. Так что в теоретических расчетах ими можно пренебречь.  Год спустя стратегий выхода из этой войны у России по-прежнему две: либо с «ним», но через ядерный апокалипсис, либо без ядерного апокалипсиса, но тогда без «него». Обсуждению подлежит лишь количество более-менее успешных для «него» промежуточных стадий.

Принимая во внимание глобальную «советизацию» (безусловно, внешнюю и поверхностную, но зато всеобъемлющую) российской  политики, можно ожидать, в том числе, возвращения в оборот нескольких любимых  советских пропагандистских приколов и, в первую очередь,  движения «за мир во всем мире», но особенно в Украине. Конечно, с центром в Москве (логично было бы возродить знаменитый Комитет защиты мира) и с опорой на полезных или просто хорошо проплаченных Кремлем идиотов. В общем, я ожидаю, что скоро в Кремле осядет свой «миротворец» и будет разгонять движуху по Европе.
Не то чтобы идея мира была мне не близка или я торопился бы попасть в путинский рай пораньше, но все-таки не хотелось бы иметь, как в старом советском же анекдоте, такую борьбу за мир, после которой камня на камне в Европе не останется. Что такое мир, сегодня каждый понимает по-своему, и поэтому прежде, чем включаться в борьбу за него, неплохо было бы определиться с категориями. Для начала хорошо бы научиться отличать мир в результате компромисса от мира в результате капитуляции одной из сторон.
Россия как опытный трейдер (на турецком рынке в базарный день) начала войну с того, что задрала цену мира до небес. Демилитаризация, денацификация, десатанизация – один черт знает, что это такое, если не деукраинизация. С этой высоты Путин, захвативший плацдарм на Юго-Востоке Украины, может легко отступить к «миру», который  может оказаться для Украины хуже войны. С территории этого «мира» Путин будет дожимать Украину, добиваясь того, чего не удалось получить с наскока чисто военными средствами. Именно поэтому мир сегодня на условиях признания статус-кво – это не компромисс, а капитуляция.
Капитуляция – штука не такая уж редкая, и именно так многие войны и заканчиваются. Но было бы странным призывать к капитуляции до поражения. Условием того мира, который предлагает Путин и за который скоро начнут топить многочисленные вылезшие из своих пыльных щелей миротворцы, является либо военное поражение Украины, либо политическое поражение Запада, а ни того, ни другого пока не произошло. Здесь русская «мирная инициатива» бежит сильно впереди своего бронепоезда. А раз так, то все разговоры о мире на условиях признания российской аннексии украинских территорий можно пока классифицировать лишь как одну из пропагандистских тактик, нацеленных на раскол общественного мнения на Западе.
Что касается мира как компромисса, то пока условий для такого мира не проглядывается. И вот тут уже дело не в Киеве, а в Москве. Путину с каждым днем все тяжелее будет продать внутри России какой-либо компромисс в этой войне. Он давно  стал заложником собственной политической линии: ему не простят отступления. Условным компромиссом могло бы быть возвращение к положению дел на 24 февраля 2022 года с подвешиванием вопроса о Крыме и той части Донбасса, которые оккупированы с 2014 года. Но боюсь, что для Путина такой компромисс даже более опасен политически, чем для Зеленского. Увы, но время мира в Украине пока не пришло.
 
 
 
 
 

Как мы и обещали, на время, пока Дмитрий Еловский ушел на заслуженный отпуск, «Пастуховская кухня» перебралась в «сетке пастуховещания» на воскресный вечер – вдруг Вам этот вечер покажется слишком скучным без нас. Тем не менее, мы не стали изменять себе и продолжили обсуждать широкую глобальную повестку – от далекого Сальвадора до теперь уж совсем близкой России Африки.
https://youtu.be/OI6PoE7N3Cw

В ФБ, похоже, открылся второй фронт, сигнализируя о скором наступлении весеннего обострения. Я думаю, что в духе постмодернистских инсталляций  срочно требуется переиздать Свифта, заменив в тексте войну «тупоконечных» с «остроконечными» на войну «блиноедящих» с «блиноблюющими». В целом, у меня только один вопрос: с какой стати блины стали русскими?! Я ознакомился с  этим кругляком раздора в славном Киеве в глубоком детстве и добрых три десятка лет поглощал их, будучи уверенным в их полной украинской аутентичности. Я даже, честно, как-то не готов делиться… Предлагаю блинное перемирие: кому в лом есть русские блины – ешьте на здоровье украинские. Нет блина (съеден) – нет проблемы.

