АРЕСТ ИНТЕЛЛИГЕНТА

– Маашааа! Маашааа! – простонал театральный режиссёр Алёшкин, из последних сил захлопывая за собой входную дверь и сползая на пол в прихожей.

Жена с испуганным лицом выбежала из кухни и застала своего супруга взмокшим, красным и судорожно теребящим ворот рубашки, который из-за галстука никак не хотел расстёгиваться.

– Что случилось, Павлик? – всплеснула руками женщина.
– Я всё! Всё сказал! – задыхаясь, продолжал стонать Алёшкин.
– Что, кому сказал?
– Ему! Самому, понимаешь?! – вздымая вверх указательный палец, скороговоркой продолжил режиссёр. – Сегодня был Большой совет в Кремле, ну и меня пригласили, так сказать, от интеллигенции. И вот на одном щекотливом вопросе он вдруг меня возьми и спроси: А что думает по этому поводу господин Алёшкин? Ну я не выдержал и всё сказал! Всё, понимаешь, Маша?! Это конец! Не помню, как только до дома добрался!

Мария Алёшкина хорошо знала своего мужа. Все двадцать лет совместной жизни она считала его человеком осторожным, трусливым и даже бесхребетным. Он, где надо, умел подначить начальству, побить поклоны, а ради денег свои резко либеральные принципы с легкостью мешал с грязью. А тут такой удар.

– И что теперь будет? – спросила бледная жена. – Уволят из театра?
– Хуже, Маша, хуже! – вскочив и заметавшись по просторной и богатой прихожей, закричал Алёшкин.
– Запрет на профессию?
– Хуже, Маша, хуже!
– Да что такое-то?
– Арест, Маша! Арест! – кричал интеллигент.

У жены подкосились ноги.

– Да ты пьяный что ли был? – с проступившими на глазах слезами, спросила она.
– Да какой тут пьяный! Раз в жизни не сдержался и вот! Это конец, Маша!

Алёшкин ещё какое-то время метался, дёргал себя за галстук, тряс кулаками, но затем остановился и обнял жену.

– Не плачь, Маша, не плачь! Такова моя доля! Зови детей, собирай узелок! Судьба моя решена!

Всю ночь Алёшкины, в ожидании ареста главы семейства, просидели в прихожей в буквальном смысле на чемоданах. Мария Алёшкина, не зная, что следует давать в дорогу арестованным, собрала мужу много имущества, среди которого, между прочим, были традиционные тёплые носки и коллекция виниловых грампластинок с записями Баха. К трём часам ночи двум малолетним сыновьям режиссёра стало скучно и их сморил сон. Алёшкин громко и смачно расцеловал их, перекрестил, как не раз заставлял это делать своих актёров, ставя сцены прощания героев перед отправкой на каторгу, и жена увела детей спать. К шести утра волнение достигло апогея. Из либеральных СМИ Алёшкин знал, что арестовывать преступников всегда приходят именно к этому часу, и как бешеный вскакивал с чемоданов и прилипал к дверному глазку, услышав шум лифта. Иногда он даже пугливо выглядывал за дверь, но за ним не приходили. К восьми часам жена предложила всё-таки выпить кофе.

– А! Так они, наверно, сейчас начнут готовить общественность к моему громком аресту, – вдруг сообразил Алёшкин, отставляя чашку с кофе и хватаясь за планшет. – Небось сейчас все СМИ меня распекают, называя скандалистом и врагом!

Алёшкин начал читать и с удивлением обнаружил, что и в СМИ про него ничего нет. Только в одной заметке он нашёл своё имя, да и то в общем перечне присутствующих на Совете.

– Да что же это такое? – изумился режиссёр.
– Что ты хоть там наговорил? – не выдержала жена.
– Что? Что! Все болтали всякое, я и не слушал, а потом он хитренько так смотрит на меня и спрашивает: А что думает господин Алёшкин по поводу увеличения тарифов ЖКХ на размер инфляции? А я... я и сказал, что не согласен.
– И всё?
– А этого мало?

Жена невольно улыбнулась.

– Что тут смешного? – вдруг заорал Алёшкин, вскакивая. – Как видишь, власть не желает слушать нас, интеллигенцию! Наши слова ни во что не ставят! Но ничего, нас ещё услышат!

Всю следующую неделю театральный режиссёр Алёшкин хандрил, ворчал и страдал от несварения желудка. А затем к его ворчанию прибавилась странная присказка:

– Пусть, пусть власть пока нас не слышит! Но в следующий раз я скажу так: КАТЕГОРИЧЕСКИ! Да! Я категорически с вами не согласен! Так и скажу! Вот что они тогда будут со мной делать?! Вот тогда они придут и обязательно меня арестуют!

«ОТРЯД САМОУБИЙЦ» ПО-РУССКИ

В мрачном кабинете за столом сидел человек. Глаза его были в тени от нависающего козырька кожаной фуражки, на которой алым переливалась пятиконечная звезда. Одинокая настольная лампа давала скупой свет и освещала скромный набор предметов перед человеком. На зелёном сукне стояли пепельница с дымящейся папиросой «Беломорканал», чёрный телефон, эмалированная кружка с чаем и лимоном. Угрюмо отдающий матовым Маузер лежал под правую руку. Человек был недвижим.
В кабинет постучали.

– Войдите, – не поднимая глаз, приказал человек.

Дверь отворилась и свет из коридора лишь на миг обдал хозяина кабинета, благодаря чему стало ясно, что на нём ещё кожаный плащ, а под столом поблёскивают начищенные ваксой сапоги. Вошедший в форме отдал честь и доложил:

– Товарищ полковник, у нас беда!
– Говорите, лейтенант, – спокойным и ровным голосом приказал полковник.
– От наших агентов, – заговорил лейтенант скороговоркой, протягивая папку, – поступила информация, что американцы завозят химическое оружие к нашим границам, с целью устроить провокации и обвинить нашу страну! Вот данные.

Рука полковника в кожаной перчатке поднялась и забрала папку. Какое-то время человек в чёрном медленно изучал документы, а затем взял папиросу и затянулся. Разгоревшийся уголёк зловеще красным отразился в его глазах.

– Что нам делать, товарищ полковник? – волновался лейтенант. – Мы не можем напрямую послать туда наших людей, это самоубийственное задание. А если их поймают, то разразится международный скандал. Сверху уже требуют план действий и завтра приедет комиссия…
– Самоубийственное задание говоришь? Требуют? – чёрный человек со скрипом выдвинул ящик стола и достал оттуда толстенную папку «Дело» с подписью «Операция солсберийский кот». – Назначь им встречу в «Красном молоте».
– В «Красном молоте»?
– Ты не ослышался, лейтенант.

***

– Товарищи, в этой тюрьме, – говорил чёрный человек, заложив руки за спину и ведя комиссию в серых пиджаках по коридору вдоль камер, – содержатся самые отъявленные негодяи нашей планеты. Бандиты, убийцы, предатели… Словом, всякая нечисть.

В это время какой-то безумный заключённый в одних подштанниках бросился на решётку, чем заставил вздрогнуть гражданских.

– Но не все из них желают провести здесь остаток жизни, – спокойно продолжал полковник. – Многие изъявляют желание искупить свои грехи перед страной и народом кровью! Мы не возражаем. А в связи с будущей операцией, в задачу которой входит ликвидация американского химического оружия у наших границ, мы подобрали для этой миссии подходящих кандидатов. Вот первый из них.

Комиссия остановилась у камеры, за решёткой которой, поглаживая кота, сидел толстый пожилой мужчина в майке.

– По виду и не скажешь, что это опасный преступник, изменник, перебежчик из ГРУ. Мы называем его полковник. Мечтает искупить свою вину. Пойдёмте далее.

Во второй камере сидели два бородатых косых человека.

– Эти у нас парные, – представил их чёрный человек. – Называли себя журналистами, но на самом деле сотрудничали с иностранными разведками и являлись агентами влияния. Тоже выразили желание поработать. В следующей камере у нас поэт. С ним и так всё ясно.

На нарах в живописной позе лежал усатый толстяк и что-то вдохновленно декламировал в потолок.

– А вот здесь у нас главарь будущего отряда! – комиссия остановилась перед очередной камерой. – Мы называем его «Швея». Очень опасный субъект. Продал за материальные блага всё, что мог. Страну, народ, совесть. Но желает исправиться, в чём мы ему отказать не решились.

Грустный человек с плоским затылком тупо и затравленно посмотрел на комиссию через решётку.

– Но позвольте, – возразил один из серых пиджаков, – разве такие подходят для выполнения столь опасной военной операции.

Чёрный человек криво усмехнулся.

– У них есть суперспособности – они без вреда для себя могут поглотить литры химического оружия. Доказано опытным путём при помощи «Новичка».
– И они справятся? – не унимался серый пиджак.
– Они постараются. Постараетесь, негодяи?
– Постараемся! – хором ответили негодяи.
– Они постараются, – заверил чёрный человек.

МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО

Деловой человек Глеб Червяков выбежал из подъезда своего дома и, застёгивая на ходу дорогое пальто, засеменил по снегу в изящных ботинках к ожидающему такси. Открыв дверцу, он заглянул в салон, где в тусклом свете сначала вдруг увидел валенки, красную шубу, а затем и белоснежную бороду, над которой румянцем горели пухлые щёки. Словом, на дальнем конце сидения расположился он.

– Это ещё что такое? – возмутился Червяков в сторону шофёра.
– Так Новой год же, а ему по пути! – ответил шофёр. – Нехорошо отказывать в праздник.
– Новый год – это не оправдание, – строго заметил Червяков, но, взглянув на часы, всё же уселся в автомобиль.

Такси быстро покинуло двор и покатило по иллюминированным улицам. Червяков несколько минут ёрзал на месте, косился на бородатого соседа, а затем, не вытерпев, объявил:

– Если честно, не одобряю я всё это. Лицемерием, знаете, попахивает.
– Что именно? – басом осведомился Дед Мороз.
– Костюмы эти, мешки с подарками. Мы же взрослые люди! Даже современные дети и те знают, что никакого Деда Мороза нет. А мы притворяемся и делаем вид, что сказка существует.
– А мне нравится! – отозвался шофёр.
– Видите, а людям нравится, – подняв руку в красной варежке, указал Дед Мороз.

