Книг очень, очень много. Книги везде. На стеллажах, на полу, на столах, под столами, вдоль стен. Книги везде. У каждой своя история и свой характер. Кажется, что книг в этом мире больше, чем людей.
На стеллажах лежат подписанные аккуратным почерком листы с указанием жанра.
Рин идет дальше.
Автобиографии. Страны и регионы. Кулинария. Хобби. Эзотерика и мистика. Комиксы. Детская литература. Целых три стеллажа инструкций. Толстые инструкции стоят, а тонкие или маленькие лежат одни на других, что вовек не разобрать, не разобраться.
И вот, наконец, то, что она искала — история. Всего один стеллаж, но и этого может быть достаточно.
Она садится на корточки и читает нацарапанное на дереве название нижней полки: «Древний мир». Книги сплошь про Грецию, Рим, шумеров, ассирийцев и прочих предков современности. Империи, империи, империи. Кто-то считал, что империи — зло, а кто-то говорил, что именно империи сделали мир таким, какой он есть. Все в этом мире изобретение империй. Письменность, наука, война.
Выше на полках идут средние века, затем Эпоха Возрождения, НТР, Новое время, Новейшее время и… все. Больше ничего нет.
Новейшее время последнее. Хотя чего еще ждать? Что может быть после новейшего времени?
Рин берет книгу с верхней полки и смотрит год издания — 2042. Затем только смотрит название «Доклад ООН по проблемам демографии (издание для неспециалистов)». Листает книгу — сплошь графики и цифры, перемежающиеся небольшим количеством мелкого текста. В те годы население планеты еще росло.
Но что было дальше — никто не знает.
Будто бы провал.
Что бы сказали на это ученые-эволюционисты?
Рин вспоминает книгу, которую читала в детстве. Авторы предсказывали гигантский рост популяции и будущую нехватку ресурсов. «Пределы роста». Конечно, все случилось не так. 

Прошло немало времени и вереск на холмах успел уснуть и проснуться множество раз, прежде чем зеленые глаза Айвина стали серыми, а рыжие волосы потускнели. Будто бы с него опадала позолота и проявлялось то самое настоящее, его каркас. Он чувствовал, как магия леса, холмов и моря постепенно покидает его. Поэтому его зеленые глаза переставали быть зелеными, рыжина ушла, и даже часть татуировок исчезла.
Когда они оба все поняли, Айвин уже успел сильно измениться. Он не до конца превратился в человека с человеческими мыслями и противоречиями, но уже не принадлежал ни народу холмов, ни народу света и пустот.
И сколько бы раз он ни пытался найти путь в свой мир, где низкие тучи над холодным морем, где у болот танцуют дрожащие огоньки, сколько бы раз ни пытался призвать свой народ, ничего не происходило. Они покинули его. А потом его покинула и Анна.
Он похоронил ее под эбеновым деревом, из тех, что запоминают разговоры о любви. Попрощался с друзьями и отправился вперед.
Его ждала долгая-долгая жизнь.

Она шагала из одного мира в другой, и жизни становилось все меньше. Желтые осенние миры, миры умирающих морей и океанов, оставленные разумной жизнью миры, целые брошенные планеты. Чем ближе подступала пустота, тем больше покинутых миров она видела.
Ревущая тишина усиливалась. Она чувствовала чье-то присутствие. Все ближе и ближе. Присутствие кого-то/чего-то громадного.
Чем дальше они продвигались, тем сложнее было дышать, тем тяжелее давался каждый шаг, тем медленнее она соображала. Как будто поднималась на гору, где было все меньше и меньше кислорода.
Аннабель задавалась вопросом, зачем она здесь, и ничего не могла ответить. Вселенная танцевала перед глазами, сжималась, растягивалась, скручивалась, миры наваливались, наслаивались друг на друга, разрушались, превращались в месиво форм и искажений. Бескрайние пустыни, обрывающиеся в звездную бездну, круговерти искривленных, деформированных пространств, россыпи разорванных на части планет проплывали рядом, вихрились вокруг, прорастали внутри ледяными ветвящимися фракталами.
Она видела, что Вселенная умирает. Вселенная уже умерла. Много-много раз.
Магия? Кому нужна магия, когда существует математика?
Но теперь она понимала, что разницы нет.

Рин вешает трубку и складывает пожелтевшую бумажку с номерами в карман куртки. Она и не думала, что трое из четырех детей злой старухи из дома №5 согласятся приехать.
Выходит из когда-то прозрачной, а теперь грязной стеклянной будки, одиноко стоящей в одуванчиковом поле. С одной стороны к автомату была протоптана тропинка, которая уже почти заросла, но Рин надо в другую сторону.
Вдалеке стоят ЛЭП, похожие на скелеты древних исполинских животных. Она слышит, как движутся электрически заряженные частицы. Она может даже увидеть, если постарается. Но это не то, чего Рин сейчас хочется.
 
Она стоит и слушает пение сверчков. Вдыхает сладкий запах цветов. Затем садится на велосипед, чтобы поехать домой.
Призрачные парашютики отрываются от семянок и разлетаются по обе стороны от велосипеда, как ажурные белые брызги.
Вечерний воздух пропитан влагой. Вкрадчивый холод уже пробирается к сердцу, и невозможно остановить разливающуюся по венам осеннюю грусть.
Лето заканчивается. Как всегда, лето кажется целой жизнью.