Я все утро размышлял, надо ли и мне что-то писать публично о Глебе Павловском. Что более честно: выносить свои чувства вовне или придержать их при себе и молча помянуть, да по возможности не забывать впредь? Тем более, что многое по делу и не по делу уже сказали. И все-таки решил написать, потому что увидел некую прореху, остающуюся белым пятном. Тут Глеба представляют в основном как «политтехнолога» (им самим нарисованная маска – что она может реально значить, я не знаю), еще, конечно, как публициста, общественного деятеля и тому подобное. По мне - это все вторично, и ни одна из этих масок не сделала бы его в моих глазах интересным. Его реальное значение в том, что он был хорошим теоретиком, кончиками пальцев чувствовавшим, как устроена социальная ткань (материя). В каждой культуре в каждый данный момент времени таких самородков, у которых есть нечто большее, чем понимание (то есть «ощущение») того, как устроена социальная реальность, очень немного, не больше десятка. Они так же редки, как физики-теоретики высокого полета, как пианисты экстра-класса. Их можно пересчитать по пальцам, они, как правило, пристально следят друг за другом, понимают и знают друг о друге больше, чем все остальные понимают и знают о них. Это уникальный замкнутый мир, который производит смыслы и концепты, а не развивает их. Потеря любого из них невосполнима, так как каждый из них является уникальной теоретической вселенной. Глеб Павловский был, безусловно, одной из таких вселенных. Он генерировал смыслы и концепты, которые часто оставались непонятыми, иногда - ложными, но всегда - оригинальными. Это будет сложно компенсировать. Об остальном много и хорошо написали другие. А о том, что годами связывало нас лично, вряд ли нужно писать сейчас.

Не прошло и нескольких дней после обращения Путина, как ход событий стал подтверждать возникшую сразу догадку: основным лейтмотивом российской стратегии на 2023-й год будет ядерный шантаж США и Европы. Понимая, что безграничная западная  военная и финансовая помощь Украине рано или поздно поставит крест на усилиях Москвы сломить сопротивление Киева, Кремль сосредоточит ближайшие усилия на запугивании Запада. Акценты сместятся, а ставки повысятся до беспрецедентного уровня. Теперь на кону не капитуляция Украины, а капитуляция США. По сути, Путин, совершив «круг почета», вернулся в точку лавровского ультиматума 2022-го года, к которому за год добавился медведевский задор.   
Как Путин собирается добиваться капитуляции Запада? Похоже, ответ на этот вопрос мы получили: исключительно ядерным шантажом. Кремль думает, что его позиция сверхвыигрышна: либо вы принимаете наши условия, либо мы вас взорвем. Отсутствие реакции со стороны Запада в Кремле воспринимают как тупость – «не въезжают!». В этом, собственно, и весь смысл статьи Медведева.

Поэтому тактика на ближайшее время – объяснить на пальцах. Первый палец загнули, выйдя из договора о стратегических вооружениях. Если не поможет, для полной наглядности взорвут что-нибудь и покажут по RT. Потом сделают учения стратегических сил постоянными, в течение 365 дней в году. Ну и конечно, будут непрерывно орать о ядерном пепле.  С большой долей вероятности Запад шантажу не поддастся. И тогда Путин окажется в положении мальчика из басни, который кричал: “Волки, волки”. Ему надо будет либо предъявить волков, либо замолчать. Вот тогда и наступит развязка.
 
 
 
 

Прошел ровно год, как существует этот Телеграм-канал. Надо бы написать что-то пафосное – «редакция» настаивает…
 
Как и все крупные решения, резко меняющие  ритм жизни, идея стать «самиздатом» пришла в наш дом буднично и не от хорошей жизни. Я обладаю некой способностью неплохо просчитывать гадости (с хорошими прогнозами у меня как-то меньше ладится). Буквально в первые пару дней после того, как Путин не удержался на своем канате и свалился таки в войну, мне стало ясно, что аудиторию в России я, скорее всего, потеряю, так как те площадки, на которых я обычно вывешивал свои тексты, будут схлопываться как мыльные пузыри. Встал простой русский вопрос - а делать-то что?
 
Человек я, несмотря на свой мирный вид, достаточно упертый (из разряда «если я чего решил, то выпью обязательно»), и просто так отдавать свою аудиторию каким-то жлобам был не готов. Идти в ФБ мне инстинктивно не хотелось – я не человек тусовки, а там важнее принадлежать, чем быть. Впрочем, сегодня я не исключаю создания и там «зеркала» со своими специфическими функциями. Твиттер был бы чересчур дисциплинирующим для меня. В Тик-Ток я уже опоздал, а в ЖЖ мне еще рано. Оставались Телеграм и YouTube. Youtube представлялся затеей чересчур трудоемкой, и ее тогда отвергли. Таким образом, методом исключения был выбран Телеграм.
 
