Настала пора поговорить о том, что не так с Пинкером и его “трендом на уменьшение насилия”.

(i.e. едим Пинкера с кашей, ч. 1)

Напомню: в книге “Лучшее в нас” психолингвист Стивен Пинкер рассказывает, что человечество всю свою историю менялось к лучшему. А именно: насилия, убийств, войн, жестокости становилось меньше с каждым веком, “добрые ангелы нашей природы” — Разум, либеральное государство, эмпатия и т.п. — способствовали росту общей гуманности.
Для того, чтобы подкрепить свой глобально-исторический нарратив, Пинкер использует статистику по насильственным смертям, и, особенно, убийствам на войне.
Иногда еще ссылается на “кейсы” — мол, вот так выглядела жизнь в Англии в XIV веке, а вот так выглядит сейчас (лучше ведь? лучше!)

Книга стала бестселлером, сам Пинкер превратился в знакового публичного интеллектуала, а в русскоязычном поле об “уменьшении насилия” только ленивый не рассказал.
Проблема в том, что тезис Пинкера спорный — а иначе говоря, так и попросту неверный.


▪︎ Пинкер и манипуляции статистикой

~ Часто думают, будто статистика говорит сама за себя — циферки же! В действительности, никакие данные не говорят за себя сами, а только внутри какого-то объяснения, "интерпретации”.
Пинкер интерпретирует данные так, чтобы они подтверждали его теорию, а остальные объяснения попросту игнорирует.
Вот, положим, статистика по военным смертям. Пинкер показывает, что в современных войнах процент погибших солдат ниже, чем в войнах прошлого. Гуманизм, уменьшение насилия? Кабы не так: до ХХ в. больше половины всех военных смертей — на совести отвратительной медицины. Солдаты умирали от каждой царапины, каждого чиха, плохой воды, эпидемий в лагерях — что совершенно неудивительно для обществ без антибиотиков, обезболивающих, толковых прививок и работающих лекарств. С нынешней медициной все эти люди попросту остаются живы.
(До Амбруаза Паре огнестрельные ранения прижигали, поскольку верили, что от пороха образуется яд; пусть Пинкер посчитает, сколько народу в его статистике померли от болевого шока, а сколько — от рук неприятеля на поле боя)

~ Пинкер отбрасывает те данные, которые не стыкуется с его тезисом.
Например, показывая, сколь несмертоносны современные конфликты, он ссылается на потери американских войск в начале 2000-х. Но выбери он Боснию, Руанду или Сирию за тот же примерно период – результаты были бы СОВСЕМ другие, далеко не столь приятные. (В Руанде геноцид, в Боснии кровавое мессиво, в Сирии сами знаете)


▪︎ Пинкер и данные, черти откуда взятые

~ Учет в современном его понимании – будь то учет смертей на войне или убийств – существует последние 150 лет хорошо если. Все, что раньше либо версии (условные), либо проекции (условные), либо прикидки (спорные). И, чем дальше в прошлое, тем хуже. По Средневековью историки спорят даже по поводу общей численности населения; разброс в миллионы даже у авторитетных исследователей.
Не очень понятно, какие выводы вообще можно делать, если за 80% человеческой истории у нас и статистики нет толковой. Даже по развитым обществам ХХ века цифры потерь гуляют “миллион сюда, миллион туда”.

(Пример, который особенно бесит медиевистов: поскольку статистики по убийствам в срднвкв. Англии у нас просто нет, Пинкер берет данные по ОБВИНЕНИЯМ В УБИЙСТВАХ. Игнорируя, что: 1) многих оправдывали 2) в срднвкв. Англии очень часто ЛОЖНО обвиняли в убийствах 3) само собой, в Средние века не было паспортов и устоявшихся правил написания имен, и "Джон Мельник", "Джон сын Гарри", "Джон из деревни Синие Носы”, “Джон Одноглазый” мог быть одним человеком (у Пинкера это четыре разных)

Это точечный пример того, как мало у нас данных о прошлых веках. Без точных же цифр весь метод Пинкера, в общем-то, неубедителен.

(едим Пинкера с кашей, ч. 2)


▪︎ Пинкер и данные, черти откуда взятые

~ Значительную роль в книге Пинкера играет образ доисторического человечества как невероятно кровожадного. Это логично: чтобы показать, как мы пришли к самой мирной и благополучной эпохе, нужна стартовая позиция, мир тотального насилия и войны всех со всеми.
Внимание, вопрос: а откуда у Пинкера статистика по насильственным смертям в доисторические времена? Тогда не, что статистики — письменности и то не было. Ответ: можно криво проанализировать данные двух-трех захоронений (типа, вот там 40% останков со следами ударов, считаем смертность как 40%, проецируем на весь регион на ближайшие две тысячи лет). А еще — и это главное — у нас же есть наблюдения антропологов XIX-XX вв. за обществами охотников и собирателей! Можно взять их и спроецировать на доисторические времена.

