Зачем солдаты сражаются?
На первый взгляд это слишком уж глобальный вопрос. Когда как: иногда людьми руководят прагматичные соображения, иногда – те или иные идеологии, патриотизм; чаще же всего человеческая мотивация сложна, многосоставна, и там без труда можно найти всего понемногу.

Однако выйти на уровень обобщений все-таки можно: один мотив встречается во всех войнах и у всех солдат (а так же у членов революционных движений, бойцов террористических организаций и т.п.).
Исследовать, зачем комбатанты сражаются, социологи стали еще во время ВМВ; те же результаты получили в других конфликтах ХХ века.
Более того: внимательное изучение источников показывает, что и в войнах прошлого было то же самое.

Этот мотив – "сражаюсь ради своих товарищей".
Иногда исследователи называют это "микросолидарность" (microsolidarity), или "солидарность малой группы" (small-group solidarity).
Смысл такой: базовая боевая единица это небольшая группа, отряд, в котором люди постоянно находятся рядом, действуют как единый организм, и вместе претерпевают все горести и радости.
Эмоциональная привязанность к членам этой малой группы становится невероятно крепкой и, более того, выходит на передний план, затмевая все остальное. Солдат может податься на фронт из патриотических соображений или желая сражаться за идею, – но скоро его мотивация поменяется, и лояльность малой группе сделается ведущей.

Многочисленные исследования показывают, что комбатанты охотнее пожертвуют собой не ради "Родины", а ради "парней"; не дезертируют, потому что "а как парни без меня", идут в бой, потому что "вместе с парнями", и "как я могу показаться перед ними трусом".
Вот так вот.

Во многих современных армиях, кстати, базовая подготовка предполагает, что "малая группа" должна сложиться и сработаться еще до попадания на фронт. Это загодя создает условия, чтобы у солдата сформировалась самая верная и самая рабочая мотивация сражаться.

Из-за "Оппенгеймера" в англоязычном интернете теперь спорят, надо ли было сбрасывать ядерные бомбы на Хиросиму и Нагасаки.

Убежденность людей, которые а) посмотрели трехчасовой фильм б) послушали своего деда не может не восхищать, – но дискуссия эта на самом деле стародавняя и непростая.

Есть позиция "за" атомную бомбу.
Мол, иначе было никак: Япония не сдавалась, и альтернативой бомбардировке было вторжение на японские острова – с высадкой десанта, боями за каждый город и чудовищными жертвами.
Здесь атомную бомбу рассматривают как меньшее зло; зло, которое сохранило сотни тысяч жизней американских солдат (да и японских тоже).
В качестве козыря предъявляют еще душераздирающую историю о том, что у американской армии по сию пору имеется запас из 120 000 purple hearts – в преддверии вторжения в Японию медалей отлили столько, что хватило на Корею, Вьетнам, Ирак, Афганистан, еще и осталось.

Есть позиция "против" бомбы.
Японское правительство уже готово было сдаться, и по дипломатическим каналам запрашивало мирные переговоры. Конвенциональных методов – морской блокады, обычных бомбардировок, а еще победы советских войск над Квантунской армией – вполне хватило.
Вариант этой позиции: Япония сдалась в любом случае не только из-за атомной бомбы, а из-за того, что СССР вступил в войну (об этом пишут многие авторитетные японские историки).
Мол, сами по себе бомбы не особо пугали на фоне того, что сделала с Токио бомбардировка конвенциональная, не-ядерная, а вот вторжение Красной армии в Маньчжурию и Южный Сахалин показывало, что всё, нет никаких надежд на переговоры, только сдаваться.
В любом случае: атомная бомбардировка здесь видится как бесмысленная, неоправданная, излишняя жестокость, а значит, как военное преступление или преступление против человечности.

Однако самое любопытное тут даже не аргументы сторон, а кое-что другое:
Первая позиция полностью повторяет рассуждения президента Трумэна, генерала Лемея и остальных, авторизовавших атомные бомбардировки Японии.
Если присмотреться, то эта позиция очень интересным образом 1) отсекает альтернативы 2) представляет вопрос в виде дилеммы.