Ну а дальше все было по Ленину, помните: декабристы разбудили Герцена, Герцен поднял там волну и так далее. Мои стенания и бесконечные рассуждения о сермяжной правде жизни в стилистике Васисуалия Лоханкина разбудили в жене организационного монстра. Она сказала, что больше слышать эти стенания не может, и дала пинка Борису, а меня «послала подальше» писать текст – а что еще с меня взять? Борис проснулся от ее революционной агитации и за полчаса сделал все то, о чем я говорил неделю, благоразумно оставив «ключи» от канала у себя и у мамы (Все понимали, что мне такое дело доверять нельзя, потому что потерявшиеся в прошлый раз ключи от квартиры моя жена совершенно случайно обнаружила в микроволновке.  Как они туда попали и, главное - зачем, я объяснить не смог, но окончательно потерял доверие членов семьи. Было очевидно, что Телеграм такого обращения с собой не выдержит, поэтому  в производственные помещения меня стараются допускать по минимуму. Когда это все-таки случается, как раз и возникают вопросы читателей – а что это там такое сначало появилось, а потом исчезло навсегда? Ну, это просто жена и сын производят зачистку территории после моих набегов).
 
В общем, когда «Эхо» бомбили, мы объявили о том, что выходим в паблик назло агрессору. Так или иначе, но этой затее год. Она превзошла мои ожидания и по затратам энергии, и по отдаче. Иногда канал кажется мне прожорливым зверьком, которого надо кормить и выгуливать в любою погоду, «невзирая на снег и дождь». Но и представить, что этот экспромт будет иметь 135 тысяч подписчиков при реальном прочтении текстов под 80%, я не мог ни в одном самом оптимистичном сне. Мои читатели – это мои Лужники, это те, кто пришел без доплаты и без рекламы. В общем, я чувствую перед каждым  некоторую ответственность – ведь я же позвал людей сюда. Значит, show must go on, что бы ни происходило. Я признателен всем, кто пришел, вне зависимости от мотивов и целей, даже если он пришел только для того, чтобы подсмотреть и присмотреть за мной. Я постараюсь никого не разочаровать…

Путин и его многочисленные прокси как-то подозрительно одновременно вернулись к теме распада России и козней Запада. Я стал было набрасывать тезисы и вдруг понял, что когда-то нечто подобное уже писал. Что ж, можем и повторить:

«В сложное для страны время сторонники Владимира Путина возвысили свой голос в защиту русского государства и русской церкви от угроз, которые несет с собою «западничество» и неразрывно связанные с ним либерализм, демократия и рынок. Они живописуют бесчисленные бедствия, которыми чреваты разрушение «незыблемых основ» русской государственности, в том числе государственной собственности и властной иерархии. При этом они уклоняются от обсуждения рисков, связанных с сохранением в неизменном виде сложившегося порядка вещей…

… Либо Россия кардинально изменится, пройдет через запоздалую реформацию и соединится с Европой и Америкой в противостоянии глобальным вызовам, что позволит ей сохраниться в рамках существующих границ, но уже не в качестве империи и «сверхдержавы», а в качестве национального государства, участвующего вместе с другими на равных (или не на равных) в новом мировом разделении труда. Либо Россия уже в рамках текущего столетия лишится большинства своих колоний, прежде всего Сибири, Дальнего Востока и Кавказа, которые будут поглощены Китаем, Турцией и, возможно, Японией. Оставшаяся «корневая» Россия, отрезанная от ресурсной базы, будет пребывать в депрессивном состоянии до тех пор, пока соседи не придут к выводу, что дальнейшее сохранение ее автономии нерационально и обходится им дороже, чем расчленение и оккупация…

…Борясь с иллюзорной угрозой с Запада, Путин и государственники цепляют Россию к Китаю. Можно с высокой долей вероятности утверждать, что поводок этот окажется весьма коротким. Россия убегает от Запада в пасть дракона. Может быть, государственников такая альтернатива вполне устраивает, но тогда не надо преподносить этот сценарий как план строительства Великой России. Путин — это фальшивый Петр I, который на деле ведет себя как Шуйский.
Подобно русским правителям допетровской эпохи, Путин и его окружение хотят завладеть технологиями Запада, отвергнув культуру, в том числе политическую, котораяа делает возможным их производство. В этом стремлении они находят полное понимание и поддержку русской церкви, инстинкт самосохранения которой заставляет ее бешено сопротивляться любым западным веяниям…
 
…Идеология государственников, внешне столь понятная и привлекательная, является по сути своей лукавой. Она умалчивает о долгосрочных последствиях комфортного «ничегонеделанья» и предлагают русскому народу пойти по «третьему пути», которого в природе не существует.
В этом смысле государственники очень близки большевикам. Только большевики предлагали поставить на кон судьбу России ради ее утопического будущего, а сегодняшние государственники предлагают рискнуть Россией ради ее не менее утопического прошлого».