Червяков снисходительно вздохнул.

– Людям вообще много что нравится. Люди – идиоты!
– Нуу! – одновременно возразили Червякову его соседи.
– Я к тому, – продолжил Червяков, – что следует быть честным, а не заниматься сантиментами. Мы же все понимаем, что под праздничной мишурой и внешним благонравием ничего нет, кроме всё той же жестокой и прозаичной реальности. А подарки… Ты бы лучше деньги дарил! Даже сто рублей ценнее всякой дряни, что преподносят каждый год «с душой». А чудес так и вообще нет на свете. Всё это обман и поддержка вредного мифа.

В ответ Дед Мороз задумчиво погладил свою бороду и заметил:

– А мне кажется, что ни в подарках, ни в чудесах, и уж тем более в Деде Морозе, нет ничего вредного.
– Ещё бы, ведь это ваш хлеб, – съязвил Червяков.
– Нет, в самом деле, – возразил сказочный персонаж, – вы вот говорите, что это вредно, лишнее украшательство, а сами красоту любите. Да, да! Не отрицайте! Поглядите на себя: чистый воротничок, шёлковый галстук, дорогое пальто. А если судить по-вашему, то это обман. Ведь под ними обыкновенная неприглядная плоть.

Червяков вспыхнул.

– И про плоть вашу, – продолжал Дед Мороз, – все всё знают. Так зачем же вы наряжаетесь? Нет ли именно здесь лицемерия? А мы, идиоты, как вы выразились, праздником отнюдь не себя, а жизнь украшаем. Для всех и даром. А вы себе красоту дозволяете, а другим запрещаете. Нехорошо! А что касается чудес, то это как посмотреть. Чудеса есть, да только для тех, кто в них верит.

Червяков зло ухмыльнулся.

– Кто верит, говоришь? Ну сделайте мне чудо под Новый год! У меня сейчас жена в больнице, еду проведать её перед праздником! Врачи не знают, что с ней. Дед Мороз, соверши чудо, излечи!
– А вы верите?
– А как же?! Всей душой верю!
– И сразу хотите большое чудо? А может, начнём с малого? – с улыбкой предложил Дед Мороз. – Попросите что-нибудь попроще для начала. А потом и до большого доберёмся.

Червяков разозлился не на шутку.

– Как скажешь, дед! – и, немного подумав, произнёс. – Когда я был подростком, отец подарил мне свои часы. Простые, но они мне были дороги как память. А во время переезда я их потерял. Дед Мороз, сделай чудо – верни мне мою пропажу.

И Червяков уставился на Деда Мороза. Но чем дольше он смотрел в его глаза, тем меньше в них оставалось озорства и появлялось больше тоски. Червяков не выдержал и отвернулся.

– Видишь, дед, нет никаких чудес. И праздника нет, и красоты! А есть только жестокая жизнь.

Дальше ехали молча. Через пару минут Дед Мороз вышел, а чуть позже и сам Червяков. Дул пронизывающий ветер, он поднял ворот, засунул руки в карманы и, взбегая на крыльцо больницы, вдруг замер. Трясущейся рукой он вынул из кармана старые советские часы и тупо уставился на них. Затем он обернулся, зачем-то побежал назад к дороге, дёрнулся в одну сторону, в другую, но такси уже исчезло в зимней пороше, словно и не было его вовсе.

Уважаемые читатели!

Подходит к концу 2021 год! Для кого-то он вышел сложным, для других – удачным. Тем не менее, надеюсь, что на протяжении всего этого периода, оставаясь на моём канале в горе и радости, вы получали исключительно положительные эмоции. Мы острили и печалились, иногда спорили, порой вы меня критиковали, к чему я, разумеется, прислушивался. И вот наступил превосходный момент для того, чтобы вспомнить всё самое лучшее, а для новых читателей удачный случай, чтобы лучше познакомиться с содержанием канала.

За истекший год было написано более 75-ти художественных произведений малой литературной формы. Пожалуй, самой остроумной миниатюрой была «Экономическая программа» о разгроме несистемной оппозиции. Положение дел в культуре затронула миниатюра «Кладбище». Самыми романтичными и трогательными мне показались «Мечта» и «Несчастные люди». Было и про Олимпиаду – «Мутанты». Много миниатюр было посвящено высмеиванию невежества и гордыни. Например, «Изгоняющий дьявола», миниатюра, которая оказалась одной из самых популярных в ВК, и «Учёный», ставшая литературным дебютом на радио у Владимира Рудольфовича Соловьёва. С подачи уважаемого Профессора, канал которого я всем искренне рекомендую, самой популярной миниатюрой на канале стала «Кукольный театр». А моей любимой и очень дорогой – «Чашка кофе».

Наверняка есть миниатюры, которые запомнились лично вам, но которые я не упомянул. Поэтому, было бы хорошо, если в комментариях вы укажите какое произведение считаете самым удачным вы. Ведь абсолютно все ваши комментарии я читаю с большим вниманием и любопытством. Обратная связь очень важна.

Что касается творческих планов на будущий год, то если задуманное осуществится, вы станете не только читателями художественных произведений, что в наше время уже является уделом ценителей слова, но и слушателями. Поэтому оставайтесь на канале, где вас ждут приятные сюрпризы.

В заключение хочу поблагодарить всех, кто читал, комментировал, делился между собой и на каналах, а равно и на других платформах моими маленькими литературными произведениями! Это очень важно и помогает развитию! Отдельный привет передаю моим твиттерским товарищам и тем, кого здесь хорошо знаю: Саваничи, Дорогая Хурма, Империя очень зла. (Если зайдёте, если вам понравится, и вы подпишитесь, – то будет здорово).

С Наступающим вас 2022 годом! Бесстрашно встречайте будущее, наслаждайтесь настоящим и с теплотой вспоминайте прошлое!

Всегда ваш, Александр Субботин.

P.S. С нового года обновления будут по вторникам и пятницам.
P.P.S. Пользуясь случаем, напомню, что кроме миниатюр, я пишу и крупные произведения.
Политический роман о современных революционерах: «Белоручка».
Мистический роман: «Сделка Политова».
Пьеса: «Альбом и привкус Ар-Деко».
На страницах издательства есть ссылки и на другие магазины.

Приятного чтения!

Уважаемые друзья!

Новогодние праздники в разгаре! Приятная суета и праздная атмосфера не дают сосредоточиться на новых мининовеллах. Однако, для вас я придумал нечто новое, что и предлагаю вашему вниманию. Эмиграция в звуке. Не судите строго, это мой первый опыт. Если вам понравится, то рубрика "Авторское чтение" закрепится на канале. Приятного прослушивания!

РОЖДЕСТВО НА БЕЙКЕР-СТРИТ

После завтрака Шерлок Холмс раскурил свою глиняную трубку, что свидетельствовало о том, что в это рождественское утро его ум был настроен скорее на философский, чем на аналитический лад. За окном падал снег, а в нашей старой квартире на Бейкер-стрит в камине пылали дрова, и было уютно.

– Вы, Уотсон, – наконец заговорил Холмс, откинув голову на спинку кресла и выпуская клубы табачного дыма, – описывая мою скромную борьбу с преступностью, большую часть своих рассказов посвящаете не научному анализу дедуктивного метода, а изображаете меня эдаким фокусником.
– Будет вам, Холмс! – возразил я. – Это не так.
– Нет, – продолжал Холмс. – Я ознакомился с некоторыми рассказами и остался недоволен. Я заметил, что все истории вы начинаете с того, что предлагаете читателю сложную, как кажется, загадку, решить которую он не в состоянии. А затем выводите меня, который с лёгкостью её разрешает при помощи простых умозаключений.
– Моя цель привлечь внимание читателя… – оправдывался я.
– А если бы вы, – перебил меня Холмс, – делали упор на дедукцию, как науку, то читатель легко смог бы решать загадки сам не только в литературе, но и в жизни.

Я всегда относился к таланту моего друга с большим почтением и популяризировал его, и потому счёл эти претензии обидными.

– Однако, замечу, – продолжал Холмс, – люди интуитивно, на основе жизненного опыта, порой сами показывают удивительные примеры наблюдательности и анализа.
– Например?
– Например, – после короткого раздумья, заговорил Холмс. – В последний день новогодних каникул из квартиры доносится шум, удары молотка и грохот инструментов. Кто и зачем шумит накануне тяжёлой будничной недели вместо того, чтобы отдохнуть перед работой?
– Ремонт, – быстро ответил я.
– Хорошо, продолжайте, – подбодрил Холмс.
– Решили повесить, допустим, полку. Или что-то починить, что сломали во время празднования Нового года.
– Ещё очко в вашу пользу. Далее!
– Всё!

Холмс озорно посмотрел на меня.

– Неплохо, но до сути вы не дошли. Готов держать пари, что в девяти случаях из десяти, в той квартире жена в течение всей праздничной недели просила мужа, как вы и предположили, повесить полку. Но он откладывал это дело до тех пор, пока в последний день отдыха не разразился скандал и ему всё-таки пришлось взяться за молоток. И задай я этот вопрос не вам, а замужней женщине, она бы интуитивно выстроила точную цепь рассуждений.
– Ну, Холмс, – я подошёл к окну и посмотрел на белоснежную улицу. – Мир прекрасен, а вы – про скандалы. Будто муж добровольно не может сделать что-то полезное. В вас говорит профессиональная деформация. Вам повсюду видится дурное, ибо чаще всего с ним и сталкиваетесь. Но посмотрите, как мир сказочно хорош…
– Принято считать, – вдруг громко заговорил Холмс, – что мир сам по себе добр, плохим его делают люди. А добро и зло и вовсе две стороны одной медали. Я категорически это отрицаю и сейчас вам докажу. Начнём с ложного утверждения, что добро и зло две стороны медали, создающие равновесие. Если этому верить, то добрый поступок выполнить так же просто, как и злой. Но это не так. Можно легко убить человека, но воскресить его невозможно. Ограбить легче, чем накопить деньги для приюта. Даже повесить ту же полку непросто, в то время как сломать её не составит труда. Но кто сделал так, что совершить хорошее сложнее, чем дурное? И я отвечаю – сам мир, в котором мы живём и сделал! Вот и выходит, Уотсон, что мир зол. И зол сам по себе без участия человека.