С первым пунктом понятно. Люди, принимающие решения, их советники, аналитики всех уровней в упор не видят других вариантов.
Только атомная бомба может помочь – хотя в арсенале союзников имелось полным-полно разных других методов, от военных до дипломатических.

Со вторым пунктом сложнее, но он здесь самый важный. Страшное решение – сам Трумэн так его называл – оправдывается тем, что это меньшее зло внутри дилеммы.
Либо сотни тысяч американцев погибают во время вторжения в Японию, либо атомная бомба, да, куда деваться-то. Вы же не хотите, чтобы столько людей полегло? Ну вот и не нойте.
Такого рода решения работают, как выключатель: свет либо есть, либо нету, или грудь в крестах, или голова в кустах, или бомба, или бойня.
На самом деле, очень редко бывает, что у проблемы только два решения. Их всегда больше; их было больше и применительно к Японии летом 1945.

Иными словами, мы имеем дело с опасной и вредоносной логикой. Она отсекает всё множество вариантов, и оставляет один – частенько самый плохой и людоедский.
Проблема еще и в том, что такая логика зачастую формируется как раз в вопросах безопасности: в войнах, или в отношениях между государствами.
Сколько угодно страшное решение можно принять – и продать – если альтернатива ему, вторая часть дилеммы, это полная катастрофа, погибель и конец всего.

Продолжая разговор об учебнике Мединского (назовем это "досужие отпускные мысли").

Полистала я слитую в интернет часть, с 1945 по настоящее время, и выглядит она так, будто ее вытащили откуда-то прямиком из 1952.
Стиль, слова, уровень риторики – все это, ей-ей, даже не "совок", а прямо ждановщина.
Яркий пример тому: в учебнике есть неприязненный пассаж про Тито ("собака Тито"!), который "не прислушивался к предостережниям" из Москвы, и из-за этого Сталину, бедняге, пришлось с Югославией разорвать.

Во-первых, про то, что там в Москве югославы слушали, можно почитать у Милована Джиласа, одного из лидеров партизан, в "Беседах со Сталиным".
Мой любимый эпизод: в первый приезд Джилас конструктивно, как союзник и коммунист, жалуется Сталину на поведение некоторых частей КА, которые мародерствуют и насилуют (Джилас привел 111 случаев сексуального насилия, 1204 случая мародерства, что немало, особенно учитывая контекст)

Вместо того, чтобы нормально выслушать и принять меры – тема-то понятная для любой армии в такой войне – Сталин сердится, ноет, что Джилас оскорбил КА, и что "Разве он не может понять бойца, прошедшего тысячи километров сквозь огонь и боль и смерть, если тот пошалит с женщиной или заберет себе какой-то пустяк?"
(Представьте, сказать что-то такое человеку с Балкан 🤡)

В общем, Джилас подобрал челюсть со стола, и понял, что коммуникация как-то НЕ ВЫСТРАИВАЕТСЯ.

Во-вторых, пассаж про Тито попросту сложно представить и при Хрущеве, и при Брежневе, и уж тем более в Перестройку, т.е. это правда 1952.

Все-таки в РВИО вскрыли какую-то временную аномалию, которая сразу в послевоенный сталинизм выбрасывает, иначе я это все объяснить не могу.

Но тут всплывает и более важный вопрос:
А нужны ли нам в принципе учебники истории?

Я раньше преподавала у старшеклассников в лицее, и учебник не использовала. Ну, а зачем? Дать нарратив? (= "цельный рассказ о прошлом")
Я его на уроках даю так-то.

Работать с учебником на уроках? Пфф, да с чем там работать-то.
Историческая наука нынче уже давным-давно не претендует на то, чтобы выстроить картину прошлого "каким оно было на самом деле".
Но учебник за каким-то чертом (понятно каким) делает вид, что такая картинка есть, сейчас вот тут на 666 страницах напишем, как оно правда все происходило.

Иными словами: плохо даже не то, что учебник предлагает какой-то неправильный, нехороший нарратив и делает вид, что это истина. Плохо то, что в школе в принципе историю преподают как "совершенно правдивый и, последовательный и логичный рассказ о прошлом".

А ведь история как предмет могла бы дать много по-настоящему полезного и интересного. Полезно и интересно: работать с источниками (разбирать тексты, или картинки, или видео, или фильмы) – но тут вам учебник не поможет.

