Еще раз о лекции для Полит.ру, на этот раз содержательно в нескольких взаимосвязанных постах. Пост пятый – о механизме федерализации России.
Существует много способов, как подсечь щупальца российской бюрократии, и я в качестве повода для дискуссии готов предложить всего лишь один из вариантов. В общем виде моя идея состоит в том, чтобы врезать в политическую систему дополнительное «колено», а затем замкнуть созданное таким образом дополнительное звено на федеральном уровне в отдельной точке.
Я бы оттолкнулся от федеральных округов как от чего-то уже существующего. Сейчас их восемь, и они выполняют сугубо технические функции. Я бы увеличил их число до 15-25, привязав к городам-миллионникам как к естественным точкам роста, и придал бы им политические функции. Когда я говорю о политических функциях, я имею в виду, что эти новые федеральные округа должны стать центрами политической жизни, которой сейчас там нет, но которую с их помощью необходимо создать.
В практическом плане это означает, что федеральные округа должны иметь свои собственные выборные представительные органы власти, выборную же исполнительную власть, так как именно наличие последних создает на территории политическую жизнь. Кстати, сюда же могут быть подверстаны и федеральные судебные округа, которые сегодня привязаны неизвестно к чему и непонятно как. Естественно, что наличие собственных представительных органов власти предполагает возможность и необходимость развития местного законодательства в пределах округов.
Это, кстати, позволит разрешать множество вопросов, связанных с неоднородностью российского общества, когда то, что не вызывает никаких вопросов в Москве и Петербурге, кажется сомнительным в Сибири и Краснодаре и совсем неприемлемым на Северном Кавказе. В конце концов, сейчас в США есть штаты, где смертная казнь, а есть штаты, где она отменена. Точно так же есть штаты, где аборты запрещены, а есть такие, где они разрешены. Не вижу, как такое разнообразие подходов могло бы помешать современной России.
Вновь созданные федеральные округа должны на что-то замыкаться на федеральном уровне, и это что-то не должно быть Администрацией Президента, как сейчас. Более всего для этой цели как раз и подходит уже имеющаяся структура Государственного совета. Главы федеральных округов должны входить туда по должности. Компанию им могут составить некоторые высшие должностные лица Федерации, либо лица, назначаемые президентом, правительством и палатами парламента. Это на самом деле не принципиально и может быть придумано по-разному. Важны функции.
На мой взгляд, у Госсовета должен быть не широкий, но крайне важный набор «ветирующих» полномочий. Это в прямом смысле слова «последняя инстанция», которая должна предотвращать эксцессы, подобные тем, которые в течение всего посткоммунистического периода русской истории последовательно загоняли страну в цивилизационный тупик. Речь идет прежде всего о назначении на должности руководителей силовых структур, решении вопросов войны и мира, конституционных в широком смысле изменениях. Роль госсовета – быть своего рода внутренним Советом Безопасности, страхующим от стратегических ошибок и поддерживающим политическое равновесие. Впрочем, кому-то ближе сравнение с ленинским большим ЦК, вписанным в систему государственных институтов, и он будет недалек от истины.
Еще раз подчеркну – все это не вместо самостоятельности (в том числе бюджетной) для существующих уже регионов, развитие которых должно осуществляться через институт самоуправления, а вместе с ней, то есть в дополнение к существующей схеме. Речь идет о развитии федерализма методом наложения на Россию дополнительной политической матрицы. По сути, это попытка создать объемную трехмерную модель политической жизни, добавив в нее еще одно, ранее не существовавшее измерение.
Существует много способов, как подсечь щупальца российской бюрократии, и я в качестве повода для дискуссии готов предложить всего лишь один из вариантов. В общем виде моя идея состоит в том, чтобы врезать в политическую систему дополнительное «колено», а затем замкнуть созданное таким образом дополнительное звено на федеральном уровне в отдельной точке.
Я бы оттолкнулся от федеральных округов как от чего-то уже существующего. Сейчас их восемь, и они выполняют сугубо технические функции. Я бы увеличил их число до 15-25, привязав к городам-миллионникам как к естественным точкам роста, и придал бы им политические функции. Когда я говорю о политических функциях, я имею в виду, что эти новые федеральные округа должны стать центрами политической жизни, которой сейчас там нет, но которую с их помощью необходимо создать.
В практическом плане это означает, что федеральные округа должны иметь свои собственные выборные представительные органы власти, выборную же исполнительную власть, так как именно наличие последних создает на территории политическую жизнь. Кстати, сюда же могут быть подверстаны и федеральные судебные округа, которые сегодня привязаны неизвестно к чему и непонятно как. Естественно, что наличие собственных представительных органов власти предполагает возможность и необходимость развития местного законодательства в пределах округов.
Это, кстати, позволит разрешать множество вопросов, связанных с неоднородностью российского общества, когда то, что не вызывает никаких вопросов в Москве и Петербурге, кажется сомнительным в Сибири и Краснодаре и совсем неприемлемым на Северном Кавказе. В конце концов, сейчас в США есть штаты, где смертная казнь, а есть штаты, где она отменена. Точно так же есть штаты, где аборты запрещены, а есть такие, где они разрешены. Не вижу, как такое разнообразие подходов могло бы помешать современной России.
Вновь созданные федеральные округа должны на что-то замыкаться на федеральном уровне, и это что-то не должно быть Администрацией Президента, как сейчас. Более всего для этой цели как раз и подходит уже имеющаяся структура Государственного совета. Главы федеральных округов должны входить туда по должности. Компанию им могут составить некоторые высшие должностные лица Федерации, либо лица, назначаемые президентом, правительством и палатами парламента. Это на самом деле не принципиально и может быть придумано по-разному. Важны функции.
На мой взгляд, у Госсовета должен быть не широкий, но крайне важный набор «ветирующих» полномочий. Это в прямом смысле слова «последняя инстанция», которая должна предотвращать эксцессы, подобные тем, которые в течение всего посткоммунистического периода русской истории последовательно загоняли страну в цивилизационный тупик. Речь идет прежде всего о назначении на должности руководителей силовых структур, решении вопросов войны и мира, конституционных в широком смысле изменениях. Роль госсовета – быть своего рода внутренним Советом Безопасности, страхующим от стратегических ошибок и поддерживающим политическое равновесие. Впрочем, кому-то ближе сравнение с ленинским большим ЦК, вписанным в систему государственных институтов, и он будет недалек от истины.
Еще раз подчеркну – все это не вместо самостоятельности (в том числе бюджетной) для существующих уже регионов, развитие которых должно осуществляться через институт самоуправления, а вместе с ней, то есть в дополнение к существующей схеме. Речь идет о развитии федерализма методом наложения на Россию дополнительной политической матрицы. По сути, это попытка создать объемную трехмерную модель политической жизни, добавив в нее еще одно, ранее не существовавшее измерение.
Скупые, как сообщение Совинформбюро об оставлении Ржева, строчки ТАСС о том, что «цена газа в Европе опустилась ниже $350 за 1 тыс. куб. м впервые с 7 июня 2021 года», остались в целом не замеченными и быстро растворились в информационном потоке. Они не вызвали особенного ажиотажа у публики, увлеченно подсчитывающей метры, отвоеванные Пригожиным в Бахмуте. А зря - на мой взгляд, это более серьезное поражение Кремля, чем даже отступление под Киевом, Харьковом и Херсоном. Это крах плана «В».
План «А» сводился к «хапку». Ведь с самого начала было понятно, что это не война с Украиной, а война с Западом за Украину. Собственно, этого никто никогда и не скрывал. Идея состояла в том, чтобы победить НАТО до того, как оно успеет понять, что с ним уже воюют. Очень, кстати, по-питерски: типа, пока мы спорим два часа, сгорела наша колбаса. Вы возмущены? Понимаем. Но Украины больше нет, так что давайте считаться с этой новой «геополитической реальностью». Не вышло, и пришлось выдумывать на ходу (точнее по ходу) план «В».
План «В» оказался таким же гениальным, как и план «А». В конечном счете, он свелся к нетривиальной идее «заморозить» Европу, заставив ее отказаться от поддержки Украины, чтобы после этого можно было снова вернуться к плану «А». Собственно, скупые строчки ТАСС как раз и фиксируют, что и план «В» отправился вслед за планом «А» в личный архив «путинских побед». Сейчас в действие вступает план «С».
План «С» - традиционно русский (в духе времени). Он называется «Операция «Авось»». Авось победит Трамп и все отменит. Авось Залужный, наконец, ошибется и попадет в какой-нибудь из расставленных русским Генштабом капканов. Авось у украинцев взыграет ретивое и они сами «снесут» Зеленского и принесут победу Путину на блюдечке с голубой каемочкой. Да мало ли что хорошего может произойти, если ничего не делать? Как сказал поэт: подождать – значит дело знать, в промедлении - благодать…
В чем прелесть плана «С»? В том, что он сказочный. Для его исполнения ничего не надо специально придумывать. Надо только сидеть у проруби, как волк в известной русской сказке, опустив хвост в воду, и ждать, пока поймается рыбка. Большая (Киев) или хотя бы маленькая (обрубок Херсона). Мы видели, как один за другим были биты путинские козыри (вторая армия мира, первая газовая империя). Теперь остался один-единственный козырь, но зато верный: многотерпение русского народа.
Девиз сейчас у Кремля – пересидим и это. В принципе, этот третий план точно не хуже двух предыдущих. Проблема в том, что, если и он провалится, то никакого другого плана уже быть не может. Ну разве что убиться.
План «А» сводился к «хапку». Ведь с самого начала было понятно, что это не война с Украиной, а война с Западом за Украину. Собственно, этого никто никогда и не скрывал. Идея состояла в том, чтобы победить НАТО до того, как оно успеет понять, что с ним уже воюют. Очень, кстати, по-питерски: типа, пока мы спорим два часа, сгорела наша колбаса. Вы возмущены? Понимаем. Но Украины больше нет, так что давайте считаться с этой новой «геополитической реальностью». Не вышло, и пришлось выдумывать на ходу (точнее по ходу) план «В».
План «В» оказался таким же гениальным, как и план «А». В конечном счете, он свелся к нетривиальной идее «заморозить» Европу, заставив ее отказаться от поддержки Украины, чтобы после этого можно было снова вернуться к плану «А». Собственно, скупые строчки ТАСС как раз и фиксируют, что и план «В» отправился вслед за планом «А» в личный архив «путинских побед». Сейчас в действие вступает план «С».
План «С» - традиционно русский (в духе времени). Он называется «Операция «Авось»». Авось победит Трамп и все отменит. Авось Залужный, наконец, ошибется и попадет в какой-нибудь из расставленных русским Генштабом капканов. Авось у украинцев взыграет ретивое и они сами «снесут» Зеленского и принесут победу Путину на блюдечке с голубой каемочкой. Да мало ли что хорошего может произойти, если ничего не делать? Как сказал поэт: подождать – значит дело знать, в промедлении - благодать…
В чем прелесть плана «С»? В том, что он сказочный. Для его исполнения ничего не надо специально придумывать. Надо только сидеть у проруби, как волк в известной русской сказке, опустив хвост в воду, и ждать, пока поймается рыбка. Большая (Киев) или хотя бы маленькая (обрубок Херсона). Мы видели, как один за другим были биты путинские козыри (вторая армия мира, первая газовая империя). Теперь остался один-единственный козырь, но зато верный: многотерпение русского народа.
Девиз сейчас у Кремля – пересидим и это. В принципе, этот третий план точно не хуже двух предыдущих. Проблема в том, что, если и он провалится, то никакого другого плана уже быть не может. Ну разве что убиться.
В актуальную политическую повестку внесен новый вопрос: превратится ли 4-е июня в 9-е января? Команда Навального решила вернуться к «лимоновской» политической практике 2016 – 2021 годов и вновь позвала людей на уличные протесты, причем не под антивоенными, а под партийными лозунгами. Это акция в поддержку Алексея Навального, но еще больше – это акция в поддержку команды Навального.