Слова Холмса нагнали на меня тоску. И он, почувствовав это, подошёл ко мне и тоже посмотрел на улицу.

– Не печальтесь, Уотсон! – мягко заговорил Холмс, тронув меня за плечо. – Всё что я сказал – истинная правда. Мир – зол! Но и добро в нём есть. И как бы трудно ни было, его в этот мир привносят именно люди. Хорошие человеческие поступки как снежинки, что падают вниз: они могут быть крошечными, но они бесценны и прекрасны! И чем чаще добрые поступки будут совершать люди, тем больше у человечества шансов украсить этот злой мир, делая его светлее и чище. Как сейчас наша Бейкер-стрит. С Рождеством вас, милый Уотсон! С Рождеством!

РЕВОЛЮЦИЯ

– Вы меня помните, генерал? Конечно, откуда? Ведь мы с вами лично никогда знакомы не были. Но я вас хорошо помню.

Генерал лежал в своём разгромленном рабочем кабинете возле стола, среди разбросанных бумаг, поваленного монитора и разбитых телефонных аппаратов. Он испуганно смотрел в лицо, что нависло над ним. Он никогда в жизни не видел столь порочного, скалящегося крупными желтоватыми зубами, лица. В это время за дверями кабинета слышалась беспрерывная беготня и выстрелы.
Наконец страшное лицо отступило и его владелец, с лёгкостью подняв одно из упавших массивных кресел, уселся в него.

– Тогда вспомните хотя бы 14 января прошлого года, – низким голосом продолжил владелец страшного лица, вычищая ножом грязь из-под ногтей.

Генерал превосходно помнил тот день. Тогда поздним вечером в составе кортежа, который чёрной змеёй петлял на фоне заснеженного пустынного поля, его везли в бронированном автомобиле. Надо было успеть, потому что пожар в тюрьме начался ещё днём и теперь его отблески были превосходно видны на низком небе. Вооруженная охрана множеством тёмных пятен вывалилась из автомобилей и повела генерала внутрь. Через короткое время он уже стоял на высокой стене и смотрел вниз, на квадратный тюремный двор, где серая человеческая масса в плотных лучах прожекторов и отсветов бушующего по сторонам пламени волнительно колыхалась, предвкушая свободу. Когда луч одного из прожекторов ударил в генерала, он заговорил и его голос громом полетел по морозному воздуху. Он говорил так, как всегда отдавал приказы – уверенно, просто и громко, с чуть нервно трясущейся крупной нижней челюстью.

– Там, – сделав паузу, генерал широким жестом указал куда-то в сторону, – в городе бушует революция! Прежний режим сметён и в этом нет никаких сомнений! Переходное правительство, которое я представляю, выполняет данное им ранее обязательство, даруя вам амнистию и свободу. Все судебные решения прошлой власти отныне признаются незаконными и антинародными! Выходите из этого склепа насилия и репрессий, ибо вам даётся второй шанс! Удачи!

Кортеж двинулся в обратный путь. Молодой лейтенант, сидящий рядом с генералом, косился на начальника и никак не решался заговорить. Генеральское лицо в полумраке салона казалось ему грозным и страшным. Но вдруг автомобиль подпрыгнул на кочке, и слова будто сами сорвались с языка.

– Генерал, – начал лейтенант, чуть запинаясь, – а точно это была хорошая идея освободить их? Ведь в этой тюрьме сидят отъявленные мерзавцы, рецидивисты, насильники и убийцы. И вы об этом хорошо знаете. Неужели в вас так крепка вера, что в них осталось хоть капля человеческого, и что они смогут послужить строительству нашего прекрасного будущего?
– Мы делаем революцию, лейтенант, – без раздумий тут же ответил генерал. – А это чертовски грязное дело…
– Но мы же за…
– Мы все за, – генерал обернулся и глаза его сверкнули. – И мы за, и они за. Но это борьба. И многие будут против. А ты знаешь, как трудно заставить людей, которые ещё вчера были добрыми соседями, уже сегодня начать борьбу друг против друга за идею? Они только со временем осознают, как сильны их различия. А времени у нас нет. Нам нужно немедленно! Без усилий в борьбе – победы не будет. Зато эти, которые сейчас устремились в город, всё ускорят. Им в целом плевать за что мы тут и ради чего готовы умирать. Их не интересует политика, государство, народ. Они зло и хаос – верные попутчики революций. И когда они пустят первую кровь, людям будет уже всё равно, кто это сделал. Они помогут оголить самые низменные и могучие животные инстинкты. И тогда в наших сторонниках проснётся сила. И мы победим. А потом… Потом мы их просто перевешаем.

Человек со злым лицом оторвался от чистки ногтей и посмотрел на генерала.

– Ну, вспомнили? Из тех нескольких сотен, что вы освободили тем вечером, в последствии, взяв власть, вы казнили многих. Добрая была охота. Но всё-таки не всех. Вы знаете, я тут услышал интересную фразу: Революция пожирает своих детей. И это у неё почти получилось. Но иногда дети успевают отомстить.

И человек с порочным лицом поднялся и с ножом двинулся на генерала.

ТЕАТР «ДЕНУДО»

В заполненный до отказа зрительный зал небольшого камерного театра выплеснулась торжественная оркестровая музыка. Красный бархатный занавес разошёлся и на сцене возник Арлекин. Однако, несмотря на аншлаг, аплодисменты не грянули. Арлекин с выбеленным лицом широко улыбнулся, манерно развёл руки в белоснежных перчатках и глубоко поклонился публике. К тому времени музыка стихла и в мёртвой напряжённой тишине послышался озорной звон колокольчиков на шутовском колпаке артиста.

– Рад вновь приветствовать вас, досточтимая публика, в своём театре! – звонко и весело заговорил Арлекин, сопровождая свою речь выразительной жестикуляцией. – Сегодня вашему вниманию будет представлена изысканная, уморительная, но в то же время поучительная комедия, в которой жадный и глупый депутат одного регионального парламента постарается украсть деньги из бюджета сиротского дома! Несчастные дети, по замыслу этого негодяя, должны были остаться без обеда! Но! – тут Арлекин сделал паузу и поднял вверх указательный палец. – Волею Провидения алчный депутат останется в дураках и будет наказан, а бедные сиротки будут одарены заботой и вниманием, которых им ранее так недоставало…

– Я больше не могу! ­ вдруг раздался визгливый голос из зала. – Просто нет сил это терпеть! Прекратите! Немедленно прекратите эту пытку! Хватит издеваться!

Этот голос принадлежал краснолицему толстяку с крайнего кресла во втором ряду, который вскочил с места и, задыхаясь, крутил своей круглой головой во все стороны, как бы ища поддержки. Он тщетно пытался оттянуть ворот рубашки, туго стянутый галстуком, и казалось, что сейчас его хватит удар.


***


– Что вы за это хотите?

Пётр Николаевич Игольников постучал пальцем по зелёной папке, что лежала на его столе и поднял тяжёлый взгляд на посетителя. Игольников был крупным солидным мужчиной, чуть за пятьдесят лет, в то время, когда напротив него через стол сидел довольно странного вида молодой человек, с какими-то нескладными манерами и весьма невзрачной физиономией.

В рабочем кабинете наступила тишина. Игольников грузно поднялся, подошёл к шкафу и, открыв нижнее отделение, достал оттуда бутылку.

– Выпьете?

Ответа не последовало.

Тогда Игольников взял бутылку и один бокал, вернулся к столу и, наливая себе алкоголь, исподлобья посмотрел на посетителя. Молодой человек с большими серыми глазами, белёсыми ресницами и рыжими нелепо стриженными волосами был ему ненавистен. Игольникову захотелось проломить ему череп бутылкой, той, что держал в руках, и не сделал он этого только потому, что убийство в данном случае ни к чему бы не привело.

– Да что вы хотите, чёрт возьми! – выпив, крикнул Игольников. – Деньги? Должность? Что вам нужно?

– Ничего из этого, – смущенно потупив взгляд, заговорил молодой человек. – Я лишь поборник искусства.

– Какого к чёрту искусства? – вновь сев за стол, скривился Игольников. – Может быть вам нужна протекция в издательстве, театре? Вы музыкант?

– Я поборник искусства, – упрямо повторил молодой человек.

– Тогда зачем вы принесли мне эту папку? – Игольников небрежно указал на стол.

– Я бы хотел, если возможно, – заговорил молодой человек, чуть запинаясь, – чтобы вы два раза в месяц приходили в театр «Денудо».

– В какой ещё театр?

– Это мой театр.

– И всё?

– Да.

– Вы сумасшедший? К вам зрители что ли не ходят и поэтому вы таким наглым образом тащите их туда насильно?

Молодой человек вновь не ответил. Тогда Игольников налил себе ещё бокал и выпил.

– Вы самый необычный шантажист, какого я видел за всю свою жизнь, – разведя руками, сказал он.

– Я – поборник искусства, – тихо поправил его рыжий молодой человек.

Полная версия.

https://telegra.ph/Teatr-Denudo-01-14

ГОСПОДИН АМЕРИКАНЕЦ

– Я убью его! На дуэль! Завтра же в шесть утра за городом! Зимин, вы будете моим секундантом?

Зимин осторожно снял пенсне и посмотрел на друга. Молодой Дашков уже с полчаса без перерыва бранился в своих меблированных комнатах.

– Буду, если желаете, – меланхолично ответил Зимин.
– О, верный друг Зимин! – обрадовался Дашков, торжествующе поправляя усы. – Тогда сейчас же ступайте к этому негодяю и сообщите о вызове! Право выбора оружия оставляю за ним. Пистолеты, сабли – всё равно! Только немедля!
– Я-то схожу, – Зимин нехотя поднялся, – да беда в том, что ваш враг – американец.
– И что? У американцев нет понятия о чести? Эти понятия едины для всех.
– Так-то оно так, – согласился Зимин, и хотел было ещё что-то добавить, но не стал и вышел.

