…Что-то не так было в этой ноябрьской Москве. Огромные дома нависали на Земляной вал, где мы месили снежную кашу своими сапогами. Людей толклось много, и все они не в пример нашему праздному шатанию — были чем-то заняты, куда-то торопились: впрочем это наблюдение было проделано мной и в первые мои поездки в Москву, однако ни разу, до сегодняшнего дня, это не было чем-то столь раздражающим и вместе с тем гнетущим.
Холод сдавливал мои поджилки. Студеный воздух наполнял мои ноздри и в этом было что-то сколь болезненное, столь и узнаваемое. Отчего бы не влезть сейчас головой в эту подмерзшую снежную стужу? Отчего бы не вобрать в себя этот потусторонний Московский холод? Москва… бывшая когда-то столицей… тебе ли неизвестны те боли и те бесчисленные страдания, какие принесла ты людскому роду? Я ступал по тебе, о Москва, я вспоминал как бывал в тебе, как в прокуренной продрогшей прозябающей по весям и околоткам не сколь Подмосковной, но Примосковной блядище.
— Ну ты Акинфич, маху дал того разу!
— Нескромностью своею уточняю, — що ви маєте на увазі мій улюблений Павліку?
— А я Ксенофонте Акінфичу маю на увазі наступне. Того разу, коли ви вирішили взяти відпусток середь літа й коли телеграфували мені що прибудете до Москви о четвер, а це був як мені пам’ятається — вівторок… Тоді я вирішив що ви знов напилися як та скотиняка, й це так і було — приїхали ви п‘яний, якись поджовганий, та й встали серед перону, мов, приймайте мене пане друге як рідного…
— Ничего не помню…
— Зато я помню… Как ты напоил меня, скотина такая, и заставил слоняться по подмосковным станицам в поисках своей суженой… всё вопил… вопил… нет, не так скажу, — сперва шел долго, молча, ни слова ни полслова, а потом как ни с того ни с сего вставал среди дороги: — Аксинья, — во весь голос, сволочь, и надрывал тут же, — Аксинья!!! А она всё не отвечала и не отвечала… Я больше тебе скажу… Страшно представить сколько денег ты отдал ямщикам, что катали тебя от одной станции к другой, и скольких людей ты выспрашивал… А вот в Щёлкове — забегаешь в табачную лавку, бьёшь, сволочь такая, по столу — мне виргинския! Виргинския! — так ещё, падла, на давнишний манер артикулируешь, — и тебе подают, а ты за грудки, — И где вы прятать изволите мою ненаглядную Аксинью? — а женщина в летах как стояла за прилавком, так и села куда-то на свои коробки… Еле я оттащил тебя… и кончилось бы… кончилось бы это ничем, но ты же сволочь удачливая… таки нашел! На одной из станций, в ночи уже, к деду какому-то пристал, тот и выведал твоим угаром изнемождённый… И ты: карету мне, карету, холопы, а ну подавай! И подали, хотя идти там было…
— Полно, Павлик! Полно! — было тяжело дышать.
Павлик смотрел на меня хотя и беззлобно, но с укоризной.
— А всё же… Встретил я её?
— Встретил… Если не вдаваться в подробности… Вы переговорили и разошлись было с миром… Это было на пороге… Но тут сзади заковылял, хроменький такой…
— Папаша с протезом?
— Не. Молодой. Я сперва не понял, думал брат. Оказалось — жених…
— И что потом?
— Да что! Ты как завопил: меня на его! меня на его! на хроменькаго! — снова вот этот блядский старый манер — на убогонькаго! — ещё и малоросское «Г» вдобавок, — и как давай хохотать! «Пихал Ебалыч, вы енто видели? Вы енто видели, Пихал Ебалыч». А потом как выдохся, присел на корточки, покурил, поднялся нехотя — «ну, мира вашему дому», — и побрёл пешком… до-олго брёл, всё по дворам водочки спрашивал, где и наливали, и снова брёл, я уж издыхать стал, ну а потом в карету и я тебя на поезд такого и усадил…
— Да-с, Пал Епифаныч… Ты это… Прости… виноват — я склонил голову и посмотрел на него исподлобья.