Полезно работать с разными взглядами на прошлое, с концепциями и противоборствующими нарративами – тут учебник мешает.

Полезно научиться подключать контекст, видеть, что любое событие и любая идея им окружены – и тут от учебника нет толку.

Полезно заниматься "критикой источника", видеть, почему и зачем люди пишут то или иное; и здесь, опять же, учебник не нужен.

Да и – финально – учебники скучно, уныло написаны пресным казенным языком, их и взрослому читать невыносимо, а уж детей таким мучить грешно.

Поэтому я в бытность учителем просто делала подборку материалов для урока / домашней работы, и все. Времени такая подготовка занимала изрядно, но было интересно, и, я надеюсь, не без пользы.
(Но и материшься ты, в час ночи вырезая из переписки Аксакова его мнение о Петре I, дай Бог)

Вообще я тогда считала, что если учитель истории использует учебник, то он недорабатывает.
Теперь я мягче и терпимее (работаю над этим!), но по-прежнему считаю, что учебник не нужен.

(В общем, текст о Помпеях вышел какой-то чересчур серьезный и пафосный, поэтому я решила его не выкладывать, а решила поругаться по случаю)

Вопрос на засыпку: какая концепция лежит в основе российской исторической политики?

Только за год об этом вышло три англоязычные монографии (из заметных), статей же в прессе просто не счесть.
Авторы ломают голову: это советский взгляд на прошлое? Позднесталинский? Брежневский? Имперский, как при условном Александре III? Или – уже экзотика – околофашистский, под Ильина, о чем пишет Тимоти Снайдер?

Проблема в том, что ни одно из объяснений не в состоянии охватить собою все проявления исторической политики путинского режима. Прославлять одновременно Сталина, Александра III и Столыпина? Украину придумал Ленин, но Богдан Хмельницкий молодец потому, что воссоединился с Россией? Революция это катастрофа, но крестьянские восстания Гражданской – бандитизм? Православие + сталинизм? Гитлер спал и видел, как бы устроить "геноцид советского народа", но пакт Молотова-Риббентропа – триумф советской дипломатии?
Любое объяснение, подобно тришкиному кафтану, натягивается на пару-тройку памятников, речей, фильмов и учебников, но все остальное в себя не вмещает – а потому кажется неубедительным.

У меня есть ответ.
Итак: историческая концепция в нынешней РФ – это "история начальства".
Главная идея очень проста: начальство всегда право, вне зависимости от того, какова его идеология и какую политику оно проводит.
Те, кто против начальства – враги, бунтовщики, пятая колонна, американские наймиты, фашисты и т.п.

Следите за руками.
Пока большевики находятся в оппозиции к начальству – они безродные террористы и немецкие шпионы. Как только они сами становятся начальством – они молодцы, все правильно делают, и уже те, кто борется с ними, это предатели и пособники Антанты.
(Знаете, как я была удивлена, когда приехала в Краснодар, и не нашла на зданиях штаба и ставки ВСЮРа хоть таблички, хоть памятной доски? А нечего против начальства быть).

Николай II молодец, правильно влез в ПМВ, и политику проводил замечательную, но потом выпал из НАЧАЛЬСТВА, и молодцом быть перестал. Даже не очень-то и жалко, что расстреляли, метро Войковская никому не мешает.

Александр III – начальник, Сталин – начальник, Брежнев – начальник, Петр I начальник... складывается что-то, м?
Не важна идеология, тип режима, способ прихода к власти, внутренняя и внешняя политика – начальство право и интересно лишь потому, что оно ПРАВИТ.

Единственный повод для критики это если начальство лишается власти или ограничивает свои полномочия. Отсюда отсутствие энтузиазма по поводу Александра II (хотя казалось бы, с его внешней политикой каждый "имперец" обязан носиться по потолку от восторга), или Александра I (чел победил НАПОЛЕОНА, но нет, НЕ ТО). Хрущев вылетел из начальства, а предыдущее начальство разгромил в пух и прах, КАК МОЖНО. Ну и т.д., и т.п.