Рано утром Дашков и Зимин выехали в коляске за город. Солнце только просыпалось, на полях лежала роса, и Дашков с блаженством представлял, как пустит пулю своему обидчику прямо в лоб, или же тот, если окажется проворнее, убьёт самого Дашкова. Любой исход был благородным. Но как только коляска стала спускаться с холма, Дашков заподозрил неладное. Внизу, там, где должна была проходить дуэль, Дашков увидел праздное столпотворение. Сколачивались трибуны, повсюду сновали люди с корзинами для пикников, а над всем этим висел транспарант с надписью: «Стреляйтесь с русскими только из наших надёжных пистолетов «Гаррисон, Шалдуновский и сыновья».

– Я же говорил – американец, – презрительно напомнил Зимин.

Дашков уже не так воодушевлённо вылез из коляски и попросил Зимина сходить и узнать насчёт дуэли. Вернулся Зимин с каким-то низеньким толстяком с подвислыми усами.

– Конечно, вы будете драться, – заверил толстяк, – осталось только утрясти детали.
– Какие ещё детали? Кто все эти люди? – беря свой пистолет из коробки, огрызнулся Дашков и посмотрел через плечо толстяка, где американец в лиловом сюртуке и в толпе обожателей фотографировался с пистолетом «Гаррисона».

– Это? Это союзники господина американца, – заверил толстяк и прибавил. – Они пойдут на вас первыми.
– То есть как первыми?
– Обыкновенно. Они пойдут первыми, а уже из-за них господин американец будет по вам стрелять.
– Какая чепуха! – вспылил Дашков. – Я не хочу их убивать, я хочу убить мерзавца.
– И мы умирать не хотим! – толстяк улыбнулся. – Давайте так: вы будете стрелять из пистолета без пули, а господин американец будет стрелять в вас сразу из двух пистолетов.
– Вы безумец? На каком основании?
– Мне неловко это спрашивать: сколько у вас лошадей?
– Какое это имеет значение?
– Как же? Вот у господина американца их табун. Поэтому ему полагается преимущество.
– Да пошёл он к чёрту со своим табуном!
– Хорошо, хорошо! – защебетал толстяк. – Хотите с пулей? Тогда давайте без пороха. Это подойдёт.
– Это дуэль или балаган?! – вскричал Дашков.
– Конечно, дуэль! – заверил толстяк. – Но сами посудите, господин американец ещё владеет акциями железнодорожной компании «Юнион Грейт Америка», а у вас сколько акций?

У Дашкова закружилась голова. Он ничего не понимал.

– Хотите с пулей и с порохом, – продолжал толстяк, – тогда господин американец будет стрелять вам в спину. Для господина американца это приемлемо!
– Послушайте, я хочу его убить за то, что он в пьяном виде приставал к дамам и ругал моё Отечество…
– Это свобода слова, – сразу поправил толстяк. – Господину американцу это позволительно.
– Да вы кто такой? Слуга его что ли?
– Зачем слуга? Я союзник. Я Тарас Ярчук и первым на вас пойду. Так вы согласны, чтобы господин американец стрелял вам в спину?
– Нет, – отрезал Дашков и отвернулся.

На третий час «утряски деталей», где при любом варианте «господин американец» должен был обладать неоспоримым преимуществом благодаря своему благосостоянию и сомнительной избранности, Дашков плюнул, сел в коляску и укатил. Тем же вечером в кабаке он рассказывал друзьям, как господин американец прислал к нему Тараса, потребовавшего продолжения переговоров.

– А я приказал Игнату спустить на него Полкана, – смеясь, говорил Дашков. – Единственное, чего они заслуживают, это переговоры с моей дворовой собакой!

За столом расхохотались.

КЛУБ РАЗРЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМ

– Ты плохо выглядишь, Кирилл, – сказал мне, наконец, Гаврилов то, что он, видимо, хотел произнести ещё в самом начале нашей встречи.

Безусловно, Гаврилов был прав и спорить тут было не о чём. Последние полгода были для меня тяжёлыми, а точнее сказать – суровыми. Летом от меня ушла жена, зачем-то прихватив с собой мою коллекцию лицензионных фигурок вселенной «Гарри Поттера» и подарочные издания комиксов о «Мстителях». Затем я запил, что отразилось на работе, где, в конечном счёте, мне предложили написать заявление «по собственному желанию». И в завершение череды моих бед я оказался должником у нескольких банков сразу и был вынужден скрываться от жадных до чужого добра судебных приставов и коллекторов всех мастей. Известно, что при таком положении дел светиться от счастья не будешь.
Впрочем, и сам Гаврилов внешне выглядел удручающе. Он был неприлично небрит, одет неряшливо, но главное, от него невыносимо, до тошноты разило псиной и затхлостью. Тем сильнее на этом жалком фоне азартно и фанатично блестели его глаза. И это изменение после нашей последней встречи, случившейся в прошлом году, я заметил сразу. И вот мы, два потрёпанных человека, сидели в баре и спускали последние деньги на выпивку.

– Но это можно поправить! – продолжал Гаврилов. – Я знаю отличное место, где в таких как ты буквально вливают новую жизнь. Я прошёл через это, и через месяц ты сам себя не узнаешь!
– Что за место? – с кислой гримасой спросил я. – Если там нужны деньги, то я не участвую.
– Никаких денег! – отмахнулся Гаврилов. – Всё абсолютно бесплатно! Завтра туда собираюсь, пойдёшь со мной?

Мне было уже всё равно, и, решив, что падать ниже мне просто некуда, согласился. Тем более, если, как уверял Гаврилов, всё было бесплатно. Ночевать мы поехали к нему, чтобы с утра сразу отправиться в то заветное место, где в меня будут вливать новую жизнь. Гаврилов жил на окраине города в ветхой пятиэтажке, и когда мы вошли в квартиру, я сразу понял, почему от него шёл такой удушающий запах. Жилище Гаврилова напомнило свалку. Повсюду валялся мусор, старые лежалые вещи и горы немытой посуды. Под потолком горела одна единственная лампочка под которой среди этого хлама сидела дворняга, судя по всему, не выгуливаемая уже пару дней.
Кое-как переночевав на этой помойке, утром мы отправились в путь. Место, куда мы прибыли, оказалось чем-то вроде клуба анонимных алкоголиков с присущими атрибутами: голым помещением, дешёвыми стульями, бесплатным дрянным кофе и такими же дрянными закусками. Мы расселись в кружок с такими же убогими и бесцветными личностями. Заправляла здесь бойкая блондинка с ядовито накрашенными красными губами, которая сразу обратилась ко мне:

– С чего начались ваши проблемы, Кирилл, как вы думаете?

Немного помявшись, я ответил:

– Думаю, что с ухода жены.
– И кто в этом виноват? – спросила блондинка.
– Думаю, – начал я по своей интеллигентской привычке с самобичевания, – что я. Если бы я…

Тут все неодобрительно загудели.

– Кирилл, мы здесь так не говорим, – педагогически предупредила блондинка. – А как мы здесь говорим? Кто виноват в наших бедах?
– Власть! Власть! Власть! – хором заголосили все.
– Видите, Кирилл, если бы не власть, вы бы устроились на хорошую работу, смогли бы больше зарабатывать, и жена бы от вас не ушла.
– Возможно…– задумался я.

Затем мы поочерёдно обсудили моё пьянство, увольнение, долги, и везде удивительным образом находились виновные. То это был мэр, то – губернатор, а то и президент. С заседания клуба разрешения личностных проблем я вышел воодушевлённым и преображённым. Со слезами счастья на глазах я прощался с такими же как я прекрасными, умными и талантливыми людьми, грубо обиженными государством. Через неделю заседание нашего сообщества состоялось уже на центральной площади города, где я, Гаврилов и ещё сотни две граждан, борющихся со своими проблемами, скакали, скандировали и махали плакатами. С тех пор пить я, конечно, не бросил, на работу не устроился и долги не раздал. Зато я нашёл причину своих бед, а это, как говорят мудрые, уже половина пути к успеху, к которому я стремительно иду.

ПРОКЛЯТЫЙ ИНОСТРАНЕЦ

Всё началось с приезда в наш маленький хутор иностранца. Он прошёлся по нашей единственной улице, испачкал свои штиблеты в нашей грязи, подразнил наших собак, посмотрел на наши покосившиеся хаты, и юркнул в дом сельского Головы. Дед Тарас был мужик в общем-то неплохой, но избрали мы его не за это. Во время голосования он попросту уснул, а поэтому никак не смог защитить себя от нечаянно наваливавшейся на него ответственности.
В тот же вечер после разговора с приезжим, дед Тарас собрал всё наше население в крохотном прокуренном клубе и уселся на сцене за стол с графином, посадив рядом с собой этого чёртова иностранца.

– Дорогие односельчане! – заговорил дед Тарас. – К нам с важным сообщением приехал уважаемый заграничный гость! Оказывается, там в лесу, что у Южной Балки… Ну там, где ещё в прошлом году пьяный Микола чуть не замёрз, мы все его искали… Словом, там завёлся медведь! И по заверению нашего иностранного гостя в ближайшее время он на нас нападёт.

Мы разом охнули. Только вдовья тётка Агафья, хитрая от природы женщины, ехидно заметила:

– Как же он нападёт, если сейчас зима?! Медведи зимой спят!
– О, в этом нет никакого сомнения! – серьёзно заговорил иностранец с акцентом. – Это особый медведь! Ему что зима, что весна, он всё время хочет есть! Поэтому я приехал предупредить вас об опасности!

– И что нам делать? – спросил Микола, разбитной верзила, тот самый, которого мы искали пьяного по сугробам.
– О, для этого я продам вам ружья! – сообщил иностранец, кивая на огромный деревянный ящик, стоящий рядом. – Это очень надёжные ружья «Гаррисона», которые помогут вам отбиться от этого зверя с минимальными жертвами!