— Ты это брось, паря! Бабы оно такое дело. Давай лучше для просветления мозгу — поскорее в Лефортово
— Бричку словим?
— Словим, воля ваша, барин…
— А там и почуточку, и помаленечку, — он стал напевать это на какой-то неизвестный мне мотив.
— Не рано ли?
— Такие вопросы задаёте! А потом… Ямщик! Ямщик! Сколько до Лефортова возьмёшь?.. Едем! Запрыгивай, дорогой.
Паша влез на ступеньку первым и протянул мне руку.
Холод сдавливал мои поджилки. Студеный воздух наполнял мои ноздри и в этом было что-то сколь болезненное, столь и узнаваемое. Отчего бы не влезть сейчас головой в эту подмерзшую снежную стужу? Отчего бы не вобрать в себя этот потусторонний Московский холод? Москва… бывшая когда-то столицей… тебе ли неизвестны те боли и те бесчисленные страдания, какие принесла ты людскому роду? Я ступал по тебе, о Москва, я вспоминал как бывал в тебе, как в прокуренной продрогшей прозябающей по весям и околоткам не сколь Подмосковной, но Примосковной блядище.
— Ну ты Акинфич, маху дал того разу!
— Нескромностью своею уточняю, — що ви маєте на увазі мій улюблений Павліку?
— А я Ксенофонте Акінфичу маю на увазі наступне. Того разу, коли ви вирішили взяти відпусток середь літа й коли телеграфували мені що прибудете до Москви о четвер, а це був як мені пам’ятається — вівторок… Тоді я вирішив що ви знов напилися як та скотиняка, й це так і було — приїхали ви п‘яний, якись поджовганий, та й встали серед перону, мов, приймайте мене пане друге як рідного…
— Ничего не помню…
— Зато я помню… Как ты напоил меня, скотина такая, и заставил слоняться по подмосковным станицам в поисках своей суженой… всё вопил… вопил… нет, не так скажу, — сперва шел долго, молча, ни слова ни полслова, а потом как ни с того ни с сего вставал среди дороги: — Аксинья, — во весь голос, сволочь, и надрывал тут же, — Аксинья!!! А она всё не отвечала и не отвечала… Я больше тебе скажу… Страшно представить сколько денег ты отдал ямщикам, что катали тебя от одной станции к другой, и скольких людей ты выспрашивал… А вот в Щёлкове — забегаешь в табачную лавку, бьёшь, сволочь такая, по столу — мне виргинския! Виргинския! — так ещё, падла, на давнишний манер артикулируешь, — и тебе подают, а ты за грудки, — И где вы прятать изволите мою ненаглядную Аксинью? — а женщина в летах как стояла за прилавком, так и села куда-то на свои коробки… Еле я оттащил тебя… и кончилось бы… кончилось бы это ничем, но ты же сволочь удачливая… таки нашел! На одной из станций, в ночи уже, к деду какому-то пристал, тот и выведал твоим угаром изнемождённый… И ты: карету мне, карету, холопы, а ну подавай! И подали, хотя идти там было…
— Полно, Павлик! Полно! — было тяжело дышать.
Павлик смотрел на меня хотя и беззлобно, но с укоризной.
— А всё же… Встретил я её?
— Встретил… Если не вдаваться в подробности… Вы переговорили и разошлись было с миром… Это было на пороге… Но тут сзади заковылял, хроменький такой…
— Папаша с протезом?
— Не. Молодой. Я сперва не понял, думал брат. Оказалось — жених…
— И что потом?
— Да что! Ты как завопил: меня на его! меня на его! на хроменькаго! — снова вот этот блядский старый манер — на убогонькаго! — ещё и малоросское «Г» вдобавок, — и как давай хохотать! «Пихал Ебалыч, вы енто видели? Вы енто видели, Пихал Ебалыч». А потом как выдохся, присел на корточки, покурил, поднялся нехотя — «ну, мира вашему дому», — и побрёл пешком… до-олго брёл, всё по дворам водочки спрашивал, где и наливали, и снова брёл, я уж издыхать стал, ну а потом в карету и я тебя на поезд такого и усадил…
— Да-с, Пал Епифаныч… Ты это… Прости… виноват — я склонил голову и посмотрел на него исподлобья.