Конечно, в рамках такой концепции надо уметь быть гибким: колебаться вместе с линией партии, примирять непримиримое, прославлять новые идеи очередного начальства, клеймить тех, кто еще вчера сам был у руля.
В рамках такой концепции не нужна история (=здесь со значением "парадигма") "советская", "имперская", или "либеральная" — нужна история послушная, крученая-перекрученная.

Что показательно, такой же гибкости и почтения перед начальством ждут и по поводу событий нынешних: не только либерахи неприятны, но и ястребы, и т.н. "патриоты" не нравятся, если они не готовы помалкивать, одобрять и подстраиваться.

Буквально: "мне нужны не умники, а верноподданные".

🥲 (так чувствую себя сейчас)

Андре Мальро, министр в правительстве Шарля де Голля, как-то сказал: "Le Kosovo c’est votre Algérie dans l’Orléanais" (Косово – это ваш Алжир, но в Орлеане)
Это самый емкий из известных мне способов описать "косовскую проблему"; впрочем, сделав отсюда пару шагов, мы выйдем на куда более глобальный уровень. А действительно, что объединяет Косово, Алжир, Карабах, Каталонию, Республику Српску, и т.д., и т.п.?

Объединяет их "проблема сепаратизма": это территории внутри признанных границ суверенных государств, которые захотели по той или иной причине отделиться.
Отсюда и вопрос: а что, нет какого-то общего принципа, как с этой проблемой обходиться? Почему в случае Косово мировое сообщество сепаратистский проект скорее поддерживает, в случае Каталонии нет, с Тайванем удивительная ситуация "по факту поддерживаем, де-юре нет", с Карабахом скорее не поддерживает, с Алжиром не мне вам рассказывать...
Что происходит-то?

Ответ довольно прост: мы имеем дело с принципиальным противоречием.

Первая международная система отношений в Европе возникла в 1648 году, по итогам Тридцатилетней войны. Ее называют "Вестфальской"; центральной осью этой системы была концепция "суверенитета", понимаемого примерно так же, как сейчас – государство обладает полнотой власти внутри своих признанных границ. Никто не может явиться извне, влезть во внутренние дела, что-нибудь там оттяпать.
Концепция суверенитета перешла в наследство следующим системам – Венской и Версальской – а дальше перешла и в устав ООН, правовую основу современного международного порядка.

Окей, понятно. Если государство решило погонять сепаратистов, значит, в своем суверенном праве, поддерживаем-проходим мимо. Так ведь?

В 1919 году, по итогам Первой мировой, сложилась новая система международных отношений – Версальская. Основополагающим ее документом были знаменитые "Четырнадцать пунктов" президента Вудро Вильсона. А их ключевым положением была концепция "национального самоопределения" – каждая нация ("народ", у Вильсона буквально "people") имеет право строить свое государство; если надо при этом выйти из состава другого государства – что ж, это стремленние законно и справедливо.
Как вы уже догадались, эта концепция тоже перешла в устав ООН.

(Отмечу: принцип "самоопределения" вполне себе понятная штука в реалиях начала ХХ в.
Вильсон имел дело с Европой империй – где многочисленные нац.меньшинства не обладали правами, страдали всячески и действительно желали независмости.
А еще Вильсон имел дело с миром империй: где население колоний угнетали и считали людьми второго сорта)

"Самоопределение" реализовывалось в две большие волны: (1) распад европейских империй после ПМВ, и (2) распад колониальных империй после ВМВ. Тогда-то и стало ясно, что принципы "самоопределения" и "суверенитета", прекрасные и логичные на бумаге, неразрешимо противоречат друг другу.

Иногда, как в случае с заокеанскими колониями, ситуация была более-менее ясной (хотя мало кто из европейских держав отпустил колонии мирно; уж как те же французы воевали в Алжире и Индокитае не мне вам рассказывать).
А иногда разобраться было чудовищно непросто: особенно когда в новорожденных государствах стали возникать свои собственные сепаратистские проекты (буквально матрешки сецессий).

В результате оказалось, что проблема есть, а разрешить ее с опорой на правовую норму, на принцип, почти невозможно – потому что у нас на руках две равнозначные нормы, диаметрально противоположные.
Поэтому-то международное сообщество действует, исходя из ситуации; а ситуация, понимаете ли, каждый раз разная.
В целом чаще срабатывает "суверенитет" (после распада колониальных империй считается, что все, кому положено, уже самоопределились). "Самоопределение" поддерживают, только если ситуация совсем вопиющая – в случае с Косово огромную роль сыграло поведение Милошевича в Югославских войнах; в 1999 казалось, что он вот-вот устроит вторую Сребреницу.