К концу вечера, когда каждый хуторянин мужского пола, среди которых затесалась и тётка Агафья, получил в свои руки по ружью, стало ясно, что жертв и вправду не избежать. Мало того, что ружья были ржавыми, с заедающими механизмами и треснутыми прикладами, хуже было другое: никто из наших, кроме деда Тараса, который по осени ходил стрелять уток, никогда оружие в руках не держал.
Первой жертвой противостояния с чудовищем стала жена сельского доктора. Когда щуплый эскулап готовился к ночному дежурству по хутору для обороны от хищника, его ружьё возьми, да и выстрели в ногу жены. В наших сельских условиях это было равнозначно ампутации конечности, что эскулап сам и сделал.
Следующей жертвой оказался всё тот же Микола, который как-то ночью нетрезвым возвращался из соседнего хутора. Увидев в темноте его громадную шатающуюся фигуру и услышав его пьяный сап, дед Тарас, хоть и был подслеповат, промашки не дал. Миколу мы похоронили.
К середине января каждый житель нашего хутора в той или иной степени познакомился с надёжными ружьями «Гаррисона» и старался в ночное время не выходить со двора, больше опасаясь не хищника, а шальной пули.
Чёртов же иностранец поселился у Головы, спал до обеда, ел, пил в три горла, не переставая повторять:

– О, это коварный медведь! Я его изучил! Этой зимой он обязательно на вас нападёт! Впрочем, – тут иностранец прибавил, – есть прекрасная мысль! Почему бы вам не напасть на него первыми?!

Мысль и правда была прекрасной! Странно, как мы сами не додумались положить конец своему страху. По совету чёртова иностранца операция была назначена на начало февраля. Вооружившись надёжными ружьями «Гаррисона», те из нас, кто ещё остался в живых, направились в лес. Недолго блуждая, мы быстро вышли на берлогу хищника. Дед Тарас, как самый опытный, ушёл на разведку и через короткое время мы увидели, как он, с трудом пробираясь по сугробам, спасается от разбуженного им зверя. Наши надёжные ружья «Гаррисона» клинило, они взрывались в руках, палили в сторону. Дед Тарас погиб тут же, на наших глазах от шальной пули. Следом нами занялся сам медведь...

Через месяц, покалеченный, но живой, я очнулся в районной больнице. Меня спасли охотники из соседнего хутора, пришедшие на звуки беспорядочной пальбы. Первое, что я узнал, что моего опустевшего хутора больше нет, а земля по дешёвке скуплена иностранцем, который бойко торгует нашим чернозёмом. Что тут ещё сказать? Проклятый иностранец!

Уважаемые друзья!

Сегодня на канале рубрика "Авторское чтение", и я предлагаю вашему вниманию миниатюру "Кукольный театр" в звуке с музыкой Алексея Рыбникова. Приятного прослушивания!

НА ВОЙНУ

– Петро, куда ты? Опять туда?
– На войну, Оксана! Защищать наш дом, нашу землю!

В мрачной прихожей с затёртыми и местами отклеившимися обоями стоял Петро и его жена. Она обнимала супруга, понимая, что видит его, быть может, в последний раз. Он одной рукой утирал слезу, катившуюся по небритой щеке, а другой с силой сжимал вещмешок.

– Обещай, что вернёшься, Петро! – молила жена.
– Не знаю, Оксана, не знаю! Враг силён и коварен! – отвечал Петро, отстраняя жену. – Микола уже неделю как пропал без вести…
– Ох, Петро! – черноокая красавица разрыдалась.
– Да водку он идёт жрать со своими дружками! – раздался ехидный трескучий голос из глубины квартиры.
– Мама! – одновременно воскликнули супруги.

Петро со злобой откинул вещмешок и как был в застиранных до дыр носках бросился туда, откуда неслась вражеская дезинформация. В маленькой комнатушке перед мерцающим экраном старенького телевизора в кресле сидело щуплое существо и ядовито сверкало прищуренными глазами.

– Марья Платоновна, – накинулся Петро на старушку, – прекратите вести в моём доме подрывную работу!
– В каком твоём доме?! – возмутилась старушка. – Это мой дом. Оксанка притащила тебя с улицы, вот ты и приютился! У самого ни кола, ни двора! Обещал, что как в Польше жить будете, а она и поверила…
– Мама, ну зачем так? – заламывая руки, в дверном проёме появилась Оксана.
– А что? Разве я неправду говорю? – удивилась старушка.

Петро какое-то время постоял молча, ненавистно сжимая кулаки, но затем решил оставить язвительное замечание без ответа и сосредоточился на главном.

– Вы, Марья Платоновна, я давно заметил, – заговорил он, угрожающе нависая над старушкой, – всё чаще и чаще произносите прямо антигосударственные, антипатриотические речи. В то время, когда враг с востока собирает свои силы для вторжения в нашу страну…
– Да какой там враг! – отмахнулась старушка. – Что он тут забыл? Твои драные носки что ли захватить хочет? – она ткнула узловатым пальцем в ноги Петра.
– Да вы что?! – вспыхнул Петро. – Вы только поглядите!

Воин схватил пульт от телевизора и начал судорожно переключать каналы, где дикторы в армейских касках с грозными лицами кричали о войне.

– Вот здесь, и здесь, и даже на этом канале каждый день вам твердят, что нападения не избежать!
– Да не понимаю я ничего на вашей выдуманной мове, – гордо отвернулась старушка.
– Хорошо, не верите им, – не унимался Петро, – посмотрите западные каналы…
– Ишь, какой, – указала старушка дочке на Петра, пока тот жал на кнопки пульта. – Это он, Оксана, на твои деньги, между прочим, кабельные каналы оплатил. Чтобы свидомость развивать пока ты на работу ходишь. Большой геополитик. В дырявых носках!
– Вы смотрите! – торжествовал Петро, когда на одной половине экрана появилась военная техника в снегах, а на другой – лохматый блондин с дикими глазами, грозивший кому-то с трибуны. – Уж БиБиСи врать не станет!
– Да не понимаю я птичьих языков! – отрезала старушка. – Вы что, по-русски разговаривать разучились? Ведь сам, кроме «доброго ранку» и «до побачення» ничего сказать не можешь.
– Я, Марья Платоновна, если надо… – начал Петро, но его прервал звонок в дверь.

На пороге квартиры стоял тот самый пропавший без вести Микола.

– Колян! – воскликнул Петро и полез обниматься. – А мы с мужиками думаем, где ты! Уж не поехал ли ты к этим… – но тут осёкся и уже сочувственно спросил. – В плену был?

Вид Миколы был так жалок и потрёпан, что действительно можно было подумать, что он был в плену.

– Да, в плену, – пересохшим ртом подтвердил Микола и шёпотом заговорил. – Мне бы… Лекарство… После плена. А Галя меня не пускает... Надо бы ей сказать про спецзадание…
– Сейчас, сейчас всё будет, – натягивая ботинки, заверил Петро. – Санитары уже ждут.
– Опять черти идут водку пить! – вновь раздался старушечий крик. – Не пускай его назад, Оксана!
– Кто это? – побледнев, спросил Микола.
– А, не обращай внимание. Кремлёвский агент! – пояснил Петро, и дружки спешно покинули квартиру.

Оксана ещё долго стояла у окна и крестила воздух вслед ушедшему с побратимом мужу. В войну она тоже не верила, но и в обман мужа ей верить не хотелось.

КРАХ НКО «ЖУЖЕЛИЦА»

– Друзья! Рад сообщить, что мы, наконец, преодолели все бюрократические препоны, и теперь наша некоммерческая организация «Жужелица» зарегистрирована! – провозгласил я, и за столом раздались жидкие аплодисменты.

В крохотном арендованном помещении с подтёками на потолке собрался весь наш немногочисленный коллектив новоиспечённой НКО «Жужелица». Держа в руках бокалы с дешёвым шампанским, мы глупо улыбались друг другу. Справа от меня сидела Прасковья Митрофановна Бущан, бегемотоподобная дама с толстыми щеками и выпирающей нижней челюстью. Далее за ней сидела её уменьшенная копия – племянница Люда, с туповатым выражением лица и зелёными волосами. Слева притулился тщедушный старик с козлиной бородкой – Юрий Адамович – профессиональный диссидент и тунеядец. Последним в компании был Сашенька – плюгавый и молчаливый юноша, безнадёжно и губительно влюблённый в Люду. Выпив по бокалу, мы размечтались.

– Ну, кажется, жизнь налаживается! – сказал я, потирая руки. – Теперь мы с полным юридическим правом будем защищать жужелиц и жуков по всей России.
– Можно даже подумать над тем, чтобы открыть филиалы, – сипя, поддержала меня Бущан.
– А я могла бы возглавить один из них, – заявила Люда. – Только хотелось бы около моря. Эти ваши жуки всё равно на холоде не живут. Вот, в Крыму, например!

Над столом повисла тишина.

– Люда, запомни, пожалуйста, навсегда, – веско обратился к ней я, – Крым – это не Россия. Иначе финансирование мы не получим…
– Да, да! Гранты! – затряс козлиной бородой Адамович. – Хотелось бы понять, откуда мы будем брать деньги! Прежде нас неплохо спонсировали иностранные спецслужбы, а как обстоят дела теперь?
– Да, кабы выйти на спецслужбы, – мечтательно согласился я, – тогда финансовая проблема была бы решена. Они бы что-нибудь нам подкинули.

Через неделю, когда мы вновь собрались, чтобы немного изучить профильный вопрос о жуках, о которых доселе мы имели весьма смутные представления, в наш штаб с опозданием ворвалась Люда и, задыхаясь, радостно прокричала:

– Я вышла, вышла!
– Куда? – охнули мы.
– На контакт! Со спецслужбами! Как вы и говорили!
– Какая умница! – обрадовалась Бущан. – А врут, что наша молодёжь ленивая и бестолковая.
– Только им нужен полный список членов нашей НКО, – отдышавшись, сказала Люда. – И ещё они спрашивают, чем по-настоящему мы планируем заниматься.
– Конечно, конечно! – торопливо согласился я. – Список подготовим.
– Мы будем заниматься, чем скажут, – сурово отрезал Адамович. – Если надо, будем протестовать против прокладки трасс, постройки заводов и жилых комплексов, мотивировав это тем, что на той территории живут редкие жуки. Если потребуется – будем разжигать саботаж. Можем подписывать коллективные письма! Можем…
– Да всё что угодно можем! – перебил я. – Главное, ты спроси про гранты!
– Спрошу! – заверила Люда.
– А чьи хоть это спецслужбы? – тихо пропищал Сашенька.
– Иностранные! – отмахнулась девушка. – Потом уточним!