Разумеется, такое обращение с доисторическими временами В КОРНЕ расходится с общепризнанной позицией специалистов по эпохе: археологов, антропологов и тп. Доминирующая точка зрения исследователей состоит в том, что доисторические времена не были царством жестокости, войн не было толком вообще, а насильственные столкновения — крайне редкими.


▪︎ Пинкер и игнорирование неудобных сюжетов

~ Доказывая свой тезис, Пинкер почти полностью оперирует историей Запада. Это не просто несовременный, европоцентристский подход — не вспоминая о насилии колониальном, Пинкер игнорирует важнейшую составляющую насилия как феномена.
Например: показывая возрастающую миролюбивость и гуманизм Запада в ХХ в., Пинкер напрочь игнорирует колониальные конфликты. Британские концлагеря в Кении? Пытки, военные преступления со стороны французских войск в Алжире? Голландцы бомбят деревни в Индонезии? Да кому это нужно, зато в Европе все спокойно :) Уж тем более Пинкер никак не стремится осмыслить тот факт, что одни и те же люди, силы и идеи, которые в Европе рассуждают про гуманизм, в Африке держат десятки тысяч людей за колючей проволокой и расстреливают за сараями. Слишком сложно — но эдак, выдергивая удобные примеры, и я вам что угодно докажу.

~ Пинкер делает большой упор на том, что-де в Средние века пытки использовали легально, тогда как в XVIII веке их везде позапрещали. Ну, а конвенция ООН, запрещающая пытки, вышла в 1971. Толку то? По многочисленным репортажам от правозащитных организаций и СМИ, пытки благополучно используются по сию пору, причем даже и в развитых странах типа США (Гуантанамо? Абу-Грейб?)
Есть, очевидно, какой-то разрыв между тем, что говорят и пишут в декларациях, и между тем, что делается потом ручками вот этими самыми.


▪︎ Пинкер и уважение к экспертному знанию

~ Пинкер эволюционный психолог и психолингвист; тем не менее, вся его концепция построена на исторических аргументах.
И академическая порядочность, и просто научная методология требует разобраться, как работает дисциплина, куда ты залез. Какие исследования общепризнанные и влиятельные? Какие, наоборот, не котируются? Как историки характеризуют те или иные эпохи?

Все это Пинкеру малоинтересно. Сплошь и рядом он ссылается на какую-то ерунду, на САЙТЫ МУЗЕЕВ СО СРЕДНЕВЕКОВЫМИ ОРУДИЯМИ ПЫТОК, при этом ключевые исследования историков не читает (зачем!).

Это очень удобно: можно повторять давно опровергнутые стереотипы.
Так, Пинкер рисует образ мрачного Средневековья, где кругом казни, страшные пытки, костры и феодальные усобицы. Консенсус же медиевистов состоит в том, что 1) казни были редки 2) большинство “жутких средневековый орудий пыток" – фейки, выдуманные позже 3) костры, охота на ведьм и пр. – примета более позднего времени, эпохи Религиозных войн.
(То же самое и с доисторическими временами).

(едим Пинкера с кашей, ч. 3)

▪︎ Пинкер и уважение к экспертному знанию

~ Более того. Одна из ключевых идей Пинкера состоит в том, что интеллектуальный проект Просвещения ( к. XVII-XVIII вв.), с его ценностями Разума и рационализма, стал решающим фактором в уменьшении насилия. В этом возвеличивании Просвещения Пинкер игнорирует колоссальную научную традицию, которая показывает “темную сторону” Просвещения; то, как “культ Разума” содержал в себе и антидемократический заряд (диктатура якобинцев, напр.), и идею того, что человеческое общество может быть улучшено именно что насильственными методами.
Если бы Пинкер писал свою книгу в XIX веке, он мог бы критику Просвещения проигнорировать. Сейчас это делать попросту странно.

~ Точно так же Пинкер игнорирует, по сути, консенсус современных violence studies о связи Модерна и насилия.
Вдаваться в детали не буду, просто скажу, что для многих авторитетнывх исследователей современные государства, современные технологии и современные идеологии делают насилие БОЛЕЕ возможным, а не менее. И, с этой точки зрения, ужасы ХХ века: две мировые войны, геноциды, этнические чистки, сталинский террор и т.п. — это не досадные случайности, исключения, как считает Пинкер, а закономерности.