Выбор времени для акции очевиден. На 5-6 июня в Брюсселе намечена очередная «сходка» российской оппозиции в изгнании, на этот раз – по инициативе депутатов Европарламента, что не позволяет команде Навального ее просто игнорировать, как она это предпочитает делать обычно. Соответственно, возникла потребность показать, кто именно на этой «выставке Ван Гога» на самом деле есть «главный экспонат».
Мотивы менее очевидны, но в целом понятны. Зная, какие последствия вывода людей на улицу сегодня наиболее вероятны, можно с достаточной степенью уверенности предсказать дальнейший ход событий. Команда Навального вне зависимости от исхода акции явится (или что еще умнее - не явится) в Брюссель в шикарной белой пене скандала. В белом венчике из роз, впереди Иисус Христос – или как-то так. В присутствии Христа покажутся пресными и бессмысленными любые отвлеченные дискуссии, кроме выражения солидарности с новомучениками революции.
Что-то такое, похоже, в истории русской революции уже было, помните? Кризис «зубатовщины», попытка Гапона приподнять падающую популярность своего движения, отчаянная авантюра с «мирным маршем», от которой открестились даже отпетые большевики, жестокое подавление стихийного протеста, фальстарт революции, на которую тут же повесили «столыпинский галстук», тупик войны и, наконец, переворот, благодаря которому на смену «серым» впервые пришли «черные». Ну что ж, похоже, это мы можем повторить.
Что надо знать сегодня о Георгии Аполлоновиче Гапоне, о чем стыдливо умалчивали учебники партийной истории?
Во-первых, он был выдающимся харизматиком, талантливейшим оратором и очень способным организатором. На его проповеди-концерты собирались многотысячные толпы, он обладал даром управления толпой и при этом в считанные годы сумел выстроить под себя общероссийское движение.
Во-вторых, он вовсе не был вождем темных и забитых крестьянских масс. В годы, предшествовавшие первой русской революции, он был вполне светским персонажем и кумиром творческой интеллигенции обеих столиц, и не вылезал из светских салонов, в том числе водил дружбу с Горьким и его кружком, а Плеханов устраивал в его честь приемы, на которые собиралась вся верхушка российской социал-демократии.
В-третьих, роковое и для русской истории, и для Гапона лично шествие 9 января 1905 года было вынужденным, если не сказать выстраданным решением. Он прекрасно осознавал все риски, но «включить заднюю» уже не имел возможности – вся логика предшествующей политической борьбы заставляла его рисковать по-крупному. Выбор был или вляпаться в историю, или уйти из истории.
В-четвертых, Гапон не только не был трусом, а обладал колоссальным личным мужеством. 9 января, все понимая, он шел в первом ряду и первыми же выстрелами были убиты стоявшие рядом охранник и ближайший соратник. Сам Гапон был ранен и затем сметен толпой.
И, наконец, в-пятых, нет никаких внятных доказательств того, что Гапон действительно был агентом охранки. Охранка искала «полезных революционеров», а Гапон искал «хороших жандармов». На границе этих интересов они и пересекались, не более того. Каждая сторона считала, что использует другую.
Какие выводы можно сделать из этой истории? Революция – огнеопасна. Уличные протесты – не игрушка для начинающих революционеров. Революционными намерениями выстлана дорога в реакционный ад. Настоящая революция дважды в одну воронку не падает. Поэтому не пытайтесь это повторить.
Выбор времени для акции очевиден. На 5-6 июня в Брюсселе намечена очередная «сходка» российской оппозиции в изгнании, на этот раз – по инициативе депутатов Европарламента, что не позволяет команде Навального ее просто игнорировать, как она это предпочитает делать обычно. Соответственно, возникла потребность показать, кто именно на этой «выставке Ван Гога» на самом деле есть «главный экспонат».
Мотивы менее очевидны, но в целом понятны. Зная, какие последствия вывода людей на улицу сегодня наиболее вероятны, можно с достаточной степенью уверенности предсказать дальнейший ход событий. Команда Навального вне зависимости от исхода акции явится (или что еще умнее - не явится) в Брюссель в шикарной белой пене скандала. В белом венчике из роз, впереди Иисус Христос – или как-то так. В присутствии Христа покажутся пресными и бессмысленными любые отвлеченные дискуссии, кроме выражения солидарности с новомучениками революции.
Что-то такое, похоже, в истории русской революции уже было, помните? Кризис «зубатовщины», попытка Гапона приподнять падающую популярность своего движения, отчаянная авантюра с «мирным маршем», от которой открестились даже отпетые большевики, жестокое подавление стихийного протеста, фальстарт революции, на которую тут же повесили «столыпинский галстук», тупик войны и, наконец, переворот, благодаря которому на смену «серым» впервые пришли «черные». Ну что ж, похоже, это мы можем повторить.
Что надо знать сегодня о Георгии Аполлоновиче Гапоне, о чем стыдливо умалчивали учебники партийной истории?
Во-первых, он был выдающимся харизматиком, талантливейшим оратором и очень способным организатором. На его проповеди-концерты собирались многотысячные толпы, он обладал даром управления толпой и при этом в считанные годы сумел выстроить под себя общероссийское движение.
Во-вторых, он вовсе не был вождем темных и забитых крестьянских масс. В годы, предшествовавшие первой русской революции, он был вполне светским персонажем и кумиром творческой интеллигенции обеих столиц, и не вылезал из светских салонов, в том числе водил дружбу с Горьким и его кружком, а Плеханов устраивал в его честь приемы, на которые собиралась вся верхушка российской социал-демократии.
В-третьих, роковое и для русской истории, и для Гапона лично шествие 9 января 1905 года было вынужденным, если не сказать выстраданным решением. Он прекрасно осознавал все риски, но «включить заднюю» уже не имел возможности – вся логика предшествующей политической борьбы заставляла его рисковать по-крупному. Выбор был или вляпаться в историю, или уйти из истории.
В-четвертых, Гапон не только не был трусом, а обладал колоссальным личным мужеством. 9 января, все понимая, он шел в первом ряду и первыми же выстрелами были убиты стоявшие рядом охранник и ближайший соратник. Сам Гапон был ранен и затем сметен толпой.
И, наконец, в-пятых, нет никаких внятных доказательств того, что Гапон действительно был агентом охранки. Охранка искала «полезных революционеров», а Гапон искал «хороших жандармов». На границе этих интересов они и пересекались, не более того. Каждая сторона считала, что использует другую.
Какие выводы можно сделать из этой истории? Революция – огнеопасна. Уличные протесты – не игрушка для начинающих революционеров. Революционными намерениями выстлана дорога в реакционный ад. Настоящая революция дважды в одну воронку не падает. Поэтому не пытайтесь это повторить.
Вопрос об условиях мира (перемирия) между Украиной и Россией приобретает все более спекулятивный характер, превращаясь из политического в идеологический. Он имеет практически нулевое отношение к дипломатии, зато прочно стал частью мифотворчества, причем со всех сторон конфликта, которых явно больше, чем две.
Лавров на встрече с Советом по внешней и оборонной политике критиковал западный подход, который, по его словам, сводится к тому, чтобы организовать успешное контрнаступление ВСУ и потом навязать России мир на невыгодных ей условиях (возвращение оккупированных территорий, включая Крым). Запад, естественно, все отрицает и заявляет, что поддерживает Украину и не пытается за нее решать вопросы войны и мира. Но одновременно сразу в нескольких западных изданиях, причем далеко не бульварных, были опубликованы материалы с «утечками» из «вашингтонского обкома» о том, что США склоняются к идее принуждения Украины к миру ценой частичных территориальных уступок России, и весь вопрос в том, где нарисовать линию. Тем временем сама Россия пытается сделать именно то, в чем обвиняет Запад – добиться тактического успеха на фронте, на волне которого постараться заключить перемирие на своих условиях, то есть с закреплением за ней фактически всех аннексированных территорий.
Это классическая ситуация, описанная в литературе как “много шума из ничего”. На мой взгляд, никаких объективных предпосылок для разговоров о перемирии и, тем более, о мире пока не сложилось, и вряд ли они появятся раньше конца текущего года, в крайнем случае – осени. А что касается слухов, то они могут быть либо просто спровоцированными Россией взбросами, либо логическими реконструкциями журналистов, опирающихся на “тренировочные” упражнения дипломатических штабов, которые непрерывно рисуют планы на все случаи жизни. Причина, которая позволяет мне говорить об этом с такой уверенностью, лежит на поверхности. Как руководство России, так и руководство Украины продолжают находиться под мощным давлением общественных ожиданий, частично ими же самими созданных – ожиданий военной победы. Пока эти ожидания не будут преодолены хотя бы с одной стороны, будет работать та политическая формула, которую я предложил еще в середине марта 2022 года: перемирие станет возможно только тогда, когда политическая цена войны станет выше для правящих элит, чем политическая цена мира. Пока это не так – политически мир и для Путина, и для Зеленского стоит дороже. Попытки выйти сейчас на перемирие чреваты глубоким расколом в обществе и сопряжены с обвинениями в измене. Ни тот, ни другой ставить на себе эксперименты не будут.
Наступающее (во всех значениях этого слова) лето является ключевым пунктом, в котором должно определиться, по какой траектории будут двигаться Украина и Россия от войны к миру. Как ни грустно, но все до предела банально – судьба мира решается на фронте кровью и потом миллионов согнанных на бойню солдат, и никто кроме них и вместо них эту работу не проделает, ни политики, ни дипломаты. Перефразируя Окуджаву, не раздобыть надежного мира, покуда вся необходимая кровь не пролилась. По итогу этого лета и, возможно, еще и осени станет очевидным один из трех результатов: украинское наступление оказалось успешным, и тогда мир будет на условиях Украины с революцией в России; украинское наступление нарвется на русское контрнаступление, и тогда мир будет на условиях России; не состоится ни того, ни другого, обе стороны предпочтут не рисковать, и война уйдет вдолгую. Только после этого можно ожидать некоторой смены общественных настроений, которое выразится в появлении серьезных сомнений в достижении скорой победы. Только тогда приоткроются окна возможностей для дипломатии и политики, а из пыльных шкафов начнут доставать промусоленные карты размежеваний.
Лавров на встрече с Советом по внешней и оборонной политике критиковал западный подход, который, по его словам, сводится к тому, чтобы организовать успешное контрнаступление ВСУ и потом навязать России мир на невыгодных ей условиях (возвращение оккупированных территорий, включая Крым). Запад, естественно, все отрицает и заявляет, что поддерживает Украину и не пытается за нее решать вопросы войны и мира. Но одновременно сразу в нескольких западных изданиях, причем далеко не бульварных, были опубликованы материалы с «утечками» из «вашингтонского обкома» о том, что США склоняются к идее принуждения Украины к миру ценой частичных территориальных уступок России, и весь вопрос в том, где нарисовать линию. Тем временем сама Россия пытается сделать именно то, в чем обвиняет Запад – добиться тактического успеха на фронте, на волне которого постараться заключить перемирие на своих условиях, то есть с закреплением за ней фактически всех аннексированных территорий.
Это классическая ситуация, описанная в литературе как “много шума из ничего”. На мой взгляд, никаких объективных предпосылок для разговоров о перемирии и, тем более, о мире пока не сложилось, и вряд ли они появятся раньше конца текущего года, в крайнем случае – осени. А что касается слухов, то они могут быть либо просто спровоцированными Россией взбросами, либо логическими реконструкциями журналистов, опирающихся на “тренировочные” упражнения дипломатических штабов, которые непрерывно рисуют планы на все случаи жизни. Причина, которая позволяет мне говорить об этом с такой уверенностью, лежит на поверхности. Как руководство России, так и руководство Украины продолжают находиться под мощным давлением общественных ожиданий, частично ими же самими созданных – ожиданий военной победы. Пока эти ожидания не будут преодолены хотя бы с одной стороны, будет работать та политическая формула, которую я предложил еще в середине марта 2022 года: перемирие станет возможно только тогда, когда политическая цена войны станет выше для правящих элит, чем политическая цена мира. Пока это не так – политически мир и для Путина, и для Зеленского стоит дороже. Попытки выйти сейчас на перемирие чреваты глубоким расколом в обществе и сопряжены с обвинениями в измене. Ни тот, ни другой ставить на себе эксперименты не будут.
