Не смогла бы эмигрировать в поисках лучшей жизни хотя бы потому, что не могу представить реальность, где мои дети будут не русскими. Оторванными от своей истории, культуры. Говорящими на чужом языке, любящими чужие города.
Их детские воспоминания никогда не будут биться с моими. Не будет единого культурного кода.
Провинциальные панельки, деревенское молоко по утрам на углу, песни у костра про искатель разлук самолёт, летние лагеря с галстуками и орлятским кругом. Таблички «расстреляны в ... году» в старой Москве, дети Арбата, угол Патриарших с разлитым маслом. Белые ночи Петербурга, нижегородская стрелка, балтийский берег рыжая заря.
Не могу представить, что они не будут играть в казаки-разбойники и цветной светофор, не будут помнить, что в школу обязательно надо взять сменку. Что они станут учиться по другой системе оценок, смотреть другие новогодние фильмы. Не поймут значения родных моей памяти «зыко», «бэпэшка», «стомая», «моросишь».
А их дети, мои внуки? А потом, а дальше? Все, трансфер закончен, русского в них не останется. Это как новые Романовы (чьи пра-пра-пра Николаи и Александры правили великой империей, носили великие титулы), ставшие глубоко итальянцами, американцами.
Поэтому надо жить здесь, на этой земле, на нашей земле. Надо знать историю Отечества и его детей, надо читать хорошие книги, биографии. Путешествовать — да, временно жить где-то — да.
Но Родина всегда одна.
Их детские воспоминания никогда не будут биться с моими. Не будет единого культурного кода.
Провинциальные панельки, деревенское молоко по утрам на углу, песни у костра про искатель разлук самолёт, летние лагеря с галстуками и орлятским кругом. Таблички «расстреляны в ... году» в старой Москве, дети Арбата, угол Патриарших с разлитым маслом. Белые ночи Петербурга, нижегородская стрелка, балтийский берег рыжая заря.
Не могу представить, что они не будут играть в казаки-разбойники и цветной светофор, не будут помнить, что в школу обязательно надо взять сменку. Что они станут учиться по другой системе оценок, смотреть другие новогодние фильмы. Не поймут значения родных моей памяти «зыко», «бэпэшка», «стомая», «моросишь».
А их дети, мои внуки? А потом, а дальше? Все, трансфер закончен, русского в них не останется. Это как новые Романовы (чьи пра-пра-пра Николаи и Александры правили великой империей, носили великие титулы), ставшие глубоко итальянцами, американцами.
Поэтому надо жить здесь, на этой земле, на нашей земле. Надо знать историю Отечества и его детей, надо читать хорошие книги, биографии. Путешествовать — да, временно жить где-то — да.
Но Родина всегда одна.
Все приборы врут, все, кто с нами — умрут, кольцевые дороги никуда не ведут.
⠀
Я не тут, я вот она, иду черпая кашу ногами по муромской Московской за кассетой Земфиры, их продают прямо на уличных развалах, даже в декабре, даже на мой день рождения. Мне девять лет! У меня есть плеер! Я такая взрослая и деловая.
⠀
Вот мама забирает меня поздно вечером с подготовительных курсов в ЦВР — на санках, и мы идём ночным парком, и она толкает меня в сугроб, и падает сама, и мы возим по снегу руками, делаем ангелов, тонем в чёрном и зарисованным звёздами небе. Мне пять? Четыре?
⠀
Я только вчера перешла их шестой школы в двадцатую, научилась прыгать с вышки на Святом, пережила бойкот взрослых девчонок во дворе, нарядилась Смертью на Новый год в пятом классе, рассказала девочкам в бассейне, что моей маме уже тридцать четыре. Тридцать четыре!
⠀
Мои подруги детства нарожали дочерей и сыновей, и через пару лет они достигнут возраста нашей первой встречи с их мамами. Ведь мне только что было шесть (темнота за окнами первого класса, кабинет номер девятнадцать, Елена Ивановна), четырнадцать (Алешунино, экология, спим на матах), пятнадцать (первый Лидер, мама в педогогике), восемнадцать (что, восемнадцать? это слишком большой возраст, при чем тут я, лол). Я же только что поступила в универ! Или нет? Или да?
⠀
Почему все так быстро? Я ничего не понимаю, ничего не понимаю, ничего.
⠀
Я не тут, я вот она, иду черпая кашу ногами по муромской Московской за кассетой Земфиры, их продают прямо на уличных развалах, даже в декабре, даже на мой день рождения. Мне девять лет! У меня есть плеер! Я такая взрослая и деловая.
⠀
Вот мама забирает меня поздно вечером с подготовительных курсов в ЦВР — на санках, и мы идём ночным парком, и она толкает меня в сугроб, и падает сама, и мы возим по снегу руками, делаем ангелов, тонем в чёрном и зарисованным звёздами небе. Мне пять? Четыре?
⠀
Я только вчера перешла их шестой школы в двадцатую, научилась прыгать с вышки на Святом, пережила бойкот взрослых девчонок во дворе, нарядилась Смертью на Новый год в пятом классе, рассказала девочкам в бассейне, что моей маме уже тридцать четыре. Тридцать четыре!
⠀
Мои подруги детства нарожали дочерей и сыновей, и через пару лет они достигнут возраста нашей первой встречи с их мамами. Ведь мне только что было шесть (темнота за окнами первого класса, кабинет номер девятнадцать, Елена Ивановна), четырнадцать (Алешунино, экология, спим на матах), пятнадцать (первый Лидер, мама в педогогике), восемнадцать (что, восемнадцать? это слишком большой возраст, при чем тут я, лол). Я же только что поступила в универ! Или нет? Или да?
⠀
Почему все так быстро? Я ничего не понимаю, ничего не понимаю, ничего.