Через неделю, после очередной встречи с иностранцами, Люда появилась с новым требованием о предоставлении полной финансовой отчётности НКО «Жужелица». К тому времени мы уже разыскали кое-каких спонсоров, что было отличной демонстрацией серьёзности наших намерений и доверия к нам со стороны. На наши вопросы зачем это агентам, Адамович, ссылаясь на свой опыт, авторитетно пояснил, что иностранцы народ аккуратный и у них каждый цент на счету. Однако, и спустя месяц от наших иностранных партнёров никаких грантов не поступило. Озадаченные, мы начали донимать Люду, как обстоят дела и когда придут деньги. Девушка долго колебалась, но, наконец, заявила:

– Да узнавала я! А они сказали, что за грантами надо адресоваться к президенту.
– К какому президенту? – удивился Адамович.
– К нашему, – растеряно ответила девушка. – Сама не поняла почему.
– Люда, – сказал я с холодеющими руками, – а где ты нашла эти спецслужбы?
– В Крыму, а что? – невинно ответила девушка. – Я подумала, не всё ли равно чьи иностранные спецслужбы. Ведь Крым не Россия, верно?

Тут я понял, что «Жужелице» пришёл конец и схватился за голову. Через неделю нас всех арестовали.

ТВОРЦЫ ИСТИНЫ

В аудиторию одного старого европейского университета тихо приоткрылась дверь, и в проёме появилась заспанная физиономия. С минуту она изучала обстановку, а затем, признав условия приемлемыми, внутрь проник и сам владелец сонного лица. Наспех одетый студент с взъерошенными волосами, пригибаясь, словно под обстрелом, пробрался на последний ряд. Лектор постарался не заметить опоздавшего, но всё-таки сбился.

– Вы, как я и говорил, – продолжил респектабельный мужчина в дорогом английском костюме, обращаясь к студенческой аудитории, – выбрав наше ремесло, получите в руки безграничную власть. Благодаря вашей воле на свет будут появляться как герои, так и негодяи. Вы будете разжигать войны и тут же заканчивать их, написав всего пару строк. Вы будете определять, кто стал в войне победителем, а кто потерпел поражение. Вы сможете конструировать в сознании людей самые фантастические сюжеты, которым будут верить. А если вам это запретят, вы легко вспомните сладкое слово «цензура». Его все боятся. Короче, вы станете богами, которые будут создавать новую реальность… Молодой человек! – лектор вдруг повысил голос. – Мало того, что вы опоздали, так вы вновь меня сбили!

Последние слова относились к опоздавшему студенту, который на этот раз, пригибаясь, пробирался уже назад к двери. Застигнутый врасплох, он распрямился и, ещё сильнее взъерошивая волосы, произнёс:

– Прошу прощения, но я, видимо, ошибся аудиторией, и не стал бы мешать вам, но сегодня в университет приехал главный редактор «Бумеранга», и я бы очень хотел его послушать…

В аудитории засмеялись.

– Как ваша фамилия, молодой человек? – поинтересовался лектор.
– Уильямс, сэр.
– Вы сегодня плохо спали?
– Так точно.
– А как вы думаете, на какой лекции вы сейчас находитесь?

Этот вопрос озадачил студента.

– Я решил, что попал на лекцию по литературе. О фантастике...

В аудитории послышались сдавленные смешки. Лектор вздохнул.

– Сядьте, Уильямс. Меня зовут Билл Миклуэйн, я главный редактор «Бумеранга», а вы находитесь на лекции по журналистике.

Но Уильямс остался стоять, о чём-то задумавшись.

– Что ещё? – редактор начал злиться. – Может быть, вы разрешите мне продолжить, или вас что-то смущает?
– Ничего, сэр, – отвечал Уильямс. – Только я в замешательстве: как то, о чём вы говорили, связанно с журналистикой? Вы же по сути предлагали будущим журналистам навязывать читателям своё мнение и искажать информацию. Проще говоря, лгать.

Аудитория затихла.

– Уильямс, что есть правда, а что есть ложь? – осведомился редактор. – Есть ли вообще объективность? Под силу ли человеку, обладающему узким обзором, охватить весь окружающий мир?
– Это вопрос философский…
– Да, – перебил студента редактор. – Это вопрос философский. А мы не философы, Уильямс. Тем более, что истины не существует, потому что у каждого она своя. Мы живём в западной цивилизации, а значит, должны любой ценой продвигать свою истину и свои ценности. Конструировать свою реальность со своей правдой. Недавно, благодаря работе наших СМИ, мы создали превосходный прецедент, когда на пустом месте придумали несуществующую войну. В неё все поверили, и она стала жить своей жизнью. То, что мы, западные журналисты пишем, и есть истина, которая не требует доказательств. Кстати, вот вам задание: напишите небольшое эссе на эту тему. Лучший из вас попадёт на стажировку в «Бумеранг».

Студенты шумно расходились с лекции. Уильямс, улучив момент, поймал главного редактора в дверях и сунул ему лист бумаги с одним небольшим абзацем, написанным корявым почерком.

– Что это? – удивился Миклуэйн.
– Ваше задание, – пояснил студент.
– Нет, Уильямс, – отмахнулся редактор. – Этого мало, вам надо развить мысль. Подумайте ещё.
– Я не философ, – возразил Уильямс. – Зато здесь написано, что я большой профессионал, обладатель множества премий, интеллектуал, лучший студент и стажёр в издании «Бумеранг».
– Что за чепуха?
– Разве я неправильно понял вашу мысль? Или то, что мы пишем не является истиной в последней инстанции?
– Вы будете хорошим журналистом, Уильямс! – похлопав по плечу студента, сказал главный редактор и забрал лист.

ПАРЯЩАЯ ДЕВОЧКА

Часть I

По нашему провинциальному городку поползли гаденькие слухи. Начали поговаривать, что юная девочка, живущая на окраине и отличающаяся от простых обывателей необыкновенной красотой, нас цинично обманывает. А ведь совсем недавно она так волшебно танцевала на городском празднике, что местная публика задыхалась от восторга и наполняла воздух овациями. Наш губернатор, в общем-то неплохой и добрый старик, даже высказывал мысль, что необходимо такое дарование отправить в Петербург, в какое-то Императорское училище, но на том дело и кончилось.
Много позже, когда скандал получил широкую огласку, а про наш поистине фантастический случай написали все газеты, выяснилось, что этот слух пустил некий проезжий иностранец. Англичанин-не англичанин, поляк-не поляк, словом, кто-то с запада. А суть сплетни состояла в том, что наша девочка Катя, как окрестила её пресса, хотя звали её совсем иначе, танцевать вовсе не умеет. Что ради славы и нашей любви она мошенничает, для чего использует некие хитроумные технические приспособления. В самом деле, Катю в городе мы называли не иначе, как парящая девочка. На сцене во время танца она создавала такое удивительное впечатление, словно её хрупкое и изящное тело становилось невесомым, и она могла даже на мгновение замирать в воздухе. Иностранец же утверждал, что такие фокусы за границей известны давно и пользуются популярностью только у самых низших и малообразованных слоёв населения. Слух сам по себе нелепейший, и, конечно, не заслужил бы никакого внимания, если бы во всяком обществе не существовало, как точно заметил один известный писатель, разных людишек. Людишек такого рода, которые любят слетаться на всякую грязь и с наслаждением перекатывать её во рту.
Первым подхватил эту сплетню отставной чиновник, служивший ещё при прошлом губернаторе, Панихидов. Скверный человек, к тому же пьяница, любящий напиваться по кабакам до скотского состояния, после чего его часто находили в канавах. Он-то и возмутился, что его, якобы обманывают, хотя, сказать по правде, ни к танцам, ни к Кате, ни к чему-либо вообще прекрасному, Панихидов отношения не имел.

– Это что же, нас за дураков держат? – выпучивая свои бычьи глаза, кричал он в придорожном трактире. – Кто этой мелюзге дал право нас, честный народ, обманывать?

Следом к нему присоединился купчик Хвостоплясов. Этот водкой не упивался, зато был отцом двух довольно некрасивых дочерей, которых уже не первый год безуспешно пытался выдать замуж, в то время как взрослеющая и хорошеющая Катерина имела несомненный успех у противоположного пола.

– Это как же выходит?! – всякий раз сердито восклицал он на публике. – Отцы семейств сбиваются с ног, ища подходящую партию дочерям, а, как оказывается, сорвать банк можно исключительно ложью!

Подобные возмущения в нашем городе росли как грибы после дождя. Личные обиды и жизненные неурядицы пробуждали в жителях зависть к хрупкой и красивой девочке, которая почему-то для всех стала символом людской несправедливости. Разумеется, раздавались и трезвые голоса, но их никто не слушал, тем более тихое благоразумие всегда слабее животного помешательства.
Когда волна возмущения докатилась до губернатора, тот, недолго думая, постановил положить конец всем домыслам и устроить девочке проверку.
Узнав о решении губернатора, часть нашего общества, самая нетерпеливая, а, говоря откровенно, самая дрянная его часть, немедленно вереницей, кто на экипажах, кто пешком, потянулась к дому девочки.
Катя с мамой жила в небольшом флигеле, который им сдавала старая помещица, нелюдимая и глуховатая старуха, цель жизни которой на этом свете никто точно угадать не мог. Теперь достоверно известно, какого страха натерпелись мать с дочкой, когда к их дому пришла возбуждённая толпа, значительную часть которой составляла шумная молодёжь. Та самая весёлая и озорная молодёжь, главным интересом которой было не узнать правду, а посмотреть на безнравственное представление, и заодно насладиться охотничьей травлей беззащитных существ.