Наступающее (во всех значениях этого слова) лето является ключевым пунктом, в котором должно определиться, по какой траектории будут двигаться Украина и Россия от войны к миру. Как ни грустно, но все до предела банально – судьба мира решается на фронте кровью и потом миллионов согнанных на бойню солдат, и никто кроме них и вместо них эту работу не проделает, ни политики, ни дипломаты. Перефразируя Окуджаву, не раздобыть надежного мира, покуда вся необходимая кровь не пролилась. По итогу этого лета и, возможно, еще и осени станет очевидным один из трех результатов: украинское наступление оказалось успешным, и тогда мир будет на условиях Украины с революцией в России; украинское наступление нарвется на русское контрнаступление, и тогда мир будет на условиях России; не состоится ни того, ни другого, обе стороны предпочтут не рисковать, и война уйдет вдолгую. Только после этого можно ожидать некоторой смены общественных настроений, которое выразится в появлении серьезных сомнений в достижении скорой победы. Только тогда приоткроются окна возможностей для дипломатии и политики, а из пыльных шкафов начнут доставать промусоленные карты размежеваний.
Потихоньку возвращаемся на «Пастуховской кухне» к альтернативной повестке Бориса, пытаясь отойти от навязшей в зубах «актуальной повестки», которая, на самом деле, с каждым днем становится не столько актуальной, сколько постылой. Прикидывая, как собрать под каким-то одним зонтиком заданные мне Борисом вопросы, я подумал о том, что все они касаются, так или иначе, доставшихся нам в наследство «исторических могильничков». В чем здесь проблема? Я думаю, вот в чем. Должны ли мы каждый из них раскопать и докопаться до самого дна в поисках единственно верной и правильной исторической справедливости и при этом убиться? Или мудрее не трогать эти чумные захоронения общей истории и двигаться дальше, оставляя тайны могил их обитателям?
https://youtu.be/nHXY-F17VqU
https://youtu.be/nHXY-F17VqU
YouTube
Память раздора. В интернете не донесли. А Зорькин не тихий? Исторический Пашинян. Пастуховская Кухня
Тридцать седьмой выпуск еженедельной передачи Владимира Пастухова, ведущий - Борис Пастухов
https://yangx.top/v_pastukhov - Владимир Пастухов
https://yangx.top/b_pastukhov - Борис Пастухов
https://yangx.top/v_pastukhov - Владимир Пастухов
https://yangx.top/b_pastukhov - Борис Пастухов
Россия с катастрофической скоростью погружается в кислотную среду первобытной грубости. Тезис столетней давности о победившем коллективном Хаме снова, как никогда, актуален. Мои наблюдения подсказывают, что демонстративные проявления этой грубости носят не столько естественный и стихийный характер (хотя, конечно, и естественной грубости в русском обществе хоть отбавляй), а насаждаются сверху сознательно и целенаправленно.
Это – политика, и у этой политики есть четко обозначенные цели – разрушение привычного культурного пространства. Теперь культура в целом, а не какая-то отдельная идеология и связанная с ней субкультура, воспринимается режимом как угроза. Соответственно, грубость рассматривается как антидот культуры. Именно очаги распространения культуры становятся сейчас полем генерального сражения между властью и обществом.
Уголовное преследование Евгении Беркович и Светланы Петрийчук является таким же сигналом обществу, каким в свое время было уничтожение Мейерхольда и Мандельштама. Можно с уверенностью утверждать, что театрами дело не ограничится. На очереди писатели, учителя, научное сообщество. Наступление будет вестись по всему гуманитарному фронту широкой полосой.
Насаждение грубости рассматривается как артподготовка к этому наступлению. Грубость активирует самые архаичные структуры мозга, высвобождая самые примитивные инстинкты и стимулирует самые поверхностные (как правило – похабные) ассоциации, которые цивилизованный человек приучен держать «взаперти». Именно поэтому формальная вежливость – наиважнейший признак развитого общества, как на Западе, так и на Востоке, а откровенное хамство свидетельствует о примитивности социальной организации. Это надо иметь в виду тем, кто мечтает о китайском пути для России, кстати.
Сегодня государство в России целенаправленно осуществляет расчеловечивание не только в нравственном, но и в сугубо когнитивном диапазоне культуры. Контролируемые государством медиа обрушивают на общество поток грубости, забивающей синапсы в мозгу обывателя и провоцирующей полную непроходимость обратного сигнала из сознания в подсознание.
Предлагаемое режимом меню желательных стандартов общения не слишком обширно. Оскорбления, унижения, хвастовство, зависть и ненависть – это и есть новый моральный кодекс строителя «русского мира». Иногда мне кажется, что кремлевские «темники» для медиа пишут те же люди, которые создают шедевры группы «Ленинград». Они все про то, как в «Питере пить». Но там - пародия и постмодерн, а тут - совершенно серьезно и соцреализм.
Мы являемся свидетелями попытки уничтожения русской культуры как таковой, полного сноса ее плодородного слоя. Происходящее с Россией и есть та самая «отмена культуры», о которой всуе так любит говорить Владимир Путин. В этом смысле есть существенное различие между интернационал-большевиками первой волны и национал-большевиками последней волны.
Первые несли с собой другую культуру, они, несмотря ни на что, были заблудившейся искрой, вспыхнувшей от костра европейского просвещения. Это была сильно извращенная культура модерна. Вторые зажгли свой факел от лесного первобытного варварства. После них останется лишь обугленная земля, нуждающаяся в длительной рекультивации. Потребуются десятилетия тяжкого труда только для того, чтобы просто вернуть ей репродуктивную культурную функцию.
Это – политика, и у этой политики есть четко обозначенные цели – разрушение привычного культурного пространства. Теперь культура в целом, а не какая-то отдельная идеология и связанная с ней субкультура, воспринимается режимом как угроза. Соответственно, грубость рассматривается как антидот культуры. Именно очаги распространения культуры становятся сейчас полем генерального сражения между властью и обществом.
Уголовное преследование Евгении Беркович и Светланы Петрийчук является таким же сигналом обществу, каким в свое время было уничтожение Мейерхольда и Мандельштама. Можно с уверенностью утверждать, что театрами дело не ограничится. На очереди писатели, учителя, научное сообщество. Наступление будет вестись по всему гуманитарному фронту широкой полосой.
Насаждение грубости рассматривается как артподготовка к этому наступлению. Грубость активирует самые архаичные структуры мозга, высвобождая самые примитивные инстинкты и стимулирует самые поверхностные (как правило – похабные) ассоциации, которые цивилизованный человек приучен держать «взаперти». Именно поэтому формальная вежливость – наиважнейший признак развитого общества, как на Западе, так и на Востоке, а откровенное хамство свидетельствует о примитивности социальной организации. Это надо иметь в виду тем, кто мечтает о китайском пути для России, кстати.
Сегодня государство в России целенаправленно осуществляет расчеловечивание не только в нравственном, но и в сугубо когнитивном диапазоне культуры. Контролируемые государством медиа обрушивают на общество поток грубости, забивающей синапсы в мозгу обывателя и провоцирующей полную непроходимость обратного сигнала из сознания в подсознание.
Предлагаемое режимом меню желательных стандартов общения не слишком обширно. Оскорбления, унижения, хвастовство, зависть и ненависть – это и есть новый моральный кодекс строителя «русского мира». Иногда мне кажется, что кремлевские «темники» для медиа пишут те же люди, которые создают шедевры группы «Ленинград». Они все про то, как в «Питере пить». Но там - пародия и постмодерн, а тут - совершенно серьезно и соцреализм.
Мы являемся свидетелями попытки уничтожения русской культуры как таковой, полного сноса ее плодородного слоя. Происходящее с Россией и есть та самая «отмена культуры», о которой всуе так любит говорить Владимир Путин. В этом смысле есть существенное различие между интернационал-большевиками первой волны и национал-большевиками последней волны.
Первые несли с собой другую культуру, они, несмотря ни на что, были заблудившейся искрой, вспыхнувшей от костра европейского просвещения. Это была сильно извращенная культура модерна. Вторые зажгли свой факел от лесного первобытного варварства. После них останется лишь обугленная земля, нуждающаяся в длительной рекультивации. Потребуются десятилетия тяжкого труда только для того, чтобы просто вернуть ей репродуктивную культурную функцию.
Наблюдая за дискуссиями между различными фракциями российских «патриотов», вспомнил довольно старый, немного скабрезный анекдот.
- В чем разница между педофилами и педагогами?
- Педофилы, по крайней мере, действительно любят детей.
В России сформировались и стремительно движутся в расходящихся направлениях два военно-патриотических лагеря, оба враждебно настроенных к армии и гражданским элитам: патриоты по призванию и патриоты по назначению.
Первые действительно любят Родину, но очень странною, извращенною любовью. Это патриотические некрофилы. Родина в их представлении есть жертва, которую надо принести на алтарь величия. Зачем приносить ее в жертву? Ну, во-первых, это красиво…
Когда я читаю рассерженных патриотов, мне в их тезисах все понятно: про настоящую войну и ненастоящую, про мобилизацию и демобилизацию, про бардак и предательство. Одно непонятно – зачем? Зачем все это нужно? Зачем России воевать с Украиной? Какие исторические цели преследует в этой войне Россия, кроме суицидальных? Какую такую миссию выполняет, кроме воплощения в жизнь реконструкторской садо-мазо фантазии?
Вторые любят Родину как способ заработать. Это патриоты-утилитаристы (милитаристы). Для них патриотизм – это контракт, а любовь к Родине – это бизнес, и бизнес этот идет сейчас хорошо.
Если, слушая Стрелкова, я задаюсь вопросом – зачем, то слушая Пригожина, я спрашиваю себя – почему? Пока наиболее внятный ответ на этот вопрос дал Максим Трудолюбов: это попытка перевести стрелки с Путина лично на элиты и обвинить их в провале того, что замышлялось как СВО, а обернулось сволочизмом. Я думаю, что этот тезис можно развернуть шире.
Эксцентрику Пригожина нельзя рассматривать изолированно. Она хорошо вписывается в драматургию Богомолова. По сути, Богомолов делает то же самое – переводит стрелки на элиты, но излагает это менее популярно (так и театр у него другой!). Один – эксцесс, двое -тенденция. Эта тенденция обозначает тренд. Тренд наш – транзит. Это транзит в сторону поиска внутреннего врага, которым можно было бы заменить врага внешнего, который оказался не по зубам. Еще один шаг вверх по лестнице, ведущей вниз, в подвал гражданской войны.
Я думаю, что мы являемся свидетелями «пробы пера» новой президентской избирательной кампании. Путин и в этот раз должен выйти на арену истории весь в белом пальто. Ради этого в цирке предварительно взорвут под куполом бочку с фекалиями, чтобы эффект был полным. Сейчас мы видим, как бочка начинает, медленно раскручиваясь, подниматься вверх. Перед зрителями, размахивая руками, бегают два клоуна: грустный и веселый. Грустный создает нарратив. Веселый его прибыльно продает. Всем весело, все заняты. Цирк апплодирует. «Золотая маска» за постановку ждет героя, хотя, скорее всего, они возьмут деньгами.
- В чем разница между педофилами и педагогами?
- Педофилы, по крайней мере, действительно любят детей.
В России сформировались и стремительно движутся в расходящихся направлениях два военно-патриотических лагеря, оба враждебно настроенных к армии и гражданским элитам: патриоты по призванию и патриоты по назначению.