— Ты это брось, паря! Бабы оно такое дело. Давай лучше для просветления мозгу — поскорее в Лефортово
— Бричку словим?
— Словим, воля ваша, барин…
— А там и почуточку, и помаленечку, — он стал напевать это на какой-то неизвестный мне мотив.
— Не рано ли?
— Такие вопросы задаёте! А потом… Ямщик! Ямщик! Сколько до Лефортова возьмёшь?.. Едем! Запрыгивай, дорогой.
Паша влез на ступеньку первым и протянул мне руку.
— А потом к дамам в галерею! Ох, там одна грузинка! А может жидовка… Но ох какая! Ох какая!
Лошадь фыркнула и скрыла нас за густым туманом подтаявших московских переулков…
Лошадь фыркнула и скрыла нас за густым туманом подтаявших московских переулков…
Forwarded from Трофим Н.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Мой друг Леонид Титаренко сделал то, чего нам всем давно не хватало.
ВСЕМ СМОТРЕТЬ!!!!
ВСЕМ СМОТРЕТЬ!!!!
Forwarded from Лёнечная
Доставкой еды пренебрегает только неленивый. А мы с ленью, видишь ли, тёзки. Лень — мой компас земной, который всегда указывает на место отдыха.
Мой неуёмный друг Лёша наоборот: по ту сторону пищевой цепи. Он — тоже любит доставку еды, но по-своему: он — курьер. Так сказать, Лёша – доставляет еду, я – ем. А ещё он мотивирует женщин рожать в надежде, что если из кого-то смог вырасти такой как Лёша, то и из их ребёнка тоже сможет вырасти некто, хотя бы в чём-то на него похожий.
И мы объединились. И объелись. Во всяком случае, в первом выпуске ЕЛгорода – нашего видео-баловства, где мы заказываем лакомства из белгородских едален и пробуем так ли они лакомы. И дурачимся, конечно. А что ещё делать, когда скоро сорок? Вроде бы, всё. Аппетита!
ВК https://vkvideo.ru/video-208257351_456239025
Ютуб https://www.youtube.com/watch?v=KkD5K-3leyI
Мой неуёмный друг Лёша наоборот: по ту сторону пищевой цепи. Он — тоже любит доставку еды, но по-своему: он — курьер. Так сказать, Лёша – доставляет еду, я – ем. А ещё он мотивирует женщин рожать в надежде, что если из кого-то смог вырасти такой как Лёша, то и из их ребёнка тоже сможет вырасти некто, хотя бы в чём-то на него похожий.
И мы объединились. И объелись. Во всяком случае, в первом выпуске ЕЛгорода – нашего видео-баловства, где мы заказываем лакомства из белгородских едален и пробуем так ли они лакомы. И дурачимся, конечно. А что ещё делать, когда скоро сорок? Вроде бы, всё. Аппетита!
ВК https://vkvideo.ru/video-208257351_456239025
Ютуб https://www.youtube.com/watch?v=KkD5K-3leyI
VK Видео
ЕЛгород #1. ПОТАПЫЧ
Мы давно заметили, что белгородцы — едят. И решили вот что. А закажем-ка из какого-нибудь заведения и испытаем на себе, чем же кормят жителей любимого города. Сегодня в первом выпуске ЕЛгорода — культовый Потапыч! 00:00 Интро 00:03 Приветствие 01:55 Пицца…
Вашему вниманию! К этому блюду и я имел честь приложить руку, а иной раз даже и ногу. Смотрим!
https://vk.com/wall-208257351_340
https://vk.com/wall-208257351_340
VK
ЕЛгород. Пост со стены.
Свежая горячая порция Елгорода. Сегодня в меню Бублик. Лакомьтесь!
Трофим такой один!
Rest in peace, David 😢
Линч ушёл от нас ровно в тот год, когда я плотно заинтересовался его творчеством. Посмотрели с Алиной весь Твин Пикс, Малхолланд драйв, Голову-ластик… теперь в планах «Внутренняя империя»… Ещё успел за пару дней прочесть его книжку про ловлю идей, сумел оттуда многое почерпнуть, хотя книжка сама по себе очень простая и незамысловатая. Грустно, очень грустно, что он ушел. Миру действительно будет его не хватать