Этим лонгридом мне не хотелось никого атаковать (кроме Пинкера). Но мне представляется неправильным, что в русскоязычным поле считается, будто книга Пинкера авторитетна, а тезис его бесспорен. Все ровно наоборот. Тезис Пинкера подвергся жесткой критике со сторон профильных исследователей. Ни историки, ни социологи не считают книгу Пинкера хоть сколько-то для себя актуальной (научной тоже не считают).

Интересно, что это совсем иначе сработало для не-академической публики, и тут, мне кажется, ответ довольно прост: Пинкер предлагает приятную, комфортную картинку, где люди становятся лучше, мир — безопаснее, а всякие ужасы недавнего прошлого не более чем досадная историческая оплошность.
Увы; уж во что точно современные историческая наука не верит, так это в большие нарративы, истории прогресса и морального совершенствования человечества. Насилие зависит от самых разных факторов; в иные эпохи его больше, в иные — меньше; а современность скрывает под собой темные и опасные течения.


Посмотреть, как коллеги едят Пинкера с кашей (исторические аргументы взяты частью отсюда):

• Dwyer Ph., Micale M. The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History&Violence (Bloomsbury Academic, 2022)
• Ferguson R. B. Pinker’s List. Exaggerating Prehistoric War Mortality // War, Peace and Human Nature (Oxford, Oxford University Press, 2013)
• Malešević S. The Rise of Organized Brutality: A Historical Sociology of Violence (Cambridge, Cambridge University Press)

(начало)

Многие сейчас любят жаловаться на "переписывание истории" – хотя, на самом деле, даже ученые историю переписывают постоянно. Помимо всего прочего, "переписывание" объясняется тем, что меняются потребности и запросы нынешнего дня.
(Если бы я еще год назад предложила лекцию про распад Югославии, мне бы пальцем у виска покрутили – мол, кому это нужно)

Это я к чему? К тому, что раньше тема белой эмиграции тоже почти никого не волновала – а теперь, вон, альбомы целые записывает.

Когда-то давно у себя на канале я вешала ссылки на аудиоинтервью с белоэмигрантами, которые служба Радио Свободы записывали к 50-летию революции (в 1960-е годы, получается).

Давайте я эти ссылки повторю. Во-первых, их можно слушать просто как подкасты (я так и делаю).
Во-вторых, это голоса, интонации и говоры ушедшего мира, герои интервью – очевидцы важнейших событий, это невероятно увлекательно.
В-третьих, это еще и очень поддерживающе: люди пережили обе мировые войны, революцию, Гражданскую, эмиграцию, нацизм, сталинизм и прочую дрянь – и остались собой.

Кого слушаем точно:

1. Марк Слоним, эсер, литературовед, депутат Учредительного собрания

2. Георгий Киверов, офицер-артиллерист и тролль (очень ироничное интервью)

3. Александра Толстая, дочь и помощница Л.Н., активистка и участница ПМВ

4. Алексей Голденвейзер, киевский адвокат, история революции и событий вокруг с перспективы киевлянина

5. Марк Вишняк, секретарь Учредительного собрания, видный политик и публицист, и в эмиграции один из полит.лидеров левого крыла

6. Ирина Одоевцева, писательница и поэтесса, всем, кому особенно интересна культура Серебряного века

(Ну и т.п.)

Оказывается, тут Шульман и другие эксперты на канале Шихман четыре дня назад обсуждали, собственно, Пинкера.
(Это называется "на ловца и зверь")

По грехам моим мне это видео отправили, пришлось послушать и почитать комментарии. В результате я, как это говорится теперь, буквально сошла с ума.
В общем, Пинкер беспрекословный авторитет, насилия становится меньше, и вообще история идет по пути Прогресса – а всякие досадные отклонения это именно что отклонения, неприятные случайности.

Можно и спросить историков, что они думают об идее прогресса – а в исторической науке общее место еще с середины ХХ в., что никакого прогресса с большой буквы "П" не существует (разве что технический); и вообще нет и не может быть одного большого нарратива, который описывал бы весь исторический процесс.
(А "прогресс" – как раз такой большой нарратив, от плохого к хорошему, одна колея, одно направление).

В прогресс верили в XIX веке, это да, была эпоха большого исторического оптимизма. Потом выяснилось, что прогресс одной рукой строит метро и производит лекарства, а другой рукой пулеметы, артиллерию дальнобойную и химическое оружие; да и геноциды с современными технологиями устраивать куда как сподручнее.
Вот где-то за 1914 и надо выбросить все большые исторические нарративы.