Первые действительно любят Родину, но очень странною, извращенною любовью. Это патриотические некрофилы. Родина в их представлении есть жертва, которую надо принести на алтарь величия. Зачем приносить ее в жертву? Ну, во-первых, это красиво…
Когда я читаю рассерженных патриотов, мне в их тезисах все понятно: про настоящую войну и ненастоящую, про мобилизацию и демобилизацию, про бардак и предательство. Одно непонятно – зачем? Зачем все это нужно? Зачем России воевать с Украиной? Какие исторические цели преследует в этой войне Россия, кроме суицидальных? Какую такую миссию выполняет, кроме воплощения в жизнь реконструкторской садо-мазо фантазии?
Вторые любят Родину как способ заработать. Это патриоты-утилитаристы (милитаристы). Для них патриотизм – это контракт, а любовь к Родине – это бизнес, и бизнес этот идет сейчас хорошо.
Если, слушая Стрелкова, я задаюсь вопросом – зачем, то слушая Пригожина, я спрашиваю себя – почему? Пока наиболее внятный ответ на этот вопрос дал Максим Трудолюбов: это попытка перевести стрелки с Путина лично на элиты и обвинить их в провале того, что замышлялось как СВО, а обернулось сволочизмом. Я думаю, что этот тезис можно развернуть шире.
Эксцентрику Пригожина нельзя рассматривать изолированно. Она хорошо вписывается в драматургию Богомолова. По сути, Богомолов делает то же самое – переводит стрелки на элиты, но излагает это менее популярно (так и театр у него другой!). Один – эксцесс, двое -тенденция. Эта тенденция обозначает тренд. Тренд наш – транзит. Это транзит в сторону поиска внутреннего врага, которым можно было бы заменить врага внешнего, который оказался не по зубам. Еще один шаг вверх по лестнице, ведущей вниз, в подвал гражданской войны.
Я думаю, что мы являемся свидетелями «пробы пера» новой президентской избирательной кампании. Путин и в этот раз должен выйти на арену истории весь в белом пальто. Ради этого в цирке предварительно взорвут под куполом бочку с фекалиями, чтобы эффект был полным. Сейчас мы видим, как бочка начинает, медленно раскручиваясь, подниматься вверх. Перед зрителями, размахивая руками, бегают два клоуна: грустный и веселый. Грустный создает нарратив. Веселый его прибыльно продает. Всем весело, все заняты. Цирк апплодирует. «Золотая маска» за постановку ждет героя, хотя, скорее всего, они возьмут деньгами.
Выскажу крамольную мысль: скорейшее вступление Украины в НАТО отвечает национальным интересам России (понимаемым не извращенно, - как интересы правящего клана, - а в точном соответствии этого термина). И это, на мой взгляд, единственный реалистичный путь к миру в том случае, если война увязнет на много лет в кровавой колее бесконечных «мясных штурмов».
Я был противником идеи ускоренного принятия Украины в НАТО до того, как началась война. Возможно, это было ошибкой. Но я исходил из того, что закрепление нейтрального статуса Украины в рамках нового общего соглашения по безопасности в Европе могло предотвратить агрессию. Да, я старомодный, и считаю до сих пор, что любой худой мир лучше самой хорошей (справедливой, освободительной и прочее) войны. Я до сих пор полагаю, что даже с этим режимом войну можно было предотвратить, просто сейчас пока не время проводить разбор полетов.
Но в тот момент, когда война началась, моя позиция претерпела кардинальные изменения. Сегодня главный вопрос любого соглашения с Путиным – это вопрос о том, как гарантировать, что, восстановив силы, он не начнет новую войну или не продолжит ее «гибридными» методами, раздувая гражданские конфликты в Украине и пытаясь реализовать на ее территории «грузинский сценарий». К сожалению, для таких элит, как путинские, не существует никаких других аргументов, кроме силы. Они должны упереться носом в кулак, чтобы понять, что дальше переть нельзя. И пока такой кулак не появится вдоль всех границ России, она будет при первой возможности пытаться через них перелезть. Именно отсутствие такого кулака делает сегодня для Украины любые разговоры на любых условиях о перемирии смертельно опасными, а значит, и возможными только в обстоятельствах катастрофических, которых в данный момент нет.
С востока формированием антирусского кулака без всяких напоминаний занимается Китай. Встреча в Сиане, где Си перецепил на себя одним махом всю бывшую советскую Среднюю Азию, первый шаг в этом направлении. В Закавказье, не покладая рук, трудится двуликий Эрдоган. И только на Западе остается, как ни странно, широкое окно возможностей, так как между Россией и НАТО пролегает незащищенная территория Украины и Молдавии (Беларусь пока в серой зоне, точнее -в советском холодильнике), которую Россия воспринимает как «дикое поле», на котором можно попытаться реализовать свои имперские амбиции и за счет которой можно спустить пары, не опасаясь нарваться на «ядерную ответку». Смешно, но запугивающий всех своей ядерной решимостью Кремль сам, похоже, боится именно встречного ядерного удара по любимой Рублевке (привет Пригожину).
Чем быстрее эта иллюзия вседозволенности и безнаказанности будет устранена, тем лучше будет для самой России в стратегической перспективе. Запертая в своих границах, она, наконец, сосредоточится на себе самой, займется решением собственных накопившихся проблем, в том числе –и денацификацией (если я правильно понимаю, что это значит); самое время и место. А главное, она перестанет растрачивать свои отнюдь не бесконечные ресурсы черт знает на что, а будет тратить их на своих детей и внуков, на своих стариков, в конце концов, вкладываясь в будущее, а не в прошлое.
Поэтому можно сказать, что даже с позиций русского национализма следовало бы приветствовать как можно более быстрое вступление Украины в НАТО, которое в сегодняшних реалиях является необходимым условием установления прочного мира на западных границах России.
Я был противником идеи ускоренного принятия Украины в НАТО до того, как началась война. Возможно, это было ошибкой. Но я исходил из того, что закрепление нейтрального статуса Украины в рамках нового общего соглашения по безопасности в Европе могло предотвратить агрессию. Да, я старомодный, и считаю до сих пор, что любой худой мир лучше самой хорошей (справедливой, освободительной и прочее) войны. Я до сих пор полагаю, что даже с этим режимом войну можно было предотвратить, просто сейчас пока не время проводить разбор полетов.
Но в тот момент, когда война началась, моя позиция претерпела кардинальные изменения. Сегодня главный вопрос любого соглашения с Путиным – это вопрос о том, как гарантировать, что, восстановив силы, он не начнет новую войну или не продолжит ее «гибридными» методами, раздувая гражданские конфликты в Украине и пытаясь реализовать на ее территории «грузинский сценарий». К сожалению, для таких элит, как путинские, не существует никаких других аргументов, кроме силы. Они должны упереться носом в кулак, чтобы понять, что дальше переть нельзя. И пока такой кулак не появится вдоль всех границ России, она будет при первой возможности пытаться через них перелезть. Именно отсутствие такого кулака делает сегодня для Украины любые разговоры на любых условиях о перемирии смертельно опасными, а значит, и возможными только в обстоятельствах катастрофических, которых в данный момент нет.
С востока формированием антирусского кулака без всяких напоминаний занимается Китай. Встреча в Сиане, где Си перецепил на себя одним махом всю бывшую советскую Среднюю Азию, первый шаг в этом направлении. В Закавказье, не покладая рук, трудится двуликий Эрдоган. И только на Западе остается, как ни странно, широкое окно возможностей, так как между Россией и НАТО пролегает незащищенная территория Украины и Молдавии (Беларусь пока в серой зоне, точнее -в советском холодильнике), которую Россия воспринимает как «дикое поле», на котором можно попытаться реализовать свои имперские амбиции и за счет которой можно спустить пары, не опасаясь нарваться на «ядерную ответку». Смешно, но запугивающий всех своей ядерной решимостью Кремль сам, похоже, боится именно встречного ядерного удара по любимой Рублевке (привет Пригожину).
Чем быстрее эта иллюзия вседозволенности и безнаказанности будет устранена, тем лучше будет для самой России в стратегической перспективе. Запертая в своих границах, она, наконец, сосредоточится на себе самой, займется решением собственных накопившихся проблем, в том числе –и денацификацией (если я правильно понимаю, что это значит); самое время и место. А главное, она перестанет растрачивать свои отнюдь не бесконечные ресурсы черт знает на что, а будет тратить их на своих детей и внуков, на своих стариков, в конце концов, вкладываясь в будущее, а не в прошлое.
Поэтому можно сказать, что даже с позиций русского национализма следовало бы приветствовать как можно более быстрое вступление Украины в НАТО, которое в сегодняшних реалиях является необходимым условием установления прочного мира на западных границах России.
Интересный пост написал Дмитрий Медведев о распаде Украины. Замени в нем слово “Украина” на слово “Россия” - и все останется так же логично и стройно. Может быть, даже станет более логичным и стройным. Что это? Фрейд? Скрытые страхи прорубают в такой форме себе дорогу из подсознания в Телеграм, минуя сознание? Возможно, это ключ к пониманию всего современного творчества Медведева. Я думаю, мы его неправильно интерпретируем, и его внутреннее «я» если не понимает, то чувствует гораздо больше, чем внешнее «я» может себе позволить сказать.
Так называемые «статусные санкции» для представителей российской элиты за «общую связь» с режимом начали вводить сразу после начала войны - сначала индивидуально, потом «списками». Именно они стали основным источником публичных скандалов при минимуме реального полезного эффекта. Центральной идеей, обосновывавшей необходимость введения таких санкций, была гипотеза, что их применение повлечет раскол элит и приведет к восстанию против Путина. Спустя полтора года после начала войны можно с уверенностью констатировать, что эта гипотеза эмпирически не подтвердилась. Более того, можно утверждать, что санкции способствовали консолидации элит вокруг Путин.
Если цель санкционной политики – просто ресентимент, то никаких вопросов не возникает: долю ответственности за происходящее, так или иначе, несут почти все представители российской элиты, и поэтому без особого труда можно обосновать необходимость введения санкции «против всех». Но если у санкций имеются политические цели, то нужно разделить две «темы» - тему ответственности за соучастие в становлении путинского милитаристского режима и тему ответственности за военные преступления этого режима - и расставить приоритеты. В становлении режима принимала участие значительная, если не подавляющая часть нынешней русской элиты (финансовой, политической, медийной). В то же время, войну поддерживает ее незначительная часть, а в высшем эшелоне сторонников войны совсем мало. Возникает вопрос: что делать с той частью элиты, которая, безусловно, несет ответственность за формирование путинского режима, но при этом сейчас настроена к войне и, как следствие, к самому режиму крайне отрицательно.
Сегодня возобладал подход, что все эти люди должны попасть под санкции, кроме тех случаев, когда кто-то из них открыто и деятельно выступил с критикой режима (на деле и это не является основанием для освобождения от санкций). Насколько это целесообразно? Все зависит от того, какой горизонт планирования для нас важен. Политическая роль старых элит в сегодняшней путинской России близка к «околонолю». Они отстранены от процессов принятия решений и сохраняются в политическом смысле разве что как «консервы». В этом смысле санкции ничего не добавляют и не убавляют. Однако в момент перехода от путинской России к послепутинской их роль в предотвращении прихода к власти наиболее реакционных фракций режима может быть весьма значительной. С большой долей вероятности можно утверждать, что диалог с этой антивоенно (хоть и непублично) настроенной частью путинской элиты в перспективе даст лучший результат, чем ее сплошное санирование.
На мой взгляд, санкционная политика в отношении России зашла в логистический тупик. Необходимо определиться, что мы хотим от санкций. Это инструмент влияния или способ привлечения к ответственности? Если это способ привлечения к ответственности, то за что: за соучастие в формировании преступного режима или за соучастие в развязывании войны?