Дарья Насонова
Сделала милую сердцу игрушку про нашу прекрасную страну. Нежно люблю а) все, что связано с историей малых коренных народов б) очень разную природу России. Ещё это отличный способ подтянуть географию, а это просто о б о ж а ю puzzle.mash.ru
Я в золотистых полях и колосьях — ляг со мной рядом.
Начала искать сведения о предках. Знаю немного и общими чертами: с маминой стороны ремесленники и крепостные, с отцовской — военные, белогвардейцы (и все, других данных нет). Обратилась в несколько генеалогических бюро, прилично охуела от цен. Выбрала в итоге одну, теперь считаю.
Вот у меня была бабушка Лина (по маминой линии). У нее была мама — Агриппина Верясова и папа — Егор Штыков. Поиск по фамильной линии папы Штыкова на 30 лет вглубь (1891-1861 гг.) — 159 000 рублей. Поиск по Верясовым (со скидкой, так как один архив, скорее всего) — 95 000 рублей. Итого 254 000 рублей.
Еще у меня была бабушка Саша (по папиной линии). Я больше всего похожа на нее среди других родственников. У нее была мама — Ирина Чванова и папа — Василий Ксенофонтов. То же самое — 254 000 рублей. Здесь мне обязательно все надо узнать про Ксенофонтовых (потому что именно они служили в Белой Гвардии, и именно их фотографии до меня дошли, и тут все-таки сильно больше сведений), но и про Чвановых тоже — потому что я про них вообще, вообще ничего не знаю.
А еще я бесконечно люблю свою фамилию и никогда в жизни ее не сменю, а она досталась от деда Вани, мужа бабушки Саши. И всё, что я знаю про него, это имя отца — Василия Насонова. Но на этом баста, и как так вообще? От него ко мне перешла моя фамилия, а я не в курсе ни его отчества, ни его места рождения, ни сословия, ничего. Это еще 159 000 рублей.
И это все только сухие данные. Чтобы найти биографические факты (сведения о земле, на которой жили, описание хозяйства, какие-то события, в которых участвовали), надо смотреть метрические книги (церковные) + различные списки и переписи. Это 14 000 рублей за год, если обращаться к той же компании. Но я думаю, что тут я просто заплачу, чтобы мне объяснили, где искать, и буду сама.
Но какие имена были! Афинья, Офинья, Агафья, Агриппина, Варвара, Софья, Лина. А какие фамилии — Ксенофонтова, Верясова. Не любила бы свою, обязательно взяли бы какую-то из этих. Но я Даша Насонова 💗
Вот у меня была бабушка Лина (по маминой линии). У нее была мама — Агриппина Верясова и папа — Егор Штыков. Поиск по фамильной линии папы Штыкова на 30 лет вглубь (1891-1861 гг.) — 159 000 рублей. Поиск по Верясовым (со скидкой, так как один архив, скорее всего) — 95 000 рублей. Итого 254 000 рублей.
Еще у меня была бабушка Саша (по папиной линии). Я больше всего похожа на нее среди других родственников. У нее была мама — Ирина Чванова и папа — Василий Ксенофонтов. То же самое — 254 000 рублей. Здесь мне обязательно все надо узнать про Ксенофонтовых (потому что именно они служили в Белой Гвардии, и именно их фотографии до меня дошли, и тут все-таки сильно больше сведений), но и про Чвановых тоже — потому что я про них вообще, вообще ничего не знаю.
А еще я бесконечно люблю свою фамилию и никогда в жизни ее не сменю, а она досталась от деда Вани, мужа бабушки Саши. И всё, что я знаю про него, это имя отца — Василия Насонова. Но на этом баста, и как так вообще? От него ко мне перешла моя фамилия, а я не в курсе ни его отчества, ни его места рождения, ни сословия, ничего. Это еще 159 000 рублей.
И это все только сухие данные. Чтобы найти биографические факты (сведения о земле, на которой жили, описание хозяйства, какие-то события, в которых участвовали), надо смотреть метрические книги (церковные) + различные списки и переписи. Это 14 000 рублей за год, если обращаться к той же компании. Но я думаю, что тут я просто заплачу, чтобы мне объяснили, где искать, и буду сама.
Но какие имена были! Афинья, Офинья, Агафья, Агриппина, Варвара, Софья, Лина. А какие фамилии — Ксенофонтова, Верясова. Не любила бы свою, обязательно взяли бы какую-то из этих. Но я Даша Насонова 💗
Когда Алиса зачитывает мне погоду в дождливые дни, я обязательно добавляю после ее «дождь начнётся через час и не закончится... » слово «никогда».
Лохматые шишиги объект моих воскресных мрачных молитв, совершено не против перспективы быть украденной на озерное тёмное дно, да там и сгинуть, потому что отключенная в начале мая вода (почему сейчас, почему мой район, в прошлом году был июль, будьте прокляты) гораздо сильнее бьет по моему традиционно не самому радужному настроению, чем я предполагала.
Бить палкой траву, собирать яблоки на земле, клеить на ногти лепестки, рыжие маргаритки на клумбе. Удовольствие от решения дискриминанта, удовольствие от быстро сокращённого уравнения, идеально ровный круг циркулем. Тёплые плотные колготки, к которым нужна дополнительная резинка на пояс. Запах новой канцелярки. Сливовый компот, вишневый компот, вишни из вишнёвого компота, краковская колбаса и кефир с двумя ложками сахара. Молоко из бидона, квас на разлив, желтая бочка с синими буквами на углу улицы. Толстые розовые отварные сардельки. Пионербол. Пустая школа, меловые разводы на доске, серая мокрая тряпка, сложённая в несколько раз. Голубое утро, золотая пыль в свете весеннего солнца, закат на стенах соседней панельки. Пять дней до лета. Два до каникул.