Всякий раз, когда пишу что-то про Пинкера, испытываю муки совести: мне несколько человек сказали, что его книга им помогла, их успокоила. Я, конечно, не хочу делать людям хуже.

Но, по-моему, и смолчать мне было бы неправильно. Безальтернативность, детсадовское топтание в кильватере чужих смыслов, апроприация устаревших больших нарративов типа "Прогресса", "Цивилизации", непонимание того, что деколониальная т.з., допустим, все эти большие нарративы разрушает – ну, нехорошо это. Поддерживает провинциальность русскоязычного интеллектуального поля.

Для удобства залила текст про Пинкера целиком в телеграф

Компромисс и капитуляция

Глядя на разные споры, разгоревшиеся в последнее время, вспомнила поучительный эпизод из истории белой эмиграции.

Как известно, во время ВМВ эмиграция раскололась: одни поддержали СССР, другие Германию, третьи предпочли отсидеться в стороне. Каждая из этих трех больших позиций тоже разделялась внутри себя; везде встречались и радикальные сценарии уровня "сотрудничать с советской разведкой" / "работать переводчиком в Вермахте" / "уехать в Австралию".

Но вот война закончилась, и первая группа – поддержавшие СССР – оказались перед проблемой: а во что теперь эту поддержку трансформировать?
Деникин, например, говорил, что желание военной победы СССР это одно, а примирение с большевистским правительством – совсем другое ("защита России + борьба с большевизмом," да)

Но далеко не все рассуждали как Деникин. Весной 1945 в Париже группа видных эмигрантов пришла на прием в советское посольство. Это был обычный прием, с фуршетом и тостами, – но он вызвал невероятное негодование, почти историку среди эмигрантов по всему миру.
(Набоков, например, написал открытое письмо, где ругался последними словами)

Откуда такая реакция? Во-первых, сам по себе визит лидеров эмиграции в советское посольство выглядел как акт признания большевистского правительства.
Во-вторых, важно было, кто именно явился на прием – а среди них был сам Василий Маклаков. Маклаков! "Присяжный защитник" эмиграции, тот, кто с 1920 г. боролся за интересы эмигрантов, отстаивал их перед разными правительствами и международным сообществом, занимался документами, визами, деньгами, школами.
(Напомните мне написать про деньги эмиграции, это очень интересная тема)
До революции Маклаков работал адвокатом, и, например, успешно отбил обвиняемого по знаменитому антисемитскому "делу Бейлиса".

И вот такой человек, общепризнанный авторитет с безупречной репутаций – и на завтраке "а ля фуршет" в советском посольстве.

Другие лидеры эмиграции – в частности, писатель Марк Алданов – потребовали у Маклакова объяснений. Тот сослался на довольно понятные весной 1945 эмоциональные соображения: что тем, кто не пережил оккупацию лично, тяжело понять, откуда выросла симпатия к СССР, что те, кто "не переживал с нами поведения наших русских германофилов, холопства перед Гитлером и Германией, антисемитских воплей, которых мы в старой России не слыхивали", чрезмерно увлеклись радикализмом, и что СССР изменился во время войны и будет меняться дальше.

Однако прошло еще несколько месяцев, и Маклаков публично свое мнение изменил.
Во-первых, стало известно, как арестовывают и сажают белоэмигратов, оказавшихся в руках Красной армии. Во-вторых, стало понятно, что сталинский режим и не думает смягчаться, а, наоборот, после войны спешно закручивает гайки.

Увидев все это, Маклаков выступил и обозначил, наконец, в чем проблема. Явившись в советское посольство, эмиграция показала, что готова к компромиссу – впервые с 1920 года. Что она готова примириться с новой реальностью, если советское правительство сумеет измениться и уступить, хотя бы в базовых и очевидных после ВМВ вещах (Маклаков в первую очередь пишет о соблюдении прав человека)
Однако теперь стало понятно, что советское правительство готово только к одному формату отношений: к безоговорочной капитуляции. Когда эмиграция придет, примет советский режим целиком и полностью, откажется от всех своих принципов – тогда их милостиво наделят советскими паспортами.

И вот компромисс для Маклакова был приемлем, а капитуляция – нет.

После этого заявления советское правительство резко к Маклакову охладело, а в эмигрантском сообществе инцидент посчитали исчерпанным.

К чему я это? К тому, что переговоры между далекими друг от друга сторонами часто идут по линиям "компромисс или капитуляция", и всегда полезно понимать, чего же именно от вас ждут.