Это сложные вопросы, и на каждый из них могут быть даны разные ответы. Мой ответ состоит в том, что санкции – это, прежде всего, инструмент влияния. Санкции необходимы, но в условиях войны они должны быть связаны именно с войной, то есть применяться в отношении лиц, которые способствовали своими действиями развязыванию войны, поддерживают войну в настоящий момент или являются ее прямыми бенефициарами. А вопрос об ответственности тех, кто поспособствовал возникновению этого режима, был его карманом, носил ему каштаны из огня и так далее, можно и нужно будет разрешить позже - «в шесть часов вечера после войны».
Если цель санкционной политики – просто ресентимент, то никаких вопросов не возникает: долю ответственности за происходящее, так или иначе, несут почти все представители российской элиты, и поэтому без особого труда можно обосновать необходимость введения санкции «против всех». Но если у санкций имеются политические цели, то нужно разделить две «темы» - тему ответственности за соучастие в становлении путинского милитаристского режима и тему ответственности за военные преступления этого режима - и расставить приоритеты. В становлении режима принимала участие значительная, если не подавляющая часть нынешней русской элиты (финансовой, политической, медийной). В то же время, войну поддерживает ее незначительная часть, а в высшем эшелоне сторонников войны совсем мало. Возникает вопрос: что делать с той частью элиты, которая, безусловно, несет ответственность за формирование путинского режима, но при этом сейчас настроена к войне и, как следствие, к самому режиму крайне отрицательно.
Сегодня возобладал подход, что все эти люди должны попасть под санкции, кроме тех случаев, когда кто-то из них открыто и деятельно выступил с критикой режима (на деле и это не является основанием для освобождения от санкций). Насколько это целесообразно? Все зависит от того, какой горизонт планирования для нас важен. Политическая роль старых элит в сегодняшней путинской России близка к «околонолю». Они отстранены от процессов принятия решений и сохраняются в политическом смысле разве что как «консервы». В этом смысле санкции ничего не добавляют и не убавляют. Однако в момент перехода от путинской России к послепутинской их роль в предотвращении прихода к власти наиболее реакционных фракций режима может быть весьма значительной. С большой долей вероятности можно утверждать, что диалог с этой антивоенно (хоть и непублично) настроенной частью путинской элиты в перспективе даст лучший результат, чем ее сплошное санирование.
На мой взгляд, санкционная политика в отношении России зашла в логистический тупик. Необходимо определиться, что мы хотим от санкций. Это инструмент влияния или способ привлечения к ответственности? Если это способ привлечения к ответственности, то за что: за соучастие в формировании преступного режима или за соучастие в развязывании войны?
Это сложные вопросы, и на каждый из них могут быть даны разные ответы. Мой ответ состоит в том, что санкции – это, прежде всего, инструмент влияния. Санкции необходимы, но в условиях войны они должны быть связаны именно с войной, то есть применяться в отношении лиц, которые способствовали своими действиями развязыванию войны, поддерживают войну в настоящий момент или являются ее прямыми бенефициарами. А вопрос об ответственности тех, кто поспособствовал возникновению этого режима, был его карманом, носил ему каштаны из огня и так далее, можно и нужно будет разрешить позже - «в шесть часов вечера после войны».
На днях меня одолели непарадные, но полезные размышления у самого парадного подъезда империи – Александровского моста, расположившегося в сердце Парижа (подарок русского царя парижанам в зените величия империи). Глядя на эту имперскую окаменелость, я неожиданно для себя нашел, как мне кажется, ответ на мучавший меня десятилетиями вопрос: была ли реально в русской истории точка, в которой можно было выбрать для России другую судьбу?
На первый взгляд, таких точек было бесконечно много. Кажется, что на любом повороте истории Россия вольна была выбрать себе гораздо лучшую судьбу, но по какой-то случайной оплошности выбирала всегда худшую. Сам Александр III предпочел похоронить вместе с отцом и его реформы, а мог бы продолжить их и предотвратить революционный взрыв три десятилетия спустя. Во время революции могла бы победить одна из массовых партий, уже прижившихся в легальном поле российской публичной политики, а победила религиозная секта, ставившая на голое насилие. На смену правлению этой секты могло придти регулярное государство с какими-никакими, но институтами, а пришел «стационарный бандит», одержимый той же философией насилия, но уже без каких-либо «великих идей», кроме идеи собственного величия.
Если, однако, присмотреться к русской истории повнимательнее, то к большому удивлению обнаружится, что именно негативный сценарий, кажущийся случайным выбором, был наиболее вероятным. Выход из ельцинского тупика 90-х был в реваншизме 80-х, и именно это и случилось. Сам Ельцин был ответом на половинчатость Горбачева, а половинчатость Горбачева была предопределена длительным брежневским застоем, который, в свою очередь, был отрыжкой сталинизма, с легкостью перезимовавшего хрущевскую «оттепель». Сам сталинизм был лишь доведенным до бюрократического совершенства ленинизмом, ставшим на переломе веков вершиной эволюции русской контркультуры, нашедшей наиболее полное воплощение в большевизме.
И так вниз, сколько хватает взгляда, до самого конца. То есть, вопреки ожиданиям, все негативные повороты и развороты русской истории оказываются вписанными в ее общую логику и поэтому как раз ожидаемыми, а вот ее позитивные кульбиты, - вроде реформ отца Александра III, хрущевской оттепели или горбачевской перестройки, - похожи на русские исторические алогизмы. И все-таки, глядя на Александровский мост в Париже, я, кажется, обнаружил ту точку, в которой позитивный поворот был более логичен и ожидаем, чем негативный, но все-таки не произошел. Я полагаю, что это последнее десятилетие царствования деда Александра III, императора Александра I.
Освобождение крестьян, на мой взгляд, могло и должно было случиться на 40 лет раньше. Уже существовали и необходимость, и возможность совершения этого поворота. Победа над Наполеоном давала Императору колоссальное поле для маневра, тот запас авторитета, которого с лихвой бы хватило на то, чтобы преодолеть сопротивление реакционного лагеря. Но он предпочел утонуть в океане европейской геополитики, став символом европейской реакции. В итоге Россия подключилась к промышленной революции на полвека позже, чем могла бы, и именно этих полвека ей с тех пор каждый раз не хватало, чтобы пройти между струй истории. Вот тогда можно было говорить о китайском пути, а не сейчас.
Сегодня мы усугубили ситуацию еще больше. К тем сорока годам Россия ровно два века спустя добавила еще столько же. Итого – 80 лет отставания, жизнь четырех поколений, выброшенная на ветер. Слишком много, чтобы можно было надеяться переплюнуть одним красивым историческим плевком. Вот о чем должна болеть голова. Путин, не Путин – пройдет и это. Даже не пройдет, а сгинет в небытие. А вот эти 80 лет останутся, и нелинейных мыслей, как их наверстывать, пока не видно. Нужны стратегические прорывные идеи о том, как России найти себя после Путина в мире, который ушел почти на сто лет вперед? К сожалению, здесь общими словами о том, что свобода лучше, чем несвобода, или наоборот, не отделаешься.
На первый взгляд, таких точек было бесконечно много. Кажется, что на любом повороте истории Россия вольна была выбрать себе гораздо лучшую судьбу, но по какой-то случайной оплошности выбирала всегда худшую. Сам Александр III предпочел похоронить вместе с отцом и его реформы, а мог бы продолжить их и предотвратить революционный взрыв три десятилетия спустя. Во время революции могла бы победить одна из массовых партий, уже прижившихся в легальном поле российской публичной политики, а победила религиозная секта, ставившая на голое насилие. На смену правлению этой секты могло придти регулярное государство с какими-никакими, но институтами, а пришел «стационарный бандит», одержимый той же философией насилия, но уже без каких-либо «великих идей», кроме идеи собственного величия.
Если, однако, присмотреться к русской истории повнимательнее, то к большому удивлению обнаружится, что именно негативный сценарий, кажущийся случайным выбором, был наиболее вероятным. Выход из ельцинского тупика 90-х был в реваншизме 80-х, и именно это и случилось. Сам Ельцин был ответом на половинчатость Горбачева, а половинчатость Горбачева была предопределена длительным брежневским застоем, который, в свою очередь, был отрыжкой сталинизма, с легкостью перезимовавшего хрущевскую «оттепель». Сам сталинизм был лишь доведенным до бюрократического совершенства ленинизмом, ставшим на переломе веков вершиной эволюции русской контркультуры, нашедшей наиболее полное воплощение в большевизме.
И так вниз, сколько хватает взгляда, до самого конца. То есть, вопреки ожиданиям, все негативные повороты и развороты русской истории оказываются вписанными в ее общую логику и поэтому как раз ожидаемыми, а вот ее позитивные кульбиты, - вроде реформ отца Александра III, хрущевской оттепели или горбачевской перестройки, - похожи на русские исторические алогизмы. И все-таки, глядя на Александровский мост в Париже, я, кажется, обнаружил ту точку, в которой позитивный поворот был более логичен и ожидаем, чем негативный, но все-таки не произошел. Я полагаю, что это последнее десятилетие царствования деда Александра III, императора Александра I.
Освобождение крестьян, на мой взгляд, могло и должно было случиться на 40 лет раньше. Уже существовали и необходимость, и возможность совершения этого поворота. Победа над Наполеоном давала Императору колоссальное поле для маневра, тот запас авторитета, которого с лихвой бы хватило на то, чтобы преодолеть сопротивление реакционного лагеря. Но он предпочел утонуть в океане европейской геополитики, став символом европейской реакции. В итоге Россия подключилась к промышленной революции на полвека позже, чем могла бы, и именно этих полвека ей с тех пор каждый раз не хватало, чтобы пройти между струй истории. Вот тогда можно было говорить о китайском пути, а не сейчас.
Сегодня мы усугубили ситуацию еще больше. К тем сорока годам Россия ровно два века спустя добавила еще столько же. Итого – 80 лет отставания, жизнь четырех поколений, выброшенная на ветер. Слишком много, чтобы можно было надеяться переплюнуть одним красивым историческим плевком. Вот о чем должна болеть голова. Путин, не Путин – пройдет и это. Даже не пройдет, а сгинет в небытие. А вот эти 80 лет останутся, и нелинейных мыслей, как их наверстывать, пока не видно. Нужны стратегические прорывные идеи о том, как России найти себя после Путина в мире, который ушел почти на сто лет вперед? К сожалению, здесь общими словами о том, что свобода лучше, чем несвобода, или наоборот, не отделаешься.
Очень много пишется и говорится о неопределенности, проистекающей из надвигающихся президентских выборов в США. Гораздо меньше – о неопределенности, проистекающей из предстоящих выборов в России. А она есть даже несмотря на то, что выборов как таковых не предвидится.
Переизбрание Путина – формальность только с электоральной точки зрения. В более широком политическом контексте все выглядит не так однозначно. Есть цифра проголосовавших «за», которую можно нарисовать «от балды», хоть 120 процентов, и с этим никаких проблем не будет. А есть «химия» отношений вождя и массы, которую никакой цифрой не измеришь и которая является интегрированным показателем степени фактической легитимизации Путина как национального лидера. Это что-то на первый взгляд совершенно неуловимое и одновременно - единственное, имеющее значение в той системе власти, которую выстроил Путин.
Эта «химия» во время избирательной кампании либо подтверждается, либо нет. В этом смысле даже самые нечестные и абсолютно декоративные выборы все равно являются для Путина политическим стресс-тестом, значение которого не стоит недооценивать. Еще раз повторю – дело отнюдь не в цифре. Цифру-то они нарисуют, а с чувствами что делать? Предстоящий год (а на самом деле уже гораздо меньше) – это весьма опасный для системы период, когда ей придется раскрываться больше, чем обычно. Недооценивать связанные с этим вызовы так же недальновидно, как и переоценивать.
Мы станем свидетелями дополнительной нервозности и избыточной, выше «средней по палате», иррациональности поведения правящих элит. Будет расти давление на военных: им придется принимать решения, которые при других обстоятельствах они бы никогда не приняли. Будет расти давление на региональных начальников и вообще на любых начальников: им придется отвечать за решения, к принятию которых они не имеют прямого отношения.
