Сам автор пользовался словом «транскрипция», описывая феерическую одноактную партитуру, где темы Бизе — переоркестрованные, по-новому скомпонованные, укрупненные или фрагментированные, освежеванные от исходного контекста — образуют новый ландшафт. Главную роль в нем играют ударные. Духовых в оркестре нет совсем, а монохромное звучание струнных охвачено пожаром перкуссионных тембров: барабаны и тарелки, маримба, вибрафон, кастаньеты, ковбелы, бонги, бубны, коробочки, маракасы, тамтамы, треугольник, кротали, кубинский шумовой инструмент гуиро и так далее. Действенная природа звукоизвлечения на ударных отвечает хореографичности сюиты, словно несколько сверхнапряженных пластических партий вшиты внутрь партитуры и усиливают телесность этой музыки, обольстительную и зловещую. Феноменальный ритм Рождественского — следствие опыта работы в балете — не дает сюите распасться на ворох тембровых блесток, обеспечивает жесткость конструкции — иногда доходящую до жестокости: и в самых нарядных, и самых проникновенных эпизодах «Кармен-сюиты» неотступно, навязчиво присутствует насилие. В этом страшный, шокирующий ее эффект, причина ужаса, испытанного не только культурными чиновниками, но и просвещенными комментаторами вроде патриарха русского балета Фёдора Лопухова: это насилие пронзает, от него хочется защититься. Слышно здесь и другое свойство Рождественского — на первый взгляд, неуместное в «Кармен-сюите», но очень важное для мира Щедрина: как ни странно, это его дар комедиографа, чуткость к характерному, гротескному, смеховому. Написанная для театра Опера-комик, «Кармен» Бизе, вроде бы, не дает повода для улыбки — но вместе с тем аккумулирует взрывчатую энергию, азарт, карнавальность комической стихии. Не просто измена — а с насмешкой; не просто убийство — а убийство на празднике. Возможно, единственным из великих советских маэстро Рождественский идеально чувствовал «легкий жанр»: оперетту, водевиль, венский вальс. Объединяясь с эротикой и призрачностью «Кармен-сюиты», именно эта черта рождает дух его записи, и он сбивает с ног, словно мансанилья, о которой поет связанная Кармен в сцене обольщения: андалузский херес с изюмным запахом — вязкий, крепкий, сухой, опаляющий рот.