Этим утром их должны были принести в жертву. Они с самого детства знали и готовились к почетной участи. Так требовало божество, которому нельзя было не подчиниться. Все знали, что божество может проклясть все племя.
Боялись ли они смерти? Как и все люди. Они часто говорили по ночам, шептались, глядя на звезды. Что случится, когда их не станет? Во что вселятся их души? Станут ли они ручьями, птицами или камнями? Будут ли они вместе?
Когда пришел день жертвоприношения, их одели в лучшие одежды, расшитые тысячами бусин. На их руках были браслеты из бивней мамонта, а на шеях ожерелья из лисьих зубов. Два года готовили мастера племени эти дары. Два года вкладывали свои души в создание этих украшений. И когда священный нож проткнет одно сердце, а затем другое, и их уложат в могилу, части душ мастеров тоже улетят и вселятся в лис, реки или деревья. А уж когда умрут мастера, их души окончательно найдут свое место.
А потому, взявшись за руки, они взошли по великой тропе на склон к священному камню. Божество уже ждало. Оно выглядело, точно как статуэтка, которую сделал старый Яни. А ведь он никогда не видел божества! Но теперь они поняли, что сходство было просто поразительным.
Большие груди и бедра, короткие ноги, маленькие ручки. Сейчас в одной из них был зажат блестящий нож. От нее веяло леденящим холодом. Холодом из другого мира. Из того мира, откуда приходят божества.

На островке никто не жил, кроме совсем мелкой живности: ракообразных, серебристых рыбок и трилобитообразных. Последние Альту очень заинтересовали, и она села, скрестив ноги, у самой воды. Небольшие волны, пенясь, набегали на песчаный берег, а у кромки воды копошились самые настоящие трилобиты. Наверное, потому что туда прибивало больше планктона, которым они питались. Самые крупные были размером с ноготь большого пальца, самые мелкие — не видны глазу. Одни неспешно ползли по песку, другие замирали, а потом снова спешили куда-то по своих делам, ведомые загадочными древними инстинктами. Их сегментированные панцири переливались в лучах полуденного солнца.

Альта чувствовала, что прикоснулась к самому времени.

Трилобиты были выведены на Нектоне как дань памяти. Когда-то они стали одними из первых многоклеточных, зародившихся на Земле примерно пятьсот сорок миллионов лет назад. Если Альта правильно помнила, они выживали на планете около двухсот миллионов лет. Человек разумный появился относительно недавно — не то сто, не то двести тысяч лет назад. Тут данные ученых расходились.

Каждый раз вспоминая это, она поражалась, насколько история человечества коротка. Коротка и кровава. Даже на Нифльхейм их привела война.

Сколько еще продержится человеческий вид? Может, пора эволюционировать во
что-нибудь более стоящее?

Альта нашла взглядом Мерр, и у нее вдруг перехватило дыхание.
Та бродила по щиколотку в теплой воде. Она подбирала со дна плоские камушки, целилась, принимала нужную позу и бросала их так, чтобы они отскакивали от поверхности. Она убирала волосы, выбившиеся из небрежной косы, щурилась, меря очередной камень в руке, и улыбалась. Солнечный свет искрился на белоснежном коралловом песке, на мелкой ряби, в ее волосах, а в глазах, казалось, сияло множество солнц.

Жара и радиация. Темнота. Я летела куда-то, неотвратимо, необратимо. Я знала, что не могу развернуться на полпути. Я должна пройти этот путь до конца.
Я видела гигантские разрушенные разломанные горы на фоне дегтевого неба. Будто бы разозлившийся ребенок-исполин решить играл, а потом ему надоело, и он захотел все сломать. Тусклый свет черного солнца просачивался сквозь тяжелую атмосферу, тек вниз, на меня, сквозь меня.
Вокруг были только песок, стекло и камни. Бесконечная пустыня осколков. Обломков.
Но когда-то здесь была жизнь. Я чувствовала.
Теперь осталось только тянущееся во все стороны ничто. Я брела босиком, под ногами хрустели куски каких-то материалов, которые я не могла опознать. Тонкие, гладкие, изломанные, они отражали мертвый мир. Каждый из них отражал бесконечность умерших миров. Я не ранила ноги. Мне не было больно.
Поток времени несет нас всех, мгновение за мгновением, он никогда не останавливается. Для животных время движется медленно, для разумных существ — все быстрее, быстрее и быстрее. Каждая новая технология будто притягивает время, и волны становятся все больше и сильнее.
Иногда разумные существа противятся этому потоку, пытаются загородить его плотинами и дамбами, выкопать рвы вокруг своей жизни, построить акведуки и выбраться на берег. Но это лишь видимость. Сначала образуется брешь, вторая, третья, а затем дамба прорывается под бушующими потоками.
Здесь, в этом странном месте, поток времени смыл все что было, оставив после себя лишь руины.
Я еще раз взглянула на горы, и догадка вдруг поразила меня.
Как я раньше этого не заметила?
Это были не горы. Это были постройки. Невообразимо высокие здания-горы, которые снесло потоком времени. Или войны.
Памятники ушедшей цивилизации.