В целом, все будет не проще, а существенно сложнее, чем шесть лет тому назад. И это несмотря на то, что все политические гайки докручены до упора. Причина лежит на поверхности: одно дело проходить этот электоральный стресс-тест в 2018-м году с Путиным Таврическим, и совсем другое - в 2024-м с Путиным Бахмутским.
Переизбрание Путина – формальность только с электоральной точки зрения. В более широком политическом контексте все выглядит не так однозначно. Есть цифра проголосовавших «за», которую можно нарисовать «от балды», хоть 120 процентов, и с этим никаких проблем не будет. А есть «химия» отношений вождя и массы, которую никакой цифрой не измеришь и которая является интегрированным показателем степени фактической легитимизации Путина как национального лидера. Это что-то на первый взгляд совершенно неуловимое и одновременно - единственное, имеющее значение в той системе власти, которую выстроил Путин.
Эта «химия» во время избирательной кампании либо подтверждается, либо нет. В этом смысле даже самые нечестные и абсолютно декоративные выборы все равно являются для Путина политическим стресс-тестом, значение которого не стоит недооценивать. Еще раз повторю – дело отнюдь не в цифре. Цифру-то они нарисуют, а с чувствами что делать? Предстоящий год (а на самом деле уже гораздо меньше) – это весьма опасный для системы период, когда ей придется раскрываться больше, чем обычно. Недооценивать связанные с этим вызовы так же недальновидно, как и переоценивать.
Мы станем свидетелями дополнительной нервозности и избыточной, выше «средней по палате», иррациональности поведения правящих элит. Будет расти давление на военных: им придется принимать решения, которые при других обстоятельствах они бы никогда не приняли. Будет расти давление на региональных начальников и вообще на любых начальников: им придется отвечать за решения, к принятию которых они не имеют прямого отношения.
В целом, все будет не проще, а существенно сложнее, чем шесть лет тому назад. И это несмотря на то, что все политические гайки докручены до упора. Причина лежит на поверхности: одно дело проходить этот электоральный стресс-тест в 2018-м году с Путиным Таврическим, и совсем другое - в 2024-м с Путиным Бахмутским.
«Кухни» на этот раз получились более насыщенными, чем обычно, поэтому главный «спин» выбрать не так просто, но я попробую.
Есть очевидные вещи, но которые так неприятны, что даже говорить и писать о них не хочется, а надо. Одна из них про то, что будет с клоунами, когда цирк уедет? В переводе на понятный всем язык – что будет с русским «патриотически» настроенным народонаселением, когда ему отключат телевизор и военкоров в сети, и правда начнет долбиться в его затуманенное сознание? В самом общем плане ответ сводится к следующему – в основной своей массе это народонаселение закроет наглухо окна и двери своего сознания и законсервирует в себе весь тот инфомусор, которым его пичкали последние десять лет. Закроется, ощерится, уйдет в себя, подчинится новой силе, но продолжит верить в «укрофашистов», которые бомбили Донбасс и поэтому заставили Путина начать войну. Мы имеем дело с последствиями, аналогичными тем, которые наступают для отколовшихся членов тоталитарной секты – их ждет «ломка». Транс – это состояние, из которого самострятельно, без чужой помощи не выбраться. Да и с чужой помощью не быстро получится. На что, в таком случае, надеяться? На то, что образуется сила, которая такую помощь будет в состоянии оказать. Это может случиться, если удастся вернуть элиты в политический процесс, разорвать с их помощью прямое замыкание вождя на массу и выстроить и передать государство из единоличного в коллективное управление.
Более подробно об этом и многом другом смотрите и слушайте в очередном выпуске «Пастуховской кухни».
https://youtu.be/SwlJWNGM3TQ
YouTube
Дронопад над Москвой. О чем говорят пранки? Русские в трансе. Пастуховская Кухня - Владимир Пастухов
Тридцать восьмой выпуск еженедельной передачи Владимира Пастухова, ведущий - Борис Пастухов
https://yangx.top/v_pastukhov - Владимир Пастухов
https://yangx.top/b_pastukhov - Борис Пастухов
https://yangx.top/v_pastukhov - Владимир Пастухов
https://yangx.top/b_pastukhov - Борис Пастухов
Конфигурация русской власти упрощается и приближается к своим исходным «классическим» образцам. Культ личности Путина становится (на самом деле – уже стал) главным и, похоже, единственным работающим в полную силу политическим институтом, постепенно вытесняющим все другие механизмы поддержания общественного порядка на обочину. Работает не Путин, а миф о нем, его восприятие населением как воплощения «русскости». По сути, отношение к Путину является сугубо религиозным (причем в обе стороны – для одних он Христос, а для других - Антихрист). В этом смысле Россия уже давно стала теократическим государством, в котором культ Путина является главной государственной религией. В этом государстве вера в Путина, а вовсе не православие, является главной духовной скрепой. В некотором смысле это ересь с очевидными признаками идолопоклонничества. Главное достижение Путина состоит в приватизации и утилизации религиозного чувства. Именно это достижение делает его тефлоновым и неуязвимым для любой критики (включая все антикоррупционные расследования сразу). Война при этом – это технология двойного назначения: она есть и следствие культа Путина, и его мощнейший бустер одновременно. Сакральность фигуры Путина достигла критических отметок, сопоставимых с идолопоклонничеством сталинской эпохи. Страной правит не Путин, а его образ. В этом смысле легенда о двойнике имеет определенную базу под собой. Реальный Путин уже вообще мало кого волнует, лишь бы жил. Это очень хорошая история для режима, но именно пока реальный Путин существует. Но как только его не станет, она сразу превратится в очень плохую историю. Нового фальшивого бога за пару месяцев не создашь, а без такого бога Россия, похоже, уже существовать не может. Процесс передачи власти к наследнику обещает быть весьма турбулентным. Культ Путина превратился в гигантский магапузырь, коллапс которого может привести к образованию черной дыры, способной засосать в себя путинские элиты целиком, образовав вакуум власти. Ожидания «третьего Рима» обернутся в таком случае пришествием «третьей Смуты». Уникальная устойчивость нынешнего политического режима в России объясняется достаточно просто – религиозная вера народа в Путина блокирует любые сомнения и предотвращает возмущения. Власть стабильна, пока продолжается этот сладкий сон разума, но надо помнить, что чудовища уже родились и ждут с нетерпением пробуждения.
ВНИМАНИЕ: пост в трех частях.
Часть первая.
Тема двойников Путина в наши дни получила неожиданное продолжение. Похоже, одного нашли. Им оказался Виктор Шендерович, который в глазах «обеспокоенной общественности» стал «альтернативным Путиным». Принцип понятен: до того не дотянешься, а Шендерович - вот он тут, всегда под рукой. Не удивлюсь, если скоро общественность потребует выписать в Гааге «альтернативный ордер» на арест Шендеровича, чтобы судить его вместо Путина. Читая нарастающий вал новостей о злоключениях Виктора Шендеровича в Европе, где он по какой-то несуразной причине стал символом «коллективной вины» русских, я вспомнил про один пронзительный текст почти полувековой давности.
Вообще, должен признаться, что несколько раз в жизни я остро ощущал свою «интеллектуальную недостаточность». Как правило, это происходило тогда, когда мне на глаза попадался текст, уровень которого был настолько высок, что всякая надежда самостоятельно произвести нечто подобное умирала в моей душе, не успев родиться. Я, как правило, испытываю смешанное чувство зависти и преклонения перед талантом, позволяющим предельно четко и точно выразить мысль, используя минимум слов. В юности меня завораживали некоторые тексты Маркса (далеко не все и в основном ранние). Первый серьезный шок я испытал, открыв в конце 80-х для себя Бердяева, особенно «Истоки и смысл русского коммунизма». Было щемящее чувство бессилия – я понимал, что сам так не могу и не смогу никогда. А вот последний раз нечто подобное я испытал, когда Юля вытащила мне из ФБ (сам я там не существую, но жена следит, чтобы я был в курсе трендов) речь Виктора Франкла, австрийского психиатра и узника Освенцима, в годовщину аншлюса Австрии.
Текст не новый, гулял по ФБ год назад, но не оценен по достоинству, на мой взгляд. Боюсь, что я сам не смогу добиться такой точности формулировок и образов. Поэтому, несмотря на то, что обычно я не публикую в своем канале длинных цитат из чужих текстов, я решил выложить эту речь целиком без купюр. Я думаю, что она максимально точно передает мое собственное отношение к проблеме коллективной вины.
(см. продолжение)
Часть первая.
Тема двойников Путина в наши дни получила неожиданное продолжение. Похоже, одного нашли. Им оказался Виктор Шендерович, который в глазах «обеспокоенной общественности» стал «альтернативным Путиным». Принцип понятен: до того не дотянешься, а Шендерович - вот он тут, всегда под рукой. Не удивлюсь, если скоро общественность потребует выписать в Гааге «альтернативный ордер» на арест Шендеровича, чтобы судить его вместо Путина. Читая нарастающий вал новостей о злоключениях Виктора Шендеровича в Европе, где он по какой-то несуразной причине стал символом «коллективной вины» русских, я вспомнил про один пронзительный текст почти полувековой давности.
Вообще, должен признаться, что несколько раз в жизни я остро ощущал свою «интеллектуальную недостаточность». Как правило, это происходило тогда, когда мне на глаза попадался текст, уровень которого был настолько высок, что всякая надежда самостоятельно произвести нечто подобное умирала в моей душе, не успев родиться. Я, как правило, испытываю смешанное чувство зависти и преклонения перед талантом, позволяющим предельно четко и точно выразить мысль, используя минимум слов. В юности меня завораживали некоторые тексты Маркса (далеко не все и в основном ранние). Первый серьезный шок я испытал, открыв в конце 80-х для себя Бердяева, особенно «Истоки и смысл русского коммунизма». Было щемящее чувство бессилия – я понимал, что сам так не могу и не смогу никогда. А вот последний раз нечто подобное я испытал, когда Юля вытащила мне из ФБ (сам я там не существую, но жена следит, чтобы я был в курсе трендов) речь Виктора Франкла, австрийского психиатра и узника Освенцима, в годовщину аншлюса Австрии.
Текст не новый, гулял по ФБ год назад, но не оценен по достоинству, на мой взгляд. Боюсь, что я сам не смогу добиться такой точности формулировок и образов. Поэтому, несмотря на то, что обычно я не публикую в своем канале длинных цитат из чужих текстов, я решил выложить эту речь целиком без купюр. Я думаю, что она максимально точно передает мое собственное отношение к проблеме коллективной вины.
(см. продолжение)
Продолжение. Начало - см. предыдущий пост
Текст речи Виктора Франкла на собрании в 50-ю годовщину аннексии Австрии Германией (1938-1988).
Перевод Надежды Ковалевской, 2022.
Господин Мэр, уважаемые жители Вены,
Надеюсь вы меня поймёте, если сейчас, в этот час поминовения, я попрошу вас вместе со мной вспомнить моего отца, который погиб в концлагере Терезин [под Прагой], моего брата, который умер в Освенциме, мою мать, которая умерла там же в газовой камере, и мою первую жену, которая в молодом возрасте погибла в концлагере Берген Бельзен.
Я, однако, прошу вас не ожидать от меня слов ненависти.
Кого мне ненавидеть? Я знал только жертв, я не знал агрессоров; во всяком случае, не знал их лично, а обвинение кого-то не лично, а коллективно для меня категорически неприемлемо.
Коллективной вины не существует!
И поверьте мне, я говорю это не только сегодня, я говорил это с первого дня, когда освободился из своего последнего концлагеря. Я уверен, что коллективно обвинять жителей Австрии, которым сегодня от 0 до 50 лет, - это преступление и сумасшествие. Или, если говорить в психиатрических терминах, это было бы преступлением, если бы это не было сумасшествием, и к тому же рецидивом социалистической идеологии “групповой вины” [нем. - Sippenhaftung].