Увы, как мы прекрасно видим, политика "действовать по ситуации" не способствует ни уменьшению страданий людей, ни деэскалации конфликтов в целом (то есть, это политика плохая).

(Государи мои, а нет ли у кого УЧЕБНИКА МЕДИНСКОГО за 10 класс? Вижу перлы оттуда, однако сам текст найти не могу. Хотела даже КУПИТЬ, но ведь и электронной версии нет! Буду благодарна, если поделитесь)

Благодаря учебнику Мединского узнала, что битва на Сомме была победой 🤡

(Победа ин квесчн: на карте продвижение союзников, бирюзовая стрелка – городок Бапом, цель наступления в ПЕРВЫЙ ДЕНЬ БИТВЫ.
Желтым отмечены максимальные достижения за все 140 дней битвы, это 10 км)

Раз уж читаем Мединского, напомню, что поддержка канала Шталаг нуль – самый верный способ позаботиться о себе. Почему же так?

Во-первых, поскольку канал Шталаг нуль не берет рекламу, то вы не тратите время на ее проматывание: сэкономленных часов вполне хватит на чай, игры с собакой, деловые звонки и чтение твиттера;

Во-вторых, подписавшись на бусти или bmac канала Шталаг нуль, вы будете получать еженедельную рассылку со всякими интересными и важными материалами касательно войны, истории и политики; читая же эту рассылку с утра до ночи, вы избежите сомнительных и опасных занятий, как то: походы в бар, прохождение курсов по мышлению миллионера, просмотр политического ютуба;

В-третьих, подписавшись на бусти или bmac с уровня Maquisard, вы будете каждый месяц слушать лекции про эволюцию войны и насилия, что несомненно заменит собой два-три похода к психотерапевту и сократит курс приема антидепрессантов;

В-четвертых, подписавшись на бусти или bmac с уровня Maquisard прямо сейчас, вы получите возможность еще раз подумать про РИМСКУЮ ИМПЕРИЮ, потому что последняя лекция была как раз про войну и насилие в Античности.

Прочитала колонку на "Холоде", и немедленно подумала: а что это я только Мединского ругаю?
Вот тут, например, автор пишет, что российские солдаты совершают военные преступления из-за "культуры", а культура понимается как набор повседневных практик + некоторые устоявшиеся модели социального взаимодействия.

При том, следите за руками: культура российская, но на самого автора почему-то не влияет, как и на читателей (когда еще можно увидеть парадокс критянина в действии!)

А проблема в том, что тема военных преступлений бурно исследуется, и ни один автор "культурой" их не объясняет.
Чем же тогда?
Конечно, было бы слишком амбициозно засовывать все в короткий пост, поэтому тезисно: работает формула "ситуация+человек".
Сейчас уже понятно совершенно точно, что есть типы войн, где военных преступлений совершается больше (ассиметричные, гражданские и т.п.); известно, что есть четкая прямая корреляция между тяжестью боев и количеством военных преступлений; а еще военных преступлений больше при определенных типах операций (вроде антипартизанских или контр-террористических).
Это как раз "ситуация" – набор определенных военных, социальных и организационных условий.

Что такое "человек"?
А вот: в какой бы ситуации человек не оказался, финальный выбор все равно делает он сам, и в любом, самом кровавом конфликте вы без труда обнаружите людей, которые не вели себя как все и военных преступлений не совершали. (The My Lai massacre/бойня в деревне Сонгми из Вьетнамской войны образцовый пример подобного).

Что же, культура совсем ни при чем? Давайте так: судя по литературе, культура (но! в значении "идеология", "картина мира") важна, когда речь идет о массовых преступлениях, как то: этнические чистки, концлагеря, геноциды и т.п. Иными словами, "культура" (= "идеология") работает тогда, когда решения совершать преступления принимаются наверху.
(об этом остро рекомендую Maynard J.L. Ideology and Mass Killing. OUP, 2022)

Вообще не понимаю, короче, зачем это пишут. (и пишут ведь и пишут, пишут и пишут)

Военные преступления меня интересуют прицельно, не удержаться было никак.
А поскольку я заранее повинилась, что в пост никакого детального объяснения не влезет, вот вам литература:
+ Kalyvas S.N. The Logic of Violence in Civil War. CUP, 2006 / на русском "Логика насилия в гражданской войне", за качество перевода, правда, традиционно не ручаюсь, но автор один из главных авторитетов по теме вообще.