Часть II

Мать долго не пускала дочь, но Катя неожиданно для всех всё же вышла к публике. И тут все заметили то, чего до странности не замечали раньше. Походка и осанка девочки были удивительно нескладными, напряжёнными, и, казалось, что каждый шаг даётся ей с невероятным трудом. Мы все привыкли к лёгкости её танца, мягкости движений, изящности жестов, но никогда не обращали внимания на самое простое – на неуклюжесть её походки. Кто-то из толпы немедленно выкрикнул:

– Да вы посмотрите, она даже ходить правильно не может. Какие могут быть танцы? Лгунья!

Кате были хорошо известны те слухи, что ползли по городу, и здесь она ничего не смогла ответить, а только робко улыбнулась, чуть показав два верхних больших белых зуба. Тогда от толпы, словно делегат, отделился крупный и тяжеловесный отставной полковник Карасевич, известный всему городу, как заядлый картёжник и любитель женского пола.

– Катя, – начал он осанисто, но всё же труся перед девочкой. – Тут такое дело… Да ты, наверно, и сама знаешь… Словом, говорят, что ты водишь нас за нос. Пользуешься нашей доверчивостью, в то время как сама применяешь магнетические канаты, электрические пружины или ещё чёрт-те что. Ты не подумай, мы пришли по распоряжению самого губернатора. Он поручил проверить, так ли это, как говорят. И тот трюк с зависанием в воздухе… Если сейчас ты представишь его этому почтенному собранию… Так и тебе будет лучше…
– Я знаю, – ответила Катя, помогая Карасевичу исполнить его обязанность. – Но я не могу. Я сегодня не готовилась, я не выполняла сегодня никаких упражнений.

В толпе послышался карикатурный смех, и кто-то передразнил:

– Не готовилась она! Конечно, не готовилась!
– Нет, нет! – пояснила девочка. – Это правда! Если вы придёте в любой другой день…
– Боюсь, что это невозможно, – веско перебил Карасевич. – Катя, надо постараться и положить конец этой некрасивой истории.
– Ну если вы желаете, – согласилась девочка, – я могу попробовать, но ничего не обещаю!

Толпа чуть отошла, освобождая место. Девочка какое-то время собиралась, затем, будто стараясь попасть в такт воображаемой музыке, сделала несколько неуверенных движений и подпрыгнула на одной ноге. Но прыжок оказался неловким, слабым и неубедительным, после которого она какое-то время продержалась в воздухе, или так только показалось, а затем, потеряв равновесие, широко раскинула руки и нелепо упала.
По толпе прокатился липкий ехидный смех, который всегда случается у разных людишек, если кого-то другого постигает горькая неудача. Отряхивая пыль с платья, Катя молча поднялась с земли.

– Лгунья! Лгунья! – загремела толпа.
– Ну хотите, хотите…– пытаясь перекричать раскатистые обвинения, воскликнула девочка, будто больше переживая не за свою неудачу, а за то, что не оправдала ожиданий многолюдной публики, желающей верить в её талант.

– Ну хотите, хотите… – продолжала повторять Катя, вздыхая и как будто раздумывая. – Ну вот…

Ужас и изумление появились на лицах замершей толпы. Послышался женский вопль и плачь, – кто-то, кажется, упал в обморок. Кто-то крикнул, что этого не может быть. Карасевич даже думал броситься вперёд, чтобы прекратить невообразимое явление, но опомнился, перекрестился и отступил.
Маленькая девочка, раскинув перед потрясённой толпой руки, медленно поднималась в воздух. Она парила в нём, будто её поддерживала невидимая сила. Очевидно, вид изумлённых взрослых очень развеселил её. А ещё ей понравилось, что она смогла удивить всех, отчего звонко и весело рассмеялась. Было заметно, что, летая и лавируя в воздухе, как лёгкая бабочка, она чувствовала себя увереннее, чем на земле. Люди, которые ещё недавно собирались уличить Катю во лжи и призвать её к ответу, испуганные, пятились от её дома.

– Какие, какие к чёрту она не выполнила тогда сегодня упражнения? – послышался чей-то пронзительный голос.

И другой голос, почему-то грустный и мрачный, ответил:

– Упражнения, чтобы хоть немного походить на нас.

С того дня ни Катю, ни её маму в нашем городе уже никогда больше не видели.

ОХРАННОЕ АГЕНТСТВО

Услышав звонок в дверь, Богдан Зорянович Тучко лениво поплёлся в прихожую, утирая с длинных усов сметану. На пороге стоял улыбчивый гражданин в куцем пиджачке, который крикливым голосом представился:

– Саймон, Диккенс и Адамовский – охранное агентство, все виды сотрудничества!

Бойкий настрой гостя заставил Тучко выпрямиться и подтянуть на животе тренировочные штаны.

– Пан Тучко? – уточнил незнакомец. – У меня для вас скверные новости, – сокрушенно закачал головой гость и упрямо протиснулся внутрь. – Ваш сосед готовит на вас покушение!
– Василий? – побледнел Тучко. – Зачем?
– Неизвестно. Скорее всего, он сошёл с ума, – не давая опомниться жертве, нагнетал агент. – Но мы располагаем точными данными, что на этой неделе он непременно вас убьёт! Однако! – незнакомец поднял палец. – Теперь с вами охранное агентство Саймон, Диккенс и Адамовский, которое предлагает услуги, избавляющие от любого беспокойства! Вот, подпишите контракт! – агент достал из дипломата бумаги и уже вкрадчиво добавил. – Богдан Зорянович, не надо экономить на своей безопасности, если рядом живёт сумасшедший.

Тучко был человеком трусливым и мнительным. И хотя он не сразу поверил, что сосед Василий, мужчина средних лет, семьянин с двумя детьми хочет его убить, тут в памяти стали всплывать неприятные подробности. Например, с недавних пор Василий стал ходить на занятия боксом, затем как-то в лифте он поинтересовался у Тучко, почему тот живёт один, а после Богдан Зорянович лично видел, как сосед приобрёл карабин и пропал вместе с семьей. «Отправил семью подальше и готовится!» – подумал Тучко и контракт подписал.
Рано утром Тучко разбудил громкий шум на лестничной площадке. Подойдя к входной двери, он попытался выглянуть наружу, чтобы узнать, что происходит и не смог – металлическая дверь оказалась заварена.

– Что за безобразие? – заорал Тучко.
– Всё под контролем! – раздался снаружи знакомый крикливый голос, который торжественно объявил. – С вами агентство Саймон, Диккенс и Адамовский! Работаем в целях вашей безопасности!
– Как же я выйду, даже за едой?
– Без паники! – кричал агент. – Всё под контролем! Сейчас к вашему положению привлечём внимание общественности, бай-бай!

И агент исчез. К вечеру под окна замурованного в собственной квартире Тучко в самом деле пришли люди с плакатами в его поддержку и с осуждением Василия. Между демонстрантами сновал тот же агент, крича в мегафон, что не следует приближаться к дому, ибо Василий может пойти на крайние меры и даже взорвать Тучко. Слух о возможном подрыве жилого дома быстро докатился до администрации города. Та, подогреваемая тревогами агентства Саймон, Диккенс и Адамовский, недолго думая, приказала эвакуировать всех жильцов. Следующий день Тучко встретил, как единственный обитатель всего дома, а к вечеру ему отключили электричество и воду. Взбешённый Тучко позвонил агенту, но тот заверил, что агентство Саймон, Диккенс и Адамовский его не оставит, что беспокоиться не о чём, а всё делается ради безопасности.

– А знаете, пан Тучко, – задумчиво предложил агент, – скиньте-ка мне из окна ваши ценные вещи. Возможно, Василия интересуют именно они.

Ошалевший Тучко повиновался.
Следующую неделю одичалый и немытый Богдан Зорянович провёл под страхом неминуемого покушения. От криков за окном он медленно сходил с ума и, доедая последние запасы, мечтал о конце заточения. Однако, проклятый агент не выпустил узника. Напротив, он утверждал, что Василий не отказался от своих планов и затаился, чтобы нанести подлый удар, но пану Тучко беспокоиться не о чем, потому что агентство Саймон, Диккенс и Адамовский немедленно накажет злодея, если тот попытается влезть в его квартиру.

Через месяц загорелый Василий вместе с семьёй вернулся с юга домой. Навстречу ему из дверей подъезда выносили покрытое простыней тело, а улыбчивой гражданин в куцем пиджачке крикливым голосом тут же говорил в камеру:

– Мы сделали всё ради безопасности нашего клиента и на целый месяц продлили ему жизнь. Для агентства Саймон, Диккенс и Адамовский нет преград! Мы продолжаем работать, и следующим нашим клиентом можешь стать именно ты!

СУД

В зале с кессонным потолком и ионическими колоннами, c золочёной лепниной и мраморным полом, за судейским столом сидели трое. Лицо первого было обескровлено и обтянуто морщинистой кожей, напоминающей мятый пергамент. Его голова, покрытая клоками блёклых волос, время от времени сотрясалась в конвульсиях, а сухой язык напрасно облизывал шершавые губы. Справа сидел другой. Из-за стола виднелась только его голова: круглая, мясистая, с оттопыренными ушами и кроваво-красным порочным ртом, переполненным вязкой слюной, хлюпающей и текущей наружу, когда он заговаривал. Третий, сидящий в центре, был страшнее и хуже предыдущих. Он был безлик. Его лицо скрывал чёрный непроницаемый колпак, который никогда не поднимался. И только его голос, мрачный и глухой, был известен тем, что выносил все самые жестокие приговоры.

Перед ними стояла уставшая и переминающаяся с ноги на ногу хрупкая девочка. Она не то утирала слёзы, не то массировала нижние веки кончиками красивых пальцев, затянутых в тонкие алые перчатки.

– Мы здесь всю ночь, – сказала девочка. – Отпустите меня, пожалуйста. Я очень устала, а мне надо спешить.
– Тебе не подобает так разговаривать с судом! – раздражённо прокаркал бледный старик. – Мы решаем твою судьбу, милочка, поэтому будь вежлива и покладиста.
– Но я ничего такого не сказала.
– А ещё мы здесь определяем истину, – сально подмигивая глазом с красными прожилками, промолвил толстяк. – Даже странно, что ты, симпатяшка, этого не понимаешь.
– Да какое это имеет значение?! – вдруг разозлилась девочка. – Я говорю правду!
– Что есть правда – решаем мы, – гулко вступил чёрноколпачный. – Ты заявляешь, что умеешь летать, но не хочешь рассказать, как тебе это удаётся. Эликсиры, снадобья, заклинания?