Хорошо бы донести это до тех, кто уверен, что у них есть право призывать кого-то испытывать вину или даже стыд не за то, что человек делал (или не делал) САМ, но за то, что лежит на совести его родителей или даже их родителей.
Я уверен, что жертвы прошлых коллективных преследований в первую очередь должны со мной согласиться, и они согласятся, если в их намерения, конечно, не входит отправить сегодняшнюю молодежь прямиком в руки старых нацистов или неонацистов.
Позвольте мне на мгновение вернуться в момент своего освобождения. Я вернулся в Вену с первым транспортом, нелегальным способом: мы втиснулись в грузовик вместе с несколькими венцами включая Розу Йохманн [участница движения сопротивления] и 15 августа 1945 года вернулись в город.
С тех пор я 63 раза был в Америке по приглашению университетов и т.д. И каждый из этих 63 раз я возвращался в Австрию. Не потому, что австрийцы меня как-то особенно любили, а потому что я любил Австрию, а любовь, как мы знаем, не всегда бывает взаимной.
Когда я был в Америке, меня спрашивали: “Скажите, доктор Франкл, почему вы не приехали к нам до войны?”. Мой ответ был таков. Я объяснял, как мне несколько лет пришлось ждать иммиграционную визу в Америку. И что когда её наконец одобрили, было уже слишком поздно. Потому что я не смог себя заставить бросить своих престарелых родителей и оставить их посреди войны на волю судьбы при нацистском режиме. Я предпочёл разделить их судьбу.
Тогда меня спрашивали: “Хорошо, но почему вы не приехали в Америку сразу после войны? Почему вернулись в Вену? Разве венцы недостаточно [плохого] сделали вам и вашей семье?”. Тогда я им отвечал: “Понимаете, в Вене была, например, католическая баронесса, которая, кстати, нашла и поддерживала великого поэта из рабочего класса Альфонса Петцольда. Так вот, она укрывала в своей квартире мою двоюродную сестру всю войну и этим спасла ей жизнь. И пример с другой стороны: в Вене был адвокат-социалист, который, рискуя жизнью, приносил мне продукты при любой возможности. Знаете, кто это был? Бруно Питтерманн. И тогда я спрашивал американцев: “Скажите, почему я не должен был возвращаться в Вену, в которой были ТАКИЕ люди?”.
Я знаю, что вы сейчас говорите себе или скажете мне при встрече: господин Франкл, давайте будем честны, это всего лишь исключение из правил. В большинстве своём все люди - оппортунисты. Они должны были противостоять. И я с вами согласен. Но, пожалуйста, примите во внимание одну вещь: сопротивление всегда предполагает героизм. А героизм, в моём понимании, человек может требовать только от одного человека - от себя самого.
(См. окончание в следующем посте)
Текст речи Виктора Франкла на собрании в 50-ю годовщину аннексии Австрии Германией (1938-1988).
Перевод Надежды Ковалевской, 2022.
Господин Мэр, уважаемые жители Вены,
Надеюсь вы меня поймёте, если сейчас, в этот час поминовения, я попрошу вас вместе со мной вспомнить моего отца, который погиб в концлагере Терезин [под Прагой], моего брата, который умер в Освенциме, мою мать, которая умерла там же в газовой камере, и мою первую жену, которая в молодом возрасте погибла в концлагере Берген Бельзен.
Я, однако, прошу вас не ожидать от меня слов ненависти.
Кого мне ненавидеть? Я знал только жертв, я не знал агрессоров; во всяком случае, не знал их лично, а обвинение кого-то не лично, а коллективно для меня категорически неприемлемо.
Коллективной вины не существует!
И поверьте мне, я говорю это не только сегодня, я говорил это с первого дня, когда освободился из своего последнего концлагеря. Я уверен, что коллективно обвинять жителей Австрии, которым сегодня от 0 до 50 лет, - это преступление и сумасшествие. Или, если говорить в психиатрических терминах, это было бы преступлением, если бы это не было сумасшествием, и к тому же рецидивом социалистической идеологии “групповой вины” [нем. - Sippenhaftung].
Хорошо бы донести это до тех, кто уверен, что у них есть право призывать кого-то испытывать вину или даже стыд не за то, что человек делал (или не делал) САМ, но за то, что лежит на совести его родителей или даже их родителей.
Я уверен, что жертвы прошлых коллективных преследований в первую очередь должны со мной согласиться, и они согласятся, если в их намерения, конечно, не входит отправить сегодняшнюю молодежь прямиком в руки старых нацистов или неонацистов.
Позвольте мне на мгновение вернуться в момент своего освобождения. Я вернулся в Вену с первым транспортом, нелегальным способом: мы втиснулись в грузовик вместе с несколькими венцами включая Розу Йохманн [участница движения сопротивления] и 15 августа 1945 года вернулись в город.
С тех пор я 63 раза был в Америке по приглашению университетов и т.д. И каждый из этих 63 раз я возвращался в Австрию. Не потому, что австрийцы меня как-то особенно любили, а потому что я любил Австрию, а любовь, как мы знаем, не всегда бывает взаимной.
Когда я был в Америке, меня спрашивали: “Скажите, доктор Франкл, почему вы не приехали к нам до войны?”. Мой ответ был таков. Я объяснял, как мне несколько лет пришлось ждать иммиграционную визу в Америку. И что когда её наконец одобрили, было уже слишком поздно. Потому что я не смог себя заставить бросить своих престарелых родителей и оставить их посреди войны на волю судьбы при нацистском режиме. Я предпочёл разделить их судьбу.
Тогда меня спрашивали: “Хорошо, но почему вы не приехали в Америку сразу после войны? Почему вернулись в Вену? Разве венцы недостаточно [плохого] сделали вам и вашей семье?”. Тогда я им отвечал: “Понимаете, в Вене была, например, католическая баронесса, которая, кстати, нашла и поддерживала великого поэта из рабочего класса Альфонса Петцольда. Так вот, она укрывала в своей квартире мою двоюродную сестру всю войну и этим спасла ей жизнь. И пример с другой стороны: в Вене был адвокат-социалист, который, рискуя жизнью, приносил мне продукты при любой возможности. Знаете, кто это был? Бруно Питтерманн. И тогда я спрашивал американцев: “Скажите, почему я не должен был возвращаться в Вену, в которой были ТАКИЕ люди?”.
Я знаю, что вы сейчас говорите себе или скажете мне при встрече: господин Франкл, давайте будем честны, это всего лишь исключение из правил. В большинстве своём все люди - оппортунисты. Они должны были противостоять. И я с вами согласен. Но, пожалуйста, примите во внимание одну вещь: сопротивление всегда предполагает героизм. А героизм, в моём понимании, человек может требовать только от одного человека - от себя самого.
(См. окончание в следующем посте)
(Окончание. См. первые ДВЕ части в предыдущих постах)
И те, кто скажут, что человек должен был отдать предпочтение заключению, а не договариваться с нацистами, тоже абсолютно правы. Но это имеет право говорить только тот человек, который своим примером докажет, что он предпочитает концлагерь предательству себя и своих убеждений.
Современное молодое поколение меньше всего в состоянии понять, как в те времена люди должны были бояться за свою свободу и жизнь, за судьбу своих семей, за которые они несли ответственность. Это нужно принимать во внимание. Но поэтому ещё больше мы должны восхищаться теми, кто перед лицом смертельной опасности имел мужество присоединиться к движению сопротивления, кто заплатил своими жизнями, как мой лучший друг тех времён Хуберт Гцур, которого обвинили в “развале вооружённых сил” и приговорили к смертной казни.
Дамы и господа, националсоциализм воспитал расовое безумие.
И если позволите, я вам скажу, что думаю об этом: в реальности существует только две человеческих “расы”. “Раса” порядочных людей и раса непристойных людей, и эта “расовая сегрегация” проходит через все народы. А внутри каждой нации - через все партии и различные группы. Даже в концлагерях, даже среди эсэсовцев, время от времени попадались полупорядочные люди. Так же и с другой стороны, среди соратников вам могут попадаться негодяи.
Опасность же поджидает в несколько другом месте: порядочные люди находятся в меньшинстве, всегда находились в меньшинстве, и думаю, так и будет в будущем. Но опасность возникает тогда, когда режим или политическая система возвышает непорядочных людей, или, другими словами, позволяет негативной верхушке нации осуществлять контроль. Это настоящая опасность. И ни одна нация априори не застрахована от этой угрозы. Поэтому осмелюсь сказать, что, в принципе, любой народ может совершить Холокост.
Какие политические выводы можно сделать из вышесказанного? Я считаю, существуют только два стиля политического руководства, или, лучше сказать, два типа политических лидеров. Есть те, которые уверены, что цель оправдывает любые средства, в том числе террористические. Другой же тип политиков осознаёт, что есть средства, которые оскверняют даже самую священную цель. Я уверен, что именно этот [второй] тип политиков сможет расслышать голос разума сквозь шум марша и услышать требования текущего дня, или скорее, требования этого памятного дня. Это [требование] может быть только одним: чтобы все, кем движут благие намерения, наконец-то протянули друг другу руки через все могилы и траншеи.
Благодарю вас.
И те, кто скажут, что человек должен был отдать предпочтение заключению, а не договариваться с нацистами, тоже абсолютно правы. Но это имеет право говорить только тот человек, который своим примером докажет, что он предпочитает концлагерь предательству себя и своих убеждений.
Современное молодое поколение меньше всего в состоянии понять, как в те времена люди должны были бояться за свою свободу и жизнь, за судьбу своих семей, за которые они несли ответственность. Это нужно принимать во внимание. Но поэтому ещё больше мы должны восхищаться теми, кто перед лицом смертельной опасности имел мужество присоединиться к движению сопротивления, кто заплатил своими жизнями, как мой лучший друг тех времён Хуберт Гцур, которого обвинили в “развале вооружённых сил” и приговорили к смертной казни.
Дамы и господа, националсоциализм воспитал расовое безумие.
И если позволите, я вам скажу, что думаю об этом: в реальности существует только две человеческих “расы”. “Раса” порядочных людей и раса непристойных людей, и эта “расовая сегрегация” проходит через все народы. А внутри каждой нации - через все партии и различные группы. Даже в концлагерях, даже среди эсэсовцев, время от времени попадались полупорядочные люди. Так же и с другой стороны, среди соратников вам могут попадаться негодяи.
Опасность же поджидает в несколько другом месте: порядочные люди находятся в меньшинстве, всегда находились в меньшинстве, и думаю, так и будет в будущем. Но опасность возникает тогда, когда режим или политическая система возвышает непорядочных людей, или, другими словами, позволяет негативной верхушке нации осуществлять контроль. Это настоящая опасность. И ни одна нация априори не застрахована от этой угрозы. Поэтому осмелюсь сказать, что, в принципе, любой народ может совершить Холокост.
Какие политические выводы можно сделать из вышесказанного? Я считаю, существуют только два стиля политического руководства, или, лучше сказать, два типа политических лидеров. Есть те, которые уверены, что цель оправдывает любые средства, в том числе террористические. Другой же тип политиков осознаёт, что есть средства, которые оскверняют даже самую священную цель. Я уверен, что именно этот [второй] тип политиков сможет расслышать голос разума сквозь шум марша и услышать требования текущего дня, или скорее, требования этого памятного дня. Это [требование] может быть только одним: чтобы все, кем движут благие намерения, наконец-то протянули друг другу руки через все могилы и траншеи.
Благодарю вас.
Пост в двух частях. Часть первая.
Мне кажется, что метафизический смысл политической игры под названием «украинское контрнаступление» начинает постепенно проясняться.
Осью, вокруг которой выстроен сюжет этого ставшего бесконечным политического триллера, похоже, являются не соревнование военных разведок и не борьба пропагандистских нарративов, а расхождения между Украиной и частью ее западных союзников и доноров в вопросе о том, сколько может длиться война и на каких условиях возможно перемирие с Путиным.