* ну и разумеется, сцепка "ситуация+человек" никого не оправдывает, но это и так вроде очевидно

Во время Вьетнамской войны несколько тысяч американских солдат оказались в плену.
А одна из главных потребностей всякого военнопленного – поддерживать связь с домом.  Получать письма и посылки, рассказывать, что все хорошо (или не все хорошо, но что пленный хотя бы жив).
Эта потребность сразу же оказалась под угрозой — и не по вине Северного Вьетнама.

Дело в том, что с американской стороны в посылки упорно пытались засунуть контрабанду: детали для радиопередатчиков, списки вопросов, сборники шифров; это довольно скоро обнаружилось, и дальше уже в Ханое решили, что посылки просто так передавать нельзя, а надо их просвечивать рентгеном. Подходящих рентгенов в С.Вьетнаме не нашлось, все-таки бедная была страна, да еще и бесконечно воевавшая. Что делать? В принципе, понятно: вьетнамские власти предложили отправлять посылки через Москву, где мощностей для досмотра посылок хватало (лицо Брежнева имаджинируйте).
В Пентагоне  вариант гневно отвергли; а результат этого дипломатического пинг-понга был один – американские пленные остались без связи.
(Кстати, те письма, которые доходили из Ханоя в США, ждала не менее печальная участь — их зачастую не пропускала американская  военная цензура).

И вот тут оказалось, что единственный мостик между двумя воюющими странами – это антивоенные активисты.

В Северный Вьетнам они стали ездить еще с конца 1960-х. Вы спросите, а как это граждане страны-противника попадали в Северный Вьетнам?
Ответ прозвучит неожиданно: а их пускали беспрепятственно. Вьетнамские коммунисты считали, что антивоенные американцы это союзники, и с ними важно и нужно поддерживать связь.

Чем занимались антивоенные активисты во Вьетнаме? Чаще всего объективным освещением войны – в противовес американской цензуре. Они снимали, фотографировали, писали — о том, как война выглядит по-настоящему, как страдают в ней мирные люди, как американская армия нарушает законы и обычаи ведения войны.
Еще антивоенные активисты возили с собой лекарства и разного рода гуманитарные грузы, в которых С.Вьетнам отчаянно нуждался.
(В Ханой собирался ехать, кстати, Мартин Лютер Кинг, но не сумел из-за понятных проблем с паспортом, а представьте, что было бы!)

В какой-то момент к антивоенным активистам стали приходить родственники пленных; сперва по одному, но скоро десятками и сотнями, и вот уже активисты ездили туда-обратно, навьюченные письмами. За один 1971 организация Women's Strike for Peace (они ездили в Ханой регулярно) перевезла несколько тысяч писем туда и обратно.

Характерно, что каковы бы ни были взгляды американцев, они шли к антивоенным активистам как миленькие, потому что понимали – иного способа связаться с родными нет.
Так антивоенное движение сумело показать свою пользу: для американского общества в целом, для солдат и родственников солдат. 

Еще один любопытный момент: активисты привозили письма в обход любой цензуры, и для многих в США это стало возможностью увидеть истинное лицо той войны. Ведь куда больше веришь мужу или сыну из плена, чем каким-то хиппарским и левацким листовкам.

(В общем, про 1960-е нынче читаешь как про время гигантов, а наши времена на этом фоне выглядят как откат к 1915)

Читаю сейчас для патронов курс по истории войн и насилия (где мне еще развернуться-то), и вот ПАТРОНЫ постановили первую лекцию открыть для всех.
Ахтунг: запись зума, удобнее слушать, смотреть глаза сломать можно.
(Ну, а где подписаться на лекции, если что, вы знаете)


https://youtu.be/w78E3eILfM0?si=1renQ7Tj4Lqvx8jL