Девочка по-детски надула щёки.

– Я уже объясняла, я не знаю как. Ещё маленькой захотела и постепенно училась.
– Чушь! – застрекотал бледный старик. – Ещё никто и никогда не мог подняться в воздух!
– А я смогла! – упрямо сказала девочка и грустно добавила. – Отпустите меня, пожалуйста, я устала, а у меня важное дело. Вы же знаете!
– Мы ещё ничего не знаем, лапочка, – мокро улыбнулся толстяк. – То, что ты сообщила, может быть ложью.
– Так идите и посмотрите!
– Нас не интересует происходящее снаружи, – объявил чёрноколпачный. – И до нас, и теперь, и после нас – судьи никогда не покидают этот зал с колонами.
– Ну скажи, скажи, – раздраженно тряс головой бледный старик, – как высоко ты можешь подняться в небо?

Девочка задумалась.

– Я не знаю, я ещё так высоко не взлетала. Надо пробовать! – тут он замолкла и уже со слезами зачастила. – Но вместо этого вы отнимаете у меня последние силы глупым допросом.
– Если нужно, мы продержим тебя сто ночей, – траурно произнёс чёрноколпачный.
– Нет, крошка, – обратился толстяк, – мы хотим знать, как высоко ты можешь взлететь, чтобы понять, могла ли ты видеть то, о чём нас предупреждаешь.
– Какие вы глупые! – от бессилия и усталости девочка вконец разрыдалась. – Вы должны помогать мне, но вместо этого пытаете и лишаете сил! К чему такой суд, если он мешает полёту!
– Как ты смеешь так говорить, мерзавка! – взвизгнул бледный старик. – Наша власть решает, полетишь ты ещё или нет. А пока ты сеешь только панику!
– Время! Если я не успею, то…
– Главное, установить истину, – перебил чёрноколпачный. – Прочее не имеет значения.
– Ну что же вы! Я вас ещё вчера предупредила! А вы…
– Мы – суд!

И как только чёрноколпачный произнёс эти слова, зал вздрогнул. Затем ещё раз, и ещё. Девочка обречённо пробормотала:

– Я не успела… Вы, только вы со своей бюрократией и со своим властолюбием виноваты во всём! Я не успела…

В слезах она выбежала из суда на ступени, где её ждала мама.

– Я не успела! – рыдая, бросилась в её объятья девочка. – Я смогла бы, если постаралась, взлететь выше и предотвратить катастрофу, но поздно… Они забрали моё время и мои силы.

Нечто яркое и горящее ударило с неба в здание суда. Зал с золочёной лепниной и ионическими колоннами рухнул. Разломился мраморный пол. Рассыпался и полетел вниз кессонный потолок, не оставив под обломками живых. Исчезли и судьи, будто и не было их никогда.

Правду говорить легко и приятно

Вчера мы стали свидетелями исторического события, потрясшего, без преувеличения, весь мир, который уже никогда не будет прежним.

После заседания Совета Безопасности президент России Владимир Путин подписал указы о признании независимости Донецкой и Луганской Народных Республик. Надо поздравить народ Донбасса с этим долгожданным событием, которое он заслужил исключительной выдержкой, мужеством и пролитой кровью. Надежда на то, что война для людей, на протяжении 8-ми лет подвергавшихся геноциду, подходит к концу, становится реальностью на наших глазах.

Нельзя не отметить, что признание независимости Народных Республик стало ключевым событием в глобальном противостоянии двух цивилизаций – России и Запада. И, скорее, именно этому была посвящена, пожалуй, лучшая речь В.В. Путина, предваряющая подписание указов.

Уникальность речи президента заключается в том, что она была составлена не кремлёвскими спичрайтерами из окружения Владимира Путина, и даже не им самим. Эта речь долгие годы собиралась по слову со всей России, причудливо сплеталась в неповторимый русский узор, набиралась сил, наполнялась соком, и автор её никто иной, как наш народ. Всё, что вчера высказал российский президент, бесчисленное количество раз произносилось в нашей стране и Русском мире совершенно отличными друг от друга людьми. Начиная от публичных и популярных аналитиков средств массовой информации, и заканчивая простыми обывателями, неискушенными в тонкостях политики, но явственно чувствующими, как на западе угрюмо и свирепо прорастает уродливое зло.

Все сказанные ранее слова, вдруг разом сложились в одну речь президента. В ней нашлось место всему, о чём в последнее время болело русское сердце: и про несправедливость существующего мироустройства, и про неизбежное возмездие для убийц наших соотечественников, и про православие и русских, про нетерпимость к предательству и лжи. Наконец, про то, что является самым ценным в мире – про жизнь человека и его свободу. Но главное, эта речь была стопроцентно честная, прямая и открытая. Она вся состояла из правды.

На Западе этой правды опасались давно. На Россию было оказано беспрецедентное давление: её шантажировали и запугивали санкциями, угрожали и тут же лукаво подкупали, в порыве ненависти упоминался даже союзник Запада – ад. Но речь всё же была произнесена. И обращена она была не к нам, а к «ним» и от нас.

В речи была провозглашена независимость не только Донецкой и Луганской Народных Республик, но и независимость самой России, которая в очередной раз, и, хочется надеяться, в последний, сообщила всему миру, что Российская Федерация – свободное и суверенное государство, которое будет действовать исключительно в интересах собственного, не всегда живущего в его границах, народа.

И после этих правдивых слов прочие лидеры государств, казавшиеся до этого могущественными властелинами мира, в одни миг превратились в жалких, глупых и злобных карликов, пищащих и грозящих кулачками. В их заявлениях сквозило бессилие. Они подозревали, но теперь, кажется, поняли до конца, что с Россией им сделать ничего не удастся. Вчера мир изменился бесповоротно. Никто ещё не может сказать, каким он будет, этот новый мир, новый порядок. Но он уже наступил и от этого факта не отмахнуться. Безусловно, появятся новые испытания и вызовы, однако Россия теперь может смотреть в будущее с большей надеждой.

ВОСЕМЬ ЛЕТ ТИШИНЫ

Вчера началось освобождение Украины. Её демилитаризация и денацификация.

Восемь лет уговоров, просьб, призывов к разуму и миру, и деликатного обращения не возымели результата. Россия не только не была услышана Украиной и всем миром, но и пострадала за своё миролюбие.

Война – это катастрофа. Но впавшая в соблазн и прелесть Украина, попавшая в лапы выродившихся и малообразованных людоедов с Запада, и понукаемая ими, на протяжении девяти лет сама неслась в эту пропасть. Начиная с кровавого антигосударственного переворота на Майдане, Украина стала пристанищем и плацдармом для калиброванных мерзавцев всех мастей, которых она встречала с распростёртыми объятиями. Ещё не было ни Крыма, ни Донбасса, а на майдане уже звучал лозунг: москаляку на гиляку! Единственным условием комфортного проживания в стране стала животная ненависть к России и махровая русофобия. А вслед за призывами последовали и дела. Первыми под удар попали Донбасс и город Одесса, которых бесноватый киевский режим попытался лишить законного права говорить на русском языке и быть частью русской культуры, но которые не пожелали подчиниться обезьяньему неонацизму. Были и другие очаги сопротивления государственному перевороту, подавленные силой. Но люди, сожжённые заживо в Одессе, и геноцид на Донбассе являются, пожалуй, самыми циничными и кровавыми страницами в истории новой послемайданной Украины.

Восемь долгих лет, управляемая последователями Бандеры и Гитлера, Украина превращалась в государство-призрак, единственными идеями которого стали ненависть и смерть. Восемь долгих лет на глазах молчаливого мирового сообщества преступные власти страны творили геноцид на Донбассе. Убивали, грабили, насиловали своих же украинских граждан и загоняли детей в подвалы, лишая их права на базовые человеческие ценности – жизнь и свободу. В это же время видные деятели украинского неонацизма устраивали в информационном пространстве жуткие пляски, радуясь людским трагедиям и смертям как на Донбассе, так и в самой России. Значимые лица новой украинской элиты называли русских людей недочеловеками, быдлом, колорадами, предлагали расстреливать их из «ядерного оружия» и «жечь вату». С наглой ухмылкой, смотря в заплаканные лица женщин, детей и стариков в Народных республиках, говорили им, что это они сами себя обстреливают и гибнут не от оружия ВСУ, а от взрывающихся кондиционеров. Покончив с Донбассом, этот террор распоясавшиеся неонацисты обещали принести нам, в Россию. Много чего было ещё.

Россия терпела долгие восемь лет. Но рано или поздно любому злу приходит конец. У русских не было иного выбора, как прийти и покончить с ним. Важно, что Россия пришла не мстить, а освобождать Украину. Она пришла вырвать клыки у ядовитой гадины нацистского режима. Провести демилитаризацию, денацификацию и предать справедливому суду военных преступников, которые отдавали приказы на уничтожение своего собственного народа.

Война – это катастрофа. Но, вероятнее всего, её ещё можно было бы избежать, если бы не эти страшные восемь лет тишины. Тишины от тех, кто теперь вдруг осознал, что война — это плохо. На Украине, в России, в мире. Если бы они, бегающие теперь с псевдопацифистскими лозунгами, ранее набрались мужества и не молчали об убийствах на Украине и трагедии Донбасса. Но они молчали. Молчали, потому что их это не касалось. Не касалось их родственников, друзей, близких. Не касалось их комфортной жизни и их судьбы. Они абсолютно равнодушно смотрели на тела убитых гражданских, но зато теперь почему-то с ужасом взирают на разрушение инфраструктуры, созданной для войны. И об этом надо помнить. Надо помнить всегда, что, если вовремя не остановить войну, где бы она ни случилась, рано или поздно она может прийти в твой дом. России пришлось идти и останавливать войну. В одиночку. Как всегда. И очень хочется верить, что так это и будет, и на безоблачном голубом небе над освобождённой и прекрасной Украиной вновь засияет яркое солнце.