Именно из трений между партнерами по антипутинской коалиции, на мой взгляд, и высекается та искра, от которой воспламеняются разговоры о "практически неизбежном наступлении, к которому Украина опять не готова». По этой причине, думаю, наступление, в конечном счете, скорее состоится, чем не состоится, вне зависимости от того, на сколько Украина к нему готова на самом деле.
Украина считает, что война может и должна вестись до тех пор, пока ей не удастся одержать над Россией военную победу, под которой понимается освобождение всех оккупированных территорий, включая Крым. Временных и ресурсных ограничений Украина не признает. Проблема лишь в трм, что ресурсы у нее заемные.
Россия делает вид, что она уже победила, и хочет закрепить как финальный достигнутый промежуточный результат. Иными словами, Россия желает скорейшего завершения ею же спровоцированной открытой военной фазы конфликта и возвращения к «гибридной войне». Условием такого мира является признание новых границ, что равносильно частичной капитуляции Украины и поддерживающего ее Запада. Частичной потому, что первоначальные цели войны – установление в Украине подконтрольного Москве правительства - остаются в этом случае не достигнутыми.
Запад и на словах, и на деле поддерживает Украину и хотел бы, чтобы она победила. Но эта поддержка не является безусловной. В отличие от Украины, Запад не считает эту войну для себя экзистенциальной, а поэтому считает деньги. В его понимании все имеет цену, и победа – тоже. В английском языке для таких случаев есть выражение: это не та гора, на которой я готов умереть. Так вот, российско-украинский конфликт, при всей его значимости, не является для Запада той горой, на которой он готов умереть.
Продолжение в следующем посте.
Мне кажется, что метафизический смысл политической игры под названием «украинское контрнаступление» начинает постепенно проясняться.
Осью, вокруг которой выстроен сюжет этого ставшего бесконечным политического триллера, похоже, являются не соревнование военных разведок и не борьба пропагандистских нарративов, а расхождения между Украиной и частью ее западных союзников и доноров в вопросе о том, сколько может длиться война и на каких условиях возможно перемирие с Путиным.
Именно из трений между партнерами по антипутинской коалиции, на мой взгляд, и высекается та искра, от которой воспламеняются разговоры о "практически неизбежном наступлении, к которому Украина опять не готова». По этой причине, думаю, наступление, в конечном счете, скорее состоится, чем не состоится, вне зависимости от того, на сколько Украина к нему готова на самом деле.
Украина считает, что война может и должна вестись до тех пор, пока ей не удастся одержать над Россией военную победу, под которой понимается освобождение всех оккупированных территорий, включая Крым. Временных и ресурсных ограничений Украина не признает. Проблема лишь в трм, что ресурсы у нее заемные.
Россия делает вид, что она уже победила, и хочет закрепить как финальный достигнутый промежуточный результат. Иными словами, Россия желает скорейшего завершения ею же спровоцированной открытой военной фазы конфликта и возвращения к «гибридной войне». Условием такого мира является признание новых границ, что равносильно частичной капитуляции Украины и поддерживающего ее Запада. Частичной потому, что первоначальные цели войны – установление в Украине подконтрольного Москве правительства - остаются в этом случае не достигнутыми.
Запад и на словах, и на деле поддерживает Украину и хотел бы, чтобы она победила. Но эта поддержка не является безусловной. В отличие от Украины, Запад не считает эту войну для себя экзистенциальной, а поэтому считает деньги. В его понимании все имеет цену, и победа – тоже. В английском языке для таких случаев есть выражение: это не та гора, на которой я готов умереть. Так вот, российско-украинский конфликт, при всей его значимости, не является для Запада той горой, на которой он готов умереть.
Продолжение в следующем посте.
Окончание. Начало в предыдущем посте.
Украина, которая ради победы за ценой не постоит, не оставляет пространства для компромисса. Для нее есть один черно-белый мир – после освобождения территорий. Запад сохраняет «цветное видение» ситуации, Для него все еще существует много оттенков мира. В принципе, он стремится к тому же, к чему стремится Украина, но цена для него имеет значение.
У Запада есть одна цена, которую он готов заплатить за сохранение украинской государственности, и другая цена, которую он готов заплатить за отвоевание Украиной обратно оккупированных территорий. Я думаю, это и есть самый тонкий и щепетильный момент в отношениях между Украиной и партнерами по коалиции. Предположу, что за сохранение независимой Украины Запад сегодня готов платить по «безлимитному тарифу», а вот на отвоевание обратно территорий он готов выделить ограниченный ресурс, исходя из принципа разумной достаточности.
Одно дело, когда речь идет об остановке дальнейшей агрессии (экспансии) Москвы – ради этого Украине будет оказываться столько поддержки, сколько потребуется. Другое дело, когда речь идет об обороняющейся России, вцепившейся зубами в новую границу, которую Украина пытается прорвать – в этом случае доноры захотят ограничить размеры инвестиции в войну каким-то пределом (например, временем).
Запад готов вложиться в успешный проект, но не готов вечно финансировать безуспешные попытки вернуть территории. Не потому, что любит или боится Путина, а потому, что привык считать деньги. В этой точке и возникает тема контрнаступления. Кстати, заодно становится понятно, почему его упорно называют именно контрнаступлением – чтобы не подчеркивать состоявшийся переход России к оборонительной стратегии (по крайней мере, на данном этапе войны).
Дискуссия между Украиной и Западом все больше напоминает «терки» между инвестором и менеджерами «стартапа». Запад просит от Зеленского подтвердить, что план по освобождению территорий не является утопией. Зеленский такой план презентует и просит проинвестировать его оружием в полном объеме. Запад делает свою калькуляцию и что-то из этого дает, что-то - нет, а заодно просит показать промежуточный результат, чтобы убедиться, что «стартап» не безнадежен. Зеленский в ответ говорит, что ресурсов «совершенно недостаточно» и поэтому никакого промежуточного результата, и вместе с этим наступление каждый раз откладывается «на потом». В общем-то, ларчик просто открывался.
Что дальше? Опыт бизнес-проектов показывает, что есть два сценария разрешения этого конфликта интересов. Либо менеджмент стартапа вовлекает инвестора в свою пирамиду, либо инвестор вводит в стартапе внешнее управление. На данном этапе предсказать, по какому пути пойдут переговоры Украины и Запада, трудно. С большой долей вероятности могу предположить, что для продолжения инвестирования Киеву все-таки придется предъявить промежуточный результат и таки начать наступление.
Украина, которая ради победы за ценой не постоит, не оставляет пространства для компромисса. Для нее есть один черно-белый мир – после освобождения территорий. Запад сохраняет «цветное видение» ситуации, Для него все еще существует много оттенков мира. В принципе, он стремится к тому же, к чему стремится Украина, но цена для него имеет значение.
У Запада есть одна цена, которую он готов заплатить за сохранение украинской государственности, и другая цена, которую он готов заплатить за отвоевание Украиной обратно оккупированных территорий. Я думаю, это и есть самый тонкий и щепетильный момент в отношениях между Украиной и партнерами по коалиции. Предположу, что за сохранение независимой Украины Запад сегодня готов платить по «безлимитному тарифу», а вот на отвоевание обратно территорий он готов выделить ограниченный ресурс, исходя из принципа разумной достаточности.
Одно дело, когда речь идет об остановке дальнейшей агрессии (экспансии) Москвы – ради этого Украине будет оказываться столько поддержки, сколько потребуется. Другое дело, когда речь идет об обороняющейся России, вцепившейся зубами в новую границу, которую Украина пытается прорвать – в этом случае доноры захотят ограничить размеры инвестиции в войну каким-то пределом (например, временем).
Запад готов вложиться в успешный проект, но не готов вечно финансировать безуспешные попытки вернуть территории. Не потому, что любит или боится Путина, а потому, что привык считать деньги. В этой точке и возникает тема контрнаступления. Кстати, заодно становится понятно, почему его упорно называют именно контрнаступлением – чтобы не подчеркивать состоявшийся переход России к оборонительной стратегии (по крайней мере, на данном этапе войны).
Дискуссия между Украиной и Западом все больше напоминает «терки» между инвестором и менеджерами «стартапа». Запад просит от Зеленского подтвердить, что план по освобождению территорий не является утопией. Зеленский такой план презентует и просит проинвестировать его оружием в полном объеме. Запад делает свою калькуляцию и что-то из этого дает, что-то - нет, а заодно просит показать промежуточный результат, чтобы убедиться, что «стартап» не безнадежен. Зеленский в ответ говорит, что ресурсов «совершенно недостаточно» и поэтому никакого промежуточного результата, и вместе с этим наступление каждый раз откладывается «на потом». В общем-то, ларчик просто открывался.
Что дальше? Опыт бизнес-проектов показывает, что есть два сценария разрешения этого конфликта интересов. Либо менеджмент стартапа вовлекает инвестора в свою пирамиду, либо инвестор вводит в стартапе внешнее управление. На данном этапе предсказать, по какому пути пойдут переговоры Украины и Запада, трудно. С большой долей вероятности могу предположить, что для продолжения инвестирования Киеву все-таки придется предъявить промежуточный результат и таки начать наступление.
Нельзя сказать, что путинское государство совсем недееспособно. Оно вполне еще эффективно, но только не как государство, а как банда. В очередной раз сбылось пророчество Святого Августина: уберите закон и справедливость - и во что превратится государство, как не в самую большую вооруженную шайку разбойников? Убрали – превратилось. Что дальше?
Главный вопрос: насколько государство-банда эффективно именно во время войны? Все анекдотические истории с Пригожиным, Кадыровым, стрелками, малявами, свидетелями которых мы стали на исходе Бахмута, откровенно манифистируют о кризисе и разложении бандитского государства.
Почему-то вспомнились какие-то совсем уже детские годы. Киев, четвертый класс, урок истории, очень пожилая учительница с странным именем Бетя Борисовна объясняет в разгар брежневского тоталитарного застоя, почему греки выиграли войну у военной армады персов: потому что армия свободных и организованных людей сильнее армии рабов. Разве что-то существенно изменилось в человеческой природе с тех античных времен? Я не слышал об этом.
Все члены банды – рабы. Таков ее принцип организации, ее природа. Выражаясь высоким античным слогом, это и есть Ахиллесова пята путинского государства на войне. То, что сходит с рук в мирное время, война не прощает.
Главный вопрос: насколько государство-банда эффективно именно во время войны? Все анекдотические истории с Пригожиным, Кадыровым, стрелками, малявами, свидетелями которых мы стали на исходе Бахмута, откровенно манифистируют о кризисе и разложении бандитского государства.
Почему-то вспомнились какие-то совсем уже детские годы. Киев, четвертый класс, урок истории, очень пожилая учительница с странным именем Бетя Борисовна объясняет в разгар брежневского тоталитарного застоя, почему греки выиграли войну у военной армады персов: потому что армия свободных и организованных людей сильнее армии рабов. Разве что-то существенно изменилось в человеческой природе с тех античных времен? Я не слышал об этом.
Все члены банды – рабы. Таков ее принцип организации, ее природа. Выражаясь высоким античным слогом, это и есть Ахиллесова пята путинского государства на войне. То, что сходит с рук в мирное время, война не прощает.
Дамба – это не столько событие, сколько символ и прогноз на ближайшие месяцы. Вот как-то так будет выглядеть трагическая развязка. Сначала что-то сверху прилетит, потом рванет в сердце машинного зала, потом все вокруг зальет - и не водой. Стремительно растет энтропия во всех звеньях системы. Этот процесс не может продолжаться бесконечно долго. Россия созрела для очередного фазового перехода из одного состояния в другое. Я не берусь предугадать вектор этих изменений. По всей видимости, он определится лишь по ходу самих изменений и станет результатом «случайного выбора» истории. Но могу предположить, что так, как есть сейчас, точно больше не будет. Возможности продолжать управлять процессами прежними методами практически исчерпаны. До конца года случится мощная политическая подвижка, сопоставимая по масштабу с той, которая произошла весной 2022 года. Напряжение ищет выход и обязательно его найдет. Грядет война народная, гражданская война.