Это - отрывки из статьи в «Новой газете» от 4 апреля 2012 года. С тех пор мало что изменилось. Угроза распада России реальна и продолжает расти, но Путин и созданный им режим являются главным фактором, подпитывающим эту угрозу. Желающие более подробно ознакомиться с обоснованием этого тезиса могут просто перечитать эту статью одиннадцатилетней давности:

https://novayagazeta.ru/articles/2012/04/24/49427-risknut-rossiey-chto-takoe-171-druzya-gosudarstva-187-i-kak-oni-voyuyut-s-russkim-narodom

Война Путина – это последняя крестьянская война России. Ключ к пониманию природы этой войны спрятан в ее демографии. Здесь много работы для специалистов, к числу которых я не принадлежу, но некоторые эмпирические детали настолько очевидны, что их можно фиксировать, не проводя глубоких исследований.
Россия – страна с высоким уровнем городского населения, значительная часть которого проживает в крупных городах. Очень грубо около 65 миллионов россиян живет в городах с населением свыше 100 тысяч человек, из которых половина проживают в городах-миллионниках. Приблизительно столько же россиян живут в населенных пунктах с численностью населения менее 100 тысяч человек, из которых чуть меньше половины проживает в сельской местности.
Не надо быть глубоко погруженным в статистику, чтобы увидеть, что “тягло войны” распределено между этими двумя большими группами неравномерно. Государство парадоксальным образом возложило основное бремя войны на сельское население и жителей небольших городов, и при этом оттуда же  получает основной запрос на продолжение этой войны и ее поддержку. При этом население крупных городов, неся меньшие издержки войны, относится к ней настороженно нейтрально или вообще враждебно. В некотором смысле это не только война России с Украиной, но и война “малой России” с “большой Россией”.
Такой ракурс возвращает нас к вопросу о многоукладности русской жизни. Сосуществование в России двух “культурных классов” (малочисленных европеизированных элит и многочисленного патриархального крестьянства) было парадигмой, внутри которой развивалось российское общество на протяжении нескольких столетий в имперскую эпоху. Большевистская революция и последовавшая за ней “советизация” России сгладили это противостояние и спрятали его с поверхности общественной жизни глубоко внутрь (в том числе, благодаря массовому уничтожению российского крестьянства в годы Большого террора и вызванной им ускоренной урбанизации). Однако события последнего времени показали, что эта фундаментальная стратификация России не исчезла полностью. Война, как лакмусовая бумага, проявила остаточную многоукладность русской жизни и сосуществование в ней все тех же двух исторических “культурных классов”, хоть, конечно, и в сильно  измененном виде.
Режим Путина – это реванш “малой России” над “большой Россией” за перестройку. Война – способ, которым “малая Россия” заявляет о своем существовании. При этом власть очень четко понимает, кто именно является ее основной “кормовой базой” и, соответственно, социальной базой войны. Именно поэтому все мобилизационные мероприятия  режим проводит крайне осторожно, тщательно взвешивая каждое новое решение на “аптекарских весах”. Задача состоит в том, чтобы провести не столько “частичную” сколько “локальную” мобилизацию, то есть мобилизацию тех слоев населения, на поддержку которых можно изначально рассчитывать (в том числе и потому, что они наиболее уязвимы для пропаганды) и от которых можно в случае чего откупиться “гробовыми”.
Это циничная, но доказавшая свою эффективность политика. В Кремле прекрасно понимают, что никакой “отечественной войны” нет и быть не может.  Режиму необходимо  решить другую задачу – обеспечить активную поддержку войны со стороны “малой России” при сохранении нейтралитета “большой России”. Поэтому жителей крупных городов сознательно пытаются пока “грузить” по минимуму, создавая у них иллюзию, что эта война “не про них”. В России сегодня два котла: в одном масса кипит, а в другом остается чуть подогретой. За счет разницы температур удается более-менее сбалансировать систему. Проблемы по-настоящему станут ощутимыми  тогда, когда ресурсов начнет не хватать, и придется резко повысить температуру во “втором котле”. Власть это понимает и по-своему тщательно готовится, укрепляя стенки котла и затыкая все возможные дыры. Я думаю, до стресс-теста осталось года полтора, не больше.